EN
Старый сайт
Спасо-Преображе́нский Валаамский монастырь — мужской монастырь Русской православной церкви, расположенный на островах Валаамского архипелага / фото из сети.
2 мая 1963 года, в 17 лет, я впервые побывал на острове Валаам.
Когда наш теплоход подходил к острову, из утреннего тумана, открылся скалистый берег, поросший соснами.
Туристам разрешалось самим гулять повсюду.
Запрещалось лишь, как нас предупредили, из-за опасности обрушения зданий, посещать, находящийся на острове, бывший Валаамский Спасо-Преображенский монастырь.
На причале кто-то мастерски играл на губной гармошке мелодию песни - «Любимый город в синей дымке тает». Так же играл когда-то на губной гармошке, около нашего ленинградского дома, безногий инвалид войны, Сашка.
Это был он, Саша не очень изменился; разве что его волосы стали совсем седые, да морщины глубже прорезали, покрытое бронзой загара, лицо.
- Саша?
Инвалид, сидящий на тележке, вздрогнул, отвёл от губ гармошку и внимательно посмотрел на меня.
- Борька?
- Как ты здесь? Когда ты перед фестивалем исчез, говорили, что переехал жить в санаторий.
- Я живу теперь здесь, на острове. Ты здесь первый из прошлой жизни. Ведь ты пойдёшь ко мне в гости?
С пристани наверх, на остров, по этой длинной лестнице, быстрее подниматься так: возьми меня к себе на спину как рюкзак; без ног я не тяжёлый. За тележкой потом спустишься. Поднялись, я теперь шёл впереди, тянул за собой на верёвке тележку с Сашей.
- Это было перед фестивалем. В санаторий меня отвезли «добровольно», но неожиданно и ночью. Я смог взять только мою тележку, документы, да мои награды. До Карелии езда в тряском автобусе с подобными «добровольцами».
После получасового пути мы вышли к Спасо-Преображенскому монастырю. Здания, когда-то побеленные, теперь, из-за облупившейся краски, выглядели убогими.
Дальше Саша «пошёл» сам. Мы двигались вдоль длинного двухэтажного здания с множеством дверей.
- Вот наша квартира. Это бывшие монашеские кельи. Я живу с Марией Исааковной - фельдшером, моим ангелом хранителем. Маша, бывшая фронтовичка из репрессированных, реабилитированных. Сегодня она уехала за лекарствами в Карелию.
Прямо со двора вошли в комнату. Запах, как в погребе. На уровне земли дощатый пол. Дровяная кирпичная плита разделяет небольшое помещение на две половины. При входе, на столике, электрическая плитка, рядом керосиновая лампа. На стене, жестяной рукомойник. На полу два ведра с водой. Вторая половина кельи - жилая комната, маленькое оконце. Кровать, стол, два табурета. На стене полочки, с посудой. Там же увидел железную коробочку с Сашиными наградами, которую видел у него в Ленинграде.
- Как же зимой? – вырвалось у меня. Зачем керосиновая лампа, если есть электричество? Где туалет?
- Электричество не всегда. Пошли, покажу.
Это Красавец Спасо-Преображенский собор, творение архитектора Горностаева - лазарет. Здесь я прожил первые годы на этом «курорте». У окна, была моя кровать. Иди один.
Я открыл дверь и сделал шаг внутрь. В нос ударило смешение запахов: хлорки, мочи, давно не мытых человеческих тел. Как тут можно находиться? Взгляд наткнулся на два, подвешенных к потолку, мешка, похожих на большие боксёрские груши. В верхней части одного, живое человеческое лицо. Напугавшись, отвёл взгляд. Вижу гамак, на котором, под одеялом, лежал человек с неестественно коротким телом. Он махал мне рукой. Больше я не мог ничего ни видеть, ни понимать. Оказавшись на воле, я, как собака в жаркий день, часто дышал.
- Извини Боря, я подверг тебя такому испытанию. Теперь можешь понять, как хороша наша келья. Здание с трубой, прачечная - баня. Рядом кухня. Еду готовим сами. Я при кухне состою. Работа отвлекает от страшных дум. А вот и туалет с дырками в полу.
