Я посадил к себе на колени уродство и почти сразу же почувствовал невероятную усталость.

(Сальвадор Дали)

Если начнешь играть в гения, то непременно им станешь.

(Сальвадор Дали)

                                               Часть 1

                                               - 1 -

         Электронные письма летели одно за другим. Они врывались без разрешения, появлялись в уголке экрана и просили, нет, даже требовали и настаивали на том, чтобы их прочитали... Ну, хотя бы открыли или обратили на них свое благосклонное внимание. Высокий человек в домашнем костюме сидел перед компьютером и изумленно за этим наблюдал. Его словно пробудили от долгой спячки, на него сыпался град величиной с битый ржавый кирпич, и он не знал, как от него увернуться. Постепенно изумление сменялось раздражением. Он почесал бороду, взъерошил жесткую шевелюру и подумал:

- Может быть, все это просто выбросить и удалить не читая?... И все!...

И от такой мысли ему на мгновение стало хорошо и спокойно.

- Все ли? - снова подумал он.

         Пять лет им никто не интересовался, все это время он был предоставлен самому себе и вдруг о нем вспомнили.  Он уже не надеялся и думать забыл об этом. Но ОНИ вспомнили и теперь вторгались в его жизненное пространство. Он даже догадывался, кто эти - ОНИ... Но сейчас очень хотелось не видеть этих настойчивых писем и не замечать ничего...

За окном светило солнце. Шум редких машин, проезжавших трамваев, щебетание птиц напоминало о жарком летнем дне. Какая-то канарейка уселась прямо на подоконнике открытого окна, нагло уставилась на него и улетать, по-видимому, не собиралась.

- Что? - спросил он.

Она молчала, продолжая на него смотреть.

- Чего ты от меня хочешь?

Она сидела, с любопытством  наблюдая за ним, а он за ней. Еще одно письмо и еще, уже десятки появились без спросу на экране  компьютера, нахально занимая места (как в  первых рядах партера, клали ноги на спинки передних сидений),  устраивались в папке, где их пока никто не читал, и чувствовали там себя неуютно. Они не привыкли к такому обращению, а этот болван даже не представляет, какую новость ему принесли!!!...

- Ну, открой же нас, проведи своей упрямой рукой, нажми на клавишу, и мир для тебя станет другим! Мир перевернется!... Какой болван!... Настырный болван!

И канарейка на подоконнике словно вторила этим упрекам. Еще минута спокойствия, еще мгновение такой привычной и продуманной жизни, и все изменится. "Болван" чувствовал, ощущал это каждой клеткой, каждой извилиной напряженного мозга. А как хотелось просто уйти в свой привычный мир, спрятаться там, где никто не потревожит, где ты один... и кое-что еще...

Но канарейка, не отрываясь, смотрела на него, а письма все летели и летели...

Он с сожалением огляделся вокруг, словно ища защиты там, где пока не было никого, - только рабочий стол и диван в его маленьком кабинете, в котором он спал, и работал, и жил. Жил до сих пор так спокойно, что весь мир помещался на этих крошечных квадратных метрах. Пространство, которое он по мановению своей прихоти или по воле мысли неукротимой, по какому-то чудесному прозрению или случаю мог превратить в целый океан или планету, помещавшуюся здесь, в целый мир или галактику, где никто его не тронет... А тут эта птица на подоконнике и огромная стая писем...

Он провел мышкой, щелкнув клавишей... И тут началось!!!

- Мистер Клейзмер, ученое сообщество поздравляет вас с величайшим открытием...

- Ученые Америки готовы признать ваше доказательство...

- Весь мир, столетие ожидавший решения этой сложной задачи, склоняется перед вашим гением...

- Математики Британии и Франции торопятся пригласить вас...

Еще десятки писем, обрадованные такому вниманию, следовали одно за другим. Он пролистывал их, не читая, смахивал с экрана в электронную корзину.  Наконец казенный язык одного из них приковал его внимание, заставив дочитать до конца:

- На совете директоров Математического института..., куда входят ведущие математики мира, было принято решение: Господину Георгию Клейзмеру за доказательство теоремы ... присудить премию в один миллион долларов. Вам, господин Клейзмер, необходимо опубликовать свое доказательство в одном из нижеперечисленных журналов и прибыть к нам по адресу...

Далее шли координаты, список научных журналов и сухие поздравления... Сухие, потому что эти господа считали, что миллиона  вполне достаточно и добавлять к нему больше ничего не нужно. Скорее всего, они были правы.

От слова "прибыть" ему стало не по себе. Прибыть! Прибывают в места поневоле. В места, откуда можно и не вернуться... Миллион долларов... Не вернуться...

Телефон неожиданно  зазвонил. Он замер на мгновение, удивленно уставившись на него, дверной звонок тоже начал издавать нежданные трели, а на экране монитора снова письма и письма:

- Мы просим приехать Вас на пресс-конференцию...

- ...дать интервью нашему изданию...

- ...выступить на нашем канале...

Он включил телевизор. С экрана на него смотрела всем знакомая диктор, а за ней виден был его портрет и поздравления, поздравления, поздравления... Вереница сообщений, нескончаемые стаи писем, громкие настойчивые звонки в дверь и из динамика телефона. Все завертелось перед глазами, в его потревоженном сознании, закрутилось в веселом хороводе, затягивая его куда-то в высоту. Теперь было непонятно, что это? Путь на Олимп, куда поднимут на крыльях сияющей славы или торнадо, которое черным вихрем увлечет ввысь, а потом швырнет в зияющую бездну - пустоту?...

Сознание плавилось, стены росли, увеличиваясь в размерах, потолок поднимался на немыслимую высоту. Диван его висел огромным зеленым облаком в этом пространстве, а стол с компьютером превратился в маленькую точку, откуда как назойливые осы, вылетали новые и новые письма. А огромный экран телевизора на недосягаемом отдалении огромными губами диктора новостей повторял одни и те же слова - миллион долларов... теорема... долларов... миллион... миллион...

Он вскочил и бросился к окну. Канарейка, убедившись в том, что он прочитал все новости и теперь в курсе последних событий, вспорхнула и улетела. А он еще долго под аккомпанемент звонков стоял, опираясь на подоконник, глядя в окно, где трамваи, издавая свой металлический звон, скользили по рельсам, ехали машины, шли редкие прохожие, а наверху спокойно и привычно сияло солнце...

                                               - 2 -

- Леонидов, тебе письмо!...

Голос ее сотрясал воздух во всей квартире, и поневоле захотелось зажать уши.

- Какого черта ты не проверяешь свою почту?... Ты слышишь меня???

Она ворвалась как всегда не вовремя, и он, с сожалением отрываясь от компьютера, успел прочитать последние слова, которые еще не просохли и светились на экране своими электронными чернилами - "миллион долларов... теорема... долларов... миллион... миллион..."

- Хорошо, что успел дописать главу, - подумал он.

- Письмо, ... я тебе говорю, - повторила она.

- Слышу, Галя! Я не глухой!...

Он зашел в электронный бокс и прочитал...

- Ничего себе! - воскликнула она, заглядывая через его плечо.

- Леонидов, да они же хотят купить твой сценарий! ... Ну, ты даешь,... ну, Леонидов!!!

Он в оцепенении смотрел на экран:

------------------------------------------------------------------------------
Кинокомпания НИК-Пикчерс готова рассмотреть ваши условия о покупке киносценария для создания художественного фильма. Вам надлежит позвонить по телефону ... и обговорить все детали, а также прибыть по адресу ... для получения гонорара...

Кинокомпания НИК-Пикчерс

------------------------------------------------------------------------------

"Надлежит прибыть", - неприятно резануло его, и он с удивлением уставился на экран, где совсем недавно писал эти самые слова, и теперь они по какому-то странному совпадению перепрыгнули со страницы книги на страницу письма....

- Прибыть, - неожиданно произнес он.

- Что ты бормочешь? - спросила она.

- Ничего, это я так,... о своем...

- Ничего??? Давай,  звони! - и кинулась за телефонной трубкой.

- Так, спокойно, - продолжала она, набирая номер. - Соберись с мыслями, думай, что надо говорить...

Потом с сомнением посмотрела на него, - хочешь, я сама позвоню... ну, как твой литературный агент. Так сказать, импресарио...

- А "импресарио" читала мой сценарий? - спросил он ее с вежливой улыбкой.

- Нет, - потом добавила, - ну,... пока нет... Ты же знаешь, Леонидов, у меня куча дел,... я не успела,... я обязательно прочитаю...

И она обняла его сзади за плечи...

- К тому же, импресарио бывают у музыкантов...

- Не отвлекайся, это сейчас не важно, - сказала она.

Длинные гудки перебили эту тираду, и он взял трубку из ее рук. Она включила громкую связь.

- Кинокомпания НИК-Пикчерс, - металлическим женским голосом представился телефон. - Я слушаю вас!

- Будьте добры господина Силаева, - попросил он.

- Кто его спрашивает? -  уже громче произнес женский голос, и ноток металла в нем прибавилось.

- Леонидов, - сказал Леонидов.

- И все? - удивился голос.

- Пока да, - почему-то ответил он - разговор начинал забавлять его. Он улыбнулся, а его жена сурово погрозила ему своим кулачком.

- Так,... давайте еще раз, - сказала металлическая девушка. - Кто вы и как вас представить?

- Просто, Леонидов, - сказал он,

- Просто... Вы думаете, этого достаточно?

- Я думаю, этого достаточно.

- Вы уверены? - металлу в голосе поубавилось, и осталось лишь удивление.

- Конечно.

- Он знает вас, он ждет вашего звонка?

- Безусловно, - уверенно ответил он, и девушка сдалась. Теперь на всю комнату звучала громкая мелодия, пока там, на другом конце провода, его переключали в святая-святых. Его "импресарио" замерла, подняв большой палец кверху в сжатом кулаке. Весь этот короткий разговор она нервно ходила перед ним и тыкала рукой в воздух, словно приколачивала его ответы, придавая им больше убедительности. Сейчас она была очень довольна.

- Слушаю вас, - услышал он сухой голос.

- Господин Силаев? - спросил он.

- Слушаю, слушаю вас.

- Здравствуйте. Вы написали мне письмо,... насчет моего сценария,... меня зовут Леонидов.

- А, Леонидов! Здравствуйте. Слушаю вас, - уже теплее произнес тот.

- Я бы хотел подробнее поговорить о вашем фильме, - сказал он.

- Подробнее... ну, конечно, подробнее. Во всем нужна конкретика. Сколько? - неожиданно спросил голос из телефона.

- Не понял,... в каком смысле... алло. Вы слышите меня?

- Да-да, - спокойно ответил голос, - очень хорошо слышу, только не слышу ваш ответ на мой вопрос - сколько?

Долгая пауза повисла в комнате, и слышалось только ровное уверенное дыхание телефонного аппарата. До этого его жена продолжала дирижировать, мелькая перед ним, но теперь и она замерла, как вкопанная... Он тоже молчал... Первой опомнилась она: миллион!

- Что миллион? - не понял он и зачем-то зажал трубку телефона, хотя тот своими микрофонами слышал все и уже развесил свои электронные уши.

Она замахала руками и повторила: миллион!

Он почему-то вслух повторил это слово...

- Миллион? - переспросил спокойный голос из телефона, - миллион рублей, конечно же? - уточнил он.

- Конечно! - моментально ответил он, сам не веря этому слову.

Она застыла рядом с открытым ртом. Поправлять его было поздно, но все равно была ошарашена.

- Хорошо, - спокойно ответил его собеседник.

Снова возникла небольшая пауза.

- Что я должен сделать? Нам нужно встретиться, обсудить сценарий? Когда мы сможем поговорить? - с нетерпением спросил Леонидов.

- Завтра... в 14.00, если вам удобно, вы можете приехать, подписать договор и забрать ваши деньги.

- И все?

- Ну, да?... А что еще?

- Нет, нет, ничего, - задумчиво произнес Леонидов.

- Тогда до свидания, господин Леонидов, до завтра, - сказал Силаев.

- До завтра, - неуверенно попрощался Леонидов, желая что-то добавить, но не нашелся,  а телефон уже издавал короткие гудки...

         Она закричала так, что слышно  было на первом этаже. И на последнем этаже, и на всех остальных уже знали, что ее муж только что заработал миллион!

- Миллион!!!... Ну, что ты не радуешься?... Леонидов, что с тобой?... Это шок, это пройдет, на выпей.

Она суетливо достала из бара бутылку виски и налила ему и себе. Он сидел, придавленный этим разговором - какое-то чувство недосказанности осталось после него. Поэтому сейчас молчал, переваривая каждое слово.

- Миллион! - продолжала она, - а может, нужно было сказать... два?... Или три!?... Нет, миллион тоже хорошо! Для начала совсем неплохо... да? Леонидов? Ну, что ты молчишь?... Хочешь, я поеду с тобой? - внезапно спросила она. - Надену свое лучшее платье, которое ты мне подарил, и поеду. Даже не думала, что скоро оно пригодится... Я буду твоей Лаурой,... как у Дали,... помнишь?

- Лаура была у Петрарки, а у Дали - его Гала, - очнулся он.

- Ну, Гала... не важно... пусть будет Гала.

- Нет, Галя,... пожалуй, я поеду один. - Потом, спохватившись, добавил: - А тебя я возьму на премьеру - идет?

- Идет, идет, мой Леонидов. Идет... Миллион... На премьеру..., - и она, наконец, удалилась.

А он все сидел, медленно вслух повторяя, - миллион... миллион... сценарий... миллион рублей... миллион...

Вдруг взгляд его упал на большое окно. Оно было открыто, и на подоконнике сидела какая-то птица. Он присмотрелся внимательнее.

- Канарейка! - воскликнул он. - Откуда?... Ты что тут делаешь?... Потрясающе!

Птица какое-то время еще сидела и смотрела на него.

- Канарейка... миллион...

Посидела так, повертела хвостом и, поняв, что все самое интересное позади, улетела...

                                               - 3 -

         Пожалуй, это было самое знаменательное событие в его жизни. До этого все как у всех. Детство, юность. Потом с большим восторгом поступление в театральный институт, куда могли пройти по конкурсу лишь дети "заслуженных" и "народных", где уже сами между собой выстраивали конкурс "народности" своих родителей. Но, повезло... Дальше бессмысленная учеба в институте, который теперь находился в новой стране, с  новыми законами и правилами, и никакие "народные" уже были не нужны -  наступало начало девяностых... Потом семья, ребенок и годы-годы  бизнеса: торговли, контрактов и переговоров, поездок и отгрузок, приемок и сдач... И так пятнадцать лет! И, наконец, все остановилось в его жизни, все замерло...

         Однажды, сидя в офисе у компьютера, заполняя бессмысленное время и пустоту экрана, он написал несколько строк, потом страниц, глав... И все завертелось, закружилось в этой жизни, изменилось и попросило чего-то еще, непознанного, неизвестного ранее, но очень желанного... Книга, вторая и третья, конечно же, никому не нужные и невостребованные издательствами. Но, не тут-то было... Видимо, годы бесполезного сидения в институте не давали покоя и просили о чем-то еще.

- Ты получил уникальную профессию, ты все помнишь, так почему протираешь штаны в этом офисе, выносишь отсюда свои деньги, бросаешь их на ветер снова и снова?... Ты способен на большее!... У тебя все впереди! А ты еще даже не начинал!... 

