(Окончание)

Фрикаделька

Вместе с ростом благосостояния у Анатолия множились странности характера. Вот коротенький пример.
Приезжает Толя за покупками в Москву. В этот раз ему понадобились багетовые рамы для картин, пюпитр, гэдээровские  ползунки для Юли, килограмм микояновской  сырокопченой колбасы (больше килограмма в одни руки не давали) и масло для картин  
Я разработал план поисковой операции на завтра. Жена по случаю приезда друга приготовила пусть и скромную, в меру наших финансовых возможностей, но вкусную еду.  
На первое был суп с мясными фрикадельками, на второе - жареный хек, на третье - компот из сухофруктов.
Пока жена возилась у плиты, Анатолий рассказывал о владимирском житье: о детях, о Людмиле, о реставрации Успенского собора. С ностальгией вспомнил Александровку.
- И все-таки, что ни говори, - признался Анатолий, - я понял окончательно, что полнокровно жить могу исключительно в деревне. Вижу сны: осенние поля, в небе - птичьи стаи, на выгонах - стада коров, печальная свирель мальчишки-пастушка, а откуда-то издалека - пение колхозниц ...       
Я осторожно спросил у Анатолия о судьбе разобранной печи. Он горько отмахнулся:
- Не сложилась печь. Так и не сложилась...Она ведь, как и песня, требует душевной ласки  и любви. А какой к чёрту из меня печник?..   
Жена позвала к столу.
На первое, как я уже сказал, был суп с мясными фрикадельками. Анатолий придвинул к себе тарелку.  Как-то странно посмотрел на фрикадельки. Сначала в своей тарелке, а потом в моей. Мы с женой не придали этому значения.  
Но когда супруга разложила по тарелкам хек, тут Анатолий резко отодвинул стул и встал из-за стола.
- В чем дело, Толя?
- Не обращайте на меня внимания. Пойду на воздух.
Набросил на себя отцовскую лётную тужурку, взял сумку и быстро вышел.
Я бросился за ним.  Анатолий шагал к трамвайной остановке.
Я с трудом догнал его.
- Толя, объяснись, в чем дело.
- Оставь меня, - отмахнулся Анатолий.
- Пока не скажешь, не отстану.
Анатолий остановился.
- А не обидишься?
- Да не обижусь, говори!
- Ну, гляди. Врать я не умею, ты это знаешь. Выскажусь начистоту.
- Да говори же.
- Если к тебе приехал в гости друг... - Он сделал продолжительную паузу и снова повторил. - Если к тебе приехал друг, как ты должен его встретить?
- Со всей душой.
- Тогда ответь мне, почему в твоей тарелке было пять фрикаделек, а в моей - четыре? Я смолчал. Мало ли - жена ошиблась. Но когда дошло до хека и твой кусок чуть не вдвое больше моего, тут уж извини.
Я остолбенел.
- Ты в своем уме?!
-  В своём. Моя Людмила  так не поступила бы. Конечно, это мелочь, скажешь ты.  Но в этой мелочи... - Он махнул рукой. - Да что тут говорить?!
Я взорвался:
- Пусть будут прокляты эти фрикадельки вместе с хеком!
- Не в хеке дело, - философски ответил Анатолий.
Мы долго колесили по микрорайону, кричали, хватали друг друга за грудки.  Я не выдержал, и в первый раз за время нашей дружбы обложил товарища площадной бранью.
Это остудило друга. Он притих.
- Извини, я погорячился. Нервный срыв.
- Понимаю, брат. У творческих натур это случается. Может быть, на время завязать тебе с поэзией?
- Да ты что?! Ну, допустим, с поэзией я на время завяжу. Но как быть с живописью?  Я только-только набираю обороты. Стали поступать заказы. И что теперь - забросить кисти? Зачехлить мольберт? Для меня это подобно смерти.
Домой мы возвратились заполночь.
Чтобы снова не обидеть Анатолия, я приказал жене предоставить другу нашу двуспальную кровать, а нам постелить на раскладушке.        
Как только гость уснул, жена шепотом спросила:
- Расскажи, что случилось.
- Не сейчас. Это серьезный разговор. У Анатолия кризис...

