О ПОДПОЛЬЕ И ПРАЗДНЕНСТВЕ НОВОГО ГОДА

Из цикла «Песни армейские – не уставные»

На День Советской Армии

ПРОЛОГ

Наша В/Ч (воинская часть) возникла на территории расформированного артиллерийского полка. И пока стройбат ударными темпами возводил столовую и каменные казармы, подразделения располагались в старых деревянных бараках и глинобитных постройках.
К этому времени, после кулачного боя со старшиной оркестра, в котором я начал службу, - меня, в наказание за победу, по воле товарища Случая перевели во взвод хим. разведки. Где вскоре, после завтрака и даже без политзанятий, капитан Мочалов, начальник химслужбы, привёл нас на границу футбольного поля. К захудалой избушке, бывшей кухне артиллеристов, поражавшей всех  невыносимым зловоньем. Здесь командир надел противогаз (у офицеров и химиков противогазы с переговорным устройством) и, вышагивая перед шеренгой, обозначил задачу:

- Приказ Комбрига: выявить и устранить! - Жест пальцем в землю. – Но я уже выявил! – Указал на избушку. - Осталось лишь устранить! Для этого, до полного окончания спецоперации «Авгий и пацаны» (в Словаре раздел: Авгиевы конюшни) наш взвод освобождён от занятий, нарядов и наказаний на гаупвахте. Значит! Взвод, защитный комплект надеть! Газы! – Скомандовал он. А когда убедился, что мы нормативно быстро натянули противогазы и хим. защиты, добавил: - Справа по одному, на осмотр очага заражения – марш! – И распахнул перед нами хлипкую дверь погреба под избушкой.

- Ни хрена себе! – хрюкнули мы в противогазы, увидев озеро червей, кишевших до самой дверцы. А командир пояснил:

- Шесть лет артиллеристы сливали сюда отходы. Что-то ушло на откорм полковых свиней и живности в хозяйстве старшин и офицеров, но сегодня вопрос ребром! Уничтожить! Потому что, как сказал классик В.В. Маяковский, а поправил его наш комбриг: «Здесь будет город-сад!» Тоись, хранилище хим. вооружения и средств дегазации, деактивации.

Отступив на позицию, капитан выстроил нас кольцом и развернул чертёж.

–Тип помещения: погреб. Глубина: три с половиной метра. Приказ: привести в норму. Есть предложения?

Мы почесали противогазы. Да и что предлагать, раз уж приказ!

- Правильно! – отметил командир и снял противогаз. – А у меня есть! И, раз уж наши младшие командиры и Отличники боевой подготовки решения не нашли, значит, - в глазах его заблестели хитринки, - на показательную вахту заступают они. А остальные воины вывозят Это к мойке спецтехники. Если, конечно, успеют доехать. И да помогут вам Березинские соколы!

Не скрывая удовольствия от личной смекалки, капитан зачем-то взглянул на небо (мы думали, смотрит, будет ли дождь), жестом разрезал наш строй из 18-ти воинов, и скомандовал:

- Первые пять! Ориентир: погреб. Направление: лаз. Цель: червяки и гнилая каша. Справа по одному, лопаты наперевес, а дальше ползком. Приступить к операции! Дегазация обмундирования, - он посмотрел на часы, - за полчала до обеда. Потом заступает вторая пятёрка. Марш, чудо богатыри!

С этого дня, с перерывами на обед и ужин, мы истребляли обозначенного противника, лёжа в массе, как шахтёры прежних времён. А потом вывозили «Это» на стройбатовских тачках. После чего, практически оценили взгляд капитана на небо, и фразы: «Если успеют» и «Березинские соколы». Т.е. Местное вороньё, прозванное Березинскими «соколами, голубями и соловьями», вкусило на мойке неожиданный деликатес, и начало атаковать тачки на всём пути следования! А потом, «заморив червячка», он создали живой коридор, в котором, согласно субординации по родам, они лишь вспархивали на тачку или грузно спрыгивали на землю, до появления новой.

Как пример соц,- коммун. достатка, птицы прекратили территориальные войны и, кто уже отобедал, важно уступали места прибывшим, узнавшим о пиршестве по птичьей связи. Вскоре наши воины возвращались с половины пути. А затем и вовсе выкатывали тачки на пару метров, и отбегали на перекур, дабы не попасть под обстрел Березинских, Тарутинских и Бородинских соколов, облегчавшихся в полёте, прямо на головы  обслуживающего персонала, копошившегося внизу.

