повесть  пламенных  лет

1.  коллектив, охваченный общим стремлением к празднику.                                                                                                               

Кто сказал, что евреи не могут работать физически?

Покажите мне того типа. Я покажу ему своих хлопчиков и все слова лягут рядом с их обладателем. Среди них, правда, никаких евреев нет в помине, но общее руководство и вдохновляющий пример, как в социальную революцию 17-го, - были бы неорганизованные массы, а направляющий иудей тут же подскочит. И массы пойдут крушить. Потом свалят на жидомассонский заговор, - пойди, разберись...

А раз могут, что мы не раз доказывали живой историей, то давайте активно использовать это в быту, приумножать и применять на благо. Хватит уже ждать милостей как при родах. Взять их наша задача и неосуществимая мечта жизни. Вот вам близкие к жизни факты.                                                                                               

Действующие лица (про лица, это мягко сказано): по алфавиту и согласно общему списку, -  Амеля, Вовик, Голуб, Ерш,  Кай  и  Гирш. Гирш немного не по алфавиту, зато бугор, за которым долина в цветах и вы ими еще насладитесь.

Служебных характеристик приводить не стоит, чтобы избежать кривотолков и потока напрасной крови. Однако ж, кое-что из физиологических параметров и биографических данных почтенной публике сообщить необходимо. Может же возникнуть ложное представление, что я работал на арене цирка с дресси-рованными бабочками-капустницами, бегунами - тараканами и прочей мелочью. Нет, господа, там были довольно таки махаоны. По части помахать там хватало. Следите.                         

Амеля. В смысле параметров, таки да, - именно пара метров живого хохлатского тела плюс семь пудов малоподвижного весу, плюс высшее образование в архитектуре и живой круг интересов вокруг выпить горилки и закусить салом. Имеет темное прошлое, так как армейская служба прошла вдали от родины, в боях за независимость враждующих племён Эфиопии. На чьей стороне и кому независимости не знает до сих пор, забыли сообщить. Зато серые дети освободившейся страны в недоумении, где их папа и откуда такой пепельный цвет лица. Черные мамы от сложных вопросов безмолвно устремляют лакированные глаза к северу и там тоскуют. Что касается принципов, так это очень. Чуть что, сразу в портрет. Причем, не зверь. Назавтра вежливо попросит прощения и даже прослезится вместе с усопшим. Но портрет придется реставрировать суровыми нитками и заговорами девушек в койко-месте. Идём дальше.

Это Голуб. Он же Вася. Тут весу поменьше, зато везде был, все слышал и все это видел, и исключительно в гробу. Лично мне не известно про Рым, но Крым и Кавказ он пропахал, как на тракторе, от сахарных вершин Ай Петри до институток, беззаботно валяющих свои тела на горячих камнях Черного моря. Выпить Голуб не любит, что отрицательно действует на коллектив и нервирует товарищей, не успевающих за ним к столу. Профессию имеет замечательную, попи... Короче, поговорить. Темы ничем, кроме послеобеденного сна, не ограни-ченны, потому что, я ж говорю, - все видел, везде был, даже внутри и оттуда. Характер веселый. После третьей обязательно  напрудит  вам  в  рояль.

Ниже по списку, - Вовик. Тут трудно сказать что-то про вес и рост, поскольку мы с вами имеем басовую струну, обернутую в мужское.  Вовик поднимает, как японский кран Като, тянет воз, как говнодав Кировец, везет на себе, как быковатый Белаз, и при этом проникает в игольное ухо, не задевая шершавых стенок стали. А что вы хотите от человека, лично запускавшего с Байконура в космос те болванки с собаками, мухами дрозофилами и Валей Терешковой, еще не освоенной космонавтом Николаевым и широкой общественностью? В цирк его не взяли по причине полного отсутствия на лице какой либо эмоции и неумения вопить, в конце программы, - Опа!

Тем более, - Алле оп! Вот и пашет за троих. Кто-то в коллективе должен пахать, вот он и пашет. Надо добавить, (надо добавить, это не то, что вы подумали) что Вовик появился в коллективе не сразу. Не стоял, как говорится, у истоков струи. Иначе, кто бы согласился тянуть лямку с этой могучей кучкой подгнившей интеллигенции.

