«…Ваш нежный рот — сплошное целованье».

                                                                    (Марина Цветаева)           

         У новой русскоязычной медицинской сестры не только рот, но и глаза, и нос, и подбородок были,  как бы изваяны мастером, понимающим красоту женского лица. И вся её голова, украшенная копною белокурых волос, была посажена на очаровательную шею, форма которой была  скопирована с бюста самой Нефертити. Все эти подробности с первой  минуты привлекли внимание врача, дежурившего с красавицей в ту же смену. Хоть и в пожилом возрасте был стареющий  доктор, но ему всё  ещё не чуждо было чувство прекрасного, и он не мог не обратить внимание на красоту  медсестры. Их совместные дежурства совпадали редко, эпизодически, в зависимости от графика, устанавливаемого администрацией, но всегда были приятной неожиданностью.

         В минуты, свободные от обслуживания пациентов, выполнения всех медицинских, врачебных и сестринских обязанностей, они общались, как и все бригады сотрудников и коротали ночные часы за чашкой чая или кофе,  беседуя на разные темы, особенно касаясь рассказов о стране их исхода и о судьбах близких людей. Доктор узнал, что она живёт с другом, приехавшим в страну из тех же мест, где они давно познакомились, но жизнь связала их только здесь,  скорее  от неустроенности, чем по большой любви. Изредка друг звонил ей на дежурство и иной раз вдруг являлся неожиданно, якобы узнать как дела. В противоположность своей подруге он выглядел, мягко говоря, карикатурно из-за своей некрасивости. У него была округлая голова, как у пупса, почти лишённая волос, с торчащими ушами,  закруглённым разрезом глаз и в таких же круглых с тонкой оправой очках, больших для его лица.  Его голова, как у куклы, с любопытством поворачивалась во все стороны, будто пытаясь разглядеть побольше подробностей и деталей. Увидев пожилого врача и санитарку и отказавшись от предложенной чашки кофе, голова вместе с её хозяином исчезали. Несколько смущённая медсестра, проводив друга, возвращалась к столу, но прервавшаяся беседы угасала, и все расходились, чтобы урвать пару часов для сна пока не прозвенит зовущий в очередную палату звонок кого-нибудь из пациентов.

         Сестричка не всегда и не во всём казалась  столь привлекательной.  Так её походка напоминала солдатскую, особенно подчёркиваемую модными даже среди молодых женщин тяжёлыми и грубыми ботинками на толстой подошве. Фигура  была далека от совершенства и никак не соответствовала форме головы и шеи. Со временем выяснилось, что она была недоброй и скрытной натурой. Это отмечали и мало дружившие с ней другие медсёстры и  санитарки клиники. Скрытые внешностью отрицательные черты отражались в её глазах и во взгляде исподлобья. Она оказалась неискренней, и как-то странно воспринимала высказываемые ей иногда дежурные  комплименты, молча отводя глаза в сторону.

          Дежурные комплименты женщинам  врачам-коллегам, медсёстрам и санитаркам никогда не вызывали негативной реакции в тех коллективах, где врач проработал всю свою жизнь, и не сказать пару приятных слов придя на работу либо встретив хорошо знакомую женщину, было даже как-то не принято. Можно было позволить себе и лёгкие дружеские  объятия и даже невинный поцелуй в щёчку, если сослуживцы были уже хорошо знакомы и работали давно вместе. Естественно с мало знакомыми женщинами никакие фривольности не позволительны. Но комплименты можно принимать или не принимать, т.е. не обращать внимания, либо каким то образом дать понять, что вам они неприятны. И на этом поставить точку, а  не отмалчиваться, показывая, что не против, либо не желаете выслушивать их и дальше.                                           

          А наша героиня почему-то отмалчивалась с полуулыбкой на устах. Такую же улыбку можно было заметить, сталкиваясь с ней в тесном коридоре, при встрече в дверях, пропуская друг друга, соприкасаясь иногда при этом той или иной частью тела, чего нельзя было избежать и чему не следовало, естественно, придавать значение. В этих ситуациях улыбались оба или обменивались ничего не обозначающими фразами, от «прошу прощения», до  «я Вас случайно не задел, придавил, ушиб?». И снова та же полуулыбка со словами «ничего страшного», «всё в порядке» либо молчание. Отношения становились, как и у  других врачей и с другими сестрами, более близкими, более упрощёнными, откровенными, как бывает в длительно работающих вместе коллективах. «Доктор! Я уже налила чай. Когда вы уже освободитесь?» или, наоборот, к ней, – «Помоги мне разгадать в кроссворде то или иное слово!». «Имярек снова звонил. Волнуется, всё ли у тебя в порядке», «Я пригласил его попить с нами кофе»». «Вы сегодня не брились, хотите быть ещё старше?». «Ты сегодня прекрасно выглядишь, а твоё декольте даёт возможность любоваться твоей  очаровательной шеей!» - лёгкая краска на лице и всё та же загадочная улыбка Джоконды…

