Преамбула

Слово диссидент пришло в русский язык из 60-х.

В энциклопедии читаем:  dissidens – (несогласный) – человек, отстаивающий взгляды, которые радикально расходятся с принятыми в обществе.
Такие люди были всегда, просто их называли по другому - отщепенцы. Вроде праведники, но небольшого ума - витающие в облаках.

В начале 20 века их записывали в контрреволюционеры, которых ставили к стенке. Потом переименовали во враги народа и стреляли выборочно. Большинство прятали за колючую проволоку и прочищали мозги на тяжелых и нудных работах.  

После смерти Сталина и наступлением «хрущевской оттепели» инакомыслящие нашли в себе мужество выйти из подполья, предлагая свои идеи гуманизма и демократии.

Вот таких людей и обозвали в протоколах и допросах диссидентами, а в народе дураками, а если культурно – не от мира сего.

 Не от мира...

После моего знакомства с этими людьми у меня, как-то само собой, родилась мысль, которую по-привычке зарифмрвал:

 Одно шокирует слегка,

Что людям честным, благородным,

Одна свобода на века –

Свобода быть всегда голодным.

Понятно, что особого открытия в этом нет.  Деньги не были для таких людей целью. На фразу умер в нищете в Интернете откроется не одна сотня фамилий. Только известных всему миру людей не перечислить: Ван-Гог, Франц Шуберт, Оскар Уайльд, Эдгар По, Медео Модильяни…

А уж неизвестных, даже я десяток могу назвать кто не продался.

Да и вообще такие качества как честность и благородство, которыми мы восхищались читая  романы и наших классиков, уже в «развитом социализме»  относили к пережиткам прошлого.

 Если верить классическим произведениям в XVIII-XIX веках, они вроде бы еще присутствовали, но в наши времена такие черты окончательно вышли из моды.

Все чаще людей с такими качествами еще называли „белыми воронами“, а благовидные дела стали вызывать подозрение. Что интересно, что со своим инакомыслием они не подходили ни сторонникам власти, ни революционерам, так как были категорически против насилия. Они были заражены вирусом гуманизма, запущенным когда-то Иисусом Христом.

В период войн и революций таких людей отправляли на передовую, где они чаще всего и гибли. Дальше, в Советской России, процесс освобождения от подозрительных личностей был поставлен на поток. Сначала под корень вырубили „белую кость дворянства“, а потом уже и своих приверженцев не пожалели – тех, кто свою честность  и принципиальность вклинивали в идею всеобщего равенства.За десять лет с середины 20-х до середины 30-х от этих „наивных“ соратников" революционеры тоже освободились. Как это не горько констатировать, но прав был римский поэт Марциал Марк Валерий:

 Порядочный человек всегда простак.

 
Что интересно, люди с обостренным чувством справедливости и врожденной порядочностью, несмотря на постоянное «вытравливание» вновь и вновь откуда-то появлялись. Видимо, нарушить социальный баланс состава общества путем истребления людей определенного типа в отдельно взятом государстве невозможно.

В СССР механизм частичного устранения и поголовного устрашения инакомыслящих до начала 60-х действовал  грубо, но эффективно. В этот период большая часть таких людей свои лучшие качества тщательно скрывали, так как знали:

проявить честность и порядочность – это поставить крест на карьере, подставить под удар своих близких. А еще забыть о спокойной жизни.

Все тогда жили с оглядкой.

 Борцов за правду тогда нам показывали только в кино. Это были рабочие и колхозники, добивавшиеся справедливость в борьбе с нерадивым местным руководством.

Конечно, „правдоискатели из низов тоже иногда свое получали, если вовремя не останавливались. Учитывая твердый принцип карающих органов ВЧК-КГБ:

Лучше 10 человек лишних посадить, чем одного врага народа пропустить.

В политически неблагонадежные попадали и случайные люди. Был известный анекдот советских времен. Он хоть и вымышленный, но очень четко иллюстрирует действительность того времени:

В зону попадает сантехник Вася, получивший 15 лет. Тут же вопросы, как он умудрился такой срок отхватить?