Завершением этого представления, вроде команды «Приступить к работе!» - была дробь клювов по днищу и бортам опустошённой тачки.

Наконец, кто-то в подвале воскликнул: «Земля!» После чего мы начали вырубать и скоблить топорами полы и стены, прогнившие вглубь. Правда, вывоз теперь усложнился: пернатые, согласно условным и безусловным инстинктам, продолжали пикировать в тачки; но, не получив продукт полюбившийся, возмущённо галдели и, как бы прицельно какали на головы тех, кто возил тачки. Что и побудило сержантский состав оставаться в подвале, контролировать процесс возведения стеллажей.

ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОТКРЫТИЕ

В день сдачи объекта Бригадные командиры смущённо замялись перед новенькой дверцей склада, украшенной ярким знаком «Повышенная радиация». И не столько по заверению капитана, что всё изолировано, сколько потому, что пернатые не только каркали, возмущённые концом гастрономического праздника, полковники всё же спустились в подпол. А там красота! 3 комнаты, 80 квадратных метров. Полы, хоть в бильярд играй. Стены закрыты вощёной бумагой; протянуто освещение, - в полном соответствии с Ленинским планом Электрификации всей страны! А на полках: дозиметрические приборы, противогазы, химзащиты и ящики с веществами. Каждый ящик, конечно, маркирован: значки и надписи на фанерных бирках размером 5 на 3 сантиметра. Всё по Уставу: «Солдат без бирки, как…» в общем, нонсенс.

Здесь комбриг поблагодарил всех за службу, и торжественно сообщил, что наш капитан вскоре станет майором. А нам возвращается почётное право отбывать наказание на войсковой гауптвахте.

Никто и мысли не допускал, что «город-сад», ниже уровня всех армейских строений, станет местом «тайных вечерь». А ящики с веществами, - кусочка любого, размером с головку спички, вполне достаточно, чтобы уничтожить всю нашу часть и местное население, - будут легко превращаться в праздничный стол и посадочные места. Причём идея «трасформы» так же родилась в голове нашего любимого командира, как и операция «Авгий и пацаны»! Так что «майора» мы уже отмечали в подполье, достойно омыв звезды в напитках разного вкуса и концентрации. После чего, надев на себя новый китель, наш командир заявил:

- Для вас здесь я МочАлов: чечен. А наверху – МочалОв, русский, товарищ майор. И ещё. Полная конспирация! Чтобы даже Этот не знал! Входить группами, чтобы в казарме всегда кто-то был. А если Этот вдруг спросит, значит, с майором, на патруле.

Иными словами, Этот, наш лейтенант, комвзвода, был изначально исключён из списка доверенных лиц. И не потому, что майор хотел отдалить час его импотенции, хромавшей от пьянства; просто Этот во хмелю буйствовал. И лучше было ему не знать, где наш «ленинский уголок», будто из фильма «В джазе только девушки». С тем лишь отличием: в нашем Подполье девушек и оркестра не было. Правда, потом мне прислали приёмничек «Селга». Но именно он «спалил явку». А раскрытие тайны славно дополнило послужной список одессита-героя старшего лейтенанта Зарецкого; в тот злооркестровый день он заступил в наряд Помощником дежурного по части.

Впрочем, «подробности – письмом».

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Возвращаюсь к тому, что, после еврейской Пасхи мы готовились к встрече Нового года. «Сверху» шли бригадные построения и т.д. что положено по Уставу. А «снизу» мы расписали, не хуже графика боевых дежурств, кто, что закажет родителям. Одни: прекрасное сало и домашнюю колбасу. Другие: самогон, типа «вишнёвый компот с вишенками внутри». Третьи: икру и овощные закрутки. Серёга Петросян: армянский коньяк; а я поставлял «еврейские пироги» «мадэ ин моя мама и бабушка»; главный солдатский деликатес после мацы. Далее, по отработанной схеме, продукты переправляли в Подполье. Но пока разговор о другой загадке, нередко звучавшей в Одессе. В какое время ложится в постель порядочная девушка? Ответ. В любое! С условием, чтобы в 22.00 она была дома. Также и в Армии. Летом отбой в 23, а зимой в 22.00. Это значит: по команде «Отбой» солдат лежит в койке, хоть тресни! Поэтому наш праздник начинался сразу же после ужина, куда, как известно, солдаты ходят только в полном составе, строем и с песней. Значит, к половине девятого «первая смена» была в подполье, вокруг праздничного стола. Сюда же, по мало понятной причине, были доставлены представители от дедов: старшие сержанты А. Димитри и В. Штанько; соседи, метеобатарея.

