НОЧНОЕ  НЕБО  НАД  МАЙАМИ

(фантазии Минусовича)

- Надо же, вот где я в итоге, - изумлялся Минусович, в плачущее окно заглядывая, - на углу Советской и Коммунистической. Нарочно не придумаешь...

- А что бы ты хотел с твоими комплексами? - нехотя

откликнулся Минусович, - по уму задачи ставь, по плечу выбирай цели. Посмотри, что вокруг творится, - развал страны, обнищание масс, разруха. Я уже не говорю про разгул бандитизма и расстановку проституции. А у тебя, на этом мрачном фоне, ну-ка, оглянись, - квартира в самом центре, просторно, светло, тепло. Немного сыро, - так это погода сибирская, осень серенькая.

Против погоды, как против устоев, - не попрёшь...

Нет, не так, всё не то... Сюжет, может быть, тот же, но вот место действия, персонажи, подробности. Мелковато... Сплошная бытовуха на языке вертится.

Начну-ка так: «Ночное небо над Майами...» Есть в этом что-то романтичное, неизведанное, загадочное...

Ш-ш-ш, тш-ш-ш... Что? Что ты хочешь, мама? Тебя не слышно. Сестра? Да придет сестра, куда она денется. Что? Не придет? Тогда сам уколю... Не умею? Да, не умею, не научила, но уколю... Мама, тебя совсем не слышно... Спи, спи, мама... Ш-ш-ш... Уснула? Уснула.

Начнем? Начнём...

Минусович овдовел рано.

Супруга умерла, - ему пятидесяти не было. Горевал сильно, но не долго, - а когда горевать? Кругом проблемы, - дети, семья, работа, квартира. Детей трое, мало того, - переломный возраст, - та ещё головная боль! Семья, опять же, несметная из двух дедов Яковов, в противостоящих сферах заслуженных и в разных, как говорят, лагерях. Один, что по материнской линии, - интеллигент линялый, бывший профессор филологии, бывший зэка политический и враг, понятное дело, народа. Ныне почётный член этих... скорбных обществ, доходяг упёртых. Другой, - просто наоборот, - ветеран ЧК, рьяно отслуживший, высоко паривший, где-то что-то против основной линии вякнувший, несправедливо осуждённый, честно отсидевший. И что интересно, - почётный член тех же обществ, на ладан дышащих. Это какая ж гремучая смесь под одной крышей рядом с мамой, больной опасно, давно уже пережившей отмеренное. С бывшей тёщей, молодость прокутившей, задорной, неумеренно потребляющей, теперь, слава Богу, бывшей, но с просторных площадей квартиры упорно не съезжающей. С одной, сколько себя помнит, хромоногой нянькой Антонидой и таким же хромоногим псом Собакиным. Квартира, оглянись, - вот он, шик, самый центр, угол Советской и Коммунистической. Просторна, удобна, крутым дубовым меблем обставлена, потолки - 3.20, кухня 4х6! Живи себе да радуйся.

Но все документы на супругу, - теперь иди, крутись, переоформляй, доказывай право, с его-то характером. Мягкий ты, Минус, бесхарактерный, друзья подначивают. А вот это, - зря, - может внешний вид подводит, - низковат, мешковат, лысоват. Скрытный - другое дело, прижимистый. А что, всем вынь да положь? Ну, уж, - дудки!

С женой - покойницей до смертного её часа прожили положительно, несмотря на то, что была она заводной и на язык не выдержанной. Открытая была, откровенная, простодырая.

Влюбится, бывало, по мелкому, - в длинной жизни супружеской чего только не по уму случается, - притихнет на вечер, макаронами по-флотски с киселём клюквенным, полуфабрикатным, отделается, отужинает молча, посуду соберёт, детей на сон уторкает, телевизор мимо глаз пропустит и сознается к ночи, от стандартного коитуса отвернувшись, - Знаешь, Минус, я, кажется, влюбилась.

-  Ты, как всегда, не во время, - горько пошутит Минусович, - у меня объект на выходе, - и к стене носом, а куда ещё?

Не вешаться же, в самом деле если у жены очередная придурь.

Но сам, конечно, переживает, потому что на ближайшую неделю у него, во-первых, в самом деле, объект по срокам проваливается, - заказчик деловой, тюремной синевой покрытый, психует, грозится счётчик включить. Во-вторых, в техникуме строительном конец семестра, - студентки хвостатые замучили. К тому же, дочь старшая, от первого брака, в зрелый возраст взошла, школа - побоку, на позднюю улицу потянулась. Пара мальцов - шалопаев, Витя да Митя, туда же заглядывают, - пиво, курево... И вообще, хотя ситуация, как бы, привычная и неоднократно пройденная, а приятного мало, согласитесь. Вот и Минусовичу не нравилась.

Зато другой вечер, с недельку спустя, наоборот, - стол яствами ломится. Пирожки с куриным бульоном, оливье с яблоками, кальмары в провансале. Зелень, якобы, грузинская на брынзу, якобы, грузинскую нашинкованная, «Ахошени» почти натуральное, компот персиковый. Все за столом. Ужин как ужин, семья как семья. Сама раскраснеется, щебечет, - Сегодня ментов смотреть не будем, сегодня у отца футбол. «Спартачок» против этих...

