ТАТКИНЫ ИСТОРИИ

 Глава 1.

ТАНЕЦ ДЛЯ ДВОИХ

Солнечный луч пробился сквозь щель неплотно закрытых штор. Коснулся лица спящей  девушки и разбудил её.

- Молоко! - доносилось с улицы. - Гарачий молоко!

 Захлопали входные двери. Зашаркали, зашлёпали, дробно застучали по лестнице шаги соседей, спешащих раньше других отхватить самый лакомый кусочек творожка или брынзы.

Татка решительно соскочила на пол, раздвинула шторы. Яркий солнечный день весёлым отблеском заполнил комнату. Она подмигнула своему отражению в зеркале «Вот ты и дома. Все будет хорошо».

За дверью ее комнаты громко шептались. Беседующие дамы были несколько глуховаты, и очень старались никого не беспокоить.

- Мадам Брайловская, что вы так звоните? - возмущалась Таткина  бабушка - Что вам так горит?

- Не морочьте голову, Маруся! - огрызалась Софья Ароновна. Бывшая прима Одесского Оперного театра, первая Таткина учительница по вокалу. Колоритная молодящаяся особа, любимица публики и мужчин.

- Такая радость в вашем доме, а вы, как не родная! Мне по большому секрету сообщили...

- Теперь  вы по секрету хотите сообщить  мне? - перебила ее бабушка.

- Мадам  Рено, давайте не будем пререкаться! Мне доложили, что наша девочка вернулась. А это значит, что вечер сегодня выйдет на славу!

Водить секреты в их дворе было бесполезно. Здесь знали все  обо  всех и обо всем.

- Софья Ароновна, оставьте! И что тут тайна? - в сердцах сказала бабушка. -  Не мучайте девочку! Вы же знаете! Она больше никогда не сможет петь, как раньше.

-Что-о-о? - закричала Брайловская. - Всегда есть варианты! Девочка хорошо играет. Могла...

Хорошо - не значит превосходно! Вы в курсе не хуже меня,  она не любит быть второй. - Перебила ее бабушка.

- Маруся, вы мне слова не даете сказать! - не унималась мадам. - А в своей науке? Она первая? Слава Богу, что в Военную академию девочек не принимают.

 - Очевидно первая. Ленинская стипендия - что-то значит. Девочка занимается тем, что любит.

- Колбочки, шмолбочки! Сколько человек было на место? Можете не говорить и не смотреть на меня так. И что, вот это надо было за восемьдесят рублей в месяц стоять в такой очереди? - сокрушалась Софья Ароновна.

 -  Не понимаю! Как мы упустили? И где эта спастическая дисфония взялась? Такой талант! Такой редкий голос. На двадцать сопрано приходится один, два контральто. И здрасте вам какая-то химия с кримина... Кри... Э-э-э, слушайте! Как это слово звучит?

- Мадам Брайловская!  Это слово звучит кри-ми-на-лис-ти-ка. И вообще. Что вы причитаете, как над покойником! Девочка жива, здорова.

Маруся! - сгорая от любопытства, Софья Ароновна взглядом подстегивала ее говорить быстрее, - Не тяните кота за хвост! Солнышко приехала в гости, или как?

- Или как! С сентября продолжит занятия здесь  в Университете.

Брайловская от радости заверещала, как ребенок, которому принесли долгожданный подарок.

 Софья Ароновна! Что за эмоции? - шумела бабушка, - Вы мне девочку разбудите. И скажите, что  это за мансы, ходить в гости по утрам!?

 - Ой! Я вас умоляю! - обиженно сказала мадам. И «тихо» хлопнув дверью, с гордо поднятой головой удалилась, бросив под занавес. - Ей Богу Маруся! Я прямо не знаю, что с вами делать!?

