Майское солнце стояло в зените, когда мы закончили оформление в отделе кадров флота. Я получил должность рулевого на пароход «Норильчанин» морского неограниченного класса. Мой однокурсник Владимир Звёздочкин стал на нём матросом. Мы на шесть месяцев практики, как мне казалось, распрощаемся с городом на Неве.

  Я уже разузнал всё о морском буксире от курсантов, побывавшим в прошлом году на этом буксире. Он был зарегистрирован, как спасатель морских судов, терпящих бедствие в Балтийском море. Чтобы не проедать напрасно бюджет пароходства, занимался, когда спасать было некого, буксировкой морских лихтеров за рубеж. Но всегда был готов оставить буксируемый объект в ближайшем порту или на рейде любого укрытия, чтобы по сигналу бедствия броситься на помощь судам, подавшим в эфир мольбу о спасении.

  Я, Александр Ершов, как и мой товарищ по практике, учились на третьем курсе мореходного училища на отделении «Морское судовождение». И это была наша третья учебная практика.

  Конечно, я мечтал о современных теплоходах с новейшим навигационным оборудованием. Поэтому не особенно был воодушевлён, что попал на старый пароход. Эти суда изживали себя, и их осталось на плаву не так уж и много. Но изменить что-нибудь было невозможно, поэтому закинул на плечо небольшой рюкзак с нехитрыми вещичками и вместе с Владимиром направился в ленинградский морской порт, где на одном из пирсов стоял наш «красавец».

  Владимир был не только однокурсником, но и земляком. Он родился и вырос в районном тверском посёлке Пено. Я жил в двадцати километрах от него, но подружиться мы не смогли. Земляк Звёздочкин был в моём понятии какой-то мутный парень, сам себе на уме, он не шёл на контакт с однокурсниками, предпочитал стоять в сторонке и наблюдать за ними.

  Я не знал, что ждать от этого мрачного парня, поэтому не откровенничал с ним тоже. Просто мы стали по воле судьбы коллегами по службе на пароходе «Норильчанин».

  Когда я увидел своё судно издали, то оценил его морскую солидность настолько, что полюбил его. Перед нами стоял у пирса большой буксир с осадкой в четыре метра и острым высоким форштевнем, и просторным баком с паровым брашпилем. Рубка презентабельно раскинулась на всю ширину парохода и имела впереди наружный мостик. С него удобно было наблюдать за морем.

  Высокая чёрная труба с красной полосой и золотыми серпом и молотом на ней лениво дымила на стоянке.

  Нижняя деревянная палуба была закрыта шкафутом с большими зарешёченными клюзами у палубы для беспрепятственного схода за борт воды от штормовых волн, и лишь кормовая часть, то есть ют по-морскому, открыт круглогодично солнцу и всем ветрам.

  Хиленький вахтенный матрос Кирилл скучал на пирсе возле трапа. Он провёл нас к старпому Евгению Петровичу.

  Старший помощник капитана, чиф по-морскому, пожал нам руки, поздравил с назначением и забрал паспорта моряков. Затем моложавый мужчина вызвал по-деревенски кряжистого боцмана с влажными оттопыренными губами и маленькими серыми глазками-буравчиками, приказал разместить практикантов в каюте и ознакомить с правилами службы на судне.

  Наша каюта оказалась просторным помещением с одним круглым иллюминатором на самой нижней палубе. Две кровати с рундуками под ними для вещей разделял довольно большой стол. В каюте стоял двухстворчатый шкаф, была даже умывальная раковина с зеркалом над ней. И завершал интерьер специальная полочка с закрепленными на ней на случай шторма графином и двумя гранеными стаканами.

  На этой же палубе, где и мы, размещался весь рядовой состав: рулевые, матросы, кочегары, мотористы, боцман, кок и буфетчица. Ниже было лишь машинное отделение, кочегарка и румпельная (машина управления рулём).

  Сорокапятилетний капитан Владимир Иванович Иудин в форменном костюме с нагрудным знаком «Капитан дальнего плавания», в белой рубашке с чёрным галстуком и форсистой фуражке с большим крабом встретил нас душевно. Он пожал нам руки и пожелал счастливой практики.

  Тридцатипятилетняя повар, невысокая мягкая женщина по имени Валентина, как говорится, была дама в самом соку, походила в моих глазах на большой букет свежей сирени. Она мило улыбнулась мне и подмигнула почему-то Владимиру.

  Восемнадцатилетняя черноглазая Вика выглядела подростком. Она, как длинноногий жеребёнок, бегала по своим делам по судну. Тоненькая, высокая и плоскогрудая девчонка напоминала мне малолетнюю сестрёнку. Я по-родственному подмигнул ей. Она смутилась, покраснела и стала похожа на гвоздику в высокой узкой вазочке. Я тоже расцвёл от смущения, как майский тюльпан с степи. Точно такие цветы я наблюдал на первой практики под Астраханью.

  Три брата работали кочегарами. Молодые сильные парни среднего роста очень отличались друг от друга, не смотря, что вышли из одной семьи. Черноволосый, как сажа, Степан был самый старший из них и очень серьёзный тридцатилетний человек.

  Степенный Иван напоминал мне русских былинных героев. Он был такой же светловолосый мускулистый и голубоглазый. При разговоре басил, как тромбон в духовом оркестре.