Мы в Сашиной «квартире». На столе бутылка водки, два гранёных стакана, чёрный хлеб, да кастрюлька с остывшим рыбным супом.
- Теперь-то нормально живём. Второй год, как теплоходы приходят из Ленинграда. Раньше раз в неделю катер из Карелии и всё. А зимой сбросят с самолёта еду, медикаменты, почту и всё. Один радиоприёмник в лазарете, когда электричество есть.
Я смог бы понять, что перед фестивалем молодёжи чистили Ленинград от таких язв, как я, но зачем вывозили инвалидов, кто и на улицу-то не выходил? Первое время, душили меня отчаянье и злоба. Теперь же, не осталось во мне обиды. Но с чем я не согласен; пусть мы виноваты в том, что не были убиты, а вернулись калеками, но медики-то, эти Святые люди, живущие в этом аду, им за что?
- А если нужна срочно медицинская операция?
- Удаления аппендикса делают наши врачи. А если сложнее, то переводят в палату за территорией монастыря.
Мы прощались с Сашей за ворота монастыря.
- А вот и та, палата, о которой я тебе упомянул.
Площадка, покрытая маленькими холмиками, на них таблички с именем.
- Боря, напиши мне. Ничего не присылай. У меня всё есть. Ты сделал мне сегодня подарок своим появлением.
Ни в коем случае никому об этом не рассказывай.
Я встал на колени перед Сашей. Мы крепко обнялись.
Удаляясь от монастыря, когда никто не мог видеть, я дал волю своим слезам.
Сзади губная гармошка выводила:
«Когда ж домой товарищ мой вернется,
За ним родные ветры прилетят»
Теплоход отходил от пристани. На борту играла весёлая музыка.
Счастливые, полные впечатлений туристы, стояли вдоль борта, прощаясь с островом Валаам, жемчужиной Ладожского озера.
В моей голове, молотом стучали Сашины слова - "...мы-то виноваты в том, что не были убиты на фронте..."
За эти несколько часов, проведённых с Сашей, я повзрослел: стал не только смотреть на мир людей, но и видеть его.
Вот такие они - Герои Великой Отечественной Войны. А вот такие мы - их наследники.
Когда наш теплоход подходил к острову, из утреннего тумана, открылся скалистый берег, поросший соснами.
Туристам разрешалось самим гулять повсюду.
Запрещалось лишь, как нас предупредили, из-за опасности обрушения зданий, посещать, находящийся на острове, бывший Валаамский Спасо-Преображенский монастырь.
На причале кто-то мастерски играл на губной гармошке мелодию песни - «Любимый город в синей дымке тает». Так же играл когда-то на губной гармошке, около нашего ленинградского дома, безногий инвалид войны, Сашка.
Это был он, Саша не очень изменился; разве что его волосы стали совсем седые, да морщины глубже прорезали, покрытое бронзой загара, лицо.
- Саша?
Инвалид, сидящий на тележке, вздрогнул, отвёл от губ гармошку и внимательно посмотрел на меня.
- Борька?
- Как ты здесь? Когда ты перед фестивалем исчез, говорили, что переехал жить в санаторий.
- Я живу теперь здесь, на острове. Ты здесь первый из прошлой жизни. Ведь ты пойдёшь ко мне в гости?
С пристани наверх, на остров, по этой длинной лестнице, быстрее подниматься так: возьми меня к себе на спину как рюкзак; без ног я не тяжёлый. За тележкой потом спустишься. Поднялись, я теперь шёл впереди, тянул за собой на верёвке тележку с Сашей.
- Это было перед фестивалем. В санаторий меня отвезли «добровольно», но неожиданно и ночью. Я смог взять только мою тележку, документы, да мои награды. До Карелии езда в тряском автобусе с подобными «добровольцами».
После получасового пути мы вышли к Спасо-Преображенскому монастырю. Здания, когда-то побеленные, теперь, из-за облупившейся краски, выглядели убогими.
Дальше Саша «пошёл» сам. Мы двигались вдоль длинного двухэтажного здания с множеством дверей.
