Продолжение. 

Начало

Часть II.

Глава 7. Леонидик

Сорвать планы национал-коммунистов мне представлялось делом совсем не сложным. Достаточно уговорить Илью Метлера ни в коем случае не позволить сионистам поддерживать на выборах этих безумцев, и они не получат абсолютного большинства в Госдуме, а останутся одной из оппозиционных партий. Такую наивность можно объяснить лишь тем, что помолодев в два раза, я утратил мудрость много пожившего и много повидавшего на своём веку пенсионера.

Как бы то ни было, но, вернувшись домой после разговора с Томилиным, я немедленно позвонил Илье и предложил встретиться. Оказывается, это желание было обоюдным, и мой друг сообщил мне, что через неделю прилетит в Усть-Вымь повидаться с родителями. И очень хочет встретиться со мной для важного разговора.

Я решил эту неделю посвятить изучению своего двойника, то есть фактически самого себя. И сделать всё возможное, чтобы своему двойнику соответствовать.

Для начала я позвонил в первую попавшуюся в Интернете автошколу и спросил: могут ли они меня вновь научить водить машину, учитывая, что водительские права у меня уже есть, а потому экзамен сдавать не надо? Оказалось, что могут. У них есть такая учебная дисциплина – восстановление навыков вождения. Оплата почасовая, два рубля в час. Я чуть было не крикнул «Это же почти даром!», но вовремя вспомнил, что цена денег здесь совсем другая, чем в моей России. А деньги у меня были, поскольку на карточку продолжали поступать гонорары за некогда опубликованные статьи и заметки.

Разговаривавшая со мной девушка передала трубку инструктору.  Он поинтересовался: когда я готов приступить к занятиям? Я ответил, что хоть с сегодняшнего дня. Он спросил адрес. Я назвал. И тогда он сказал, что сегодня подъедет к двум часам, назвал номер машины и положил трубку.

Разобравшись с этим вопросом, я взялся выяснять, как у меня обстоят дела в личной жизни. Порывшись в компьютере, я отыскал глубоко запрятанную папку «Семейное фото». Труда мне это никакого не составило, поскольку и в моём сыктывкарском компе была точно такая же папка, и я её точно также спрятал поглубже, чтобы мне самому ничего не напоминало про мою рану в сердце.

Я уже знал, что мой двойник несколько месяцев назад развёлся с Евгенией Морозовой, и у них есть общий сын Лёня. Всё обстояло почти также, как и со мной 63-летним, с той лишь разницей, что в прежней жизни мы с ней прожили почти сорок лет.

Открыв папку, я увидел фотографии счастливой семьи, точь в точь такие же, как и в Сыктывкаре. У Жени были всё те же длинные волосы, ниспадающие до плеч, широкие глаза и смеющееся лицо. Она была юной и прекрасной, и я не понимал, как мой двойник мог с ней развестись. А Леонидик – весёлый мальчуган со спадающим на лоб чёлкой, иногда весь в веснушках и с большими, как у отца, ушами. На фотографиях мы втроём купаемся в море, держим Лёнчика за руки так, чтобы его ножки едва касались воды. Или вот мы с Женей нежно обнимаем друг друга где-то под пальмами. Нет, такая семья не должна была распасться.

Мне стало грустно. Я вспомнил свои счастливые молодые годы и тут же сообразил, что молодость чудесным образом ко мне вернулась. И мне нестерпимо захотелось увидеть их обоих. К счастью, мой двойник не успел, в отличие от меня, стереть номер бывшей жены со своего мобильника. И я тут же позвонил.

– Это вы, Анатолий Викторович? – голос Жени был довольно сухим, и я уже начал жалеть о своём поступке. – И где это вы пропадали целый месяц?

– Женя, я тут ездил с друзьями на велосипедах по Бургундии, – стал я неловко оправдываться. – Понимаешь, так получилось…

– Поня-ятно, вы развлекались, значит, по Европам катались. А ты хоть знаешь, что Лёнечка в это время ветрянкой болел? – эти слова она произносила, видимо, глотая слёзы.

– Не знал, ты бы могла сообщить мне об этом.

– Куда сообщать? – голос бывшей жены делался всё более жалким. – В твою Бургундию? Неужели я поверю, что ты из Парижа примчишься к нам? Что такое для тебя семья? Так, лишние гири к твоей бесценной жизни. Мы всегда мешали тебе, мешали тебе жить, работать, заниматься политикой, исправлять мир, который без тебя никак не может обойтись.

– Неправда! – неожиданно закричал я. – Вы с Леонидиком для меня всегда были дороже работы и политики. И я, если хочешь, это докажу. Можно сегодня к вам придти?

– Не можно, а нужно, – смягчившись, сказала Женя. – Днём у меня много дел. Приходи к часам семи. Адрес, думаю, ты не забыл.

Как можно забыть то, чего не знал? Пришлось вновь зарываться в документы. Адрес я отыскал, только не среди бумаг, а опять же в компьютере. У моего двойника была целая папка с адресами. Моя бывшая жена жила по улице Покровской. Номер дома и квартиры совпадали с той, что я проживал когда-то со своей семьёй в Сыктывкаре. Только там улица носила имя Орджоникидзе.

ххх

Ровно в два к нашему дому подкатила легковая машина металлического цвета с буквой «У» на крыше. Из неё вышел высокий крепко сбитый мужчина с грубоватыми чертами лица и, оставив открытой водительскую дверь, вежливо произнёс:

– Прошу!

Я с бьющимся сердцем уселся на водительское сиденье, тщетно пытаясь вспомнить, какая педаль для какой цели служит. Когда мы с Женей только-только поженились, то решили обзавестись автомобилем. Но в советской стране это было сделать очень сложно. Машина стоил бешеных денег, к тому же была жутким дефицитом. Легально приобрести легковушку можно было, лишь отстояв длиннющую очередь. Народный театр, которым я руководил, размещался поначалу во Дворце культуры «Металлист» Сыктывкарского механического завода. А в профсоюзном комитете этого предприятия очередь на машины была короче, чем в бюджетных учреждениях. Мне по молодости лет море было по колено, и я записался одновременно в очередь за «Жигулями» и в автошколу. Курс обучения я прошёл, экзамен успешно сдал, водительские права получил и больше за руль не садился. У нас родился мальчик Лёня, и мы лишились возможности откладывать деньги…

– Сколько лет вы не водили машину? – спросил инструктор.

– Лет тридцать-тридцать пять, если не больше.

Мужчина, оглядев мою молодую фигуру, выпучил глаза от удивления.

– Ой, простите, что я говорю? Лет пять-шесть, – тут же поправился я, вспомнив про мой нынешний возраст.

– Это другое дело. Значит не всё потеряно.

Он показал мне, как отжать педаль сцепления, как ставить ногу на тормоз, как начинать движение, переключив рычаг на первую передачу и, одновременно отпуская сцепление, потихоньку давить на газ. Как ни странно, у меня всё получилось. Умом я не помнил ничего, а вот руки и ноги сами по себе знали, как управлять машиной.

Весь отведённый час мы катались по усть-вымскому пригороду Оквад, а когда снова подъехали к родительскому дому, я тут же расплатился с инструктором, а он не без сожаления попрощался, пожав своей лапищей мою руку:

– Вы прекрасно водите, я вам больше не нужен.

– Спасибо, я и сам от себя такого не ожидал.

– Приятно было познакомиться, Анатолий Викторович. Я с удовольствием читаю ваши статьи и буду голосовать за вашу партию.

На этом мы расстались. Убеждать его в том, что за нашу партию голосовать ни в коем случае не надо, я не стал. Это бы выглядело как-то глупо.

ххх

К своей бывшей жене я приехал на собственном автомобиле. Им оказался вишнёвый седан «РуссоБалт-Сокол». Цвет явно выбирала Женя, во всяком случае её двойник любила такие цвета. А марку машины с её стремительной формой – это уже на мой вкус. Найти свой автомобиль на платной автостоянке в аэропорту Вогваздино труда не составило. Ещё вчера я обнаружил среди документов регистрационное удостоверение, где был указан и номер, и марка, и цвет машины.

Когда квартирная дверь распахнулась, я увидел свою бывшую молодую жену в халате вишнёвого цвета с большими белыми цветами. Совсем под цвет нашей машины. Взгляд её был нарочито холоден.

– Заходи, коль пришёл, –  с оттенком равнодушия сказала Женя, как будто не она же сама пригласила меня к семи.

Я переступил порог и тут, откуда-то из комнаты вылетел шестилетний Леонидик и с криком «папа!» бросился мне на шею.

– Видишь, он не забыл отца, – с укором произнесла мать нашего сынишки.

Я крепко обнял паренька, а он с обидой в голосе спросил прямо в ухо:

– Папа, ты почему так давно не приходил?

– Занят был, сынок, но я исправлюсь, – тут же пообещал я.

Чтобы разгрузить руки, я протянул экс-супруге целлофановый пакет с шампанским «Новый свет» и коробкой конфет. Не знаю, как эта Женя, но та, из моей прошлой жизни, более всего любила шампанское и конфеты. Поставив сына на пол, я из другого пакета вытащил большую красочную настольную игру в футбол и подал её ему. Леонидик широко улыбнулся и тихо сказал:

– Спасибо, папа!

Квартира, в которой жила моя семья, была просторной и обставленной с большим вкусом. В ней было четыре комнаты. В большой гостиной в углу стоял огромный плазменный телевизор, сине-серый диван не прижимался к стене, а располагался в середине пространства. Балконная дверь была оформлена сверху ламбрекеном, по бокам двойными шторами, причём лёгкие передние складками уходили вбок, обвязанные широкой полосой тёмно синей ткани. Всё это создавало иллюзию театрального занавеса.

Леонидик не дал мне возможности внимательнее рассмотреть комнату, а уселся на диван, распаковал игру и тут же приказал мне принять в ней участие. Я, разумеется, тут же согласился.

Поначалу я дал слабину и решил сыграть в поддавки, чего никогда раньше не делал. Но оказалось, что мой сын играет прекрасно. Мы так увлеклись, что не заметили, как пролетело время. В девять часов Женя вошла в гостиную и велела сыну идти спать. Леонидик немножко похныкал, попросил сыграть ещё раз, но я поддержал мамин авторитет, и, погладив сына по головке, проводил мальчика до его комнаты. Перед дверью я поцеловал его в лоб, закрыл за ним дверь и собрался было уйти, но Женя остановила:

– Куда это ты? А твоё шампанское?

С этими словами она повела меня в просторную кухню, где на столе возвышалась принесённая мною бутылка, рядом стояла хрустальная салатница с моим любимым «оливье», а от духовки веяло изумительным запахом мясного блюда. Я хотел было сказать, что мне всего этого нельзя, я худею, но не решился, а покорно уселся за стол.