В это же время старший лейтенант Зарецкий и «занаряженный» старшина приступили к обходу воинской части, где именно футбольное поле считалось наиболее важным объектом. Здесь гражданскую территорию отделял забор, который преодолевали счастливые обладатели «увольнения», из числа «в доску пьяных», не способных красиво пройти КПП; или самовольщики и «гонцы», посланные в село «по вино». Надо сказать, что эта «охота на ведьм» наиболее привлекала командный состав правом изъять у нарушителей «запретный плод». Т.е. спиртное оставалось у победителей. Но! Право воспитывать «изнутри» получали лишь те, кто был в наряде; а «снаружи» трудились старшины и офицеры из числа отстоявших служебную вахту. Этим хочу подчеркнуть, что мастерство доставки спиртного считалось в солдатской среде примером особой воинской доблести. Поэтому на внутренней границе поля старшина и старлей разделились, в полном соответствии с «Наукой побеждать» (А.В. Суворов). Старшина ринулся к левой кроме забора, а Зарецкий… Впрочем, не успел он окинуть зорким оком периметр места действий, как сразу услышал из-под земли невнятные голоса, музыку, песни. «И мёртвые с косами стоять!» – вспомнился эпизод из фильма «Неуловимые мстители». И захотелось старшому: а) драпануть с тёмного поля куда-нибудь под фонарь, поэтому: б) сразу пообещал себе: «Брошу пить навсегда!» Но звуки не исчезали! Ярче обозначились тосты за дембель, лязг кружек и, главное, запах поджарки! Всё это до боли знакомое помогло ему победить мысль о «белой горячке», отмахнуться от бабьих сказок о ведьминых шабашах и воскрешении мёртвых, и вернуло к офицерской присяге. Поплевав для страховки через левый погон, когда-то уже потерявший «по белочке» одну из капитанских звёзд, он осветил фонариком дверцу «Опасного склада». И удивился: замок не висит.

Мать вашу! – подумал Зарецкий. И, без слов «сим-сим, откройся», просто потянул запретную дверь. И не без радости принял, что «закрома» освещёны.

Изнутри картина смотрелась иначе. Стол: ящики с отравляющими веществами, накрыты одеялом. Вокруг солдаты стоят, соответственно серьёзности тоста. Сидят только гости: деды. По случаю приказа о дембеле, дошли до кондиции ещё днём; стоять не могли. Все присутствующие уже были в деле: кружки с желанным напитком - к губам. А у меня плохая привычка выпить последним! Поэтому вдруг вижу движение, не предусмотренное программой! Одеяло, вместо двери разделяющее помещение, задёргалось; а в проёме возник пистолет. И пока я оглашал вопрос по существу: «Какая сука входила последним?» - в обитель ввалился Зарецкий. Летит, будто лбом решил выбить у меня кружку. Я даже пытался его поддержать, и слова произнёс:

- Осторожно! Там порог, а тут серьёзные ящики! Не дай бог бабахнуть!

Правда, устоял наш помдеж на ногах, не бабахнул. Но от избытка эмоций воскликнул: «Руки вверх!». И тычет «Макаровым» в нас; приседает, как в фильмах ковбойских! Или силы утратил от храбрости, или от продуктового разнообразия, или смутила его жаровня, на которой покорно коптился гусь? Кто знает! Запах жареного гуся действует в армии на любого нервно и паралитически, не хуже иприта, зарина, зомана или В-газов; на банках с которыми, стоял наш праздничный «стол»; более чем нескромно украшенный изобилием, исключённым из армейского рациона питания. Т.е. подробнее, для аппетита. Почти готов гусь. Вино-ликёро-водочные изделия, включая самогон и Армянский коньяк. Колбасы, сало, ветчина и дефицит консервированный, - всё на фоне защитников Родины, застывших с железными кружками из армейской столовой, но, конечно, не с чаем. Именно это дробилось и вновь слагалось в разуме офицера, мгновенно вспотевшего, как и ствол пистолета Макарова.