– Да вот вызвали меня в горком систему отопления отрегулировать. Ну, поползал я по чердаку, спустил воздух – система стоит. Спустился в подвал, слил воду – никакого толка. Я им и говорю: – Херня у вас тут - всю систему сверху донизу надо менять к чертовой матери! Ну и все…

Большую головную боль для корректировщиков правильного понимания жизни представляли люди на тот момент значимые и известные. Те, без которых этой самой подгнившей системе невозможно было обойтись.

Это были ученые, писатели, композиторы. Их старались держать в изоляции под неусыпным надзором, проще сказать "пасли", разрешая общаться лишь между собой и подальше от народа, чтобы «инфекционные мысли» не распространяли.

Наибольшую же угрозу несли те, кто были в прослойке между правдоискателями в низах, видящих зло лишь перед своим носом и верхами – зажатыми в тиски знаменитостями.
В большинстве это были творческие люди и интеллектуалы, интуитивно понимающие, что корень зла не внизу, а наверху, в той самой системе, которую, по мнению сантехника Васи, надо было менять полностью. Среди них выделялись писатели, поэты и барды доходчиво объясняющие откуда «ноги растут».

В начале 60-х, когда страх перед репрессиями стал рассеиваться, все громче зазвучали голоса сомневающихся в правильности выбранного курса. К концу этого десятилетия было раскрыто сразу несколько организаций антиправительственной направленности, насчитывающих по несколько десятков человек каждая. В СССР стране победившего социализма это было совершенно новое явление и потому пришлось искать новое определение. Так появилось это новое для уха простого народа слово – диссидент.

Как у властей, так и у народа они вызывали двоякое мнение.

Возьмем как пример еще один анекдот:

 На площади диссидент раздает листовки. люди берут, отходят и обнаруживают, что у них в руках пустые листки. некоторые снова подходят к раздающему листовки.

- Так ведь здесь ничего не написано!

- А чего писать зря? и так все ясно!

 Уголовных статей на подобные деяния не было, а расстрелы без суда ушли в прошлое. Для начала посадили двоих инакомыслящих, что и послужило началом стихийного движения поддержанного из-за рубежа. Движение росло и ширилось.  Выход нашли:
часть за границу – остальных в больницу.

В моей жизни эти люди успели оставить след и заразить меня своими «бациллами». Есть что вспомнить…

Первые контакты

Волею судеб, мне посчастливилось познакомиться с членами этих организаций. Произошло это в городе Луга.

В нем я тогда проживал в  соответствии со своей пропиской. Ну и они были тоже прописаны за  101 километром по решению суда. Личности были незаурядные:

Лев Квачевский - международный мастер по шахматам. Редактор 

Леонид Бородин, писатель, будущий лауреат премии Солженицина.

Ирина Верхотурова, дочь белогвардейского офицера, княгиня.

Валерий Ронкин и Сергей Хахаев – авторы книги «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата».

Например, бывший член „Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа“ Валерий Нагорный. Он рассказал, что их организацию раскрыли в канун празднования 50-летия Великой Октябрьской революции в 1967 году.

Фотоблок к 40-летию создания организации

Тогда даже встал вопрос об отмене крупномасштабных торжеств в „колыбели“ революции Ленинграде. Видимо, следственные органы удивили масштабы организации, ведь в этом союзе оказалось 28 членов и 30 кандидатов!

Однако, после тщательных обысков, не найдя оружия и учитывая, что основной задачей организации было восстановление монархии (по тем временам – сущий бред), все успокоилось. Именно перевод стрелок на элемент шизофрении, позволил многим из членов организации избежать высшей меры.

Руководителям союза Огурцову и Садо дали 15 и 13 лет соответственно, а рядовые члены отделались сроками от 3 до 6 лет лагерей с последующей ссылкой и проживанием на 101 км.

Хотя тогда мне было уже к 30 и к молодым и ранним меня уже было отнести трудно, но встречи с такими не рядовыми гражданами не могли не отразиться на моем мировоззрении и раннем творчестве. Ведь оставленные после учебы в школе и в ВУЗе  незаполненные мозги еще кое-что вмещали.

Позже на тему этих рассказов у меня родилась шутливая песенка диссидента:

 Крамола бьется, в голове,

Как будто поросенок в огороде,

А это значит, - быть беде –

Возьмут, зажарят, или в этом роде.

