Предисловие

Как-то мне в руки попался малоизвестный роман Герберта Уэллса «Колёса фортуны». По сюжету, его главный герой, молодой человек по фамилии Хупдрайвер, отправляется в велопутешествие по Южной Англии. Мне такая завязка понравилась, поскольку я и сам большой любитель поколесить на великах с друзьями по европейским дорогам. Но, помня с детских лет знаменитый фантастические романы этого англичанина, я всё ждал, когда же с этим самым Хупдрайвером произойдёт что-нибудь этакое. Ну, к примеру, марсиане на него нападут, или вместе с велосипедом он перенесётся в другую эпоху, где такого чуда ещё не видели.

 Увы, ничего такого с ним не случилось. Единственное приключение, выпавшее на его долю, состояло в том, что он познакомился с юной леди и помог ей скрыться от пустившихся за ней в погоню матери и её любовников. Я был разочарован.

 Тогда мне пришла в голову идея: а что если в одну из наших велопрогулок по Европе, о которых я уже писал, вплести фантастический элемент?  И тут фантазия заработала помимо моей воли, и получился роман в жанре исторической фантастики. О чём он? Может быть об исторической памяти, которая всё же имеет место быть. Или о том, что в любом возрасте можно круто поменять свою жизнь. А, скорее всего, это история про идеалиста, чьими благими намерениями вымощена дорога в ад. Впрочем, пусть читатель сам решает, про что роман и что хотел сказать автор.

 Поскольку он получился довольно длинным, то я решил, что лучше выкладывать его частями. Чтобы каждый мог решить, продолжать ему чтение или махнуть рукой.  

Часть I.

Глава 1. Куда подевалась Жанна д’Арк?

Три старые развалины отправились на свидание с красавицей Луарой.

Луара (не путать с Лаурой) – вовсе не женщина. Это река во Франции, знаменитая шикарными замками.  И нас привлекала не столько встреча с прекрасным, сколько желание сбежать от рутины и повседневных забот.  Предполагалось, что бежим не навечно, а только на восемь дней. И не на своих двоих, а на самолете до Парижа, на поезде до Орлеана, а далее на велосипедах.

Старые развалины – это добродушный толстяк Виталий Исаев, скорый на подъем брюнет Илья Метлер и я, Анатолий Малинин. Вес заядлого курильщика Исаева достиг 120 килограммов, а отсюда и все его проблемы со здоровьем – гипертония, больные суставы, простатит. Метлер считал себя абсолютно здоровым человеком, поскольку не злоупотреблял ничем – ни алкоголем, ни едой, ни работой. Он ежедневно пробегал по 10 километров, регулярно плавал по два километра, но уже в пути выяснил, что подхватил на бегу или в бассейне воспаление легких. А у меня врачи обнаружили стенокардию и вообще запретили садиться на велосипед. Так что свидание с красавицей, будь-то женщина или река, не сулило нам ничего хорошего. 

Мы уже перешагнули пенсионный возраст, но не определились, как нам жить или доживать дальше. Наша школьная дружба закончилась 43 года назад после получения аттестата зрелости. Витя и Илья поступили в Сыктывкарский университет, Виталий – на экономический, Илья – на исторический. Я же по молодости лет решил покорить Москву и родную державу, а потому подал документы на режиссерский факультет ВГИКа.

 Но стать новым Феллини мне не довелось, я срезался на собеседовании, и вместо института кинематографии подался в Ленинград, поступил в институт культуры, твердо решив в следующем году вновь ринуться на штурм непокорённого вуза. Но никуда не ринулся, а смиренно окончил то учебное заведение, в которое удалось попасть. И с дипломом режиссера народных театров вернулся в родной город.

 Витя после Сыктывкарского университета неплохо устроился бухгалтером на крупном предприятии, женился на ленинградке и перебрался в северную столицу. А Илья ринулся в науку. Ко времени крутых перемен он успел защитить кандидатскую диссертацию, но развивать успех не стал, а перешел в бизнес.

 На какое-то время судьба меня и Илью свела вновь. Мы стали активными участниками демократического движения, пока оно на рубеже веков не выдохлось, сдав позиции коррумпированной бюрократии. Я все эти годы весьма успешно руководил театром-студией «Эпиграф», получал лауреатские звания на конкурсах и фестивалях, но в нынешнее мутное время перестал понимать, зачем и о чем я должен ставить спектакли, какими идеями зажигать молодых актеров, не получающих за этот нелегкий труд денег. Неужели придётся всё бросить и стать среднероссийским пенсионером? Я привык жить, а не доживать.

 Илья наше унылое время скрасил себе тем, что женился в третий раз, причем наконец-то на еврейке, перебрался в Москву, но жена решила укатить еще дальше – в Израиль. Илья позволил ей это сделать, однако сам остался в России. Что-то удерживало его в родной стране, которую мы так безуспешно когда-то пытались преобразовать.

 Мы встретились на похоронах нашей любимой учительницы русского языка и литературы Тамары Петровны.  Проводить в последний путь пришло немало ее учеников, но из нашего класса только трое. Нетрудно догадаться, что это были Виталий Исаев, Илья Метлер и я.

 После поминок мы пришли в мою холостяцкую квартиру на улице Советской, немного выпили и с большим удовольствием принялись жаловаться друг другу на злодейку судьбу. И вот тогда Илья, который почти не пил, на свою трезвую голову предложил нам хотя бы на время сбежать от навалившихся проблем. Он напомнил, как в веселые школьные годы наша троица гоняла на велосипедах, какие вояжи мы совершали по окрестным селам и поселкам, и предложил поездку по прекрасным европейским дорогам. Порывшись на просторах интернета, мы выбрали велотур по замкам Луары. Эти чудесные строения должны были на время отвлечь Илью от решения вопроса, где жить – на реальной родине или же исторической. Я надеялся, что наберусь впечатлений и по возращению придумаю, что буду ставить в следующем сезоне. Что касается Вити, то он рвался сбежать от опеки матери.

 Три года назад Исаев овдовел и перебрался в Санкт-Петербург к своей дочери. Он бы и дальше жил в северной столице, нянчил внуков, но мама прислала телеграмму о том, что она умирает. Витя вернулся в Сыктывкар, нашел маму вполне здоровой, но не желающей больше отпускать от себя сына.

 В общем, нам было от кого и от чего бежать. Но, конечно, никому из нас и в голову не могло придти, что мы убежим так далеко…

 ххх

 К месту старта в город Орлеан мы прибыли загодя, чтобы погулять и осмотреть его. Он весь оказался прожаненным. В том смысле, что чуть ли не каждый камень его мостовой напоминал про Жанну д’Арк, которая в далеком XV веке сняла английскую осаду с этого города, за что её прозвали Орлеанской девой. Изображения героини французского народа попадались на тротуарах и тротуарных заграждениях, возле массивного Собора Святого Креста и внутри него. А на центральной площади бронзовая Жанна в доспехах возвышалась над городской суетой, глядя куда-то вдаль, видимо, в прекрасное будущее без английских завоевателей.

 

Мои друзья заняли столики в уличном кафе, а я некоторое время стоял, глядя на скульптуру, и вспоминал, как сам воплощал её образ на сцене. В 80-е годы прошлого века я написал пьесу по не реализованному сценарию Глеба Панфилова «Жизнь Жанны д’Арк», вставив в него стихотворение Владимира Солоухина. Получился спектакль, который по строчке этого стиха я назвал «Кто любит меня – за мной!». Главную роль в нём сыграла задорная студентка филфака Женя Морозова, ставшая через год моей женой. В 90-е я поставил «Жаворонок» Жана Ануя, где Жанну проклятые инквизиторы не успевают сжечь, и она превращается в картинку из школьного учебника.  Главную героиню играла всё та же Женя, но уже не Морозова, а Малинина, и не студентка, а школьная учительница.

 В нулевые годы века нынешнего я замахнулся на «Святую Жанну» Бернарда Шоу. Меня привлёк суд над судьями сожжённой Жанны д’Арк.  В этом мне виделся не состоявшийся процесс над коммунистической партией, осудившей на верную смерть миллионы наших сограждан. И школьный завуч Евгения Малинина устроила дома скандал, пожелав вновь сыграть это юную и великую француженку. Все доводы, что в её возрасте негоже играть такие роли, она отмела. А когда я утвердил другую актрису, она просто ушла из «Эпиграфа». И тут выяснилось, что кроме театра нас связывал только общий сын Лёня, который уже вырос и упорхнул от нас в Америку. Спектакль особого успеха не имел, а мы с Женей год назад развелись.

 – Вот так, Жанна, – проговорил я про себя, обращаясь к памятнику. – Французов ты объединила и спасла, а мою семью разрушила.

 Утром следующего дня к нам в отель явился представитель турфирмы, выдал велосипеды, карты и описание маршрута на английском языке, забрал наши вещи и скрылся, сообщив, что чемоданы нас ждут в одном из отелей города Блуа. Мы бодро оседлали свои двухколёсные транспортные средства и понеслись по скрипучим велодорожкам, очень похожим на козьи тропы. Однако не успели мы отъехать и десяти километров, как зарядил дождь, загнавший нас под густые деревья.

 – Да, друзья мои, если нашествие Наполеона на Россию остановил генерал Мороз, то наше поездку по его родной Франции прервал поручик Дождь, – горько ухмыльнулся Илья и сильно закашлял.  

 Мимо нас проносились весёлые велосипедисты в дождевиках, мы же с завистью глядели на них сквозь падающие с листьев капли и возобновили свое путешествие примерно через час, когда дождь приутих. И тут выяснилось, что вся наша троица страдает топографическим кретинизмом. Мы совершенно не умеем ориентироваться на местности. Каждый раз, когда перед нами оказывались две дороги, мы впадали в ступор, а потом начинали бурно спорить. Я ориентировался по карте, расположенной на сумке, прикрепленной к рулю. Илья читал описание нашего маршрута на английском языке. Витя определял направление нашего движения по смартфону, указывавшему, где север, а где юг. Таким образом возникало три, а порой и четыре, а то и пять мнений, хотя дорог было всего две. Но и пространство вело себя как-то странно. Проехав еще два десятка километров,  мы оказались на пересечении двух шоссейных дорог, которые, согласно карте, шли параллельно. Тогда я поверил в правоту геометрии Лобачевского.

 В уютно расположившемся на правом берегу Луары город Блуа мы прибыли уже под вечер – уставшие и злые, а Илья с температурой 37 и 4. Долго плутали по кривым улочкам этого чудесного старинного города, пока не отыскали наконец свой отель.  Нас не радовал ни шикарный блуазский замок, ни приземистый собор Сен-Луи. Хотелось поскорее попасть в свою комнату, принять душ и уснуть сном праведников.

 Если бы дела так пошли бы и дальше, то мы вряд ли вернулись живыми на родину, но на следующий день гостеприимная Франция преподнесла нам великолепный подарок. Это был замок Шамбор, до которого мы добрались, отмотав на велосипедах каких-то двадцать километров при отличной погоде.

 Этот архитектурный шедевр со множеством башенок и элегантным донжоном в центре так восхитил всех нас, что  мы застыли со своими великами на месте, как только его увидели.

 – Друзья мои, стоит жить, – тихо, но внятно пробормотал Илья, слегка покашляв.

 – Это что-то с чем-то, – поддержал его Витя.