И он все бросил. Он не мог не оставить эту бессмыслицу, потому что в его сознании теперь горел огонек затаившегося счастья, трепетный огонек, который согревал, а в душе вибрировала незнакомая музыка или пока лишь ее предчувствие. Но она, эта музыка, заполняла теперь всю его жизнь. Он просыпался, начиная каждый свой новый день с удовольствием, боясь упустить что-то, пройти мимо...

- Ты все пишешь?... Ну-ну...

Эта фраза стала единственной, которую он теперь слышал от своей жены. Оно и понятно. Сын вырос, поступил в институт, а они,  такие еще молодые, особенно она, хотели чего-то большего. Но, что это - большее, они не знали. Только надеялись... И уже делали это в разных комнатах и разных постелях... А постель с облегчением вздохнула - ей надоело таскать на себе этот охладевший груз, балласт, который хотелось временами сбросить и плыть налегке  в свою одинокую диванную старость... Да и черт с ней, с этой постелью. Ведь не в ней же дело... Книги!...

Прошел год, второй...

- Почему ты не напишешь киносценарий? - спросил его друг, с которым они когда-то вместе учились. Он прочитал его "творения" и теперь давал советы: - Такое просится на экран!

Он был режиссером документального кино и скоро... очень скоро должен был, наконец, снять свой первый фильм. Скоро - спустя почти двадцать лет после окончания института...

- А что с ним делать дальше? - удивился он.

- Как что? Отошлешь на киностудии, их сейчас сотни, наверняка кто-нибудь заинтересуется. Это же настоящий "Экшен"!...

- Что? - переспросил он друга, но тот уточнять не стал.

Сценарий был написан,  и теперь этот звонок! Как будто ангел взял, наконец, его за руку и теперь уверенно вел по длинному коридору киностудии в "святая-святых"...

Они поздоровались. Напротив сидел здоровенный дядька, который совсем не походил на киношника. Хотя, какими они теперь должны быть, он совсем не знал. Помнил лишь мастеров того старого знакомого кино, которое смотрел раньше. Но все так изменилось...

- Вот договор, ознакомьтесь и подпишите, - предложил ему Силаев.

- Да-да, договор..., - он смешался, тупо уставившись на предложенную бумажку. Сколько в своей жизни он прочитал этих договоров, его уже тошнило от такой формальности. Он не желал тратить свое время на эту мелочь. Да и обмануть его было невозможно.  Ему заплатят деньги... огромные деньги!... Но дело сейчас совсем не в них.

- Можно узнать подробнее, что это будет за кино? - спросил он, немного волнуясь.

Его собеседник удивленно посмотрел на него.

- Я понимаю, что это дело режиссера, но я, как никто другой, в материале, и сумел бы помочь...

- Вы не будете читать договор? - перебил его Силаев.

- Нет,... то есть,... я уже прочитал,... ознакомился...

- Ну, тогда подпишите и дело с концом, - сказал Силаев.

- И все же, я могу услышать некоторые подробности... какова концепция фильма, какой замысел?

Силаев выжидающе промолчал.

- Ах, да, договор, - вспомнил Леонидов. Он взял со стола ручку, небрежно подмахнув в нужном месте, отдал продюсеру его экземпляр, свой небрежно сложил и сунул в сумку:  

- Формальности окончены, - сказал он, - теперь мы можем поговорить по существу?

- Да, конечно, - спокойно ответил Силаев, - по существу.

И он достал из своего стола две пачки новеньких пятитысячных купюр. Достал и положил перед ним на столе. - Прошу, ваш гонорар.

Сказав эту фразу, помолчал, давая понять, что разговор окончен, с интересом ожидая его реакции на две новенькие толстые пачки. Леонидов оцепенел. Потом посмотрел на деньги, перевел взгляд на Силаева...

- У вас еще какие-то вопросы ко мне? - спросил он.

- Да, - встрепенулся Леонидов, - конечно! У меня масса вопросов...

- Вы не будете пересчитывать деньги? - удивленно перебил его Силаев.

- Я уже пересчитал, - в нетерпении сказал Леонидов и замолчал, мучительно думая о чем-то. Потом произнес: - Вы знаете,... я начну с конца,... для меня самое важное в форме реализации этого сюжета - это эзотерический финал...

- Какой финал? - нервно переспросил Силаев.

- Эзотерический, ... ну, вы понимаете!

- Да-да, я понимаю, отчего же не понять?... - напряженно соображая, ответил тот и загрустил.

- Понимаете? Замечательно! От такого финала зависит, пожалуй, все. Вся история сводится именно к такому концу. Не технологии, не деньги или политические акции, не сцены насилия или перевороты - ничто не спасет общество! Переворот в сознании, смещение акцента, переоценка ценностей. Только, когда человек снимет с себя надоевшую обувь, пройдет босиком по мокрой траве, окунет ноги в волнах океана и будет ходить по мокрому песку, смотреть на солнце и просто жить, тогда вся эта история оживет и засверкает. Привычные законы или, как теперь говорят, понятия, отойдут в сторону и тогда зритель задумается. А задумается - значит поймет!

Он внезапно остановился и взглянул на Силаева. Тот с удивлением и неподдельным интересом слушал его. Потом медленно произнес:

- Честно говоря,... я еще не читал ваш сценарий.

- Как? - он был ошеломлен.

- У меня слишком мало времени, - раздраженно ответил тот. Но, опомнившись, уже мягче добавил: - У нас есть люди, которые делают это лучше меня. Я всего лишь продюсер, - помолчав немного, добавил, - всего лишь хозяин проекта,... но режиссер мне обязательно подробно доложит обстановку,... то есть сюжет.

- А я могу поговорить с режиссером? - настаивал Леонидов. - Дело в том, что это мое детище, как вам сказать... мой ребенок,... и я хочу достойно передать его из рук в руки.

- Я не определился еще с кандидатурой режиссера, - устало ответил Силаев.

Потом он внимательно посмотрел на Леонидова, - да, не волнуйтесь вы так! Во-первых, вы прошли огромный конкурсный отбор - наши люди пересмотрели сотни работ, прежде чем остановиться на вашей!... С чем вас и поздравляю! Во-вторых, мы профессионалы, и вы полностью можете довериться нам... Киностудия НИК-Пикчерс - это вам не детские игры!   Господин Леонидов, это будет настоящий блокбастер!... - заверил он.

- Блокбастер? - непонимающе переспросил он.

- Ну, да! Настоящий Экшен!

- А, понятно, - сказал он, услышав знакомое слово, - его друг, кажется, так называл этот новый жанр.

- Экшен! И вы можете не волноваться!

Силаев, помолчав, дружелюбно спросил его еще раз:

- Так вы будете пересчитывать деньги?

- Нет,... нет,... спасибо... я уже пересчитал.

Он положил две пачки новеньких купюр в сумку и встал.

- Мы обязательно пригласим вас на премьеру, господин Леонидов. Вы нам понадобитесь на презентациях и пресс-конференциях, о чем указано в договоре, который вы внимательно прочитали, - с улыбкой сказал он.

- А когда будет премьера? - спросил Леонидов.

- По плану - ровно через год! - уверенно произнес Силаев.

- Через год, - повторил Леонидов.

Тот протянул через стол свою большую руку, и они попрощались.

                                               - 4 -

         Он снова шел по длинному коридору. Ангел, видимо, оставил его где-то по дороге,  заскочив в шикарный буфет или заглянув в съемочный павильон. Да, и не нужен был сейчас этот Ангел - свое дело он уже сделал. Он тоже заглянул в какую-то открытую дверь.  Там стояли декорации неизвестного фильма. Двухэтажное здание, с  крыши которого головой вниз летел мужчина, и грохот автоматной очереди расстреливал тишину этого зала. Тот шлепнулся в болото, и брызги воды разлетелись во все стороны. Какая-то женщина, подойдя к двери, грозно на него посмотрев, перед его носом прикрыла ее. Теперь он шел по длинному коридору к выходу, ноги его вязли в болоте, неизвестно откуда взявшемся на этом паркете. Он уже с трудом их передвигал, а вокруг снова падали какие-то тела, и только грохот автоматных очередей со всех сторон. И если бы он упал, то, наверное, задохнулся бы в этой воде и тине. Какая-то девушка шла навстречу, она мило улыбнулась, и он пришел в себя. Теперь уже нормально добрел до выхода, но все казалось, что ноги его мокрые и обувь перепачкана, а вода все хлюпает и чавкает в его туфлях.

         Но, вышел на улицу, и стало легко и приятно на душе - МИЛЛИОН лежал в его сумке!!!

С удовольствием небрежно махнул рукой, и сразу же два такси наперегонки устремились к нему, почуяв клиента. С радостью постоял в пробках, смотрел по сторонам - город  радовал его своими шумными улицами, площадями, мигающими светофорами и людьми, снующими в разные стороны. Солнце ему улыбалось, кинотеатры замирали, с уважением глядя ему вслед. Скоро он придет сюда, скоро будет новая премьера, и толпы людей выстроятся у окошечек касс, а снаружи, на рекламных щитах будет шагать нарисованный босой человек и будет мочить ноги свои в ласковых нарисованных волнах океана...

- Как потратить миллион?

Он бросил перед ней на стол, как в дешевом кинофильме, пачки с деньгами, уселся в своем кресле, положив ноги на журнальный столик и закурив сигарету. - Жалко, нет сигары, было бы очень кстати..., - подумал он. А его жена молчала и серьезно на них смотрела.

- Как потратить миллион? - наконец произнесла она. - Никак! Нужно делать второй миллион! - и решительно заявила:

- Год! Мы не будем терять целый год! Потом ты промелькнешь в титрах, и о тебе сразу забудут. А мы за этот год до премьеры раскрутим тебя и сделаем настоящей знаменитостью!!! Какое издательство откажется теперь от нас???

Он задумался, продолжая курить, потом произнес:

- Ты хочешь превратить мое занятие в коммерческое предприятие?

- Конечно!... А как же еще? - недоуменно переспросила она.

- То есть, ты хочешь, чтобы я писал и делал на этом деньги?

Длинная пауза повисла в комнате, потом Галя произнесла:

- Ты уже сделал это - они лежат перед тобой на столе.

- Это случайность, но не самоцель! - настаивал он.

- Любую случайность можно превратить в закономерность или ты что-то имеешь против? - мягко и разумно спросила она. Мягко, потому что знала его характер, и теперь не хотела обострять разговор. И все-таки он не выдержал:

- Нет, милая, нет! Этого не будет! Или я пишу и серьезно делаю это или занимаюсь "остальным"... Не получится!... Есть вещи несовместимые! Так, как ты хочешь, не получится!

- Почему? - спокойно спросила она.

- Если ты делаешь это ради денег, то ничего существенного никогда не напишешь!

- А как же Бальзак или твой любимый Дали? Они стремились заработать как можно больше. Я недавно смотрела передачу. Дали даже называли мистер Доллар. Но он гений!  Или ты изменил свое мнение о нем? - разумно продолжала она.

- Я не помню, чтобы Бальзак заработал какие-то сумасшедшие деньги, скорее наоборот, всю свою жизнь считал долги... Дали?... Да, он стал очень богат, но, скорее всего, это заслуга Галы.

Ты пойми, имея такой стимул, никогда не сделаешь ничего достойного, - это закон! Такой стимул по своей сути порочен. Посмотри, что творят сегодня "мастера" на экранах и в литературе, в театрах, в кино. Просто можно сойти с ума! Суррогат, дешевый заменитель, хот-дог! Я не хочу этого,  мне это не интересно...

После этой тирады он замолчал и уставился в окно. Долгая пауза зависла в комнате...

- Ты говоришь Гала? - твердо сказала Галя, спустя какое-то время. - Значит, я и буду твоей Галой, а ты сиди и твори,... писатель. Остальное - не твоя забота, - потом добавила: - Разделим обязанности, устраивает?

- Если тебе это интересно,... - задумался он, - конечно,... почему бы и нет.

- На том и порешили, - примирительно произнесла она, подведя черту, а глаза ее загорелись незнакомым огнем... Потом спросила:

- А чего, собственно, хочешь ты? Написать и положить в стол?

- Нет, Галя, конечно же, нет... Хочу, чтобы меня читали...

- Но тебя не будут читать, пока ты не станешь известным писателем. Вот это и есть закон! Ты сам это понимаешь?

Она была убедительна, и он не нашел, что возразить:

- Да, наверное,... пожалуй, ты права..., это замкнутый круг... Что мы сделаем с этими деньгами? - уже спокойнее спросил он.

- Вложим их в тебя, то есть, в новый бренд под названием Леонидов! Кстати, ты не хочешь взять псевдоним, а то как-то?...

- Нет, пока останусь Леонидовым, - возразил он, - меня не стесняет моя фамилия...

- Как знаешь..., - согласилась она, а он, задумавшись, добавил, - послушай пару минут, хочу тебе кое-что прочитать...

- Ну, конечно, послушаю, Леонидов, еще как послушаю, теперь я слушаю только тебя, - серьезно ответила она.

Он внимательно посмотрел на нее и  начал читать...

- Клейзмер снова посмотрел в окно. Канарейки не было. Взглянул на экран компьютера. Там письма, как маленькие муравьи, двигались по плоской поверхности. Но самое ужасное, они уже спрыгивали и начинали расползаться по комнате - по его комнате! Они были крохотные и безобидные, но их было очень много, и все вместе они теперь напоминали огромный рыжий ковер, который шевелился, видимо, потревоженный звонками в дверь и телефона. Дверь уже начинала деформироваться. Она прочно висела на старых, ржавых, добротных петлях, но теперь изгибалась и лохмотьями металла и дерева шевелилась от каждого звонка, изворачивалась, словно ее щекотали или кусали эти самые муравьи. Но рук она не имела, и этот нестерпимый зуд заставлял делать ее немыслимые движения. Это был мягкий сосуд, наполненный жидкостью, который колыхался в воздухе, меняя цвет и размер, но пока прикрывал своим надувшимся телом дверной проем. Телефон был похож на маленькую разъяренную крысу. Она сотрясала своим черным носом, на котором держалась трубка, пытаясь сбросить ее оттуда. Сбросить и заставить замолчать. Но тогда был риск, что из этой трубки тоже поползут муравьи или вырвется рой диких ос, от которых уже не избавишься. Клейзмер почувствовал, что его гонят из собственной жизни... И во всем этом хаосе оставалось незыблемым только одно письмо - то самое, которое он дочитал до конца.  Оно горделиво, по-хозяйски, заполняло собой весь экран...

- Вам присуждается премия за доказательство теоремы... миллион... миллион долларов... миллион... миллион...

Окно было раскрыто. Как захотелось сейчас шагнуть в него, сделать этот шаг, потом еще и еще, и идти так по спокойной гладкой поверхности, оставляя под собой тротуары и дороги, мигающие светофоры и дома,... его дом... А над головой солнце... А там дальше можно свернуть куда угодно, куда захочешь! И он знал теперь эту дорогу! Он вычислил ее! А теорема? Просто она попалась ему на пути, и он легко, мимоходом, пнул ее, как мячик, случайно оказавшийся под ногами, и доказал ее, как само собой разумеющееся. За что ему дают этот миллион? Нужен ли он ему, и что он будет с ним делать? Интересно - много ли это? Он мысленно прочертил дорожку от экрана компьютера в сторону окна. Потом еще дальше. И теперь зеленые маленькие купюры стелились перед его глазами. Они чертили в воздухе крохотную зеленую тропинку, которая стелилась над городом почему-то по прямой, предлагая по ней пойти. Шаг и еще, сотня другая. Под ногами улицы и площади, люди, ничего не видящие, собаки, в испуге задирающие головы...  А над головой бесконечное небо и солнце, а ты по узкой тропинке идешь по прямой. Как просто и скучно, как хочется сделать шаг в сторону и раствориться в этом удивительном пространстве, перешагнуть его, изогнуться и переступить куда-то еще. Но твоя тропинка крохотная и зеленая, ты выбрал ее, значит, должен идти по ней, не оглядываясь... Забыть обо всем доказанном, еще непознанном, и только шагать...

