1.

Настроение у Георгия Алексеича Барашкина было гнусным. В период лютующего коронавируса потерял работу. Последний источник его чмошного, жалкого существования. Теперь — ничего, нигил. Видимо, ему придется помереть в голодных судорогах.

А тут еще подкатил день рождения. Дата звучная — 55 лет! И никого не пригласишь. Все люди на улице бегают в коронавирусных намордниках. Хотя и приглашать-то не на что.

Чуть ли не плача, чуть ли не на последние деньги Жора купил торт «Наполеон». Воткнул  5 (больше нет!) церковных свечей, их притаранил с Кипра, из храма святого Лазаря. Свечки там можно было брать на халяву. И как это ему только удалось смотаться на Кипр? Золотое было времечко, до аннексии Крыма.

Воткнул, значит, свечки. Зажег их фирменной зажигалкой из супермаркета «Магнит». Сам себе спел «Хэппи бёздей». Задул с одного раза. Махнул стакан портвейна «Кавказ». Жуткая бурда! Приобрел из соображений дешевизны и ностальгии по навсегда сгинувшему прошлому. О, жестокие боги! Где прекрасная голоногая юность?

Нет ответа. А есть только полустаричок Г.А. Барашкин, последние семь лет оттрубивший на жалкой службе курьера в фирме «Триумф надежды», торгующей итальянскими «умными» унитазами.

Нежная, жаркая алкогольная волна вихрем пронеслась от живота до пяток, сладостно ударила в голову.

Может, ему покончить с собой? Жаль нет револьвера. И снотворного нет. Вешаться же и перерезать себе вены крайне неэстетично.

Тут в его кладовке (да была и кладовка в его жалкой родовой хрущобе) раздался отчетливый треск жука-короеда.

— Что там точишь, жук-короед?! — топнул Жорик ногой.

Кладовку он не открывал уже пару лет. Зачем? В ней хранилась всякая рухлядь. Погнутая раскладушка с выгоревшим рыжим брезентом, части развалившегося из ДВП кресла, какая-то целлофановая дрянь. Давно пора все это безжалостно выбросить. Да не доходят руки.

2.

Господин Барашкин скушал кусок торта, предусмотрительно выдернув из него церковную свечку, упругим курьерским шагом подошел к кладовке. Решил уничтожить жука-короеда. Дихлофосом всё попрыскать или протереть аммиаком. Там видно будет.

Распахивает дверь. И — что это? Святые угодники! Старцы-заступники!

На искореженной алюминиевой раскладушке сидит седой махонький дед.`

— Ты кто такой? — взвыл Георгий. — Как проник в мое родовое владение?

— Спокойно, сынок, — отвечает коротышка. — Я давно здесь живу.

— Как давно?

— Да лет уж тридцать.

Георгий пошатнулся и оперся плечом о стену, оклеенную пожелтевшими обоями с трогательными советскими незабудками.

Дедушка же шагнул в комнату. На нем какой-то, видавший виды, полувоенный френч. В таком щеголяет Ким Чен Ын. На ногах, впрочем, канареечного цвета мокасины, будто цитата из романов об отважных индейцах, о краснокожем Чингачгуке.

— Кто я такой, спрашиваешь? — усмехается старик. — Я — бог нужды.

— М-да… Постой! Так это, выходит, из-за тебя, подлеца, я чуть нe прострелил свое нежное сердце? — икнул «Кавказом» Барашкин.

— Частично из-за меня. По большей же части, из-за своей феноменальной глупости.

— Т-с-с! Полицию вызову!

— Ну, точно дурачок! Я же существо мифическое, инфернальное. Захочу — появлюсь, захочу — сгину. Какая, блин, полиция?

Барашкин задумался. Набулькал себе стакан портвейна. Глубокомысленно, без спешки, выпил. Иезуитски сощурился:

— Бог нужды, говоришь? А можешь, так сказать, в противофазе, помочь баблом?

— Вот это дело! Однако сначала накорми меня тортом «Наполеон». Что-то оголодал я за последние тридцать лет в твоей чмошной кладовке.

3.

Едят они торт, запивают «Кавказом», Жора и спрашивает:

— А звать-то тебя как, бог нужды? Есть ли у тебя человечье имя?

— Винцо дрянное, — отставил стакан старичок. — А кликать меня Тимофей Иванович. Или Тимоша, Тиша.

— Неказистое имя. Да и сам ты какой-то непрезентабельный. Борода клочковатая. Взгляд будто из застенков Гулага.

— Ты попробуй с моё оттрубить в кладовке. Имя же дали родители. Не мне судить. Оно исконно русское. Даже кондовое.

