В Интернете публикуется впервые 

Залив Воспоминаний

Первые встречи...

Володя истосковался по своей родине - Подолу и без устали бродил по нему.
Прошлое возвращалось неясными волнами ощущений. Они сливались в симфонию его жизни и заполняли душу. Он ходил по своему детству и юности. Он ходил и наслаждался...

Его поглотило щемящее безмолвие старых улиц с доживающими свой век домами, и совершенно удивительный мир дворов, вымощенных булыжниками, с белыми флагами сохнувших простыней, висящих на веревках.
Тихий говор  стариков, сидящих на скамейках, тонул в сонном тягучем времени, которое  в жаркий день обволакивает мир обветшалых окраин.

Сумерки сгущались. Зажглись фонари. Подол медленно погружался в ночь.
Володя снова подошел к дому, в котором жил когда-то. Окна его бывшей квартиры светились. Странным было то, что за ними его никто не ждал, и  живут какие-то незнакомые люди.

Пора было возвращаться в гостиницу. Он шел по улицам, которые ему снились долгие годы. Пересек Контрактовую площадь. И по "тропе любви" начал восхождение на Старокиевскую гору. «Тропой любви» он называл выложенный крупными булыжниками сток посредине мостовой Андреевского спуска. Во время ливней по нему бурлила горная речка. Когда извержение с небес прекращалось, она еще долго бушевала, ворчливо сбегая вниз, потом укрощала свой бешеный норов, превращаясь в мирный ласковый ручеек. Ручеек исчезал, и его дно становилось сухим и пыльным.

На пятом этаже светилось ее кухонное окно. Телефонная будка, из которой он когда-то звонил, была на прежнем месте. Он прошел мимо.

Но неведомая сила заставила вернуться, набрать номер, который он помнил до сих пор. «Только услышу голос - и всё» - решил он. Пошли гудки.
-  Слушаю! - ее голос.

И после паузы с легким раздражением:
-  Я вас слушаю!

И вместо того, чтобы повесить трубку, он хриплым от волнения  голосом назвал прежний пароль:

 -  Извините...

Володя прошел мимо швейцара, величественного, как памятник полководцу, взял у портье ключ. В своем двухместном номере он не обнаружил чужих вещей и обрадовался: к нему пока никого не подселили. Было душно. Распахнул окно и вдохнул ночную прохладу. Разделся. Принял холодный душ. Достал из портфеля записную книжку. Отыскал в ней номера телефонов своих друзей. И вдруг телефонный звонок.

-  Василий Иванович? - услышал он в трубке.
-  Нет, - ответил он. - Это Петька...
-  Какой Петька?
-  А какой вам Петька нужен?

- Послушай, Петька-Анка, позарез нужен Василий Иванович. Передай ему, что звонил Степанченко из Кемерово. У меня все на мази. Он поймет...

-  Чудак-человек, где ж я возьму твоего Василия Ивановича?

- Его должны были переселить в другой номер. Белобородько Василий Иванович. Запомнил? Передай - будь человеком...

Володя позвонил администратору, оделся и, чертыхаясь, пошел искать названный им номер.

За дверью кто-то приятным баритоном сказал:
-  Валера, наливай!

-  Игорь, с тебя уже хватит.
-  Последнюю...

Постучал. Никто не отозвался. Толкнул  дверь, и она открылась.

В комнате было накурено - дышать нечем.
Трое потных краснолицых мужчин сидели за столом.
Старший по возрасту, крупный, с седой шевелюрой, пристально посмотрел на Володю и поставил еще один стакан.

-  Василий Иванович, - рискнул назвать его так Володя, - мне нужно передать...

- Потом передашь. Промочи горло, - Иначе - какой разговор? Садись. Мужики, у нас гость! Как величать?
-  Володя.
-  Фамилия?
-  Линёв.
-  Стало быть, пьем за Владимира Линёва.
-  В двадцатой школе учился Сашка Линёв. Не твой родственник? - спросил обладатель приятного баритона.

-  Нет, Игорь, - ответил Володя.

Третий участник застолья поставил перед Володей тарелку и наполнил ее закусками.
-  Спасибо, Валера!

Володя сделал несколько глотков из стакана.
-  Давно не тренировался, - с улыбкой оправдался он.