Вдруг он посмотрел вдаль. Тропинка обрывалась. Эта прямая лента зеленого цвета заканчивалась, а за ней пропасть, и ты уже легко соскакиваешь с этой крохотной зеленой линии и падаешь куда-то вниз. И головой, и носом, и этим телом трехмерным уже прилипаешь к дороге, превращаясь в кровавую кляксу, собственную тень, след... А на краю этой зеленой тропинки сидит та самая канарейка, которая звала за собой. Но она вспорхнет и улетит, а ты грохнешься оттуда своим носом вниз...

Не интересно! - подумал он. - Скучно! Глупо! Стоило ли того???

Он подошел к компьютеру, стер письмо и остальные тоже, поднял и сразу же повесил трубку телефона, дверной звонок сам все понял и замолчал, а диктор с экрана своими огромными губами теперь рассказывала совсем другие новости. В окно светило солнце, в комнате стало просторно,  уютно и хорошо. Снова появился объем, тени и следы исчезли, муравьи и осы, сидящие в черном телефоне, тоже, тропинка провалилась, пролилась зеленым дождем. А заботливый ветер ее подхватил и унес, схоронив где-то подальше отсюда в зеленом могильнике, чтобы не пачкала все вокруг и не сорила, не гадила своими зелеными купюрами...

Он успокоился и с удовольствием подошел к окну, где солнце снова беззаботно светило, улыбаясь ему, а мир стал великим, многомерным и полным жизни... И мир этот снова принадлежал ему...

- Он сумасшедший? - произнесла она

Он замолчал на мгновение, подбирая нужные слова...

- Я просто хотел, чтобы ты кое-что поняла, - сказал Леонидов. - Если мы что-нибудь делаем теперь вместе, то ты должна быть на моей стороне,... а тропинка эта не должна быть тупиковой.... Ты должна быть со мной! Договорились?

- Договорились... Да, Леонидов, конечно, я буду с тобой... Я постараюсь понять тебя... Только...

- Что???

- Ничего. Только ты тоже будь со мной,  тогда все получится... Хорошо?

- Только не буду тенью или следом,  ладно?

- Да... Да... Конечно... Да...

- Ну, что, - уже весело спросил он. - Начнем наш год?

- Начнем, - воскликнула она и с удовольствием на него посмотрела.

- И, вообще, Леонидов, ... возвращайся...

Она как-то странно на него посмотрела,  он даже смутился.

- Я никуда не уходил, - возразил он, - я рядом.

- Да, рядом... Но очень далеко... В соседней комнате. Такое расстояние бывает иногда бесконечным,... непреодолимым... Мы вместе уходили куда-то...

- Да, бесконечным, - запнулся он, - пожалуй, ты права, - и тоже, с удовольствием посмотрел на нее...

                                                        - 5 -

         Три недели он мог спокойно работать... Или не работать... Не важно. Бывало всякое... Они снова оказались в одной комнате, и теперь даже их старенькая кровать не возражала, она опять почувствовала себя молодой...

Галя теперь начинала свой трудовой день с нескончаемых переговоров и поисков в Интернете. Она неистово искала "правильное" издательство, забросив остальные свои дела... Целую кучу своих дел...

Он бесконечно уважал ее, хотел помочь, но не мог, потому что мог  только писать или не писать вообще... И он знал об этом. Но уже какие-то смутные радостные предчувствия одолевали его. Она была, как фонтан, который источал свои мощные струи и потоки несокрушимой силы. Где-то уже сидели люди и ждали ее звонка и согласия на встречу с новым, еще никому неизвестным писателем, по роману которого снимают сейчас "блокбастер"... "экшен"... Наконец, она потащила его в магазин.

- Почему в магазин? - вяло, но с интересом сопротивлялся он. Начиналась какая-то новая интересная игра, в которую они ввязались и теперь делали это вместе и с удовольствием...

- И снова появятся деньги, - говорила она.

- И, наконец, его будут читать, - думал он...

- Прежде всего - смена имиджа! - возвестила она.

         Магазины один за другим открывали перед ними свои двери, приглашая, предлагая, настаивая... Это были особые магазины,  здесь почти никого не было, только длинные ряды костюмов, нарядов, аксессуаров.

- Я в джинсах и футболках пятнадцать лет занимался бизнесом. Зачем все так сложно и дорого? - смеялся  он над ней.

- Прошла твоя джинсовая жизнь, - смеялась она в ответ, - теперь ты поступаешь в новый Клуб, и одежда должна быть соответствующая.

- И откуда она все это знает? - удивлялся он. А ей все не нравилось.

- Это не то! И это! Все не то!... Я знаю, куда нужно идти! Медильяне!

Наконец, открыв последнюю для себя дверь на сегодня и решив, что пора заканчивать, он снова увидел стеллажи и скучные длинные ряды с вешалками и одеждой!

- Тряпки! - ворчал он про себя, - обыкновенные тряпки.

- Тебе нужен костюм, - сказала она, и глаза ее загорелись при виде таких нарядов. - Я пойду в женский отдел, а ты пока сам выбирай - потом покажешь!

Она ушла, а он остался один... Потом медленно прошелся по ряду, другому... Эти костюмы висели, как скучные неживые отрепья. Они готовились вцепиться и поставить свой штамп, свое клеймо на человеке, который предпочитал теперь, как впрочем и раньше, свободный стиль и свободный образ жизни. А эти... сейчас превратят его в чемодан. Человек-чемодан, застегнутый наглухо на все пуговицы, а в шею ему непременно вопьется дурацкий галстук и будет мешать ему жить, дышать и даже думать. Зачем людям нужна форма??? Почему они должны быть одинаковыми? Клуб, - вспомнил он. - Стадо! Самое обыкновенное стадо, где люди ходят в одних и тех же вещах-костюмах, думают одинаково, живут одинаково, только по-разному умирают,... но и тогда облачаются в этот костюм, даже "туда" отправляясь в нем. И еще в белых тапочках... Какой абсурд!...

Посмотрел на ценник одного костюма и присвистнул.

- Пять тысяч долларов! Ничего себе! - пробормотал он.

- Дорого? - спросил его какой-то старичок, немыслимым образом одетый. Он был как с другой планеты или с картинки дорогого журнала. На нем был то ли костюм, то ли накидка. Было непонятно что. То ли брюки или джинсы... Нет, не джинсы... И не брюки... И не костюм вовсе... Какая-то невероятная одежда и в неё облаченный этот невероятный старичок.

- Дорого? Конечно, дорого! - ответил он ему. - На эти деньги можно слетать в Италию, купить такой же костюм, отдохнуть всей семьей и вернуться назад... Или зайти в соседний магазин и купить там десяток таких костюмов.

- Таких нет, - улыбнулся старичок, - таких вы не купите нигде. Это Медильяне. Великий Медильяне! А, значит, не важно,  сколько они стоят...

Старичок не был похож на продавца и непонятно, чего он хотел от него и откуда взялся. А тот продолжал:

- Стоит однажды купить хотя бы одну вещицу этого Кутюрье, и вы попадаете в особый мир и становитесь совсем другим человеком. И приходите сюда снова и снова. А продавцы пользуются этим, и уже все равно, сколько они допишут нулей к той цене, которую определил Медильяне. Это совсем другие ощущения... Попробуйте!

- Вы хотите сказать, что на вас так действует самая обыкновенная одежда? - спросил он.

- Необыкновенная одежда! Дьявольски необыкновенная одежда! Я тоже так думал раньше. Меняется психология человека, походка, мысли, образ жизни. Я часто сюда прихожу и покупаю какую-нибудь мелочь. Иногда сюда приводят какое-нибудь татуированное распальцованное быдло, а выходит он отсюда настоящим денди. Стоит потом у кассы, и ты думаешь, что этот человек получил образование в Оксфорде, а не на зоне. Вот так!

- Вы преувеличиваете! - засмеялся он.

- Нисколько! Попробуйте сами! У вас появятся совсем другие ощущения. Это как сменить не одежду, а кожу, поменять свою жизнь!...

- Но на ней даже нет ни единого лейбла, кажется, так это называется, - сказал с сомнением он.

- Ни то что, лейбла, как вы изволили выразиться, даже пакет, в который положат вашу покупку, будет просто черного цвета. Абсолютно черного и без единой надписи. Этот бренд не нуждается в рекламе. Но, завидев вас с таким пакетом на улице, все будут на вас оборачиваться, зная, что вы идете от Медильяне...

Он внезапно умолк и уставился куда-то вдаль. Леонидов тоже посмотрел туда...

         Он подумал, что сошел с ума. Голова его закружилась, а глаза теперь неотрывно следили за какой-то женщиной. Удивительной, неземной красоты женщиной. На ней было надето сказочное платье черного цвета, глаза ее блестели... Нет, светились таинственным блеском в этой сумеречной темноте зала. Но что-то знакомое было в этом взгляде и походке. Нет, совсем незнакомое... Она уже подошла, что-то говорила ему, спрашивала, а он, затаив дыхание, смотрел на нее, открыв рот, не в состоянии произнести ни слова. Минуту, другую... Это была мечта,... сказка наяву,... дьявольское наваждение!... Если она сейчас повернется и уйдет, он будет плестись за ней и преследовать бесконечно долго, всю оставшуюся жизнь, и жизнь эта превратится в кошмарную, щемящую, восхитительную сказку. Она будет переходить из комнаты в комнату, ускользать по незнакомым улочкам и переулкам. Незнакомые города и страны будут мелькать по сторонам. Какие-то другие миры... И везде только этот сумрак, черным блеском манящее платье, скрывающее ее гибкую фигуру, ее осанку, душу в этом божественном теле и зовущий за собой волшебный, порочный и одновременно девственно-невинный блеск ее глаз...

Это была Галя... Его Галя!!! Нет, не его!!!

- Ты очень многословен, мой писатель, значит, тебе понравилось, - наконец, услышал он ее голос. - Так на меня ты не смотрел, наверное, лет семнадцать, сколько мы с тобой знакомы... Или вообще никогда так не смотрел...

- Да, пожалуй, вы правы, - очнулся он, обернувшись к старичку...

- С кем ты разговариваешь? - спросила она, - здесь никого нет.

- Нет? - удивился он.

- Нет, - улыбнулась она, - только ты и я.

Он протянул руки и взял ее за талию. Она не возражала, окинув его удивленным взглядом. Его словно ударило током. Это была его Галя, но... это была не она. Теперь нельзя было так просто прикасаться к ней!... И глаза ее говорили то же самое...

- Нельзя... Я совсем другая... Нельзя... Выбрось свои джинсы, надевай один из этих костюмов, и тогда ты станешь одним из нас... Ты будешь достоин...

- Добро пожаловать в наш Клуб, - эхом вторил голос старичка, который куда-то исчез, да и был ли он, вообще, старичок этот?...

Костюм не давил, не стеснял движений, был невесомым.  И он вдруг почувствовал, как меняется осанка, меняются мысли, желания. Не может какая-то одежда,... тряпка, так подействовать на него!!! Может!!! Он видел теперь другое выражение своего лица в огромном зеркале. У него была совсем другая судьба, другая жизнь.

- Экшен! - внезапно вспомнил он.

- Это вам не детские игры!...

- Добро пожаловать Клуб!...

- Да, не детские, - подумал он и, теперь, не отрываясь, смотрел на нее,  на свою Галю... Нет, не Галю, а на женщину, которую он никогда не знал. И вдруг невероятное желание охватило его всецело -  снять с нее... нет, сорвать это черное платье. Разорвать его на куски, на длинные черные лоскуты и наброситься со звериной яростью на то, что  оно скрывало, что было столько лет ему так знакомо, но чего он, оказывается, никогда не знал. Просто смотрел другими глазами... Неужели нужно надеть какую-то тряпку (волшебную тряпку, - шептал голос старичка где-то рядом), чтобы потом возникло такое варварское чувство. Она тоже неистово глядела на него своими большими горящими глазами, чувствуя и понимая его...

Невозможно так желать женщину, которую знаешь уже целую жизнь! Такого не бывает!

- Добро пожаловать в Клуб, - шуршал где-то рядом старичок своими губами...

- В дьявольский Клуб! - очнулся он, приходя в себя...

- Дьявольский фантик!... Фантастическая обертка!...

- 6 -

         Они вдвоем уже заходили в какой-то просторный офис, который находился в  огромном здании в самом центре города и даже в самом центре страны. Галя, наконец, определилась с издательством и после коротких переговоров по телефону привела его сюда. Это было одно из самых крупных издательств, которое "держало" большую половину книжного рынка. В душе пело, в душе ликовало его неистребимое желание быть напечатанным и, наконец, лежать во всех книжных магазинах в таком бумажном виде, в переплете, словах и мыслях, помещавшихся в его книгах. Он смотрел по сторонам: кабинеты, коридоры, стеллажи. Книги... книги... запах книг... Волшебный запах... Обложки, иллюстрации... Это настоящее издательство, это Храм книг! Здесь их печатают, придумывают, издают. Потом они широкими реками растекаются по магазинам, попадая в руки людей, где бы они ни находились:  в квартиры и офисы, в метро и на скамейки в парках, в школы, самолеты и поезда. Они разлетаются, неся в себе мысли и сокровенные фантазии, образы, мечты, не сбывшиеся в жизни, но написанные так ярко, что кажется, они уже твои. И жизнь твоя не придумана, а такая, как в сказке, как на страницах этих книг... И все это рождалось здесь,... в этом настоящем Храме книг...

- Пришли, - сказала она и уверенно открыла какую-то дверь.

Человек, сидевший перед ними, оказался достаточно молод и лыс, энергичен и приветлив. Его спортивную фигуру неприхотливо облачал пиджачок... пиджак... тот самый... оттуда! И они, эти два человека в пиджаках, встретились как добрые друзья. Еще не успели познакомиться их хозяева, не успели поговорить, но их клубные пиджаки уже приветствовали друг друга, словно приглашая этих двоих... троих не тратить время на пустяки, а просто пожать друг другу руки...

Он очнулся от этих мыслей. Галя уже какое-то время обсуждала договор.

- Я хочу, чтобы не возникло в дальнейшем никаких разночтений, - говорил лысый издатель. - Давайте сразу же решим все вопросы и начнем работать.

- Почему вы не платите автору аванс, а предлагаете деньги лишь с продажи тиража? - возмущалась Галя, листая договор.

- Это нормальная практика, - весело сопротивлялся издатель. - Мы еще ничего не заработали, чем же нам платить? Тираж продается, и только после последнего ушедшего экземпляра я выплачиваю всю сумму вашего гонорара...

- Но последний экземпляр может быть и не продан, - продолжала она. - Его вообще могут не продавать или делать это годами, и тогда автор не получает ничего?

- Вы хорошо подготовились к встрече, - ответил издатель, - да,... вы правы, некоторые издательства имеют такую практику. Но это самое обыкновенное мошенничество, мы так не работаем... Мне интересно допечатывать и увеличивать тиражи, выжимая из них максимальную отдачу.