 

Проклятая горящая путевка


Беда пришла внезапно.
Анатолий явился к нам без предупреждения: без письма, без телеграммы, без телефонного звонка.  На нем, как пишут беллетристы, не было лица. Небритый, осунувшийся, бледный. Едва переступив порог, не поздоровавшись, он привалился к вешалке в прихожей, зарылся головой в висевшие плащи и …разрыдался.
Услышав плач, из своей комнаты выбежала испуганная дочка.
- Почему плачет дядя Толя?
Анатолий замолк, утёр мокрое от слез лицо моим плащом.
- Простите, прорвало. Хорошо, что по дороге не случилось. А ты, Наташенька, ступай учить уроки…
Мы провели Анатолия в кухню.
- Кормить меня не нужно. В глотку ничего не лезет. А выпить попрошу. Налейте водки.
Мы так и обмерли.
- Толя, да ведь ты не пьешь.
- Начал.
Мы с женой испуганно переглянулись.
- И давно?
- Уже неделю. Как только Людмила возвратилась из Геленджика.
- Погоди, при чем здесь Геленджик? И что там делала Людмила?
- Что делала?! – Анатолий позеленел. – Я сказал бы, что она там делала, да боюсь, девочка услышит. А ей про это знать не следует.
Тут уж и меня потянуло выпить. Жена не возразила.
Я мигом вынул из загашника бутылку. Плеснул в стаканы.
- Налей мне полный.
-  Ну, тогда и я для равновесия, - поддержал я друга. Жена сделала недовольное лицо, но промолчала.
- За встречу, - я потянулся к Анатолию, чтобы чокнуться. Но Анатолий меня остановил.
- Чокаться не будем.
- Да что мы, на поминках?
- Считай, что на поминках. Пей, давай, - и выпил. Я тоже выпил.
Анатолий молчал.
Я разозлился:
- Да расскажи, в конце концов, в чем дело.
- Не могу.
- Может быть, еще налить? – я покосился на жену. Та опять смолчала.
- Налей, -  согласился Анатолий.
Мы выпили.
Анатолий никак не мог собраться с духом. Даже после третьего стакана.
Мы прикончили бутылку.
Анатолий поднялся. Его качнуло.
- Ложись-ка спать, дружок, - произнесла жена.- А утром всё расскажешь.
Я помог товарищу добраться  до постели.
Всё следующее утро Анатолий продолжал молчать. Жена сказала:
- Пойди, выгуляй его. Авось, заговорит.
Рядом с нашим домом находились Люблинские пруды имени Ленинского комсомола. Мы уселись на берегу, по соседству с пляжем. В этот ранний час здесь было безлюдно. Я был уверен, что уж тут-то, на берегу пруда Анатолий разговорится. Водоем – любимейшее место для поэтов.  
Но Анатолий и здесь молчал. Вдруг начал раздеваться.
- Ты что надумал?! Вода холодная, простынешь.
Меня пронзила дурная мысль: уж не надумал ли Анатолий топиться?
Я вцепился в друга, но тот оттолкнул меня (так же грубо, как тогда, обделенный пятой фрикаделькой).
Я бросился к спасателю. Самому лезть воду мне вовсе не хотелось. А спасателю за это платят деньги.
- Бутылка, - сказал спасатель.
- Стяжатель! Спасение на водах – твоя профессиональная обязанность.
 - Я сказал - бутылка. Причем, не красного, а водки.
Пока мы препирались, Анатолий все глубже погружался в воду.
Промедление было подобно смерти. Я согласился.
Но насколько был разочарован Виктор, когда увидел, как Анатолий уверенно поплыл.  Перевернулся на спину, раскинув руки, и замер.  
Спасатель матюкнулся:
- Ты сначала разберись, хочет ли твой друг топиться, а уж потом меня зови.

Вечером за ужином Анатолия,  наконец, прорвало.
Всё началось с того, что Людмиле в школе предложили горящую путевку.
Людмила ехать не хотела. Оставить двоих детей и мужа? Ни за что!
Но Толя настоял:
- Тебе необходимо отдохнуть и подлечиться. Это первая твоя путевка. С детьми я как-нибудь управлюсь. Поезжай!
И Людмила после мучительных раздумий и терзаний все же согласилась.
Она ежедневно звонила во Владимир, справлялась, что и как. Главное, как дети?
Толя успокаивал жену, говорил, что всё в порядке. Отдыхай и ни о чём не думай. Мы очень ждем тебя. Гостиную я обклеил финскими обоями, сменил  на кухне кран,  поменял сливной бачок.  Приезжай.