Вот и хорошо, успокоится Минусович, - перетёрлось, перегорело, прошла блажь. Теперь моя очередь в поход. Студентки, они чтобы хвосты сдать, на что угодно согласны, на какие только ухищрения ни идут, в пределах доступного. Больше того... Ну-ну, без подробностей...

Так и жили без скуки, без дешёвых разборок, в относительном мире и таком же достатке. Что не жить? Только вот померла.

Кусок жизни отрезала... Да... 

Ну, кусок жизни, и  дальше что? Сомлел? Рожай, не стесняйся!
Теперь в столицу бы действие перенести. Но не переносится никак... Как бы это на Москву вырулить? Не выруливалось на Москву, хоть убейся... А там бы! Такой простор для фантазий! Такой разворот событий!

Минусович, не то чтобы растерялся, - взгрустнул. И загрузил в воспоминания детство своё нежное. В Хабаровске от Ерофей Палычу памятника на трамвайчике вниз проехал по Вокзальной, у второго гастронома спрыгнул, направо свернул под арку кирпичную, с боками рваными. И вот он, двор - каре одесский, не меньше, - террасы вдоль, палисадники, заборы, лавки, лесенки. Простыни да наволочки штампованные, со спецучреждений сворованные, на ветру полощутся. А за стенами, осыпающимися, - одни евреи и пара корейцев, которые тоже евреи, только лицами плоски, орут меньше, но чесноком пахнут больше. В самой середине двора - дворец белёный, дощатый, хлоркой осыпанный, аж глаза ест. На четыре места индивидуального пользования вприсядку, с навесными амбарными замками.

- Ба-бу-шка-а-а-а-а! Ба-бу-шка-а-а-а-а! - трубит густым басом, в ромбовидное оконце мокрые губы вставив, отбомбившийся Гарик Липистецкий, - Ба-бу-шка-а-а-а-а! Принеси бу-ма-жку-у-у-у-у! - Ему шестнадцать годков, Гарику, в нём пудов семь весу и говна немерено.

- Щас, всё брошу, - ворчит карга рыхлая, ждёт троекратного повторения, со стоном отрывает зад от лавки, жуя усы, тащится через двор и мнёт газету «Советская потребительская кооперация»,- на твою жопу, сволочь, газет не напасёшься. Столько не печатают.

А Гарик, между прочим, входил в десятку Союза по стоклеточным шашкам. Международный, кстати, мастер. Отбомбился как-то в оттепель, и поехал в Голландию спортивную честь страны отстаивать. Мало того, что не отстоял, уступил без боя, так на Западе и остался, - политического убежища попросил, - оборотень.

И Минусович бы мог, только Гарик, - бабушка подсказала, - в шахматно-шашечную секцию записался, к зубному доктору Рошалю, который ничего кроме своих толстых очков не видел, а зубы лечил наощуп. А его мамаша в литературный кружок за руку привела к сумасшедшей Ангелине Пельц, жене управдома, признанному и плодовитому автору бытовых анонимок.

Липистецкий сейчас в Штатах, - ничего не достиг, подвергся гонениям сенатора Маккарти, шашки бросил, недвижимостью перебивается. Дом в Майами, «Ягуар» у него, «Лексус» у жены, трёхпалубная яхта... Нищета...

 А я, который год сижу на углу Советской и Коммунистической. Чего жду? Вот мама скончается, тогда...
Нет, не дай Бог... Как тогда на одну пенсию?

Минусович посмотрел сквозь дождь, исхлеставший угол Советской и Коммунистической, поёжился и, наконец, на Москву вырулил. Лёгкое озарение снизошло...

...Россия ещё лежала, скованная социализмом и придавленная танками. Шел 1991-й, закипал ранний август. Москва жарилась, шипела, чадила, едко воняла спонтанными барахолками, придорожными помойками и транспортными подмышками.

Ничего в голове не варилось, ничего не хотелось кроме бассейна в сауне. Только на двоих с юной, лёгкой, соблазнительной, податливой. Без хлопот, лишних вопросов, а затем идиотских разборок. С холодным пивком и чем-нибудь к нему оригинальным, недоступным другим, предосудительным... Или тихого плёса у Столбуново, где присмотрены заросшие, прохладные местечки и прикормлена диковатая местная шалунья.

Он, слегка покопавшись в памяти, выбрал вариант, сменил пароль, отключил ящик Пандоры и, подбрасывая на ладони звонкую связку достигнутого благосостояния, гадал, - с кем же и куда же? За сим и пришпилил его звонок Самыча.

- Где пропал? фу, жара! как здоровье? как дела? - обычный набор раскатистым тембром народного артиста, любимца публики, певца полей и рощ России с высоты птичьего полёта.
Организатора, горлана, главаря и воротилы всей этой шоу-банды. Минусович бесстрастно реагировал, прикидывая, что же в этот раз подбросит, и невольно подсчитывал, - в который раз.