– Ну, рассказывай. Как живёшь, чем занимаешься? Как там твоя партия поживает? – вдруг изменившимся и вполне приветливым тоном заговорила Женя, раскладывая салат по тарелкам. Она была прелестна, я понял, что страстно её хочу.

– Партия?.. Как тебе сказать. Не нравится мне она. Коммунизм – это утопическое пустозвонство, а нацизм – так и вовсе мерзость.

– Да, неужели? И когда это ты так поумнел?

– Наверное, в Бургундии, – отмахнулся я и аккуратно, чтобы не выскочила пробка, открыл шампанское и разлил его по бокалам. – К чёрту партию! Давай выпьем за тебя и за Леонидика.

– В первую очередь за Леонидика.

– Согласен, пусть будет за Леонидика.

…Я приехал домой на своём ярко оранжевом «РуссоБалте Сокол» около десяти часов утра. У мамы был выходной, и она в большой гостиной на первом этаже смотрела телевизор, сидя в кресле-качалке. Услышав, как я зашёл, она, не поворачивая головы, спросила:

– Ты был у неё?

– Да, мама.

– Может это и к лучшему. Леонидика в следующий раз привези, я уже соскучилась по внуку.

– Обязательно, мам. Обязательно привезу.

Глава 8. Леонид Анатольевич

Почти весь следующий день я расхаживал по коммунистическому Сыктывкару. Не всё мне в нём нравилось. Образцовой была лишь сама улица Коммунистическая, отчего создавалось впечатление, что коммунизм построен на отдельно взятой улице. А вот окраины напоминали мне трущобы в буржуазных странах в прошлом столетии.

Ближе к вечеру я врубил старенький ординатор и решил просмотреть почту. Открылась она легко, не требуя пароля. Среди нескольких писем от незнакомых мне людей бросилось в глаза послание от Леонида Малинина, пришедшее ещё вчера. Оно было лаконичным: «Папа, привет! Завтра прилетаю вместе с Джоанной и Джорджиком, остановимся у мамы. Приходи вечерком, к часам семи».

Значит и здесь моего сына зовут Лёней, только он уже взрослый мальчик. Хорошо бы посмотреть, как он выглядит. Порывшись в ординаторе, я довольно быстро отыскал глубоко запрятанную папку «Семейное фото».  Мой двойник поступил так же, как и я, утопив её в папку «Юмор», затем в «Анекдоты», потом ещё в несколько папок.

Фотографий оказалось множество, и они были также разложены по отдельным папкам. Я начал с самой первой и увидел самого себя в строгом костюме при галстуке под руку в Женей в белом платье с фатой. Фото оказалось чёрно-белым, видимо снимали на плёнку, а снимок потом сканировали.

На другом чёрно-белом фото мы с Женей стояли на фоне кирпичного дома. Я держал в руках свёрток с новорожденным. Судя по нашей одежде, этот Леонидик родился зимой. На мне было длинное пальто с меховым воротником, а на Жене – изящная шубка. На нескольких фотографиях были запечатлены я, Женя и малыш Лёня в парке. Вот Женя крутит маленькую карусель, на которой сидит смеющийся сыночек, а вот я качаюсь с ним на детских качелях.  

 Мне стало очень грустно. Я вспомнил, как по-дурацки мы развелись три месяца назад. Поздним вечером весь взвинченный я вернулся с партийной тусовки. Леонидик захворал, капризничал и не давал Жене подготовиться к урокам. Она меня в чём-то упрекнула, я резко вспылил, а дальше пошло какое-то сумасшествие. Лёнчик плакал, мы с женой орали друг на друга. В конце концов Женя открыла дверь и потребовала, чтобы я убирался вон. Это меня страшно задело, я собрал кое-какие вещи, перенёс их в машину и уехал к родителям. На следующий день мы подали на развод. Женя разрешила мне видеться с сыном при условии, что я заберу все свои вещи, чтобы даже моего духа в квартире не осталось. Какой же я был идиот! Надо было всё оставить – рано или поздно, но мы бы помирились. Впрочем, мой двойник ничуть не лучше меня, он ведь тоже развёлся, о чём мне сообщал его паспорт на странице «Семейное положение».  

Дальше смотреть фотографии мне не захотелось, и я собирался было всё закрыть, но неожиданно взгляд упал на папку «Женя в роли Жанны Д Арк». Это имя мне показалось знакомым, и я вспомнил, что так звали каменную девицу в латах и со знаменем, которую я увидел на площади в Божанси. Любопытство взяло верх, и я решил посмотреть. На фотографиях были сцены из разных спектаклей, но всегда в центре была моя бывшая супруга, одетая то в какой-то кожаный нагрудник, то в хламиду до пят. На одних снимках она, как и та каменная барышня, держала знамя или меч, на других стояла с гордо поднятой головой перед католическими попами в чёрных капюшонах. Особенно впечатляла фотография, на которой Женя-Жанна была привязана к столбу в окружении разложенного хвороста. Судя по всему, её собирались сжечь.

На этом я закончил просмотр, поскольку время приближалось к семи, а я ещё не знал, где живёт моя бывшая. И опять паспорт пришёл на помощь. На странице «Место жительства» было три штампа. На последнем стоял адрес, по которому я сейчас находился. А самый первый извещал, что я зарегистрирован по улице Орджоникидзе. Номер дома и квартиры были те же, что и в Усть-Выме, где я жил вместе с Женей и Леонидиком. Только там улица называлась Покровской. Второй штамп сообщал, что я снят с регистрации по этому адресу.

По дороге я заскочил в первый попавшийся магазин и купил коробку конфет и шампанское. Не знаю, как сыктывкарская Женя, а её усть-вымский двойник обожала конфеты и «Новый свет». Увы, шампанского такой марки не оказалось, и миловидная продавщица посоветовала «Советское». Это меня опять озадачило. Я живу на Советской улице, такое же название носит шампанское. Как это понимать? Может как совет пить именно его?

До квартиры пришлось добираться на замызганном лифте – всё-таки до настоящего коммунизма этой республике ещё далеко. Дверь открыл худощавый мужчина роста чуть выше среднего. Увидев меня, он широко улыбнулся и очень крепко обнял. Боже! Мой сын уже старше меня самого. И тут из комнаты вышел… Леонидик, то есть почти Леонидик, только немного более скуластый, а в остальном – почти такой же, каким я оставил его в прежней жизни. Он посмотрел на меня робким и смущённым взглядом.

– Егорушка, поздоровайся со своим дедом, – ласково приказал мужчина, которого моё сердце пока ещё не позволяло признавать своим сыном.

–  Are you my grandfather Tolya?[1] – пролепетал малыш.

– Егорушка, ты находишься в России, поэтому говорить надо по-русски, – наставительно произнёс его отец.

– Ви май деда Толья? – повторил мальчик. А я окончательно запутался, мы живём в России или в Республике Коми?

– Извини, папа, дома я стараюсь с ним говорить по-русски, но он быстро забывает, – развёл руками возмужавший Леонидик, а точнее – Леонид Анатольевич.

В это время из кухни вышла Женя. Я её сразу узнал, хотя она очень переменилась. Теперь она носила короткую стрижку, на лбу проступали морщины, и одета она была не в яркий вишнёвый халат, а в серо-синий с нарисованными квадратами тёмного цвета. Она кисловато улыбнулась и негромко сказала:

– Здравствуй, Толя!

Мы прошли в гостиную. Она был небольшого размера. В углу стоял телевизор, возле стены у самой двери – диван-кровать, а напротив почти всё пространство занимали книжный шкаф и гардероб.  Центр украшал накрытый стол с закусками, салатами, вином, бокалами и тарелками. Квартирка оказалась малюсенькой. Кроме гостиной – небольшая детская и кухня. Как это они здесь втроём могли помещаться?

На диване сидела молодая не очень красивая иностранка с большими скулами. При нашем появлении она встала и поздоровалась за руку. Леонид объяснил, что она ещё плохо говорит по-русски, а потому стесняется. Женя пригласила всех к столу, и моё место каким-то образом оказалась рядом с ней.

Сначала разговор зашёл о Леониде и Джоанне. Оказалось, что они работают в одной фирме. Леонид – программист, Джоанна – менеджер по рекламе. Страну, в которой они живут, называли то Америкой, то Штатами. Хотя Америка – это целый материк, а Штаты – более чем странное название для государства. Дела у супругов идут хорошо, они купили по ипотеке дом возле города Сан-Диего. Джордж – именно так звали их мальчугана – уже ходит в школу.

Мы выпили за их благополучие, и Леонид перешёл на болезненную тему развода.

– Я вас, предков, никогда не понимал и сейчас не пойму, – без обиняков начал мой сын, проживший больше меня. – Ну, вот чего вы разошлись? Какого рожна вам ещё надо? У тебя, папа, любовница что ли завелась?

Я не знал, что ответить на этот вопрос, поскольку понятия не имел ни о причинах развода, ни о том, есть ли у моего двойника любовница. Но за меня ответила бывшая жена:

– Твой папа не захотел, чтобы я в его театре играла.

Ни фига себе! У меня, оказывается, есть свой собственный театр. Вот откуда фотографии Жени в роли Жанны д’Арк.

– И всего-то? Ну, вы даёте! – изумился Леонид. – Ты, папа, тоже хорош. Мог бы ради сохранения семьи позволить ей остаться в театре.

– Да болван был, – вымолвил я с совершенной искренностью, помня о своём недавнем разводе с Женей в прошлой жизни.

– Оба вы болваны, – горестно вздохнул наш сын.

– Dad, what is a bolvan?[2] – спросил Джорджик.

– Bolvan is а stupid[3], – пояснила Джоанна.

Все засмеялись, а я посмотрел на Женю, и мне показалось, что она готова расплакаться. Мне стало очень жаль её. И, более того, я вдруг почувствовал к ней сексуальное влечение. Удивительно, я всю свою не слишком длинную жизнь был уверен, что в 63 года мужчины к женщинам могут испытывать только дружеские чувства.

К концу вечеринки я изрядно окосел, и Леонид предложил не идти домой, а переночевать здесь. Я начал возражать, объяснял, что буду лишним, что мы все тут не разместимся. Но оказалось, что разместиться очень даже можно. Молодые супруги лягут на диван-кровать, для егорушки-джорджика найдётся раскладушка, а мы с Женей будем спать в бывшей детской. Правда, там всего одна кровать, но бывшие муж и жена могут как-нибудь устроится на разных её концах.

Я плохо соображал, а потому разделся, лёг возле стены и быстро уснул. Когда я проснулся, в окно било солнце. Мы забыли задернуть занавески, а потому я даже поначалу зажмурился и только потом увидел рядом с собой соблазнительное ещё не старое Женино тело в короткой ночнушке. Каким-то привычным движением я обнял её за грудь и прижал к себе. Она так же привычно повернулась в мою сторону и, не открывая глаз, обхватила мою шею своей правой рукой.