Людмила возвратилась. Отдохнувшая, загорелая и подозрительно помолодевшая. Анатолий был счастлив.
В каждой комнате и даже на кухне  стояли розы.
Сели ужинать. Анатолий обратил внимание, что Людмила ела как-то вяло, о чем-то думала, молчала, переводила взгляд на окна. Что она могла в них видеть?..
Едва дождавшись, пока дети лягут спать, Анатолий скрылся в спальне. Загадочно позвал оттуда:
- Люда, я жду тебя…
Людмила мешкала. Наконец, вошла.
 Свет в спальне был погашен.  На тумбочке рядом с розами горела фигурная свеча. Тень от нее металась по гобелену, расшитому серебряной тесьмой: «Дорогая, с  возвращением в семью!».
Анатолий стал торопливо раздеваться, жадно потянулся к Люде. Но она его аккуратно  отстранила.
- Погоди, не раздевайся. Сядь и выслушай меня.
Людмила задула свечу, включила свет.
Анатолий полураздетый, в трусах и майке, растерянно присел на стул.
- Толя, - начала Людмила, - ты не только выслушай меня, но и правильно пойми. Все эти годы я была тебе верна, ты это знаешь. Делила поровну с тобой и кров, и супружеское ложе. Хотя, должна признаться, мне это давалось нелегко. Но подлинной любви к тебе я так и не испытала. И вот в Геленджике я встречаю человека… - Людмила замолчала, нервно сорвала лепесток от розы. -  Да, Артём не силён в поэзии, как ты, никогда не слышал о Плещееве. Но он… - и тут она расплакалась. – Прости меня, но лгать я не умею…
Анатолий посуровел, поднялся, влез в брюки, застегнул ширинку, надел рубашку и медленно покинул спальню. Запёрся в туалете. Сдали нервы.  Он завыл. И чтобы заглушить рыдания, стал дергать за цепочку на только что поставленном сливном  бачке…
В ту же ночь, опасаясь  разбудить детей, осторожно поцеловал их и, точно пьяный, направился к двери.   
Где он пропадал шесть дней, не помнит. Ошивался где-то в Туле в общежитии у какого-то знакомого. Там и запил.
 
- Ах ты Толя-Толя-Анатолий… - вздохнула горестно жена. – Не горюй. Поживешь  у нас, а мы найдем тебе достойную подругу…
- Никаких подруг! Слышать не хочу! Отложим этот разговор на полтора-два года. А, может быть, и на три. Уеду к тётке в Кострому, или вернусь в кишлак под Бухару. А там покажет время.
На рассвете, когда мы еще спали,  Анатолий к нам осторожно постучался.
- У меня созрел серьезный разговор.
- Что опять случилось?
- Вчера вы мне обещали подыскать подругу. Я не спал всю ночь и много размышлял. Ваше предложение остается в силе?
- Но ты ведь объявил трехгодичный мораторий?
- Мораторий отменяется. Ты сегодня едешь на работу?
- Не хочу, но еду (я тогда работал на Центральном телевидении).
- Возьми меня с собой.
- Извини, не понял.
- Ты на телевидении всех знаешь. Так?
- Не всех, но многих.
Анатолий полез в карман, достал записку.
- Я тут списочек составил. Познакомь меня  с Жильцовой, Веденеевой или с  Моргуновой…
- А у тебя губа не дура. Я бы сам не прочь.  Но….
- Что «но»?!
- Они все замужем.
На помощь, как всегда, пришла жена.
- У меня идея! Познакомить Колю с Люсей Щукиной.
- Что еще за Щукина? Тоже с телевидения?  Такой не знаю.
- Вот и познакомишься. Работает на Центральном телевидении стоматологом в здравпункте. Незамужняя. Лимитчица из Самарканда.  Однокомнатная квартира на шоссе Энтузиастов.  Себя содержит в строгости, квартиру - в чистоте.  
- И отличная хозяйка, - добавила жена.
- И кулинарка, - добавил я, -  Плов по-самаркандски, бухарские манты, ферганская самса, шашлык.  Как у тебя с зубами?
- Барахлит передний мост.- Анатолий просунул палец в полость рта. – Видал, шатается?  Вот, полюбуйся.
Я заглянул в Колин зев.
- Ну, брат, у тебя не только верхняя подвеска, всё твое хозяйство требует капитального ремонта.
Анатолий задумался.
- Согласен. Но для начала снимок нужен.
- Рентгеновский?
- Да не рентгеновский, а Щукиной! -  взорвался Анатолий.
- А вот снимка-то и нет. Да ты ее живьем увидишь.