Попросил осмотреть и определить на место некую мадам, бывшую вице - мисс - провинциальный город. Типа Вологды или глуше. Ясно, - воспроизвёл он, - костлявая, плоскогрудая дылда с пустыми глазами, вешалка ходячая. У-у-у, сколько их через его приёмную продефилировало туда-обратно. И сколько сгинуло, - ищи их. Понятно, отработанный кем-то материал сбрасывает. Или свой? Грубо, Самыч, грубо.
- Замужем?
- Замужем, не переживай.
- Мне что, пусть муж переживает.

Самыч распевно хохотал, а он ясно представлял эту всенародно любимую пропасть-пасть и тяжёлую боксёрскую челюсть,
облечённую второй и наречённую пятой властью. 

- Так что передать?
- Присылай, посмотрю. Но ничего не обещаю. Ты же знаешь мои принципы.
- Наслышан. Жениться тебе надо. Помочь?

- Помогали уже. Не помогли. А вице - мисс пусть позвонит.

- Возьмешь?

- Не исключено. Взглянуть нужно, прощупать, душевную связь ощутить.

- А-ха! Ну, прощупай, прощупай, - разрешил Самыч.

Позвонила не сразу, дня через три. Голос ровный, уверенный. Я, мол, от самого Самыча, - не суечусь, не тороплюсь, есть другие варианты...

-  Ах, ты! - ну, и у него не заржавело, - Сожалею, но сегодня не получится. Завтра? И завтра. В четверг, пожалуй. Позвоните дополнительно, - так вот, милая, на место, на-мес-то!

- Может быть всё-таки в среду? - изменила тон претендентка, - У меня кое-какие дела, встречи.

- Это ваши проблемы. В четверг, в... - Минусович придумывал, - в шестнадцать. Решил не затягивать, и отключился. 

- Удачно, пока, всё без запинки, гладко стелется.
- Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Спи мама... 

...Проглотила, позвонила, вошла смиренная.

Ничего бабец, - отметил, - в нужном теле, с глазами умными и ужимки на подиуме оставила. Длинновата, пожалуй, но ноги отбрасываются. Чистоплотна, опрятна, без перебора в прикиде, без столичных опереточных манер. На вскидку сколько?

Примерно лет двадцать восемь - тридцать. Подойдёт, если верно служить будет, если не дешёвка или конкурентами не подослана. Что ж, заглянем в Программу, проверим связи. От Программы не утаишь. А мадам, между тем, аналогичную разведку проводит. Интересно, как ей будущий шеф?

-  Будем знакомиться?

- Вера, - и в глаза смотрит смущённо, - впрок пошёл урок.

Пару дипломов на стол украдкой выложила.

- Расставим всё по местам, Вера. Для чего тебе работа? - на ты, сразу на ты, чтобы дистанцию сблизить. Или отдалить. Или разорвать.

- Банально. Для денег, - коротко, ясно, лишними словами не разбрасывается. Уже хорошо.

- Деньги здесь не весёлые, нудные. И потом, я в курсе, основа семьи, муж имеется.
- Муж имеется, но на достойную жизнь не вытягивает.
- Всё зависит от потребностей.
- Вот именно, с потребностями не справляется.
- Откровенно.
- Так и будет.

- Тогда откровенность на откровенность. Про методы мои и славу слышала, - «Ни одной юбки не пропустит»?

- Предупреждена. Только что-то не видно здесь ни одной юбки.
     И в приёмной пыльно, грустно, заботы о шефе не чувствуется.

- Именно, поэтому.

- Думаю, мы поладим. А что в обязанностях?

- Выполнять поручения и предупреждать желания. Простая офисная работа, практически, домашняя. Встреча клиентов, чай, кофе, «Хеннеси» для близких, сервировка, свежие цветы, подлинник Шагала...

- Я не ослышалась? Именно, подлинник?

- Именно. Мягкий говор, элегантный стиль, обезоруживающая улыбка. Компьютер, - самое элементарное, фиксировать посещения, подбивать бабки, заносить в анналы, отбрасывать сор. Да и нет, не говорить. Лишних вопросов не задавать. По сути, всё. Дети есть?
- У меня муж - ребёнок.
- Авто? Права?
- Ну, есть... - но произнесено как-то неуверенно.
- Что там? Авто, да не то?
- Фиат древнерусский.
- Копейка? Поменяешь, со временем. Будет работа на выезде.
  В том числе за пределами. Как наши языки?

- Английский в совершенстве, диплом Иняза, немецкий прилично, немного французский. Пытаюсь освоить... Нужно, освою.

- Загранпаспорт?

- Имеется. Хотелось бы уточнить, работа на выезде или выезды?
- Не подлежит обсуждению, не вижу разницы.
- Подходит, - и дипломы в сумочку сбросила, - с чего начнём?

- С тысячи баксов в месяц плюс представительские расходы столько же.

- Не густо. Мне говорили...

- Правильно говорили. Испытательный срок - месяц.
Сработаемся - озолочу.

- Я выслужусь. Мы сработаемся, - смотрела зелено и преданно.

- Сегодня в Столбуново, - решил Он, - эта подождёт, эта никуда не денется...

- Что? Что ты шепчешь, мама? Сестра Ксюша? Нет, не пора... Пить не хочешь? Что? Хочешь «Поле чудес»? Хорошо, хорошо, я разбужу.  Ладно, спи, спи...