Ведь могут взять и посадить на цепь,

Еще измажут чем-то неприятным,

Или заставят подмести всю степь,

Сперва туда.  Сперва туда, – потом обратно.

Нацепят ярлычок на ваш жилет,

Чтоб знали все: Он, мол, ослаб умишком,

А могут проще: дать  десяток лет,

Хоть,  слава Богу, отменили вышку.

Как удержать крамолу эту мне?

Чтоб не рванула вдруг куда невольно, –

Пусть перебьется, перебьется в голове,

Хоть голове, хоть голове, конечно больно…

Но началось мое знакомство с  политическим движением шестидесятников чуть раньше.

Тогда я еще был как все - молодой специалист 1974 года выпуска.  Проведя свои детские и юношеские годы в российской глубинке, я был очень далек от мысли, сто «Союз нерушимый» движется не в том направлении. И что идет страна совсем не к той точке горизонта за которой находился коммунальный рай рабочего класса с вывеской «Коммунизм». Возможно, потому меня очень впечатлила встреча в городе имени пролетарского вождя.

В 1975 году я был отправлен на семинар в город Ленина. Меня туда командировали из белорусского города Могилева, где я отрабатывал три года после окончания ВУЗа.

Мои новые друзья и попросили передать привет студенту эстрадно-циркового училища Славику, выходцу из этого белорусского городка. В Могилеве этот Слава был ведущим актером театра миниатюр «Улыбка». В нем же тогда суетился и я – большей частью в эпизодах.

 Слава поступил учиться на редкую профессию шпрехшталмейстера – циркового конферансье. Таких специалистов выпускали 3 человека в год.

Встреча проходила в одной из пивнушек Петроградской стороны. Там мой новый знакомый разоткровенничался, и я впервые услышал про кафе „Сайгон“. Это была забегаловка на углу Невского проспекта и Владимирской улицы – излюбленное место шатающихся личностей и ленинградских студентов.

Там можно было выпить кофе, съесть булочку или бутерброд, а заодно поговорить. Сюда приходили те, кому своя кухня была тесновата, Но чаще всего те, у кого этой самой кухни не было.

В «Сайгоне» часто бывали Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Иннокентий Смоктуновский, молодые поэты, художники и музыканты, например, Борис Гребенщиков и Виктор Цой.

Именно отсюда расходились крылатые фразы Игоря Губермана:

„Не стесняйся алкоголик носа своего,

он со знаменем советским цвета одного“.

„

Вожди дороже нам вдвойне,

когда они уже в стене“.

Вот там-то мой новый знакомый и бывал 2-3 раза в месяц, в назначенные ему дни и часы. Он должен был фиксировать, кто туда приходит и слушать, кто что говорит. А потом письменно отчитываться.

 
– А отказаться не мог? – наивно поинтересовался я.

– Условия были: или сотрудничество, или с учебой ничего не получится, а у нас желающих почти сотня на место.

Потом он, как бы оправдываясь, продолжил:

– Правда, я никого еще не закладывал – отписками ограничиваюсь.

– А сколько бабок на эти два часа выделяют? – уже по-деловому осведомился я.

– Жмоты! Полтора рубля  на рейд. Мини-глотками приходится кофе и время растягивать.

Уже позже я узнал и ставку осведомителей – 80 рублей в месяц и  даже точный день ее выдачи. Про это мне уже позже рассказал часто бывавший в „Сайгоне“ физик-атомщик Юрий Смирнов – тоже весьма незаурядная личность. Он в середине 60-х был арестован КГБ по подозрению в шпионаже.

Работая на атомном ледоколе «Ленин» и зная английский язык, Юрий любил подсесть за столик к иностранцам и пропустить с ними рюмку-другую. Он был очень дружелюбный товарищ. Такая подозрительная общительность вызвала интерес у органов и обошлась ему в 5 лет заключения.

Вот тогда я и понял, что все в нашей размерено-застойной  жизни все не так уж и просто. И второй вывод также был сделан. Он и стал припевом к приведенной выше песенке:

Вокруг шпионы, кругом шпионы,

Поменьше, меньше надо говорить.

Готовят зоны, готовят зоны,

Тут надо знать, с кем,

сколько можно пить (2 раза).

Хочу привести рассказ несостоявшегося „шпиона“ Смирнова о начале его тюремного заключения.