Ерша я пригласил, потому что он знает закон Ома, правило буравчика и не пьёт вообще. Ничего. Кроме спиртного, или близкого к нему по цвету, запаху и разъедающему душу содержанию. На пыльных тропинках Байконура есть и его следы, но больше на тропе у дома, где обнаруживается что-либо женское, пусть самое завалящие. Женщины жалеют Ерша за худобу, малый рост и внутренний мир, полный слёз и раскаяний. Они открывают ему дверь, доверяют хозяйство, отдают в ремонт электричество и вьют из него верёвки, по которым он спускается потом с балконов, перебегая к другим, более душевным и материально обеспеченным. Знания основополагающих законов физики и жизни ставит Ерша на ступень выше, что нервирует товарищей по труду и капиталу. Зато с похмелья он добрый, чего не просматривается у других.

У Кая, например.

Я уже не говорю за тот буфет или там секретер. Что вы! Кай, - это трехстворчатый  дубовый  антикварный  шкаф  с  мутными  зеркалами. Те же семь пудов весу, но нечеловечески твердых, чугунно литых и интеллектуально напряженных. Еврею Кербелю, если до сих пор жив, давно пора выбить в мраморе эту голову и заменить обосраный голубями монумент на площади Маркса. У Кая такой же высокий лоб, окладистая борода, но он гораздо умнее и сдержанней в политике. Он её просто не замечает. А призрак коммунизма приходит к нему только по утрам после пьянки в виде бугра, зовущего на трудовой подвиг. Монумент с него лучше ваять погрудный, без рук, чтобы не пугать снующий рядом версаль и беременных собак. Пальцы добрых ладоней ровно обрублены в буднях великих строек паровым молотом ПМ-160Бис, во время исполнения этим тонким инструментом на золотом борту пера Паркер дарственной надписи из трех, всем знакомых, букв. С женщинами ведет себя коллективно и мгновенно. Многим до сих пор икается.

Теперь два слова за бугра.

Я взял на себя тяжкий труд руководства артелью пролетариев ума и духа исключительно под давлением атмосферно-ртутного столба, а также желанием обогатить свой внутренний мир приличной выпивкой с лёгкой закуской и добрыми воспоминаниями в обеспеченной старости. Других, стоящих намного дороже, причин не было. Немного про физические кондиции. В принципе, их нет. Они бесследно исчезают на фоне мощного творческого потенциала по организации крупных оздоровительных и банно-прачечных мероприятий, направленных на улучшение отношений с девушками и дальнейшее углубление в них. Легко вхожу в доверие к административно ответственным мужам, базарным каталам и лицам противоположного пола. Выхожу трудно. Считаю до ста тридцати двух и считаю, что для еврея на вверенном посту этого вполне достаточно, потому что это десять бутылок агдама. Дневная норма потребления в коллективе, без учета вечерней, ночной и вчерашней.                                                                                   

На этом список лиц по протоколу закрыт.

Чтоб вы знали, действие происходит в той половине восьмидесятых годов, когда секи и генсеки перестали, наконец, частить из Кремля на лафетах под скучную музыку военных оркестров. Вожди новой формации сделали лёгкий поворот в сторону рынка, где давно уже ничего кроме семечек не продавали. Налегая на перестройку и ускорение, они решили отпугнуть трудящиеся массы, толкающиеся у пивных ларьков в бессмысленных попытках отойти от предыдущего. А язвенник Жора Лигачев тайно готовил российскому народу и аналогичному бюджету большую подлянку всеобщей трезвости от безмерной глупости. Бюджет, хрен с ним, не он, - возрастающие потребности употребления во внутрь позвали нас в гущу народа, к истокам самоусовершенствования и самогоноварения. Отхожий промысел двинулся в обратном историческом направлении, в село. Стройка века ждала своих усталых героев, и они таки явились.

2. подготовка к празднику.

С чего начинают денежное дело практичные люди, в частности, отдельные евреи?

Это ж знает каждый дурак, - с освоения базовых понятий. Что нужно? Стартовый капитал, материально-техническое обеспечение и транспорт. И только после надо найти точку приложения усилий где-нибудь у речки с красивым видом на дымящийся Везувий и легко одетыми гёрлскаутами в изящных позах для вдохновения. Все это, как ни странно, в наличии имелось или тут же нашлось. Стартовый капитал образовался немедленно, - мы сбросились по пятерке. В упорной борьбе за осуществление благородной цели у заветного окошка «Вино - воды, соки - водка» приобрели материально-техническое обеспечение мероприятия, сложили его в авоську и обратили стопы в сторону спиртового завода для прохождения инструктажа у деятельного алкоголика тов. Красова, главного инженера этого же завода, временно завязавшего шнурки.