  Младший брат Борис, рыжий, как спелые рябиновые гроздья, оказался самым весёлым. Он травил анекдоты в компании и никогда не унывал.

  Троица прибыла в город-герой из деревни в Вологодской области и мечтали повидать мир. Поэтому поступили в морской лицей, где выучились на мотористов. В пароходстве парней уговорили поработать год-другой на пароходе кочегарами, пообещав затем современный теплоход и чисто заграничные чисто золотые линии для всех троих моряков.

  Машинным отделением командовал высоченный и худой, как жердь, мужчина сорока пяти годов от роду. Старший механик Семён Владимирович или по-морскому лексикону – дед – хорошо знал своё дело, любил его и целый день проводил в машинном отделении, чем приводил в ярость второго помощника механика. Тридцатилетний белобрысый, как молодой поросёнок, мужчина по имени Роберт негодовал:

   – Я не салага, чтобы меня пасти, как телёнка на верёвочке, всю вахту. Он же дед, сидел бы в каюте да плевал бы в иллюминатор, чем толкаться внизу.

Верхняя палуба или средняя в документах по устройству судна находилась над шкафутом. По обеим бортам расположились каюты командного состава. Прямоугольные иллюминаторы выходили на море, поэтому замечание Роберта, сказанное в сердцах – «плевал бы в иллюминатор» – было не без основания, но так никто не поступал в море, ибо любой плевок мог ветер завернуть назад или заслать другому коллеге.

  На этой же палубе находилась кухня и кают-компания для экипажа. Она же и столовая для приёма пищи. Два длинных стола. На одном принимали пищу рядовые моряки, на другом – комсостав. Никто официально не разделял команду, но матросы соблюдали субординацию и не лезли за стол к комсоставу.

  Только боцман болтался между ними, как щепка в проруби. То сидел с матросами, то почему-то переходил к командному составу.

  Выше средней палубы находилась верхняя, или шлюпочная палуба, где была рубка и позади неё две спасательные шлюпки на каждом борту и позади небольшой ялик с лебёдкой для спуска на воду.

  С другими членами экипажа познакомлю по ходу сюжета, скажу только, что служило на пароходе двадцать моряков после сокращения пароходством из команды врача, четвёртого механика и ещё одного штурмана.

  На заграничные рейсы горком партии высылал на судно своего человека. Он получал должность первого помощника капитана или замполита. Это был, как правило, человек, не имеющий морского образования. Замполит присматривал за моральным духом экипажа, проводил политинформацию и составлял за каждый рейс отчёты в первый отдел пароходства.

  Нынешний замполит Беляев Борис Семёнович оказался сердечным человеком. Он по-хорошему побеседовал со мной, расспросил о родителях, родне. Я не почувствовал в нём ничего нехорошего, проникся уважением за эрудицию и большой ум. Борис Семёнович писал стихи и публиковал их в газете «Моряк Балтики».

  Я получил от старпома вечернюю вахту – с двадцати часов до полуночи, соответственно с восьми утра до полудня в подчинении третьего штурмана Дмитрия Савельевича Петрова. Он был недавний выпускник нашего училища, поэтому мы быстро нашли общий язык. Бог миловал меня на этой практике от собачей вахты, то есть чисто ночной.

  Правда, третьего штурмана, как самого молодого и неопытного, курировал сам капитан судна. Он частенько находился в рубке и приглядывал за нашими действиями в наиболее опасных местах на фарватере или узкостях.

  Я всегда прислушивался к словам опытного судоводителя, охотно набирался опыта. Из навигационных приборов в рубке стоял современный радиолокатор для наблюдения в плохую погоду за морем и эхолот, замеряющий глубину под килем. Не так уже плохо для такого старого судна.

  В рубке было отделено небольшое помещение. Её называли штурманской комнатой. Там вели вахтенные штурманы счисления по курсу, на столе лежали морские карты, приготовленные третьим помощником капитана Дмитрием на запланированный маршрут до самого южного порта Швеции в Балтийском море. Нам предстояла отбуксировать в порт Мальмё лихтер с грузом леса и забрать оттуда другую баржу с рулонами бумаги в Польшу.

  Два дня ушло на подготовку к рейсу. К борту подходил заправочный танкер. Механики заполнили дизелем топливные танки.

  С берега закачали из магистрали пресную воду.

  Затем причалил продуктовый магазин. Вся команда перетаскивала на судно хлеб, муку, крупы, картофель, лук, морковь, мясные туши и прочие продукты.

  На следующий день начали прогревать к походу машины. Я сдал вахту в это время и поспешил с Владимиром в машинное отделение, чтобы посмотреть, как работают паросиловые установки.

  Впечатление было такое, что нечистый дух резвился в машинном отделении. Огромные коленчатые валы, казалось, обхватили сильные ручищи и с остервенением крутили их. Они то опускались вниз, то дыбились вверх. Остро пахло разогретым машинным маслом.

  Паровые силовые установки или сокращенно ПСУ были огорожены решётками, что человек не мог угодить под её беснующие сказочные лапы.

  Семён Владимирович заметил наше удивление и показал, что может запросто укротить своих монстров. Он повернул рычаг и многочисленные руки машины начали медленно и миролюбиво крутить коленчатые валы, затем замерли вовсе. Одни наверху, другие внизу, третьи в промежутке между ними.