Во время пребывания его в гэбэшной следственной тюрьме Питера, случайно, а хотя, может и нет, он заполучил блатную должность „баландера“. Сам он считал, что это была проверка «на вшивость».

В его обязанность входили раздача хлеба и баланды. То, что с ним приключилось он смог оценить позже, когда узнал тюремную систему.

По полной для фото


Обычно баландер, разрезая буханку хлеба (обычно на двоих), вырезал из середины кусок, который шел за отдельную плату (деньги, курево, чай).

То же самое происходило с разливом баланды. Полную миску наливали тоже с учетом определенной благодарности. Если благодарностей было мало, и баланда оставалась, ее выливали в сортир. Ведь состояние недоедания в камерах – источник дохода баландеров.

Физик атомщик, поднаторевший в делении ядер, четко справлялся с задачей и делил все поровну. При первой же раздаче, когда он подавал в камеру ровно по полбуханки и полные миски баланды, ему начали совать деньги.

Он категорически отказался, как и от папирос, намекнув, что сам не курит и всем не советует. Это вызвало оживление, в камере и послышались возгласы:

– Ну, дурня!!!

– Что это за лохи наши нары занимают?!

 Неожиданно из дальнего угла прозвучал чей-то голос:

 – Кончай базар! Это политический… 

 Согласитесь, довольно яркий пример инакомыслия в одном общем интерьере.

Еще одна значимая встреча с инакомыслящим человеком произошла в середине 80-х в одной из местных библиотек.

Это, как я потом выяснил один из руководителей группы „Демократический союз“ Сергей Хахаев.

Он был арестован еще в 1965 году за написание совместно с Валерием Ронкиным книги-программы

„От диктатуры бюрократии – к диктатуре пролетариата“.

Оба получили по 7 лет и по 3 года ссылки.

 Валерий Ронкин и Сергей Хахаев

Сергей сидел в читальном зале и с большим интересом изучал передовицу газеты „Правда“.

Как любого советского гражданина, читающего в таких изданиях лишь последнюю страницу,  меня это очень заинтересовало:

– И что же можно здесь найти интересного?

– А вот крупного чиновника сняли, интересно…

– Тут же написано, по состоянию здоровья.

– Он здоров как бык, только сделал не то, что требовалось, а может не так.

А вот и еще один по собственному желанию кресло освободил, – здесь тоже ясно, надо было знатного зятька пристроить – вот ниже его назначение.

– Да ну? – искренне удивился я.

– Или вот это: „земледельцы обеспечили всю страну зерном“. А знаете, сколько СССР закупило зерна у Канады?

Честно скажу, меня это сильно потрясло, хотя коммунистическое  вранье для меня новостью не являлась.

Мне тоже захотелось выйти из разряда дураков, заглатывающих информацию о небывалых успехах страны измеряемыми миллионами тон битума и миллиардами километров лавсановых нитей.

 Взял „Советскую Россию“. На передовице прочел забойный лозунг:

„Каждой семье к 2000 году по отдельной квартире“,

и ниже, чуть мельче – введено в строй несколько миллионов квадратных метров жилья.

Тут же поделил эти миллионы на число жителей в СССР и получил 0,7 квадратных метра на человека. Получается, если взять молодую семью из трех человек, то двухкомнатную квартиру 30-32 кв. м. жилой площади им надо ждать 15-17 лет.

А, учитывая административные и ветеранские проценты, расселение ветхого жилья и погорельцев и прочие непредвиденные, получается – 20-25 лет.

Это минимум половина жизни. А ведь до 2000 всего-то 15 лет осталось.

Дурят людей, ой как дурят!

Протестные настроения

Вот так потихоньку мои мозги стали разворачиваться в противоположную от основного вектора сторону. Это уже была чужая цель – мне туда не хотелось.  А советские газеты с победными цифрами – только макулатура. Да еще Брежнев со своей шепелявостью достал «сиски-масиськи (систематически» своими двухчасовыми выступлениями на пленумах. Вешал все народу лапшу на уши.

Решил, что считать и слушать всю эту муру бесполезно – результаты никогда не сойдутся и в сердцах это выразил:

К чему считать в лесу бруснику?