Не откладывая в долгий ящик, звоню Нине Ивановой, главврачу детской поликлиники, нашей давнишней подруге.  Так, мол, и так. Мы твоей Щукиной жениха нашли. Иванова оживилась.
- Не может быть! Он кто?
- Мой закадычный друг.
Нина как-то сразу скисла:
- Скажи, кто твой друг…
- Да погоди ты! Он непьющий, художник и поэт.
- А разве так бывает? – удивилась Нина.
- Опять ты начинаешь!
Я стал расписывать достоинства приятеля.
- Он москвич?
- Он из Владимира.
- Понятно. Мужику нужна московская прописка.
Я сорвался:
- Зато у твоей подруги, наконец, появится законный муж!
Слово за слово, аргумент на контраргумент…  Наконец, мы сговорились. Завтра вечером едем в гости к Щукиной.

Анатолий тщательно побрился, вылил на себя полфлакона моего одеколона «Шипр», постирал и выгладил рубашку. Нацепил мой галстук. Купил цветы.
Едем на шоссе Энтузиастов.
Возле дома Щукиной, я как можно мягче, говорю товарищу:
- Она, конечно, не красавица, не Софи Лорен...
Анатолий насторожился:
- Ну, скажем так, немного тощая…   Хотя, зачем  тебе толстуха?
- Что, совсем худая?
- Я ее не взвешивал.
- Зато, какая у нее самса! - вторгается в наш разговор жена.
- Да погоди ты со своей самсой! - Я поправил Анатолию галстук. – Хотя, самса и вправду вкусная. На курдючном сале и с зирой.

Дверь открыла Люся. В нарядном платье с закрытым воротом. Я тут же догадался: скрывает  острые ключицы.
От хозяйки аппетитно пахло луком, пережаренным на курдючном сале.
Люся бросила цепкий взгляд на Анатолия, покраснела. Тот тоже покраснел. Сунул Щукиной цветы.
- Ой, зачем вы тратились?
- Да какие это траты?
За празднично накрытым  столом уже сидела супружеская пара Ивановых: Нина и Михаил.
Анатолия посадили рядом с Люсей.
Мы принялись за яства. Начали с самсы. За столом зависла тишина. Все были поглащены едой.
- Толя, - подтокнул я друга. – Ты бы что-нибудь сказал хозяйке…
Анатолий потянулся за салфеткой, вытер жирные от сала пальцы.
- Давненько я не ел такой самсы. Вот только перца бы добавить.
- Не увлекайтесь перцем! – воскликнула хозяйка. – Я тоже увлекалась перцем, пока не нажила хроническую язву.  
 При слове «язва»  Анатолий метнул на меня нехороший взгляд.  Я развел руками.    
Разговор не клеился.
Я ушел курить на кухню. Следом – Анатолий.
- Ну, как она тебе? – спрашиваю друга.
Анатолий поморщился:
- Ты был прав, она, конечно, не Софи Лорен.
Я хотел ему ответить, что он тоже не Марчелло Мастрояни. Но, зная вспыльчивость товарища, ограничился расхожей поговоркой:   
- С лица воду не пить.
- Дело не в лице, - согласился Анатолий. - В конце концов, она не виновата, что лицом не вышла. А вот всё остальное,  что пониже -  саксаул.
Я разозлился:
- Тебе любовница нужна или жена? Да ты за ней будешь, как за каменной стеной.
- Вот именно – за каменной. А я хочу живую спину. Я женщину хочу!
- Дурак же ты!
Мы вернулись в комнату.
- Давайте танцевать! - предложила Нина. – Выключаем верхний свет, оставляем только бра. Распределяем пары. Люсю приглашает Анатолий!
Анатолий, на  дистанции протянутой руки, берет Щукину за талию. Нина жмётся к мужу Михаилу. Мне ничего не остаётся, как пригласить жену. Танцевать с собственной женой, в полутьме, с набитым пловом и самсой желудком...
Рядом с нами топчутся   Щукина и Анатолий. Слышу обрывок разговора:
- Вы должны пройти    полную санацию зубов.  Завтра я вас жду в Останкино.