— Ладно, проехали. А почему ты выбрал именно меня?

— Забавный ты. Дурак дураком. Чем в жизни только не занимался. И все мимо кассы. Нищеброд хренов. Люмпен. Гопник.

Жора понурился:

— В этом есть толика правды.

Дедушка оттер губы рукавом френча, васильковые его глаза озорно блеснули:

— Помогу тебе. Значит, хочешь бабла?

— Само собой. И бабу хочу. Опротивело быть лузером. Хочу пойти в гору.

— И пойдешь…

— Как? — мучительно проглотил слюну г-н Барашкин.

— Тебе надо столкнуться с богатым человеком. Причем столкнуться реально. Чуть не опрокинуть его. И тогда часть его наличности окажется в твоем кармане.

— Это фокус такой? Допустим! С президентом РФ Абрамкиным столкнуться? Так к нему не подойти. Пристрелят как бродячую собаку.

— Почему сразу с Абрамкиным? Мало ли других денежных тузов? Загляни в список «Форбс».

4.

Сунулся Жорик в список «Форбс», а что толку? Все отечественные денежные мешки или за рубежом, или за десятиметровыми заборами на Рублевке, с пулеметными гнездами, с рембовидными спецназовцами и яростными волкодавами.

Идиотский совет дал старикашка. А тот опять вернулся в свою кладовку, предварительно испросив аммиак для протирки древесины, дабы изгнать вредного жука-короеда.

С отчаяния Жорик отправился на Красную площадь. Куда же еще, в Московии-то?! Сердце России именно здесь, под этой голой серой брусчаткой.

Идет к мавзолею Ленина. Видит, какая-то делегация в северокорейском прикиде. И сам Ким Чен Ын. Толстый, вальяжный, насупленный. Козырь!

Вот с ним бы столкнуться!

И тут Ким Чен Ын сам идет к Жорику. Улыбается, хотя взгляд из-под бровей людоедский, лютый.

— В мавзолей пришли? — спрашивает на чистейшем русском. — Прикоснуться к святыне?

За Ыном стоят секьюрити, держат руки за полами черных пиджаков, там у них убийственное оружие.

Что делать? Отвечать? Молчать? Ах, была ни была!

Кинулся Жорик, аки молодой лев, на Ким Чен Ына. Опрокинул его. Сразу с десяток пистолетных дул направлены были ему лобешник.

Очнулся в ментовке, в смрадном обезьяннике. На него составили протокол, а потом почему-то и отпустили.

— Иди с миром, чувак, — напутствовал его лейтенант Пётр Огурцов. — Сам узкоглазый за тебя почему-то вступился.

Бредет Барашкин домой. Щупает карманы. Бабла нет. Обманул Тима! И тут его старенький Nokia затренькал. Глянул СМС. И глазам не верит. На его счет СБ РФ какой-то аноним сбросил лям русских бабок.

— Цоп-цобе! — вскрикнул Жора и совершил вертикальный прыжок почти на метр.

 5.

Вернулся домой, вкрадчиво стучит в кладовку. Из нее выходит бог нужды, Тиша, в ладонь гулко зевает.

— Как, Жорик, результаты?

— Вот! — Барашкин ему показывает экран мобилы. — Целый лимон. Это победа! Виктори!

— Как? Расскажи? — старичок оживился.

А выслушав, страшно огорчился.

— Опрометчиво поступил. Разве так шутят с лидерами тоталитарных режимов? Сунул голову, так сказать, в пасть сатане.

— Не ты ли меня спровоцировал?

— Странно, что тебя в ментовку забрали, а не в ФСБ. И так быстро выпустили.

— А что деньги упали на счет — не странно?

— Это нормально. Мое слово крепко.

И тут мобильник Жоры звонит. Зашелся, подлец, проникновенной мелодией Ференца Листа.

— Алле? — спрашивает Барашкин.

— Георгий Барашкин? Да? — уютным баском откликается трубка. — С вами сейчас будет говорить президент РФ, Юрий Абрамкин.

— Мама дорогая!

— Передаю трубку.

— Салют, это Абрамкин. Значит, это вы опрокинули северокорейского борова?

— А кто же еще?

— Молодец! А какова, так сказать, причина? Мотив?

— Может, от любви к нему кинулся. Или от свирепой ненависти.

— Запутались в трех соснах? Ну, это ничего. Хвалю. Сколько вам лет?

— 55.

— Отменный возраст. Не люблю иметь дело с молокососами да сопляками. Приезжайте завтра в 14:00, в Спасскую башню. Всё! До связи! Жду!