- Мааать вашууу! – пропел Зарецкий.

И понять можно! У нас дух тёплой компании, а наверху свищет разгильдяйское трио «Снег, Дождь и Ветер». Вот и разрыдалась в душе человека гражданская ностальгия и, тем более, на фоне песни – не армейской, не строевой.

- Жил да был, чёрный кот за углом, - басила из «Селги» Эдита Пьеха, - И кота ненавидел весь дом. Только песня совсем не о том, как поссорились люди с котом. Говорят, не повезёт, если чёрный кот дорогу перейдёт. А пока наоборот: только чёрному коту и не везёт. Чачача».

В «Селге» кто-то пытался продолжить концерт, но сержант Коля Чесалин, наш помкомвзвода, будто представил, как перед строем ему обрезают новые лычки, и выключил радио. Что и Зарецкого возвратило к действительности. Не вкладывая пистолет в кобуру, он пошёл вкруг стола, отнимая у воинов кружки. Понюхает, - водка, - выливает на пол. Коньяк, самогон, вино – всё на пол. Тут я не выдержал и, как дальний на его пути следования, возмутился.

- Вы знаете, товарищ капитан (в неформальной обстановке так называли старлея), я не пьющий! Так, народ поддержать, традицию. Но на пол! - это уже волюнтаризм! При таком закусоне?! И папа учил: поднял, жлёкни. Так что, вы хоть стреляйте! На совести будет, что закусить не дали.

И жлёкнул. А он орёт:

- Я сказал руки вверх!

- Ладно! - я соглашаюсь, - и левой могу в топку подкинуть.

Т.е. правая вверх, а левой что-то засунул в рот. Жую с поднятыми руками и вспоминаю детство. Если папа был в гневе, главное было напряжение сбросить: рассмешить или отвлечь умным словом. А если не получалось, как с этим волюнтаризмом, тогда надо давить на родство и не особую важность вины. Иными словами, пока Зарецкий обходил стол, зримо и слышно глотая слюну, я решился атаковать. Т.е. вслух рассуждаю:

- А что тут особого? Вы же Одессит, не утюг деревенский! И криминалом не пахнет! Из посылок, домашнее. Всё по Уставу. Почти. Пожевать собрались! Пьяных нет? Нет! И майор, кстати, в курсе, но под строгим секретом. Или вы не кореша? - Я-то знал; не раз возил их по делам не армейским. - Кстати, позвольте дембелей проводить. Они даже не знали! Пришли для контролю порядка. Чтобы чики-чик до отбоя! Зачем портить Отличникам службы последние дни радостного пребывания в наших рядах?

Смотрю, помогло! В глазах Зарецкого зашевелилась или полностью замерла мысль. Поэтому Вова Шитвинков и Коля Шендерей мигом к дедам подскочили и, под рученьки белы, поволокли их на выход. Но, опять же, порог… - тихо не получилось.

В сумме, в подполье остались лишь «особы приближённые к императору»: Коля Чесалин, Саша Фатеев, Серёга Петросян и я, тешившие себя надеждой, что «вторую смену» Шитвинков и Шендерей перехватят. Далее.

После нашего приглашения к столу, и обещания завтра кое-что передать посылкой, старлей Зарецкий заново взглянул на событие; и, понимая, что старшина всё ещё рыщет где-то возле забора, вдруг скомандовал:

- На хрен ваши посылки, не нищие! Выбросить всё, к … матери, чтобы и духу не было! И быстро в казарму. Проверю. И чтобы ни одна собака не знала! А то и мне, и майору…

- Есть! – рявкнули мы.

А я только добавил:

- Не забудьте: порожек. И сами, как-нибудь, не сболтните!

- Слово офицера! – пообещал он, пистолетом откинул одеяло, и осторожно переступил порог.

Коля Чесалин, механически коснувшись погона, первым ринулся к колбасе и консервам, готовый исполнить приказ. Но Сашка Фатеев (ефрейтор Фока) повис у него на руках.