Татка вышла во двор. Их дворик - маленькое княжество отдельного государства   Одесса в большой стране СССР.  Перевернутая, не радостная улыбка входной арки с вечно разбитой лампочкой и гроздями потешных почтовых ящиков по бокам короткого туннеля. Внутренний  дворик, наполненный привычными ароматами жареного лука, чеснока и рыбы. Веревки с бельем. Лестницы, балконы и стены  двухэтажного здания, утопающие в зарослях плюща и винограда. Ветвистая старая акация. Вроде бы ничего особенного.   Но для домочадцев он был единственным, родным, неповторимым.

Сегодня девятое мая 1977года.  Каждый год в День победы в их дворе устраивались гуляния. Приготовления к празднику шли полным ходом. Мужчины наводили порядок, проверяли праздничную иллюминацию. Женщины   колдовали у плит. Ветераны оживленно обсуждали маршрут сегодняшнего шествия. К одиннадцати часам им нужно прибыть в парк к памятнику Шевченко. Затем по переулку Суворова и дальше по улице Канатной, Карла Либкнехта, Ленина и Дерибасовской они пройдут через живой коридор к улице Советской Армии, где будет грандиозный митинг и, наверное, шикарный концерт.

 Одесса дышала всей своей городской поверхностью. Земля наполнилась весенним светом, медовым запахом цветов. Бежево-серые улицы испачканные зелеными кляксами крон каштанов и акаций пестрели флагами, шарами и транспарантами.  В сквериках играли духовые оркестры. Праздничная суматоха, шум и гам навевали хорошее настроение.

Алексей уже четверть часа наблюдал за незнакомой девушкой. Он заметил ее еще на аллее Славы. Она шла, едва касаясь каблучками земли. Ярко желтое платье в крупный черный горох удивительно подходило ей. Длинные, рыжие, нет, скорее медного цвета волосы, пышными волнами обрамляли овальное, красивое личико и огненной рекой струились по спине.  Незнакомка дарила окружающим цветы и свою солнечную улыбку. Алексею хватило одного взгляда на эту девушку, чтобы понять, что он, наконец, нашел ту, которую так долго искал.

Духовой оркестр играл мелодии военных лет. Ветерок, льющийся вместе с солнечным светом наполняя легкие, кружил голову. Кто-то легко коснулся Таткиного плеча.

- Разрешите вас пригласить. - Произнес приятный баритон.

Она повернула голову. Перед ней стоял высокий, широкоплечий мужчина в форме десантника. 

- Извините.

Старший лейтенант мотнул головой, словно выходя из оцепенения. Девушка удивленно подняла бровь.

- Нет, нет. Вы не подумайте... - сказал он. -  Просто я не мог себе представить, что бывают глаза такого цвета. Они у вас изумрудные.

Оркестр играл «Офицерский вальс».

- Меня зовут Алексей. Разрешите пригласить вас на вальс.

Несколько секунд они стояли неподвижно, глядя, в глаза друг друга.  Девушка улыбнулась, - Я Аннета, -  и шагнула навстречу судьбе.

Ночь коротка.

Спят облака,

И лежит у меня на ладони

Незнакомая Ваша рука.

            Эти двое, кружась, и паря, где-то далеко в своих мечтах, не замечали, что танцуют только они. Не видели одобрительных взглядов и слез на глазах ветеранов.

Потом они бродили по  тенистым аллеям парка, по пляжу Ланжерона, по улицам старого города. Разговаривали, как два старых друга, встретившихся после долгой разлуки. Алексей не мог понять, почему ему, не слишком разговорчивому от природы, так легко с этой незнакомой девушкой.

День клонился к закату. Они, держась за руки, стояли у ворот Таткиного дома.

- Алеша, нам пора прощаться. Меня ждут дома.

- Знаешь, я завтра уезжаю. - Улыбка сошла с его лица, - Отпуск кончился. Мне пора возвращаться в дивизию.

Он поднес ее руки к губам и прошептал:

- Мне не хочется расставаться с тобой.

Татке показалось, что земля уходит из-под ног. Значит все? Завтра она  его уже не увидит?

- Алеша - это завтра, а сегодня...