…Когда через двадцать минут мы вышли из комнаты, то увидели, что Леонид, Джоанна и Джорджик давно уже встали и по-хозяйски завтракают на кухне. Увидев нас, Лёня с хитрым и довольным видом улыбнулся.

Глава 9. Режиссёр меняет профессию

Женя не согласилась заключать со мной повторный брак, пока я не выйду из партии. Я пообещал, что обязательно сделаю это сразу после съезда, который очень скоро пройдёт в Санкт-Петербурге. Поэтому я часть вещей перевёз в квартиру на Покровской, а часть – оставил в Окваде у родителей. Жить на два дома мне показалось очень удобным. И там и там меня окружали любящие люди. При этом на Покровской я был в центре шумного города, зато в Окваде царили тишина и спокойствие. У родителей я оставил стационарный компьютер, а в своё семейное гнездо перевёз ноутбук.

Но ещё до частичного переезда я принялся разбираться с тем, что такое НКПРИ. Оказалось, что 37 лет назад эту партию создали ветераны Третьей мировой войны, которую Российская империя проиграла. Сами ветераны, правда, так не считали. По их мнению, это было предательством либералов и их сговором с франко-бургундскими,  австрийскими и луизианскими империалистами. Свою партию ветераны тогда назвали просто национальной.

После Второй мировой войны, не слишком удачной для России, стали одна за другой распадаться империи. Рухнули колониальные системы Бургундии и Франции, отказалась от своих колоний Великобритания, Речь Посполитая разделилась на Польшу, Литву, Малую и Белую Русь. Российская империя устояла, потеряв, правда, свои территории в Индии, Средней Азии и частично в Европе, и взяла курс на объединение славян. В новообразованный Славянский союз вошли, помимо России, Малая и Белая Русь, несколько южнославянских государств. Последними под сильным дипломатических давлением в СС вступили Польша, Чехия, Словакия и Хорватия.

Союз оказался непрочным. Уже через 12 лет после вступления в него Чехия заявила о своём намерении выйти, сохранив при этом дружеские отношения со всеми славянскими государствами, включая Россию. На этот жест славяне ответили тем, что ввели в Прагу свои войска, объединённые в рамках Союза в единую группировку. По всему миру, в том числе и по России, прокатились акции протеста.  Фракция социалистов, а вслед за ними и конституционных демократов, не желая участвовать в насилии над братским народом, вышли из Госдумы, что позволило партии Свобода, объединившей самых ярых сторонников всеславянского единства, совершить государственный переворот и вынудить императора Алексея II распустить парламент.

Подобные процессы произошли в большинстве стран-участниц Славянского Союза. Только в католических Польше и Хорватии сохранились зачатки демократии, и они также объявили о выходе из СС. Тогда Российская империя от имени всего Союза объявила им войну.  Но за «отщепенцев» вступились Франция, Бургундия и Австрия.

Поначалу война развивалась для объединённых славян весьма успешно. Болгарские и сербские войска за неделю сломали сопротивление хорватов, перешли границу Австрии и осадили Вену. Российская империя высадила десант в Марселе, её армия пересекла Францию, осадила Орлеан и Тулузу и двинулась на Париж. Исход войны казался предрешённым, но в эту мясорубку вступили Великобритания, Луизиана – бывшая французская колония в Северной Америке и бывшая бургундская колония Квебек. Последовали одновременные десанты на Кольском полуострове, в Крыму и на Дальнем Востоке.

У России и для них был почти готов «славянский ответ»: русские учёные заканчивали работу над «Громом Перуна». Так назывался проект по созданию оружия, основанного на энергии, высвобождающейся в результате лавинообразно протекающей цепной ядерной реакции деления тяжёлых ядер. Гром должен был грянуть над самыми крупными городами Северной Америки и Великобритании. Но он грянул над Российской Империей.

Великобритания, Луизиана и Квебек на атолле Бикини в Тихом океане провели испытание собственной ядерной бомбы, засняв мощнейший взрыв в виде гриба, уничтоживший 72 устаревших военных корабля и всё живое и неживое, что находилось на острове. Плёнку показали по всему миру, а Славянскому Союзу пригрозили уничтожением Москвы, Санкт-Петербурга,  Белграда и Софии.

Получив ультиматум, государь-император Алексей II отрёкся от престола в пользу сына Михаила, а тот, в свою очередь, отрешил от должности и арестовал премьер-министра, лидера партии Свобода Григория Шебышева. Главой правительства молодой царь назначил лидера конституционных демократов Николая Спицына, который приостановил военные действия и предложил воюющим странам начать переговоры о перемирии.

Переговоры проходили в Милане, продолжались девять месяцев, пока в конце концов все воюющие стороны не родили Миланский мирный договор. На Россию была возложена ответственность за ущерб, понесённый в ходе боевых действий, поэтому она обязалась возместить их в форме репараций. Кроме того империи вменялось вывести все войска, находящиеся за пределами её территории, вооружённые силы не должны превышать 100 тысяч человек, Славянский Союз объявлялся распущенным. Однако в договоре не было ни слова про ядерное оружие – противники Российской Империи не подозревали, что она вот-вот станет его обладателем.

Последствия грабительского мирного договора оказались для России очень тяжёлыми. В империи разразился экономический кризис, началась гиперинфляция, большая часть населения не жила, а выживала. Кроме того кадеты не посмели приостанавливать работы над ядерным оружием, что легло тяжёлым бременем на и без того нищий государственный бюджет. Но после того, как в Сибири грянул «гром Перуна», правительство объявило, что на этом прекращает дальнейшие работы над сверхмощной бомбой и обязалось никому не угрожать ею. Может быть так оно и было бы, если бы кадеты, восстановив демократию и выборы в Госдуму, не сошли с политической арены. Им на смену пришли консерваторы в лице правоцентристской партии «Народная Россия».

«Народороссы» не только не остановили производство ядерного оружия, но и тайно финансировали проект «Молния Перуна». Он предполагал создание  ещё более мощной бомбы,  разрушительная сила которой основана на использовании энергии реакции ядерного синтеза лёгких элементов в более тяжёлые.  

При этом экономика страны, ещё при кадетах, постепенно выходила из кризиса. Этому способствовали послевоенные либеральные реформы и рост цен на нефть. К тому же в Западной Сибири, в Поволжье и Северо-Западной губернии геологи открыли огромные месторождения этого чёрного золота.  «Народная Россия», однако, приписала экономические успехи себе в заслугу и больше не желала отдавать власть кому-либо. Все оппозиционные партии были оттеснены на политическую обочину, наиболее крупные средства массовой информации оказались подконтрольными власти. Но никто из «народороссов» не мог и подумать, что угроза их благополучию будет исходить от совершенно маргинальной национал-коммунистической партии.

Поначалу националисты взяли на вооружение изрядно устаревшие лозунги всеславянского единства, чем, конечно, никак не могли привлечь к себе избирателей, помнивших, к чему это привело. Ветераны Третьей мировой старели и умирали, а с ними должна была умереть и их партия. Всё изменилось, когда в неё вступил выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета,  молодой доктор философии Антон Греков. Он влил в архаичную идеологию совершенно свежую струю, объявив, что миссия славян состоит в том, чтобы нести другим народам идеалы светлого будущего – коммунизма.

К тому времени «призрак коммунизма», как бы выразились Маркс и Энгельс, живи они в этой реальности, бродил не только по Европе, а практически по всему земному шару. В то время, как Российская Империя только поднималась с колен, наиболее развитые страны уже нахлебались благополучия. Молодёжь бунтовала против буржуазной сытости общества потребления, ратовала за полное социальное равенство и сексуальную свободу. Их идеалом стало общество, основным принципом которого станет «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Они кричали: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!». После того, как Национальная партия Российский Империи была переименована в Национал-коммунистическую, в неё массово повалила молодёжь, а взоры коммунистов других стран обратились к России.

Антон Греков, разумеется, возглавил НКПРИ,  и партия на выборах в Госдуму набрала три процента голосов, что уже явилось победой. Ранее националисты и одного процента взять не могли. И уже на следующих выборах за национал-коммунистов было отдано 19,3 процента. В декабре нынешнего года они собирались получить абсолютное большинство. И я должен этому помешать.

Но честолюбивые планы я отложил на потом. Надо дождаться приезда Ильи Метлера. А пока необходимо разобраться с работой. И я принялся осваивать профессию журналиста.

Для начала я позвонил в бухгалтерию «Усть-Вымского времени» и спросил, когда заканчивается мой отпуск. То, что мой двойник отдыхал на законных основаниях, я не сомневался. Вряд ли губернской газете понадобились заметки о замках Луары, и редакция командировала его в Бургундию. Я оказался прав только наполовину. Звонкий голосок молоденькой бухгалтерши весело прощебетал:

– Толик, можешь ещё гулять одиннадцать дней. Но помни: редакция ждёт от тебя очерк о вашей велопрогулке. Ты обещал. Вы там хорошо покатались? Говорят, бургундочки очень красивые. Это правда? Заходи к нам, поболтаем.

Я её заверил, что очерк обязательно напишу, признался, что россиянки красивей бургундочек, и пообещал зайти, как будет время.

Следующий звонок я сделал в редакцию «Невы». Там мне ответили, что раз я вернулся, то они ждут от меня новостей. Что ж, буду писать новости, хотя я понятия не имею, как это делается.

Учиться я решил у своего двойника и начал с того, что открыл папку «Нева» и принялся внимательно изучать, как он писал заметки и откуда брал информацию. Сверив написанное с тем, что имелось в открытом доступе в Интернете, я без труда разгадал его систему. Чаще всего он пользовался готовой информацией, перекраивал официальные пресс-релизы, но всегда добавлял чей-либо комментарий, переворачивавший новость с ног на голову. Для этого, как я уже говорил, у него имелась папка «Полезные адреса и телефоны». Там были номера чиновников, общественных и политических деятелей, ученых, писателей, депутатов. На любой вкус и любую тему.

Я просмотрел свежие сообщения информационных агентств и узнал, что сегодня утром на нефтепроводе, принадлежащем компании «Сияние Севера», произошла авария. По предварительным данным, на землю вылилось 22 тонны нефтесодержащей жидкости. Часть из них попала в речку Колва. Есть опасность, что нефть дойдёт до реки Печоры и загрязнит Баренцево море.

