Хотите верьте, хотите нет

У подъезда многоэтажного дома, в котором я живу, есть небольшая зелёная лужайка. На этом крошечном участке живёт медведь. Обыкновенный, большой, с медвежьими повадками и рычанием.

Никто не знает, откуда он взялся. Жильцы сначала от него шарахались, потом привыкли. Я всё ещё привыкаю. Ухожу, он там, прихожу, он там. Кажется, он ручной, потому что мирный. Прохожие оборачиваются, показывают на него пальцем, собаки лают, а ему хоть бы что. Добрые люди ему чего-нибудь дают, злые — ругают или обзывают.

— Ну что, Потапыч, — спрашиваю шутливо, проходя мимо. — Бока ещё не отлежал?

Медведь не отвечает, порычит угрожающе, побурчит и успокоится. Постепенно я привязалась к нему. А он проникся ко мне доверием. Даже разрешил как-то погладить себя по шее, животу, почесать за ушами.

И пошло, заприметит, и сразу на всех четырёх лапах ко мне за порцией ласки, голову подставит, живот выпятит.

Прошла осень. Подступала зима.

Как-то возвращаюсь с работы домой. Время послеобеденное. Медведь завидел меня, косолапо подошёл по привычке, дал похлопать себя по загривку, погладить по голове. Вдруг поднялся во весь рост и тычет мне в лицо передней правой лапой с оттяпанным большим пальцем.

— Бедняга, кто же это тебя так?

Медведь жалобно заурчал.

— Пошли, помогу тебе чем смогу.

Медведь на задних лапах пошёл за мной. Мы вошли в лифт. Квартира моя на третьем этаже. Не успела я нажать на кнопку, как медведь стал прижиматься ко мне и довольно чувствительно.

— Минуточку, — сказала я. — Подожди-ка, я сейчас.

Выскочив из лифта и подъезда, я бросилась на лужайку искать обрубленный палец. Нашла, вернулась. Медведь терпеливо ждал.

— Поехали, Миша.

Мы вошли в квартиру.

— А теперь, — говорю ему, — кончай маскарад, скидывай шкуру, будем чай пить.

Медведь присел и обиженно засопел.

— Не ломай комедию, снимай костюм!

— Я страшный, грязный, глупый, — заговорил он наконец.

— Не скромничай! Грязь можно отмыть. В то, что ты глуп, я не верю. А понятия — страшный или красивый всё равно относительные.

— Медведем, — отвечает, — я чувствую себя увереннее и сильнее.

— Удивительно, как тебя собаки до сих пор не задрали или злые люди не убили?

— А я рычу.

— Видно, как-то особенно рычишь, раз живой ещё. На, держи свой палец. Материал хороший, эластичный, смазал бы что ли краской для убедительности.

— Значит, не похож, по-твоему?

— Да уж поверь мне.

— В самом деле?

— В самом, что ни на есть! На сумасшедшего ты тоже не похож.

Медведь сдался. Разделся, помылся и представился:

— Михаил.

— Ну, вот, теперь и поговорить можно. Сразу видно, человек, мужчина, личность! Со зверем на человеческом языке не пообщаешься.

Ростом он был выше среднего. Лицо благородно-печальное. В волосах, в коротко подстриженной бороде, довольно седины. Глаза тёмно-серые, не злые, не потускневшие, не спитые.

Весь вечер мы провели за разговором и питьём чая. Я поняла, что он решил ходить в медведях до тех пор, пока его вызов, брошенный кому-то, не будет принят. Я не стала лезть ему в душу, допытываться, кто и чем ему насолил, сказала только:

— Ты знаешь, у меня есть один знакомый...

— Психиатр? — подхватил он тут же.

Я удивилась, мне стало неловко, как раз об этом я ему и хотела сказать.

— Не нужно, — говорит. — Я сам психиатр, нет, в самом деле. Учился, закончил, получил диплом.

Времени было за полночь. Он поднялся:

— Я не болен, уверяю вас. Просто играю свою роль в спектакле дураков!
Взглянув на меня ласково-снисходительно, он взял свою шкуру и ушёл.

Я так и осталась сидеть за столом. Чай давно остыл. Ноги затекли. Вот и будильник прозвенел. Я не ложилась спать. Образ загадочного гостя не выходил из головы.

«Я напишу о нём!» — Осенила меня вдруг мысль. — «Повесть о современном европейце-бунтаре, год две тысячи седьмой. Но прежде нужно узнать его поближе, проникнуть в его мышление, влезть в его шкуру, так сказать».

Верная своему решению, полная радостного ожидания, я вышла из дому. Медведя на лужайке не было...

5.1.2007