6.

Ровно в назначенное время, минутка в минуточку, Жорик оказался у Спасской башни взбирается по винтовой лестнице. Ступеньки почему-то разят мышами да крысами.

Абрамкин его встретил в голубом кимоно. Он занимался гимнастикой под неувядаемый хит Клавдии Шульженко «Давай закурим, товарищ, по одной». Делал растяжки. Закидывал себе за голову, как человек-паук, мускулистые ноги.

— Вот вы какой! — кинулся президент к Барашкину, чудом выпутавшись из своих ног на шее. — Неказист. Невысок. Такие мне любы.

— Я тоже вам всегда симпатизировал. Всегда прощал ваши дикие воровские повадки и выходки.

Абрамкин помрачнел:

— Ты, парень, ври, да не завирайся. Я перед законом хрустально чист.

— Да вы же со свои кооперативом «Озеро» половину России стырили.

— Но ведь половина осталась? — обрадовался Абрамкин. — За страну не волнуйся. Сколько не стырь, всегда появится что-нибудь новенькое. Россия вроде скатерти-самобранки из русской сказки.

— Да я и не волнуюсь.

— Зря! Еще раз совершишь на меня наезд, размажу твою печень по асфальту. Однако вернемся к нашим баранам. Я чего звал? Разобраться в цепочке причин и следствий твоей шизы на Красной площади.

— Бес попутал…

— Может, и так… А у Ким Чен Ына, между прочим, инфаркт. Его срочным авиарейсом отправили в КНДР. Хотя корейское солнце предпочитает ездить на бронепоезде с партийными гейшами.

— Какая связь со мной?

— Не передал ли ты ему при столкновении свою чмошную карму?

— В эти индийские штучки не особо верю.

— Я тоже. Только факты — упрямая вещь. Еще мудрый кровопийца Ленин заметил. Вдруг после инфаркта Ким Чен Ын ахнет по нам атомной бомбой? У них-то, как у корейских кур, мозгов-то нет.

— Чем я могу помочь?

— Есть у меня одна идейка.

7.

Вернулся Жора домой к своему богу нужды, Тимохе. Рассказывает ему о встрече на высочайшем уровне.

— И в чем же идея? — Тимофей ковыряется в зубах крепкой балабановской спичкой. Он только что откушал балтийскую кильку. Вот что-то в зубах и застряло. Зубы у деда располагались не сплошь, а немного вразрозь, как бы корейским веером.

— Абрамкин пока молчок. Затаился. Говорит, позвоню, мол.

— Ага! Его фишка… Подогреть ожидание до высшего градуса. А потом… ничего и не выдать. Оригинал и продувная бестия.

— Наперсточник еще тот, — вздохнул Жора. — Клейма негде ставить.

— Ладно. Проехали! — Тима выкинул сломанную спичку в разъятую форточку. — Лучше скажи, как будешь свой лям тратить?

— Ананасов кулю. Черную икру. Вызову с Тверской похотливую ночную бабочку.

Тима так и схватился за свою клочковатую, в рыжину, бороду:

— Фантазия лузера!

— А хоть бы и так! В Кембриджах не обучались. А почему бы тебе, вещий старичок, не прийти мне на выручку?

Тут экранчик Жориной мобилы озарился несказанным светом. Пришло СМС.

Читает:

«Ты скажи-ка, гадина, сколько тебе дадено? С комприветом, Ким Чен Ын».

Седые брови Тимохи полезли на лоб:

— Откуда у него твой номер?

— А я знаю? Разведка-то у него будь здоров. Типа нашего ФСБ, только с корейским акцентом.

В брюхе бога нужды громко заурчало. Старик скривился:

— Жорик, у тебя есть древесный уголь, или что-нибудь желудочное. Килька, кажись, была второй свежести. Прямо по Мише Булгакову.

8.

Абрамкин не соврал, позвонил.

— Слушай, — говорит, — есть суперская идея.

— Уши мои, политический босс, на гвозде внимания.

— Ты точно при столкновении передаешь свою карму. Факт! Ким Чен Ын впал в детство. Шлет кому ни попадя идиотские СМС. Об испытаниях атомной бомбы и думать забыл. Тем более, об ее против нас использовании.

— Баба с воза! — облегченно вздохнул Георгий.

— Ага… Хотя Ким и не совсем баба. Телом, конечно, дюже толст, а так все остальное имеется. Но не будем о грустном. Я хочу, Жорик, чтобы ты нейтрализовал еще одного козырного чела.