…Пора было прощаться. Мы стали быстро собираться. Толя тоже.
- А ты куда намылился? Ты остаешься.  
- Зачем?
- За тем, что ты поможешь Люсе мыть посуду.   Ты меня понял или нет? – я преградил ему дорогу. Втолкнул в квартиру и перед его носом захлопнул дверь.

Трамвая долго не было. Мы терпеливо ждали. Вдруг из темноты появился  Анатолий.   
 - Посуду я перемыл.
 Он так торопился, что даже не снял передник.
Я с тоской посмотрел на друга.
- Вернись сейчас же и отдай женщине ее фартук.
Тут подкатил трамвай. Анатолий первым ухватился за поручни вагона.


Завтракали молча. Возвращаться ко вчерашнему визиту к Щукиной  не было ни желания, ни сил.  
И тут жену снова осеняет. Её идея кажется нам продуктивной.
Сценарий замысла таков: я с Анатолием  отправляюсь  к Нине в поликлинику.  По уговору с ней мы исполняем роли представителей райздрава. Пришли проверить готовность коллектива поликлиники к районной профсоюзной конференции.
Сказано – сделано. В означенное время приезжаем, проходим в кабинет главного врача. Намечаем список  участниц «смотрин».
Приоритет в отборе кадров, естественно,  отдается Анатолию. Он выставляет жесткие условия:
- женщина должна быть незамужней или разведенной, но только не вдовой. Из суеверия.
- наличие детей – не больше одного ребенка. Но предпочтение - бездетным женщинам.
- возраст: не моложе тридцати восьми – сорока семи лет.
Я срываюсь:
- Зачем тебе предпенсионый возраст?!
- Не предпенсионый, а бальзаковский, - поправляет Анатолий. – И еще, я предпочитаю полных женщин.
Нина искренне растеряна.
- Даже не знаю, кого и предложить…  Остается только Клавдия Васильевна, наша кастелянша.
- Должность роли не играет, - замечает Анатолий.  
- Грамотная, активистка профсоюзного бюро, - продолжает Нина. – Двенадцать лет в разводе. За собой следит. Квартира небольшая, но уютная.  В северном Измайлове. Рядом лесопарковая зона, воздух. Дочь с семьей живет в Алтуфьево. Зять тоже положительный –  непьющий. Начальник смены на хладокомбинате.
- Вас послушать, - усмехнулся Анатолий, - так в Москве одни непьющие. А на улицах – сплошная пьянь. Даже в Пушкинском музее, захожу в буфет, мужики из-под стола водяру разливают.
- Не знаю, в Пушкинском музее не была, - сознается Нина. -  Ну, так что, я вызываю Клавдию Васильевну?
- Вызывай.
Нина включает селекторную связь:
- Надюша, пригласи, пожалуйста, Клавдию Васильевну.
- Одну минуту, Ниночка Семёновна, - отвечает секретарша.
Анатолий поглубже усаживается в кресло, закрывается свежим номером газеты «Правда».
-  Ты беседуй, а я  со стороны понаблюдаю.  
- Ну, ты и наглец! Кто ищет спутницу? Ты или я?!
В кабинет заглядывает пожилая женщина. Улыбчивое доброе лицо.  Полная, как раз во вкусе Анатолия.
- Вызывали, Ниночка Семёновна?
- Проходите, Клавочка, садитесь. Вот тут товарищи из райздрава. Интересуются подготовкой  к профсоюзной конференции.
Кастелянша  направилась к столу. Анатолий зашелестел газетой.
 Клавдия Васильевна присела, принялась докладывать:
- К конференции коллектив готов. Как врачи, так и средний медицинский персонал. Наметили двух выступающих.  Вы фамилии запишете? Я продиктую.
Анатолий из-за газеты:
- Не трудитесь, мы запомним.
- В четверг заслушали профоргов из травматологии, педиатров и груднячков…
- Спасибо, Клавочка, - прервала Нина. - Вы свободны.
Клавдия Васильевна поднялась и медленно направилась к двери.  Остановилась.
- Вы, товарищи,  меня простите. Хочу вас попросить об одолжении - выделить путевку в санаторий. Артрит, в коленях ломит, спасу нет.  Заодно и астму подлечу.  Тридцать лет, как  в поликлинике работаю, а в санатории ни разу не была… Помогите, милые…
- Обещать не можем, но постараемся помочь.
- Ну, как она? – спрашивает Нина, как только за костеляншей закрылась дверь.
- А что, очень даже милая старушка, - говорю я Анатолию. - В санатории подлечится, и смело можно под венец…
Анатолий насупился. Скомкал «Правду» и швырнул ее на столик.  
- Извините, дорогие, - сказала Нина. – Чем смогла, тем и помогла… А вы решайте сами.