Услышав эти слова, он посмотрел на Галю,  ему неудобно было за нее. Зачем она начинает разговор с таких подозрений, когда эти люди печатают и продают книги... Книги!!! Не колбасу, не кирпичи! Неужели она не понимает, что они не способны на такие поступки? Здесь такое просто невозможно! Здесь это неуместно!

- Хорошо, я готов выплачивать процент от продаж частями и ежемесячно, - согласился издатель.

Галя победно посмотрела на него...

- Но, вы должны четко соблюдать эксклюзив, - и он серьезно посмотрел на нее.

- Что это значит? - спросила она.

- Там написано, - сказал он, - договор заключается на пять лет, и в течение этого времени вы имеете право печататься только в моем издательстве. Книги, которые мы берем в работу, сейчас поступают в нашу собственность, и вы теряете на них права.

- То есть? - спросила она. - Вы поставите там имя другого автора?

- Нет, - засмеялся он, - только ваше и никакое другое, - но, я буду определять политику продаж, тиражей и распространения. Другими словами, вы можете распрощаться с вашими книгами, но получать свой процент с продаж.

- Навсегда?

- Конечно!

- А если вы закроетесь, обанкротитесь? Если мы захотим изменить условия?

- Я с момента подписания договора начинаю вкладывать в автора и его раскрутку огромные деньги, и неизвестно, окупятся они или нет, а вы уже хотите пересмотреть ваш процент и сроки, а я должен миллионы тратить на пиар-компанию неизвестного автора?

- Но, по одному из романов скоро выйдет фильм, и часть вашей работы, если не всю, мы уже проделали, - сказала она.

- Да, но вы же хотите все прямо сейчас, а фильм выходит только через год - мы будем ждать?

- Нет.

- Нет. Ну, тогда я просто выкупаю ваши права на книги и выплачиваю ваш процент. Как картины. Ведь если вы художник и продали свою картину, вы теряете ее навсегда... Вы меня понимаете?...

- Да, да, конечно, - подключился он к этому разговору, который уже начинал его раздражать. Его будут печатать, продавать, платить деньги, в конце концов, - чего же еще? Зачем ей эти детали? Сколько можно говорить о деньгах?

- И издаваться вы будете только у меня и на моих условиях.

- Пять лет? - переспросила она.

- Пять лет, - подтвердил издатель.

- А если что-то пойдет не так и нас это не устроит? - спросила она.

- Через пять лет вы продолжите писать ваши романы и отнесете их в другие издательства, а эти вы оставляете мне навсегда.

- То есть пять лет мы работаем на вас? - переспросила она.

- А я на вас - устраивает? - улыбнулся издатель.

Он подумал почему-то, что через пять лет ему будет 46 лет... Сколько он успеет всего написать за это время?  Как Гварнери, делал свои скрипки и отдавал их своему покупателю-хозяину... долгие-долгие годы...

- А если вы не сможете ничего продать или не захотите, вы откажетесь от своих прав? - спросила она.

- Я смогу, - ответил он, - ведь не случайно вы пришли именно в мое издательство, зная, что оно одно из крупнейших в стране.

- А вы взялись с нами работать, - зная, что через год выйдет фильм по нашему сценарию?

- Совершенно верно - у нас обоюдный интерес, - согласился тот.

- Хорошо, допустим, мы согласны, - ответила она. - Что дальше?

- Дальше вы подписываете договор, и мы начинаем работать...

Он был счастлив! Он помнил это издательство - он все свои книги присылал сюда на рассмотрение, но неизменно получал отказ. Все эти два года, четыре книги и неизменный ответ: Простите, это не наш "формат". А тут сидит этот издатель напротив него и говорит свое "хорошо"! Это победа, это начало! Поворот в его судьбе! Как все просто:  надел костюм, принес рукописи и подписал договор, а дальше работа и работа - тысячи страниц, десятки книг, масса планов. Он будет нести их сюда, а дальше они пойдут на книжные полки и к людям!... Храм книги!...

- ...мы сначала дорабатываем, вносим свои изменения и дополнения, убираем лишнее, потом редактируем, корректируем и в печать. Ну, а дальше, господа, ваши рукописи, наша работа и ваши ежемесячные гонорары... Начнем!

- Да, начнем, - ответила она.

- Простите, как дорабатываем? - внезапно спросил он.

- Ну, как обычно, вносим некоторые изменения.

- Изменения... вы меняете содержание книг?

- Конечно!... Это обязательное условие... Да,  вы почитайте договор, там сказано об этом.

- То есть, вы берете мою рукопись, переписываете ее, вы меняете сюжет, меняете смысл? - он не верил своим ушам.

- Ну, не все, конечно. Кое-что...Немного... Чуть-чуть... Кое-что дополняем или убираем. Так работают все издательства - вы не знали об этом?

- Нет, - ответил он совершенно огорошенный,... а зачем?

- Понимаете, книга - это товар, и только издатель знает конъюнктуру рынка, знает, что читателю интересно, что он будет читать, а автор зачастую витает в своих облаках. Но его книгу продавать нам... Короче,  книга должна иметь свой формат, и только тогда она становится товаром и ее покупают.

- Судя по всему, вы окончили литературный институт или факультет журналистики? Неужели вы позволяли, как вы говорите, изменять ваши книги или статьи? - спросил он.

- Я не закончил ни то и ни другое, - засмеялся он, - ничего за свою жизнь не написал... и не собираюсь! Это бизнес, как вы не понимаете, просто бизнес! - Ему было очень весело, и он уже хохотал. - Писал!!!... Я занимался логистикой!...

- Чем? - спросила Галя.

- Перевозками, - подсказал он.

- Совершенно верно, - подтвердил издатель, - я перевозил книги, отгружал их, начинал простым грузчиком, коробейником...

- Но, как же вы работаете с этим товаром?... - удивилась Галя.

Он снова громко засмеялся: - Я делаю это очень давно и делаю лучше других! Ведь мы живем  в замечательной стране в замечательное время, где простой грузчик может стать хозяином уважаемого издательства! Это же замечательно! Или вы так не считаете? - и он поправил свой восхитительный пиджак на широкой груди.

И тогда Леонидов вспомнил слова старичка о том, что любой, надевший такой наряд, становится похожим на человека-денди, который  закончил Оксфорд. Но как же теперь их различать???

- Да-да, вы правы! - пробурчал он в ответ. - Но, неужели нужно править мои книги? Что вас там смущает?

- Честно говоря, я не читал ваших книг, у меня нет на это времени, - раздраженно ответил тот. Потом уже мягче добавил, - я всего лишь главный редактор... хозяин. Но у меня работают классные специалисты, которые ставят свой диагноз. Что смущает? Вот записка моего редактора. Его смущает так называемый, - он присмотрелся внимательнее к тексту, - так называемый эзо-те-ри-ческий, - по слогам прочитал он, - финал во всех ваших книгах. Это неинтересно, это несовременно! Главное - сюжет, захватывающая история! Непрерывная цепь событий! Должен быть настоящий блокбастер!

- Экшен! - неожиданно весело перебил он грузчика-издателя. Теперь разговор начинал по-настоящему его забавлять. А Галя недоуменно на него смотрела, не понимая его радости.

- Совершенно верно! - воскликнул тот. - Наконец-то вы меня поняли. Кроме того, в дальнейшем мы будем давать вам рекомендации что писать, а что не писать,  на что не имеет смысла тратить время. А время, как вы понимаете, - деньги! Работать на заказ - что может быть интереснее и проще! Вам предлагают тему, сюжет, и вы своим талантливым пером делаете остальную работу. Любой писатель мечтает о таких условиях. Потом книга пошла! Мы делаем из нее серию!

- Серию? - переспросил он. - Одинаковые книги? - теперь ему стало очень весело, и он тоже смеялся. И сидели эти два человека в своих изумительных костюмах, смотрели друг на друга с пониманием и радостно смеялись.

- Нет!!! - хохотал тот. - Книги разные, а название одно! Один Бренд! Леонидов 1! Леонидов 2... и так далее! И не нужно тратиться на раскрутку, читатель уже с нетерпением ждет продолжения! Он заваливает нас письмами: Когда??? Он торопит нас!... А мы вас!

- Всю жизнь писать одну книгу с одним названием, одной темой... Всю свою жизнь продолжать ее! Что может быть интереснее?! - веселился Леонидов...

- Ну, конечно!!! - издатель перевел дух и закончил, - я очень рад, что мы друг друга поняли...

- Да, поняли,... поняли..., - он встал и медленно пошел к выходу. Медленно брел по  длинному коридору, и первый раз этот легкий, почти невесомый пиджак, жал ему со всех сторон. Он давил его, перетягивая все тело и мышцы, а галстук, накрепко вцепившись в горло, хотел его придушить... Повсюду сновали какие-то люди - "классные специалисты", книги свисали с пыльных полок, стеллажей, а на обложках был нарисован тот самый человек, который с крыши дома головой вниз летел прямо в болото. Там он разбивался, превращаясь в мокрую кровавую кляксу, в грязную тень, в след...

                                               - 7 -

         Телефон настойчиво звонил. Он жужжал, издавая звуки назойливой мухи или осы, которая, затаившись, ждала, когда ее выпустят на свободу. И тогда она вопьется, наконец, в свою жертву, будет жалить его и, может быть,... когда-нибудь... научится пить его кровь. Это непреодолимое желание появилось в последнее время - выпить чьей-то крови. Ведь если это делают все, как заразительна, как сладка эта мука! Впиться в человеческую плоть, дотянуться до вены и почувствовать теплую вязкую и манящую сказку, густой коктейль из плоти, тепла и жизни. А этот человек так беззащитен, и ему уже все равно, сейчас его съедят или чуть позже разотрут твердыми челюстями и даже кости превратят в порошок и тлен. Все равно, потому что запах жертвы уже висел в воздухе и пьянил... Так почему бы не стать первой?

Он снял трубку.

- Господин Клейзмер?... журналист Бобрин,... газета "ЖУРНАЛ",... Интервью для нас....

Все просвистело в его ушах одной короткой, монотонной, жизнерадостной фразой.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - поздоровался он.

- До нас дошла удивительная новость! Вы получили математическую премию, но отказались  от  миллиона?

- Да, - спокойно ответил он.

- Но почему?

- Это не мой миллион, - просто ответил он.

- Как не ваш??? Его присудили вам?

- Да.

- Значит он ваш!!!

- Нет.

- Но почему???

- Понимаете,... - Клейзмер задумался и продолжил, тщательно подбирая слова:

- Он не принадлежит мне. Сотни математиков продвигали это решение многие годы, а я оказался в конце процесса и просто был последним. Вот и все.

- Но вы закончили эту работу, значит миллион ваш.

- Нет.

- Так, давайте еще раз... Математический институт присудил вам премию в 1 миллион долларов. Так?

- Так.

 Значит он ваш?

- Нет.

- Тогда чей?

- Понимаете, господин Бобрин, существует такое понятие как ученая этика и нельзя пренебрегать ею. Нельзя брать то, что не принадлежит тебе. Вы меня понимаете?

- Нет... Премию присудили вам, значит она ваша.

- Нет.

- Неужели я поверю, что вы просто так отказались от миллиона?... Господин Клейзмер, мы с вами взрослые люди... Таким россказням не поверит даже ребенок. То, что вы мне только что рассказали, просто невозможно! Невозможно!!!... Я не могу написать такое в нашей газете ЖУРНАЛ! Меня читатели засмеют, примут за идиота!...

- Мне очень жаль, - ответил Клейзмер.

- Так,... хорошо, я вас понял. Давайте сделаем следующим образом... Я беру у вас эксклюзивное интервью и плачу вам 20 тысяч долларов, а вы откровенно рассказываете мне всю подоплеку. Устраивает?

- За информацию о том, почему я не взял 1 миллион долларов вы предлагаете мне 20 тысяч долларов?... Это неверное некорректное решение.

- Но мы обычно платим такие гонорары всем нашим ВИП-клиентам, а вы даже еще не получили свою премию?

- Попробуйте решить эту задачу по-другому, иным способом и перезвоните мне. До свидания, господин Бобрин, - и он повесил трубку.

Она уже увеличивалась в размерах. Росла и мечтала о том дивном часе, который скоро наступит. Чудном волнующем миге, когда не помешает никто, и тогда она вонзится  в жертву, будет ее терзать и ранить, ворошить органы своим жалом, которому осталось лишь немного подрасти, и тогда оно превратится в копье, в страждущий меч, которому это бренное тело уже нипочем, и даже кости не застрянут в дырявых зубах... И тогда, обгладывая его по кусочкам, будет владеть им, терзать, обладая всецело...

- Господин Клейзмер?

- Здравствуйте.

- Здравствуйте. Я подумал над вашим предложением, могу добавить еще пять тысяч - это очень хорошая сумма. Подумайте!... Вы меня слышите?... Алло!... Так, вы согласны?

- Вам нужно сменить алгоритм решения и идти совсем другим путем. Ваша арифметика некорректна по своей сути. Так у вас ничего не получится. Подумайте-ка еще. Я буду ждать вашего звонка.

И он снова положил трубку.

А она уже становилась огромной зеленой жабой, меняя цвет, уже длинной гиеной готовилась совершить свой прыжок. Нет, не так,... так не интересно,... и теперь огромная корова маячила, висела в воздухе, как надувшийся стратостат. Сейчас он закончит разговор, и можно будет начинать... Хотя, чего ждать - можно прямо сейчас...

- Господин Клейзмер?

- Здравствуйте.

- Здравствуйте. Я посоветовался с моим руководством. Мы идем вам навстречу. Тридцать тысяч долларов! Это огромный гонорар за такое интервью!

- Вы снова на ложном пути. Вы изначально неправильно решаете ваше уравнение. Вы... Как вам объяснить, соотносите кирпичи с помидорами, а котлеты с пчелами, - и он почесался от укола в самую его щеку, но, уже не обращая внимания, продолжил, - переменные должны быть однородными. Попробуйте еще раз и обязательно перезвоните мне...

А щека уже горела от ядовитого укуса...

- Подождите! Не вешайте трубку!!! Я не могу дать вам миллион за ваш неполученный миллион! Я не виноват в том, что вы его не берете! И такая информация этих денег не стоит! Я понимаю, вы хотите получить намного больше!

- Вот! Намного больше, - поддержал его Клейзмер, - в каком-то смысле вы правы. Хорошо! Уже ближе. Но все равно, подумайте еще и обязательно перезвоните мне. До свидания...

И он снова повесил трубку.

Оса величиной с корову! А какое у нее жало! Какой удар, когда ты заваливаешь свою жертву, пронзаешь своим острым копьем, и кровь брызжет из рваной раны во все стороны, заливая красным соком все вокруг, но тебе все мало! И тогда ты начинаешь вращать его и проворачивать, разрывая органы на части. Проникать все глубже и терзать уже безжизненную израненную плоть...

- Господин Клейзмер?

- Здравствуйте.

- Здравствуйте. Я поговорил с руководством, подумал и понял одну простую истину - вы, господин Клейзмер, просто придурок!... Самый настоящий придурок!... И это все, что я могу вам сказать...

Копье вонзилось и прожгло острой болью все его беззащитное тело...

- Ну, вот! Наконец! Вы сами решили эту простую задачу, и не нужно было никаких денег! До свидания, господин Бобрин, - и он повесил трубку.

