В память  А.С.СОЛЖЕНИЦЫНА предлагаем Вам отрывок из романа Анатолия Мотовилова "Слово-день, слово- ночь", связанный с выходом в свет первого произведения классика.
Редколлегия

---------


А Денису уже восемнадцать рядом.
Ползёт неслышно червь времени...
На весь Каинск одно зеркало в рост, - в общественной бане. И что там,в серебре облупленном, в слезливом сером запотевшем мире, в раме 150 на 80? Да смотреть не на что. Ростом не удался и остальные  внешние данные под несложным вопросом, - глаза бесцветные близко приставлены, как через плетень перемигиваются через переносицу,чёлка белёсая вперёд и на нос, с покатого лба съезжающий трамплином.
Куда дальше с этим лицом и ростом? Не такому сулило ревнивое
воображение «путь славный, имя громкое».

Но переломил через колено нисходящую, погибельную линию жизни, - взял характером. Преуспел, - на производстве деревянной тары организаторские способности проявил, - молодёжное звено сколотил.

Почётные грамоты по итогам соцсоревнования, премии за квартал.
В Комитете комсомола в первачи протолкнулся. В стенгазете
общественная деятельность захлестнула, - передовицы, стишки, пороки прошлого изобличающие. Вечерняя школа, пусть не шатко не валко, - на выходе. Спортивные игры, - футбол, бокс и походка вразвалочку...
Другие интересы? А как же, появились и другие, поскольку процесс  повсеместного оволошения завершился. Физически развился и нравственно преодолел, - в женское общежитие через окна проникать  стал по обоюдному согласию с Танькой Филимоновой, комсоргиней из прачечной. Созрел на платформе строительства социализма, одним словом. Приподнял взгляд над головами равных, высокое стал  высматривать.  
А высокое, - вот оно, рядом...

-------

- Не слушаете меня, Денис? Вам не интересно?
- Вы тоже какое-то время отсутствовали.
- Да? Вы наблюдательны, в хорошем смысле любопытны, начитаны в пределах... Пока, к сожалению, в ограниченных пределах. И об этом поговорим, - программа вечерней школы, мне кажется, узка для вас. Вы в библиотеке комбината записаны? Непременно запишитесь в библиотеку. Я вам список литературы подготовила. А вот это, - в первую очередь, - и подаёт осторожно двумя руками, как подарок хрупкий, легко бьющийся, затёртый голубой журнальчик, в восковую бумагу обёрнутый, - это, пожалуйста, в первую очередь. Ненадолго, из рук в руки. И «Юность» очередная, - протягивает она вслед, - обратите внимание на рассказ Рины Иерусалимской. Девочка, всущности, а как тонко чувствует. Прочтите и учитесь.
- Спасибо, Виолетта Николаевна, я обязательно...- что он может ещё сказать обожаемой? Главное, не врёт. В этом конкретном случае...
- Вы мне про стихи не ответили, - напоминает она из вежливости, складывая тетради в сумку. Не верит, не верит...
- Пишу, - бухнул он, как из колодца.
- Только не то, что в стенгазету, пожалуйста, или в «Окно Сатиры». Я имею ввиду личное, потаённое...
- Ну, пробовал...- и добавить к этому что-либо боится. - Я это по строю ваших изложений и сочинений поняла, по ритму, - похвалила она себя, - прочтёте? - чуть сомкнула бархат глаз, - прочтите, не смущайтесь, - поняла, что убедила, поставила на стол локти, скрестила пальцы у подбородка, - вставать не надо, мы не на уроке...

- «Пришла негаданно, нежданно - набрал воздуха и медленно полез он из колодца, -
В обычной сутолоке дня.
Пришла и всё, и очень странно,
Что раньше не было тебя.
И грустно стало, и тревожно, - поднимался всё выше, набирая силу,
- И ветер в грудь, и годы вспять,
Но, чёрт возьми, как в жизни сложно
Простую вещь порой понять.
Когда увянут поцелуи, - рука упала, изобразила, -
И жизнь предъявит новый счёт,
Уйдёшь, по-прежнему тоскуя,
Не ты уйдёшь, - любовь уйдёт...
А из охваченной руками, - и охватил для убедительности,
- Заинженеренной башки
Полезут синими ночами
Апоплексичные стишки.
В них будут слёзы и весёлость, - показал он и то и то, Любви бальзам и эликсир
И удивительная новость,
В которой я увидел мир.
Когда ж наступит час забвенья, - ну, готовься! Избавлюсь от любовных чар,
Отправлю в литобъединенье
И получу, как утешенье,
Ве-ли-ко-лепный гонорар!» - давно я ждал, дождался, получай.
Ну, что ты теперь скажешь?