- Вы все мудилы, - начал работу Красов. Продолжение последовало в непечатных оборотах речи, смысл которой сводился к тому, что все мы мудилы. Тогда я предъявил ему наше материально-техническое. Он обрадовался и сказал, - Ну вы мудилы, кто ж на рыбалку со своей престипомой ходит? - достал из сейфа продукцию завода, оригинально разлитую в пепсикольные бутылочки и добил нас морально:

- Учитесь жить, мудилы.

Инструктаж прошел в обстановке проникновения в суть вопроса, деловой активности и быстрого взаимопонимания, переходящего в душевное родство. Даже Амеля никого не тронул. Потому что уснул. Потому что устал. Потому что пе-ребрал продукции. И не он один. В шикарном кабинете главного инженера, больше напоминавшем будку железнодорожного обходчика, меж лопат и метел спали все.

Утром, осознав и подытожив, что проблема стартового капитала и материально-технического обеспечения снята, мы перешли к следующей, - транспортной. Вопрос, вполне естественно, сложный и мы надолго погрузились в тему, исчерпав все запасы главного инженера Красова. И его завода. Вторая ночь протекла в тех же позах.  Семьи скучали.

На следующий день все решилось. Тов. Красов устал инструктировать, отдал ключи от собственного кабриолета, на условиях нарастающей аренды, и сказал, что все мы мудилы. Представлял агрегат несложно, - Газ-69, «Мустанг», 2 ведущих, мотор-зверь, с полуоборота. С этим и поехали. Но куда? И этот вопрос отпал мгновенно. Усталый инженер, засыпая на рабочем месте, пробормотал:

 - Хиляйте в Дюжино, мудилы, и передайте привет Сан-и-и-и-чу, свекру моему...
- Свекр, это у жены, - подсчитал умный Кай.
- Я и говорю... - больше мы не добились от инженера ни слова.
- День на сборы, - приказал я, - и чтобы у меня ни - ни.
- А ни - ни это по сколько? - робко поинтересовался Амеля.
- Это по бутылке на рыло, - подсчитал умный Кай.
- Общий сбор завтра, здесь. С вещами и на выход.

Народ, вяло стоящий на ногах, подстроился и сказал: 
 - Есть, будем.

Вот так просто и быстро из мелкого, робкого еврея я подрос до администратора, авторитета, бугра и вертухая одновременно.

3. точка приложения усилий.

Описать в красках можно что угодно, только не деревню Дюжино.

Тут не помогут литературно-художественные изыски Саши Пушкина, Юза Алешковского, Гарика Губермана и их объединённой фени.

Это ж надо так лечь на карту области, чтобы попасть на дыру, проеденную хвостатыми еще в двадцатые голодные годы прошлого века. Населенного пункта, где можно жить, практически нет. Есть его, как определил  умный  Кай, незначительные  половые  признаки. Так давайте разберемся.

Деревня Дюжино не имеет цвета по трем важным причинам.                                      Первая. Она три времени года по брови свиней погружена в жижу. И если вы думаете, что это грязь, то вы на верном пути, но это еще не вся истина. Сюда органично вписались: копоть кочегарки, ничего не отапливающей кроме себя самой, но по трубе которой, собственно, и определяют местонахождение деревни; жирная пыль Кулундинской степи, оседающая именно здесь по затейливым, но непознанным пока законам природы и подлости; вонючий навоз, и прочее дерьмо, обильно роняемые унылым скотом на условных улицах, и продукты нечелове-ческой деятельности населения, политически неграмотного в вопросах канализации и утилизации отходов. Все это замешано на дождях, не сходящих с этого места никогда. Как в том Гадюкино.

- Места тута гиблая, болотина, ешкин корень. Старец белый кода цвята делил, пятками в енто место упирался, продавил землицу-то. Опосля и натекло, - пояснял нам Пахом, старожил местный, - в копыта-то. Вот оно, бляха-муха, цвятов-то и не досталося. Эхма... - и просил долить.

Вторая причина - внешний и внутренний облик здешнего населения. Здесь не будем углубляться, зафиксируем, как факт, - люди серы, часто пьяны, всегда угрюмы. Кроме трех девок, которые красны, ядрены, часто пьяны, но всегда веселы и ко всему готовы. О девках - с милой душой, но чуть позже. Кривой Пахом, когда трезвый, - луч света в этом царстве теней и порчи. Все знает, на все свое суждение имеет и в бога не верует, хотя завсегда под крестным знаменем. Но трезвый бывает не часто и не долго, поскольку скверное питье по деревне - река в половодье.