 Я тоже пролепетал нечто восторженное, после чего мы быстро отыскали велопарковку, прикрепили к поручням свои байты и бодро зашагали по направлению к замку.

 Внутри замок оказался не столь интересен, как снаружи. Королевские комнаты по размерам ненамного превышали гостиные наших многоэтажек. По стенам были развешаны выцветшие гобелены, рядом стояли старинные, но окрашенные стулья и чугунные сундуки. Возле королевской кровати с балдахином к нам подошёл пожилой грузный человек в потёртых джинсах и клетчатой рубахе навыпуск.

 – Судя по речи, вы из России? – поинтересовался мужчина.

 Мы дружно закивали в ответ.

 – А из каких краёв будете?

 – Из Коми республики, – ответил я за всех, не давая друзьям сообщить, что один из них почти москвич, а второй – почти питерец.

 – Отлично! А я – вятский. Так что ваш сосед, правда, много лет живу в Москве. Меня зовут Юрий Васильевич Беляев. Академик Беляев. Может слышали?

 Илья незаметно отошёл в сторону и уткнулся в айфон, дабы выяснить, что это за академик. А я продолжил беседу.

 – Извините, вы по какой части академик?

 – Физик, занимаюсь квантовой механикой.

 – А мы прожженные гуманитарии. Поэтому вас и не знаем. Так что вы уж нас извините. А вы здесь на отдыхе или по делам?

 – Какие в мои годы могут быть дела! Просто люблю путешествовать. Весь мир объездил, а в Шамборе ещё не бывал. Хотя это очень и очень любопытное место.

 Наш разговор перебил Илья, уже узнавший некоторые подробности из жизни академика:

 – Это правда, что вашим именем назван астероид?

 – Правда, но пойдёмте я вам покажу кое-что.

 С эти словами академик повёл нас в глубину замка, где мы увидели среди колонн обычную винтовую лестницу, ведущую куда-то вверх.

 – Эта лестница – создание самого Леонардо да Винчи. Вы заметили, в чём её особенность?

 – Не-а, лестница как лестница, – простодушно ответил Витя.

 – Посмотрите внимательнее. Она двойная. По одной можно подняться вверх, а по другой спуститься вниз. И те, кто поднимается, не будут мешать тем, кто спускается. Но я вам не советую по ней подниматься.

 Я присмотрелся. Действительно, не сразу замечаешь, что спиралевидных лестниц на самом деле две. Они как-то лихо закручены одна вокруг другой.

 – Это почему же нам нельзя по ней подниматься? – спросил Илья, не ставший разглядывать архитектурные особенности лестницы.

 – Разве я сказал нельзя? Можно. Только я не советую. Мало ли что может произойти. Великий Леонардо обогнал своё время, но никто не знает – насколько. Может быть на сто, может быть на двести лет. А может быть на целое тысячелетие. Но, прошу меня простить, мне пора. Передавайте привет Коми республике!

 Он ушёл, а мы оказались перед запретным плодом. Не вкусить его не было никакой возможности. И я двинулся к лестнице.

 – Стой, это же опасно! – попробовал задержать меня Илья.

 – Ну и что? А я пойду.

 Я уверенно шагнул к первой ступени и уже взялся за перила.

 – Чёрт тебя побери! Я тоже пойду.

 Илья двинулся вслед за мной.

 – Ребята, вы с ума сошли! Вас же предупредили, – попытался остановить нас Витёк, но и он в конце концов двинулся за нами.

 Поднявшись на три этажа, я остановился, чтобы передохнуть. Вспомнились врачи, предупреждавшие, что сердце может не выдержать больших нагрузок. Илья же, забыв про температуру, обогнал меня и двинулся дальше. А рядом со мной остановился запыхавшийся Исаев.

 – Ну, ребята, вы точно психи, – проворчал он, переводя дыхание. – Ну вот куда вас несёт?

 – Теперь уже поздно поворачивать назад. Пошли.

 Я двинулся дальше, стараясь не слишком сильно отстать от Метлера. Сзади, продолжая ругаться, поднимал свою тушу Виталий.

 Когда мы, по моим расчётам, миновали восемь этажей, Илья остановился.

 – Да чёрт побери, когда же она кончится? – задал сугубо риторический вопрос Метлер. – В замке всего три этажа.

 – А в центре – донжон. Это такая башенка, – с умным видом пояснил я. – Видимо, лестница ведёт к нему.

 – Тогда идём дальше.

 – Ребят, может хватит? – жалобно произнёс догнавший нас Витёк.

 – Нет уж, раз начали, то должны дойти до конца. Я думаю, немного осталось, – уверенно заявил Илья.

 – Витя, держись. Вверху нас ждёт небывалый вид на окрестные леса и луга, – подбодрил я выбивающегося из сил товарища.

 И мы опять пошли вверх.

 Подъём длился бесконечно.

 – Твой донжон, видимо, упирается в небо, – крикнул мне идущий спереди Илья.

 – На небе тоже хорошо, – приободрил я не столько товарищей, сколько самого себя.

 Минут через пять силы оставили меня, и я уже сам стал подумывать, не повернуть ли назад. Но неожиданно проснулось второе дыхание. А, главное, я как-то не сразу заметил, что мы уже не поднимаемся, а спускаемся. Ну и ладно! Не будет нам никакого вида на окрестные леса и луга.

 Не знаю, сколько ещё прошло минут, когда мы вновь оказались на первом этаже замка. Свет немного ослепил глаза, и я не сразу разглядел поджидающего нас Илью. Но мне показалось, что он стал каким-то другим.

 – Не, ребята, я с вами больше не играю, – еще не спустившись обиженным голосом выдал нам Вити.

 Когда он оказался рядом с нами, я не поверил своим глазам. Толстяк Исаев вовсе не был толстяком. Это был плотный мужчина и, я бы даже сказал, молодой человек. Спортивный костюм не висел на нём, как раньше, а элегантно облегал тело.

 – Витя, тебе подъём пошёл на пользу, ты сразу похудел, – услышал я звонкий голос Метлера.

 – Да, Илья, а у тебя усы выросли.

 Я оглянулся и увидел, что мой второй друг тоже переменился. Одет он был, как и раньше. Облегающие ноги тёмные лосины, шорты металлического цвета с большими чёрными полосами по бокам, спортивная куртка, застёгнутая до шеи и сандалии на босу ногу. Но выглядел он при этом стройнее, на лице красовались чёрные усы, которых не было полчаса назад. И ни одного седого волоса на голове.

 – Господа, что-то с вами не то, – задумчиво произнёс я.

 – С нами? Это с тобой что-то не то. Ты на себя посмотри. Потолстел, волосы отрастил. К чему бы это? – ответил вопросами Метлер.

 Я машинально потрогал голову и убедился, что волосы стали длиннее. А ещё, к своему огорчению, я обнаружил, что у меня появился небольшой круглый животик.

 – Странно, всем прогулка по этой лестнице пошла на пользу, а мне во вред, – я не столько недоумевал, сколько сердился.

 – Не отчаивайся, ты пополнел, но выглядишь очень даже молодо, – так решил меня приободрить Витёк, помнивший, как я его приободрял на лестнице.

 – Да ты тоже помолодел, но и похудел при этом, – вздохнул я, вспомнив свои молодые годы. Я тогда был немного толстоват, и только семь лет назад, когда врачи мне сказали, что у меня ожирение первой степени и это усиливает нагрузку на не слишком здоровое сердце, я перешёл на диету и сбросил чуть ли не тридцать килограмм. 

 – Однако не нравится мне всё это. Что это за лестница такая, которая меняет нашу внешность? – вдруг изменился в лице Исаев.

 Все тут же посмотрели на лестницу, а Метлера как будто осенило:

 – Друзья, а по этой ли лестнице мы поднимались?

 Я присмотрелся и обнаружил, что лестница не совсем та. Мы спустились по другую сторону от той, по которой поднимались. Какое-то время все молчали, пока Витя не выдал ответ на загадку:

 – Да, всё же ясно, как пень. Здесь же две лестницы. Мы поднимались по одной, а спустились по другой.

 – Тебе ясно, а мне – нет, – раздражённо буркнул я. – Как мы могли попасть на другую лестницу? Как получилось, что мы поднимались, а потом стали спускаться? И что это за чудеса с нашим преображением?

 – Академик же сказал, что Леонардо да Винчи обогнал своё время на тысячу лет, – неожиданно съехидничал Илья, которому наше преображение даже стало нравиться. – Вот он и создал для короля Франциска Первого лестницу, чтобы тот смог помолодеть.

 – И это ему помогло, он прожил двести лет? – поинтересовался я.

 – Нет, всего 52 года, но, кажется, он умер до завершения строительства этого замка, – не слишком уверенно продемонстрировал свои знания профессиональный историк Илья Метлер.

 – Знаете что, нам надо найти академика и спросить у него, что всё это могло бы значить, – предложил я.

 – Ты прав, – согласился Илья.

 – Вот вы и ищите вашего академика, а я хочу курить и жрать, – сказал Витёк и отправился к выходу.

 Мы пошли за ним. Я тоже проголодался и очень надеялся, что и академик сидит сейчас в каком-нибудь заведении общественного питания.

 Небольшой ресторан La Cave des Rois или The Cellar of the Kings – оба названия красовались на вывеске – мы нашли без труда. Академика там не было, но за столиком в углу сидели три симпатичные девушки и говорили между собой по-русски. Помолодевший и больше не кашляющий Илья решил тут же с ними познакомиться. Он подошёл к их столику и, увидев, что они едят луковый суп и горячий рататуй, игриво спросил:

 – Я вижу: здесь собрались большие любители французской кухни?

 Две девушки рассмеялись, а третья, крохотная брюнетка со вздёрнутым носиком, серьёзно заметила, указывая глазами на луковый суп:

 – Вообще-то, это не французское блюдо, а бургундское. Но французские блюда нам тоже нравятся.

 Сидящая напротив высокая крашеная блондинка широко улыбнулась и сказала:

 – Присаживайтесь, мальчики.

 Илья тут же устроился на единственном свободном стуле, а нам не осталось ничего другого, как взять стулья с соседних столиков и пристроиться к весёлой компании. Подошедший официант ничего против не имел, и спросил по-английски, видимо, понимая, что мы не французы:

 – What are you going to order?[1]

 – Bring us the same as the girls[2], – ответил за всех Илья. Но и мы ничего не имели против лукового супа и рататуя.

 – Okay, – ответил официант и тут же исчез. А мы продолжили знакомство.

 Выяснилось, что девушки хоть и русские, но парижанки. Их родители перебрались в Париж ещё до их рождения, они сбежали из насквозь коррумпированной и продажной России, которая любит развязывать войны. Илья ещё более приободрился от того, что если не сами девушки, то их папы и мамы оказались единомышленниками. Но вскоре ему пришлось поморщиться. Оказалось, что красавицы состоят в коммунистической партии. Я же решил поддержать беседу и заметил, что это даже хорошо, во французской компартии состояла Марина Влади. Но оказалось, что девушки не знают ни такой актрисы, ни её мужа Владимира Высоцкого. Что поделать, другое поколение!