- Одурел!? Если выбросишь, у меня волосы заново вырастут, но погон тебе все же, обреют! Вороны ж не дуры, до утра ждать команду «В столовую шагом марш». Мигом слетятся и такой гвалт поднимут, что дежурное подразделение прибежит! И тогда даже водитель зама по тылу поймёт, откуда ноги растут! Надо иначе! Всё обратно в посылки! В каптёрку эвакуируем; печать у меня. А жаровню на воздух! Без гуся она просто железо. А потом новую слепим!

ДЕВЯТЫЙ ВАЛ

Минут через двадцать мы были в казарме. Взводных сержантов-дедов и вторую смену входа в подполье вполне удовлетворил ответ: «Завтра! Всё спрятано. Главное: наших на гауптвахте нет!» И дежурный уже надрывается:

- Батарея, отбой!

Все улеглись. Но события нас растревожили. И потому, что взвод располагался в отдельном углу метеобатареи, мы всё-таки начали полушёпотом обсуждать, кто не закрыл замок. Ведь конспирация изначально продумана до мелочей! В стене, рядом с дверцей в подвал, заранее вырезали из кладки один кирпич, чтобы через отверстие, изнутри закрывать замок. А затем камень возвращался на место, чтобы снаружи и мысли не возникло, будто гуляет народ. Плюс, в подвале никогда не шумели! В общем, слово за слово подробности вскрылись. Именно Кольке Чесалину пришла в голову мысль пригласить самых грозных в части дедов. Нет, страху или особого уважения к ним у нас не было; дедовщину в части истребили мы изначально. Ещё со времени пребывания в карантине им дали достойный отпор, после чего деды раздумали нас угнетать. Поэтому оставался один вариант: Чесалин решил прихвастнуть новыми лычками и нашим «положением в обществе». Дескать, «не лыком шиты!» Но деды были в крепком подпитии, - на ногах не стояли, - поэтому доставка их в «подземное царство» так отвлекла Колюню, что забыл про замок. А потом деды запросили: «Радио громче; гуляем!» А если радио громче, значит и разговоры уже в полный голос! Так и спалили мы «явку». Спасибо, что как-то там выкрутились! И не страшно уже, что Зарецкий обещал нас проверить. Хуже, что лейтенанту нашему, как назло, не спалось. Пришёл. Явно в подпитие. И всё вроде бы в полном порядке: пьяных нет, взвод в койках. Но нет! Решил каждого нюхать. Впрочем, первыми на его пути были представители второй смены. Но ведь первая что-то вкусила, поэтому, на всякий случай я ему говорю:

- Не помню где, но читал: кто сам на подпитие, никогда не унюхает, пил ли другой. И тем более, если по пятьдесят. А вы, товарищ лейтенант, разве сегодня ни-ни? Всё-таки Новый год на носу, а вы не в наряде. Как говорится, сам Бог велел! Или? Да и вообще, тут у нас некоторые зубы чистить не научились; и охота вам нюхать этот вонизм?

- Да ладно, - махнул рукой командир, - я сам себе Бог! Всё под контролем! И то правда, кто курит, тому запах другого вроде как не мешает.

Лейтенант любил показать, что он человек опытный и начитанный, но желание всех обнюхать у него пропало. Лишь удивление оставалось:

- Так никто и не выпил? А по пятьдесят, я вообще не понимаю. Стакан, значит полный. А полный, до дна! – насел он на любимую геройскую тему.

А нам-то что? Если человек не понимает, что символически можно выпить, под изысканный закусон и доброе слово, а не «до поросячьего визга», что с ним спорить?! Тем более, новая волна командирской мысли рождала вывод, что не пьяные мы, и Устав соблюдаем, чтобы не портить ему карьеру. Знаем, если взвод два хода ходит в Отличниках, тогда командиру прямой ход в Академию.

- Молодцы, - говорит, - не подводите!

И тут бы ему топать домой, к молодой жене, к праздничному столу, но, любимая тема, как патефон со старой пластинкой. Как хулиганил он «на гражданке», как боксёрствовал и, как ему, чтобы не посадили за это в тюрьму, военком предложил:

- Или в армию, или иди в офицеры!

А он подумал: - Я ж не дурак, чтобы солдатом в армии вкалывать! Поеду в училище, сдамся на двойки, вернусь, а призыв проскочил. А дальше, как карта ляжет! Поехал. Экзамены провалил, домой собирается. Но вызывает его начальник училища - генерал. Спрашивает:

- А если бы тебя приняли, ты бы колы и двойки свои подтянул?