Постельные кульбиты

Анатолий провёл у нас недели три, а то и больше. На меня свалились срочные дела. Нужно было завершать сценарий. Дальнейшие смотрины пришлось передвинуть на неопределенный срок. Толя терпеливо ждал. Писал стихи, бродил с этюдником по соседним улицам и скверам, всматривался в лица москвичей. Закончил пять рассказов, решил писать биографическую повесть.
И вдруг исчез. Не предупредил, не позвонил. Мы обзвонили отделения милиции, больницы. Но всё напрасно.
На следующее утро Анатолий вернулся. Под глазами тёмные круги. На нас не смотрит, отводит виноватый взгляд.
- В чем дело, Анатолий?!
- Выйдем…
Мы спустились вниз, прошли во двор соседней школы.
- Рассказывай.
… Анатолий поведал, что возле ГУМа случайно повстречал ташкентского приятеля Олега. Не виделись сто лет. Оказалось, что Олег стал москвичом, работает в цирке на Цветном бульваре инспектором манежа. Несколько раз женился и, конечно, неудачно. Имеет комнату в общежитии Госцирка  рядом со станцией метро «Спортивная».   
Выслушав рассказ о Щукиной и Клавдии Васильевне, Олег схватился за  голову:
- Ты чего, мужик?! Сдались тебе пенсионерки! – И потащил приятеля в общагу. – Там у нас такой цветник!
Пришли.
- Располагайся, - говорит Олег. - Я сейчас сведу тебя с такой эквилибристкой! Между прочим, незамужней.
Анатолий уперся.
-. На кой мне твоя эквилибристка?
- «На кой, на кой», - передразнил Олег. – Сам поймешь, «на кой». В общем, так. Зовут её Ратмирой. Но это для манежа. А для наших – просто Томка. Покувыркаешься с ней ночь, а там решишь…
На этом самом интересном месте  Анатолий прервал рассказ.
- Ну, а  дальше-то что?  
- Ты когда-нибудь в постели с циркачкой кувыркался?
- Не приходилось. Я далек  от цирка.
- Считай, что повезло тебе.  После третьего кульбита я отпросился в туалет и к Томке  не вернулся…
Анатолий  задрал штанину и показал большой фиолетовый синяк

Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь

Через неделю Анатолий опять исчез. Позвонил на следующий день.
- Не волнуйтесь. Я звоню из Ленинграда. Меня не ждите. Я у Аллы. – И повесил трубку.
               А случилось следующее. Анатолий поехал в Третьяковку на выставку «Древнерусские иконы». Была огромнейшая очередь. Администратор громко объявил:
- Товарищи, сегодня мы сможем пропустить только триста человек. Остальные приходите завтра.
Анатолий стоял в хвосте. Было ясно, что оставаться бесполезно. Он расстроился. И тут к нему подходит дама и, несколько волнуясь, говорит:
- Вы меня простите, и не подумайте дурного. У меня лишний билет, не пришла подруга. Я готова с вами поделиться.
Анатолий опешил.
- Решайтесь.  У меня подходит очередь.
Анатолий внимательно посмотрел на даму. Бог ты мой, да это же она… Та самая, которую  он ищет…  Полная,  но в меру.  Приятное лицо. И всё, что ниже. По возрасту - почти его ровесница и даже чуточку моложе.