  Также заглянули в кочегарку. Там трудился Борис. Он большой совковой лопатой выгребал из неширокой шахты уголь и легко забрасывал в топку котла. Конопатое лицо парня лоснилось от пота. Во взгляде серых глазах читалось удовольствие от работы. Он подмигнул нам, нажал ногой на рычаг. Дверь легко открылась, обнажив раскаленное гудящее пламя. Парень накинул угля и закрыл топку. Затем удовлетворённо взглянул на манометр давления воды в котле и отставил лопату в сторону.

  Я махнул рукой Владимиру, и мы выбрались из машинного отделения, направились в столовую, потому что начался обеденный перерыв.

  Валентина отменно готовила борщи, котлеты, картофельное пюре и т.д. Мы с удовольствием поедали всё на тарелках, которые ставила перед нами Вика. Затем запивали компотом и удалялись по своим делам.

  В кают-компании на стеллажах была приличная библиотека. Команда читала книги, играла в шахматы, шашки в свободное от вахты время. Во вечерам двадцатипятилетний радист Михаил Борисович крутил иногда прокатные фильмы по заявкам команды.

  В общем, быт и работа были вполне отлажены. На нашей палубе находилась прачечная с машиной для стирки и отжима белья.

  На юте хранились штанга с различными дисками и гири для любителей тяжёлого спорта. Молодые люди накачивали частенько здесь немалую силушку.

  Через пару дней я полностью освоился на судне и хорошо ориентировался в его отсеках.

  После обеда буксир сыграл команду к отходу. Матросы убрали швартовые концы. Судно взбурлило воду винтом и отвалило от пирса. По указаниям прибывшего лоцмана второй штурман Юрий Иванович направил пароход в Угольную гавань порта.

  На руле стоял тридцатипятилетний Тимофей. Высокий и сильный мужчина давно работал на буксире «Норильчанин», как и его низкорослый приятель и тоже рулевой Сидор.

  Это были друзья, как говорится, не разлей вода. Такие разные по сложению тела, по темпераменту, но очень любившие друг друга.

  Мне рассказал однажды Борис, что как-то товарищи выпили хорошо после долгого рейса. Затем заспорили и поругались по какому-то поводу.

  Черноволосый горячий Сидор накатывался с кулаками, как колобок, на высоченного, как мачта, спокойного мускулистого Тимофея, кричал:

   – Вот дам сейчас в морду, тогда поймёшь сразу, кто прав, а кто виноват.

   – Так ты сначала дотянись до морды, – беспечно рассмеялся его приятель.

  Сидор Григорьевич взбеленился так, что заскочил на швартовую тумбу рядом с ними, схватил Тимофея Вениаминовича за уши, спрыгнул на палубу, пригнув голову друга к себе и смачно плюнул ему в глаз.

  После этого они помирились, обнялись и отправились в каюту спать. Скандал не остался незамеченным. На судах это было ЧП, но всё замял капитан. Он хорошо знал своих подчиненных и всегда брал с собой при своём переводе на другие суда.

  В угольной гавани судно ошвартовалось впереди лихтера. Капитан приказал заводить на него буксировочный трос толщиной с человеческую руку. Вахтенный механик потравливал его с барабана паровой лебёдки, матросы, как слоны, с трудом тащили по пирсу к лихтеру, груженому лесом.

  К моему удивлению на носу баржи из невысокого сооружения через металлическую дверь выбрались, как из преисподней, три бородатых и мрачных моряка. Они принялись деловито помогать матросам буксира. Примерно сорокапятилетние мужчины завели буксировочный трос через носовой клюз баржи и закрепили на огромном кнехте. Теперь баржа была надёжно соединена с буксиром и готова к транспортировки морем.  

  На лихтере, как оказалось, был экипаж: шкипер и два матроса, которые шли с нами в море. Правда, мне было не совсем понятно, как согреваются они на барже, чем питаются, есть ли вода для мытья.

    Боцман Фёдор работал несколько лет на подобных плавучих средствах, поэтому охотно рассказал мне, что там всё продумано. Моряки греются угольной печью, готовят тоже на угольной плите, воду заливают в специальный танк с берега. Продукты закупают в плавмагазине. Даже можно отдать якорь на рейде, но выбирать его потом придётся вручную.

  К вечеру прибыли пограничники, выставили оцепление на судне и барже. Отныне никто не имел права покидать плавсредства, никто не мог войти на них беспрепятственно.

  Затем прибыла комиссия из таможенной службы и портовых властей, началось оформление открытия границы для моряков буксира и лихтера.

  Через полчаса все закончилось, чиновники покинули борт судна. Сразу же капитан объявил по трансляции отход.

  Матросы вышли к предписанным по этому поводу уставом службы местам. Команда отдала швартовые, закрепила их на штатных барабанах.

  Буксир дал малый ходи потянул за собой лихтер. Под присмотром лоцмана караван вытянулся в морской канал, увеличил ход и направился к городу Кронштадт на острове Котлин, шли по любимому обычному месту плавания морского министра маркиза Жана Батиста де Траверса, который не предпочитал уходить на судах дальше. С тех пор восточная часть Финского залива получила название Маркизова лужа.

  Сразу за ней открылись морские просторы Финского залива, пограничный катер снял лоцмана, и дальше управление судном принял вахтенный штурман Дмитрий. Я стоял за рулём. Капитан остался пока в рубке, но деликатно не вмешивался в действия своего молодого помощника.