Недолго думая, я позвонил заместителю генерального директора «Сияния Севера» по связям с общественностью Сергею Буткевичу, и он заверил меня, что сотрудники компании занимаются ликвидацией последствий аварии, никакой опасности попадания её в реки, а тем более в море, нет. Поблагодарив его, я набрал номер председателя Комитета спасения природы. Им оказалась женщина по имени Татьяна Колесова. Она сообщила, что на самом деле авария произошла не сегодня утром, а три дня назад, но нефтяная компания пыталась скрыть этот факт. Нефтяные пятна на реке Колве сегодня обнаружили местные жители. А вообще, в этом году это уже третье происшествие на одном и том же нефтепроводе, трубы которого полностью изношены, но нефтяники не хотят раскошеливаться, чтобы заменить их. Сейчас Комитет готовится к акции протеста с требованием «Сиянию Севера» либо полностью заменить трубопровод, либо уйти с Северо-Западной губернии.

Написание заметки про ЧП на трубопроводе с двумя комментариями заняло полчаса. Перечитав и исправив ошибки, я переслал её в региональную редакцию интернет-портала «Нева». Через час она появилась на ленте.

Вот так состоялся мой дебют в этой новой для меня профессии.

Глава 10. Журналист остаётся журналистом

Женя заверила меня, что нет никакого смысла заключать повторный брак. Мы можем и без новенького штампа в паспорте начать заново вести совместную жизнь. Я с ней согласился и предложил нам пока пожить у меня, чтобы не стеснять семью нашего сына. Но Женя и на этот вариант не согласилась, поскольку соскучилась по Леонидику и давно мечтает понянчиться с внуком. В итоге она стала жить на два дома.

Придя ко мне на Советскую, Женя ужаснулась аскетическому убожество, устроенную моим двойником, и принялась обживать холостяцкую квартиру. Уже к вечеру я её не узнал. Женя привезла из своего дома и расставила по моей халупе цветы в горшочках, повесила новые занавески и развесила по стенам непонятно откуда взявшиеся картины. Эту ночь мы провели в нашем обновлённом гнезде, а утром она ушла в школу – готовить её к началу учебного года.

А я стал подумывать над тем, чем могу заняться в этом мире. Пенсия, как я уже убедился, довольно крошечная. На неё можно существовать, но не жить привычной для меня жизнью. Мой двойник, как я выяснил, был режиссёром театра-студии, но эта театр-студия явно угасала. Мои нынешние коллеги журналисты писали язвительные рецензии на спектакли некогда модного и популярного режиссёра, и тогда я подумал, что неплохо было бы и здесь стать репортёром. Тогда я и сам буду писать язвительные материалы по любому поводу.

Театр-студия «Эпиграф» официально называлась народным театром при управлении культуры городской администрации. Я без зазрения совести явился в это управление и подал заявление об уходе. Муниципальные чиновницы принялись охать и ахать, уверять меня, что с моим уходом театр развалиться, что меня некем заменить. Но я, заявив: «Дорогу молодым!», помахал им ручкой и ушёл.

Первая часть проблемы была решена. При попытке справиться со второй частью я стал наталкиваться то на одно, то на другое препятствие. В Сыктывкаре в последние годы закрылось несколько газет, а в тех, что остались, вакантных мест даже не предвиделось. Главные редактора очень удивлялись тому, что я ушёл из театра. Они, как и дамы в городской администрации, считали, что без меня «Эпиграф» погибнет, и они потоком лили крокодиловы слёзы. Как будто не они сами помещали в своих изданиях злобные заметки на «мой» счёт.

Попытки устроиться в какое-нибудь информационное агентство также успехом не увенчались. Там трудилась молодёжь. Последний срок, когда они должны были выдавать новость, составлял пять минут после того, как произошло событие. В таком темпе я работать не умел, моей сильной стороной мои начальники считали умение анализировать и находить нужные комментарии.

И вот тут меня осенило. Я позвонил Илье Метлеру и предложил ему издавать журнал. Разумеется, на его деньги, но при моём редакторстве. Илья не отверг идею с порога, попросил меня подождать неделю. Он скоро будет по делам в Сыктывкаре, навестит могилу родителей, и у него на этот счёт тоже есть идея.

Это меня приободрило. И в ожидании своей судьбы, которая должна явиться в лице моего друга, я решил заняться выяснением, что за коммунизм построили в Республике Коми. В эту тему я погрузился в своей квартирке на Советской с помощью старенького ординатора.

Первое, что я узнал: Республика Коми не является отдельным государством, а входит в состав Российской Федерации. И слава Богу! В здешней реальности всё очень запутано. Страна почему-то делиться не на губернии, а состоит из областей, краёв, республик и автономных округов. С коммунизмом же полный бардак.

Россия и в этом мире когда-то была империей. Но сто с лишним лет назад она развалилась в результате революции. К власти пришли какие-то большевики, решившие построить коммунистическое общество. При этом своё государство они назвали не коммунистическим, а социалистическим. Странно, наши социалисты никакого коммунизма строить не собираются. Большевики же собирались, но что-то пошло не так.

Не очень понятно почему, но, победив в гражданской войне, вместо того, чтобы переходить к коммунизму, они вернули Россию к капитализму, назвав это «новой экономической политикой». Хотя это была,  скорее, очень старая и, я бы даже сказал, дряхлая экономическая политика. Затем их вождь Ленин – что-то вроде нашего Антона Грекова – умер, а на смену ему пришёл грузин Сталин. Он капитализм отменил, но вместо коммунизма принялся за социализм.

Социализм у него получился такой, что наши социалисты, увидев его, тут же бы повесились. Всех крестьян объединили в общие коллективные хозяйства. Идея неплохая, но исполнение отвратительное. Всё было сделано так грубо, что в стране начался голод. Миллионы умерли от недоедания, ещё миллионы расстреляли или упрятали за колючую проволоку в каком-то ГУЛАГе.

 В самый разгар этого безумия началась Вторая мировая война. Её развязала Германия, страна, которой в нашей реальности не существует. Захватив половину Европы, германцы вторглись в Россию. После сталинских извращений страна не могла сразу оказать серьёзное сопротивление. И агрессоры, как в нашем мире франко-бургундцы, дошли до Москвы. Но победить нас, конечно, не смогли. Они себя считали высшей расой, а славян низшей. История показала, что дело обстоит с точностью до наоборот. Германия проиграла, а Россия своё влияние распространила на все славянские страны и не только на них.

После смерти усатого грузина руководителем страны стал славянин Хрущёв. Он в довольно резкой форме осудил кровавую политику своего предшественника и, наконец-то, взял курс на построение коммунизма. Вроде всё пошло как надо. Славяне первыми запустили в космос человека, и этим человеком был славянин Гагарин. А руководил полётом славянин Королёв. Славяне Курчатов и Сахаров создали гром и молнию Перуна. Процветало искусство. Славянин Тарковский снял гениальный фильм про славянина Андрея Рублёва.

Но опять что-то пошло не так. И беда в том, что славяне не умеют между собой договариваться. Власть не поделили Хрущёв и Брежнев, и вот итог: Хрущёва отправили в отставку, Брежнев возглавил страну и коммунистическую партию. И началось то, что потом назвали «застоем».

Застоявшаяся вода превращается в болото и начинает гнить. Прогнило и Российское социалистическое государство. Никакого коммунизма Брежнев и его соратники не построили, а через десять лет после того, как он должен был восторжествовать, страна рухнула. Славянин Ельцин, как некогда Ленин, вернул Россию к капитализму. От коммунизма остались одни названия улиц.

Ошибки коммунистов этого мира совершенно очевидны. Первая – непоследовательность в строительстве коммунизма. Вторая – отказ от опоры на энергию и мужество славян. Вместо этого их теоретик немецкий еврей Карл Маркс считал, что коммунизм должен восторжествовать в результате пролетарской революции. Трудно придумать, что-либо глупее! Численность рабочих, которых этот самый Маркс называл пролетариями, уменьшается в результате развития новейших технологий. Да и чем они лучше крестьян, инженеров, учёных? А вот славян меньше не становится. Они в обоих параллельных мирах доказали своё превосходство в науке и искусстве, в военных победах и в спорте. И у нас первым полетел в космос славянин Нелюбов. Полётом руководил славянин Глушко. И у нас громы и молнии Перуна создавали академики Нечаев и Белов. У нас славянские войска под командованием маршала Брусилова дошли до Парижа. И именно славяне породили таких величайших теоретиков коммунизма, как Владимир Печерин и Антон Греков. Да что там говорить! Превосходство славян слишком очевидно, чтобы его отрицать.   

Этого, увы, не поняли, коммунисты параллельного мира, в котором я оказался. И теперь моя миссия состоит в том, чтобы убедить их признать свои ошибки, и снова повернуть Россию лицом к коммунизму.

Глава 11. О пользе скороговорок

С Ильёй мы встретились в моём родительском доме. Мама была на работе в своём губернском музее, папа, военный пенсионер, трудился в саду. Мы с Метлером уединились в моей комнатке на втором этаже.

– Прекрасный особняк, родители живы и не беспокоят, – оценил моё нынешнее состояние Метлер. – Ты, я вижу, хорошо устроился.  

– Хорошо устроился – не то слово, – поправил я друга. – Я отлично устроился. Представь себе: с женой помирился, она молода, красива, сын растёт…

– Что, твой двойник, как и ты, с ней поссорился?

– Да, вот так вот. Повздорили невесть из-за чего и развелись. Сейчас сошлись, и я пока живу на два дома. А у тебя как дела?

– Неплохо вроде бы, – с сомнением произнёс Илья. – Своих родителей увидел. Отец когда-то пережил обширный инфаркт, но остался жив. Сейчас преподаёт историю в Северо-Западном университете. Докторскую защитил.

– А твоя жена как? Похожа на твою первую?

– Полная копия. Полу русская, полу чувашка. Только не хочется мне с ней жить.

– Это почему же?

– Я же знаю, что всё равно разведусь с ней. Мне нужна еврейка. Ладно, не будем об этом. Перейдём к делу.

Это была верная мысль, и я хотел было начать с задания Томилина, но Илья опередил меня.

– Я тут оказался активистом движения «Ор Цион», то есть «Свет Сиона». Это такая организация религиозных сионистов, мы ставим целью создание еврейского государства на территории Палестины.

– Знаю, вас ещё называют «вязаными кипами», – продемонстрировал я Илье свою осведомлённость.

– Да, на иврите это будет «Кипот сругот». Кстати, откуда ты это знаешь?

– Я же в этой жизни журналист, должен всё знать, – снова похвастался я, не желая сразу говорить про Томилина.

– Тем лучше. А ты, как я тут узрел, состоишь в национал-коммунистической партии.

– Увы.

– Ничего страшного. Руководство «Ор Цион» попросило меня выяснить через твоего партийного шефа Томилина: готова ли ваша партия поставить перед международным сообществом вопрос о еврейском государстве, – Илья вытащил из нагрудного кармана шариковую авторучку и принялся манипулировать ею пальцами правой руки. Эта привычку он приобрёл ещё в школе и либо перенёс в этот мир, либо двойник тоже имеет такую манеру.

– И в этом случае вы нас активно поддержите?

– Да.