- Ш-ш-ш... Да, в Столбуново... Что в Столбуново? А чёрт, не вовремя мама... Пусть будет так...

...В середине августа резко дохнуло осенью, столицу оросили дожди и проклюнулась демократия. Танки погрохотали,  разбудили Герцена, далее по цепочке, постояли на площадях,
потоптались, убили трёх, но не помогли. Ростропович победил, - Ельцин принимал парад. Империя рухнула, покатилась и рассыпалась.

Накануне, вечером неожиданно позвонил Борис, - Наведаться на недельку не желаешь?
- Что вдруг? Какая тема?
- Рыбалка не тема? Непременно приезжай, - но голос, голос...
- Что-нибудь стряслось? Почему на неделю? - чутьё подсказывало неприятности.
- Это не по телефону. Жду сегодня же. Край - завтра, - и отключился.

Край - завтра устраивало больше, но это - бессонная ночь и терзающие предположения. А завтра, спросонья, за баранку и двести вёрст лесом. Нет уж, - сегодня, сейчас, пусть к ночи.

- Зайдите, коллега, - вызвал он Веру, привычно прикрыв Программу.

- Вся внимание, шеф, - она исполняла ритуал с неподражаемым достоинством и чувством меры, - вот я, - красива, умна, скромна, жду - не дождусь.

- Принимай, Вера, хозяйство на неделю.

- Что-то стряслось, - спокойно констатировала она.

- Пока, Бог миловал. Руководи.

- Интересно, как это без тебя будет выглядеть.

- Очень просто. Смести график посещений, обзвони постоянных клиентов, закрой офис и порадуй мужа домашним. Это аванс, - он протянул конверт, - испытательный срок не истёк, но вижу, - оправдала.

- Спасибо, шеф, ты тоже не ударил в грязь, - толщина конверта её устраивала.

- В смысле, не оправдал надежд? - уточнил он, уже не оборачиваясь, -  Да, не известно, кто кого тут испытывал, - весело итожил он, устраиваясь в непритязательной своей «Тайоте».

- Или в БМВ, на которой муха не сидела? Нет, не сейчас, БМВ пусть будет позже... И вообще, БМВ для бандитов, а он аскет...

Ритуально огладил руль, встряхнулся, настроился, повернул ключ зажигания, придавил газ, -  Ну, поехали, чахотка.

И поехали. Дорога в Столбуново скучная, увалистая, слякотная, - деревенская пригорода столицы, но глухая, полузаброшенная, горелым лесом да торфяниками отрезанная, прелыми туманами придавленная. По такой погоде часа три пилить, - прикинул.

Наезжиным путём вырвался за МКАД, отоварился съестным и горячительным у придорожных кооператоров и погнал чахотку, унылый пейзаж протыкая.

Что там стряслось у Бориса, почему неделя, почему край -завтра? - постояли вопросы и сами собой свернулись. Не терпел он загодя паниковать. Отдалился, отдался воспоминаниям...

Воспоминаниям о чём? Не потерять  связку, не потерять...

Год назад, да, вот таким же летом, отлетающим, привалило ему с крутой горы в яму. В один день, - ни семьи, ни квартиры, ни машины, ни ясных на будущее перспектив, - развалюха в Столбуново, стареющая собака и служба мелким клерком на задворках новой экономики... 

На ровном месте возникло всё. Ну, исключительно на зеркальной глади отношений. Может быть, несколько слежавшихся и посыпанных нафталином, отутюженных монотонным временем. Может быть. Зато, точно подогнанных, взаимно предсказуемых и, казалось, безукоризненно надёжных. Что называется, семейные узы.

- Узы, узы, - Минусович копошился в недрах словесных запасов своих, - к Далю он давно не обращался.

К Далю я вообще не обращался. Не до того было.

Ему виделось что-то неразъединимо - прочное, но резиново - просторное, условно - вольное, позволяющее широкий бег по кругу и короткие прыжки в сторону. Козёл на длинной привязи, резвящийся в высоких росистых травах у мелкой деревенской речки, отражающей облака.

Удачно, про речку удачно... А можно так: заливные луга, рощи - качели, плавно летящие русские борзые, холмы и травы,

сбегающие к деревенской мелкой речке, в прохладных заводях
которой, опохмеляются, вея седыми хвостами и гривами,
вороные потные кони...

Так лучше, пожалуй. Пейзажи, Минус, у тебя получаются...
О чём я там?

Лета затянули и стёрли болезненные ранки юности, увели его давным-давно в первопрестольную, потаскали по общагам и коммуналкам, соединили, казалось, перспективным браком с гран дамой столичной прессы Надеждой, распустившейся на партийно-печатной ниве. За браком этим принесли положение, уважение, достаток. На фоне всепобеждающего дефицита, - холодильное изобилие из спецраспределителей, и как-то незаметно приблизили к серебряному сроку. Оборотной стороной совместили интересы и взгляды. Пока на их просторной кухне под сухарёк или водяру диссидентствующие евреи, сжав гитару, бились в конвульсиях на каждый чих народной власти, (Ехать! Надо ехать! - вопили и пели, - «до-той-поры-пока») он в кабинете правил, а частенько и пописывал Надеждины статьи, здравницы этим чихам.