- Вот наша квартира. Это бывшие монашеские кельи. Я живу с Марией Исааковной - фельдшером, моим ангелом хранителем. Маша, бывшая фронтовичка из репрессированных, реабилитированных. Сегодня она уехала за лекарствами в Карелию.
Прямо со двора вошли в комнату. Запах, как в погребе. На уровне земли дощатый пол. Дровяная кирпичная плита разделяет небольшое помещение на две половины. При входе, на столике, электрическая плитка, рядом керосиновая лампа. На стене, жестяной рукомойник. На полу два ведра с водой. Вторая половина кельи - жилая комната, маленькое оконце. Кровать, стол, два табурета. На стене полочки, с посудой. Там же увидел железную коробочку с Сашиными наградами, которую видел у него в Ленинграде.
- Как же зимой? – вырвалось у меня. Зачем керосиновая лампа, если есть электричество? Где туалет?
- Электричество не всегда. Пошли, покажу.
Это Красавец Спасо-Преображенский собор, творение архитектора Горностаева - лазарет. Здесь я прожил первые годы на этом «курорте». У окна, была моя кровать. Иди один.
Я открыл дверь и сделал шаг внутрь. В нос ударило смешение запахов: хлорки, мочи, давно не мытых человеческих тел. Как тут можно находиться? Взгляд наткнулся на два, подвешенных к потолку, мешка, похожих на большие боксёрские груши. В верхней части одного, живое человеческое лицо. Напугавшись, отвёл взгляд. Вижу гамак, на котором, под одеялом, лежал человек с неестественно коротким телом. Он махал мне рукой. Больше я не мог ничего ни видеть, ни понимать. Оказавшись на воле, я, как собака в жаркий день, часто дышал.
- Извини Боря, я подверг тебя такому испытанию. Теперь можешь понять, как хороша наша келья. Здание с трубой, прачечная - баня. Рядом кухня. Еду готовим сами. Я при кухне состою. Работа отвлекает от страшных дум. А вот и туалет с дырками в полу.
Мы в Сашиной «квартире». На столе бутылка водки, два гранёных стакана, чёрный хлеб, да кастрюлька с остывшим рыбным супом.
- Теперь-то нормально живём. Второй год, как теплоходы приходят из Ленинграда. Раньше раз в неделю катер из Карелии и всё. А зимой сбросят с самолёта еду, медикаменты, почту и всё. Один радиоприёмник в лазарете, когда электричество есть.
Я смог бы понять, что перед фестивалем молодёжи чистили Ленинград от таких язв, как я, но зачем вывозили инвалидов, кто и на улицу-то не выходил? Первое время, душили меня отчаянье и злоба. Теперь же, не осталось во мне обиды. Но с чем я не согласен; пусть мы виноваты в том, что не были убиты, а вернулись калеками, но медики-то, эти Святые люди, живущие в этом аду, им за что?
- А если нужна срочно медицинская операция?
- Удаления аппендикса делают наши врачи. А если сложнее, то переводят в палату за территорией монастыря.
Мы прощались с Сашей за ворота монастыря.
- А вот и та, палата, о которой я тебе упомянул.
Площадка, покрытая маленькими холмиками, на них таблички с именем.
- Боря, напиши мне. Ничего не присылай. У меня всё есть. Ты сделал мне сегодня подарок своим появлением.
Ни в коем случае никому об этом не рассказывай.
Я встал на колени перед Сашей. Мы крепко обнялись.
Удаляясь от монастыря, когда никто не мог видеть, я дал волю своим слезам.
Сзади губная гармошка выводила:
«Когда ж домой товарищ мой вернется,
За ним родные ветры прилетят»
Теплоход отходил от пристани. На борту играла весёлая музыка.
Счастливые, полные впечатлений туристы, стояли вдоль борта, прощаясь с островом Валаам, жемчужиной Ладожского озера.
В моей голове, молотом стучали Сашины слова - "...мы-то виноваты в том, что не были убиты на фронте..."
За эти несколько часов, проведённых с Сашей, я повзрослел: стал не только смотреть на мир людей, но и видеть его.
Вот такие они - Герои Великой Отечественной Войны. А вот такие мы - их наследники.
Вид на Валаамский монастырь с борта парохода / фото из сети
* * *
* * *
Андерс Валерия 