  Курс проходил мимо островов: Сескар, Мощный, Гогланд, справа огнями городов приветствовала, как мне казалось, Финляндия, слева подмигивала нам маяками Эстония. Я жадно впитывал все названия городов, заливов и бухт.

  Так началось моё первое плавание на этом морском буксире.

  Я крутил туда-сюда небольшое деревянное колесо с отполированными руками рогами. Небольшая волна в правую скулу буксира сбивала с курса, поэтому приходилось внимательно всматриваться в картушку магнитного компаса, предугадывая очередной «рыск» судна.

  Белая ночь позволяла видеть прекрасно море. Я поглядывал за окно из рубки, замечая проблески маяков с островов на пути, пытался определить по их частоте название. Мне было очень скучно крутить колесо управления рулём четыре часа, поэтому развлекался тем, что придумывал разные истории, давал своим героям имена и наделял характерами. Это позволяло более-менее сгладить монотонность рулевой службы. Но я больше всего любил, когда вахтенный штурман сам становился к штурвалу и отправлял меня на помощь матросам. После выхода в море обычно мыли судно из брандспойта, терли переборки щётками с мыльной водой.

  В компании молодых мужчин дело шло с шутками, прибаутками. Задорный смех накрывал буксир от клотика до киля. В таких работах любил участвовать и замполит Борис Владимирович. Он работал наравне с нами и смеялся от души над нашими анекдотами.

  Мы понимали, что поэт наверняка опишет свои впечатление в очередном произведении, поэтому старались вовсю, травили морские истории, словно, как поётся в известной песне, в ожидании пьянки извертевшись на пупе.

  Экипаж за переход до порта Мальмё, как говорится, притёрся и сдружился. Люди понимали, что специфика работы не позволяет замечать недостатки в характерах коллег, иначе безопасность плавания окажется под вопросом их-за частых скандалов и острых склок.

  Рыжий весельчак Боря попытался прощупать курсантов, как говорится, на вшивость, когда стал предлагать Владимиру сточить заусенцы на кнехте, а мне помочь ему разогнать туман шваброй. Мы были уже не новички в морском деле, совсем не салаги, поэтому я отклонил его просьбу и спросил:

   – Знаешь, как на флоте повара называются?

   – Как? – хмыкнул недоверчиво Борис.

   – Не как, а кок! – засмеялся я.

  Замполит всё слышал, поэтому тоже посмеялся над кочегаром вместе с нами и рассказал новый анекдот сам:

   – Идёт пьяный моряк. Бескозырку задом наперед надел, ленточки на лицо свисают.

Идёт, ленточки руками всё время раздвигает и говорит:

 – Когда же эти камыши кончатся?!

  Мы схватились за животы. Замполит нравился нам явно.

  Я решил блеснуть тоже, вспомнил анекдот, как молодой матрос поймал золотую рыбку.

Та просит:

 – Отпусти, братишка! Я выполняю любое желание!

 – Ну тогда выполни первое желание капитана, когда он утром выйдет на палубу.

Капитан утром выходит, потягивается и говорит:

 – Ну и погодка! Якорь мне в задницу!

  Худо-бедно, но при крейсерском ходе в восемь-девять узлов, буксир за неделю «дочапал» до большого шведского острова Готланд, когда получили штормовое предупреждение. Небо стремительно темнело и вскоре выглядело свинцово-чёрным. Для нашего «Норильчанина» волна в восемь баллов не страшна, но лихтер с шапкой брёвен на трюме не перенёс бы её.

  Капитан со старпомом решили уйти в ближайший залив, чтобы переждать, укрываясь за островом.

  Без всяких приключений буксир стал там на якорь.

  Ветер усилился через пару часов и яростно свистел в снастях мачты.

  Команда любила такие стоянки. Во-первых, капала валюта за каждый день нахождения за кордоном. Во-вторых, штурмана и механики могли находиться в каютах, поэтому вахтенные мотористы, кочегары и матросы чувствовали себя свободно и не особенно фанатично исполняли свои обязанности.

  В кают-компании радист Михаил крутил фильмы. Команда развлекалась, как могла.

  Моя вечерняя вахта не позволяла мне смотреть киноленты, но я не особенно переживал по этому поводу и охотно отправлялся в рубку, где должен был посматривать за обстановкой вокруг судна.

  Дмитрий Савельевич корректировал карты для перехода после Мальмё в польский порт Гдыня. Он поручил мне замерить силу ветра и его направление.

  В конце мая было очень тепло. Я, прихватив анемометр и секундомер, направился со шлюпочной палубы на рубку по вертикальному трапу.

  Ветер был очень сильный, но я не обращал внимания на него. Шведский большой остров прикрывал залив, поэтому волна была небольшая и буксир лишь слегка покачивался на ней.

  Забравшись на крышу рубки, я, повернувшись лицом навстречу беснующемуся ветру, вытянул обе руки вверх. В одной – закрутились сферы анемометра, определяя силу, в другой – отсчитывал время секундомер. Через минуту нужно было остановить оба прибора, но я не успел сделать это. Потому что налетел сильный порыв ветра и моментально через ворот рубашки забрался внутрь неё. Льняная рубаха раздулась, как воздушный шар. Затем пуговицы не выдержали и вырвались из петель. Рубашка стала, как парус, и меня неконтролируемый воздушный поток отбросил назад, сшиб с ног. Я покатился к кромке крыши. В последний момент я успел ухватиться за вентиляционный грибок.