Обошлось без детей и проблему, долго не обсуждая, закрыли. Б-г не дал - и все дела. Жили и жили, - привыкли, спрятав на дно личное, потаённое, гадаемое. У каждого - своё.

Пока гладко стелется... Мама всё доставала, - Хочу внучку
беленькую... Откуда, мама, у еврея беленькая? Откуда? Совсем из ума выжила!

Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Спи, мама...

Минусович не предпринимал попыток застукать её спонтанным или заранее подготовленным возвращением из командировки в собственной постели. Какой там, в постели, хоть за чаем на кухне, с приятелем или незнакомцем, - он сам этого боялся. Он этого боялся и оберегал обоюдный покой точной расстановкой дат, времени звонков, маршрутов и рейсов прибытия; мягким шлепком по попе в прихожей и поцелуем в стылые щёки после запоздалых возвращений от подруг или портних.

И никаких упрёков типа, - Есть же телефон, я волнуюсь.

Никакой, даже игривой, подозрительности во взгляде и вопросах, никаких мелочных придирок по поводу, тем более, без повода. Её служебные дебри, - вояжи с угасающим шефом, карьера в солидном издательстве, юбилеи, бизнес-ланчи, пикники, девичники обсуждению подлежали в границах добровольного изложения, окрашенного её тонким, но однообразным юмором. Ему нужны были точка опоры, прочный тыл, прикрытая спина, мягкий телевизионный уют, что он, собственно, имел, правильно расставляя акценты общения и рождественские подарки под фальшивой ёлкой. Вечерняя прогулка с собакой меж скисающих осенних берёз в мякоти погибших листьев под освещенными окнами дома своего без душевной маяты и сложных умопостроений, - всё, чего ждал он от супружества и семейного согласия. И получил. И получил сполна.

Не Наденька, даже не Надежда уже, - Надежда Николаевна сама всё выложила. Прямо на испанский инкрустированный кофейный столик. Фотографии в естественных позах, письма, записки.

Хорошо подготовилась, наняла частника, оплатила техническое обеспечение и придавила неизбежным, - Для суда этого будет достаточно. Есть даже записи телефонных переговоров с твоей сукой. В начавшейся, было, перепалке раскрылась, -  Я таких, как ты, с детства ненавижу! Думаю, всё ясно и делить нам нечего. Собирай щмотки и проваливай.

«АвотэтопровалподумалШтирлиц», - с детства, кажется, делить, действительно, нечего. Дом, догнивающий в Столбуново, - тёткино наследство, да дряхлый спаниель Дадон - его доля по иску, и с этим покончено.

Мелкие сердечные шалости напомнили о сумрачном возрасте, отразились в голубых больничных листочках, устилающих путь в будущее. И с работы мягко попросили, как бы советуясь, - А не пойти ли вам...

Куда деваться, - пошёл. С командирских высот в Комитете по внешнеэкономическим связям на ставку серого чиновника, консультанта в патентном бюро. Снял угол в Столешниковом, перешёл на «Жигулёвское» тут же, недалеко, в подвальчике. Преданно поющие евреи, бросив гитары, сместились туда же...

Деньги, откуда деньги? Откуда у Минусовича после развода такие деньги? Мама? Смешно... Нет, пусть будет серый, предусмотрительно заначенный, нал.

В конечном счёте, всё решивший, когда свалился на голову этот полусумасшедший Борух, с проектом подвести черту под прошлым, досконально разобраться с настоящим и конкретно поиметь будущее.

- Ходит к нам один придурок, машину времени оформить требует. Наехал из Чухломы какой-то, толчётся, проходу не даёт. Отлучить желательно в лучших традициях вашего Комитета, вам и карты в руки, - посоветовало новое начальство. Настоятельно посоветовало, в лучших традициях прежнего.

Так он появился в его жизни, Борис Гринберг, типичный чисто шерстяной, перемещающийся во времени, ясновидец, - пинком ноги дверь открыл. Званию соответствовал, - бритая голова, огромные, выкатывающиеся в малейшем споре, чёрные глаза пришельца, уши - локаторы. Безгубый, редкозубый, длиннющий, стремительный сорокот. Смотрел свирепо, произносил густо, лаялся зычно и предельно матерно. Охрана столбенела, женщины шарахались, чиновники футболили, памятуя в спину, всё ту же, пятую графу.

А ему Борис понравился, особенно, - его затея. И развитие вглубь

Минусович уловил верно, но такое не патентовать следовало, - наоборот, глубоко зарыть, работать краешком, вить понемногу золотые нити и, ради Бога, продолжай попытки в заданном направлении. Резвись, катайся на своей телеге в будущее, но где-нибудь далеко, на задворках цивилизации, потому что глупо жить вне времени и опасно быть пророком в своём отечестве.

Это и втолковывал, как мог, Высоцким аргументировал, Фрейда приплетал не к месту...

Да, с Фрейдом у меня не сложилось... И с другими, такими же... Всё больше понаслышке...

