Лес перекалился до того, что даже росы на траве нет, а с берез летят блеклые пожелтевшие листья. Они рассыпаются в прах, как и мох под соснами, при малейшем прикосновении. Трава пожелтела и вы­сохла, а многие цветы так и не успели раскрыть бутоны - засохли.
_____________________________
* - Мещерская низменность - сильно заболоченная и залесённая рав­нина, расположена восточнее г. Москвы (западная граница), в между - речьи Оки и Клязьмы
** - Генерал И.И. Жилинский в конце девятнадцатого века руководил
проведением мелиоративных работ в Мещере
 

Да­же папоротник скрючился и покрылся ржой*...
Вчера почтальон принес плохую весть: за селом Пожё́га (часто го­ревшим при лесных пожарах, отсюда и название) занялось Ко́ндрово бо­лото, и за полдня пожар охватил село в полукольцо. Прислали солдат, технику... но остановить огонь трудно, все водоемы высохли, воды нет даже в колодцах...
У дачников одна надежда - Дальние карьеры. Они до двадцати мет­ров глубиной и заполнены водой. Карьеры расположены рядом с Ти́мохо­вым и лежат на полпути к нам от Пожё́ги. К ним, каждый день по несколько раз, "пыхтит" по узкоколейке пожарный поезд**, там он заправляется водой, и железнодорожники заполняют ею быстро мелеющие по­жарные пруды, копаные вдоль всей узкоколейки. Два таких пруда рядом с нашим поселком. Правда, есть и Ближние карьеры, но воду из них по­дать трудно - нет дороги.
Мне кажется, что я медленно плавлюсь. Спасенья от пекла нет ни в лесу, ни в карьерах, ни на участке. Днем моим постоянным местом стала крыша сарая под кроной старой березы, здесь, по крайней мере, нет слепней. Вот и сейчас я сижу на верхней ступени приставной лест­ницы. Ленивый горячий ветерок чуть шевелит сухую листву березы, ее плакучие ветви образовали надо мной тенистый шатер. Я уже дней де­сять сижу здесь, спускаясь лишь поесть. Перечитал все, что было на даче: подшивку "Нивы", А.К.Толстого "Князь Серебряный", "Козьму Пруткова" и сейчас заканчиваю Сюлли Прюдома в переводе
__________________________________________________
*- ржа - заболевание растений, возникающее обычно при недостатке влаги, коричневые пятна на листьях похожи на ржавчину
** - На всех железных дорогах в Мещере обязательно существовали пожарные поезда - локомотив и 5 - 6 цистерн с водой, платформа с помпой и шлангами.
 

Тхоржевско­го*. Слава богу, после той истории в школе с моим сочинением о колокольчиках, родители решили переехать в другой район, чтобы от­дать меня в новую школу,- я тогда не знал, что на этом настояла директриса, - так что летних заданий по "обязательному чтению"** для меня не существовало - ведь этой осенью "ответ держать" не при­дётся. В новой школе к "новичку" претензий предъявлять не станут...
Подо мной, перед сараем - отец, дяда Иван и ти́моховский мужик Антип - знатный плотник и резчик по дереву. Почти все дачники поль­зовались его услугами при строительстве. А каких зверей он из дере­ва вырезал! В музее таких не увидишь... Но был он какой-то странный, никогда не улыбался, а тем более не смеялся, и никто ни разу не ви­дел его грустным или со слезой на глазах. Маска сосредоточенности и в то же время какой-то отрешенности, не сходила с его лица. Он был как бы ко всему равнодушный и безучастный. И говорил он также ровно, без интонаций, без всякого выражения. Дьячки, читая над покойником, и то придают голосу какую-то эмоциональную окраску, поднимая его все выше и выше... Моя тетка прозвала Антипа за это «роботом»...
По случаю великой засухи решили поменять сруб колодца, венцы которого еще два года назад заготовил тот же Антип, но сделать это раньше мешала погода.________________________________
* - Меня в детстве окружали редкие в то время книги, сохранив­шиеся в нашей семье: Бальмонт, Измайлов, Мережковский, а также Апух­тин, Надсон, Прюдом, Верлен и другие.
**- В 50-е, 60-е гг. в советской средней школе существовала