  На шум прибежал третий помощник капитана и помог мне спуститься вниз.

   – Брось это, а то добром не кончится, – сказал мне Дмитрий. – Смотри, как бесится ветер, словно, выпустили из кувшина джина. Потом пойдёт на убыль шторм.

  Я кивнул головой, соглашаясь, а в душе был доволен, что легко отделался сегодня, ведь мог сломать себе шею, грохнувшись сверху на металлическую палубу.

  На утро ветер заметно ослаб, и капитан ждал от радиста прогноз погоды, позволивший бы буксировать лихтер дальше. Но пока сила ветра в пять баллов была для баржи опасна.

  После обеда мы увидели, как в залив втягивается большой морозильный рыболовный траулер. Красный флаг указал нам, что это земляк. Вся команда нашего буксира высыпала на палубу и наблюдала, как рыболовное судно, способное ходить по океанам, нашло место якорной стоянки недалеко от нас.

  Вскоре загремела якорная цепь и БМРТ «Владивосток» замер недалеко от нашего парохода.

  Экипаж траулера тоже находился на палубе и приветствовал нас поднятыми вверх руками. Я не понимал, почему теплоход неограниченного плавания спрятался от шторма в восемь баллов. Он вполне мог идти при такой непогоде куда-угодно.

  Вскоре на траулере спустили шлюпку, пять моряков сели в неё и подошли на веслах к нашему борту с подветренной стороны. Вахтенный матрос подхватил швартовый конец со шлюпки, закрепил и спустил по борту штормовой трап.

  На наш борт поднялся старший помощник капитана БМРТ и попросил проводить к нашему кэпу.

  Остальные моряки-рыбаки подошли к нам. Сразу было видно, что они за полгода путины соскучились по людям. Слово за слово, и начались разговоры о том-сём.

  Как оказалось, траулер «Владивосток» шёл в Ленинград, но задымили подшипники на валах двигателей. Когда поняли, что теплоход не дотянет своим ходом до порта приписки, связались с руководством. Там приняли решение отбуксировать судно. И наш спасатель «Норильчанин» оказался ближе всех.

  Траулеру дали координаты. Так рыбаки оказались здесь. Начальство должно было решить, что делать с лихтером – буксировать до места, и потом возвращаться к траулеру или заставить баржу ждать в этом заливе.

  Но неожиданно вмешался наш старший механик Сергей Владимирович. Он присутствовал при разговоре с капитаном старпома траулера.

   – У меня есть запас подобных подшипников для этих валов. Просто нужно взглянуть внимательно на ваши машины. Я думаю, что подойдут вполне. Тогда не придётся городить огород с буксировкой в порт приписки.  

  На том и порешили, что с утра отправят на «Владивосток» нашего деда, второго механика и Петра Константиновича. Наш инженер-электрик должен был вместе с коллегой траулера подключить контрольные датчики.

  Подшипники оказались идентичными к счастью. И через два дня траулер уже прокручивал свои машины, испытывая их перед переходом в родной порт.

  Экипаж поздравил деда с успехом. Семён Владимирович сиял от счастья, как начищенная боцманом рында перед днём моряка, настолько был доволен, что помог коллегам.

  Мы тоже были горды, что помогли своим морякам. Наш начальник радиостанции Михаил Борисович поменялся с рыбаками фильмами.

  На следующий день БМРТ «Владивосток» отправился дальше. Мы ещё выжидали пока успокоится море после шторма, не рискнули с лихтером продолжить путь.

  Капитан траулера подарил от души нам бочку жирной селёдки, засоленной для нужд своей команды. Её передали краном с рыболовного судна, когда он подошёл к нашему борту вплотную.

  Наш капитан в ответ передал рыбакам пять литров спирта. Кто был из экипажей довольнее подарком – неизвестно.

  Но в этот же день Валентина наварила картошки и подала на стол к атлантической сельди. Вкус малосолёной рыбы был обалденный, команда с удовольствием ела и хвалила такой деликатес. Кок расцвела от удовольствия, как невинная девушка.

  Вечерняя вахта прошла спокойно. Море успокоилось и гнало лишь зыбкую покатую волну. Капитан объявил на следующее утро отход.

  Я сдал вахту Сидору Григорьевичу ровно в полночь и отправился в каюту. Я не успел открыть дверь в коридор нижней палубу, когда через стекло небольшого окошка заметил, как от Валентины выскользнул Владимир и заспешил к нашей каюте. Я отпрянул от окна и прижался к переборке, давая время однокурснику улечься в свою постель.

  В каюте я сделал вид, что ничего не заметил. Владимир лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

  В принципе это было не моё дело. Каждый себе сам хозяин и вправе поступать, как хочет, но меня удивляло другое. Я не мог понять, как за короткий срок парень смог договориться с женщиной. Она, как я слышал, была несколько лет не в браке, поэтому не удивительно, что подыскала в рейсе себе молоденького мужчину.

  Я задумался о Вике. Она мне нравилась, но подойти к ней со столь деликатным вопросом, не решался. Я робел перед женщинами, был, как говорится, не орёл. Меня это угнетало, но ничего с этим не мог поделать и мечтал хотя бы пригласить в кино с приходом в любой советский порт. Это мысль успокоила меня, и я отделывался лишь обменом взглядов с девушкой.