Сошлись после обозначения интересов так:

-  Говори, Боря, что нужно? Записываю.

- Помещение подальше от глаз, лучше на природе, электричество и деньги.

- Деньги в каких пределах?

- От десяти тыщ баксов и выше.

- Как высоко?

- Не знаю. Может быть до ста. Не сразу, разумеется.

- Аппетит наш не велик. Это всё?

- И никаких обязательств. Я не практик, я учёный.

- Вот тут ты и наследил бы, - решил он по поводу денег, но внушать не стал, - принимается. Едем в Столбуново.

- Оп?! - скакнули сросшиеся брови Бориса. Тот ещё стипль-чез по голому черепу.

- У меня там тихая гавань. Всё, что просишь, - подальше от глаз, электричество, сад, река, домработница Галя.

     Присмотрись, кстати, она забавная.

- А деньги?

- Разграничим, что важнее, - деньги или результат?

- Результата без денег не будет.

- Но и денег без быстрого результата...

- Оргтехника новейшая нужна, желательно японская. Вот тебе перечень.

- И каков продукт на выходе?

- На сей день сквозная информация обо всём, обо всех и чуть вперёд. Дальше - больше.

- Чуть вперёд интересует.

- Конкретно, что желаешь?

- Скажем, комбинация цифр в лотерее.

- Без проблем. А зачем?

- Для решения твоих проблем. Составишь список, смету - будут деньги, - только подмётки на ходу рвать не надо, - Минусович был убедителен. И убедил.

И получил в руки золотую пряжу, и осторожно плёл, по ниточке, за год восстановив быт, капитал, имя. Главное, - определил себе, - ограничить сферу, не рвать под уздцы и не гнать волну. Сидеть тихо в офисе, приторговывать информацией, и никаких визитов в казино или на бега, никаких заигрываний с судьбой, -собственный скальп дороже. Снял в «Интуристе» на проспекте Мира два прозрачных кубика, отгородился от суеты московской кондиционером и жалюзи, скромно обставился, поработал в Интернете и с телефонным справочником, пощупал вымя шоу-бизнеса и спортивных лотерей. Тщательно отобрал клиентуру и затих. Продуманно ленился, не активничал, не лез в глаза, не мельтешил в тусовках. И пожалуйста, - даже по московским жёстким меркам, презирающим провинциалов, стал успешным и востребованным. Деньги потекли мелкой речкой, образовав небольшое, но надёжно наполняющиеся водохранилище.

А на вопрос Веры, чем мы тут деньги зарабатываем? - заданный не сразу и как бы невзначай...

- Тем, что нам их предлагают, а мы, в зависимости от обстоятельств, берём или отказываемся.

- Чаще берём?

- В зависимости от обстоятельств.

Больше вопросов в эту тему не было...

Ловко обошёл... Ловко... Ма-ма, ма...

Проспала мама «Поле чудес»... Ладно. Что там? «Кто хочет стать миллионером?» А кто не хочет?

Куда я ехал? В Столбуново? Кажется...

...В последней перед Столбуново низине «Тайота» поюзила в лужах, но справилась.

БМВ, кстати, могла бы и увязнуть...

Взяла крутой бугор и вдоль реки напрямую проскочила к дому.

На выправленном крыльце под навесом, как ждали, - сидели, обнявшись, Борис и бывшая пастушка Галка. Лица были покойны и трогательны. Старик Дадон от радости упал в обморок, только вентилятор короткого хвоста изображал его собачью преданность.

-  С вас можно образа писать, - без приветствий констатировал

Минусович, - провизия в багажнике, - займись, Галочка. Что за спешка, Боря? Что стряслось? - и пошёл в дом, прогибаясь в дверном проёме.

- Помнишь ленинское, - «Сегодня - рано, послезавтра будет поздно, завтра начинать»? - ещё ниже склонился верзила, но задел таки косяк и обронил, как всегда, непечатное.

- Ленина помню. Был такой, завещавший нам всё это громадное компаскудство. А что, грядёт внеочередная революция? Кого на трон?

- Они начнут послезавтра и прогорят. За три дня, не больше, но наворотить могут... Заходи в горницу, отужинаем.

- Кто они? Ты о чём?

- Хунта, - как-то бесцветно просветил Борис, - ЦК, КГБ, военные. Тебе поимённо? Могу поимённо. Послезавтра выползут, нах... Горбачёва сбросят. Покуражатся, помельтешат и всё нах... проиграют. Тёзку моего на царствие обстоятельства выпихнут, а он нерадив, твердолоб и пьёт беспробудно. Большие перемены грядут. Отсиди на рыбалке неделю, - будут танки и будут жертвы. Не много, но будут, - басил он, украшая текст увесистыми связками.

- Это ты в своей Программе наковырял?

- Это мне сорока на хвосте принесла.

- Боря, мы с тобой условились, - в криминал, в политику - ни под каким видом. Я не хочу оплачивать собственную смерть на Лубянке под пытками и вашу, кстати. Эти ведь ни перед чем не остановятся.

- Они проиграют...

- Придут другие и будут играть по тем же правилам. Сам же нагадал идиота и пьянь вселенскую. Россия, она иначе не может, не умеет. Всё через путч, через кровь и предательство.