Потом его рука стала увеличиваться в размерах, стала огромной,  как лапа динозавра, и своей чешуйчатой пятерней легко ударила по щеке... по израненной щеке. И эта оса-корова, не ожидая такого удара, расплющилась, растеклась по огромной щеке, забыв о своих похотливых желаниях, просто желания ее стали плоскими и безобидными, и оса тоже стала плоской...

"Придурок" подошел к окну. Оно было широко открыто, а за ним начинался бесконечный удивительный мир, который он доказал. Его борода развевалась на ветру, шевелюра шелестела черным взъерошенным садом, а глаза его горели и пронзительно смотрели вдаль... или куда-то еще... Так почему он не делает этот шаг, почему ждет чего-то?... Ведь он открыл его!... Ошибки быть не могло!... Только жаль, что ОНИ не поймут. И никому этого не объяснить. Только он один и этот порог, через который так хочется переступить. И какая-то сладостная мука от этого шага, который он сделает... скоро,... очень скоро,... обязательно сделает,... разлилась по всему телу... Только жаль, что они не поймут...

- А этот человек не так уж беззащитен, - подумал телефон, намереваясь позвонить ему. Но потом одумался... Мало ли что?...

Леонидов стоял у окна и смотрел вдаль. Было жаркое лето. Было хорошо и спокойно... Он поступил правильно. Иногда нужно что-либо сделать, а иногда просто ничего не делать, и тогда ты окажешься прав. Как просто было подмахнуть ту бумагу, оставив свои рукописи, и гори все... И загорелось бы, заполыхало в умелых руках "классных специалистов". Стирались бы строки и страницы, люди, им придуманные, их лица и судьбы. На них с Галей тоже надевали бы другие наряды, и они постепенно становились бы другими... Они переписали бы его книги, переписали два года его жизни и заплатили бы за это. За каждый месяц и день, за каждую строчку...

С тебя медленно снимают кожу, свежуют, меняют твои мозги... "Кое-что"... Немного, "чуть-чуть", и ты становишься "чуть-чуть" другим. Такая небольшая пластическая операция на мозгах и в душе. Пластика души! Душевная пластика!

Они изменят тебя, твою жизнь, заберутся в твою кровать и там тоже будут "кое-что" менять и редактировать. И Галя окажется перед ними совсем голая как на операционном столе. Они будут лежать рядом во время этой операции - целых пять лет, и пять лет яркий свет будет слепить глаза, а они под наркозом, который будут выплачивать ежемесячно, разрешат ИМ отрезать от себя понемногу... или "добавлять"...

- Можно убрать селезенку!

- Как селезенку???

- Вы же подписали договор! Ничего страшного, можно и без нее, другие живут! Еще можно отрезать легкое!

- Но!!!

- Ну, есть же второе легкое, вы не волнуйтесь! А вот здесь мы укоротим нос и подрежем губы. Так будет лучше, намного лучше, вы не волнуйтесь! Все по договору! Теперь приставим костыли и укоротим ноги, обе ноги. Теперь вставим сердце от свиньи. В наш высокотехнологичный век мы вам заменим все, и вы станете идеалом и символом для многих! И равняться будут на вас и завидовать! Просто мы подкорректируем! Немного... "Кое-что"...

         И любить они тоже теперь  будут на этом столе под наркозом, по договору, и жить тоже. Им немного, "чуть-чуть", изменят биографию (подправят), может быть, дадут новые имена, псевдонимы. Потом будут водить его пером, приглашая на праздник, который они придумали. И на этом празднике все в удивительных нарядах соберутся и будут праздновать победу нового автора, новый бренд... А люди снова будут читать "нечто" и аплодировать. Аплодировать, потому что сравнить больше не с чем. "А разве вы не знаете, что так работают все?" Как жаль, что те люди так и не поймут и не узнают, что же им хотели сказать...

- Этого не будет!!! Не будет!!! - подскочил он куда-то.

- Нет, нет, не будет... Тихо!... Все хорошо... Это сон... Просто дурной сон!

Он лежал на скомканной простыне, на изумленной кровати, а Галя держала его за руку. Было темно и никакого пронзительного света. Никаких скальпелей или других хирургических орудий пыток... Кроме нее, здесь пока не было никого...

- Господи, как хорошо, что она у него есть..., - приходил он в себя.

- Спи... Все будет хорошо...

- Да, будет... Все будет...

                                               - 8 -

         Как это удивительно и здорово, как весело, как будоражит воображение, меняет сегодняшний день и жизнь. Как интересно начинать новое дело! Свое! Когда тебе всего сорок с небольшим, а ты чувствуешь себя мальчишкой, потому что позволяешь придумать в своей жизни что-то еще! Что-то новое!...

- Леонидов, ты абсолютно прав. Мне бы твою интуицию. Как я сразу не разглядела этого издателя. Чем мы хуже его? Мы что, не можем сами создать писателя, не можем сами раскрутить его, тем более, когда он у нас есть! Мы не можем сделать свое издательство? Ерунда! Мы живем в замечательное время в замечательной стране, где простой грузчик может стать уважаемым издателем! Чем мы хуже грузчика? А у нас есть главное...

- Костюмы от Медильяне! - пошутил он.

- Нет! Можешь не иронизировать! Они тоже пригодятся,... но немного позже... Главное, это книги!  А они уже написаны!

- И лежат в электронном виде в компьютере! - посмеялся он.

- Ты совершенно прав! Пора напечатать свои книги! Грузчик печатает чужие, а мы свои!!!  Будем печататься!

- Галя, скажи, а у тебя не возникает желания прочитать что-нибудь? Хотя бы одну мою книгу?...

- Потом, Леонидов! Потом! - засуетилась она. - Не сейчас, Леонидов, у нас масса дел!...

Потом приостановила на секунду свой ретивый галоп и мягко добавила: - Прочитаю,... обязательно прочитаю!... Но сначала напечатаю их!

И снова ее закрутило в безумном вихре, в водовороте идей, куда уже затягивало не раз. А он только смеялся, совсем не обижаясь. Да и обижаться на нее было просто невозможно...

- ИЗДАЕМ И ПРОДАЕМ!!!

Вот наш ближайший план! - прочертила она в воздухе этот пока только нарисованный в ее воображении плакат. Но он уже заискрился, засверкал в свете ее блестящих глаз и в потоке этой сумасшедшей энергии и фантазии.

- Что бы он без нее делал?

- Я провела небольшой маркетинг и вот результат, - она загадочно на него посмотрела: - Сотни фирм, маленьких издательств, типографий занимаются настоящим делом! Представляешь! Сегодня  ты можешь без всякой цензуры, без всяких разрешительных и запретительных контор и отделов так называемой культуры принести свою рукопись в такую фирму и через несколько дней получить свой тираж! Более того! Слушай меня внимательно! Издаем и продаем! Все они занимаются, безусловно, полезным делом. И если ты напечатался у них, они с легкостью начинают продавать твои книги... А это - главное! И ни от кого не зависишь! Никаких эксклюзивов и договоров! Ты не закладываешь себя в этот ломбард! Пишешь и печатаешься, и снова пишешь!!! Потом тираж весь продан! Ты заработал на разнице кучу денег и потом эту кучу...

- Едешь на край света и швыряешь ее на ветер!

- Нет! - гневно воскликнула она! Всю эту кучу денег ты вкладываешь в новую кучу, но уже книг, снова и снова печатаешь и продаешь, и так, пока спрос на них не уляжется. Пока не забросаешь ими все книжные полки в домах твоих любимых читателей. А к тому времени ты напишешь новые книги! И так до бесконечности!

Глаза ее горели! Она была в восторге. Как это просто, имея небольшую сумму, открыть целое дело и дальше профессионально работать, больше не думая ни о чем... Кроме своих книг... Как замечательно продавать не чужое, а свое! Потому что это твое у тебя есть!

- ДЕЙСТВУЕМ!!!

Они теперь шли по новому коридору... коридорчику, и на каждой двери были вывески разных фирм.

- Вот, - произнесла она, - это здесь!

"ИЗДАЕМ И ПРОДАЕМ!" - было начертано на ней!

Они вошли в дверь. Небольшой кабинет,  в нем двое мужчин, а вокруг книги, книги, книги... Тысячи книг окружали их, и эти двое казались маленькими, заблудившимися детьми среди этого нагромождения. - Вот! - подумал он. - Здесь, пожалуй, люди занимаются настоящим делом! Пусть этот кабинет находится не в самом центре Москвы или страны, а на окраине, но здесь книг в сотни раз больше, чем там, в издательстве, откуда они сбежали...

- Храм книг! Вот как он должен выглядеть! Вот кто делает настоящее дело и печатает настоящие живые, книги, а не подделки.

Договор оказался всего лишь на страничку, и в нем ничего почти не было написано, а главное, никаких обязанностей для автора и эксклюзивов.

- Никакого эксклюзива? - тем не менее, грозно спросила их Галя.

- За кого вы нас принимаете? - вежливо ответил маленький издатель. - Конечно, никакого.

И в договоре было всего два пункта. Первый - ИЗДАЕМ. Второй - ПРОДАЕМ. Даже Галя не стала изучать его. Изучать там было нечего...

Разговор не занял много времени.

- Через три недели вы можете получить ваш тираж, - сказал маленький издатель, пересчитывая деньги.

- Получить? - спросила она. - Он нам не нужен. Вы же будете его продавать!

- Нет, я в том смысле, что.. посмотреть,... подержать в руках и расписаться. А потом мы будем продавать!... Конечно, будем...

И он обернулся на горы книг...

- Расписаться? Ну, да, расписаться. Конечно..., - успокоилась она.

- И никаких длинных договоров, дорогих костюмов и галстуков, думал он. - Ребята в футболках и джинсах делают свое дело. Настоящее ДЕЛО! Вот каким должен быть Храм книг. Все просто!...

Теперь они шли по короткому коридору,... коридорчику, и глаза его светились... Уже не болото, не вязкая топь, а широкое озеро расстилалось перед ним. На поверхности его один за другим появлялись маленькие  бугорки-островки, на которых росли крохотные деревья, покрытые сказочными цветками и листвой. Прямо на глазах на этих волшебных ветвях вырастали прекрасные плоды.  Райский сад! А между островками плавали люди. Они причаливали  к дивным берегам, рвали самые прекрасные плоды, клали их в свои лодки и уплывали. А на смену им появлялись другие...

Вот так и его книги, его и таких же, как он, будут попадать к этим людям, в их лодки, на полки. А если плоды эти покажутся кислыми и невкусными? Значит,  люди просто выбросят эту дрянь и не будут читать...

                                               - 9 -

         С другом они встречались "часто" - один - два раза в году. С тем самым другом,  с которым вместе учились когда-то. Но потом дороги разошлись. Его друг остался верен профессии, а он ушел в бизнес на целых пятнадцать лет. И все эти годы они "часто" встречались - один, два раза в году...

Трудно представить себе место, где им было бы удобнее всего провести такую встречу, спокойно поговорить, обсудить планы. Каждая такая встреча была возможностью  посмотреть на себя в зеркало, со стороны, сказать то, что думаешь... И место должно было соответствовать. Может быть, это был ресторанчик или пивная, а может, какое-то другое заведение в самом центре Москвы. В любом случае, они сидели за бесконечно длинным  столом. Длинным, потому что всегда можно позвонить старым друзьям, и те непременно приедут. Здесь можно было говорить громко, вставая со своих мест, широко жестикулируя, показывать что-то. И чтобы постоянно подходил официант и менял их пустые кружки с пенным напитком на полные. И, конечно же, в этом месте можно было сидеть бесконечно долго.

Что можно делать столько времени, они не знали, о чем говорили, не помнили, потом вспоминали, удивляясь, держась за больную голову. Иногда эти встречи начинались в полдень и затягивались до глубокой ночи. Они могли находиться там почти сутки, о чем-то говорить, спорить, доказывать, кому-то звонить, строить свои грандиозные планы.

         Это место напоминало палубу огромного корабля, который собирался отправиться в далекое плавание, но почему-то пока стоял на своем причале, на якоре. Но ветер перемен уже трепал паруса, и салфетка в руках официанта, развеваясь, как флаг, едва не улетала в открытое море... А может быть, и океан... Шум волн за бортом, порывы непокорного ветра и азарт встречи заставляли их говорить все громче и темпераментнее. Нервно переворачивались, шевелились в своих постелях или жизнях, пиджаках или просто ночных халатах те, о ком они  вспоминали. Целые каналы телевидения и самые крупные издательства замирали, понимая, что сейчас решается их судьба, их будущее.  Решаются самые главные, глобальные, можно сказать, фундаментальные положения, на которых стоят такие гиганты как документальное кино или современная литература. Да, что там современная, вся классическая литература и все кино за столетия существования. Хотя, разве кино существует столетия?... Это не важно! Главное, каким будет это кино и жизнь людей в целом?...

Вот такое место в самом центре Москвы служило им для встречи. Ну, какая же это пивная или ресторан? Палуба огромного лайнера - не иначе. И на ней эти двое - смотрящие вдаль...

- Старина! Рождается грандиозный проект под названием Театральный канал. Министр скоро выделит деньги, и мой документальный фильм о театре будет показан в день открытия в прайм-тайм!

- Прайм-кто? - переспросил Леонидов.

- Не важно, кто. Главное, будет показан первым! И канал этот станет первым! - и он поднял свой бокал.

- За тебя, Петров! За тебя, старина, за ваш канал!

И они выпили...

- Конечно, пришлось вложить свои деньги в этот фильм... Не без этого. Несколько тысяч долларов. Но как только канал заработает, все окупится! Обязательно окупится!...

Леонидов с восхищением посмотрел на друга, который уже двадцать лет работал неизвестно где, неизвестно кем, но трепетно и терпеливо ждал своего часа. И теперь вложил все свои скромные сбережения в этот проект.

- Главное - Театр!

И они снова выпили.

- А зачем ты выкинул деньги на свои книги? - спросил тот. - Подписал бы договор и был бы сейчас известным писакой? Богатым писакой!

- Переписанным писакой или литературным рабом! - ты прав.

- Наступи себе на горло, старина! Так работают все..., - и ехидно посмотрел на него.

- Ты же вложил свои деньги в фильм и не стал дожидаться, когда откроется канал, заплатит тебе и скажет, как и что нужно снимать.

- Ну, уж нет! Театр - это святое! Театр - это театр! К тому же, мой продюсер пообещал, значит, все вернут, обязательно вернут! Все окупится! Главное театр!

- Театр! - и они снова выпили.

- Так что, мы с тобой теперь товарищи по несчастью!

- По счастью! Открываем свое дело на собственные деньги!

- Дело!... За дело!

Дельфины за бортом резвились, подплывая совсем близко. Им тоже хотелось узнать о новом канале и новом писателе, и о том, что нового у этих людей и чем живут они. Паруса просились в дорогу вслед за ветром. А ветер уже надувал их своей нетерпеливой трепетной силой, звал  за собой в неизведанные дали, где только плеск волн и солнце ласкает своими утренними лучами бескрайний океан... Оставалось только сняться с якоря...

- А кому ты платишь, Петров? - спросил Леонидов. - Взял камеру и иди снимай.

- Как кому? - удивился тот: - Оператору заплати? Заплати! Монтажеру тоже. Осветителю заплати. Машину возьми на прокат. Композитору!... Нашел классного композитора, раньше был звукооператором. Теперь пишет музыку - берет недорого... Сценаристу заплати? Заплати!

- Сценарист кем был раньше?

- Сценарист?... - задумался он, - сварщиком! - и засмеялся.

- А оператор?