Наконец, третья причина и, должно быть, основная. Остальные восемь месяцев в году здесь зима и Дюжино по крыши занесено бурым снежным настом, окрашенным пластающимся сизым дымом и черным выхлопом самогонных паровых установок. Пахнет в это счастливое время года сносно, но сильно ест глаза и закладывает уши в результате проб и потребления продукта.

Добраться до сего гиблого места можно только на тракторе из районного центра Колдыбань, заправив предварительно тракториста, потому как трезвый не поедет ни в жисть. Это в период весенне-летне-осеннего противостояния природы человеку. Зимой проще. Восемь месяцев никуда ехать не надо. Хлеб, водку, сахар, соль подвозят на санях дохлой лошадью раз в неделю. Пиво - на день милиции и праздник урожая, непонятно чего, какого и чьего. Бытует мнение, что это ананасы. А далее, за Дюжино дорог нет, одни болота, топь и тоска глазу. Флора бедна и чахла.  Фауна кусача и кровососна.  Склизь и глухомань.

Вот куда занесла нас нелегкая страсть к обогащению и полезные советы инженера спиртовой промышленности тов. Красова.

4. автопробегом по бездорожью.

Про мотор, положим, Красов не соврал.  То был зверь,  да  еще какой экзотический! Зафрахтованный агрегат ГАЗ - «Мустанг» был стар, потрепан в боях за внимание женщин, местами изжеван, но не объезжен и норовист.

За руль сел Амеля. У него в недалеком прошлом был автомобиль, он знал ту щель, (он вообще, про все щели знал досконально) куда втыкать ключ зажигания и умел разбирать на запчасти оставшееся после боя агрегата. Свой жигуленок он уже угрохал. И вот как это было летом на даче.

Летом на даче мы решили выпить.  А что еще делать летом на даче, когда все в сборе, речка рядом и магазин вина километров в двадцати, не больше. Коллекция напитков, прихваченная из города и тещина фруктово-ягодная бурдамотина употребились быстро, а душа рвалась к совершенству. Скинулись, послали двух гонцов, - Амелю и Кая. А кого? Мы с Ершом встать уже не могли, а Василий пожалуй мог, но крепко спал. С ними еще сосед навязался, решил, значит, размочить сухость организма, утомленного солнцем и залить горячую перепалку с супругой. Ну и поехали. Амеля, как всегда, за баранкой и скорости переключает, Кай рядом, консультирует и указывает правильное направление в сторону счастья, а сосед сзади ерзает в поту от предвкушения. Туда-то добрались нормально, указатель поворота только снесли и женщина от потрясения прямо на обочине рожать начала. Причем, вовсе не беременная. Ну, спешили.

Там, как водится, пробу сняли, не отходя от прилавка, и назад быстро. Чтоб товарищи в беде и в бою у реки от жажды не спалились.

За ужином Амеля докладывал, сплевывая зубы, - Лефели мы фолго, фак на фамушек тоф наефали, ферефернулифь ф небе фаз фесть, фотом форота фелефные фнесли, фару фтолбоф, уф фотом фо фустам фочкой пофли, а ф феке офрезфели офончафельно. Офухались, - я сифу фзади, Кай за фулем, а фофеда нет фофсе. Сфежал, понофник, и фуфылки фросил. А федь ни офна не фафбилась. Факон фуфыльфрода.  Налифай!

Два мешка деталей, - все что осталось от жигуленка амелиного. Так что, кого еще за руль садить? Да никто и не рвался. Уместились все. Салон просторный, поскольку ничем не ограниченный. Тент военного времени истлел, висел лохмоть-ями и, как потом выяснилось, служил стабилизатором поступательного движения. Поэтому ноги, руки и багаж можно было перевозить вне аппарата. Опять не соврал Красов, - кабриолет. И завелся с полуоборота. До того, правда, весь коллектив крутил кривой стартер в поту и матерках раза по три. А доверие оказал мне. С полуоборота. Изнутри эта самоходка заводиться не желала, а впереди была зима. Это ж идиотизм, шабашить летом. Жара, комары, мухи, дожди и бешеная конкуренция с представителями кавказских гор и азиатских пустынь. Вот и поехали в зиму.