  Утром капитан сыграл отход в мою вахту. Боцман выбрали якорь, и буксир медленно стронулся на выход из залива с лихтером на буксире. Море успокоилось, и перед нами предстала зеркальная морская гладь. Солнце ласково пригревало с голубого неба. Белоснежные чайки зависали над буксиром к превеликому недовольству боцмана, который ругался, как пьяный сапожник на них.

  От корпуса парохода исходил вертикальный воздушный поток, в котором птицы парили, как в гамаке, и беспрестанно, казалось, гадили не только на палубу, но и надстройку судна. Чайки сжалились над пароходом и отстали, когда удалились на приличное расстояние от острова.

  Свободные от вахты моряки любовались морем на палубе и потешались над ним. Фёдор Олегович женился недавно на девушке грузинской национальности. Ну и сыграл пышную свадьбу. Матрос Кирилл, с которым боцман дружил давно, был у него свидетелем. Гостей собралось не счесть, в основном, со стороны невесты.

  Вот за столом один дядюшка девушки спросил:

   – А скажи нам, Федя, вот ты большой человек на флоте, боцман, как мы слышали от твоих уважаемых родителей. А сколько ты зарабатываешь на судне?

  Фёдор Олегович находился под градусом, поэтому решил прихвастнуть немного. Капитан получал сто семьдесят рублей, второй штурман – сто тридцать, боцману полагалось девяносто пять.

   – Двести выходит на круг, – гордо заверил Федя гостей.

  Гости замолчали и лишь переглядывались между собой. Фёдор Олегович расстроился, что его разоблачили родственники, похоже, притих тоже.

  Затем старший из грузинских гостей сказал:

   – Ты молодой ещё, Федя, всё впереди у тебя, будет достойная зарплата, мы верим в тебя, а пока мы помогать тебе станем, дорогой.

  Вот моряки буксира и подначивали боцмана время от времени, напоминали о зарплате выше капитана. Молодой мужчина не обижался на них, смеялся тоже с ними над собой.

  Порт Мальмё не принял сразу буксир. Мы бросили на рейде якорь. Вскоре примчался катер с агентом. Он забрал судовую роль у капитана и записал, сколько валюты в шведских кронах он должен был приготовить для экипажа.

  За каждый день пребывания за границей матросам полагалось шестьдесят пять инвалютных копеек, капитану – рубль двадцать. Советский рубль стоил в то время на рынке семь долларов. Поэтому работа за границей неплохо оплачивалась морякам.

  Любители рыбной ловли второй штурман Юрий Иванович и второй механик Роберт уговорили капитана спустить спасательный мотобот, чтобы опробовать его на ходу и заодно наловить рыбы.

  Юрий слышал от старпома Евгения Петровича, который бывал здесь уже, что недалеко от порта в устье небольшой речушки бродят, как он выразился не без юмора, косяки с рыбой. Самая маленькая из них не меньше его ладони. Спортивный мужчина показал свою руку. Её ладонь была, как чаша сельповских весов. Все пожелали участвовать в рыбной ловле, но мотобот не выдержал бы больше половины экипажа. Желающие бросили на морского. Когда подсчитали пальцы, то я вошёл в походную команду.

   Замполит пролетел при счёте, но уговорил взять его с собой запасным гребцом.

   – Там мы на мотоботе! – рассмеялся Роберт.

   – Тогда балластом для остойчивости.

  Ближе к вечеру спустили на воду мотобот. Счастливчики уселись в него. Роберт запустил мотор. Юрий Иванович махнул рукой ему, чтобы включил малый ход, а мне, как рулевому, показал направление, куда я должен повести плавсредство.

  Вскоре мы подошли к молу и ошвартовались на почтительном расстоянии от местных рыбаков. Трое шведов удили с волнолома. Но таскали из воды не описанную Евгением Петровичем широкую, как лещи, рыбу, а гадкую узкую извивающуюся, как змеи, непонятную нам живность.

  Я передёрнулся от брезгливости и категорически отказался ловить такую рыбу. Начальник радиостанции направился к шведам и поговорил с ними. Один из них говорил по-английски.

  Затем Михаил Борисович вернулся к нам и показал рукой на дальний мол. Там недалеко в морской залив впадала речушка, и возле устья водилась наша рыба.

  Мы направились туда. Каждый подыскал удобное для себя место и закинул удочку.

  Ни одна любовница не получает столько внимания, как поплавок на зеркальной глади воды.

  Было очень тепло в это время года. Вдали виднелся город, шоссейная дорога, по которой скользили автомобили.

  Сначала клёва не было, но после того, как старший брат кочегаров Степан через час, витиевато выругавшись, в сердцах пообещал не ходить никогда на рыбалку в натовских и враждебных нам водах, после этого закинул свою удочку без всякой надежду на успех. И рыба опомнилась и принялась хватать наши наживки, словно извинялась за не гостеприимство.

  Мы оживились и едва успевали вытягивать рыбу.

   – Что же сразу не сказал им пару ласковых слов? – спросил Степана Пётр Константинович.

  Улов оказался небывалым. До заката солнца наловили не меньше трёх вёдер рыбы. Нам попались и несколько узких и длинных рыбин.

  Я хотел выбросить их в море, но меня остановил Михаил Константинович:

   – Это минога, шведы любят её, маринуют впрок. Я обещал обменять её у них на толстолобиков, назовём нашу рыбу так.

  Мы согласились, никто не знал из нас, как она называется по-настоящему.