- Ну, - думает наш абитуриент, - сказать нет, генерал военкому напишет, а тот забреет при первом случае. Вот и сказал: - Землю бы грыз, если бы вдруг.

А тот и зачислил. В училище – недобор! И так, по воле «заразы случая», - как рассказывал в сотый раз лейтенант, - стал он офицером. И нам повезло, что наш командир в доску свой: пьющий и хулиганствующий.

У нас, само собой, глаза уже щёлками, но да-дакаем и восторгаемся, будто всё слышим впервые. Быстрее уйдёт! Но поздно, Маня, пить Боржом! Входит Зарецкий! И наш сразу берёт его в оборот.

- Привет, старшой! А я на «губу» заскочил: там твои уже нары все заняли! Твой друг Мочалов постарался! А мои орлы в родном взводе!

Это, конечно, враньё. А) Наш майор никогда не патрулировал без меня и Фатеева. Б) В редчайшем случае мы кого-то везли на гауптвахту. Но это другие истории, поэтому вернусь к тому, что сначала Зарецкого смутило неуставное обращение лейтенанта, а потом он нанёс ответный удар.

- Ты думаешь, твой взвод – твоя заслуга? Твои уважают майора! А с моими, дружба дружбой, служба службой. Если бухают, как свиньи, пусть сидят на губе! Да и нет в патруле Мочалова! Это другие «охотники» натаскали!

Должен сказать, что любое доброе слово в адрес майора всегда возбуждало лейтенанта, как вожжа под хвостом. Поэтому он сразу раздухарился, что мы без его воспитания вообще ничто; а от майора нет толку.

- Видишь, не пришёл даже проверить! Пьяный уже! Так что, товарищ старлей, мне через год в Академию, а ты - фуфло командир. Не зря сбрили звёздочку, тоже по пьяному делу. Вот и солдаты твои – алкаши!

Такие «подколки» казались нашему лейтенанту вершиною дружеской перепалки; контролировать себя, по хулиганской натуре, он не умел. Так и лез в драку! И да, тут бы в морду ему, но нельзя. Поэтому Зарецкого вдруг прорвало.

- Тоже мне, воспитатель, Суворов! Хочешь знать, твои тоже бухали! Я их лично застукал; но на губу не тащил! Пожалел твою Академию, и Мочалова.

- Врёшь! - загорелся наш лейтенант. – Докажи!

- А зачем? Спасибо скажи, что сказал!

Лейтенант начал переваривать сообщение. Тишина гробовая! Пацаны, будто умерли! А у меня язык без костей. Беру огонь на себя!

- Ну, всё, товарищ лейтенант, теперь хана нашим высоким показателям дисциплины! Вот вы человека тревожите, как бы шутейно. Но есть поговорка: «В доме повешенного не говорят о верёвке!» Логика! А вы вспомнили звёздочку. Хотя знаете: в части никто не признал это разжалование. Зарецкий для всех капитан, комбат! И то ещё: а кто признает, что он плохой командир? А никогда! Зато от обиды расскажет, что всех застукал, даже тех, кого ещё не призвали. И вы тоже, товарищ капитан, вроде бы Одессит, должны понимать! Есть «шутники» из горных аулов, или из крымских степей! Не гибкий народ. И шутки ребром: стакан – полный; выпить до дна. А потом кулаки почесать с корешами, потому что «по пятьдесят» они не понимают. Так ведь, товарищ лейтенант?

- Ты молчи давай, умник! –буркнул лейтенант; всё ещё не собрал мысли. Но это и нам ни к чему, поэтому тарахчу дальше:

- А кого в части знают по имени, кроме отличников: Чесалина, Фатеева или меня? Кого? Шитвинкова, Шендерея, Гамандия, Ботнаря? Кто их по службе знает? А все наши сержанты после увольнения благополучно прошли КПП. Значит, раз пошла такая пьянка, сразу с нас начинайте. Фатеев, Чесалин, я, - бухали за здравие и упокой; чудом забрались на койки. Так?

- Так! - Автоматически подтвердил Зарецкий.

- Ну вот, товарищ лейтенант, я же сказал! Зачем было дразнить? Человек культурный вас не пошлёт! И лицо не начистит, вы боксёр у нас. Тренер.

- Закрой рот! – кричит лейтенант.