Никуда пока не поехали. Мотор ревел, но мы стояли. Все смотрели на Амелю. Он перекрестился, помянул Бога в сложном сочетании с близкими родственниками, двинул рычаг скоростей. И мы прыгнули. Опять не обманул алкоголик, - мотор мощно толкался и совершал затяжные прыжки наподобие известного австралийского животного. Но не в длину, - в сторону. Причудливо выбирая, при этом, направления.
- Как поедем? - поинтересовался водила.
- Боком, - посоветовал умный Кай, - а как еще?
- А каким?
- Левым, - твердо решил Кай, - в Советском Союзе на дорогах левостороннее движение. А вот в Японии и Англии, наоборот - правостороннее. И в Сингапуре.

Тут Амеля предположил непечатным, в смысле, а не много ли ты, любезный друг, всего знаешь? Кай ответил, несколько усилив правочитание, в смысле, да, дорогой товарищ, знаю кое-что, а что?

Дискуссия перерастала и принимала крутой оборот. Голуб изложил весь свой неудавшийся жизненный опыт, Ерш сваливал всё на закон Ома и пятое правило Лапиталя, я мучительно выбирал, кого уволить первым. А пока все тряслись внутри, так как дверцы кабриолета открывались только снаружи и только через раз.

Гений проката все решил сам и вдруг. Он вдруг перестал совершать полеты, мелко затрясся и рванул, слегка вприпрыжку, в правильном направлении. В Дюжино. Теперь мы скакали по хайвэям российской глубинки как собачьи блохи, - мелко и часто. Вот где таилась скрытая сила истлевшего тента военного времени. Он разлетался крыльями вдоль дороги и не давал аппарату пасть на бок. Встречный поток транспорта, редкие пешеходы с обочин, собаки, львы, олени, орлы и куропатки шарахались в изумлении. Но мы неслись, и уступали нам дорогу...

Вы думаете, что это все? Это далеко не все, господа. Главный инженер обещал нам два ведущих. Их оказалось гораздо больше. Считайте. Одно свое, пятеро временно сидящих внутри и забористый татаро-монгольский мат. Потому что вытащить настырный дредноут из влажных объятий дюжинских ямищ могли лишь эти, помноженные на пот и пердеж, совместные действия.

Но главной достопримечательностью означенного кабриолета была выхлопная труба. Ржавее ее был, да и то в далеком прошлом, только прогнивший царский режим. Режим, как нам сообщили, пал под напором угнетаемых масс, которые не хотели жить по старому. Выхлопная труба «Мустанга» отваливалась исключительно под собственным весом на последней кочке перед въездом в Дюжино.

Аналогии следуют:  там  - ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!!! И съезд Советов.

Тут - концерт на всю деревню и общий сбор народа, который не желал жить по-новому. Собакам нравилось. Они живо откликались, отрывая аборигенов от заслуженной утренней опохмелки, собирая вокруг нас заинтересованную аудиторию.                   

Пьяный Пахом объяснял селянам:
- Вона мудилы притаранились, Башню Стражи ваять будуть.  

5. цели и задачи.

Родственника красовского Сан-и-и-и-ча мы нашли не трудно. Тот же Пахом объяснил: 
 - Это, стало быть, Сан Василич, завхоз нонешний, вона дом кривой. В загуле он, однако, недели три уж. Идитя к дирехтору, вона дом кривой.

Директор совхоза как раз выпивал, но принял радушно: 

 - Опять этот мудило дружков заслал. Че надо, малохольный?

Я вкратце объяснил, че надо. Цель, то есть, нашего визита вежливости в вверенный ему населённый пункт.

Директор, громадный мужик, мягким басом и наружностью похожий на народного артиста Толубеева, сделал хитрый глаз, хлопнул себя по пузу подтяжками, хохотнул ехидно, кратко изложил задание, назвал цену в рублях, вывел на крыльцо и определил постой: 

 - Вона дом кривой, кирпичный,  Дом Культуры называется. На ключи. Кровати в библиотеке и матрасы там же, если крысы не сожрали. Харчеваться в столовой, под запись. Материалы, струмент у завхоза. Все. С Богом. Договор завтра. Пошел, - и снова хохотнул ехидно.
Откопали мы часа за два вход в очаг культуры, открыли с помощью лома замки, - ключи никуда не лезли. Ничего в очаге не было кроме условного, за неимением лампочек, электричества, ржавых кроватей с панцирной сеткой, изглоданных ватных матрасов, в которых грелась молодая поросль крысиной стаи, и черного пианино «Россия» без клавиш, но тонко и художественно исцарапанного хулительным словом. Крысы, поспешно решив, что это временное недоразумение,  нехотя отвалили под пол и на подвесной потолок.