          Вот и все или почти все проявления сексуальности в их отношениях, которые были позже инкриминированы доктору следователем в отделении полиции в центре Тель Авив, куда его пригласили, позвонив ночью прямо на дежурство. Во время телефонного разговора повод, по которому доктор был срочно приглашен к следователю, озвучен не был, и он, естественно,  до утра волновался и обдумывал  свои действия, совершенные им за время жизни в Израиле, которые могли бы пахнуть криминалом. И не нашёл, но утром уже сидел перед русскоговорящим следователем и рядом присутствовавшим типичным полицейским чином из коренных сабр (уроженцев страны), который контролировал работу нового сотрудника для связи с олимами (новыми репатриантами) на их родном языке. Доктору было официально предъявлено обвинение в сексуальных домогательствах по отношению к вышеназванной медицинской сестре, изложенных ею в поданной в полицию жалобе.                                             

         Сказать, что доктор был  ошеломлён, обескуражен было мало, так как накопившиеся пугающие мысли от неизвестности, приведшей его в полицию, в течение прошедших нескольких часов накопился в виде тревожной  тяжести. Однако, только услышав, что сказал следователь, врач расслабленно рассмеялся, ибо только осознанная им ситуация, как  разрядка смогла облегчить состояние врача, что и произошло. Ситуация показалась ему довольно забавной, если не комичной своей неожиданной парадоксальностью. В молодости ему были чужды понятия, о каких либо домогательствах по отношению к кому бы то ни было, а тем более сексуальных.  Такие проявления он считал патологическими и презирал всякого мужчину,  который домогался женщину вопреки её желанию. Но ему и в голову не могло прийти, что комплименты, не отвергаемые дружеские прикосновения или приветственные поцелуи (безответные, но принимаемые без возражений, с улыбкой и без гримасы недовольства), как проявление симпатии к молоденькой сестричке, могли быть поводом к подобному обвинению.

          Ответчик никак не мог согласиться с тем, что  намеревался склонить медсестру к близости, хотя и видел в ней привлекательную женщину. Истица была моложе его дочери, и он ни в коей мере даже не допускал мысли, что мог бы её заинтересовать как мужчина. А к чему ей самой нужно было  выдумывать подобную чушь? Какую цель она преследовала этой жалобой? Вопросы, один за другим выстраивались в  голове подозреваемого и обвинённого врача. Шантажировать его с меркантильной целью было глупо, ибо доктор подрабатывал сам, чтобы поучить какую то добавку к пособию, на которое жил. Улучшить её статус он не имел никакой возможности. Всё это доктор, успокоившись, и объяснил следователю. Он чувствовал, что последний хочет с ним согласиться, но должен был вести следствие по всем правилам.                                         

         Было предложено для выяснения истины провести исследование с применением детектора лжи. Доктор согласился. Жалобщица отказалась. Была проведена очная ставка, во время которой доктор спросил у наглой  обозлённой бабы (да простит меня Б-г от такой оценки её перевоплощения, но так она выглядела в его глазах  в тот момент), чего она  добивается?  Что он должен предпринять, чтобы она отказалась от обвинений его в  сексуальных домогательствах?  В чём, наконец, с её точки зрения они выражались. Она, растерявшись, и выпалила, что хочет, чтобы  доктор ни  с кем так не вёл себя, как с ней (?). Он тут же пообещал, что  эту просьбу ему ничего не стоит выполнить. Действительно, нельзя было метать бисер перед свиньями, а он забыл в её обществе во время совместных дежурств эту простую истину. И был наказан. В уголовном иске ей было отказано, а следователи, единогласно, посочувствовали доктору,  перенесшему первый привод в полицию, и они посмеялись над, вообще-то, безосновательным, но допустимым  обвинением. Тут же был раскрыт тот факт, что обвинение в его адрес было одним из пунктов её жалобы на всю клинику, откуда её уволили за нерадивое отношение к своим обязанностям, о чём он не знал. И она, в сердцах, написала в Минздрав жалобу на крупные поборы за пластические операции (клиника-то частная),  что персонал ворует, что хозяева грубят и, что врачи пристают к сёстрам, как, например, вышеназванный доктор. Так что его «сексуальные домогательства» явились только частью злобной клеветы на обидевших её хозяев клиники.

         Выходя из полиции, доктор в дверях столкнулся лицом к лицу с кукольной головой сожителя истицы. А тот, недовольный проигранной затеей, на прощанье спросил, как выкрикнул, с искажённым злой гримасой лицом: «А вы целовались?». Доктор в ответ снисходительно улыбнулся.

         Вот такой неожиданный и первый в его жизни был привод в полицию законопослушного доктора. К сожалению, и в Америке, как и в Израиле и, наверное, в других странах метод шантажа с помощью обвинения в сексуальных домогательствах не редкость. А поводом могут послужить и невинные комплименты, не осторожно высказанные мужчиной в адрес  понравившейся ему женщины и излишне теплые доверительные отношения. А шантаж должен быть подкреплён предусмотренным выигрышем обвиняемого, располагающего возможностями компенсации оскорблённой женщины, будучи, по меньшей мере  президентом страны, как это у нас было не так давно…Но не давала ли «жертва»  повода вначале? Хорошо бы знать и всё предусмотреть, прежде, нежели делать комплименты, разглядывать прелести, даже не прикасаясь к ней.