- А чего, я закрыл! Но обидно!

- Молчать, я сказал!

- А что, я и молчу!

- Заткнись! А ты, Зарецкий скажи, кого поймал, где?

А я продолжаю:

- Ну а где нас можно поймать? В каптёрке? Банально! Она опечатана. Другое дело, в кабинете комбрига, под знаменем; в складе ракетного топлива, или, в складе с отравляющей гадостью, лучше всего. Звучит! Значит, мы сами признаемся! На взрывпакетах с напалмом бухали, а закуска: иприт, зарин и зоман. В противогазах жевали! Потому что наш командир своим солдатам не верит; не рад, что все тут, не на губе. А шутку вашу не понял, потому что не может он просто поздравить на Новый год сослуживцев и офицера-друга!

Молчит старлей. А лейтенант не унимается.

- Нет, Зарецкий, не знаешь фамилии, покажи пальцем!

А я встреваю опять, слова Зарецкому сказать не даю.

- Ладно, товарищ капитан, коню ясно: вам пальцев не хватит всех показать. Так что вы просто дайте нашему командиру слово Советского Офицера, а то он уже сомневается. И… что нам ждать?! - обиженно говорю: - Чесалин, Фатеев, подъём 45 секунд: топаем на губу. – Сам встаю и начинаю штаны натягивать. – Нас утром майор всё равно заберёт. Другу Зарецкому скажет спасибо; а лейтенанту выпишет сразу два звания наперёд. Заодно и мы, наконец, поймём, на кого корячимся, чтобы попал в Академию…

Собственно, я лишь вкратце пересказал подробности. Ведь не важно, сколько кругов навертел лейтенант вокруг Зарецкого; важно, что сам Зарецкий услышал про друга-майора и вспомнил офицерское слово. После чего, вдоволь потрепав лейтенанту нервы, он рассмеялся и хлопнул ладонью по кобуре.

- Рядовой Дорман, отставить подъём! А тебе лейтенант, и вправду… но это как-то отдельно, без формы.

Тут и дежурный по батарее пришёл, старший сержант; кажется, Саша Потоцкий: наш, одессит. К Зарецкому обращается:

- Товарищ помдеж по части, после команды «Отбой» не положено! Метеобатарея жалуется: лейтенант часто затевает воспитательные, в кавычках, мероприятия после отбоя. Отдыха нет. Приходит не трезвый, в гражданском, и начинает своих гонять: подъём, отбой; подъём, отбой! Я буду вынужден писать рапорт Комбригу.

Зарецкий хлопнул его по плечу.

- Ты здесь главный, тебе решать. Но, раз уж батарее спать помешали, поздравь личный состав с Новым Годом! - И вышел. Лейтенант за ним.

Наши шумно вздохнули. А Потоцкий усмехнулся и говорит:

- Ну что, сурки, обгадились? Опять одесситы тащат вас из болота!

Парни молчали. А я, вероятно на «нервиной почви», - так говорила моя бабушка, -  почему-то запел, картавя, как автор песни – Покрас:

- Мы кхасные кавалехысты и пхо нас, Билиники хечистые ведут хасказ…

Но дежурный прервал меня:

- Отбой! Задрали химики!

Тогда кто-то выкрикнул в метеобатарее: «Пацаны, с Новым голом!»

- С Новым годом! – Откликнулись те, кто прислушивался к ходу события.

- Молитву давай! – крикнул дежурный и вышел.

Это традиция. Прозвучала «Молитва».

- День прошёл!

- Ну и х.. с ним! – отвечают все хором.

- Старшина ушёл!

- Ну и х… с ним!

- До дембеля осталось…

Солдат, ответственный за подсчёт, сообщал, сколько дней до приказа.

После этого дежурный по батарее опять подошёл ко мне.

- Метеобатарея говорит: уважуха! Славно вставил крымскому конюху! Давно всех задрал. Теперь весь год будет думать, что «отдельно» ему обещал Зарецкий и, как колупнули его за яйца «кхасные кавалехисты»…

P.S.

Имя лейтенанта я не афиширую, дабы потомкам его не краснеть от стыда. «Конюх крымский» - так его называли между собой.

Тайну подполья Зарецкий не выдал. Но в гостях у нас побывал и сам рассказал о своих размышлениях в тот предновогодний вечер. Так что записано со всех сторон документально.