 Пока мы поедали принесённый официантом луковый суп и рататуй, русские парижанки почти беспрерывно говорили. Они сказали, что очень рады нашей встрече, что давно не видели таких парней с исторической родины. Они уверены, что всё у нас получится, всё будет замечательно и, узнав, когда заканчивается наш велотур, предложили встретиться в Париже. Третья девушка – шатенка с пухлыми губами по имени Надя – достала из сумочки блокнот, вырвала листок и написала на английском языке место и время будущей встречи. Брюнетка и крашеная блондинка сообщили, что их зовут Таня и Ирина. Но не успели мы сообщить им наши имена, как девушки поднялись из-за стола, расплатились с официантом с помощью Надиной карточки и упорхнули.

 Надо ли говорить, что мы уже забыли про академика и про злосчастную лестницу, а Илья признался, что чувствует себя отлично. Сытые и весёлые мы вышли из ресторана, нашли неприкосновенными наши велосипеды и через два часа прибыли в городок Божанси, где в одном из отелей были забронированы наши номера и куда уже перевезены наши вещи.

 Первым делом мы бросили жребий: кому первому идти в душ, а кому – в магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин. Счастливчику Метлеру достался душ, а мне – магазин. Но я не расстроился. Ещё вчера с помощью Интернета я выяснил, что в этом городке, как и в Орлеане, тоже есть памятник Жанне д’Арк, причём он расположен совсем рядом с нашим отелем. А потому я направился прямо к центральной площади.

 Каково же было моё разочарование, когда вместо девушки в латах с мечом в левой руке и знаменем в правой, я увидел скульптуру, похожую на памятник «Скорбящий воин» в Сыктывкаре. Молодой солдат сидел, согнув колени и прислонившись к ним головой, а поперёк него лежал карабин. На постаменте было скромная надпись на двух языках:

 Heroes and victims of the Third world war

 и

 Héros et victims de la troisième guerre mondiale[3]

 Интересно, третьей мировой войны ещё не было, а герои и жертвы уже есть. Странный народ эти французы!

 Но предаваться философским размышлениям было некогда, предстояло найти магазин. И тут я едва не потерпел фиаско. Сколько я не ходил, сколько не спрашивал, работающего магазина найти не удалось. Все они закрылись раньше времени по случаю выходного дня.

 С трудом я отыскал небольшую лавку, в которой торговали то ли турки, то ли арабы. К счастью, они совершенно свободно говорили на английском языке, что для меня было немаловажно, поскольку я совсем не владел французским. Я прикупил хлеб, сыр, мёд и литровую бутылку настоящего бургундского вина. Так во всяком случае гласила этикетка. Пусть Илья не пьёт, а мы с Исаевым её с удовольствием опорожним. После того, что с нами случилось, нельзя оставаться трезвыми.

 В отель я шёл довольный в предвкушении пира и читал вывески с названием магазинов, улиц и контор. Удивительно: они все были на двух языках, как надпись на постаменте «героям и жертвам». В гостинице я первым делом спросил у администратора:

 – Where have you gone monument to Jeanne ' Ark?[4]

 Администратор сделал изумлённое лицо и в духе Ильи ответил вопросом на вопрос:

 – Who is Jeanne ’Arc?[5]

 Вот это да! Французы забыли свою главную героиню. Впрочем, вполне возможно, что администратор не француз, а турок или араб, как продавцы той лавки, где я только что купил наш предстоящий ужин.

 В небольшом номере отеля, в котором с трудом поместились две кровати и диван, я застал своих друзей в полном недоумении. Сначала я решил, что они просто недовольны теснотой, но оказалось, что они про это даже не думают. Илья и Виталий были обескуражены совсем другим.

 – Представляешь, Толик, я в мобильнике обнаружил номер своей жены, позвонил по нему, и она мне ответила! Как будто с того света, – сообщил Витёк.

 – А у меня ещё более непонятные вещи, – посетовал Илья. – С айфона исчезли все израильские номера. Но появился номер моей мамы, которая умерла в прошлом году. Я ей позвонил, она спросила, когда я приеду, и передала трубку моему отцу. А папа умер, когда мне было семь лет. Я его голоса совсем не помню.

 – Какая-то околесица! Мы помолодели, а наши родственники ожили, – резюмировал Исаев. – Может там, на лестнице, была машина времени и мы перенеслись на сорок лет назад.

 – Сорок лет назад не было мобильных телефонов, – отверг я его версию.

– Да и мой папа умер не сорок лет назад, а гораздо раньше, – согласился со мной Метлер. – И если бы мы перенеслись на то время, когда был жив мой отец, то стали бы маленькими, как дошколята.  

 Я решил, что ребята шутят, и заглянул в телефонную книгу своего смартфона. Оказалось, что и у меня кое-что изменилось. Появились номера мамы и папы, которых давно уже нет в живых, исчез телефон моего сына Лёни и ещё многих моих знакомых. Вместо них появились другие номера. Но вот Исаев и Метлер остались.

 Я никому звонить не стал, а включил телевизор. Попал на самый конец выпуска новостей. Передавали погоду. Диктор говорил на английском языке. Я всё понимал, но от того, что он говорил, у меня закружилась голова. Париж он назвал столицей Бургундии. Сообщив, что там небольшой дождь, он перешёл на погоду в Европейской конфедерации. Франция там тоже была, только где-то южнее, а в её столице Тулуза светило солнце. Германии не было вообще, а на её территории разместилась огромная Австрия со столицей, как и положено, в Вене.

 – Да-а, вот так географические новости! – воскликнул Илья.

 Я полистал ещё каналы, пока не нашёл русский, в котором  беспрерывно гнали новости. Главной из них было последнее заседание Государственной Думы. Это меня немного успокоило, хоть в нашей стране всё осталось неизменным. Но не успел я об этом подумать, как выяснилось, что её заседание проходит в Таврическом дворце Санкт-Петербурга. А что более всего меня поразило: это заседание почтил своим присутствием государь-император Михаил III.

 Исаев предложил для прояснения мозгов выпить и разлил бургундское вино по стаканам. Метлер на этот раз не отказался.

 – Кажется, я начинаю понимать, – задумчиво выговорил Илья, допив свой стакан. – Друзья мои, поздравляю вас! Мы попали в параллельный мир.

 – Да какой к чёрту параллельный мир! – раздраженно выговорил немного захмелевший Витя. – Не хочу я никакого параллельного мира. Верните меня обратно!

 – И ты знаешь, как это сделать? – спросил я его.

 – А вот знаю! Надо вернуться в замок Шамбор и снова пройтись по этой лестнице.

 – Не уверен, что мы не попадём в другой параллельный мир, ещё худший, – возразил Илья. – Давайте не будем торопиться. Пройтись по лестнице Леонардо да Винчи мы всегда успеем.

 – А вдруг не успеем? Вдруг там что-нибудь захлопнется.

 – Неужели тебе не хочется повидаться с нашими парижанками? Кстати, какая тебе больше нравится?

– Мне? Мне эта.. рыжеватая такая. Кажется, Надей зовут, – смягчился ещё более захмелевший Исаев.

 – Ну вот, а мне – Ирина. А тебе, Толик, кто?

 – Мне Таня со вздёрнутым носиком.

 – Вот, видите, друзья мои, девушек мы уже поделили, так что остаёмся! – призвал нас Метлер.

 Сказать по правде, я тоже не очень рвался возвращаться в свой мир. Интересно было поглядеть на этот. Мы снова выпили, и меня резанул мысль:

 – Послушайте, господа! А ведь в этом мире живут наши двойники, у которых те же родители и жёны. Что будет, если мы с ними встретимся?

 – Да ничего не будет, – успокоил бывший трезвенник Илья. – Поздороваемся, познакомимся, пообщаемся.

 – Ничего подобного, – возразил совсем пьяный Витёк. – Мы взаимно аннигилируемся. То есть взаимно уничтожим друг друга, как частицы и античастицы. 

 Глава 2. А разве была Третья мировая война?

 Три русских мушкетёра, чем-то похожих на персонажей моего любимого с самых нежных лет авантюрного романа бургундского писателя Алана Дюваля, отправились на штурм замков Луары. Вместо лошадей у нас были велосипеды, а фотоаппараты и фанфоны заменили шпаги и мушкеты.

 Правда, Илья Метлер – не совсем русский, зато типичный Арамис. Собирается стать раввином, но регулярно нарушает Моисееву заповедь «не прелюбодействуй». Крепыш Витя Исаев вполне сойдёт за Портоса. Себя, Анатолия Малинина, я бы без ложной скромности назвал благородным Атосом. А вот д’Артаньяна среди нас не было. Пока не было…

 В счастливые лицейские годы любовь к великам нас сдружила, но десять лет назад, получив коричневые корочки, свидетельствующие о получении пока ещё среднего образования, мы потопали по жизни каждый своей дорожкой. Я решил всю оставшуюся жизнь снимать кино и отправился в Санкт-Петербург поступать в институт кинематографии. К своему стыду, я провалил экзамен по актёрскому мастерству. Не смог представить в лицах басню Лафонтена «Купец, дворянин, пастух и королевский сын». Дворянин и купец худо-бедно у меня получились, а с пастухом и королевским сыном вышел облом.

 Но я не отчаялся, а тут же подал документы в университет на факультет журналистики. Я рассудил так: стану репортёром, рассмотрю все лики нашей многоликой жизни, а затем снова попробую на режиссёрский. Однако с красненьким дипломом журналиста я вернулся в родной город, увлёкся полученной профессией, а кино так и осталось в мире моих грёз. К тому же меня затянула в себя политика. Очень хотелось изменить этот несуразный мир к лучшему.

 Исаев и Метлер выбрали скромный Северо-Западный университет. Витя – экономический факультет, Илья – исторический. Но, получив дипломы, оба поспешили убраться из родного города. Исаев удачно женился на столичной штучке и с помощью тестя-генерала устроился бухгалтером в министерство внутренних дел. Метлер женился на москвичке и готовился к поступлению в иешиву.

 …В прекрасную Бургундию я должен был катить по партийному заданию Томилина. Там возле загадочного замка Шамбор, что в долине реки Луары, меня ждала важная встреча. Но подвернулись старые школьные товарищи, приехавшие навестить своих ещё не старых родителей. Как было не уговорить их отправиться вместе со мной в страну геометрических парков, дворцов в стиле барокко и замков, похожих на дворцы!

 Илье идея понравилась, и он предложил вспомнить нашу далеко ушедшую юность и прокатиться по этой стране на велосипедах. Тем более, что одна турфирма предлагала велотур по замкам Луары. Всё отлично совпадало.

 В общем, пока нас не захватила старость, мы имеем шанс завоевать, если не все 76 хорошо укреплённых замков, расположенных в долине Луары, то хотя бы пять-шесть из них. Никто из нас и не подозревал, что дело может зайти так далеко…

 ххх

 Наш поход начинался со славного города Орлеана. Славного для бургундцев, но никак не для русских. В последней войне орлеанцы героически выдержали нашу осаду, продлившуюся более пятисот дней. И теперь чуть ли не каждый камень в городе напоминал об этом. На одном из домов сохранилась табличка, уведомляющая, что при артобстреле эта сторона наиболее опасна. А в серёдку центральной площади намертво вбит монумент, посвященный подвигу орлеанцев. Он сделан в виде высокого гранитного обелиска, перед которым расположилась скульптурная группа из мужчин и женщин с оружиями в руках. С другой стороны обелиск огибает разомкнутое бетонное кольцо, на котором размещена надпись на двух языках:

 Your Orleans ' feat[6]

 и

 L'exploit ton Orléans

 Мы уселись за столик уличного кафе, при этом я устроился так, чтобы весь грандиозный монумент был мне виден. И пока мы поглощали фрикасе из говядины, я почти не отрывал глаз от скульптур и обелиска. Наши отцы и деды с позором проиграли эту войну, а вот французы и бургундцы показали себя настоящими рыцарями, как и их далёкие предки. Но ничего, наше время скоро придёт! Хотя мы пойдём другим путём.

