Предисловие

1991 год. Моя семья прилетела в Израиль. Теплый апрельский вечер. Я стою на улице Хайфы. Мужчины сносят тюки, привезенные нами, вниз по бесконечной лестнице к дому моей подруги Марины.  Стою в темноте на незнакомой улице незнакомого города незнакомой страны и вдыхаю аромат жасмина. Этот цветок мне тоже незнаком  по прежней жизни. Я, ночь, аромат жасмина и больше ничего. Прошлое кончилось вчера, будущее начнется завтра, а сейчас все, что у меня есть – это обволакивающий аромат незнакомых мне цветов.

   Первое утро. Я с детьми в парке. Рядом на скамейке сидит женщина, она внимательно смотрит на меня и на детей,  и вдруг по-русски спрашивает:

  - Вы давно приехали?

 - Вчера - отвечаю я,  пугаясь сказанному так же, как она пугается услышанному.  Она смотрит на детей, старшему -  недавно  исполнилось четыре года, младшему -  два с половиной. Она смотрит на детей и что-то быстро-быстро говорит успокаивающее.  Но главное между нами уже  сказано, взглядами, после слова «вчера».

Спустя три дня микроавтобус везёт нас в кибуц.  По программе «Первый дом на Родине». Наши тюки грузятся в автобус, вслед за ними – мы. За рулем сидит загорелый кибуцник Гарри, на переднем кресле -  его не менее загорелая жена Яффа.  Двери захлопываются.  Мы едем в горы, возвышающиеся над озером Кинерет.

Первые зарисовки

Вот группа нарядно одетых женщин идет по горной дорожке от кибуца к еврейскому поселению.  Та, что в желтом плаще («польский!», подарок мамы перед отъездом) – это я. А рядом мои подруги: Верочка из Питера и Лена с Камчатки.

Женщины в радостном возбуждении – кибуц помог им устроиться на временную работу в прачечную!  Они одеты в то, что привезли с собой  – элегантное и модное, в то, что удалось «достать» или сшить по лекалам из журнала «Бурда».  

Через восемь часов эти же дамы, испытав на себе «потогонную систему капитализма», понуро тащатся назад.

А спустя неделю сердобольные женщины поселка   подарили прачкам-модницам   два огромных целлофановых мешка   слегка поношенной одежды.  «А свои наряды не выбрасывайте. Приберегите их для Пурима».

***

Шабат, утро. Воет сирена.  По кибуцу мечется в поисках людей молодая особа с двумя малолетними детьми. Но кибуц как будто вымер. Никого вокруг, а сирена продолжает выть.

  Наконец, несчастная влетает в кибуцную столовую.  Вот где все!  Сидят, неторопливо пьют кофе и читают утренние газеты.  Начинается диалог: смесь иврита, английского, жестов, мимики и слез.  Надо вам сказать, что особа эта, (в первой зарисовке на ней был желтый плащ) изучала иврит в Москве и потому выражалась несколько высокопарно.  Примерно так: «Не будут ли господа столь любезны, чтобы объяснить, что за звук мы имеем возможность слышать?»  Вдоволь насмеявшись над столь странной речью, кибуцники начинают обучать  прибывшую из Советского Cоюза женщину двум самым важным в жизни словам: «савланут» (терпение) и «леат- леат» (потихоньку).

Постепенно насмерть перепуганная женщина, прижимающая к груди своих детей, начинает понимать, что сирена воет  вовсе не потому, что началась война, и даже не из-за террориста, проникшего на территорию кибуца.  Это хитроумное изобретение   оповещает, что у кур на птицеферме кончились вода и корм.  Но куры могут жить несколько дней без еды и несколько часов без питья. Поэтому: «савланут» и «леат- леат». Не надо сразу же бежать в курятник, а можно спокойно допить чашечку кофе и дочитать газету.