– Так вот. Томилин мне уже сказал, что партия готова и рассчитывает на вашу поддержку. Только делать этого ни в коем случае не надо.

– Это почему же?

– Потому что гремучая смесь нацизма и коммунизма ничего хорошего не сулит.

Илья принялся возражать, уверял меня, что нацизм и коммунизм были злом только в нашей реальности. А этот мир и эта Россия более цивилизованы. Шариковая ручка при этом так и бегала между его пальцев. Я вместо ответа протянул ему брошюру Антона Грекова «Наша борьба». Илья принялся читать, и лицо его с каждой перевёрнутой страницей всё более мрачнело. Когда он закончил, отбросил книжку вместе с ручкой, сказав со злостью:

– Мерзость какая!

После этих слов уже я принялся убеждать его, что в наших силах помешать приходу их к власти. Надо только, чтобы союз сионистов и национал-коммунистов не состоялся.

– Ничего получится, – хмуро возразил Метлер. – Наших этим не переубедить. Они считают, что ваша партия – это их единственный шанс.

– Но ведь этот Греков – ярый антисемит, новоявленный Гитлер. Они что – Холокоста захотели?

– Они не знают, кто такой Гитлер. А холокост для них – какой-нибудь древний обряд сожжения мёртвых язычников или что-то подобное.

После этого Илья привёл главный аргумент, окончательно меня убедивший. Организация «Ор Цион» насчитывает всего двенадцать тысяч человек. Если национал-коммунистов поддержат и другие сионистские организации, то к десяткам миллионов голосов, поданных за НКПРИ на выборах, прибавится ещё двадцать тысяч. Эта капля ничего не решает.

Я приуныл, поняв, что Томилин затеял какую-то игру, смысл которой мне ещё предстоит разгадать. А, главное, я теперь совершенно не представлял, каким образом можно помешать приходу этих мерзавцев к власти.

Из задумчивости меня вывел звонок мобильника. Это был Исаев. Он предложил встретиться и поинтересовался: не знаю ли я, где сейчас находится Илья. Я сказал ему, что он сидит напротив меня и посоветовал ему присоединиться к нам, приехав в Оквад на улицу Сосновая,9. Но он отказался наотрез и назначил встречу в «Коквицкой горе». Оказалось, что это небольшой ресторан в деревне Коквицы. И предупредил нас, чтобы мы опасались слежки. Наверное, он начитался шпионских романов.

Интернет сообщил нам, что деревня находится совсем недалеко от города. Мы с Ильей сели в мой оранжевый седан и рванули в сторону Вычегды. Коквицы были за рекой, чтобы попасть туда, надо проехать через мост.

– Когда это ты так лихо научился водить машину? – восхитился мой друг.

– Неделю назад. Сам удивляюсь как. Хватило одного занятия.

– В этом нет ничего удивительного. Наверное, твой двойник умел это делать. А ты ведь в его теле находишься. Знаешь, что такое мышечная память?

– Теперь представляю.

Очень скоро мы подъехали к берегу реки, но никакого моста через неё не было.

– Чёрт бы побрал наш топографический кретинизм! – выругался я. – Что нам теперь – вплавь до деревни добираться?

– Спокойно, Толя. Сейчас мы найдём мост, – сказал Метлер и полез в свой айфон, чтобы подключиться к карте местности. – Вот видишь: здесь излучина реки, а мост находится к западу от неё. Топографический кретинизм тут не при чём. Мы просто не в том месте повернули.

Я немедленно развернулся, дёрнул в сторону Оквада и увидел развилку, которая сбила меня с толку. Поехав по дороге, которая поначалу шла подальше от реки, мы очень скоро добрались до моста, пересекли Вычегду и докатили до деревни. Пейзаж был мне хорошо знаком, а вот сама деревня не имела ничего общего с той, что располагалась в нашем мире. В ней не было деревянных изб. Как и Оквад, она состояла из маленьких и больших, богатых и не очень особняков. Единственная улица и несколько закоулков были отлично заасфальтированы.

Ресторан находился на высоком берегу, откуда открывался красивый вид на реку. Половина столиков вынесена на улицу и мы, припарковав машину неподалёку, заняли один из самых крайних. На других обедали туристы, и нам захотелось устроиться подальше от них. Исаев еще не появился, и мы заказали себе зелёный чай с коквицкими шанежками.

– Эх, хорошо здесь! – вымолвил Метлер, вытягивая от удовольствия обе стороны руки. – Даже не жаль, что Израиля не существует. В такой России можно жить.

Исаев появился через полчаса. Он приехал на велосипеде, который прислонил к одному из свободных стульев за нашим столиком, поздоровался с каждым из нас за руку, заказал себе кофе с пирожным, вытер рукавом нос и сразу заговорил:

– Ребята, тикать нам надо отседова. Здесь нам жизни не будет.

– С чего это ты решил? – насторожился я.

– Я тут, намедни, ещё в Питере, выпивал с моим нынешним тестем. Он генерал, большая шишка в КИБе. Это нечто вроде КаГэБэ. То есть это Комитет имперской безопасности. Так вот, он мне по пьяной лавочке выдал их имперские секреты. В декабре здесь выборы. Победит какой-то Антон Греков, которого Россия давно ждёт. И они, кибэшники, тоже. Тогда они всех евреев прищучат, собственность у богачей отберут, императора свергнут, устроят коммунизм и объявят Четвёртую мировую войну. Вы знаете, кто такой Греков?

– Знаем, – ответил я. – Это лидер нашей партии.

– Вашей партии?

– Именно. Я тут активный национал-коммунист. Меня даже хотят включить в партийный список на этих выборах. Так что у меня есть реальный шанс стать депутатом.

– Ну, тогда ты оставайся, а мы с Метлером свалим отсюда.

– И каким же образом? Отправитесь в Бургундию и снова пройдётесь по лестнице?

– Нет, из этого ничего не получится, – серьезно проговорил Исаев. – По ней каждый день проходят сотни туристов, и никто в параллельный мир не попадает.

– Откуда ты знаешь? – вступил в разговор Метлер. – Может всё-таки попадают. И оказываются в телах своих двойников?

– Исключено. Иначе бы весь мир свихнулся.

– А он как раз и свихнулся, – сказал я. – В тело этого самого Грекова вселились одновременно и Гитлер, и Сталин. Они, наверное, тоже побывали в Шамборе.

– Ехал Греков через реку, видит Греков в реке рак, сунул Греков руку в реку… – посмеялся Илья, но эта переделанная скороговорка, знакомая мне с институтских занятий по сценической речи, навела меня на некоторые мысли.

– Хватит шутить, ребятня, – с обидой произнёс Витя. – Не знаю, как вы, но я здесь не останусь. Я при коммунистах жил, но при нацистах, которые к тому же ещё и коммунисты, жить не буду. И войны мне никакой не надо. Тем более термоядерной.

– До этого же дело не дойдёт, – попытался успокоить Исаева Илья. – Греков может и псих, но  не до такой степени.

– Увы, Илья, именно до такой, – вздохнул я. – Томилин мне хвастал, что после того, как они придут к власти,  весь мир будет валяться у них в ногах.

– Ты ему пакет, кстати, передал?

– Передал. Там документы, с помощью которых они взорвут Российскую Империю.

– Тогда Витя прав. Надо удирать отсюда.

Опять мы вернулись к казалось неразрешимому вопросу: каким образом? И тут Исаев сделал хитрое лицо и заговорил с довольной ухмылкой:

– Э-э, я вам всегда говорил, что Витя самый умный. И Витя вам уже объяснял, что надо найти того академика, который привёл нас к лестнице.

– Но он же остался в том мире, – возразил Илья.

– А почему бы здесь не быть его двойнику? Кто-то же толкнул наших двойников к той лестнице, после чего мы обменялись телами, – продолжил Исаев.

– Положим. А как его найти?

– Ничего нет проще. Я же в этом мире работаю в МВД. Не оперативником, правда, а всего лишь бухгалтером. Но всё оперативное управление – мои друзья. Они этого академика быстро сыскали. Зовут его не Беляев, а Белов, но внешне – копия друг друга. Вот, посмотрите.

С этими словами Исаев вытащил из кармана свой смартфон, немного в нём поковырялся и показал нам фото Белова. Действительно, он очень похож на нашего академика из нашего мира.

– А ты уверен, что именно он подтолкнул наших двойников к лестнице? – на этот раз выразил сомнение уже я. – Может они его и не встречали, а сами решили подняться.

– Я не уверен, я знаю, – торжествовал Витёк. – Я ему позвонил.

– Да-а! А он?

– Он меня выслушал, сказал, что эта история его очень заинтересовала. Он сейчас на пенсии и так, для себя, занимается всякими научными проблемками. Не помню, как он точно сказал, но что-то там связанное с параллельными мирами. Предложил всей нашей компании придти к нему, рассказать подробности.  Не тушуйтесь, ребята, он нам поможет.

В этот момент я вдруг подумал о том, в чём боялся признаваться сам себе все эти дни. Мне здесь нравится, и всё же я очень скучаю по своему миру. Я очень хочу увидеть свою Женю, не помолодевшую, а ту, с которой так бездарно расстался. Я вспомнил, что наш сын Лёня обещал этим летом приехать из Америки, познакомить нас со своей женой, показать нам нашего внука. И всё же…

– Даже если академик нам поможет, я не вернусь в наш мир, пока не остановлю Антона Грекова, – твёрдо заявил я. В этот момент я думал о здешней Жене, здешнем Леонидике, о здешних моих родителях, которые останутся в стране победившего национал-коммунизма и погибнут в пожаре термоядерной войны.

– А его можно остановить? – с надеждой, как мне показалось, спросил Илья.

– Можно. Надо только сделать так, чтобы этот Греков сунул руку в реку.

Глава 12. Коммунисты, назад!

Илью я пригласил в свою обновлённую нору на Советской. Хвастать было нечем, и я сразу потащил его на кухню пить чай.

– Небогато живешь, но уютно, – оценивающе произнёс Метлер. – Чувствуется женская рука.

– Ты прав, я помирился с Женей. Это она тут всё устроила.

– Молодец, там разошёлся, а тут помирился.

Мне не понравился его тон, и тогда я перевёл стрелки на него самого:

– А ты-то как? Всё ещё мечтаешь стать раввином?

– Уже не мечтаю. Но мне здесь нравится. Оказывается, в этом мире существует еврейское государство. Называется Израиль.

– Хочешь там побывать?

– Я там уже побывал. Я улетел туда на следующий день после Москвы. Там классная медицина. У меня они выявили воспаление лёгких и за неделю вылечили. В Израиле живёт моя нынешняя жена, совсем не та, что была в прошлой жизни. И у нас такая прелестная дочурка! Вот посмотри.

