ENFANT TERRIBLE
(ужасный ребёнок) 

С раннего детства я считался недоноском, шалуном и шкодой.Так, по крайней мере, утверждали соседи, врачи и близкие родственники.
Про «недоноска», как позже выяснилось, соседи нагло врали, - я увидел свет Божий с недельным опозданием. Большой вес на выходе мало кому доставил удовольствие, кроме сумасшедшего от счастья папы.

«Четыре двести, - писал он восторженные записки несчастной роженице, - это залог будущего здоровья нашего сынули...»

Представляю реакцию мамы, - Попробовал бы сам, а я бы тебе передачки фруктовые с записочками наивными посылала, и выставляла в окно это орущее свидетельство любви и надежды на продолжения рода.

Папа радовался недолго. Молодое пролетарское государство, в лице капитана ГПУ Пустовойтенко, обнаружило сомнительные корни предков и, присовокупив ненадёжную национальность, отправило его строить социализм там, где Макар телят не пас.

Но это так, к слову о том переломном, в буквальном смысле, времени.

К моему полугодовому присутствию квартира родителей резко опустошилась и стала коммунальной. А поскольку Боженька и предки дали мне (тьфу-тьфу) здоровья и голосу, она разделилась на два антагонистических лагеря. В том числе, по национально - патриотическим мотивам.

С этого незначительного эпизода биографии начались люди в белых халатах, надолго вселившие страх боли. Та бытовая разборка, как и шрам, затянулась пеленой времени, тётя Сима, покаявшись, переметнулась в мамины подруги, а эти строгие стерильные тётки, менявшие повязки и коловшие попку, навсегда засели в недоброй памяти. Тем более, что счастливое детство вскоре продолжилось профилактическими уколами и прививками. Как положено: к осеннеезимнему периоду - от гриппа, к весеннеелетнему - от кишечной палочки, плюс незапланированные инфекции типа клещевого энцефалита.
Мне не надо вас долго уговаривать, что это больно и неприятно. Чтобы как-то сгладить впечатления от детских учреждений, в том числе, на природе, приходилось всячески изворачиваться, вплоть до побегов в поля, сокрытия тела под кроватью, а позже, - тайным проставлением галочки против фамилии в списке профилактируемых. Это был высший пилотаж, кончавшийся, по обыкновению, хорошей трёпкой.

Но медицинское вмешательство в свободный рост тела искало и находило самые необычайные формы противостояния.

Семи лет от роду, будучи в гостях у хабаровской еврейской родни со стороны отца, я свалился с сороко+одноградусной температурой, - инфекцией неизвестного происхождения.
А что такое многочисленная еврейская родня, вам объяснять не надо, - пусть это будет где угодно. Там одна половина - торговые работники, другая - врачи. Дети и внуки не в счёт, так как будущее разделит их в той же пропорции.
Была пара военных, но чистку рядов не пережили, в том числе мой несчастный отец. Его судьбой я уже всем надоел, - не в этом дело. Всё это к тому, что большой паники в семье не возникло. Позвонили по цепочке родственников и, на ночь глядя, меня уложили в военный госпиталь с тяжёлой формой дифтерита.

Я не чувствовал в полубреду чем колдовали над моим горячим телом, но... Но проснулся здоровым, лёгким, готовым на новые подвиги, резко отличавшими меня от нормальных детей.
Это потом выяснилось, что с вечера была проведена потрава грызунов, но я был, мягко сказать, удивлён числом дохлых крыс, усеявших палату. Сейчас трудно проследить направление моих замыслов и действий, - сообщаю как факт, - я собрал несколько выдающихся экземпляров, связал их хвостами, повесил на руку и вышел в тихий сонный коридор отделения.

В далёкой глубине коридора мягко светила настольная лампа дежурной. Туда я и направился с целью выяснить, где нахожусь и где туалет. Дежурная, положив голову на руки, досмотрела лёгкий предрассветный сон, улыбнулась, открыла глаза, увидела связку крыс и упала в обморок. Из госпиталя меня выперли в тот же час. Уколов больше не было.     

Это ещё что! Болезнь с нежным названием «весенний катар» посетила меня в пору бурного расцвета организма в виде прыщей, угрей и прочих язв половой незрелости. Но щедрая  природа не ограничилась стандартным набором юных лет.

Первые тёплые лучи солнца оживляли под моими веками жёсткие ростки какой-то гадости, как наждак трущие глазное яблоко, заливая слезами нежные пейзажи весны. Это и был «весенний катар», требующий оперативного вмешательства.
В том же Хабаровске был обнаружен светило офтальмологии  профессор Похис, совершающий чудеса. Нет проблем, мама привезла меня ему под нож.

Я не стану мучить вас подробностями этого болезненного процесса, - там всё было больно. Но, сравнительно, недолго. Минут сорок, - я вышел в приёмный покой с перебинтованным левым глазом и с твёрдым намерением избежать продолжения с правым. Как, - я ещё не знал. Следите дальше.
Через два дня мама, сдав меня в руки ассистентке Похиса, осталась ждать в приёмном покое, а молодая неопытная сестрица усадила в предбаннике операционной, - Ждите, больной.
Сама ты больная, - веселился я, аккуратно сматывая повязку с левого, прооперированного глаза и перебинтовывая этим же санматериалом правый. Вышел в коридор, поторчал в укромном уголке, отсчитывая секунды, и, не торопясь, спустился к маме со страдальческой гримасой. Мама утешала меня и спрашивала, какое купить мороженое. Я выбрал шоколадное, не зная ещё, что родной дядя Яша, директор гастронома, и профессор Похис, - старые партнёры по преферансу.

И раньше, чем я съел мороженое, мой подвиг облетел весь город. Родственники хохотали до колик, - А шо вы хотели от сообразительного ребёнка? Ему ж больно...

Мама тихо плакала, откладывая суровое наказание. Операцию пришлось повторить при неотступной охране пациента. Вам смешно, а мне? Сплошная невезуха.
Я не буду здесь про мелочи, - шишки, ссадины, вывихи, укусы, проломы, ожоги, поносы, два раза тонул, - нормальное портовое детство и юность с коллективными драками и дворовым футболом, отличающимся только наличием мяча. Доктора пользовали моё тело часто, но глубоко вовнутрь, слава Богу, не проникая... До той поры, пока...
Ныне, - я на незаслуженной пенсии. Всем (тьфу-тьфу) доволен.

Изучаю израильские дали одним правым глазом, - левый, уже прихватизированная советская медицина оставила себе на память. Работаю метлой и шваброй, пишу тексты гарнитурой 16, аккуратно посещаю офтальмолога, постоянно выговаривающего мне на иврите за дисциплину ухода. Но иврит мне не поддался, и я улавливаю смысл через темперамент текста. А как ещё?  

Хвастать нечем. И грех жаловаться...