И потом, ты слово давал. Шоу - бизнес наша сфера, спорт, лотереи - так?

- Денежки, денежки! Тебе самому не интересно, чем всё обернётся, как жить будем?

- Обернётся, к сожалению, всё тем же. Раньше, позже - другой вопрос. А денежки, пока, в основном, к тебе уходят на бега по заколдованному кругу. Ужинайте меня, сегодня же возвращаюсь, - и впервые непроизвольно подумал о Вере, - она-то уж точно не усидит, влезет в эту кашу.

И ночной вязкой дорогой назад он думал о ней. И три дня, которые потрясали страну, пока носились на её «копейке» и таскали горячее на баррикады, протискиваясь меж танков, он ещё думал о ней... И ещё год...

Что? Нет, мама, не сплю... Почему не на работе? Какая работа, мама? Я уже три года на пенсии. Что? «Что хочет женщина?». Включить? Я помню...

Он помнил... Что хочет женщина? А что она хочет?

...Веру он нашёл за полчаса до таможни у стойки бара в обществе хорошо упакованной, но, на глаз, не супружеской пары, - слишком отдалённы были черты и годы. - Те же проблемы, - о себе, недоступном, подумал. И о ней.

Молодой, откормленный переменами, ленивый бармен под перевёрнутым грибком светильника, поблескивая полосатой жилеткой и криво пристёгнутой бабочкой, наливал им нечто прозрачно-тягучее, розовое со льдом и изучал картину жизни клейкими глазами, переполненными знанием реальностей.

О цветные витражи бара билась лёгкая музыка, и это был не Моцарт.

- Пассажиры рейса..., - а вот и приглашение к таможне гундосым голосом не во время разбуженной тётки.

- Ну, с Богом, - и пошли, толкая впереди лёгкую поклажу.

- Счастливого пути, - бармен дежурно улыбнулся, качнул головой в сторону таможни, (щас вам там достанется), - и собрал бокалы.

Вера, как всегда, без тени смущения обошла каюту-люкс, оценила антикварные достоинства гигиенических удобств, зазывное убранство широкого семейного ложа, и деловито размещала в шкафу своё интимное, рядом с его нательным.

Просил, - получай полной мерой, рассказывала её лёгкая ухмылка и обещали раскрепощённые движения...

Раскрепощённые движения...

Что же ты остановился? Продолжай, развей тему... Интимная сценка в красочных картинках и физиологических подробностях, - такого у тебя ещё не было...

То-то и оно, что не было... И уже не будет...

Минусович, откинувшись в кресле, с угасающим энтузиазмом следил за её полётами, легко обёрнутыми в шёлковый облегающий халатик, признаваясь себе, что сейчас ничего этого не нужно, что потечёт впредь мутный ручеёк торопливых встреч, оттягивающих обещаний, отталкивающих объяснений, истаивающих надежд. Не ей, не Вере, всё это предназначалось, как столько лет ни одной из тех, что были до неё и, наверняка, будут после. Он казнился второпях принятым решением, - 

Может, - подумал...

- Может, переиграем? - точно попала Вера, - уж больно задумчив атаман. В на-бе-жа-а-а-вшую волну-у-у... Тут всё под рукой, - показала, - в рамке иллюминатора полыхало  желанной цивилизацией ночное небо Майами, лениво разгребала атлантическую жару прибрежная полоса пальм и громоздилась на рейде брюхатая «Куин Мария».

- Сядь, Вера, - он взял её холодную ладонь, - объяснимся.

- Пора, - она отстранилась, спокойно устроилась напротив и до печёнок достала хищным кошачьим взглядом, - год недомолвок. А сколько обещано было! Какая реклама!

- Обещанное, положим, выполнено. Вплоть до... - подыскивал он предметное.

- Не передёргивай, мы не об этом.

- А если об этом... Наличие мужа меня бы не остановило, но горячий любовник из холодной Суоми...

Хороший ход, хороший...

- Это тебе твоя проклятая Программа выболтала?

- Это мне сорока на хвосте принесла, - применил он Борино.

- Могла бы прояснить заодно, что муж натоптался в брюхе Чернобыля и, как мужчина, давно не функционирует, что год вьюсь вокруг шефа, как кошка влюблённая, - ноль эмоций, вся его романтика шоу-дивам неоперившимся, что тридцать три бабе и секс надо как-то пристраивать, - выпалила Вера и устало добила, - а горячий финн присутствует, посещает.

Два раза в год. Дня по два. Что, могу собирать шмотки?

- Оставим все, как есть, Вера, - улизнул он, - продолжай. Не забыла, ужинаем у Липистетских? Терпеть их не могу, скулы сводит от сладкого. Я ополоснусь, - и сбежал в ванную, услышав в спину, - «Как есть, меня больше не устраивает».

- Её, видите ли, не устраивает... А кого?...

Кого принесло? Ну, кто ещё там? Заходите, открыто. Мама, ма-моч-ка, про-сы-па-йся... Укол пришёл. Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Проходите, Ксюша. Как там погода? Да, да, дождь, осень...