Пауза оглушительная. Он снова полетел на дно колодца. Без слов понял. Чувства Виолетты Николаевны смешались и выступили на щеках пунцовыми пятнами. Бархат глаз распахнулся изумлённо,
- О, Боже! - слабо воскликнула она, но не позволила небрежению излиться, прихлопнула рот ладонью.
- Как бы то ни было, - нашлась она, наконец, когда лежал он на дне расплющенный и бескровный,
- сам по себе факт обращения к стихосложению, говорит о нереализованном чувстве самовыражения... Да... - она убоялась нагромождения пошлостей и притормозила,
- Вместе с тем, Денис, вы должны знать, понять, что есть стихи и есть поэзия, и это, далеко не всегда, одно и то же.
- Вы просили стихи, - напомнил Брох, в нем просыпался бес, - вы просили, я прочитал. Не поэзия, понимаю. Не нравится, - пишите заявление. Заявление принимается только в письменном виде, - понесло его примитивными штучками.
- Обиделись? Напрасно. Куда?! Нет уж, постойте, поговорим начистоту. Вы ведь от первого лица пишете. Вам сколько лет? - пошла Виолетта Николаевна на приступ.
- В-восемнадцать... будет скоро, - не сразу вспомнил он.
- Тогда что это, - « И ветер в грудь, и годы вспять...» Поэту было сорок пять?
- Это для рифмы, - не знал Денис, чем отвертеться.
- Стихи не для рифмы пишутся. А башка ваша чем заинженеренна, если школа ещё не окончена? Апоплексичными стишками? Что это? Вы ведь конкретной девушке писали, порыв чувствуется, - что она подумает? Сегодня чары любовные, завтра - гонорар? Чтоб вы знали, литобъединение гонораров не выдаёт.
- А что выдаёт литобъединение? - глупее вопроса он не придумал.
- Коллективную оценку, не приведи, Господи, - вспомнилось ей что-то своё, не простое,
- Пишите прозу, Денис, там у вас всё в порядке. Михалковых и Исаковских на наш век хватит.
- А чем вам Михалков не угодил? - из Исаковского он только «Мы так вам верили, товарищ Сталин» помнил, - «Дядю Стёпу» вся страна знает.
- Вот именно. Поэзия такая... такая... противогриппозная, как порошок от простуды. Полезно, но принимать противно. Читайте больше, - поймёте разницу, - она задержалась на совете, замешкалась и повела себя странно.
- Извините моё любопытство, Денис, у произведения есть адресат? Это не Таня Филимонова? В любом случае, вы знаете, я ей завидую...- и стала как-то вровень.
- Не завидуйте, это - вам, - отплатил Брох звонкой монетой, хлопнул дверью и побежал вон пустым коридором. Не обернулся, не увидел лица классической дамы, зардевшегося от смутного предчувствия...