Ей не дала договорить компания хохочущих молодых людей,   выскочивших из ее двора. Верховодили этой шумной толпой Зося и Майка - Таткины подруги.

- Опа! Какие люди! - Зося от удивления и восхищения присвистнула. - И под какой охраной.

Друзья шумной гурьбой, таща за собой совершенно не сопротивляющегося Алексея, ввалились во двор. Праздничное застолье было в полном разгаре.

- Товарищи! - верещала Зося, пытаясь перекричать веселящуюся публику - Жизнь становится интересней! У нас во дворе появились военные! Разрешите представить Таткину охрану.

- Не, ну вы видели? Что твориться? Все ее ждут, волнуются. А она? Я вас спрашиваю? - в шутку сердито говорила Брайловская, - первый день дома и такого гусара отхватила.

- Вся в меня! - гордо сказал дед Фема. -  Ну-ка, ну-ка, молодой человек, прошу к столу.

Бабушка Маруся с интересом присматривалась к Алексею. Загорелый, ладный с мужественным лицом и ясными глазами.  Молодой человек ей нравился и даже внушал доверие. « Слава Богу, не какой-то там тщедушный волосатик-невростеник» - думала она.

Вместе с сумерками набежали тучи. Начал накрапывать дождь. Соседи потихоньку стали расходиться по домам. Алексей был благодарен Таткиным друзьям за то, что не дали этому вечеру та грустно закончиться.

Татка замешкалась на кухне. Из комнаты послышались робкие  звуки мелодии вальса, не совсем умело извлекаемые из ее рояля. Она подошла к инструменту, присела на краешек табуретки рядом с Алексеем.

- Алеша, это играется немного не так.

- Ты мне поиграешь?

Татка улыбнулась. Чарующие звуки  вальса Шопена заполнили комнату. Алексей смотрел на девушку. Она была какая-то игрушечно хрупкая, эфирная. Тонкое трепетное чувство нежности к ее восторженной чистоте, светившейся во взгляде необычных глаз, слышавшейся в голосе, переполняло его. Только сейчас он до конца осознал, что влюблен по уши в этого милого рыжего ангелочка.

Алексей сидел на диване и рассматривал фотографии из семейного альбома. Ему хотелось знать о ней как можно больше. В комнате стало прохладно. Девушка укуталась в плед и  села рядом. Монотонно тикали настенные часы. По окнам барабанил дождь. День, проведенный на воздухе, немного выпитого шампанского - сделали свое дело. Она задремала.

Алексей боялся пошевелиться. Нестерпимое желание поцеловать девушку боролось со страхом спугнуть ее доверие и то удивительное внутреннее состояние, которое охватило его.

Раскат грома разбудил Татку. Она пошевелилась, попыталась освободиться из  кольца обнимающих рук. Но Алексей еще крепче прижал ее к себе.

- Алеша. - прошептала Татка. - Тебе пора уходить.

Взявшись за руки, они стояли на перроне. Алексей говорил какие-то бессвязные, но очень важные для себя слова. Они лились откуда-то из глубины души, не подчиняясь никаким законам логики, здравого смысла и прочей ерунде, которая мешает человеку быть самим собой и говорить то, что он чувствует.

- Таточка, я так рад нашей встрече. Что-то удивительное происходит со мной. У меня словно открылось что-то внутри, такое теплое, радостное. И ты - такая милая, родная, самая лучшая на свете. Я не могу и не хочу так расстаться с тобой. Ты выйдешь за меня замуж?

Татка опешила.

 - Алешенька, ты постой тут, я только сбегаю за паспортом.

- Ты меня будешь ждать?

Раздался свисток. Состав содрогнулся. Татка прижалась к Алексею. Мужчина крепко обнял ее и поцеловал.

- Я не буду с тобой разговаривать! - смутившись, сказала она.

- Конечно, не будешь.

Проводница поторапливала Алексея. Состав отправлялся.

- Ты будешь писать мне! - крикнул он уже из вагона уходящего поезда.

(продолжение следует)