Ксюш, Ксюш, Ксюша - юбочка из плюша... Чёрт, он даже не помнил толком, как, ради чего или с чьей подачи познакомился с ней. Снял по очередной постусовочной пьянке на даче Аркашки Укупника, это он помнил. Что дальше? Дальше провал. А утром, глядь, - бугрится на расстоянии локтя под одеялом живое тело, сопение издает уютное, почти младенческое. Осторожно полюбопытствовал, с волнением заглянув вовнутрь, и обнаружил вот это всё, всю эту роскошь. Нет, не самый противный вариант, - по такой пьяни и мути вчерашней могло тут оказаться что угодно. Розовое ладное создание, опрокинутое на спину меж укрытых солнцем подушек, купающееся в остатках молодого, свежего сна. Всё на месте, без видимых диспропорций и явных изъянов.

Мягкие линии, упругая, не посвящённая в кормление грудь, сосочки-вишенки - и всё торчком, литые бёдра, крутой волной перетекающие в сдержанную полноту ног, и рыжий лихой уголок, нестриженый, небритый, - как природа положила. Терпеть он этого не мог, - надругательства над естеством, намекающего на род занятий и заинтересованность носительниц. Возбудительный центр и подъемный механизм, как всегда, срабатывали лишь на вольное произрастание под рукой, цветение, колосистость, аромат и влагу тропинок и тенистых аллей.

«Тёмных аллей...»

И вот теперь, - эта прелесть нагишом...

Вопрос «что же было?» постоял изумленно, но быстро отпал, ввиду конкретных улик, оставшихся на простынях. «Э-то-да. Ну, пожилой бонвиван, ты даешь! И что будет? Что было, понятно. Что будет?» - Плюнь, будь что будет, - решили за него разламывающаяся голова, истомленное безудержным сексом тело и метущееся в догадках похмелье, - возраст, кажется, проходной, согласие, судя по всему, обоюдное. Мила, что там, мила.

Остальное, м-м-м-м, перенесем на побудку, - имена, адреса, причины, подробности. И, не прикрыв наготу, поплелся в ванную, болезненно разминая память.

В памяти вдруг замаячило, - подтанцовка, подтанцовка...

Да, была там и подтанцовка. Впрочем, нет, - подтанцовка, как раз, поголовно бритая.

Так, маэстро, что мы имеем итогом? - накинув махровый халат, оставляя мокрые следы на кафеле, производя привычные телодвижения на кухне, - справа в баре «Хеннеси», слева на полке кофе, прямо на плите джезва, - итогом мы имеем головную боль про малознакомую девицу нежного возраста в собственной постели.

И не то, опять не то, не то, в который раз. Ах, этот милый полноватый овал подбородка, грозящий в будущем тяжелой, провисшей челюстью. Ох, этот тёмночерешневый, сочный полуоткрытый ротик с оттопыренной верхней губой, два полированных верхних резца в просвете и лёгкий светлый пушок в ямках, обещающие там же неприкрываемый оскал и жесткую серую щетину. Чуть вздёрнутый, невыразительный, вне пропорций, носик, - единственное, что ей не изменит, если не переусердствует с красными винами. Пухлые, как с полотен Брюллова, пунцовые щёчки, сужающиеся к низкому, покатому лбу, закрытому сейчас густой каштановой копной, обратятся потом вислыми оштукатуренными мешками.

Детское трогательное причмокивание и сопение наберёт силу, перевалит в раскатистый мужичий храп, пускание пузырей и, упаси меня, чего похлеще. Раскрашенные розовым серебром веки сомкнуты, и слава Богу. Не раскрывай тайну взгляда, не надо. Спи. Это только по незрелой юности можно восхищаться отдельными шероховатостями внешнего облика избранницы, подчёркивающими, неповторимую оригинальность обаяния.

Отдалённая перспектива превратит эти милые над губой мушки и тонкие, голубоватые на висках прожилочки в волосатые бородавки и бурые пятна. Щедро расцветут таящиеся до поры прелести, которые невозможно будет компенсировать ни эксклюзивным уходом, ни благородными манерами, ни разносторонним воспитанием. Тем более, что ни то, ни другое здесь не засвечено.

Совершенство, - его и сегодня не изыщешь, а что потом?  Чёрт с ней, с внешностью, дело свычки, - нутро, нутро, - что притаилось там за простодушной, безоблачной синевой глаз? Какие  подарки  изольет  слово?  Вот то-то и оно...

Нет уж, - Вера, Верочка. И ночное небо над Майами...

... Проходите, Ксюша. Что там, дождь? Да, дождь, осень, ничего не поделаешь... Плащ на вешалку, зонтик в угол.

Руки помыли? Что? Да, мама, ухожу, у-хо-жу... - и отвернулся к запотевшему, полному воспоминаниями о несвершившимся окну, - Господи, вся жалкая жизнь тут, в этом проклятом, однокомнатном пенале на двоих с потолком 3.20 и одним окном на ненавистный угол Советской и Коммунистической. Ни семьи, ни детей, ни... А сколько было уготовано! Вся жизнь побоку... Всё не то... Всё не так...

Ночное небо над Майами такое... такое...

Какое, Господи, какое?