  По пути к мотоботу замполит рассказал анекдот:

   – Милый, помнишь ты ездил на рыбалку?

  – Да, а что?

  – Щука твоя звонила, сказала, что с икрой.

  Все рассмеялись, но как-то без фанатизма. Тема для моряков была животрепещущая.

  Я решил немного разбавит мысли моряков о женщинах, ждущих на берегу, рассказал свою байку:

   – Мужик приезжает с рыбалки, трезвый, как стеклышко, с полным рюкзаком рыбы. Жена в шоке:

  – Оооо-го! Вот это улов!

  Мужик, расстроено: – Кум, зараза, водку забыл дома.

  Пока добирались до шведов, которые тоже собирали снасти, чтобы отправиться домой, второй штурман успел рассказать анекдот:

   – Поехали два моряка на рыбалку на ялике. Хорошо выпили на месте. Утром один просыпается, будит другого:

   – Ты зачем сеть в поле поставил?

   – А что я-то? Где ты грёб, там я и ставил!

  Мы посмеялись от души. Тема была всем знакомая. Если бы не устав службы, не позволяющий пить во время работы, то, вполне, и мы могли бы сушить вёсла где-нибудь на суше.

  Шведы приняли с удовольствием миногу. Нам отдали толстолобиков. Они не ели такую рыбу вовсе почему-то.

  На буксире мы отдали одно ведро на камбуз Валентине. Остальную рыбу Роберт с Юрием Ивановичем обещали завялить, чтобы с приходом в Ленинград было что на стол к пиву. Никто не возразил и были довольны даже, потому что возиться с нею не хотели.

  Вскоре лихтер забрал от нас портовый буксир, а наш пароход поставили к стенке причала, чтобы смогли заправиться пресной водой. Агент выдал третьему штурману валюту. Мы получили кроны, чтобы могли сделать покупки в городе.

  Старпом разбил команду на группы согласно предписания службы безопасности пароходства, назначил в каждой старшего, обязательно из комсостава и коммуниста. Никто не роптал, привыкли и не особенно обращали внимания на такие сложности обыкновенной вылазки в город.

  Я попал в группу под присмотром замполита. Мой непосредственный начальник Дмитрий тоже входил в неё. Кроме нас в группе были кочегары Иван и Борис.

  До города добрались пешедралом, как шутили моряки, три километра преодолели за полчаса.

  Совместно осмотрели достопримечательности города: церковь Святого Павла шестнадцатого века, Королевский парк, средневековый замок Мальмёхус, площадь Лилла Торьй.

  Усталые, но довольные прогулкой, мы вышли на старинную улицу Sodergаtan, заходили в магазины и мелкие лавочки, покупали сувенирные подарки для родных.

  Вдруг нас остановил Борис Владимирович. Он посмотрел на моряков и предложил зайти в магазин «Интим». Ему было интересно, что там продают для людей.

  Мы, если честно, не имели понятия о таких магазинах, но загорелись желанием открыть для себя абсолютно новую страницу из развращённой жизни капиталистического Запада.

  Я не буду говорить о чувствах своих товарищах в магазине, но сам буквально ошалел от увиденного здесь. Никогда мне не приходило в голову, что есть резиновые части человеческого тела для удовлетворения женщин и мужчин. Порнографические журналы заставляли краснеть от смущения. Я дрожащими руками перелистовал страницы. Разные игрушки для взрослых привлекали внимание на полках.

  Мы вышли из магазина под удивлённые взгляды продавщиц в таких откровенных одеждах, что приходилось опускать взгляд, чтобы не уличили в невольном интересе к ним.

  Затем остановились на улице и долго молчали, не зная, что сказать на это.

   – Вот так живут они здесь, – прервал наше тягостное безмолвие замполит. – Одни ночуют под мостом и голодают, другие жируют и не знают ни в чём меры.

  Юрий Владимирович показал на магазин «Интим».

   – А теперь, друзья, идём домой, то есть на наш буксир, и забудьте, пожалуйста, от греха подальше, что видели со мной, – сказал он.

  Мы кивнули и толпой направились к месту стоянки судна. О чём думал каждый из нас, осталось тайной. Никто больше не вспоминал это приключение.

  Через пару дней получили приказ пароходства, забрать загруженный бумагой лихтер и отбуксировать в Гдыню.

  Пароход вышел с баржой из порта Мальмё и взял курс на Польшу. Абсолютно гладкое море больше походило на чистое зеркало. Буксир безжалостно вспарывал форштевнем эту гладь, а винт перемешивал воду и оставлял позади широкий след на этой красоте.

  Экипаж занимался своими делами. Одни несли вахту, другие – отдыхали.

  Я решил сходить в душ после утренней вахты. Затем отправиться на бед в салон. Сегодня была пятница, то есть законный банный день. В пятницу и субботу подключалась вода в душевое и прачечное помещения.

  Когда подошёл к душевому помещению, раздался дикий вопль, дверь распахнулась, едва не угодив в мой лоб, изнутри выскочила Вика в одних трусиках и бюстгальтере, кинулась мне на грудь. Я замер, почувствовав не только её разгорячённое водой тело, но и часто бьющееся от испуга сердечко.

  Истеричный крик услышал не я один. Многие двери кают открылись и оттуда вышли моряки. Они с недоумением рассматривали нашу слившуюся в объятье пару.

  Я опомнился и спросил:

   – Что случилось, Вика?