 Впрочем, пока нам предстояло проделать совсем другой путь – на велосипедах до города Блуа. Туда мы направились следующим утром, после того, как к нам в отель заявился представитель турфирмы, вручил двухколесные транспортные средства, карту и описание маршрута, забрал наши вещи, сообщив, что мы их найдём в одном из отелей Блуа, до которого всего каких-то 55 километров.

 Мы ретивенько двинулись в путь по каменистым велодорожкам, но уже через час на нас обрушился ливень. Пришлось затаиться под цветущим оливковым деревом в ожидании, когда погода окажет милость  продолжить путешествие, а пока мы с завистью наблюдали, как мимо нас проносятся велосипедисты в дождевиках.

 – Друзья, помните, как маршал Петен заявил, что его поход на Москву остановил генерал Мороз, – решительно заявил Илья. – Так неужели нас остановит поручик Дождь?

 – Не остановит! – гордо ответил я и ринулся со своим великом под дождевые струи, бьющие по неприкрытой голове. Витя и Илья последовали за мной.

 Через десять минут нам было всё равно – идёт дождь или не идёт. Одежда была мокрой до последней нитки, с волос капало, обувь хлюпала. Но к этой беде прибавилась другая. Карты и описание маршрута были явно составлены вражескими агентами. Как только попадалась развилка, у нас возникал горячий спор: какой дорогой следовать? Я ориентировался по карте, прикреплённой к сумке возле руля и покрытой от дождя полиэтиленовой плёнкой. Илья читал описание маршрута. Витя по фанфону определял, где запад, а где восток. И у всех троих рождались свои версии, куда держать путь. Дорог могло быть две, а версий рождалось, как минимум, три. Вдобавок ко всему, карту рисовал какой-то идиот. Как-то мы попали на пересечение двух шоссейных дорог, которые должны были идти параллельно. Они что – решили воплотить в жизнь геометрию австрийца Георга Рихмера, уверившего весь математические мир, что параллельные линии встречаются где-то в бесконечности?

 В Блуа мы причалили поздно вечером. Мы даже толком не разглядели знаменитый замок, в котором убили бургундского герцога де Гиза, знакомого нам по всё тем же романам Алана Дюваля. Нас интересовал только наш отель, куда уже доставили наши чемоданы с сухими вещами. С нас текло, как с промокших крыш. Одежду пришлось выжимать и сушить, и я стал переживать, что если дело пойдёт так дальше, то в вожделенный Шамбор мы не сможем прибыть вовремя.

 Однако на следующий день погода была на удивление прекрасной, а одежда свежей и сухой. Мы домчались до замка за два часа. Времени – уйма, замок – выше всяких похвал. Он прямо-таки будил моё воображение: мне снова захотелось снимать кино. Шамбор отлично подходит для исторических фильмов о времени франко-бургундского Возрождения. Мы бродили по залу, и я представлял себе, как среди гобеленов и кроватей с балдахинами разворачиваются сражения между бургундскими и французскими гвардейцами. Фантазия бурлила, и я не заметил, что мои друзья стоят возле приземистого камина и разговаривают с каким-то грузным пожилым человеком в потёртых джинсах и сиреневой клетчатой рубахой навыпуск.

 Когда я подошёл к ним, Илья тут же представил меня этому старикану:

 – Это Анатолий Малинин. Журналист.

 – А меня, молодой человек, зовут Василий Юрьевич Белов.

 – Академик Белов, – тут же подправил предупредительный Метлер. – Ты, наверное, слышал о нём?

 – Извините, нет.

 – Вы и не могли слышать, – снисходительно заметил академик. – Я был до недавнего времени засекречен. Я ведь физик. Физик-ядерщик.

 – Так значит вы делали «молнию Перуна»? – восхитился я.

 – Не я один, но делал.

 Я был в восторге от такого знакомства и полез в карман за фанфоном, чтобы взять у него интервью. Такой удачи нельзя было упускать. Но он меня опередил:

 – Молодой человек, должен вас предупредить. Если вы журналист, то ничего не спрашивайте о работе. Меня хоть и рассекретили, но я на отдыхе и говорить о работе не собираюсь. Давайте я лучше вам кое-что покажу.

 С этими словами он повёл нас вглубь замка, где среди колонн располагалась винтовая лестница.

 – Вы заметили, молодые люди, в чём особенность этой лестницы? – с хитринкой в глазах спросил нас Василий Юрьевич.

 – Лестница как лестница, – пожал плечами Исаев.

 – Присмотритесь внимательнее. Она двойная. По одной поднимаются вверх, а по другой спускаются вниз. При этом те и другие не мешают друг другу. Эту хитрость придумал Леонардо да Винчи. Но вы лучше по ней не ходите.

 – Это ещё почему? – удивился я.

 – Почему? Всё очень просто. Великий Леонардо обогнал своё время. Вы можете сказать: на сколько лет?

 – Лет на сто или двести, – предположил Илья.

 – А может быть на тысячу или две тысячи, – рассудительно промолвил академик. – Если хотите, то проведите эксперимент. Но предупреждаю: вы рискуете. А сейчас мне пора. Прощайте!

 Он ушёл, а мы оказались перед этой странной двойной спиралевидной лестницей. И я испытал непреодолимое желание испробовать вкус рискованного эксперимента и решил тут же его осуществить.

 Я дошёл до второго этажа, когда Илья догнал меня.

 – Ты всё-таки решился? Ну, так я с тобой.

 Мы остановились, и тут нас нагнал Витя.

 – Рисковые вы пацаны, скажу я вам, – оценил наш поступок Исаев. – Я бы предложил дальше не идти. Мало ли что.

 – Не останавливаться же на полпути, – рассудил я. – Вперёд!

 И мы двинулись дальше. Впереди, переступая по две ступеньки, почти летел Илья. Я старался от него не отставать, но разрыв всё увеличивался. Сзади плёлся крепыш Исаев. Когда мы миновали три этажа и упёрлись с темноту, Метлер остановился.

 – Да, чёрт возьми, куда она ведёт?

 – Всё в порядке, Ильюха, – успокоил я его. – В центре замка есть такая башенка, называется «донжон». Видимо она ведёт туда.

 – Тогда пошли!

 Мы двигались в полной темноте и, по моим расчётам, должны были уже миновать донжон. Получается, что мы поднимаемся куда-то в небо. Я что-то крикнул Илье, которого уже потерял из виду, но он не услышал ответа. Я пошёл дальше и вдруг почувствовал какую-то тяжесть. Как будто не хватало воздуха. Но тут же обнаружил, что уже не поднимаюсь, а спускаюсь. Через пять минут я оказался снова внизу, на первом этаже замка. Возле лестницы стоял Илья.

 Выглядел он странно. Он вообще всю дорогу выглядел странно. Ноги обтянуты лосинами. До колен их закрывают шорты металлического цвета с чёрными полосами по бокам. А внизу сандалии на босу ногу. Но ещё полчаса назад этот портрет довершали чёрные усы и густые тёмные волосы. Теперь же усов не было, а волосы стали коротко постриженными с проседью. Он как-то стал намного старше своих лет.

 Не успел я ничего сказать по этому поводу, как услышал раздражённый голос Витюхи:

 – Ну, пацанята, вы настоящие авантюристы! Куда вас, судари, к чёрту понесло?

 Я оглянулся и невольно вздрогнул. Передо мной стоял изрядно располневший Исаев. При этом спортивный костюм одутловато висел на нём, ещё более увеличивая и без того раздувшуюся фигуру.

 – Господи, что это с тобой? Ты чего так пополнел?

 – Да ты на себя посмотри, – по-прежнему раздражённо ответил Витёк. – Сам-то в мумию превратился.

 Я принялся осматривать себя, но ничего особенного не нашёл, а потому оглянулся в поисках зеркала. И тут в разговор вступил Илья:

 – Да вы, друзья мои, будто поменялись местами. Толик похудел, а Витя потолстел.

 – А ты зато усы сбрил и поседел. И когда только успел? – с лёгкой обидой отметил Исаев.

 Илья тут же стал ощупывать своё лицо, пытаясь найти исчезнувшие усы, и сильно закашлял.

 – Может быть я ошибаюсь, но мне кажется, вы оба изрядно постарели, – с грустью произнёс я.

 – Да и ты уже не первой свежести, – парировал Витёк.

 Илья в это время, как и я, принялся оглядываться в поисках зеркала и его как будто осенило:

 – Друзья мои! А по той ли мы лестнице спустились?

 Я присмотрелся и понял, что мы находимся от неё по другую сторону.

 – Да ясен пень, мы поднялись по одной, а спустились по другой, – озарился  Исаев.

 – И как же мы оказались на другой лестнице? – недоумевал я. – Я что-то не заметил никакого перехода. И внешность почему-то сама собой у нас изменилась.

 – Академик же сказал, что Леонардо обогнал своё время… Короче, надо срочно найти академика, пусть объяснит эти странные преображения, – предложил Илья, продолжая кашлять.

 Я посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось пять минут. Я не мог подвести Томилина, а потому сразу засуетился:

 – Господа, предлагаю сначала сходить в какой-нибудь ресторанчик и перекусить. Академик, скорее всего, там сидит и обедает

 Мои друзья со мной согласились, а Витёк при этом признался, что у него разыгрался звериный аппетит. И мы двинулись в ресторан La Cave des Rois, который я приметил еще тогда, когда мы шли в замок. Там за столиком должны сидеть три девушки – наши бургундские соратницы. Их фото Томилин мне показал и велел запомнить. Я должен был подойти к ним и, убедившись, что они едят луковый суп и горячий рататуй произнести бесхитростный пароль: «Так вы любители французской кухни?». Отзыв тоже очень простой: «Это не французская кухня, а бургундская». После этого всего-то и требовалось, как подсесть к ним и заказать те же блюда. Всё просто, а мои друзья ничего не заподозрят. Особенно Илья – тот ещё ходок. Он хоть и женат, но в другом городе, а тем более в другой стране сразу становится холостяком. Девушки ему понравятся. Ну а я должен буду делать то, что молодые коммунистки прикажут.

 Мы зашли в ресторан, но никаких девчонок не увидели. Вместо них перед прилавком с винами бросились в глаза три пузатые бочки. На каждой из них стояли бутылки, указывающие, какими винами они заполнены.

 Мы сели за столик, официант раздал каждому по меню. Все блюда были написаны на бургундском языке и почему-то не дублировались по-английски. Это, в общем, не страшно – бургундский вся наша троица изучила в школе.