Я выступил перед коллективом с речью на предмет преодоления трудностей переходного периода от беспросветной нищеты к быстрому обогащению знаний жизни. Потом все вышли на свежий воздух, пропитанный парами производства основного продукта, и я изложил первое задание: 
 - Видите забор,  его надо покрасить кузбаслаком. По договору найма.

Ржавый железный забор криво убегал от скотного двора, спускался, пропадал, выныривал из темных ложбин и терялся в мареве заката у линии горизонта. Что от чего он отгораживал, не знал никто. Ни директор, ни жители, даже дед Пахом. Но забор был и требовал ухода, согласно развернутому плану укрепления животноводства и принятых социалистических обязательств.

• - Тысяча две ячеистые секции по три метра каждая, один метр - два рубля. Ячейка 10х10. Срок - месяц, - я стал в позу Наполеона при Ватерлоо и, забыв исторический урок, сделал победный жест в сторону горизонта.
• - По четыре сотни на рыло, - быстро подсчитал умный Кай, - по двадцать бутылок на нос.
• - У меня была подобная история в Крыму, - вспомнил Вася, - в Артеке я красил канаты для гигантских шагов и парашютные стропы для советских космонавтов.
• - Это дело надо обсчитать по теореме Ферма, там что-то про фермы, - задумал Ерш.

Амеля не сказал ничего. Он был с высшим образованием, умел строить эпюры,  но неважно  разбирался  в  ячеистости  деревенских  заборов.
Ужинать пошли в столовую.

- Вона дом кривой, - показал дед Пахом.
И вот они первые радости. Встретили нас с широко распростертыми мордахами три красные девки,  основная примета дюжинской жизнедеятельности, как интимно выяснилось чуть позже. Чтоб накормить, так нет: 
 - А на вас не закладывалось. 

 Да хотя бы закладывалось, - прелая вонь сообщала, что есть тут нельзя, а если заставят, то под бдительным присмотром ветеринаров и ассенизаторов. Зато какие обещания скрывались за непритязательной одеждой и болотными сапогами гражданочек. В рассупоненных ситцевых кофтах молочными поросятами шевелились и повизгивали рябые титьки, ходуном ходили налитые молодым мясцом плечи. Широченные, захватанные жирным, шерстяные юбки не могли скрыть животов, задов и бедер кисти Рубенса. Навозного цвета резину болотников распирала, раздирала неугасимая плоть ляжек и икр. А на всем этом великолепии природы сияли зеленым семафоры глаз, - подходите, будьте любезны! И красным семафоры щек и губищ, - остановитесь, не проходите мимо!

- Галя, Вера, Валя, - представились они с прочувственным реверансом и пообещали прибыть к нам по месту постоя скоро и со всем своим, домашним, произведенным по технологии и стерильно.

И что вы подумали, - глупая деревенская шутка, или тонкий девичий розыгрыш? Глядите-ка,  на столе нашем, из фортепьяно перевернутого сооруженного, - ну, картошечка рассыпчатая, маслицем датая да укропчиком обильно осыпанная в чугунке, на два раза полотенцем обернутом, - это само собой. Капустка белая в кочане засоленная, с морковкой и перчиком, сама хрустит. Маслята сопливые, клюковка морожееная, помидорчики напряженные, от счастья лопнуть готовые, да огурчики, - не городские, интеллектуально проквашенные, вялые, - а, хоть и роста малого да среднего, хреном и листом смородиновым укрепленные, пупырем покрытые, - стоячие. Вот и курочки лапки растопырили, корочкой золотистой потрескивают, - не несешь яйцо в зиму, - полезай на стол. А откуда тут лещ печеный, - болотина вокруг беспросветная, - и Пахом не объяснит. Да и не надо. Ну и вашим городским, - наше сельское, - четверть, от царя-гороха сохраненная, чуть для пробы початая, первачок по особой технологии изготовленный, угольком чищенный, высокоградусный. И давай мы это лирическое отступление от суровых трудовых будней воспринимать натурально с душой и в тело под веселый говорок до последствий. О последствиях трапезы вечерней сообщать в сексуальных подробностях не стану. Все мы люди серьезные, поголовно женатые и не для того сюда прибыли, чтобы за здорово живешь забыть о конечной цели визита. Дался нам забор этот ячеистый.

6. забор пространство разделяющий

Вот и девушки рассказали, - не первые мы об изгородь железную грудью бьемся. Разбились, говорят, об нее, и не единожды, мечты и стремления к счастью в жизни на крупную сумму, согласно калькуляции и договору подряда. Утром и задумались на несвежую голову. А пока хрупкая интеллигенция выдавливала решение из драных матрацев и панцирных сеток, я, по долгу службы, - к завхозу. Вона, дом кривой.