Когда все закусили и оторвались от своих тарелок, Василий Иванович спросил:

-  Как сказано в святом благовествовании от Луки: "Ты ли тот, который должен к нам прийти, или ожидать нам другого?"

-  Я тот, Василий Иванович, - ответил Володя.

Впечатление было ошеломляющим: пришел незнакомый человек, который всех знает, а его - никто. Володя помолчал немного и добавил тихо, буднично:

-  Кстати, Степанченко звонил из Кемерово. У него все на мази. Просил позвонить ему срочно.

Недоумение в глазах сменилось выражением тупости. Каждый из них пытался осмыслить происходящее.
Василий Иванович крякнул от досады, посмотрел на своих коллег с немым вопросом и, пересев на кровать, начал набирать длинный ряд цифр.

-  Рассказывай, - сказал он в трубку, и фиксировал полученную информацию словами "так", "так", "так"... И с каждым «так» взгляд его веселел. Бросив лукавый взгляд на Володю, захохотал.

-  Твой Петька загадал нам всем шарады. Будь здоров!

Вернувшись к столу, пожал Володе руку.

- Спасибо! В старину за добрую весть давали награду. Поместье подарить пока не могу. Не обессудь.

-  Ничего - я подожду.

Когда он вернулся в свой номер, уже было за полночь, и звонить друзьям было поздно. Лёг. Включил бра: по давней привычке, чтобы уснуть, нужно было что-нибудь почитать. Развернул газету. Телефонный звонок.

- Петя? Спасибо, друг! В Кемерово бываешь? Запиши мой номер. Может быть, пригодится. Счастливо!

На следующий день Володя, проходя мимо торговых палаток, услышал:

-  Рыбка мороженая - минтай! Покупаем, граждане! Покупаем!

Голос показался знакомым. Вернулся. Подошел к столику, на котором стояли весы. Огромный мужик переставлял ящики с рыбой.

-  Дылда! - позвал Володя.

Тот с удивлением оглянулся, глаза его округлились, развел огромные ручищи:

-  Пончик! - заорал он.

Володя в детстве был ниже и толще своих одноклассников, поэтому получил такое прозвище. Оно ему не нравилось, а потом привык. Семен же наоборот был на голову выше всех мальчишек, и поэтому его прозвали Дылдой.

Они обнялись. Сели на пустые ящики, и Володя поведал ему о своей жизни, а Семен - о своей.

- Командировку продлим, - сказал Семен. - За столько лет приехать один раз на родину и только на десять дней! Воспаление легких не обещаю, но грипп я тебе гарантирую. Если ты не думаешь о себе, подумай о нас - мы же тебя не видели целую вечность. Когда ты поумнеешь, черт бы тебя побрал?!

Семен решительно встал и подошел к телефону-автомату, закрепленному на стене в двух шагах от ящиков с рыбой, набрал номер и подмигнул Володе.
- Привет, Верочка. Шеф занят? Жду... Здравствуйте, Арам Николаевич. Вас беспокоит Семен Ефимович... Сам придурок... Слушай, Сопель!  Угадай, кто сидит на ящике в моем "кабинете"? Никогда не угадаешь... Пончик! Вот тебе и ну!

Когда Арам был мальчишкой, прозрачная, как слеза, капля всегда висела у него на кончике носа. Одна капля сменяла другую. Эта своеобразная капель была увековечена в прозвище.

Семен с улыбкой передал трубку Володе.

-  Не верит, зараза!
-  Здравствуй, Арам, - сказал Володя.
-  Привет, дорогой, рад слышать тебя...

Семен вырвал трубку.

-  Понял, да? Фома неверующий, в субботу торжественный сбор. Передай по цепочке. Конец связи. Привет!

К ящикам с рыбой робко подошла женщина с хозяйственной сумкой.

-  Почем минтай?

Семен молча показал на бумажку с ценой, лежащую рядом с весами.

-  Дорого, - сказала она и ушла.

- Обнищал народ. Что такое минтай? Прежде стоила копейки, а теперь... Вон в том доме живет депутат, - Семен показал на угловой дом, стоявший на другой стороне улицы. Я голосовал за него... Так вылезает на трибуну эта ж... и говорит такие слова: "Нужно разобраться, кто виноват в голодоморе 1933 года". Ты предложи сначала, что сейчас делать. Народ же стал нищим. На пенсию старики могут купить только три килограмма колбасы. И все!.. Душа болит, когда вижу - люди копошатся в мусорных ящиках. А вот мне, кандидату наук, повезло - торгую рыбой. Ладно. Не об этом речь. Ну, будь здоров! До чего я рад тебя видеть!