так называемая "обязательная программа" чтения на лето. В нее были
включены произведения Гайдара, Фадеева, Сейфуллиной, и мно-
гих других советских писателей, но отсутствовали Пришвин, Соко­лов-Микитов, Паустовский и, естественно, Аксаков ...
...Они сидели на серых еловых бревнах, пронумерованных белой краской, отдыхали и курили. Собственно курил один Антип, отец и
дядя давно бросили и сейчас только "пускали дым за компанию" и пили
пиво, безуспешно предлагая выпить плотнику. Я вслушиваюсь в их раз­говор, чуть приглушенный шелестом листвы...
- А вот пить я так и не начал, всю войну прошел, в лагерях был, а пить не начал - доносились до меня слова плотника.
- А курево, так это уже после революции - продолжал он, по влади­мирски окая*. - У нас в Тимохово в осьмнадцатом году комиссар прие­хал - власть новую устанавливать. Ну а мужикам нашим энто дело ни к
чему - они и при царе неплохо жили, а без царя - и подавно. Зачем им
какая-то власть новая и народная ( последнее он произнес как
"инородная") - они ж и сами народ... Короче, на сходе комиссару "полный назад" объявили и церковь громить отказались. Вот тут-то и
началось - комиссар аж взбесился, круто тогда он с нами обошелся...
Навел на сход пулемет да и прошелся очередью по старосте и духов­ному сословию. Его подручные наших троих мужиков, самых октивных, схватили, связали - арестовали, значит за "контру". Остальным расст­релом пригрозили...
Антип глубоко затянулся, помолчал, выпустил медленно дым и продолжал:
- Подручные его остались в селе порядок наводить, да перепились в усмерть в скором времени, а Сам повез наших орестантов на расп­раву в Уезд. Но тут кое-кто решил отбить своих. Собрались пятеро верхами и меня с собой прихватили. Мне тогда двадцатый год шел. Силен я был - иной раз, на спор, вместо лошади в плуг впрягался и десятины две целины шел, плугари в мыле, а мне нипочем...
_________________________________________________
* - в разговорной речи сохранено местное произношение

- Ну вот, значит, к ночи мы конвой догнали. Возницу наповал с ружья, а комиссара кнутом как опоясали, так с телеги долой. Своих развязали и велели в Пустоша́ подаваться, от греха подальше. А ко­миссара раздели да к дереву привязали. Начало июня было - самые коморы. Вот мужики меня и оставили при нем. Ты, говорят, Онтипка, побудь с ним до петухов, а как заговариваться начнет, так ты его отвяжи, одень, да в телеге на Черное озеро свези, а там телегу-то опрокинь в озеро...
- Так для чего же топить, раз вы его комарам на съедение остави­ли? - удивился отец.
- Как для чего? Озеро мелкое, в ём не утонешь, а денек в воде по­сидит - все волдыри от комаров сгинут, ну а разум-то все одно к не­му не вернется. Это средство верное, у нас так еще царских приказ­чиков обрабатывали, ежели они наших мужиков сильно притеснять начи­нали. Так вот сойдет человек с ума, а следов никаких нету. Ну, зна­чит, оставили меня одного с комиссаром, дали мне на ночь табаку - от комаров окуриваться, а сами назад - комиссаровых подручных кон­чать да концы ховать. Вот так и начал я курить...
- А что же комиссар-то? Как? - спросил дядя Иван.
- А как положено, - отвечал плотник, - эдак часа через три, как солнце за лесом угасло, он ругаться начал, потом просить меня стал покурить дать, потом плакать начал, потом кричал по дикому – всех расстрелять обещал, потом петь стал про "наш последний бой", а уж как на востоке заря зонялась, так все Груню кокую-то звал, просил у ней прощенья, обещал ей в церкви венчаться... а потом совсем сомлел, даже мычать перестал... язык видать роспух от комаров сильно, да и глаза вспухли...
- И что же?.. -
- А обокновенно... Как затих, так я его развязал, одел, обул, су­нул ему за пазуху бутыль сомогону для отводу глаз. Он уж и не шеве­лился вовсе, только хрипел... Усадил я его в телегу и к озеру, ну а там все, как положено - одна голова его на поверхности торчит да бессмысленно бельмами ворочает, а руками он в корягу вцепился, аж пальцы хрустнули...
- Жесто-о-ко...- растянув "о", сказал отец.
- Так жизнь такая была, - также монотонно, без всякого выражения отвечал Антип. - Ведь он попа нашего с поподьёй и с кухаркой ихней, да старостой на паперти перед всем нородом расстрелял, даже дочку
поповскую не пожалел - на труп родителей она - мололеточка бро-
силась, а он ее с нагана кончил... А после... Что устроили?! Окла­ды с икон посымали, иконы шашками рубили, по онолою-то, по царским
вротам с пулемета всю ленту высодили... Дьячка сховавшегося нашли, раздели до гола, да с колокольни сбросили...а супругу-то его голой за ноги к колоколу подвесили... Они ж хуже зверей диких... Я вот с фашистом воевал, так даже средь них и то человечности иной раз боль­ше было, чем у комиссаров этих... Я вот срок в Соловках* отбывал, так там рай был по сравнению с другими лагерями-то...
Все замолчали. Антип потушил самокрутку - он курил только креп­чайший самосад - встал с бревна...
- Ну что, работать пора, а то солнце в силу войдет -тяжело будет
- сказал он и полез по лесенке в яму колодца...
Отец и дядя хорошо помнили события тех лет, но о них мне никог­да не говорили и отмалчивались на все мои расспросы о репрессиях.
____________________________________
* - СЛОН - второй концлагерь, действовавший на территории Советской России с 1918 года; первый, действующий также с 1918 года, - был в Москве, на территории Донского монастыря