Илья достал из кармана свой фанфон, быстро разыскал нужное фото и показал мне снимок милой трёхлетней девчушки, а затем себя самого на фоне какой-то стены, лицом к которой стояло множество мужчин, а из-за неё проглядывала мечеть. Казалось, этих типусов приготовили к расстрелу. Затем он продемонстрировал свою жену на фоне пальм и моря.

– Это всё твой Израиль? – догадался я.

– Да. Вот это Стена Плача в Иерусалиме. А это Тель-Авив.

Эти словосочетания были для меня пустым звуком, но я не стал расспрашивать, что они значат, почему надо плакать у стены да ещё мужчинам, которым такое не к лицу. Я вдруг понял, что Илья мечтает переселится в эту страну навсегда. Мне стало грустно от того, что могу потерять не просто своего друга, а одну из двух нитей, связывающих меня с прошлой жизнью. К тому же мои планы заняться с его помощью журналистикой летели к чёрту.

– Ты собираешься там жить? – сумрачно спросил я его, совершенно не рассчитывая на желанный для меня отрицательный ответ.

– А ты знаешь – нет, – неожиданно признался Илья. – Я останусь в России. Здесь у меня оказался налаженный бизнес, и здесь есть к чему стремиться. В Израиль буду приезжать зимой. Летом там слишком жарко.

Я обрадовался, но виду не подал. А Илья быстро свернул тему и опять взялся за расспросы.

– Ну а ты уже записался в коммунисты? Здесь их много.

– Да, здесь их хватает, но я потерпел на этом поприще полное фиаско. Здешние коммунисты – какие-то недотёпы.

И я рассказал Метлеру про свои неудачные попытки наладить контакт с этими недотёпами.

В России, как оказалось, действует более десятка коммунистических партий. В Сыктывкаре же есть местные отделения двух из них. Одну возглавляет приятной наружности интеллигентный очкарик. Нашёл я его без особого труда. Он преподаёт химию в одной из школ, где директорствует моя Женя. И она сходу раздобыла его телефон.

Мы встретились в небольшом парке у реки. Оказалось, он меня хорошо знает, ходил на мои спектакли. Особенно ему понравились те, что про Жанну д’Арк. Он очень удивился, что я вдруг возжелал стать коммунистом, поскольку, как выяснилось, мой двойник был ярым антикоммунистом и страдал буржуазным либерализмом в последнее стадии. Я постарался объяснить перемену в своих воззрениях тем, что давно понял: либерализм ведёт мир к катастрофе. Он очень обрадовался тому, что я созрел, наконец, до того, что ему самому было ясно уже давно. Более того, он полностью согласился с тем, что коммунисты прошлого наделали немало ошибок, что и привело их к поражению. Вот только ошибки он видит совсем другие. С его точки зрения, виноват вовсе не грузин Сталин, построивший кровавую пародию на коммунизм, а славянин Хрущёв, свернувший со сталинского пути.

Мы два или три часа провели в бесплодных спорах. Он категорически отверг совершенно очевидную идею, что построение коммунизма – миссия славян. Он пытался уверить меня, что коммунисты должны быть интернационалистами. Я его спросил, почему его партия не объединяется с другими коммунистами. Он ответил, что другие коммунисты на самом деле никакие не коммунисты, от них веет социал-демократическим душком, и они продались антинародному либеральному режиму.

Но он оказался не прав. Мне удалось попасть на региональную конференцию тех самых других коммунистов, где я услышал, как их молодой лидер, коротко постриженный, в элегантном чёрном костюме и оранжевом галстуке, обличал нынешний буржуазно-олигархический режим. Это меня обрадовало. Огорчило лишь обилие стариков в зале. Я с уважением отношусь к старшему поколению, но строить коммунистическое будущее предстоит не им, а задорной молодёжи.

После конференции я поговорил с несколькими старичками, пока их молодой лидер занимался своими партийными проблемами. Они, как и их конкурент на коммунистическом поле, помнили меня, как демократа и либерала, но возликовали от того, что я прозрел. Идея, что надо опираться на славян, некоторым старикам даже понравилась. Но они во всех прошлых бедах винили еврея Троцкого, якобы ярого врага коммунистической власти, и славянина Горбачёва, затеявшего перестройку. Я к тому времени уже неплохо изучил историю коммунистического движения и понял, что именно Троцкий, хотя он и еврей, пытался продолжить ленинский путь на развитие коммунистической революции по всему миру. В то время как Сталин свернул с этого пути. А что касается Горбачёва, то он лишь попытался отремонтировать насквозь прогнившее здание так называемого социалистического государства. В результате оно и рухнуло.

Переубедить друг друга мы не смогли.

Выслушав мою историю, Метлер одним глотком допил чай и задумчиво произнёс:

–  Это не ты потерпел фиаско. Это коммунизм потерпел фиаско, а ты тут не при чём.

– Так и я о том же. Они проиграли, потому что совсем отбросили славянский фактор…

– Да при чём тут славянский фактор? – раздражённо перебил Илья. – Сама идея порочна.

Это был удар ниже пояса. Но я его решил во что бы то ни стало его отбить.

– Порочна говоришь? А что здешние получили взамен? Коррумпированную отсталую страну. Когда-то первыми человека в космос запустили, а теперь отстают от всей Европы и не только Европы. Эту Россию нужно срочно переформатировать. Эх, жаль, что здесь Томилина и Грекова нет.

– А вот тут ты прав, – улыбнулся Метлер. – Россию нужно переформатировать. И мы с тобой этим займёмся.

И он изложил мне свой план. Он был в грандиозным – в его духе. Метлер решил создать сетевой портал «Новая Россия», который будет иметь редакции в областных и республиканских столицах. Каждой предстоит работать на свой регион и на один общий локал. Помимо новостей, в нём, по замыслу Ильи, будут размещаться статьи и интим-журналы тех, кто захочет высказаться на злободневную тему. Нечто подобное он со своими друзьями-сионистами замышлял в своей прошлой жизни. Но тогда, правда, и цель была другая, и название иное: «Свет Сиона». Они хотели с помощью супер портала мобилизовать евреев на создания своего государства. В этом мире такое государство уже есть. Так что теперь надо объединять всех россиян, независимо от этнической принадлежности, желающих ещё при своей жизни увидеть свободную и процветающую Россию без коррупции и воровства.

Мне в этом проекте отводилась не последняя роль, я должен был создать и возглавить сыктывкарскую редакцию. И я согласился, хотя совершенно не представлял себе, как будет выглядеть моя работа, и не был знаком с местными журналистами. Я подумал, что на каком-то этапе наши пути совпадают. В нынешней России никакой коммунизм не возможен. Сначала надо её привести в порядок и облагородить. Да и работа появилась.

Вечером, когда Илья уже ушёл, позвонил Исаев. Его голос был радостным и взволнованным:

– Толик, представляешь: я нашёл академика!

– Какого ещё академика?

– Ну того самого, что нас до лестницы проводил. То есть не его самого, конечно, а его двойника. Зовут его не Белов, а Беляев. А в остальном он – точная копия.

– Так и что?

– Как и что? Он обещал нам помочь вернуться назад. Не знаешь, где сейчас Илья?

Вот так вот! Оказывается мы, возможно, сможем вернуться назад. Но кто же тогда будет переформатировать эту Россию?

Глава 13. Предлагаемые обстоятельства

Следующая встреча с Томилиным произошла не в ресторане, а в штаб-квартире регионального отделения НКПРИ. Он находится в самом центре города на Троицкой улице в двух кварталах от Стефановской площади на первом этаже углового жилого дома.  

От партийного офиса разило роскошью. В выложенном мрамором просторном холле за небольшой загородкой сидел молодой неказистый охранник в форме тёмно синего цвета и повязкой Национал-коммунистического союза молодёжи. Увидев меня, он тут же поднялся, подошёл к двери, и я решил, что он сейчас потребует пропуск. Но он широко улыбнулся и сказал, что товарищ Томилин будет свободен с минуту на минуту.

Я улыбнулся в ответ, поблагодарил охранника и решил пока осмотреть национал-коммунистическое логово. С правой стороны от холла располагалось несколько кабинетов и зал человек на сто со свисающей хрустальной люстрой и большими окнами, украшенными французскими шторами.  Ряды бархатных кресел красного цвета занимали не всё пространство зала, а оставляли участки для стоячих мест. По стенам были развешаны большие цветные фото с митингов и собраний здешних партийцев. На двух снимках я нашёл себя – то выступающим перед сторонниками на Стефановской площади и то марширующим впереди колонны национал-комсомольцев.  Мне стало противно, и я отвернулся. Ладно, я ведь всего лишь играю роль. Предположим, герой отрицательный, но я должен по системе Станиславского оправдывать все его поступки. Предположим, он идеалист, свято верующий, что несёт людям мечту о светлом будущем. Вот такие, с точки зрения Станиславского, предлагаемые обстоятельства.

Когда охранник позвал меня к Томилину, я, как мне казалось, уже вжился в роль. Но оказалось, что не совсем. Зайдя в кабинет своего партийного шефа и поздоровавшись с ним за руку, я восхищённо произнёс:

– Какой же всё-таки шикарный у нас офис!

– Да, такого даже у «народороссов» нет, – удовлетворённо хмыкнул Томилин. – А ты что, забыл уже, как он выглядит?

– Забыл, представьте себе, давно не был, – попытался я исправить положение и попытка, в общем-то, удалась. Томилин не стал акцентировать на этом внимание, а принялся расспрашивать меня о переговорах с Метлером.

Я стал рассказывать выдуманную историю о том, как трудно мне дались эти переговоры, что Метлер отказывался нас поддерживать, что-то болтая про окончательное решение еврейского вопроса. Оказывается, он читал «Нашу борьбу». С большим трудом мне удалось его переубедить, но теперь ему предстоит уговорить своих соратников.

Я говорил, а сам думал: а вдруг Томилин знает, что всё было не так, вдруг они следят за мной и подслушивали наш разговор с Ильёй. Не случайно же Исаев предупреждал нас насчёт слежки. Но опасения были напрасными, Томилин верил в меня. Наверное, мой двойник уже доказал свою преданность.

– Можешь не переживать, твой труд не пропал даром, – успокоил меня партийный шеф. – Глава «Ор Циона» Моисей Райхельсон вчера встречался с Грековым и заверил, что они не только проголосуют за нас, но и призовут к этому всех своих сторонников.

– Это, конечно, хорошо, Алексей Анатольевич, но боюсь, от этого будет мало толку, – с сомнением проговорил я. – Весь этот «Ор Цион» – каких-то двенадцать тысяч человек. Ну, ещё восемь тысяч сторонников. Разве такие крохи нам помогут?

– Видно, что ты ещё молод и плохо разбираешься в политике, – вздохнул Томилин. – На чёрта нам голоса этих пархатых ублюдков...

– Илья Метлер тоже ублюдок? – с обидой перебил его я.