Когда Володя отошел на почтительное расстояние, услышал:

-  Пончик! - это громко, на всю улицу кричал Семен. -  А телефон твой, балда?!

Володя вернулся и на бумажке с ценой написал номер телефона.

Перед тем, как свернуть, Володя оглянулся, Семен поднял руку со сжатыми в кулак пальцами - жест, ставший популярным после Гражданской войны в Испании. «No pasaran!» Володя в ответ поднял свою.                                     

 Воспоминания  о  дожде...
 

Залив этот, маленький и уютный, когда-то облюбовала Лёнина мама. Он стал родным для него с самого детства. Мама любила лежать в тени большого ветвистого дерева в ложбинке между двумя горбатыми корнями, выступавшими из песка. Лёнька с Мишкой, его другом, тоже полюбили это место, но предпочитали лежать рядом с тенью на горячем песке.

На этот раз в ложбинке между корнями лежал сухощавый мужчина в темных очках. Ребята, считавшие себя владельцами этих мест, были недовольны и, раздеваясь, недружелюбно поглядывали на него. Они с криком вбежали в воду и нырнули. Плавали наперегонки, дурачились, взбивали ладонями веера брызг. И вдруг Мишка обнаружил, что нет очков. Они ныряли по очереди и сквозь мутную воду рассматривали дно. В ушах шумело от далеких винтов пароходов и моторных лодок. Устали.

-  Эй! Золото ищете? - спросил мужчина.

Он стоял по колено в воде и наблюдал за ними.

-  Золото, - подтвердил Ленька. 

 -  Долю дадите - помогу.

-  Не дадим.

-  Жадные вы, ребята. Мне бы самую малость.

Не понимая причину их недоброжелательности, внимательно посмотрел на них.

  -  Что потеряли? -  добродушно спросил.

  -  Очки.

Сделав глубокий вдох, он исчез под водой. Его долго не было -  так долго, что ребята начали беспокоиться. А когда они решили, что с ним произошло что-то страшное, вынырнул.

-  Ну, и холодина там. Бр-р!

Мишка и Лёнька это знали: на дне залива били холодные ключи.

-  И это все, что вы там нашли? - ехидно спросил Мишка.

-  А как насчет доли? - поддержал друга Лёнька.

И тогда незнакомец  достал из-под резинки плавок очки.

-  Ну-ка, померь. Твои?

-  Большое спасибо, - сказал Мишка и одел очки.

-  Еще бы!

-  Мы вам очень благодарны, -  вторил Лёнька.

-  Я думаю... -  с интонацией одессита отвечал мужчина.

И он снова лег в ложбинку между корнями.
 ----------

У Лопатиных был очередной скандал.
Приглушенные крики  прерывались звоном разбитой посуды. Соседи на кухне укоризненно покачивали головами. Вышла раскрасневшаяся Настя Лопатина.
Поправила прическу и похвасталась:
-  Игорь ревнует...

Валентина поставила кастрюлю на плиту. Вытерла руки.

-  Настя, - сказала она, - просвещай своего Игоря. Пусть почитает Маяковского...

-  Ревность к Копернику?  Ха-ха... Он этого не может и никогда не догадается, - сказал вошедший Лёнька и попросил дать чего-нибудь пожевать.

Валентина поставила перед ним миску с варениками.

- Мы с Мишкой были на нашем месте, - начал рассказывать он с полным ртом.

-  Поешь... Потом...

-  С дядькой познакомились. Главное, слышь, улегся на твое место... Мишка очки утопил. А дядька ныряет так здорово! У него плечо обожжено. В детстве примус взорвался, ну и...

-  Примус взорвался? - встрепенулась она.
-  Ну, да. Знаешь - раньше газа не было. Варили на примусе. 

Валентина подошла к берегу залива. Его не было. 
- Какая дура! Обожженное плечо... Помчалась, - с досадой подумала она.

Села на песок, прислонилась к стволу дерева и увидела его. Он вышел из воды, упал на песок рядом со своими вещами, подгреб под себя горячий песок.