 Я заказал луковой суп и рататуй в надежде, что девушки скоро придут и сразу поймут, к кому им надо подсаживаться. Метлер и Исаев заказали тоже самое. Правда, Витя предложил попросить принести ещё и вина, но непьющий Илья резко возразил, напомнив, что нам предстоит еще преодолеть на велосипедах километров тридцать до Божанси. Я его поддержал, поскольку надеялся, что юные коммунистки всё же появятся. Витя обречённо вздохнул и согласился, вспомнив, что нам необходимо ещё и найти академика.

 Но академика мы не нашли, девушки так и не появились, и мы, слопав луковый суп и рататуй, отправились искать свои велики.

 Через два часа мы были уже в невзрачном городке Божанси. В отеле встал вопрос: кому идти первому в душ, а кому – в магазин, чтобы прикупить кое-что на ужин. Я без лишних разговоров уступил друзьям душ, а сам отправился на прогулку по городу. Мне хотелось побыть одному, чтобы привести свои безрадостные мысли в порядок. Задание я провалил, почему-то похудел и стал значительно старше своих лет, и теперь думал, как жить дальше.

 Размышляя о случившемся, я оказался на центральной пощади, где, как я накануне поездки выяснил с помощью, находится памятник героям и жертвам Третьей мировой войны. Памятник, который продемонстрировала Сеть, мне понравился: уставший солдат сидит, упёршись в колени, а поперёк него лежит карабин. Однако, к моему удивлению, вместо солдата я увидел какую-то девицу в латах со знаменем в одной руке и мечом в другой. Табличка на постаменте извещала, что сию барышню зовут Jeanne d'Arc. Видимо, Сеть, видимо, выдала какие-то устаревшие сведения, но мне не понравилось, что бургундцы снесли память о своих героях.

Окончательно меня добили закрытые раньше времени по случаю выходного дня магазины. С трудом я отыскал какую-то лавку, в которой торговали арабы. Они говорили на плохом бургундском языке, но это не помешало мне купить печенье, хлеб, сыр, колбасу и литровую бутылку французского вина. Своего бургундского в лавке почему-то не оказалось.

 В отеле я поинтересовался у администратора:

 – Où était le monument aux héros et aux victimes de la Troisième guerre mondiale[7]?

 – Et la Troisième guerre mondiale?[8] – на таком же плохом бургундском, как и продавцы в лавке, ответил администратор. Видимо, он тоже араб, хотя и не похож. Но странно, что он ничего не знает про Третью мировую войну.

 Возбуждённый желанием рассказать друзьям о своих открытиях, я поднялся на второй этаж в наш номер, но не успел произнести ни слова. Как только я вошёл, мои товарищи стали наперебой рассказывать о том, что произошло с ними.

 – Ты не представляешь, Толян, какая тут фигня приключилась! – начал располневший, но не потерявший темперамента Исаев. – У меня в телефоне пропал номер жены. Я позвонил маме, она спросила, когда я вернусь. Я попросил, чтобы она продиктовала телефон супруги, но оказалось, что она умерла три года назад

 – А у меня умерли папа и мама, причём папа очень давно, – горестно сообщил Илья. – Их номера в моём телефоне пропали. Я позвонил тёте Рите, тоже попросил их продиктовать, а она очень удивилась. Говорит: их же нет в живых, ты что, Ильюша! Номер моей последней жены тоже пропал. Что всё это значит, чёрт бы всё побрал?!

 – А вот я начинаю понимать, – уверенно заявил Виталий. – Там на лестнице есть машина времени. Мы перенеслись лет так на тридцать вперёд. Сами постарели, и наши родственники оказались умершими.

 – Вряд ли, за тридцать лет мир бы сильно изменился, – отверг я его версию. – А в номере телевизор такой, как был в наше время, и… Давайте-ка его включим.

 Я взял в руки пульт и нажал на первую попавшуюся кнопку. Угодил на самый конец выпуска новостей, когда передавали погоду. Ведущий изъяснялся на каком-то диалекте франко-бургундского языка, но мы всё понимали. Вернее, понимали слова, а не то, что он говорил. А говорил он нечто несуразное. Он сообщил, что в Париже ожидается дождь, но сам Париж назвал столицей Франции. При этом город Тулузу не упомянул вообще, как будто реальной столицы Франции не существовало. Затем перешёл на погоду в Европейском союзе. Видимо, так на их диалекте называется Европейская конфедерация. И тут моя голова вообще куда-то поплыла. Могучая Австрия оказалась совсем крохотным государством, зато рядом с ней выросла большая Федеративная Республика Германия.

 – Чёрт-те что, какие-то географические новости! – удивлённо воскликнул Илья.

 Я принялся листать каналы, пока не набрёл на родной российский. Это были «Вести 24», гнавшие новости круглые сутки. Центральной из них стало последнее заседание Госдумы. Не успел я порадоваться, что в нашей стране, слава Богу, никаких перемен, как выяснилось, что репортаж ведётся из Москвы. Когда это Госдуму успели перевести в нашу древнюю столицу?

 – Не, пацаны, надо выпить, – предложил Исаев и тут же принялся разливать вино по стаканам.

 Все трое, даже трезвенник Метлер, выпили до дна залпом. На не привыкшего к алкоголю Илью вино оказало странное воздействие.

 – Что-то у меня начинает проясняться, – произнёс он задумчиво. – Друзья, позвольте вас поздравить! Мы попали в параллельный мир.

 – Фигня, как попали, так и выйдем, – захмелевшим голосом выдал Витёк и принялся разливать остатки вина.

 – А ты знаешь как? – спросил его я.

 – Знаю. Надо вернуться в Шамбор и снова пройтись по этой долбаной лестнице. Но… Но в обратном порядке.

 – А ты уверен, что мы не попадём в какой-нибудь другой, более страшный параллельный мир? – парировал Илья.

 – Как бы то ни было, но попробовать стоит, – поддержал я Исаева. Мне от выпитого вина стало очень и очень грустно. И почему-то вспомнилась бронзовая девушка в латах с мечом и знаменем в руках. – Оставаться в этой Бургундии, которая стала Францией, оставаться в мире, где мы постарели, я не хочу.

 – Правильно, – поддержал себя и меня Исаев. – Только сделаем это завтра. Сегодня поздно, и мы пьяные.

 – И завтра мы встретимся со своими двойниками из этого параллельного мира, – задумчиво предположил я.

 – Очень хорошо, – не терял оптимизма Метлер. – Встретимся, поговорим.

 – Или взаимно аннигилируемся, – беспечно произнёс Витёк. – Если мы люди, то они – антилюди. А частицы и античастицы при встрече взаимно уничтожаются. На языке академика Белова это называется аннигиляция.

 – Вот его-то мы и должны во что бы то ни стало найти, – последнее, что я смог произнести в этот день, поскольку в голове творился невообразимый кавардак. И я пошёл спать, даже не приняв душ.

Глава 3. Город Усть-Вымь

 Я невольно вздрогнул, когда из динамиков раздался приятный голос бортпроводницы: «Уважаемые пассажиры! Через двадцать минут наш самолёт совершит посадку в аэропорту Вогваздино города Усть-Вымь. Просим вас пристегнуть ремни и привести кресла в вертикальное положение».

 К этому времени я уже знал, что лечу вовсе не в Сыктывкар, а в Усть-Вымь. Но душа не желала смириться с этим. Я бывал в Усть-Выме, не раз проезжал мимо на поезде. Хорошо запомнились две симпатичные церквушки, построенные в XVIII веке и мужской Михайловский монастырь. Кроме них в селе имелось три-четыре десятка деревянных домов, расположенных на нескольких улочках. Вот, собственно, и всё. Представить себе, что это город, рядом с которым расположен аэропорт, у меня не хватало никакого воображение.

 Я выглянул в окно и увидел родной пейзаж, от которого забилось сердце. Под нами был лес и широкая река Вычегда. Через четверть часа я буду на родине, у себя дома. Казалось, вся эта злосчастная Бургундия забудется,  я буду считать её дурацким сном.

 …Действительно, после злосчастной лестницы всё дальнейшее путешествие казалось сном. На своих велосипедах мы проехали города Амбуаз, Тур и Сомюр. Везде находились отели с забронированными для нас и уже оплаченными номерами. Вероятно, наши двойники из этого мира тоже отправились путешествовать по тому же маршруту, но нам они не встречались.

 Из Сомюра на поезде мы добрались до Парижа, в котором не было ни Эйфелевой башни, ни базилики Сакре-Кёр на Монмартре с похожими на тиары куполами. Но сохранилась площадь Сорбонна с капеллой Святой Урсулы, возле которой нам был назначена встреча.

 Мы сняли номер в отеле на этой же площади и ровно в 18.00 поднялись на ступени капеллы. Шёл дождь, который был уже не страшен, поскольку мы могли укрыться под зонтами. Девушек мы собирались пригласить в один из ресторанов или кафе, коих в округе оказалось великое множество. Но, к нашему сожалению, на встречу пришла одна Надя. Она была без зонтика, но в прозрачном дождевике. На меня и Исаева девушка не обратила никакого внимания, а сразу направилась к Метлеру и попросила его, чтобы он по прибытии в Усть-Вымь передал большой свёрток, аккуратно уложенный в целлофановый пакет, некоему Томилину.

 Метлер, не долго думая, переадресовал пакет мне.

 – Понимаете, Надя,  я завтра из Парижа лечу в Москву и там остаюсь, – объяснил он. – А вот мой товарищ Толя Малинин полетит дальше, в Сыктывкар. А там совсем недалеко до Усть-Выми.

 – Постойте, а разве Малинин – это не вы? – удивилась Надя, поглядывая то на меня, то на Метлера.

 – Очень жаль, но Малинин как раз он, – пожал плечами Илья, кивая в мою сторону.

 – Тогда это вам, – с этим словами она с каким-то недоверчивым видом протянула мне пакет, продолжая глядеть на Метлера. – Но ведь именно вы сказали в Шамборе, что мы любители французской кухни.

 – Сказал, потому что очень хотел с вами познакомиться. И увидел, что вы едите коронные блюда французов, – улыбнулся Илья, чуть поглаживая усы.

– Да будет вам известно, французы не едят луковый суп, это чисто бургундское изобретение, – вдруг вспыхнула девушка с пухлыми губами.

 – Да, ладно, ладно, пусть будет бургундское, вы только не обижайтесь.

 – А Малинин это точно вы? – обратилась она наконец-то ко мне.

 – Точно я, но как я найду Томилина?

 – Вы не беспокойтесь, он сам вас найдёт.

 Я собирался было спросить, где он меня найдёт – в Сыктывкаре или надо будет отправиться в Усть-Вымь, но в разговор вступил Исаев, которому Надя понравилась с самого начала, а потому он от себя лично пригласил её в кафе Les Papilles. Но девушка отказалась, вручила мне пакет и растворилась в дождливом Париже. Мы остались одни и как будто даже осиротели.

 На следующее утро наша троица разлетелась. Исаев раньше нас отбыл в аэропорт, носивший имя не Шарля де Голля, а изменника маршала Пэтена, чтобы оттуда отправиться в Санкт-Петербург. В этот город он и собирался лететь после нашей велопоездки к своей дочери, но теперь он уже не понимал к кому – номер её телефона исчез.

 Дождя успешно завершился ещё ночью, и мы с Метлером всё утро гуляли по набережной Сены, споря, лучше ли стал выглядеть Париж без Эйфелевой башни или хуже. Илья убеждал меня, что эта железяка только уродовала столицу Франции, так что столица Бургундии прекрасно без неё обходится. Я же привычно считал башню символом Парижа.