- Опять этот мудила дружков заслал. Че надо, малохольный?

Я подумал, не ошибся ли домом? Но нет, наружность у Сан Василича от директорской отличалась. Гладкий, повсеместно круглый, свекольного цвета индивид в исподнем с широкими руками, узкими глазами и мокрым от сладостей жизни ртом сообщил мне доверительно и хрипло, что кистей, мол, нет, а кузбаслаку осталось полторы бочки, или две, ну три, не больше. Остальные шестнадцать он перегнал по рецепту в продукт высокого качества:
 - Хошь попробовать? Из уважения... 

И намекнул, что ежели я директору доложу,  вообще ничего не получу. А так, - три бочки кузбаслаку, бочка растворителя и деньгами из завхозовской кассы двадцать семь рублей сорок копеек, на приобретение струмента и ветоши. Конфликт весело светился на его довольной роже.

Вот как рассудил бы на моем месте умный еврей:
надо брать, что дают. Больше мы здесь ничего не получим, исходя из наличия материалов, предпосылок к действию и состояния трудовой инициативы в массах. По крайней мере, будет на что заправить кабриолет, чтобы не отходить потом с тяжелыми боями сквозь болота пешими и без проводника. А поскольку на моем месте никого другого, кроме еврея не было - он и взял.

И потек мучительный срок исполнения. 

Через три недели, прервав законный послеобеденный сон, явилась комиссия в составе правления, вставшего, наконец, на твердые ноги, на предмет осмотреть результаты трудов. Поймать, как говорится, промежуточный этап, откорректировать вектор приложения усилий и развести противоречия производи-тельных сил и производственных отношений. Коллектив ударников нестройной шеренгой поплелся за веселой, предвкушающей скандал, администрацией представлять результаты достижений в сфере укрепления животноводства и случки города с деревней. А что, скажите, оставалось делать, предчувствуя финал комедии?

И, главное, зная его заранее.

Первые двадцать секций припорошенного сизым крошевом забора произвели  на  авторитетное  жюри  впечатление  разочаровывающее. Они были ровно и тонко со всех сторон и, что особенно поражало похмельное воображение, внутри ячеек 10х10, покрыты кузбаслаком, согласно ГОСТу, ТУ, СНИПу  и несложным представлениям о прекрасном.

Комиссия загрустила, но продолжала процесс приемки объекта, упорно прокладывая путь в стылые неведомые дали, страдая от несостоявшейся паскудной радости, тошноты синдрома самогонного перевыполнения и естественных препятствий окружающей среды. Забор, превращавшийся на глазах в главную и единственную достопримечательность дюжинских окрестностей, бодро чернел на мутном фоне негативного пейзажа, несгибаемой линией утыкаясь в небесный свод. Земля снова обретала плоскость, оконечность и, возможно, тех трех китов, на которых все это удобно разместилось.

А когда через километр в заборе обнаружилась арка, сооруженная из тех же секций, украшенная жестяными цветами, звездами и венками, добытыми на утлом сельском кладбище, а из арки на комиссию с хлебом, солью и водкой наехали Галя, Вера, Валя, народ остолбенел и прием изделия был окончательно решен в пользу городской интеллигенции. Потому что, повторяю, железный монстр был ровно и тонко со всех сторон и внутри ячеек покрыт черным кузбаслаком, маслянисто отражающим  тусклый  свет  земных  и  небесных  колдыбанских хлябей.

К горизонту правление не пошло. Все напились тут же, под аркой, от и до изумления. Особенно директор и главный бухгалтер. Они поняли, куда уйдут скромные материальные средства совхоза, вырученные за неубранный урожай ананасов, ушедший под снег.

Я представляю, как истомились многочисленные читатели этой правдивой истории, записанной со слов сивой кобылы. Настал черед объяснить почтенной публике секрет успеха и раскрыть тайну фокуса.