-------

Девочка из «Юности» тронула, щенячью грусть и тревожную нежность породила. Сводила героев, разводила, в одежды одевала белые, да никак маяту преодолеть не помогала. Слеза наворачивалась в печальной мелодии последней фразы и стекала, горьковато - солёный след оставляя. Денис долго с пристрастной завистью, - что в ней? - изучал крохотный фотопортретик в левом углу над заглавием тонколицей, востроносой девочки с проницательным взглядом. Что она такого прожила, пережила, чтобы так увидеть, а главное, изложить. Описать не снаружи, - изнутри... «Девочка - Чехов» приклеил он ярлык и, как выяснилось много позже, почти не ошибся. Долго бродили они рядом в печальном, прохладном, неведомом лесу, где деревья оголены, простужены и одиноки, и гонял меж ними мокрый ветер облетевшую листву. Редкий дождь целил в глаза. Низкое небо, птицы на проводах - ноты мелодии осени... С досадой вспомнил, - вернуть обещал скоренько журнальчик бледно- голубой, - из под восковой обёртки название выглянуло, - «Новый Мир». Что-нибудь научно-популярное? Открою - закрою, - решил, для проформы, чтобы не разрушить в себе хрустальный мир той замечательной девочки из «Юности», чтобы Виолетте Николаевне отчёт о прочитанном в две-три общие фразы уложить, создать впечатление. Открыл... «ДИН - ДЕНЬ - ВАН - ДЕН» - ударил далёкий колокол. Взлетели вороны.
«В пять часов утра, как всегда, пробило подъём, - молотком об рельс у штабного барака...»
Ударил далёкий колокол. Взлетели вороны. Вспыхнули с четырёх углов башенные фонари, звякнули, натянулись на повороте чёрного забора цепи, взвились и захлебнулись хриплым лаем сторожевые псы, стукнули выстрелы, провалилась в сугроб, упала, запричитала, заголосила чахоточная училка, закрутила, смешала всё воющая позёмка, - По-ма-ши-нам! По-ма-ши-на-а-ам! Ити-вашу-мать!... К шести утра, у подслеповатой переноски скрючившись, на второй раз он перечитывал,
- «...Прошёл день, ничем не опечаленный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов три дня лишних набавлялось...» И почти остановилось дыхание. Господи, вот оно, - как просто, как точно.
Вернулся к началу, - над названием - А. Солженицын. «ДИН - ДЕНЬ - ВАН - ДЕН» - ударил колокол памяти. Растаял в растерзанной снежной мгле караван крытых полуторок... Денис умножил автоматически, - тысяча четыреста шестьдесят дней без учёта високосных, - за забором с колючкой и столько же, сколько у Ивана Денисовича в лагере, - в общаге каинской.
А чем они лучше? Чем?
Тем, что волен всю оставшуюся жизнь по деревянному трапу сапогами к проходной грохотать, под бодрящий хор всесоюзного радио, - «...нас к торжеству коммунизма ведёт»? Ящечную тару на поточной линии да гробы с крестами по спецзаказу производить?

Что к двадцати пяти личная половая жизнь кончится, - местком на ковёр вызовет и заставит жениться на Таньке Филимоновой или такой же из прачечной, из-за нечаянной беременности не известно от кого? Что, блин, комсомольскую безалкогольную свадьбу проведут очередным отчётным мероприятием и к тридцати двум комнату отдельную выделят в бараке на семью из четырёх, к пятидесяти - квартиру двухкомнатную в хрущёбе с тёщей обездвиженной, а к шестидесяти путёвку в Трускавец, если до того в копоти промкомбинатовской не скукожится или от тоски не сопьётся, и на Каинском ущербном кладбище в яму глиняную не засунут? Разнообразия, может быть, побольше, мороки, а в остальном...
Система, - лагерь...
- Рвать отсюда!
Рвать во все лопатки! Пока не засосала топь ядовитых болот каинских. Пока не срослась рабочая роба с душой и телом. Но как? Что предъявить в оправдание грёз бушующих? Комсомольский билет, общественные нагрузки, позорные стишки в «Окно Сатиры»? Мучительные попытки извлечь из памяти и запечатлеть мутный поток воспоминаний уродливого детства ДВН? Это? Чем удивить или одурачить, как ворваться в тот недоступный мир высоких, тонких, гибких женщин и вальяжных, мускулистых мужчин, - героинь и героев трофейных фильмов «Остров страданий» или «Королевские пираты»? Нечем пока, нечем... Ползёт, ползёт неслышно червь времени, изнемогает плоть...

- Четыре года назад, - призналась она после... после, когда, отдышавшись, лежали в объятиях, - я вполне могла бы усыновить тебя. У меня даже мелькала такая мысль...

Следующей весной, как обычно, гнилой и медлительной, Денис, оставляя постылый, проваливающийся в небытие Каинск, не страшась пересудов и комсомольской ответственности, обнимал её прилюдно на дымном перроне. Умолял бросить эту дыру на карте, уехать с ним, вцепиться в холку, обуздать отбрыкивающуюся Столицу, стать соратницей, сестрой, женой, наконец. Виолетта Николаевна, кутаясь в пуховую шаль, печально улыбалась, охлаждала пыл невнятными обещаниями внимательно следить и впредь за его творчеством и, может быть, когда-нибудь... Вот учебный год закончится, тогда... Впрочем, нет, новый класс обязана до выпуска довести... Будем активно переписываться... Пламенный привет и вот, письмо рекомендательное Классику. Лично в руки, - он тебе непременно поможет. Обещал... Всё, третий гудок, тебе пора... Резко отвернулась, уронила плечи и ушла в прошлое...
Через год перестала приходить почта...
Да он уже и не ждал...