 В 14.30 и мы взмыли в воздух, взяв курс на Москву. Она в этом мире не стала столицей России, но взяла на себя роль транспортного центра. Аэропортов оказалось всего два – Шереметьево и Быково. Квитанции, найденные в наших чемоданах, оповещали, что лететь мы должны именно в Шереметьево, а мне затем и дальше до Усть-Выми.

 В Москве Метлер заказал по айфону такси и отбыл в поисках своих родственников и знакомых. А я принялся разыскивать свой терминал. Таковых оказалось восемь, но они не были разбросаны между Шереметьево-1 и Шереметьево-2, а соединялись надземными переходами. Не без труда я нашёл свой и приготовился к тому, что до Усть-Выми мне придётся много часов волочиться на каком-нибудь «кукурузнике». Однако оказалось, что в это почти забытое Богом село летит остроносый реактивный «Витязь» компании «Россавиа», берущий на борт более двухсот пассажиров. Интересно, что столько людей забыли в селе, где живет каких семьсот человек?

 ххх

 Наш «Витязь» опускался всё ниже, а пейзаж становился всё менее привычным. Аэродромная площадка по размерам в полтора раза превышала ту, что в Сыктывкаре. Терминал, состоящий большей частью из стекла и бетона, растянулся на несколько сот метров и имел ярко красные вставки в виде скошенных цилиндров. От них исходили телескопические «гармошки» для соединения самолётов с аэровокзалом.

 В общем, я опять попал в совершенно не знакомый мне мир.

 Когда, катя за собой небольшой чемодан, я вышел в просторный зал прибытия, то увидел свою маму. Сердце сжалось: она была живой, молодой и красивой. На её голове не торчал дурацкий парик пепельного цвета, который она носила в последние годы своей жизни, а собственные её волосы были аккуратно уложены и слегка завиты. Она была очень элегантна.

 Подойдя ко мне, мама расцеловала меня в обе щёки и весело спросила:

 – Ну что, бургундец, много замков покорил?

 – Не очень. Пять или шесть, – выдавил я, с трудом сдерживая слёзы.

 – А где твои друзья?

 – Витя улетел в Питер, а Илья остался в Москве.

 – Ну и хорошо! Пойдём к твоей машине, ты её вроде оставил на платной стоянке?

 Вот это номер! У меня, оказывается, есть машина. Но я понятия не имею, как она выглядит. Да и за руль я не садился лет тридцать. Надо что-то делать.

 – Знаешь, мам, я так устал. Вчера поздно прибыли в Париж, сегодня весь день болтался в воздухе. Давай лучше возьмём такси. А за машиной я завтра съезжу.

 – Как знаешь, сына. Такси так такси.

 Мы вышли из терминала на хорошо освещённую маленькую площадь и сели в жёлтый автомобиль неведомой мне марки с эмблемой «Руссо-Балта» в виде чайки. Я устроился на заднем сидении, дабы не указывать водителю маршрут следования. Мама устроилась рядом с ним и спокойным голосом приказала:

 – В Оквад. Улица Сосновая, дом 19.

 Машина тронулась с места и через десять минут мы, перемахнув по широкому мосту через реку Вымь, въехали в город.

 Он мне понравился сразу. Мы катили по широкому проспекту, сверкающему огнями реклам, мимо множества церквей, пяти-шестиэтажных домов, скверов с незнакомыми мне монументами. С левого боку возле тротуара почти без шума и грохота двигались сине-оранжевые трамваи с большими окнами и с такой низкой посадкой, что казалось они едут не по рельсам, а прямо по асфальтовой дорожке.  Иногда мы застревали в пробках. Но они быстро рассасывались, и машина двигалась дальше, пока большие дома не остались позади и не пошли тихие пригороды с уютными особняками, огороженными невысокими заборами.

 Возле одного такого особняка такси остановилось, мама деловито рассчиталась с водителем, и мы вошли во двор двухэтажного дома с широкой террасой на втором этаже.  Внутри дома большая прихожая переходила в просторную гостиную, в центре которой располагалась винтообразная лестница, ведущая на второй этаж. Почти как лестница Леонардо да Винчи. Казалось, поднимешься по ней и вернёшься в свой мир. Я остановился и стал растерянно оглядываться в размышлении, куда же мне всё-таки идти дальше.

 – Сына, ты, надеюсь, не забыл, где твоя комната? – насмешливо спросила мама, выводя меня из оцепенения.

 – Конечно, не забыл, на втором этаже, – постарался я сказать как можно более уверенным голосом. Я рассудил, что на первом этаже для неё просто нет места.

 – Так ты пока отдохни, а через полчасика поужинаем. Как раз отец вернёт.

 Я не ошибся, моя комната находилась на втором этаже. Рядом располагался кабинет отца и гостиная, выходящая на террасу. Не скажу, что моё жилище было просторным, но вполне умещало раскладывающийся диван, стол с компьютером и небольшой телевизор на специальной тумбе.

 Не раздеваясь, я растянулся на диване и подумал, что вообще-то мне нравится жить в этом параллельном мире. Судя по заграничному паспорту (внутренний паспорт я у себя не нашёл), мне 29 лет. Живы и здоровы мои папа с мамой. У меня есть собственный автомобиль, который, правда, предстоит ещё найти и научиться водить. Живём в своём доме в пригороде большого и красивого города. Вся жизнь впереди! Что ещё надо для счастья?

 Беспокоит разве что некий Томилин, которому я должен передать пакет. Он-то, видимо, меня знает, а я его нет. Ладно, если он заметит, что я чего-то делаю не то и не так, объясню это амнезией. В кино именно таким образом поступают. Только бы мой двойник не появился, а то возникнет нездоровая конкуренция.

 
Глава 4. Неведомый Сыктывкар

Я летел в самолёте с совершенно не привычным для русского уха названием марки «Боинг». Город, в который я летел, был ещё более загадочный и трудно выговариваемый – Сыктывкар. В Шереметьево в ожидании посадки я порылся в Сети и узнал, что это столица некоей Республики Коми. То есть я из России опять лечу в другую страну. Однако при посадке мне не пришлось пробираться ни через таможню, ни через оскорбительный паспортный контроль, когда твою рожу сверяют со старой фотографией. Кстати, паспортов у меня почему-то оказалось два. Один на двух языках, другой – только на русском.

 …Повторный поход по лестнице Леонардо да Винчи никаких результатов не дал. Мы испробовали восхождение по всем ступенькам, однако не доходили дальше третьего этажа, а спустившись не замечали никаких перемен. Престарелого бодрячка-академика мы, само собой, не нашли. Посовещавшись, мы решили, что у нас другого выхода, кроме как довести велотур до конца, вернуться в Россию и там поискать физика Белова.

 Через три дня мы были в Париже. В столице не то Бургундии, не то Франции шёл дождь. Мы сняли трёхместный номер в отеле на площади Сорбонна, поужинали в кафе Les Papilles и легли спать. Наутро Исаев умчался в аэропорт имени какого-то Шарля де Голля. Он нашёл у себя квитанцию электронного билета до Санкт-Петербурга, куда он и так собирался лететь к своей жене, вроде бы умершей три года назад. У Метлера был электронный билет до Москвы, а у меня через древнюю столицу до Сыктывкара. Вылетали мы из Парижа в 14.00, а потому нам представилась возможность прогуляться по этому городу.

 Дождь успешно завершился ещё ночью. Светило нежное утреннее солнце, мы вышли на набережную Сены и первое, что мне бросилось в глаза, это какая-то уродливая металлическая башня. Она возвышалась над барочными зданиями и настолько не вписывалась в окружающую среду, что хотелось её вырвать с корнем. А вот Илье она понравилась. Он посчитал, что башня придаёт Парижу дополнительный шарм. Странно, мне казалось, что мой друг не страдает отсутствием вкуса. Впрочем, он всегда был оригиналом.

 В аэропорту Шереметьево мы расстались. Илья заказал по фанфону такси и поехал к своей тёте Рите разбираться, куда делись его родители и третья жена. А мне ничего не оставалось другого, как продолжить путь до столицы Республики Коми. В мой родной Усть-Вымь, как я выяснил, самолёты не летают вообще. Из Сети я узнал, что это всего-навсего небольшое село, где живёт около семисот человек. Чудеса да и только!

 В Сыктывкар я приземлился поздним вечером. Меня никто не встречал, и я понятия не имел, в каком направлении держать курс. Получив в жалком закутке свой чемодан, я сел на скамеечку и с отчаяния принялся перелистывать свой паспорт на русском языке. А он сообщил мне, что я гражданин Российской Федерации, а не Республики Коми, хотя родился в этом самом Сыктывкаре 63 года назад. И вдруг я обнаружил страницу с более чем странной записью «место жительства». И там был мой точный адрес. Я жил на некоей улице Советской. Название улицы вообще удивительное. Неужели это улица, где дают полезные советы? Как бы то ни было, но больше идти было некуда. Спрошу совета у местных.

 Я вышел из фронтала, катя за собой чемодан, и прошёл до площади, в центре которой разглядел силуэт стоящего на постаменте каменного мужчины в непонятной одежде и стремящегося улететь куда-то вверх вслед за птицами. Дальше рассматривать эту скульптуру я не стал, а принялся искать такси. На площади не было ни одного жёлтого автомобиля с шашечками на крыше, но стояло несколько частных машин, в которые усаживались прилетевшие пассажиры. Я подошёл к одной из них и попросил мужчину, укладывающего в багажник чемодан миниатюрной женщины, видимо, его жены, подвезти меня до улицы Советской.

 – Советской говоришь? – улыбнулся мужчина. – Так вот же она. – И показал рукой на улицу, начинающуюся с этой площади.

 – Вы меня не поняли, мне нужна улица Советская в Сыктывкаре.

 – А мы где находимся? – хохотнул мой собеседник. – Это Сыктывкар и есть.

 Я не поверил своим глазам: аэропорт находится в самом городе. Но ведь так не бывает!

 Я поплёлся по этой самой Советской, разглядывая таблички с номерами домов, и скоро нашёл нужный адрес. Это был старинный трёхэтажный дом в классическом стиле. Я решил, что здесь меня ждут роскошные апартаменты, однако попал в свою квартиру не сразу. Железная, вся облепленная какими-то бумажками, дверь подъезда никак не открывалась. Я ее несколько раз подёргал, пока не заметил чудное устройство возле ручки. Оно состояло из кнопок, и я принялся их разглядывать, догадываясь, что дверь открывается с помощью шифра. Но какого? Не успел я как следует поразмышлять на эту тему, как услышал сзади грудной женский голос:

 – Ну как, Анатолий Леонидович, съездили? Франция понравилась?

 Я оглянулся и увидел полноватую тётю лет пятидесяти. Мне захотелось ей сказать, что я ездил вовсе не во Францию, а в Бургундию. К счастью, я вовремя вспомнил, что в этом мире  Бургундии, как страны, не существует. Поэтому я вяло улыбнулся и сказал, что Франция – замечательная страна.

 Женщина же порылась в своей сумочке, вытащила связку ключей с какой-то бляшкой тёмного цвета. Затем она приложила эту бляшку к устройству и спокойно открыла дверь. Я машинально полез в карман своей светло-серой куртки и вытащил ключ с прикреплённой к нему точно такой же бляшкой. Но не воспользовался ею, поскольку дама поддержала дверь, давай мне возможность пройти вместе с моим чемоданом на колёсиках.