Всю первую половину дня они провели в музее. Потом гуляли по Большой Ордынке. И говорили, говорили, говорили…   Вернее, в основном говорила незнакомка. Анатолий, по обыкновению, молчал, краснел и слушал.
Иконопись… Рублёв… Владимир Мономах… Князья Мстислав и Святополк…
- Не лепо ли ны бяшет, братие,  начяти старыми словесы трудных повестий о полку Игореве, Игоря Святославлича!… - продекламировала Алла (так звали незнакомку).
Анатолий продолжил:
- Начатии же ся той песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню…
- Потрясающе! Не отпирайтесь, вы – филолог! Я окончила Ленинградский университет. А вы?
- А я – Ташкентский.
- А сейчас в Москве живете?
- Я из Владимира.
- А в Москву приехали на выставку икон?
- Не совсем… - замялся Анатолий. -  Я в Москве по печальным обстоятельствам.
- Расскажите, если не секрет. Возможно, я смогу помочь вам? У меня легкая рука.
И Анатолий  выложил всё, как духу. Манекенщица Елена, армянин Руслан,  горящая путёвка в Геленджик, инженер Артем, телевизионный стоматолог Щукина, кастелянша Клавдия Васильевна, эквилибристка Томка, у которой на минутку отпросился и сбежал…
Уже начало смеркаться.
Алла с тревогой взглянула на часы.
- Вы меня простите, Анатолий, я опаздываю к поезду.
- Это вы меня простите…
Их взгляды встретились.
- Анатолий, послушайте моего совета. Вы должны немедленно уехать из Москвы. Немедленно! Бросайте к  черту все ваши смотрины. Неужели вы не понимаете, что вы совсем другой. Вы – поэт, романтик,  порядочный и чистый человек.
- Ну что вы, право… - засмущался Анатолий.
- Молчите! Оставить вас в Москве я просто не имею права. Вы здесь погибнете. Я забираю вас на берега Невы. .
- В Ленинград?! Зачем?
- Во-первых, вам необходима смена обстановки. А во-вторых… Я должна вас познакомить с мамой…
- С мамой? Зачем я нужен вашей маме?
- Неужели вы меня не поняли? Вы нужны не маме, вы мне нужны…
- Вам?!
- Молчите. Позвольте же и мне открыться. Я никогда не выходила замуж. Я, как Ассоль из «Алых парусов», всю жизнь ждала своего единственного Грэя. И вот он появился…

В купе они были вдвоем.
Поезд, набирая обороты, все дальше удалялся от столицы.
Анатолий читал Плещеева, рассказывал о Средней Азии, декламировал рубаи Хайяма.
В Бологом экспресс остановился на короткую стоянку.
 - Я должен ненадолго выйти, – извинился Анатолий. - Только вы не беспокойтесь,   я сейчас вернусь.
Анатолий рванулся к тамбуру, спрыгнул на платформу и скрылся в темноте.

Уже объявили отправление, а Анатолий не возвращался.
Поезд тронулся.  
Алла прижалась лбом к холодному стеклу вагонного окна.   
Проходившая мимо проводница обеспокоенно спросила:
- Гражданочка, почему вы плачете? Отстал ваш муж?
- Он сбежал. Скажите, неужели я похожа на циркачку?
Проводница оглядела полную фигуру пассажирки.
- Ну, что вы, милая. Ничуть.  
И тут в тамбуре распахивается дверь и в вагон влетает Анатолий. Запыхавшийся, счастливый.
- Представляешь? Едва успел вскочить в хвостовой вагон! – И протягивает Алле газетный сверток с дымящейся картошкой, посыпанной укропом.

Спустя два месяца Анатолий снова позвонил из Ленинграда.
- Поздравьте. Оформил постоянную прописку. Приезжайте в гости. Жилплощадь позволяет. Две изолированные комнаты, шесть метров кухня.
Но приехать в гости мы не успели. Анатолий и Алла нас опередили. Просили встретить на Ленинградском вокзале. Сказали, что везут большой багаж -   тираж только что выпущенного сборника стихов. Полторы тысячи экземпляров.
Я приехал на вокзал. Стали выгружать увесистые пачки  Толиного творчества.
Я ужаснулся:
- Куда тебе так много?!
Анатолий вытер  пот с лица:
- Решили с Аллой плыть по Волге. На пристанях будем выходить на берег и бесплатно раздавать стихи крестьянам…

Вместо эпилога

Более двадцати лет Анатолий счастливо живет с Аллой в городе на берегах Невы, в Санкт-Петербурге. Иногда звонит нам. Однажды сообщил:
- Вчера бродил по лесу, увидел Плещеева. Лежит, присыпанный листвой, возле пенька.
Я потерял дар речи.
Оказалось, что Анатолий увлекся собиранием коряг и сучьев, которые в его руках принимают облик живых существ: вождей, легендарных полководцев,  известных деятелей науки и искусства, зверей и водоплавающей птицы.
- Приезжайте!

P.S. По просьбе прототипа повести в текст внесено следующее изменение : имя главного героя с "Николай" изменено на "Анатолий"