- Оператор - фотографом... А художник по свету - электриком! - уже громко хохотал он. Леонидов тоже хохотал.

- А грузчиком никто у тебя не был?

- Грузчиком? - засмеялся Петров, - грузчиком я был. Закончил театральный и двадцать лет был грузчиком, а теперь режиссером! - и снова захохотал.

Леонидов тоже смеялся, потом взял слово:

- Мы живем в прекрасное время, в прекрасной стране, где электрик становится художником, а звукооператор композитором, фотограф  оператором! А сварщик может стать сценаристом...

- А режиссер грузчиком! - перебил, хохоча Петров.

- А режиссер - бизнес-крысой! - добавил Леонидов.

- Так выпьем за то, чтобы грузчик снова стал режиссером, а крыса писателем!!!

Якорь сам собой поднялся из воды, и последние капли упали с него на раскаленную от солнца палубу. Официант теперь вместо своей салфетки сам завис в воздухе, развеваясь на ветру белым флагом в черных брюках, а на голове его лихо висела фуражка моряка. Он уцепился одной рукой за рею, а другой аккуратно из бутылки подливал в их бокалы пиво, и пена летела во все стороны. Корабль гордо и уверенно отошел от  своего причала и поплыл по волнам. И куда его занесет этот ветер, было совсем непонятно. Что ждет его на пути - оставалось загадкой. Но им было все равно... Главное плыть...

                                               - 10 -

         Это было для него потрясением! Он смотрел, не отрываясь, на коробки с книгами и не мог прийти в себя.

- Распишитесь здесь... и здесь...

Он на ощупь водил рукой по листу бумаги и ставил свою подпись, продолжая смотреть на эти книги. Потом бережно взял одну. Легкая, невесомая, волшебная тетрадка, на ней было название его первой книги, на обратной стороне его фотография и  имя. Раскрыл ее, и все те месяцы работы, его безумного, безудержного труда восстали из памяти. Они были в каждой букве и строчке, на каждой странице. Вот его придуманные люди, они, переходя со страницы на страницу, взрослеют, меняются их жизни, судьбы. Вот финал, и человек, сняв надоевшую обувь, бредет по берегу, и песок запоминает каждый его шаг. Потом океан стирает их, и они растворяются. А человек все идет и идет...

Он закрыл ее, бережно положив в коробку. У него было когда-то точно такое же чувство, когда появился на свет его сын. Он летел через весь город к родильному дому, потом долго стоял под окнами и, наконец, в ее руках увидел его! И какая-то солено-горькая, нежная радость заволокла его глаза и комом стояла в горле. Он смотрел и не мог оторваться. И теперь он так же стоял и смотрел...

- Вы заберете какое-то количество экземпляров? - спросил его маленький издатель.

- Заберу?... А разве можно?

- Ну, конечно же, можно! - ответил тот. Он был, словно тот врач из роддома, спокойный и уверенный, уставший от своей работы. Равнодушный и вежливый. Каждый день через его руки проходят эти малыши. Десятки маленьких людей. Он уже не удивляется ничему. Интересно, если родится у него сын, что почувствует он? И почувствует ли вообще что-нибудь?

- Можно, можно, - ответил он, - берите, сколько хотите! Они ваши! Берите, хоть все!

- Как все? - отпрянул он. - А что же вы будете продавать? Что пойдет в магазины?

- Берите сколько хотите, - повторил маленький издатель, - и распишитесь в получении...

Он взял десять штук,... нет, двадцать, расписался и подумал:

- Интересно, когда я забирал сына из родильного дома, я тоже расписывался? Не помню,... уже не помню...

- До свидания, - сказал маленький издатель.

- А дальше..., - спросил он, - когда вы их продадите? - и снова посмотрел на коробки со своими книгами. Он смотрел, понимая, что больше их никогда не увидит. Они пойдут на полки в магазины, потом перейдут на полки к людям, и он потеряет их навсегда. Но ведь для этого он их и писал! Он делал это для людей! Тогда, какого черта? И все равно ему было жалко прощаться с ними, расставаться навсегда... навсегда...

- Звоните, - равнодушно сказал маленький издатель, - через месяц, через два... Сейчас мертвый сезон... Лето...

- Как, - удивился он, - а что, летом книги не читают?

- Летом их не покупают, - грустно сказал издатель.

- Потрясающе, - подумал он. И уже вслух повторил: - Значит звонить через месяц?

- Да, звоните... звоните..., - повторил издатель, и они попрощались.

Он шел и думал: - Летом книги читают, но не покупают! Как это может быть?

А, может, теперь и дети летом не рождаются, только растут те, которые уже куплены..., то есть, напечатаны..., то есть... И голова шла кругом...

Но голова прошла, и теперь можно было собраться с мыслями, сосредоточиться и писать!... Только писать...

                                               - 11 -

         У собак есть странная особенность... Может быть, не только у собак, но и у других животных, но они должны быть обязательно хищниками. Так вот,... собаки не переносят страха по отношению к себе. Собаки сами по себе смелые животные, и такое трусливое поведение просто выводит их из себя... Такое недостойное поведение!!!... И если они чувствуют, что человек боится их, непременно накинутся на него. Это почему-то заложено в их инстинкте. Кто это сделал, зачем сделал, мы не знаем. За ответом пожалуйте к господину Дарвину или Господу Богу - смотря, в кого вы верите больше. Так вот,... эти собаки спокойно проходят мимо людей, вежливо, иногда даже заискивающе помахивая своими хвостами,... но стоп... этот явно боится, он трусит, он трус! И тут начинается!... Так обстоит дело с собаками...

         Но если собаки похожи на людей или уже почти стали ими... Или наоборот, были людьми, но превратились в собак или других хищников - все становится намного сложнее. Инстинкт неприятия боязни для них остается и почти всегда служит причиной агрессии или даже насилия. Так устроен человек. Этот инстинкт общий для всех хищников. Но больше всего такого человека-собаку раздражает непонимание. И если он чувствует, что не понимает кого-то, этот кто-то непременно начинает его раздражать и даже бесить... И тогда он тоже начинает бросаться... Наверное, так самая обыкновенная собака и превращается в бешеную...

          Он шел по улице, и стаи собачонок преследовали его. Это были разные собачонки: просто дворняжки, попадались и метисы, которые походили на какую-то породу, а иногда за ним следовал красавец - породистый пес - кобель или сучка. Дворняги слабо тявкали и быстро отставали. Но эти кобели, эти сучки! Они вели себя, как самые настоящие элитные псы, хрипели, пена стояла у рта, лапами упирались в асфальт, норовя вцепиться и разорвать! Они становились в стойку, готовясь к решающему прыжку, чтобы сразу вцепиться в горло!

         Они разыскали его! Они отобрали у него город и улицу, не давали спокойно дойти до магазина или просто пройтись по скверу или парку! Остальные люди шли мимо, не обращая внимания на этих псов и на него тоже. Они были нормальными, понимаемыми и не трусливыми людьми, и поэтому не интересовали эту свору, но этот человек!...

И теперь он предпочитал общаться с ними только по телефону... Нет, он совсем не боялся их. Может быть, даже хотел поговорить с ними, каждый раз с надеждой снимая трубку, но всегда слышал одно и то же... и все как-то не получалось. Теперь он быстро проскальзывал по улице со своей авоськой, забегал в дом, в свой подъезд, куда путь им был заказан... Но стоило открыть дверь в  квартиру, все только начиналось...

- Господин Клейзмер! Здравствуйте!

- Здравствуйте!

- Журналист Собакин,... газета "Собачьи новости",... Интервью для нас....

Все как всегда просвистело, пролаяло в его ушах одной короткой, монотонной, жизнерадостной фразой.

- Господин, Клейзмер! До нас дошла удивительная новость! Вы получили от Математического института премию в миллион долларов!

- Да, получил!

- Но вы не взяли ее!

- Не взял.

- Но почему???

- Вы все равно не поймете, - с сожалением произносил он. - До свидания. - И вешал трубку.

Но телефон, не долго думая, начинал звонить снова:

- Господин Клейзмер, журналист Собакин... Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- Но, почему я не пойму? - возмущенно хрипела мембрана в ухо.

- Потому что я не могу вам этого объяснить. До свидания.

И он опять вешал трубку... Телефон весело звонил снова. Он уже полюбил эту ежедневную игру. Многие годы он просто молчал, но сейчас, наконец, разминал свои старые кости и теперь работал за двоих:

- Господин Клейзмер, журналист Собакин... Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- Но, почему вы не можете мне этого объяснить?

- Потому что вы не поймете.

И он снова клал трубку...

- Господин Клейзмер, журналист Собакин... Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- Господин Клейзмер, мне еще долго звонить вам? Может быть, вы ответите на мой вопрос? Ответьте, и я оставлю вас в покое!

- Звоните, сколько хотите, - ответил Клейзмер.

- Но почему?

- Вы не поймете, до свидания.

- Господин Клейзмер, журналист Собакин... Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- А зачем вы снимаете трубку? - устало спросил журналист Собакин.

- Я не могу вам объяснить этого, - отвечал спокойно Клейзмер.

- Но почему? - заскулил Собакин.

- Потому что вы все равно не поймете. До свидания.

- Господин Клейзмер! Здравствуйте!

- Здравствуйте!

- Господин Клейзмер,... журналист Лайкин,... газета "Собачья радость",... Интервью для нас.... А почему вы не бреете бороду?

- До свиданья.

- Господин Клейзмер,... журналист Степа,... газета "Сахарная Косточка", а почему вы не стрижете ногтей?

- До свидания.

- Гоша!!! журналистка Жули,... а почему вы не стрижетесь?

- До свидания.

- Гоша, здравствуй!,... Тяпкин,... а почему ты не женат?...

- А почему вы не уедете в Америку?

- А зачем вы ходите в филармонию?

- А почему вы любите собирать грибы?

Он стоял и смотрел в окно. Стайка собак, задрав свои головы, с любопытством смотрела на него, махала хвостами и поскуливала, пуская слюни. Вдалеке ехал трамвай, шли люди, дымились трубы завода.  Там, дальше, золотые купола венчали верхушку Собора, а над ней вились стаи птиц, а еще дальше...

- А почему вы не спросите меня, что я доказал? Не спросите о том, что я понял? Что знаю? Что мне известно? Что дано понять каждому?... КАЖДОМУ!... Придурки... Стайка придурков!

         Он сидел за своим столом у компьютера и пытался сосредоточиться. Где-то далеко сейчас лежали его напечатанные книги, тысячи книг, они развозились машинами из того маленького офиса по магазинам и киоскам Москвы. Устраивались поудобнее на полках, ожидая, когда же на них обратят внимание, когда  их купят?! Даже не в том дело, что купят, главное, что их будут читать, а, значит, наконец, услышат его слова, его мысли. Он не верил, что у книг есть свой мертвый сезон. Это не кондиционеры или мороженое, не арбузы или обогреватели, всем этим вещам есть свое время и свой сезон. Но может ли быть сезон мертвым для книг??? Поэтому где-то сейчас по улице шагает человек с раскрытой книгой в руках и читает первые строки, продвигаясь дальше и дальше. Они ведут его за собой, аккуратно помогают перейти улицы на светофоре, не дают споткнуться и упасть. И снова ведут...

А он сидит, думает об этом и не может сосредоточиться...

Звонок пришелся очень кстати. Телефон убедительно высвечивал имя Петрова, он снял трубку, и шум морского прибоя стремительно ворвался из его динамиков. А на губах ощущалась соленая пена морских волн ...

- Старик, привет, - скромно поздоровался тот.

- Привет, - ответил он.

- Не звонил тебе неделю - ты тогда... нормально добрался домой?

- Скорее доплыл, - засмеялся он. - Качка была большая.

- Да..., - задумчиво вспоминал Петров. - Палуба явно накренилась. Морская болезнь мучила не одну милю...

- Ты хоть помнишь, где мы были? - спросил Леонидов.

- Надо вспомнить, - задумался Петров, - обязательно надо. Отличное место! Нужно туда захаживать...

Они помолчали, тщетно пытаясь вспомнить. В голове только возникал образ официанта, почему-то висящего на рее, флагом развевающегося на ветру, его морская фуражка и в руке бутылка пива, из которой он подливал в бокалы.

- Да, хорошо посидели, - первым очнулся Петров, - правильно посидели...

- Я что звоню, - продолжал он, - помнишь девчонку с нашего курса... Алку... Аллу... Ну, Аллочку...

- Ну, помню! Конечно, помню, - сказал Леонидов.

- Значит так, - повелительным тоном сказал Петров. - Сейчас ты записываешь номер ее телефона и звонишь ей.

- Ну, позвоню,... конечно, позвоню... почему бы и не позвонить - не общались лет двадцать.

- Ты меня не понял, - продолжал Петров, - ты знаешь, кто ее муж?

- Нет, - ответил Леонидов.

- Известный московский издатель популярного и очень крупного издательства в стране... Соображаешь?...

Молчание повисло в воздухе.

- Так,... не соображаешь, - грустно сказал Петров. - Ты ей звонишь и просишь ее свести тебя с ее мужем.

- Зачем? - удивился Леонидов.

- Зачем? - заорал Петров, - а затем, что тебе нужно нормальное издательство, и если у тебя нет знакомств и связей, то ты не писатель, а жалкий писака...

- Но, я сам напечатал уже несколько тысяч книг, и они теперь будут продаваться.

- Продаваться, - пробурчал Петров. - Записывай телефон и звони, хуже не будет.

- Не будет,... - задумался Леонидов, - хуже, конечно, не будет, - потом подумал еще немного и добавил, - а почему ты думаешь, что она станет мне помогать?

- Ты что, с ума сошел? Что ты несешь? Это же была одна компания! Ты помнишь наш курс? Помнишь спектакли? Да... ближе этих людей по жизни никого и не осталось! Еще как поможет - вот увидишь! - сурово закончил он.

- Кстати, как твой фильм, как канал, все по плану? - спросил Леонидов.

- По плану, - проворчал тот, - снимаю,... министр пока денег не дает,... снимаю. Прорвемся! Куда мы денемся!

- Что-то ты не в духе, - забеспокоился Леонидов, - у тебя все в порядке?

- Да,... все нормально... Короче, ты меня понял? Давай, звони ей.

И он продиктовал номер телефона.

         Он снова попытался сосредоточиться на тексте, но вскоре оставил это бесполезное занятие. Телефон, записанный на бумаге, лежал перед ним на столе и сверлил его своими цифрами.

- А почему бы и не позвонить?  Петров прав. Если бы позвонила она или кто-нибудь из ребят с их курса, он все бы сделал для любого из них. Вполне естественно... Даже любопытно... Почти двадцать лет прошло...

Из телефонной трубки повеяло весной, восьмидесятыми, безоглядной молодостью и влюбленностью. Влюблены тогда были все... Да, и могло ли быть иначе в театральном институте?... Голос ее совсем не изменился, он был низким и нежным, бархатным и молодым.

- Леонидов, ты! Как ты нашел меня? Где ты пропадал столько лет?

- Почти двадцать...

- Двадцать? Ты хочешь сказать, я такая старая? - и она засмеялась...

Весна... Прекрасное время года, удивительное и незабываемое воспоминание в жизни каждого, кто через нее проходил. Исчезают и растворяются в талой воде холода и зимние сугробы. Тают норы и лежбища, где хотелось переждать непогоду и ледяной застой. И вот она своей капелью будит тебя, заставляет забыть о прошлом, вчерашнем, забыть обо всем...