 Единственный ключ оказался, как я сразу догадался, ключом от квартиры. Только апартаментами её никак нельзя было назвать. Она была крохотной и запущенной. К счастью, в ней имелась ванная с душем, который я тут же принял. На маленькой кухне стоял большой холодильник совершенно пустой внутри. Но в шкафу я отыскал коньяк «Остров Крым». Ещё одни географические новости, сказал бы непременно Илья. В нашем мире Крым был полуостровом.

Порывшись по замызганным шкафчикам я не нашёл ни одного коньячного или какого-либо другого бокала. Пришлось наливать благородный напиток в стакан и пить без закуски. От усталости я сразу захмелел, добрёл до единственной комнаты с единственной койкой, разделся и лёг.

Завтра наверняка сюда придёт мой двойник, и мы с ним вместе решим, что мне делать. Надеюсь, он простит мне то, что я пил его коньяк и спал на его кровати. Я бы простил, а раз он мой двойник, то и он простит. Это было последнее, о чём я успел подумать, прежде чем уснуть.

Глава 5. Второе задание Томилина

Томилин позвонил на следующий день около часу дня. Ему даже не следовало представляться, поскольку его номер был забит в моём – то есть моего двойника – смартфоне. Говорил он неторопливо, но весело и с иронией.

– Ну, Толя, как тебе парижанки? – начал он вроде бы издалека.

– Парижанки? Да, я как-то не присматривался и не знакомился. Вроде ничего особенного.

– Я говорю о наших парижанках. Тех, с которыми ты встретился в замке Шамбор.

– А-а, с теми, что мы вместе пообедали в ресторанчике? – дошло до меня.

– Ну, конечно. Привет они мне передают?

– Всё в порядке, передают, – я догадался, что под приветом имелся в виду пакет от Нади.

– Тогда встречаемся сегодня в восемь в кафе «У чуди». Не опаздывай. «Привет» не забудь прихватить. Пока!

Ещё утром до меня дошло, что мой двойник не появится. Ведь у меня оказались его документы, одежда, смартфон и его молодое полноватое тело. Видимо, я просто в него каким-то образом переселился. Поэтому надо обустраиваться в этом прекрасном параллельном мире.

Я начал с того, что решил с помощью Интернета узнать, что представляет из себя город Усть-Вымь. Оказывается в 1780 году в ходе губернской реформы, проводимой императором Петром III, село получило статус города в составе Вологодской губернии. Вариант с погостом на Сысоле, который в нашей реальности стал Усть-Сысольском, а затем Сыктывкаром комиссия отвергла. Имея славную историю, связанную с крещением местного народа коми святителем Стефаном Пермским, и находясь на пересечении торговых путей, Усть-Вымь быстро рос. К началу XX века здесь проживало более 50 тысяч человек.

Новый толчок к развитию города дала Вторая мировая война, случившаяся в 1932 году из-за претензий Российской Империи на северные области Индии, бывшей тогда Бургундской колонией. Объединённые франко-бургундские войска, захватив Речь Посполитую – нашего верного в те годы союзника – осадили Санкт-Петербург и дошли до Москвы. Все крупные предприятия из центральной России срочно эвакуировали на Север и в Сибирь. Возле Усть-Выми появился металлургический комбинат, работающий на коксующемся угле, поставляемом шахтами Воркуты-яхи. Кроме того в Усть-Вымь эвакуировали сотни учёных, вузовских преподавателей, музыкантов и артистов. Так в городе появились университете, крупный научный центр, консерватория и театр оперы и балета. После войны вырос и мощный целлюлозно-бумажный комбинат. В конце концов Госдума приняла решение о новом административном делении Российской империи. Части Вологодской и Архангельской губерний до Воркуты-яхи преобразовали в Северо-Западную губернию с центром в городе Усть-Вымь, население которого к тому времени превысило 500 тысяч человек. Сейчас оно составляет 834 тысячи.

 После томилинского звонка я стал разбираться со своим двойником, то есть с самим собой нынешним.

 Порывшись в документах, я обнаружил три закатанные в пластик очень важных удостоверения. Первые два касались работы. Анатолий Малинин является редактором отдела политики газеты «Усть-Вымское время» и собственным корреспондентом электронной газеты «Нева». Что ж, придётся выучиться не только машину водить, но и писать статьи и заметки.

 Третье удостоверение меня очень огорчило. Мой двойник оказался членом национал- коммунистической партии России. Этого мне только не хватало! Мало того, что в том, моём мире, нацисты и коммунисты уничтожили десятки миллионов человек, они ещё и в этот мир затесались.

 Впрочем, Интернет ничего плохого про национал-коммунистов не сообщал. Разные сайты с одобрением или критикой писали, что они выступают за добрый мир, поддерживают патриотизм и социальную справедливость. Эти нацики и коммуняки в одном флаконе, согласно их программе, выступают за добровольное воссоединение славянских народов на основе права наций на самоопределение, уничтожение нетрудовых и лёгких доходов, ограничение иммиграции, приоритет граждан России при устройстве на работу. Кроме того они призывают к участию рабочих и служащих в распределении прибыли крупных компаний, достойное пенсионное обеспечение, высокий прогрессивный налог, централизацию всего транспорта в руках государства.

 Что-то мне в этой программе нравилось, что-то нет, но целом она не вызывала раздражения. Я порылся в столе и нашёл брошюру лидера партии Антона Грекова «Наша борьба». Чёрт побери, это же почти как «Майн кампф»! На верхнем правом углу обложки стоял штамп «Только для членов НКПРИ». Я принялся читать, и чем более углублялся, тем больше эта книжка вызывала у меня брезгливость и отвращение.

 Этот новоявленный фюрер называл славян «детьми богов», а потому высшей расой и самым первым народом на Земле. Славянским богам не нужны рабы, поэтому славянам чуждо рабство, это самый свободолюбивый народ в мире. И он никого не хочет порабощать. В то же время именно на славян возложена высокая миссия распространения коммунистических идей бургундского философа Этьена Кабе, которые продолжил и развил русский монах Владимир Печерин. Про Маркса и Ленина ни слова.

 Ладно, и это не так уже и страшно. Но вот что было дальше.

 Главным врагом славянского коммунизма Греков объявил еврейский империализм. Евреи, по его мнению, не были никогда кочевниками, но паразитировали на теле других народов, стремясь к ползучему их порабощению. И если для славян характерны идеализм и самопожертвование, то для евреев – эгоизм и инстинкт самосохранения. Поэтому одной из важнейших задач НКПРИ после прихода к власти станет окончательное решение еврейского вопроса.

 Дальше мне уже не хотелось читать. Внутренним взором я увидел фотографии узников нацистских концлагерей, голые трупы, сброшенные в ров. Хотелось разорвать эту брошюру на мелкие кусочки, но я всё-таки продолжил чтение.

 В конце своего творения Греков объяснял смысл национал-коммунистической символики. Красный цвет флага олицетворяет борьбу за социальную справедливость, белый круг в центре – чистоту национал-коммунистических идей, а два изогнутых и наложенных друг на друга креста в центре круга – символ славянского единства. Этот знак он назвал коловрат и пояснил, что он обозначал у древних славян движение солнца по кругу.

 Отбросив брошюру, я принял твёрдое решение: во что бы то ни стало выйти из этой поганой партии. Сегодня же вечером передам Томилину пакет и распрощаюсь с ним навсегда. Как я выяснил из того же Интернета, он является членом национал-коммунистической фракции Госдумы и возглавляет Северо-Западное региональное отделение этой партии. А зовут его Алексей Анатольевич.  

 ххх

 До кафе «У чуди» я добрался на скоростном трамвае, чей путь проложен как по земле, так и под ней. Само кафе располагалась в подвале по Георгиевскому проспекту. Понятно, почему подвал – чудь, спасаясь от христианства, ушла под землю. Ну а владельцы кафе предлагали усть-вымцам и гостям губернского центра спасаться у них от своих проблем.

 Так получилось, что я прибыл загодя, а потому решил прогуляться по городу. Георгиевский проспект проходил через центральную площадь, которая, как и в Сыктывкаре, называлась Стефановской. Только вместо сероватого здания Госсовета, над окружающим пространством возвышался пятикупольный Собор святого Стефана Пермского. Перед ним стоял памятник святителю на высоком постаменте, на котором Стефан в поднятой правой руке держал крест, осеняя таким образом тех, кто гулял по площади. С левой стороны стояло массивное здание театра оперы и балета, исполненное в классическом стиле – над входом была устроена большая терраса с гранитными колоннами до самой крыши. На самой крыше – каменная муза Терпсихора, стремящаяся взмыть вверх. Напротив театра располагалось не менее массивное здание губернской администрации. Всё это красиво освещалось снизу, а возле театра переливались огнями три музыкальных фонтана. В общем, площадь произвела очень приятное впечатление. Но пора было идти в кафе.

 По дороге я подумал, что надо было бы найти в Интернете портрет этого самого Томилина. Как я его теперь узнаю? Но всё обошлось – стоило мне спуститься вниз, как ко мне подошёл среднего роста человек с квадратным лицом, в очках и в светло-сером клетчатом костюме.

 – Пойдём, я заказал для нас отдельный кабинет, – без лишних слов сказал он мне повелительным тоном. Чувствовалось, что он привык командовать.

 Мы через какие-то закутки прошли в маленькую комнату, по стенам которой были развешаны картины с изображениями героев коми мифов – бога ветра Войпеля, красавицы Райды, Перы-богатыря. В центре стоял стол с винами и закусками и два стула. Томилин сел на один из них, указав мне рукой на другой.

 – Что будешь из горячего? Лосятину по-охотничьи, рагу из оленины, запеченную семгу?

 – Пожалуй, только чай и, если можно, зелёный. Я решил худеть.

 Это была чистая правда. Я хорошо помнил, как незаметно мой вес достиг ста килограммов, и пришлось с огромными усилиями его сбрасывать, чтобы разгрузить не слишком здоровое сердце.

 – Как знаешь, – пожал плечами Томилин и нажал на кнопку на правом краю стола. Оказалось, что это вызов официанта.

 –  Одну лосятину с овощами. И смотри – пусть будет хорошенько прожарено. Один зелёный чай и бутылочку хорошего кубанского вина, – небрежным тоном приказал он вытянувшемуся перед ним гарсону.

 Когда тот ушёл, он повернулся ко мне и уже совсем другим, сугубо деловым тоном спросил:

 – Привет от парижанок принёс?

 – Что? Ах, да, привет… Принёс, конечно.

 Я протянул ему целлофановый пакет. Он очень осторожно принял его из моих рук, вытащил оттуда другой пакет и нежно его погладил.

 – Вот она, вот она бомба…

 На какой-то миг мне стало не по себе. Неужели я через множество границ на двух самолётах вёз бомбу. Подумать страшно, что бы случилось, если бы она взорвалась в воздухе.

 – Ты чего это так перепугался? – добродушно улыбнулся Томилин, заметив выражение страха на моём лице. – Ты же журналист, должен понимать, какую бомбу ты нам привёз. Что можно сделать обычной бомбой? Убить одного человека. Ну, двух или трёх, ну десятерых. А этой мы взорвём всю Российскую Империю к чёртовой бабушке!