***

Вечер.  Дети спят. Моя героиня (как удобно писать о себе в третьем лице!) в салоне своего домика пишет письмо своим родителям.  В ванной моется муж подруги Лены.  А в спальне на сохнутовской* кровати дремлет муж Верунчика. Нет, у моей героини нет проблем с нравственностью, но, что еще важнее, у нее нет проблем и с электричеством.  (По договору с кибуцем только у нее одной в сумму оплаты за жилье входят электричество и вода.  Ей повезло. Те, кто приехал позже, за свет платят по счетчику).   За окнами холод, ветер, дождь, обогреватели работают на полную «катушку». В целях экономии было принято решение всем греться в доме с бесплатным электричеством. Лена и Верунчик сидят в салоне,  укутавшись поверх курток в одеяла.

 - О чем ты только пишешь в письмах? – Возмущается Лена. – Я уже  третий месяц пишу маме письмо и не могу никак его закончить. Она с ума там сходит! А напиши ей правду,  она уж точно сляжет!

- Лично я рассказываю в письмах о природе и местных нравах.

- Дай списать! – просит Лена.

- Диктую: « Дорогие мама и папа, как бы я хотела, чтобы вы увидели красоту Кинерета, как в нем отражается луна, оставляя на воде белый длинный хвост …    Вчера я любовалась сосновым лесом, где в подлеске вместо кустов малины и черники растут кактусы. Но не чудо ли! Опунция называется здесь «сабра», и это не маленький кактус в горшочке, а огромный колючий лопух».

- О чем другом я могу им рассказать?! – вдруг кричит моя героиня. - О том, что я четыре месяца считала счастьем убирать в гостинице за эфиопами?!* Но и оттуда меня уволили из-за подонка администратора. О том, что сейчас я убираю трехэтажные виллы, а денег не хватает даже на то, чтобы купить ребенку теплые носки?!  А у ребенка воспаление легких, и с температурой сорок нас из больницы выгнали домой. А потом я занимала у вас деньги на антибиотики и на попутках ехала в город за лекарством. О том…

- Хватит! - перебила Лена. - Знаем.  Диктуй, что дальше мы должны писать с Верунчиком.

- «Милые мои, вы даже не можете себе представить, что наши комнатные цветы - бегония и герань - растут здесь на воле! И цветут почти весь год…»

- «…Седьмого ноября кибуцники устроили коммунистический утренник и заставили нас петь комсомольские песни. Стоило ли ради этого уезжать в Израиль! А мы – несколько «русских семей» – тоже готовим им сюрприз на Новый год с Дедом Морозом и детскими подарками».  Забегая вперед, скажу, что сюрприз нам удался на славу: нас чуть не выгнали из кибуца.

***

Ханука.  Каникулы.  В честь праздника  семья спустилась с гор и по оживленной Хайфе направляется в автобусе к Марине в гости! Пожилая женщина уступает детям место у окна, ласково смотрит на них и вдруг открывает кошелек и дает каждому по десять шекелей!  «Хаг Ханука самеах» (Радостного праздника), – поздравляет женщина и замечает, как лицо молодой матери краснеет от смущения, а на глазах выступают слезы.

- Спасибо, у нас все есть, не надо денег.

      -  Это ханукальные деньги, на Хануку детям принято дарить деньги!

       Пассажиры автобуса пытаются объяснить этой бестолковой «русской», что на Хануку взрослые дарят детям деньги. Пора бы знать хоть какие-то традиции.  Но куда там.  Мамаша хватает детей и выскакивает на остановке.

Так двадцать пять лет назад я выскочила из автобуса из-за чувства неловкости, растерянности и стыда. Но и поныне те же  чувства не позволяют мне вести повествование от первого лица. Мне больно даже описывать эту молодую женщину в нелепом желтом плаще, за которой я спряталась в первых зарисовках. Поэтому я оставлю свою героиню с ее двумя малолетними детьми на остановке. И буду продолжать повествование без нее, как без нее продолжал свой путь автобус в тот праздничный день двадцать пять лет назад.


---------------------------------------------------

• Кибуц Галуёт - воссоединение всех евреев в своем государстве