– Извини, твой друг к ним не относится. Среди жидов есть нормальные евреи. Но в своей массе, они нам, славянам, в подмётки не годятся.

Я промолчал, дабы не переигрывать. Надо привыкать к роли национал-коммуниста и верить в их идиотские идеи.

– Нам их голоса не нужны, без евреев обойдёмся, – продолжал Томилин. – Но в случае их поддержки мы покажем миру, что национал-коммунисты – цивилизованная партия.

– А так мы не цивилизованная партия?

– Мы в сто раз цивилизованней бургундцев, немцев и луизианцев. Но они ещё полны всяких предрассудков, вроде толерантности. Это они придумали, что надо быть терпимыми к геям, лесбиянкам, неграм и жидам. В этом они видят высокую нравственность. А для нас, национал-коммунистов, нравственно лишь то, что способствует победе коммунизма во всём мире. И если геи, лесбиянки, негры и жиды нам мешают, мы их сотрём с лица земли. Если нет, то пусть живут и строят у себя коммунистическое общество. Мы им будем только рады. Думаю, твой друг Метлер как раз из таких.

Лихо же он вывернулся, подумал я. Эти национал-коммунисты – первоклассные демагоги. Их не победить словом, нужны какие-то другие средства. Как говорили у нас, против лома нет приёма, если нет другого лома.

– Надеюсь, ты всё понял? – спросил Томилин, заметив мою задумчивость.

– Понял, конечно, чего ж не понять.

– Ну и отлично. То, что ты слабоват ещё в вопросах большой политики – дело поправимое. Мы, старшие товарищи, всегда поможем, подскажем. Но два твоих блестяще выполненных задания характеризуют тебя как настоящего и нравственного национал-коммуниста. Так что готовься к выступлению на отчётно-выборной конференции. Будем рекомендовать тебя на первого секретаря. Греков – за. После конференции этот кабинет станет твоим.

Я невольно осмотрелся. О таком кабинете любой начальник может только мечтать. Он был довольно просторным, почти весь заставлен шкафами из карельской берёзы. На свободном пространстве стены висел портрет Антона Грекова, которого я сразу узнал, поскольку уже изучил его изображение в Интернете. Всё вокруг сияло и сверкало от солнца, пробивающегося через окно, украшенное двумя видами штор. Стол хозяина кабинета стоял возле окна. Как и полагается, имелся ещё отдельный продолговатый стол для небольших совещаний. Его окружали стулья, обитые красным бархатом, и спинками в виде буквы О.

Не понимаю, зачем национал-коммунистам понадобилась такая роскошь?

ххх

Из партийного офиса я вышел с чувством неудовлетворённости и некоторого смятения. Я не сразу понял, что меня мучило, но решил, что поеду не к Жене, а к родителям. Я уже привык к тому, что в таком настроение лучше уединяться в своей оквадской комнатке.

Родительский дом находится на месте некогда большого села Оквад, который слился с разросшимся Усть-Вымом. Соседи говорят, название ему дал сам Стефан Пермский. Увидев, что вокруг непроходимые леса, он воскликнул: «Ох, в ад попал!». Теперь, оказавшись среди цветущих рябин и берёз, он, скорее всего, сказал бы: «Ох, попал в рай!».

Этим размышлениям я предавался, сидя за рулём своего вишнёвого «РуссоБалт Сокола», чтобы отвлечься от грустных мыслей по поводу непосильной задачи, которую я взвалил на себя. Мыслимо ли одному человеку изменить ход истории? Остановить надвигающийся ад.

Машину я припарковал неподалёку от родительского дома, заметив, что отец поднимается по крыльцу. Через несколько минут я уже сам поднимался по нему. Отца я застал за мытьём рук, он собирался обедать.

– Садись, Толя, поедим вместе, – предложил он.

– С удовольствием, пап.

Пока я переодевался и мыл руки, отец разогрел на плите борщ, пожарил картошку и котлеты. Он не любил кулинарные изыски, всегда готовил что-то попроще. Он и борщ варить бы не стал, но его ещё со вчерашнего вечера приготовила мама. Когда мы приступили к трапезе, я его спросил:

– Скажи, папа, как ты относишься к национал-коммунистам?

– Странно, что тебя это интересует. Ты же никогда не спрашивал.

Я посмотрел на зачёсанные назад его седые волосы и подумал, что он ничем не отличается от моего отца из другого мира. Тот тоже был майором в отставке, ветераном Великой Отечественной войны. Вот только в саду он никогда не возился, да и сада у нас не было. Кроме того, он защищал свою страну, а не участвовал в агрессии против Польши, Франции и Бургундии. На войне он стал коммунистом, но к роспуску КПСС отнёсся равнодушно. И я его также почему-то не спрашивал, как он относится к демократам, голосует ли за «Выбор России» или «Яблоко».

– А вот сейчас стало интересно. Я же национал-коммунист.

– Политикой я не занимаюсь. Я – военный человек. Если Родина и император пошлют воевать, то я пойду, хотя и стар для этого.

– Но ведь посылает не абстрактная Родина и даже не император, а конкретная власть, которую мы выбираем. Вот за кого ты будешь голосовать?

– Всегда голосовал на «Народную Россию». А сейчас даже не знаю. Может и за вас.

– Меня хотят включить в партийный список, – намекнул я отцу.

– Тогда точно за вас.

– И тебя даже не интересует, чего мы хотим?

– Интересует. Ваш Греков мне нравится. Хотя разобраться в вашей программе порой трудно. Славянское единство – это понятно. А вот что такое коммунизм? Не знаю. Наверное, что-то хорошее, – пожал плечами отец, налегая на борщ.

– Коммунизм – это всеобщее равенство.

– Равенство, говоришь. А как быть с армией? Генерал будет равен солдату?

– Да, – с трудом скрывая ехидство, ответил я. – Не будет ни солдат, ни генералов. Все равны.

– А кто же будет отдавать приказы?

– Тот, кого выберут командиром. Впрочем, при коммунизме может и не будет армии. Надо только, чтобы коммунизм восторжествовал по всему миру. И тогда будет так: от каждого по способности, каждому по потребности.

–  По потребностям – это хорошо. А что же делать с теми, у кого слишком большие потребности? Вот, скажем, наш сосед захотел трёхэтажный особняк. Всем по трёхэтажному особняку? А у другого потребность в четыре этажа.

Да, подумал я, это не сосед, это ты, папа, хочешь трёхэтажный особняк. Если тебе его дадут, захочешь дворец. А вот если бы ты жил в нашей сыктывкарской двухкомнатной квартирке, то твои потребности не шли бы дальше этого дома.

– Хорошо, пусть с этим коммунисты ещё не разобрались. Но если они победят на выборах и пошлют тебя снова воевать, ты пойдёшь?

– Толя, я же сказал: если Родина и император пошлют воевать, то я пойду. И тебя благословлю. Это мой долг.

Я больше не стал мучить отца. Мой папа в той жизни сказал бы: «Если Родина и партия пошлют воевать…». Но кончину партии он стерпел. Мой нынешний отец также стерпит и кончину Российской Империи.

Мы с ним доели борщ, умяли за милую душу котлеты с картошкой, я ушёл в свою комнату и первым делом включил компьютер. Мне стало интересно, куда же в этом чёртовом мире подевалась Жанна д’Арк.

ххх

Интернет по поводу Жанны д’Арк тупо молчал. Я набирал это имя в самых разных поисковых системах, но получал в ответ то Жанну Дирк, то Жанну Дорк, то Жанну Окр. Одна была кинозвездой, другая – эстрадной певицей, третья – учёным-микробиологом.

Тогда я зашёл с другой стороны и написал в поисковике «столетняя война». И опять никакого результата. Интернет выдавал семилетнюю войну, три мировые войны, но только не ту, в которой прославилась героиня французского народа.

Немного поразмыслив, я набрал «война за французский престол» и получил то, что искал: «Серия военных конфликтов между Английским королевством и его союзниками, с одной стороны, и Францией и её союзниками, с другой». Годы примерно совпадают со столетней войной, историю которой я изучил досконально, когда ставил спектакли про Жанну д’Арк.  Вот только закончилась эта «серия» не в 1453 году, а раньше – в 1430-м. И не изгнанием англичан, а перемирием с ними. Это произошло после того, как англичане овладели Орлеаном.

Франция оказалась разделённой пополам. Её северная часть вместе с Парижем перешла в подчинение малолетнего Генриха VI, провозглашённого королём Англии и Франции. Дяди короля поставили наместником над этой территорией своего союзника бургундского герцога Филиппа II. Спустя годы его преемники добились переименования этой земли в Бургундию.

А французского дофина Карла, которого в нашей реальности после ряда побед Жанна д’Арк короновала в Реймсе, тоже провозгласили королём. Только произошло это в Тулузе, ставшем новой столицей Франции.

С этого времени Франция и Бургундия вели непрерывные войны. Англия пыталась завладеть всей Францией, но этому мешали внутренние раздоры и постоянные стычки с Шотландией. Французские короли желали подчинить себе отпавшую часть.

В тоже время в самой Бургундии зрело недовольство владычеством англичан. Освободительная война завершилась в 1747 году провозглашением республики. Это событие позже назовут Великой бургундской революцией, а сами бургундцы будут именовать её просто Революцией. Французский король под видом восстановления легитимной власти вторгся в Бургундскую республику, однако той удалось отстоять независимость.

Не буду пересказывать все подробности перипетий, творившихся Европе. Всё в ней пошло не так, как в нашем мире. Не Италия, а Франция стала родиной Возрождения, когда в Авиньоне собрались бежавшие от османского нашествия византийцы, прихватив с собой свои библиотеки и произведения искусства, содержавшие множество античных источников, неизвестных средневековой Европе. Этот город притягивал к себе итальянских и испанских художников. Здесь творил великий Леонардо да Винчи, пока его не переманил к себе бургундский герцог.

Франция и Бургундия враждовали между собой по всему миру. Они, казалось, соревновались: кто больше захватит колоний. Третьим соперником оказалась Испания. А вот Англия после внутренних разборок не смогла подняться, и Шотландия сумела поглотить свою давнюю соперницу. Столицей Великобритании стал Эдинбург.

Соперничество двух стран, говорящих на французском языке, вызвало промышленную революцию. Оба государства постоянно совершенствовали орудия уничтожения, а технические новинки плавно перетекали в мирную жизнь. Промышленный переворот устроила Республика Бургундия, вобравшая в себя французское Возрождение и новинки голландских фермеров в обработке овечьей шерсти. В конце XVIII века по всей стране расплодились фабрики и мануфактуры, а в первой четверти века XIX века она покрылась сетью железных дорог.