Я в то время кое-что уже слышал из разговоров взрослых, но лишь вскользь, мельком...И сейчас я сидел наверху, как громом поражен­ный...
Монотонная речь Антипа глухими ударами продолжала отдаваться в моем сердце. Ужас, о котором он рассказывал, и ужас от того, каким ровным, спокойным голосом он говорил, охватывали меня все больше и больше. Мне хотелось сорваться с места и бежать, что есть мочи, неведомо куда, лишь бы свистящий в ушах ветер заглушил во мне эхо его рассказа, но не было сил подняться...
Я просидел долго, смотря перед собой и ничего не видя, пока тетка несколько раз не окликнула меня идти обедать. Я отказался, сославшись на жару, слез с крыши и, чтобы случайно не увидеть Антипа, тихонько, прячась за кустами смородины, удрал на карьер, где и пробыл то в воде, то в прибрежных зарослях до вечера.
На закате, когда на небе блеснула первая звезда, я вернулся. Колодец уже закончили, и Антип ушел. От этого мне было чуть лег­че. Я сказался усталым и завалился спать - лишь бы со мной не раз­говаривали. Однако заснуть я не смог, и бессонница завладела мной
надолго... Родители даже хотели отправить меня в Москву, но я уп­росил остаться, тем более, что прошел первый долгожданный дождь... Позже я спросил об Антипе у сторожа деда Василия, его бывшего од-
носельчанина, что он, Антип, за человек, как мог он так поступить, и как он может спокойно об этом рассказывать? Дед долго молчал и глядел под ноги, вороша палкой сухие хвоинки, а потом, как-то глухо, вроде бы нехотя, чужим голосом сказал:
- Торчак он, Антип-то... вывернул наизнанку ,видно, его случай тот... он с тех пор перестал и боль чувствовать... ведь как жизнь-то его корежила, как ломала... всю войну прошел в штрафном баталь­оне, двенадцать лет в лагерях отбыл...и ни царапины, ни болезни ка­кой физической... душа вот только в цепенении осталась...да... так вот...
Больше об Антипе дед Василий никогда ничего не говорил.
Только спустя много лет, когда жизнь столкнула меня со многи­ми людьми, одни из которых были близки "по духу" тому комиссару и его подручным, а другие оказались их жертвами, я понял, какое зна­чение дед Василий вложил в определение образа Антипа, назвав его "торчаком".
В последующие годы, подолгу живя в самом центре Мещеры - под Шатурой, Черустями и дальше, где на какое-то время поселился после ссылки Солженицын*, я не раз слышал от местных стариков подобные истории. Но даже сейчас, зная о многих более жестоких преступлениях чело­вечества, и исторических и современных, я не могу без содрогания вспоминать рассказ Антипа и особенно его голос, которым он вел свое страшное повествование...
P.S.
В конце 80-х, начале 90-х годов, еще при Горбачеве, в нашей печати стали появляться сведения о зверских преступлениях большеви­ков в 1918 - 1923 гг. Одним из "взрывных" изданий того времени явилась книга С.П. Мельгунова "Красный террор в России: 1918 - 1923": -М., СП "PUICO" и "P.S.", 1990. Для желающих более подробно узнать, что на самом деле происходило в те годы, я рекомендую прочитать ее. Есть, конечно, много и других источников, например, "Исторические опусы" Л. Бронштейна (Троцкого), а также архив В. Смидовича (Вересае­ва), "Воспоминания" Н. Мандельштам, с которыми я хорошо
__________________________________
*- А.И. Солженицын после ссылки некоторое время (1957-1959) жил в деревне Ми́льцево, Гусь-Хрустального района Владимирской области
в свое время ознакомился, и т.д. Из них читатель узнает, конечно, лишь малую долю истины, но и ее будет достаточно, чтобы понять, чем для судьбы России и ее народов стала Диктатура большевиков...Приведу только одну цитату: «Не ищите доказательств того, что подсудимый словом или делом выступил против Советской власти…Нам нужно не наказание, а уничтожение» (Лацис).
1999