Ведь все равно же не собрать,

И звезд мерцающие блики –

Их с неба тоже не достать.

К чему считать чужие деньги,

Собраний полные тома,

Парадов стройные шеренги

И депутатов без ума?

Себя как помню – все считали,

И тонны стали и удои,

Америку почти догнали,

И тут вот надо же – в „застое“!

Теперь считаем дивиденды

И нижней голоса палаты,

Но вымирают те проценты,

Что напахали нам когда-то.

Еще считаем втихомолку,

Как проживем мы на зарплату,

Подай-ка мне жена двустволку,

Ты брось – не надо, – не поддатый.

Все! Хватит!

Надо вам? – считайте,

Я ж взвел курки на эту лажу.

Меня подальше облетайте,

Предупреждаю – редко мажу!

Но такие места как „Сайгон“, все же были редкостью. Основная масса думающих людей все еще сидела на своих кухоньках, пережевывая свои индивидуальные проблемы, упирающиеся в проблемы существующего строя. Один из моих кухонных собеседников выразил такую мысль: 

Когда я ругаю правительство, – мне сразу становится легче. Что при этом чувствует правительство мне пока неизвестно.

Очень оригинальный индивидуальный подход выглядывая из-за кухонной плиты. Тех, кто мог критиковать в открытую, было не так много, вернее мало.

Но там где я тогда проживал, они встречались, Ведь это был 101 км.

Историческая справка

Впервые цифра 101 была зафиксирована в указах римского императора Октавиана Августа, датируемых 2-м и 4-м годами н.э. В случае освобождения определенная категория рабов не могла стать гражданами Рима: те, кто хотя бы раз был уличен в совершении неблаговидных поступков; они считались „порочными“ людьми. После освобождения эти люди должны были находиться на положении „иностранных подданных“ (реrigrini dediticii) и потому не могли жить ближе, чем за 100 миль от Рима.

Подобная система ограничений мест проживания существовала и в царской России. Это была черта оседлости, применяемая к гражданам по национальному признаку, в основном к евреям или цыганам. И хотя цифра 101 ни в одном из царских указов и советских законов так и не прозвучала, но в сознании народа прочно закрепилась.

Я узнал это позже, а пока мнение народа было таким: поверье: за сотым километром должны жить те, кто мешает всем жить.

На самом деле это были люди, которые не могли принять предлагаемые правила игры, а известный постулат: „Наглость – второе счастье“ – для них вообще был абсолютно неприемлем.

Да, они не хотели жить по негласным законам, бороться за свои убеждения, ноне толкая и не закладывая оппонентов. Хотя, и мог, автоматически записывали в разряд инакомыслящих, и это очень емко выразил подразумевая самого себя Игорь Губерман:

 „В борьбе за народное дело, я был инородное тело“.

Таким «инородцам» везде перекрывалась возможность карьерного роста. В науке у них беззастенчиво крали труды и идеи, в искусстве обвиняли во всех тяжких грехах. Ну никак они не вписывались в «Моральный кодекс строителя коммунизма», хотя с моралью-то у них было все в полном порядке.

Но постоянное давление и изощренные издевательства. продолжался и в 80-х. Я испытал на себе лишь малость того что досталось им. И потому понимал, что не все могли это выдержать:

Развелась, замечаю я, тьма подлецов,

И хапуг, и завистников тоже.

И волнуется сердце, кипит моя кровь,

Когда вижу их наглые рожи.

И уже не одна закоптилась душа

Чернотой, что вокруг они сеют,

Потому и спиваются, водку глуша,

Кто паскудно так жить не умеет.

Сейчас невозможно подсчитать, сколько талантливых и даже гениальных людей сгинуло в этой пучине. Это были  певцы и ученые, режиссеры и спортсмены. Началось почти сразу после революции. Обманувшиеся в своих надеждах честные и порядочные спивались и кончали жизнь самоубийством. Особенно это  видно по поэтам, писателям, музыкантам. Они этот перелом пропускали через себя:
Сергей Есенин и Владимир Маяковский,

Марина Цветаева и Исаак Дунаевский,

Александр Фадеев и Геннадий Шпаликов.

У них отнимали самое главное – возможность самореализации и получения заслуженной оценки их способностей и мастерства. 

(Продолжение следует)