И проволокой колючей обнесён,
Но вход открыт. И кто того достоин,
Тот будет и накормлен, и спасён.
Там нет крестов, не служат там молебен,
Там встретят тебя хлебом и вином,
И верой в то, что Бог один на небе,
И если ты помыслишь об ином,
То знай о том, что там свои каноны,
Плевать там все хотели на молву,
И кровью там написаны законы,
А правила наколоты на лбу…
И если кто-то со своим уставом
В тот монастырь наведаться решит –
По коридору – третья дверь направо,
С трёх до семи. Господь нас разрешит.
Достаточно сказать: «Сезам, откройся!»
Откроет двери поседевший врач,
И коль заходишь – заходи, не бойся!
Ну а выходишь – тут уж, брат, не плач…
Мой монастырь, как будто храм буддийский,
Внутри своя мораль и свой закон,
Здесь даже матерятся по-английски,
И слово здесь поставлено на кон.
Здесь не боятся каторжной работы –
Закалка тела и мятежный дух,
Здесь не в ходу краплёные колоды,
Валюта интеллекта здесь в ходу!..
Ты заходи – встречают по рубахе,
Тебя обнимет ласковый еврей,
А за спиною - лысые монахи
Отсвечивают золотом цепей.
Опустоши сознанья захоронки,
И камни все с души своей сними…
Мой монастырь построен чуть в сторонке –
Направо третья дверь. С трёх до семи…
* * *
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ И СМЕРТИ
Я встретил в коме этот день рождения –
Я умер в десять. Дух мой воспарил…
Когда вернулся, мозг, как наваждение,
Почувствовал, что он здесь не один.
Открыл глаза – в палате белый сумрак,
Седой отец стоит в моих ногах,
Как белый ангел. Поднимает руку,
И молится, как будто всем богам!
Тоже весь в белом. Сразу поседевший,
Впервые в жизни крестится отец,
И, в саван простыни меня одевший,
У изголовья притаился Бес:
«Пойдём со мной»,- зовет меня Лукавый.
«Ты был там и стучался в мою дверь.
Отец твой – врач, и он проворный малый,
Но я проворнее его, поверь!
Пойдём со мной, тут жалкие людишки,
Тебе теперь не место среди них,
Я дверь открыл, но было поздно слишком,
Папаша твой меня опередил!
Теперь ты на границе с этим светом,
Оставь его, пойдём со мной, сынок!
Я пятый день прошу тебя об этом,
Я пятый день лежу у твоих ног!
Как будто пёс, ища любви и взгляда,
Твой верный Цербер возле входа в Ад,
Ты был там и стучался совсем рядом,
Прошу тебя – вернись ко мне назад!»
Я голову поднял. Что было мочи
Я закричал, скорее, - захрипел:
-А выкусить, бесятина, не хочешь?!
И вырвал из трахеи ИВЛ!
Отец вскочил, забегали, как мыши,
На лоб легла прохладная рука:
-Сынок, сынок, ты меня слышишь?! Слышишь?!?
-Да, слышу, папа, я живой пока…
Мне что-то ткнули больно под ключицу.
«Теперь поспи…» «Всё будет хорошо…»
«Ну, это ж надо, парень отличился –
Три остановки сердца…» «Это – шок!!»
«…Тяжёлая дорожная авария,
Доставлен «скорой», взяли до поры…»
«Раздроблен череп…» «Кровоизлияние…»
«И мозговая кома без коры…»
«Ребята, в первый раз такое вижу!..»
«Смотри-ка: экстубировался сам!..»
«Сам говорит, и сам, похоже, дышит!..»
«Ну как теперь не верить чудесам!..»
А я лежал под саваном распятый,
Беспомощно таращась в потолок…
«В апреле день сегодня двадцать пятый,
Ну, с днём рождения тебя, сынок!»
И молвил Бес: «Ну что ж, раз сам не хочешь
Отметить в Преисподней Юбилей,
Я буду приходить, но только ночью,
Как ты, когда стучался в мою дверь!
Я поселюсь в твоих остатках мозга,
Я видел их – кровавый натюрморт!
Так что, сынок, отказываться поздно…»
Мне шёл тогда одиннадцатый год…
Корабли устают, их последний причал -
Корабельный приют среди сопок и скал, -
Их последний форпост за спиной всех морей -
Шикотанский погост боевых кораблей...
На краю у земли свой закончили рейс,
Устают корабли и ложатся вот здесь,
Ткнувшись в берег кормой... Наступает момент
Погибать, как герой, - каждый, как монумент!
Каждый — как обелиск! Спины лижет волна -
Проржавевшие вдрызг боевые суда.
Наступает момент уходить на покой...
Посетителей нет, лишь маяк над горой.
Чайки песни споют, будто тысячи вдов,-
Шикотанский приют для погибших судов...