Весна... Она пьяно шатается по городу, перебегая через улицы и площади, заглядывает бесстыже в окна, шевелит ветки деревьев, помогая им встрепенуться и вспомнить о чем-то, светит яркими лучами, заставляя сердце биться чаще и смелее, тащит тебя переулками и подворотнями невесть куда. Вращает в водовороте этого шумного города, который тоже, кажется, сходит с ума. И ты тоже сходишь... Сходишь с ума, обещая вернуться, обязательно вернуться,... только немного позже,... потом... А пока она ведет тебя за собой и уносит, и ты совсем не противишься ей, потому что тоже хочешь этого... Хочешь всего!...

Они говорили уже целый час, и за окном летнее солнце напоминало им о юности,  учебе и той весне...

- Петров сказал, что ты теперь жена крупного издателя? - наконец спросил он.

- Ха! Крупного! Самого крупного издателя! Миллионы книг в год! Вот так, Леонидов! Жизнь идет вперед. Жизнь не стоит на месте! А ты чем занимаешься?

- Кстати, хотел обратиться к тебе,... к твоему мужу,... если ты не возражаешь, конечно.

- А что случилось, Леонидов. Зачем тебе мой муж?

- Я написал несколько книг, хотел показать профессионалу, и вообще,... поговорить...

Она задумалась на минуту. Помолчала...

- Фу, черт, Леонидов! С тобой совсем потеряла голову! Мне же бежать за ребенком на кружок!... Давай!... Давай созвонимся позже...

Она уже летела с невероятной скоростью. Ветер свистел в телефонной трубке, и он едва поспевал за ней. Ветер был теперь совсем не весенним, а горячим, по-летнему знойным. Трубка в руках раскалилась, начиная плавиться. И он тоже плавился на этой жаре, на этом бегу, едва поспевая за ней. А она все мчалась, не замечая ничего...

- Так я могу показать ему свои работы? - запыхавшись, сумел догнать ее на мгновение и задать свой вопрос. А ветер все свистел в ушах, но она все же услышала.

- Да, конечно, Леонидов!... Какие могут быть вопросы?... Присылай на мою почту,... я ему передам... Поможем,... конечно, поможем,... какие могут быть вопросы,... Леонидов, давай присылай!... Пока, пока, пока..., - просвистело на прощанье...

Он отбросил горячую телефонную трубку на письменный стол и долго еще смотрел, как она светится красным огнем, остывая...

Весна прикрыла свои глаза и растворилась в этом вечернем знойном воздухе.

Но все-таки она была когда-то, эта весна!... Точно была!... Как хорошо, что она была! Он долго еще сидел и смотрел в окно. Смотрел и думал, и вспоминал. И больше сегодня не написал ни строчки...

                                                        - 12 -

         Ангел уверенно вел его за руку по жизни. Книги его стояли в разных магазинах Москвы. Алла, наверное, уже прочитала его рукописи, а ее муж, крупный издатель, скорее всего, уже готовил для него договор - "правильный" договор, чтобы новый писатель мог, ни о чем не задумываясь, просто работать, писать свои книги...  Делать свое дело... Ангел был очень доволен им, а писатель своим Ангелом и Галей тоже... И такой тройственный союз теперь их очень радовал и, казалось, жизнь перевернулась, жизнь наладилась, стала такой, какой и должна быть, если ты талантлив и рядом с тобой такие люди...

         Прошел месяц с того момента, как он попрощался со своими книгами навсегда, как оставил их тем людям. Книги проворно разбежались за это время по магазинам, по книжным лавкам, и теперь они шли их навестить. Он хотел просто позвонить в издательство, но она настояла на этом походе, и теперь они прогуливались втроем по городу, переходя от магазина к магазину. Втроем, потому что его ангел теперь был с ним рядом. Он ни на минуту не желал покидать его, особенно в такой день.

         У Леонидова было двоякое чувство. Сейчас они войдут в магазин, и он увидит, найдет на книжной полке свою маленькую тетрадку, своего младенца, и тот с укоризной на него посмотрит, и ему будет неловко. Но с другой стороны - он так хотел найти ее... их...! Этого чувства не передать. Так бывает, когда смотришь на небо и находишь свою звезду, смотришь на воду и видишь свое отражение, а самое удивительное, когда удается подглядеть, как кто-то стоит и держит твою книгу, перелистывает, читает...

Ангел прополз уже все полки, но ни одной его книги пока так и не нашел.

- Проданы!!! - заявил он.

- Что? - не поняла его Галя.

- Что, что? Все проданы - пошли в другой магазин...

- Пошли в третий...

- В четвертый...

Они оделись, как на праздник. На ней был какой-то восхитительный летний наряд или, скорее, по такой жаре  его полное отсутствие, лишь намек на одежду... Есть такая одежда, которая совсем не одевает, а только намекает или даже раздевает... Но ей нравилось... С ее фигурой она могла себе это позволить... Ангел всю дорогу на нее пялился, и ей было приятно... Он тоже разоделся с ее легкой руки - мало ли, кто узнает... А Ангел теперь всегда надевал костюм из того самого магазина. Он тоже успел тогда прихватить кое-что для себя. И какая бы ни была погода, жара или дождь,... не важно, - всегда только этот строгий восхитительный костюм и галстук-удавка...

И сейчас можно было себе представить этого "денди" в наряде с белыми крыльями за спиной, всего перепачканного, в пыли, ползающего по полкам магазинов с высунутым языком. Ангельский пот лил ручьями, наводняя эти маленькие лавчонки, а толку никакого.

- Продали!!! Я же говорю вам, все продали!!! - наконец, воскликнул он, спрыгивая с книжных пыльных небес.

- Я знаю, куда нужно ехать! - воскликнула Галя, отряхивая Ангела. - В самый крупный магазин в городе - Мир Книги!

- В  Мир так в Мир, - согласились они.

         Длинные галереи книжных полок, сотни метров книжных залов, целые этажи книг! И где-то здесь должны находиться его четыре маленьких детеныша. Четыре крошечных создания, которые затерялись в этой гигантской книжной стране.

- Да, как же мы здесь их найдем? - воскликнул Леонидов.

- Целое кладбище!... Братская могила! - проворчал Ангел, оценивая масштаб поиска и закатывая рукава.

- Я сейчас подойду к той девушке за компьютером, и через минуту мы будем держать их в руках, - нашлась Галя.

- Нет!!! Так не интересно! - вошел во вкус Ангел, - будем искать!

И снова - полка за полкой, стеллаж за стеллажом, проход, один другой,... секция,... отдел,... этаж,... крыша...

А он стоял, смотрел по сторонам и думал:

Сейчас на какой-нибудь полке появится его книга, и он будет на нее глазеть. Интересно, что он будет чувствовать. Это как в первый раз отвести своего ребенка в школу и потом издалека наблюдать за ним, как тот совсем один, без родителей, робко заходит туда,... это, как получить его аттестат, взять в руки его первую грамоту,... первую награду... Да, что уж там - отправить его в космос! А потом стоять где-то на этой большой Земле маленькой черной точкой, песчинкой и глядеть с гордостью наверх. И вот уже блеснуло что-то в вышине, в звездном высоком небе. Это он! Это его корабль! А ты просто маленькая песчинка, крошка, точка, затерявшаяся на планете, а твой сын там, на недосягаемой высоте! Люди идут рядом, поднимая головы, тоже смотрят наверх. С них спадают шляпы, они топчут их, толкаются, снова идут, ничего не замечая, потому что сейчас невозможно оторваться от этого яркого свечения, от удивительного полета - полета на недосягаемой высоте. И если стоит писать книги, то только такие, от которых исходит яркий свет и тепло, и стоять они должны на высоте своей полки и благосклонно смотреть на тебя оттуда, как смотрит икона из рамы, как луч пробивается сквозь окно, как...

- В нашем магазине их не было, - спокойно ответила девушка за компьютером.

- Как не было? - переспросила Галя. Она была потрясена.

- Как не было? - заорал на нее Ангел. Он был весь взъерошен, снова ужасно перепачкан и изрядно помят. Он уже успел перепахать всю эту страну книг на своем животе от полки до полки...

- Не было, - повторила девушка и равнодушно отвернулась.

- А ну-ка, давай оторви зад от стула и пошевели пальчиками своими толстыми по клавиатуре. Расселась тут, курица! - выдал он. - Устроила себе насест! Лежбище!!! - продолжал он. - Чертова кукла! Ты знаешь, что такое написать книгу! Ты знаешь, как сложно ее продвинуть, отпиарить, отколбасить,... то есть, отпечатать и принести сюда. А ей лень, видите ли, зад свой поднять...

Он мог говорить все что угодно,  она все равно его не слышала и даже не видела, хотя это было к лучшему. Выглядел он просто ужасно,... не по-ангельски... Но то, что она его не видела, его раздражало еще больше! Он уже заскочил на стол, уселся на него верхом, свесил ноги, поставив их прямо на ее белое платье, и начал дубасить ее по голове.

- Ты будешь работать, курица, или тебе помочь? Или тебя носом твоим гламурным так ткнуть в монитор, что он расплющится? Или твои мозги заплыли тупостью, что уже ничего не соображаешь?... А ну-ка, пошла отсюда!... Давай, давай! Катись, клуша...

Вдруг он замер и в ужасе уставился на экран: - Не было!!! - наконец, воскликнул он. Потом обернулся на Галю и Леонидова и, прокручивая длинную базу данных в ее компьютере, снова повторил: Наших книг здесь не было!!! Точно не было!!!...

Потом уставился на девушку, снял ноги с платья, погладил ее по голове и чмокнул в лобик: - Ну, ладно, пупсик, прости... Это я так... не со зла... А похудеть тебе все равно не мешало бы.

Спрыгнув со стола, развел свои руки-крылья от беспомощности...

Они возвращались домой, и Галя теперь успокаивала его,... Ангела,... он сегодня перетрудился больше всех и переволновался, нужно все-таки уметь держать себя в руках... и в крыльях ангельских тоже...

Теперь ангел выхаживал по комнате, широко жестикулируя-дирижируя, а Галя говорила по телефону, включив громкую связь:

- Я не понимаю, в каких магазинах лежат наши книги - о них никто не слышал! Прошел уже месяц! Целый месяц! Дайте нам адреса магазинов!

На том конце трубки зависло спокойствие и здравомыслие. И некоторая усталость объясняться с этими клиентами...

- Ваши книги давно лежат в магазинах...

- В каких? - хором спросили они.

- В электронных, - ответил уставший голос. - Никуда не нужно было ездить и ничего искать, достаточно было включить компьютер и найти  их там.

- В электронных? - тихо переспросила Галя, - а почему в электронных?

- Потому что мы работаем с электронными магазинами, - спокойно ответил уставший издатель.

- Но, вы нам не говорили, что работаете только с ними?

- А вы и не спрашивали, - разумно ответил он. - Но, вы не волнуйтесь, по договору мы обязаны продавать ваши книги - вот мы и продаем. Какая для вас разница - где продаем?

- И что, нет ни одного магазина, где бы книга лежала, где можно было бы просто взять ее с полки, полистать, потрогать руками?

- Да вы не волнуйтесь, - повторил он. - Миллионы людей покупают книги в электронных магазинах, потом их курьеры доставляют, и они попадают к людям. Те их берут в руки, листают, как вы сказали, трогают. И даже читают...

- Да,... ну хорошо, - сдалась Галя, - и сколько вы уже продали таким образом наших книг?

- Сейчас посмотрю, - ответил спокойный голос, и сердца этих трех учащенно забились.

- Тысячу!!! - заорал Ангел - благо, его не слышали, - Две тысячи!!! Три!!!

Он кричал, задирая руки кверху, махал своими крыльями, и трудно было ему не поверить.

- Ни одной, - спокойно ответил издатель.

- Как ни одной? - опешила она.

- Да, вы не волнуйтесь. Книжная торговля - дело не быстрое. Только неделю назад мы смогли их разместить в магазинах, заключить договора. Ждите! Мы обязаны продавать ваши книги, значит мы будем их продавать... продавать... продавать... продавать, - эхом долго вибрировал его голос в этой комнате, отражаясь от стен...

Она повесила трубку и воскликнула: - Интернет-магазины! ИЩЕМ!!!

Она переходила с сайта на сайт, щелкая по клавишам... Ангел, не выдержав, аккуратно подвинул ее на стуле, и нескончаемая лента потекла над их головами:

Один, другой,... пятый Интернет-магазины светились знакомыми обложками. Они плыли по воздуху, и длинные аннотации шли следом:

ЧЕЛОВЕК ОКУНАЛ СВОИ НОГИ В ТЕПЛЫЕ ВОДЫ ОКЕАНА...

Океан шелестел, набегая настойчивой волной, листал страницы, обложки сияли в этом бесконечном пространстве, где-то сидели люди... миллионы людей, они искали эти книги и нажимали на клавишу - купить... в корзину... оплатить...

- ЕСТЬ! - проворчал устало Ангел: - Леонидов, мы сделали это! ЕСТЬ!

Десятки магазинов светились электронными обложками, на электронных полках стояли их электронные книги, а электронные деньги уже текли в электронный банк. И потом живые, настоящие курьеры неслись по городу, развозя их по квартирам и офисам, по скамейкам в парках, по улицам и библиотекам. Люди их брали в руки, листали, трогали... и, наконец, читали...

                                               - 13 -

- Созвонимся позже, в другой раз! - вспомнил он последние слова Алки, Аллы, Аллочки. Прошел месяц. Он ей больше не звонил, отослав свои книги. Думал, что она сама прочитает и перезвонит... Обязательно перезвонит! А как же еще? Четыре книги - это немало, несколько дней можно потратить на них. А у нее дети, у детей кружки, масса других дел, муж - крупный издатель, которому нужно уделять внимание, время... Просто, пока не успела, не было времени... Неделя, другая, третья. Но, она почему-то все не звонила.  И сейчас, спустя месяц, он решил напомнить о себе...

         Подойдя к телефону, набрал ее номер. Не рискуя снять трубку, вспомнив, как та раскалилась в прошлый раз, включил громкую связь. Из телефона повеяло шумом города, жарким днем, суетой и, наконец, пронзительный свист летящей ракеты или машины, а может, какого-то другого движущегося аппарата заполнил его маленький кабинет.

- Алло! - в этом сумасшедшем ритме и безудержном движении расслышал он ее голос.

- А, Леонидов!... Ты что ли? - она была очень рада, но снова очень торопилась. Он тоже был рад слышать ее.

- Как дела?... Куда ты пропал? - кричала она, и ветер свистел, вырываясь из динамиков телефона. Наверное, сейчас она совершала прыжок с парашютом, и ей не очень удобно было с ним говорить. Но он тоже раскрыл свой парашют и уже летел рядом, даже сумев ухватиться за ее строп. А вокруг летели еще десятки, сотни людей. Ему на мгновение показалось, что он знает кого-то из них. Один был похож на продюсера Силаева, а другой на издателя-грузчика. Под парашютом грузчика висел балластом целый воз книг, и он пулей под таким весом несся к земле. Грузчик продолжал таскать свой груз даже на небесах... Все под красивыми раздувающимися разноцветными куполами, почему-то в изумительных костюмах и платьях от Медильяне и строгих галстуках. Абсолютно все. А он в своих джинсах и майке по такой жаре совсем не соответствовал этой компании. И еще понял, что на такой высоте было безумно холодно, а жаркое лето пока оставалось там, далеко внизу. А он уже замерзал, он покрывался сосульками. Как правы были все эти люди, одевшиеся по такой погоде... Непогоде... Наверное, в следующий раз, когда он будет ей звонить, придется надеть телогрейку... Нет! - в ужасе подумал он. - Надеть тот восхитительный костюм, который пока скучал на вешалке в шкафу...