— Фамилия подлеца?

— Да не такой уж он и подлец. Скорее, даже друг. Однако одну подлянку лепит за другой. Надо этого паренька слегка прищучить. Столкнись с ним. А? Озолочу тебя с головы до пят. Ты же сам в курсе, сколько я бабок стырил.

— Так о ком речь, герр президент?

— О Дональде Скрудже. О североамериканском крестном отце, а заодно и президенте США. Он завтра прилетает в Москву. Советоваться о заразе коронавируса и об усмирении продажной оппозиции.

— И в каком же качестве я появляюсь рядом с вами?

— Шоу маст гоу он! Я все придумал! Наденешь мундир донского казака. Ну, знаешь, сапоги в гармошку. Серебряная нагайка. Ордена и медали за взятие Шипки и Константинополя.

— У меня и усов-то нет! Не поверит…

— Отрасти. Нет, не успеть… Тогда наклей. Имеется в наличии отменный театральный магазинчик на Тверском бульваре, рядом с бронзовым А.С. Пушкиным. Хотя нет… Усы доставим.

9.

Курьер в красной шапке принес мне обмундирование донского казака. Сапоги из кожи молодого козла. Разящую нагайку. Рыжие накладные усы.

Я принарядился. В зеркало гляжусь, себе весьма нравлюсь.

— Орёл! — Тима цокнул языком.

— Ну, я пошел?

— С богом! — бог нужды перекрестил меня на дорожку. Быстро так перекрестил, стыдливо, все-таки он существо инфернальное, не в православном тренде, мейнстриме.

На жёлтом яндекс-такси доезжаю до родного Кремля, бегом к Спасской башне.

А меня уж ждут, чуть ли не красную ковровую дорожку расстилают пред моими суетными ногами.

Вступаю в Георгиевский зал. А там наш духовный и материальный отец, наша защита и опора, Юрий Абрамкин пьет цейлонский чаек с Дональдом Скруджем.

Никогда бы не подумал, что президент США такой большой. Я о его теле. Рост 190 см. Вес 120 кг. Он ведь выступал за бейсбольную команду чикагского университета «Молодые буйволы». Впрочем, без большого успеха.

— А вот и мой бравый казак! — вскричал Юрий Абрамкин. — Прямо с Тихого Дона. Правнук Михаила Шолохова. Парень что надо! Я его в вип-переговорах использую в качестве гласа народа.

Я послюнявил пальцы, расправил наклеенные рыжие усы, и глубокомысленно произнес:

— Кхе-кхе…

Абрамкин захохотал:

— Жора, ты не кхекай! Скрудж еще с пеленок разумеет по-нашему. Т.е., русский язык ему роднее английского.

— Сегодня прекрасная погода. Не правда ли? — на чистейшем русском, почему-то с вологодским прононсом, произнес Дональд Скрудж.

Напрягло только построение фразы. Сразу чувствовался иностранец, с берегов Гудзона. Русаки строят фразу более по-хамски. И сразу за этим хамством тянет сквознячок крупной души.

10.

Сижу я с двумя опорными столпами сегодняшней геополитической архитектуры, ломаю в кулаке хрусткие валдайские сушки, ломаю и голову, как же я столкнусь с этим североамериканским боровом. Он же мне за такое столкновение выпишет по шее такого леща, до конца своих дней прохожу кривошеим. Оно мне нужно?

Меж тем, конечно, слушаю беседу двух мудрых мужей.

— Я всегда встаю очень рано, — говорит Дональд. — Шесть утра, я уже на ногах. Первым делом читаю газеты. На это уходит час. Потом отправляюсь в Скрудж-Тауэр. А там не менее ста телефонных звонков, полста краткосрочных встреч.

— Мой жизненный распорядок не так плотен, — супится Абрамкин. — По молодости я, конечно, летал с орлами да беркутами. Нырял в жерла оживших вулканов. Рвал пасти дальневосточных тигров. Высиживал пингвиньи яйца. Потом как-то угомонился, стушевался. Сейчас все больше штудирую святоотеческую литературу. О трудах философа Ивана Ильина слышали?

— Ладно, Юра, это потом… — лукаво щурится Дональд. — Ты мне скажи, коронавирус не твои ли парни с Лубянки подсиропили?

— Разве это не проделки ЦРУ и Госдепа?

— Чушь! Мы же из-за этого треклятого вируса больше всех пострадали. Не так ли, казак? — Дональд дружески ударил меня по плечу.

План у меня созрел внезапно. Вдруг! Будто от дружеского удара я покачнулся и спикировал своим лбом прямо Скруджу в брюхо.