   – Он хотел изнасиловать меня там? – всхлипнула девушка, показывая на дверь.

   – Кто?

   – Он! – вскрикнула буфетчица, потом сообразила, что стоит перед мужчинами без одежды, вскрикнула и, оторвавшись от меня, юркнула в свою каюту.

  Ко мне подошли Иван и Борис. Они предложили пройти с ними в душевую, чтобы зафиксировать на месте насильника. Другого пути не было, чтобы покинуть душ, как только через дверь перед нами.

  Случай был неординарный для нас. Никогда не слышали, чтобы на флоте случалось насилие на женщинами.

  Мы вошли и остолбенели, словно Кондратий хватил нас.

  Из отъехавшей в сторону двери на переборке, из полумрака выглядывал презерватив. Он во всю свою длину торчал навстречу нам, то временами возбуждённо раздуваясь, то возвращаясь в нормальное состояние.

  Серые глаза Ивана, казалось, вылезли из глазниц. Он то глядел на покрасневшего, как рак, Бориса, то на меня, и не знал, что сказать. Он открывал полные губы, но из горла раздавалось ни то, ни сё, лишь какие-то всхлипы.

  Тогда вперёд вышел его самый младший брат.

  Из его рассказа я узнал удивительную правду. Как оказалось, три брата-акробата давно придумали это для себя. На судно разрешалось брать с собой в рейс лишь литр водки. Втроём получалось право на шесть полулитровых бутылок «Столичной». Очень часто буксир ходил в Финляндию, где предприимчивые кочегары выгодно продавали их в стране сухого закона и получали финские марки. На них закупали мохеровую пряжу, с блесками гипюр, которые продавали за немалые деньги в Ленинграде. Братья жили хорошо с таким прибыльным делом.

  А вот для души решили делать бражку. Всем известно, что дни рождения праздновали на судах. Вне вахты пили разрешённую к провозу водку. Правда, спиртное расходилось по статистике по жилам моряков в первую неделю плавания. Потом они, как говорится, сосали лапу.

  А наши кочегары потягивали бражку на морских просторах и были премного довольны собой. Они выпарили и вымыли пластиковую масляную бочку. Затем забодяжили в ней брагу. Первое время хранили бочку в кочегарке. Но потом, когда дед едва не наткнулся на контрабандный товар, решили переместить её в душевую комнату. Там была кладовка для моющих средств. Дверь из-за малых габаритов помещения открывалась по направляющим шинам вдоль переборки.

  Парни убрали нижнюю полку. Туда прекрасно поместилась бочка. Даже боцман не обратил на это внимания, думал, что это какое-то судовое устройство. Чтобы газы из бочки не выходили наружу и не выдавали запахом затею кочегаров, братаны сделали пробку с выходом воздуха через трубку, которую загнули в связи с малым расстоянием до находившейся выше полки. На трубку надевали обычно резиновую перчатку для работы с током.

  В этот раз не удалось найти лишнюю перчатку. Электрик забыл заказать новые на этот рейс. И запасливый Степан нашёл выход из положения, пристроил презерватив на трубку, примотав изолентой.

  Вика в самом прекрасном настроении после душа одевалась возле кладовки. Дверь почему-то открылась бесшумно сама. Девушка не обратила внимание на это. Вот нагнулась, а в это время кто-то за ляжку погладил сзади, глянула в испуге назад, увидела и дёру дала в мои чувствительные руки.

  Конечно «нычка» кочегаров осталась в тайне для верхней палубы. На нижней кочегары обошли каждого, обещали золотые горы и чарку-другую хмельной самоделки, чтобы молчали моряки.

  К Вике зашли Иван и Борис с конфетами с ликёром из шведского магазина, долго сидели за чаем и убалтывали девушку, чтобы держала прелестный язычок за белоснежными зубками, пожелали ей за это богатого жениха, как из сказки.

  Я, конечно, ревновал маленько, на моей груди ещё остались девичьи отпечатки, которые поглаживал время от времени, но поделать ничего не мог против такого чаепития молодых людей.

  Пластиковая бочка осталась стоять благополучно на месте. Я проверил через день это. Только братья убрали презерватив. Просто надавили пластик, чтобы образовалось свободное пространство, и наглухо закрыли закручивающейся пробкой. Мол, газы лишь выправят сдавленную ёмкость до своих размеров.

   – Век живи, век учись, – довольным голосом сказал Степан своим братьям.

  Но до прихода в порт Гдыня затея кочегаров накрылась почти в прямом смысле медным тазом.

   – Сколько канат ни тяни, а конец сорвётся в воду, – мудро сказал однажды капитан.

  Он мылся в душе, когда рвануло в помещение так, что мама не горюй.

  Владимир Иванович подумал, что буксир напоролся на что-то, выскочил из душевой кабинки и угодил ногами в мутную жидкость. От неё несло в небольшом помещении так, что хоть выноси святых.

  Тут всё и раскрылось. Братьев решили оставить на судне, не сообщать в пароходство. Такое решение могло быть лишь при нашем поэте Борисе Владимировиче. Он оказался не только человеком с понятием, но и большим человеческим сердцем. Любой другой помощник капитана по политической части списал бы молодых людей, чтобы доказать необходимость своего содержания за государственный счёт на судах загранплавания. На внутренних линиях не было такой должности.

   – Кто не рискует, не лежит в гипсе, – утешил братьев Степан после выговора от капитана.