-  Володя, - прошептала она.

Он ей часто снился, и это был очередной сон. Нужно было что-то сделать, чтобы узнать сон это или не сон, и она крикнула:

-  Володя!

Он поднял голову. Он повернулся к ней. Он вскочил.

-  Ия?

-  Здравствуй, - тихо сказала она.

Взял ее руку. Подержал, словно прикидывая, сколько прошло лет. Приник к руке губами и неожиданно сказал:

На нее смотрели его прежние озорные глаза. Валентина поцеловала обожженное плечо. Только две женщины целовали  обезображенное огнем место - мама и Валентина.

-  Моя дорогая Ия... Сто лет тебя не видел...
-  Несколько столетий, Володя. Несколько столетий...

Несколько столетий тому назад они были студентами и проходили практику на строительстве дороги. Однажды, когда бригада заканчивала обедать, внезапно пошел дождь. Капли барабанили по пленке, служившей скатертью, по стоявшей на ней посуде и пустым консервным банкам. Они с шипением взбивали прах затухающего костра, оставляя черные точки. Все вскочили и убежали в палатку. За столом остался Володя. Он сидел под дождем, сложив ноги под себя, неподвижный, как изваяние. На уровне губ он держал тарелку - так держат пиалу в странах Востока - и медленно пил дождь.

Валентина вышла из палатки, села рядом с ним и, взяв со стола тарелку, приняла такую же позу и отхлебывала дождь маленькими глотками.

-  Вкусно, - сказала она.

-  Угу, - согласился он.

Они пили так, словно поглощение дождя входило в торжественный обряд поклонения стихии, дающей земле жизнь.

В его присутствии жизнь становилась интересней. Она с удивлением замечала, что хочет казаться лучше, умнее, красивее, но делать это не умела, и оставалось только то, что у нее получалось - играть себя.

-  Я тебя люблю, - как-то буднично, словно разговаривая сам с собой, сказал Володя.

Валентина оглянулась - ей показалось, что он сказал это кому-то другому, а не ей.

-  Я тебя люблю, - повторил Володя.

Ей стало жарко. Она почему-то подула на тарелку, словно в ней был кипяток.

-  Скажи мне еще раз, - попросила Валентина.

Он повторил.

-  И я, -  едва слышно сказала она.

-  И я, -  громко повторила.

Он встал. Опустился перед ней на колени.

-  Моя дорогая Ия, - прошептал он, целуя мокрые бугорки глаз, нос, щеки.

С тех пор у нее появилось новое имя.

Вечером этого же дня кто-то из ребят по приемнику «поймал»  музыку. Закружились пары. Володя и Валентина танцевали, наслаждаясь мелодией, прикосновениями и тем, что, импровизируя, хорошо понимали друг друга. Танцевальная программа закончилась, и диктор сказал:

-  Сегодня - 14 июля. В этот день, в 1789 году, восставшие парижане штурмовали Бастилию и победили. Грозная неприступная крепость с ее восемью башнями, подъемными мостами, рвами, заполненными водой, артиллерией и сильным гарнизоном пала...

-  Давай исчезнем, - предложил Володя.

И они исчезли.

- Несколько столетий, Володя. Несколько столетий, - задумчиво повторила Валентина. - Господи! Откуда ты такой взялся на мою голову?!

-  Я - бродяга, Ия. Хожу по памятным местам. А ты  как здесь?

-  Я тоже по памятным... - и она зарыдала.

-  Ты что?! -  закричал на нее Володя.

-  Ты что? -  шепотом спросил он.

-  Вовочка, прости меня. Ты испугался? Это просто так. Бывает... 

Бабьи слезы...

Она вытерла мокрые дорожки на щеках.

-  Господи, - сказал он, - как ты меня напугала! Зачем ревела?

Он не изменился. Как и прежде, в минуты растерянности говорил намеренно грубовато.

-  Я немножко поскулю - можно? -  попросила она.

-  Поскули, - разрешил он.

Валентина положила голову на его плечо. Когда успокоилась, они некоторое время лежали молча.

- Забудем об этом? - Валентина сказала так, как, бывало, говаривал Володя.

-  Забудем, - улыбаясь, согласился он.