В это время на другом конце Европы поднималась и вырастала до гигантских масштабов Российская Империя. Внук Петра Великого Пётр III, не получивший в невесты Софию Фредерику Августу Ангальт-Цербстскую, более известную в нашем мире, как Екатерину II, провёл серию грандиозных реформ, завершив дело своего деда по европеизации страны. Здесь говорят: один Пётр пробил окно в Европу, другой зашёл в неё через дверь.

Появление нового игрока, потребовавшего своего места под солнцем, спутало все карты. Но затем появился ещё один игрок – Австрийская империя, покорившая Пруссию и другие германские земли. Видимо, Бисмарк в этом мире так и не родился. Новая игра в XX веке привела к трём мировым войнам. В конце концов старушка Европа устала от них и объединилась в единую конфедерацию, в которую не приняли Россию.

В конфедерацию империя не помещалась, а Россия оставалась ею. И, как во всякой империи, котёл противоречий в ней до конца не затух. Два века в супергосударстве бушевали революции, дважды монархов свергали с престола и столько же раз восстанавливали. И вот сейчас, после нескольких десятилетий относительного спокойствия, Россия снова грозила взорваться. А учитывая начинку из ядерного и термоядерного оружия, этот взрыв мог уничтожить весь мир.

Когда мне надоело бродить по лабиринтам истории, я пошёл в гостиную и включил телевизор. Показывали выступление российской группы «Фрустрация» на огромном стадионе в Эдинбурге. Британские зрители визжали от восторга. Интересно, как они завизжат, когда неудовлетворённые желания России выплеснуться наружу? И неужели я один должен всё изменить?

С другой стороны, а почему бы и нет? Девятнадцатилетняя неграмотная крестьянка Жанна Дарк сумела так повернуть руль европейского корабля, что вся история пошла иначе. Лучше стал мир или хуже – сказать трудно. Но для своей Франции, для своего мира и своего поколения она сделала великое дело. Так почему бы и мне, человеку с высшим образованием и богатым жизненным опытом, не попытаться устроить нечто подобное. Может и мне поставят памятники, и моё имя школьники будут узнавать из учебников истории.

Глава 14. Начало «Новой России»

Из всей нашей великолепной троицы, прибывшей в параллельный мир, только Витя Исаев желал немедленно убраться восвояси. Ему здесь было нечего терять. Жена умерла три года назад. Мать жива, но тиранит сына, как может. Одна радость – взрослая дочь и двое внуков, живущих в Питере. Но родная мать крайне неохотно отпускает к ним своего сына, грозясь умереть, как только он уедет.

И именно Исаеву судьба преподнесла на подносе встречу с академиком Беляевым, которого в нашем мире звали Беловым.

Это произошло на берегу Финского залива в парке имени 300-летия Санкт-Петербурга, где Витёк выгуливал внуков, а знаменитый физик задумчиво сидел на скамеечке. Когда Исаев подошёл к нему, 83-летний учёный тяжело поднялся и поздоровался за руку. Затем, пока детки, играючи, кружились вокруг скамейки, Витя рассказывал всё, что с ними произошло. Академик внимательно слушал. Оказалось, он хорошо помнит трёх задорных пенсионеров из Коми республики, путешествующих на велосипедах по долине Луары. Именно он показал им лестницу Леонардо да Винчи и почему-то посоветовал им по ней не подниматься. Почему он так сделал, он и сам объяснить не может.



 

Шедевр замка Шамбор- лестница Леонардо да Винчи.:
находка архитектора- две отдельные лестницы, благодаря которым посетители замка могли даже не встречаться.

Значит наши двойники из того мира проделали тот же путь. И мы в каком-то неведомом пространстве просто обменялись телами. Академик поначалу в это не поверил. Но на простодушной морде Исаева нетрудно было прочитать, что этот человек не умеет врать, тем более фантазировать. И Беляеву стало интересно. Особенно любопытным показался тот факт, что в параллельном мире живёт его двойник со схожей фамилией и перевёрнутым именем отчеством – не Юрий Васильевич, а Василий Юрьевич.

Академик задумался, а потом заговорил про теорию струн. Витя Исаев любил физику, но не слишком хорошо в ней разбирался, поэтому он так и не понял, их случай подтверждает эту теорию или опровергает её. Но, сдаётся мне, этого пока не понял и Юрий Васильевич Беляев. По крайней мере, он изъявил желание встретиться с нами всеми и хорошенько обмозговать то, что произошло на той странной лестнице в замке Шамбор. Учёный написал на листочке свой адрес в городе Сестрорецке, что неподалёку от Питера, и номер мобильного телефона. На прощание он сказал, что как следует подумает над всем этим и, как знать, может ему даже удастся вернуть нас обратно.

За это «может даже удастся» Исаев ухватился, как за соломинку. Он даже решил, что академику это точно удастся. Настолько его тянуло домой – в свой мир.

Ну а я и Метлер особо не спешили. Илья увлёкся идеей большого портала. Ему также не терпелось узнать как можно больше про еврейской государство на Ближнем Востоке. Меня же захватила история неудачной попытки строительства коммунизма. Я всё глубже и глубже зарывался в неё, и уже не был уверен в том, что здешние коммунисты полные недотёпы и потерпели фиаско лишь из-за того, что не опирались на мощный славянский дух. И их непоследовательность, видимо, имела свои причины.

Действительно, как добиться полного равенства, если одни богатые, а другие бедные? Отобрать богатство у богатых и раздать бедным нетрудно. Но бедность не всегда следствие несправедливого распределения. Бедняк мог быть бедняком просто в силу того, что он ленив. А если ему и так что-то достается задаром, то какой смысл пахать до седьмого пота? Особенно хорошо сей факт был очевиден на примере деревни. Продразвёрстка в начале двадцатых и коллективизация в начале тридцатых годов прошлого века привели к массовому голоду. Хорош коммунизм, от которого с голодухи люди мрут пачками.

Чёрт побери! Да неужели все мои мечты о справедливом обществе, в котором люди не думают о деньгах, а созидают на благо себя и других, рушатся?

Эти горькие мысли я оставил на потом. Сейчас мне предстояло сотворить сыктывкарскую редакцию сайта «Новая Россия». Начать я решил с подбора кадров.

Поначалу мне показалось, что найти толковых журналистов не составит никакого труда. В Коми республике несколько лет назад правоохранители как ножом срезали всю верхушку властной элиты. Она оказалась здорово подпорченной и погрязшей в коррупции. Но за то время, пока они держали регион в узде, эти типчики сумели закатать в асфальт все свободные СМИ. Закрылись лучшие газеты, лучшие перья оказались без работы. Теперь из этих лучших надо отобрать самых лучших и предложить им работать на «Новую Россию».

Оказалось, что всё не так просто.

В Сети на локалах или, как их здесь называют, сайтах уже не существующих газет я нашёл несколько имён репортёров, писавших хлёстко и смело. Затем принялся обзванивать редакции действующих СМИ и расспрашивать об их судьбе. Многие журналисты меня, а, вернее, моего двойника, знали, а потому разговаривали со мной охотно, ничего не скрывая. И я выяснил, что почти никто из тех – смелых и хлёстких – без работы не остался. Кто-то плюнул на принципиальность и теперь работает в изданиях, контролируемых властью, или в пресс-службах. Кто-то уехал в другой регион. Один ушёл из жизни. Кажется, у него были проблемы с наркотиками и алкоголем. Другой хорошо устроился собственным корреспондентом московской газеты и продолжает писать так, как писал и раньше, но для всей страны. И почти все из тех, кто не уехал и не умер, ничего не хотели менять в своей жизни.

Поговорить со мной согласился только Андрей Нежданов – журналист с большим стажем. Он прославился тем, что ещё за два года до ареста правящей элиты написал целую серию статей, изобличающую эту свору. Он Анатолия Малинина не просто знал. В свои студенческие годы Андрюша Нежданов занимался в его театре и когда-то верил в него, то есть теперь в меня, как в Бога.

В театре-студии «Эпиграф» Нежданов, судя по чёрно-белым фото в компьютерных папках моего двойника, играл главным образом героические роли. Это был довольно симпатичный молодой человек с широкими глазами и устремлённым куда-то вверх взглядом. Он мне очень напоминал моего друга и коллегу Сергея Жданова, с которым мы вместе трудились в «Усть-Вымском времени».

С Андреем Неждановым я встретился в том самом ресторане, что неподалеку от моего дома и который я принял за коммунистическую столовую. Я заказал себе кофе и коньяк, а он чай и водку. В нём мало что осталось от того черноволосого юноши с горящим взором. Его лицо окаймляли небольшая с сильной проседью борода и такие же с проседью  короткие волосы. Бросались в глаза пожелтевшие и даже почерневшие зубы, но какая-то искорка в глазах проглядывала сквозь узкие очки. Только ею он ещё напоминал мне своего двойника из моей прошлой жизни. 

Из разговора с ним я понял, что журналистику Нежданов считает даже не профессией, а некоей миссией. При это он убеждён, что тот, кто не стоит в оппозиции к власти, вообще не журналист. Поэтому в нынешних условиях, когда нет оппозиционных СМИ, ему нет места в этой профессии. Живёт он на скудную пенсию и зарплату жены.

Я, разумеется, заверил его в том, что сайт «Новая Россия» будет оппозиционным, что он получит полную свободу. О зарплате и гонорарах я говорить не решался, так как сам ещё не знал, какими они будут. Но он и не спрашивал.

В конце разговора Нежданов дал согласие стать нашим репортёром. При этом он ненароком заметил, что не слишком доверяет Илье Метлеру, поскольку не знает, что у него за бизнес. Но мне, Анатолию Малинину, он верит. На том и порешили.

Вите Исаеву тоже нашлась работа. Метлер предложил ему стать бухгалтером новоявленного средства массовой информации.

А пока шла тягомотина с регистрацией и программированием локала, я обдумывал: какими публикациями он будет наполнен, как только появится на бескрайних просторах Сети. Меня очень заинтриговала организованная преступная группировка, или как тут коротко говорят – ОПГ, правившая Коми республикой более десятка лет. Я прошерстил всё, чтобы было про неё написано и выложено в Сети, и обратил внимание, что банда какая-то больно мелкая. Руководил этой компашкой бывший культработник, выгоду они извлекали из откатов с новостроек и захвата мелких предприятий, типа хлебозавода. Максимум, что им удалось прибрать к рукам, это дорожное строительство.

Но ведь регион богат природными ресурсами – лесом, нефтью, газом, углем и бокситами. Да ещё месторождением титана, которое только начали осваивать. Ни к чему этому руки той самой ОПГ не притронулись. А я знал по пока ещё не слишком большому опыту: если зверь боится выходить на богатую дичью поляну, то либо  потому, что там много охотников, либо поляна занята более крупным зверем. В данном случае второе мне представлялось более вероятным.

Что ж, начнём с Андреем Неждановым охоту на крупного зверя. Вдруг повезёт.

Конец второй части