Дональд взвыл белугой, рухнул на пол.

Охранники президента США наставили на меня с десяток вороненых дул.

11.

— Уберите пушки! — Дональд встал, усмехнулся: — Эко ты меня саданул, донской казак! Я сразу вспомнил свои младые бейсбольные ристалища. Сенкью!

Георгий Барашкин обливался хладным потом. Перекочевала его чудовищная карма в президента США или не перекочевала?

Обливался потом и Юрий Абрамкин. Только уж совсем по другим причинам. У него всегда свои цели. И всегда с подловатым оттенком.

— Так что же мы будем делать с твоими санкциями, Дональд? — елейно спрашивает. — Будем снимать или как?

— Конгресс не позволит… — вздыхает Скрудж.

— Да ты царь там или не царь? — взрывается Абрамкин, сверкая державными очами. — Сверни этим мудозвонам поганые шеи.

— Увы! У нас, брат Юра, все-таки, мать ее ети, демократия. Если хочешь кому свернуть шею — никакой огласки.

— Эх! — махнул Абрамкин рукой.

Дональд раздавил в могучем кулаке валдайскую сушку. Кинул ее в рот.

— Впрочем, Юрбас, мы можем заключить с тобой отличную сделку.

— Детали?

— Есть у меня в свите один толковый паренек… Билл Гейтс. Да ты его знаешь. Так вот, он страдает навязчивой идеей чипировать все население Земли.

— Зачем? — нервно зевнул Абрамкин.

— Как это зачем? Чипированный чел превращается в крепостного. Демократию можно будет спустить в унитаз. Как ты на это смотришь?

— Звучит заманчиво. Чипируем всех под коронавирус?

— Именно! А когда все будут с чипами, тогда и эти проклятущие санкции утонут в Лете.

— По рукам! Начнем с России?

12.

Иду домой сам не свой.

Открываю ключом дверь, обитую рыжим дерматином, и что я вижу? Точнее, кого?

Мой бог нужды обнимает молодую блондинку в платье-мини, на высоких красных каблуках.

— Тима, что за дела? — шалею я. — Где ты подцепил путану?

Блондинка (она на голову выше Тимы) погладила старичка по лысине:

— И вовсе я не путана! Не надо о женщинах думать сразу дурно.

— Она моя подельница! — целует в щеку девицу старик.

— Кто? — хриплю я.

— Богиня изобилия, Мария Хренкова, — представилась красотка.

— И чего? — чуть ли не на пол падаю я от изумления.

— Да садись ты в кресло! — хохочет Тима. — А еще лучше, загляни в кладовку.

— Сдалась мне эта кладовка?

— А ты загляни, загляни…

Подхожу. Открываю. Настраиваюсь увидеть гнутую раскладушку и прочую б/у дребедень.

А из кладовки хлынул на меня ниагарский водопад живой наличности.

Схватил одну ассигнацию, сотку евро, смотрю на свет. Прожилки, голограммы, металлические полоски. Все без обмана! Понюхал. Даже пожевал. Настоящая!

— Бабки — что надо! — фертом подпер руки Тимофей.

— Но как?

— Как только ты передал свою поганую карму Дональду Скруджу, появилась моя соратница, Мария Хренкова.

— А я хлопнула в ладоши, — подхватила Маруся, — и кладовка наполнилась живой наличностью. Кстати, ты не против, что раскладушка и всякая прочая хурда-мурда аннигилировались?

— Это приветствую.

— Живи широко! — посуровел Тимофей. — Только по уму живи, не будь лохом.

Маруся Хренкова подходит, хлопает меня по заднице:

— Жора, я знаю, что тебе нужно.

— И что? — густо краснею я.

— У тебя когда был последний контакт с женщиной?

— Какой контакт? Вы о чем? Разве упомнишь? Когда-то в туманной юности.

— Ребятки, — улыбнулся бог нужды, — пойду я. Как-нибудь без меня разберетесь сами.

— Чмоки-чмоки, Тима! — подмигнула Хренкова.

Я крепко пожал старику руку:

— А я ведь тебя полюбил, Тимофей Иваныч. Впрочем, если хочешь идти — иди.

Тима смахнул набежавшие слезы, на прощанье сказал:

— Санкции против России скоро снимут. Обойдется даже без тотального чипирования человеков. Билл Гейтс запил. По-черному.

— Иди, Тима, иди! — сладострастно облизнулась Хренкова. — У меня столько накопилось женской страсти, боюсь перегореть. Скатертью тебе, милый старичок, дорожка!

                                *  *  *