Легко вскочил на ноги, наклонился над ней, закрыв собой полнеба. Она взяла его протянутую руку, и он помог ей встать.

- Здесь ничего не изменилось за эти годы, - сказал Володя, оглядывая залив, Днепр, холмы на правом берегу, из-за которых с любопытством выглядывал город.

-  Кроме нас... - с грустью сказала Валентина, притронувшись к его седеющим вискам. -  Кроме нас, Володя...

Валентина вдруг заулыбалась, и он вопросительно поднял брови.

-  Я вспомнила, как ты ко мне приплыл с дверью. Помнишь?

Он помнил. Случилось так, что Валентина его ждала на берегу залива. А он опоздал на последний катер. Володя хорошо плавал и мог бы легко переплыть Днепр, удерживая  одежду над водой. Но с тяжелым рюкзаком это было невозможно. Лодку найти не удалось. Володя метался по берегу, не зная, что предпринять. Он заглядывал в близлежащие дворы и в одном из них возле строящегося сарая увидел добротно сработанную дверь. Принес ее на берег.  Одежду с рюкзаком положил на дверь и, подталкивая своеобразный плот, переплыл Днепр.

Она, пригорюнившись, сидела на берегу. Надвигалась ночь, а Володи все не было. Ей стало страшно. И вдруг из воды его голос:

-  Эй, на берегу! Примите сухогруз!

Она вскочила, ничего не понимая. С трудом различила Володю, который шел по мелководью и ногами толкал перед собой плот. Дверь намокла и отяжелела. Он с трудом принес ее и прислонил к дереву.

А на следующий день, когда они возвращались, Володю с дверью не пускали на катер. С большим трудом уговорили капитана. Нелепо выглядел он с дверью среди гуляющих по набережной.

-  Кажется здесь, - сказал он, и они вошли во двор.

- Это случайно не ваша дверь? - спросил он у пьяного мужичка, угрюмо рассматривающего дверной проем в сарай. -  За амортизацию...

И поставил бутылку водки у его ног.

-  Даже не верится, что прошло столько лет, - сказал Володя, делая из песка небольшой холмик.

-  Что это? -  помогая ему, спросила Валентина.

-  Да так... -  неопределенно ответил он.

Они гуляли по берегу и собирали полевые цветы. Белые, желтые, фиолетовые, красные - получился красивый букет. Володя положил его на холмик.

-  Ты помнишь? - сказал он. - Здесь стоял наш шалаш. Если я был бы сказочно богат, то возвел здесь Храм богини Ии. Священнослужители рассказывали бы о несчастной любви двух молодых людей. В храме бы звучала музыка.

-  Прости меня, Володя...

-  За что?

-  Прости меня, Володя...

Она положила голову ему на грудь - счастье. Она коснулась его щеки - счастье. Он взял ее руки в свои - это огромное счастье... Оно может остановиться - сердце. Сердце может остановиться от  счастья.

-  Ия, моя дорогая...

Его губы были рядом. Его губы были совсем близко. Она коснулась их своими, и в губах его они перестали вздрагивать, как крылья пойманной бабочки.

Смеркалось. Они шли по сырому песку у самой кромки воды. "Почему он не позвонил сразу, когда приехал?" - этот вопрос не давал Валентине покоя. Ей было тревожно, но спрашивать не решалась.

Володя вспомнил, как на четвертом курсе в их группе появилась Валентина. На один из институтских вечеров она пришла с мужем - морским офицером. Все девчонки умирали от зависти, потому что морская форма ошеломляет девушек, а он еще пришел с кортиком и был хорош собой. Самая бойкая из них, Нинка Гордиенко, нахально заявила:

- Валя, предупреждаю - в следующий раз приду с отбойным молотком и отобью его. И тогда не обижайся - предупредила. А Леньку твоего усыновлю...

-  А ты помнишь институтские вечера? - спросил Володя.

- Помню... И стихи твои помню... У меня такое ощущение, Володя, что мы  возвращаемся  из  юности.  Побывали  в  гостях -  и  возвращаемся. Ты когда уезжаешь?
-  Через восемь дней.

Валентина обхватила его шею и повисла на нем.
-  Давай эти восемь дней ни о чем не думать, - предложила она. -  Мы будем бездумно жить. Я так люблю жить бездумно!
 

Окончание следует