Секрет и тайна просты до неприличия, - в коллективе появился Вовик с Байконура, - скромный носитель секретов советских ракетоносителей. На третий день наших моральных мучений от мрачных предчувствий непоправимой беды Ерш, приняв на грудь дневную норму, получил видение, будто идет он по космодрому Байконур по пояс в воде и мечтает, - как же наши советские космонавты, дрозофилы и товарищ Терешкова будут бороздить просторы вселенной из такой сырости. А навстречу ему на подлодке товарищ Королев, начальник всего советского космоса. Ерш, значит, волнуется, - Как же, - говорит, - наши советские космонавты, дрозофилы и товарищ Терешкова будут бороздить... - ну и по фене. А тот ему в аккурат и сообщает, - сократили мы, Ерш, по пьяному делу одну штатную единицу рационализатора и народного умельца. Погорячились. Без него как без рук. Что-то где-то замкнуло, возгорелось и течет. Не поможешь Вовика вернуть? Беда! Но Ерш не дал себя втянуть в космическую авантюру, сделал хилую грудь колесом вовне, - Пойди, - говорит, товарищ Королев, и выпей море! Тут видение распалось, а Ерш проснулся и орет, - Вовика сюда надо! Вовика! Он забор покрасит! Он и не такое  выделывал! 

Запрягли «Мустанга», поскакали в город. Нашли. Сидит под чинарой, пьёт самогоночку. Работы нет, денег нет, - ему плевать.

- На что, - спрашиваем, - живешь?
Вовик, веселый такой:
- Да без проблем, - говорит. - Книгу первопечатную на чердаке обнаружил, занимательная такая книженция под заглавием Толстая Кысь. Поваренная книга оказалась и по домоводству. С нее и живу. Вишь, удавочки по чертежу смастырил, мышек ловлю.
-    На что тебе мышки? - Амеля удивился.

- Как на что? С них удобство и большое в жизни облегчение. И похлебка, и одежа, и детишкам подарочки, и жене забава. Сунешь ей за воротник али меж грудей - орет, заходится! Самогон вон из мышиного помета гнать приноровился, пробуй, угощаю. А с Байконура меня сократили за пере-выполнение плана рационализаторских предложений. Я им насос на космической пульсации соорудил. Вот и пнули за излишнюю инициативу...
И давай мы тут напирать: 
 - На кой хрен тебе мыши,  деньги, мол, в Дюжино на дороге валяются. 

 Он же не знает, что дорог в Дюжино нет в помине, вот мы и соблазняем призраком счастья. Вовик улыбается: 
 - На че мне ваши деньги, у меня и так всего хватает,  угощайтесь!

Пришлось дело соблазнения народного умельца взять в свои жилистые, сноровистые, интеллигентные руки.
-  Толстая Кысь, - замечаю, - не поваренная книга и по домоводству, а как есть Черная. Черный приворот в ней и дурная сила. Дай-ка.

А сам себе думаю, - в любой книжице, что-нибудь зловредное да оты-щется, даже в «Колобке». Послюнявил палец, перевернул от корки один всего листок, а там, как нарочно: «В тех лесах, старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет.» 

 - Ну, - говорю, - будем продолжать или в Дюжино? Смотрю, Вовик самогоночку мышиную от себя отвел и задумался. Ну я ему для усиления эффекта: «Вернется такой назад, а он уж не тот, и глаза не те, и идет не разбирая дороги...» 

-  Хорош, - говорит Вовик, - едем. А то и впрямь угодишь...
Так, под влиянием неоспоримых истин супротив рецептов Толстой Кыси, пал Вовик в объятия нашей артели интеллектуального труда, развернул в Дюжино всю ширь своего природного дарования и кипучую деятельность на благо. Перво-наперво поинтересовался у завхоза: 
  -   Где тут  склад запасных деталей?

- Смешной у вас парень, - пошутил завхоз и ушел перевыполнять план достижений в сельхозобрабатывающей промышленности.

- Склад, - научил я Вовика, - там же, где на Байконуре, в полях, под снегом черным лежит в земле сырой.

Долго излагаю. А Вовик быстро нашел и откопал кузов самосвала, старое мотовило и ржавый электромотор, применил к этому свои навыки, народную сметку, условное электричество, и мы получили агрегат, который сам красил кузбаслаком ровно и тонко и, что самое главное, внутри ячеек 10х10 за счет простого окунания секций в корыто. Сложность состояла только в разборке - сборке и доставке к горизонту, на что был употреблен дед Пахом и его конь Сивый посредством постоянной заправки из той заветной четверти. Вот и все. Процесс обогащения оказался прост и спокойно улегся в срок, оговоренный договором подряда. А деревня Дюжино прославилась на все колдыбанские окрестности, получила дополнительные ассигнования на организацию к историческому объекту экскурсий и попала в книгу рекордов Гиннеса за длину забора и краткость моего изложения.
 Окончание следует - линк:

https://www.andersval.nl/publikatsii/474-proza/povest/866-srubaya-shabashku-okonchanie


                  * * *