 Я немного успокоился. Российскую Империю мне было не жаль.

 Он попросил меня рассказать подробности нашей встречи с парижскими коммунистками. И пока я говорил, зашёл официант, катя на тележке заказанное блюдо, вино, мой чай в небольшом фарфоровом чайнике и чашку с блюдцем. Томилин тут же рукой дал знать, чтобы я замолчал, а когда официант ушёл, махнул той же рукой, чтобы я продолжал, пояснив, что хотя владелец кафе наш человек, гарсон может быть и не нашим. Когда я закончил, он разлил вино по бокалам, предлагая выпить за успешно проведённую операцию.

 Мы выпили, Томилин насел на свою лосятину, но, прожевав и проглотив несколько кусков, запил их вином, аккуратно вытер салфеткой свои губы и заговорил:

 – Я о тебе доложу лично Грекову. Он будет доволен. Он считает тебя очень перспективным. Через две недели, если ты помнишь, у нас губернская конференция, тебя я хочу поставить вместо себя первым секретарём регионального отделения партии. Антон Дмитриевич согласен.  

 Вот тут бы и сказать, что я выхожу из НКПРИ, но вместо этого я спросил:

 – А вы куда же?

 – Я перебираюсь в Санкт-Петербург, буду курировать работу региональных отделений. В том числе и тебя, конечно.

 – Да, но вот только… – хотел было я сказать о выходе из партии, но он меня перебил.

 – Никаких «но». Понимаю, молод. Но вполне достойная кандидатура. И это ещё не всё. Я предложу Грекову включить тебя в предвыборный партийный список первым номером по региону. И если мы наберём более тридцати процентов голосов, а мы наберём более тридцати процентов голосов, то считай, что думский мандат у тебя в кармане. Только для этого тебе придётся выполнить ещё одно задание.

 Я молчал, пытаясь собраться с мыслями. Томилин же решил, что я ошарашен свалившимся на меня счастьем, и продолжал:

 – Ты там, в Бургундии, надеюсь, не поссорился с Ильёй Метлером?

 – Да нет, с чего мне с ним ссорится?

 – Я и не сомневался. Ты не из тех, кто конфликтует по таким пустякам, как этнические различия. Так вот, тебе надо будет с ним поговорить о поддержке нашей партии сионистами.

 – Почему именно с ним, – я действительно был ошарашен и уже ничего не понимал.

 – Потому что ты – парень всего лишь перспективный, а он – уже значимая фигура. Он мечтает стать раввином, но не станет. Не тот характер. Зато он носит вязаную кипу, то есть принадлежит к религиозным сионистам. Среди них он большой авторитет. К его мнению прислушиваются. И если ты уговоришь его поддержать нашу партию на выборах, и они с ним согласятся, то считай, что в новой Думе у нас будет абсолютное большинство, а Антон Дмитриевич Греков – новый премьер России. Заметь, не Российской империи, которую мы разнесём в пух и прах, а коммунистической России. И весь мир будет валяться у нас в ногах. А мы потребуем только самой малости: стройте у себя коммунизм.

 Мне стало нехорошо, запершило в горле, и я вынужден был отхлебнуть немного вина.

 - Что – не верится? А ведь так оно и будет.

 – Но позвольте, Алексей Анатольевич, мы же против «еврейского империализма», мы же за «окончательное решение еврейского вопроса», – проговорил я, стараясь опять привести мысли в порядок.

 – Молодец, что прочитал «Нашу борьбу». Я тебе дам ещё несколько книг Грекова. Что касается «еврейского империализма», то сионисты ненавидят его не меньше нас. Еврейские империалисты своих грабят почище, чем гоев. Так что твой Метлер будет на нашей стороне. Я ведь не случайно разрешил тебе взять его в вашу велопрогулку по Бургундии.

 Интересно, я ещё должен был спрашивать, кого мне брать, а кого не брать в велотур. Но этот вопрос я поднимать не стал, а поинтересовался более важной темой:

 – А как же «окончательное решение…»?

 – «…еврейского вопроса»? – опять перебил меня Томилин. – Так тут же всё просто. Еврейский вопрос разрешится, если у них будет своё собственное государство на Ближнем Востоке. Сионисты только этого и хотят, и наша партия будет на этом настаивать.

 – А если кто-то не захочет уехать?

 – Не захотят уехать еврейские империалисты. С ними будет разговор особый. И довольно жёсткий. Но ты не переживай, твой друг уедет первым и поможет нам в создании еврейского коммунистического государства в Палестине. Хорошо звучит, а?

 – Но ведь не только еврейские империалисты не захотят уезжать. Евреи, что богатые, что бедные, здесь родились, здесь похоронены их деды и прадеды. Многие уже давно обрусели.

 – Мы сделаем всё, чтобы захотели. В любом случае евреям, даже, как ты говоришь, обрусевшим, в России делать нечего.

 С этого момента, я понял, что мне не надо выходить из партии. Я должен остаться, чтобы сорвать их безумные замыслы.

Глава 6. Уличный коммунизм

 Я проснулся с больной головой в чужой квартире и в чужом мире. Я даже не сразу сообразил, где я и как я сюда попал. А когда сообразил, понял, что надо принимать меры.

 На кухне в прибитом к стене зеркальном шкафчике я обнаружил кучу лекарств. Один леший знает, от каких болезней они служили, но среди них затесался аспирин. Я проглотил две таблетки сразу, запив их водой из-под крана, обладавшей тошнотворным привкусом.

 Теперь предстояло решить другую проблему: как и на что жить дальше. Деньги на карточке заканчивались, другой карточки я не нашёл, а перспектива умереть с голоду или просить милостыню меня не устраивала. Но судьба опять пришла мне на помощь в виде короткого гудка в фанфоне, извещавшем о поступлении сообщения, извещавшего, что на карточку поступила пенсия аж в 17 тысяч рублей. Вот это да! Неужели здесь так хорошо живут пенсионеры? А может они пенсию получают один раз в год?

 Как бы то ни было, но я повеселел, да и головная боль потихоньку угасала. Пора подумать о хлебе насущном.

 В комнате на письменном столе стоял пожелтевший от времени ординатор, который я тут же включил. Пароль не понадобился, и с помощью Сети я открыл карту Сыктывкара. Она меня изумила.

 Как и Усть-Вымь, город был вытянут вдоль двух рек. В центре, совсем недалеко от моего нового жилища, развернулась Стефановская площадь. Во всём остальном топонимика столицы непонятной Республики Коми отличалась от моего родного города в лучшую сторону. Здесь не было этих чёртовых и набивших оскомину трёхсвятительских, георгиевских, покровских и предтеченских улиц, которыми набиты города  Российской Империи. Зато многие из них носят имена классных парней, видимо, прославивших эту республику и этот город – Ленина, Карла Маркса, Энгельса, Кирова, Орджоникидзе.

 Но более всего меня восхитила улица Коммунистическая. Она начиналась от парка, проходила через Стефановскую площадь и заканчивалась железнодорожным вокзалом. То есть это была главная улица города, как Невский проспект в Питере или Тверская-Ямская в Москве. Неужели в Республике Коми восторжествовал коммунизм, и здесь нет частной собственности, люди все равны и воплощён лозунг «от каждого по способностям – каждому по потребностям»?  Видимо, потребности моего двойника в жилье не превышают этой крохотной квартиры, зато для удовлетворения остальных потребностей он получает прямо-таки громадную пенсию. Жаль, конечно, что деньги не отменили, но, думаю, это дело времени.

 Я вышел на улицу и зашёл в ресторан, расположенный на первом этаже моего дома. Зал выглядел весьма комфортно. Особенно мне понравились жёлтые занавески на окнах, очень напоминающие театральные кулисы, небольшие зеркала и стулья, обитые тканью с жёлтыми и чёрными полосками и оригинальными рисунками. Действительно, это не то, что бургундский La Cave des Rois с его дурацкими винными бочками. Вот где должны питаться люди коммунистического общества! Теперь понятно, почему холодильник моего двойника пуст.

 Подошёл официант, небрежно подал меню и удалился. Я посмотрел на цены и обомлел. Они не то, чтобы кусались, они рвали мою пенсию на части. Салат-коктейль с ветчиной, коему красная цена 50 копеек, стоил 65 рублей. Бризоль из курицы – 110 рублей. Да, с такими ценами при моей вроде бы огромной пенсии трудно удовлетворить мои пищевые потребности. Пришлось обойтись салатом, чашкой кофе и булочкой.

 Однако этого вполне хватило, чтобы набить желудок, и я вышел из ресторана в приподнятом настроении. Царило не жаркое северное солнце, и я подумал, как здорово угодить в коммунистический мир. Пусть не всё у них получается, пусть асфальт на тротуарах весь в трещинах и колдобинах, а там, где выложена плитка, зияют дыры. Пусть даже эти старинные дома потрескались. Главное, что они уже начали, они уже воплощают вековую мечту человечества о золотом веке. И у меня появилась возможность включиться в эту работу.

 Я прошёл метров пятьдесят и очутился на Стефановской площади. К моему изумлению, там не было церкви. И тут я вспомнил Томилина, который говорил, что в коммунистическом обществе не найдётся места религии.

 Затем я миновал небольшой сквер и упёрся в памятник человеку, оказавшемуся спиной ко мне и лицом к площади. Я было решил, что это Стефан Пермский, что вполне логично, учитывая название площади. Но фигура лысоватого мужчины с усами и бородкой, как бы вылезающего из гранитных глыб, никак на святителя не походила, тем более, что каменный человек был то ли в пальто, то ли в пиджаке и при галстуке. Сомнения разрешились, когда у самого основания памятника я прочитал надпись «Ленинлы — коми йöзсянь». Я почти не знал коми языка, но разобрал, что это некоему Ленину от коми народа.  Улица его имени пересекала площадь перпендикулярно Коммунистической. Понятно, Ленин – самая значимая фигура для Республики Коми. Более значимая, чем Стефан Пермский. Но почему тогда и площадь не названа его именем?

 Чтобы попасть на продолжение Коммунистической улицы мне пришлось обойти огромное серое здание из стекла и бетона и двухэтажный магазин на пригорке. И тут мне открылся чудесный вид. После магазина улица превращалась в проспект. С правой стороны на постаменте возвышался бриг с поднятыми парусами, а внизу под ним резвились и играли дети. Там был сквер, украшенный зверушками, заполненный качелями и маленькими горками.  Именно такими городом-садом я и представлял себе коммунистическое общество.

 Пройдя ещё два квартала, я увидел по левую сторону улицы исчезнувший с центральной площади Божанси памятник героям и жертвам Третьей мировой войны. Он был выполнен в виде сидящего и упёршегося в колени воина, а поперёк его фигуры лежала винтовка или автомат. Оно и понятно. Это в буржуазных странах быстро забывают о своих героях, в коммунистической республике их будут помнить вовек.

 И я решил: пусть мои товарищи ищут на здоровье академика Белова, чтобы вернуться в свою буржуйскую реальность, а я останусь жить здесь. Пусть мне не 29, а 63, пусть я проживу на 35 лет меньше, чем мог бы. Но последние годы моей жизни пройдут в обществе, о котором я так мечтал, к которому так стремился и за которое боролся.

 Конец первой части