- Ты прочитала мои книги? - пытаясь перекричать этот встречный ледяной ветер, поинтересовался он.

- Книги, какие книги? - удивилась она в ответ.

- Мои книги! - повторил он.

- Ах, да,... твои книги... Фу, черт!... Ну, да... Твои книги... Леонидов, я не успела! Такая гонка, такая суета! Давай созвонимся позже!... Я сейчас в такой беготне, таком цейтноте!... Позже, Леонидов! Позже!... В другой раз... Потом!

А ветер все упрямее бил в лицо, рвал на части маленький скромный купол над головой, унося его куда-то далеко в сторону.

- Когда??? - крикнул в последний раз он.

- Позже... Потом!!!... Через неделю... Через две-е-е-е!... - летело ему на прощанье. Он потерял ее из виду. Десятки, сотни парашютов закрывали ее своими пестрыми куполами, забирая ее с собой...

- Наверное, они все летят за своими детьми на их кружки. Летят и торопятся, - подумал он, совсем не обижаясь на нее.

- Ну, значит, в другой раз... Позже... Потом... Через две недели...

Он аккуратно приземлился в свое кресло и только теперь понял, как замерз. Околел! Он весь был покрыт инеем и коркой льда, а в руке его, как огромный леденец, была зажата прозрачная сосулька...

И все равно, он был рад услышать ее голос. Очень рад! А далекая сумасшедшая весна снова подмигнула ему своим хитрым глазом...

Сразу же зазвонил телефон. Он подумал, что это Алка, и приготовился опять мерзнуть, хотя она, наверное, уже приземлилась и теперь могла спокойно ему перезвонить из места, где было тепло и было лето.... Но телефон издавал звуки мощных турбин, убедительно высвечивая номер Петрова.

- Привет, старик! - прозвучал его уверенный голос. Как дела, как издательский "бизьнесь"?

"Бизьнесь", - прозвучало несколько издевательски, но Петров любил такой сарказм. Иногда это помогает жить...

А шум все нарастал. Его друг теперь был не на палубе сверкающего лайнера, и корабль его был  поменьше размером. Не было реи и парусов тоже не было, зато мощные моторы разрывали тишину, уверенно толкая морскую ракету в неизвестность. А вокруг по-прежнему его окружало бесконечное море или даже океан. На нем был морской китель и капитанская фуражка.

Ледяная сосулька продолжала жечь нестерпимым холодом его руку, и Леонидов с удовольствием бросил ее в это море. Та зашипела на поверхности голубой волны и растворилась с сожалением, но навсегда... Петров оказался, как всегда, вовремя...

- Ну, как, Алка тебе помогла? - бодро спросил он. - Алка... Ну, Алла, Аллочка?

- Пока нет, - ответил он.

- Нет???... Ты что, ей не звонил, старый скромник? - возмутился Петров.

- Почему, позвонил, - признался он,  - отправил ей рукописи. Просто, она пока не успела. Была занята. Не было времени.

- Ну вот, отправил, - похвалил Петров. - Вот и хорошо. Давай, тереби ее. Нечего тянуть. Можно раз за 20 лет уделить внимание старинному другу...

- Да, все будет нормально, - сказал Леонидов. - Поможет. Конечно, поможет, пока не успела...

- Ну вот, так-то. Вот, хорошо. Таким, значит, курсом, - успокоился Петров.

- Как твой фильм, как министр? - спросил он Петрова.

- Все путем, - перекрикивал шум моторов Петров. - Фильм снимаю. Правда, министр денег на канал пока не дает... Ну, и ладно... Пусть не дает... Главное фильм. Главное Театр... Прорвемся.

- Да, прорвемся! Конечно, прорвемся! - согласился Леонидов. - А канала вообще не будет?

- Почему же, - сказал Петров, - канал будет... Только другой. Трижды три или пятью пять - я точно не помню.

- Канал о Театре?

- Не совсем, - тянул Петров. - Развлекательный канал... Фильмы, шоу, "мьюзика"... Ну, сам понимаешь, как обычно!

- Экшен!? - переспросил Леонидов.

- Точно, экшен!... - засмеялся Петров.

- А где же ты будешь показывать свой фильм?

- Найдем,... обязательно найдем. Думаешь, мало людей, которые хотят посмотреть фильм о театре?... Миллионы!

- Да, миллионы, - согласился Леонидов и задумался.

- Пришлось уволить сценариста,... - продолжал Петров, уверенно, стоя на мостике, широко расставив ноги и крепко держа в руках штурвал, - он получил выгодный заказ и теперь занят на объекте.

- Заказ на другой сценарий?

- На какой сценарий? На сварку... Он же сварщик.

- Ну и пусть себе варит, - успокоил его Леонидов.

- Да, я тоже думаю, пусть варит... Пусть варит,... - согласился Петров. - Алка тебя не приглашала на вечеринку? - вдруг спросил он.

- Нет, - удивился Леонидов, - какая вечеринка?

- Ну, как же... Да, ты не знаешь!... Ни черта ты не знаешь! - ответил Петров, - у нее теперь собирается весь бомонд.

- А тебя пригласила? - спросил он.

- Нет,... пока нет, - признался Петров.

- Значит, мы с тобой пока не бомонд, - засмеялся Леонидов.

- Не бомонд!!! Это точно - не бомонд! Но, мы еще свое возьмем, старик, еще устроим такую вечеринку, мало не покажется, - и он поправил свою капитанскую фуражку на затылке.

- Ну, давай, старик, не пропадай, - закончил он. Его голос уже таял и растворялся  в реве мощных моторов. А ракета, набирая обороты, мчалась по волнам в бесконечность морских просторов, неслась в неизвестность, летела навстречу судьбе... Только не было на ней парусов...

- Вечеринка, - подумал он. - Вот почему все эти парашютисты были так одеты. Они летели на вечеринку. Сначала за детьми на  кружки, а потом на вечеринку. Это был бомонд,... летающий бомонд в костюмах от Медильяне...

                                               - 14 -

         Собаки больше не беспокоили его. То есть, они не исчезли совсем, но теперь совершали свои набеги временами и поодиночке. И что самое удивительное, они превратились в жалких дворняжек, которые лаяли все одинаково, издавая одни и те же звуки.

- Господин, Клейзмер! Миллион... Миллион... Миллион...

- Я не даю интервью, - отвечал он.

- Гоша!... Миллион!... Миллион!...

- Не даю! Не даю!

- Гоша!... Ногти!... Волосы!... Борода!

- Интервью не даю!

- Консерватория!

- Нет! Нет!

Теперь ему было весело, и он вежливо, пунктуально снимал трубку, чем их и злил. Как близок был этот человек - позвони ему и ты услышишь его голос. Обязательно услышишь! Но, как далек он был. Он ничего не хотел им объяснять. Он издевался над ними...

         Нет, он не издевался. Просто все эти псы, породистые, знаменитые, холеные и прилизанные, отпиаренные и зубастые, - палец им в рот не клади, - стали теперь маленькими и безобидными шавками. В последнее время они так уменьшились в размерах, что, проходя по улицам, он боялся на них наступить, чтобы не раздавить их... По телефону голоса их были едва слышны. Лишь какое-то вялое поскуливание. И ему по-настоящему было их жаль. Как они могут изо дня в день задавать одни и те же вопросы? Если они спрашивают об одном и том же, значит, они знают только это? Только это их волнует. Этим они живут! А мир так многогранен! Он так велик! Он бесконечен! Стоит повернуть голову немного в сторону, задуматься,... помечтать о чем-то, посмотреть на этот мир другими глазами - своими глазами. Ведь у них остались эти глаза! Богом данные глаза и Дарвиным тоже. У каждого свой взгляд и мысли, свой путь, точка зрения, мировоззрение!

Почему он слушает музыку? Потому что ни единая нота не повторяет себя, а каждая фраза уникальна! Каждая музыкальная история потрясает! Уводит в бесконечность. А нот в октаве всего двенадцать! А нот  миллионы, но у каждого музыканта ноты свои. А у этих всего несколько слов и вопросов тоже: "Миллион, борода, ногти, волосы... Волосы, миллион, миллион"...

И живут они, говоря всего лишь несколькими словами! И думают тоже! А мир так велик и многомерен. Так сложен, что миллионы слов не объяснят его...

         В огромном старинном зале собирались какие-то люди. Конечно, десятки камер и журналистов и тех, кто вертится всегда рядом. Не без этого! Но дело совсем не в них. Сегодня здесь собралась почтенная публика! Ученые со всего мира! Самые высокие умы, самые великие головы современности. ЭТИМ не нужно прикрывать свое незнание или невежество костюмами от великого волшебника и мага Медильяне! ОНИ уже закончили свой Оксфорд или что-то подобное. Получили лучшее образование и теперь учили других. А поэтому тоже сидели в костюмах... от Медильяне. Парадокс?... Но все было именно так! Великий маг одел всех! И вся элита, какой бы она ни была, одевалась непременно в его наряды! Почему? Никто не знал! Королевские персоны, потомки голубых кровей, лучшие умы, умницы! Выдающиеся личности - все собрались здесь! И все были в его костюмах!

Они пришли чествовать нескольких принятых в этот элитный Клуб, заслуживших своим нелегким трудом. Нескольких избранных гениев! Такая премия вручалась ежегодно! На планете собирались по крупицам единицы-уникумы, которые попадали в короткий список, и Клейзмер был одним из них!

Сюда он не мог не пожаловать! Да и денег здесь не вручали - какие-то жалкие несколько тысяч, которые можно истратить на дорогу или на такой костюм. Главное - ПРЕМИЯ и признание всего человечества! Здесь не было ни собак или пчел, ни каких других представителей братьев наших меньших - были только Люди, Элита, лучшие из Людей. И здесь он должен был появиться! Это не то место, которым можно пренебречь!

Места для этих нескольких избранных зарезервированы были в первом ряду. Самые почетные места и на каждом табличка с именем. "Klazmer" - бронзовыми литерами отсвечивала его табличка и обозначала место его. Вот Король восходит на трибуну и начинает свою речь. Клейзмера пока нет, но сейчас он войдет... Бородатый, не стриженый, с длинными ногтями, прищуренным лукавым  взглядом. И непременно в таком же костюме - иначе нельзя! Иначе не положено! Войдет, окинет ряды в зале, и эти люди, знаменитые, заслуженные и великие будут ему аплодировать. И дворец этот замрет в восхищении, снимет шляпу свою. И будут аплодировать гению, который своим умом опередил время, приблизив этот мир к заветной черте... Зал в ожидании замер. Спокойный голос короля уже произносил свою речь, и голос его отражался от этих стен. Сотни лет собирались лишь самые достойные в этом зале. Стены его повидали многих, привыкли ко всему, но этот человек! Этот гений!?...

Он опаздывает?... Нет, немного задерживается... Гению всё позволительно... Но, только ему.

У старинных деревянных дверей стоят люди, готовые открыть и впустить его сюда! Вот уже первый избранный поднимается на сцену, и ему вручают грамоту, уже второй... А его все нет! А эти грамоты, бумажные свитки, смотрятся как индульгенции, как земной пропуск в Рай! Это не зеленые бессмысленные бумажки, пусть их даже целый миллион! Пустить, развеять их по ветру, и через мгновение о них забудут. ЭТИ, собравшиеся здесь, забудут точно. Даже не заметят такой мелочи. Не обратят внимания! Но, этот свиток! Его не взять нельзя! Такого еще не было! Такого быть просто не могло! Пора бы и честь знать, господин Клейзмер!... А его все нет!!!

Да кто вы такой? Обычный гений! Каких единицы? Каких вообще нет??? Есть места, куда нельзя не приходить! Может, вы и в последний свой час перепутаете двери и опоздаете! А табличка бронзой все отливала и светилась на его пустом месте.

- Сейчас ОН войдет, - пронеслось по залу. - Сейчас двери откроются, и ОН войдет!

К королю подошел какой-то человек и что-то прошептал ему на ухо. Король подтянулся, поправил на себе  костюм и направился к месту Клейзмера. Зал замер! Зал затаился, стены напряглись, потолок натянулся своими старинными перекрытиями! Такого еще здесь не было! И рядом с табличкой "reservado" на пустое кресло ложится волшебный свиток-грамота, свиток-признание, свиток-пропуск... Пропуск в Рай...

Король поклонился пустому месту и покинул зал. И люди на местах выдохнули, они уже задыхались! Они уже не в силах были таить в себе молчание! И тут их словно прорвало!

- Да, кто он такой??? Это переходит всякие границы!!! Нужно и ЧЕСТЬ ЗНАТЬ, господин Клейзмер!!!

Честь... Честь... Знать... Знать... Долго еще стены отражали эти слова гулким эхом, пока не растворились и не умерли здесь навсегда... Такого здесь еще не было никогда!

                                               - 15 -

         Они с Галей снова шли по  короткому коридору... коридорчику. И разноцветные таблички контор и офисов переливались разными цветами.

ИЗДАЕМ И ПРОДАЕМ! - гордо светилась последняя из них в конце коридора.

Прошло уже два месяца с тех пор, как они заключили здесь крохотный договор... договорчик. И теперь они пришли снова сюда...

Усталый маленький издатель равнодушно встретил их и проводил к своему столу. Книг здесь стало еще больше... Значительно больше! Они уже закрывали все проходы, поднимались до потолка, подпирая его своими мыслями, судьбами, придуманными и не придуманными историями, своей книжной силой и мудростью. Вот  коробки и с его книгами. Они приветливо посмотрели на своего хозяина... На своего автора! Наконец, он явился! - говорили ему эти книги. А он был рад их видеть. Какая-то идиотская радость охватила его. Здесь находились его книги! Тысячи книг! Они не испортились, не устарели, не запачкались - были аккуратно упакованы в красивые коробки и стояли там, где их оставили два месяца назад! Он и не надеялся снова увидеться. Но они были здесь и ждали его. И он почувствовал себя рядом с ними как дома.

Потом очнулся... Галя о чем-то говорила с маленькими издателями на повышенных тонах.

- Но, почему за два месяца не продано ни одной книги? Вы взялись за это! Вы взяли за это деньги! Вы обязаны были их продавать!

Издатель устало на нее посмотрел. Он давно устал от таких объяснений и поэтому монотонно привычно объяснял:

- Мы должны были напечатать ваши книги?

- Да, - нервно подтвердила она.

- Вот, они перед вами, - сказал он. - Дальше, по договору, мы должны были их продавать?

- Конечно! - воскликнула она.

- Так мы их и продавали! Они лежат в десятках электронных магазинах.

- Но вы не продали ни одной! За два месяца!!!

- Потому что их не покупали! - взвизгнул издатель. - А мы продавали их!!! Продавали!!! Понимаете меня? Мы взялись их продавать, а не продать! А это большая разница! Это две разные вещи! Почитайте договор! И мы его выполняли! И будем выполнять до конца срока, то есть, до конца года!

- И что же теперь? - спросил Леонидов.

- Теперь ничего... Ничего теперь... Мы будем продолжать их продавать... как и делали это раньше... Или вы можете их забрать - это ваша собственность... А хотите, они еще полежат здесь... До конца года...

- Ну, уж нет, - воскликнул Леонидов, глядя на коробки со своими книгами. Он не мог и не хотел их больше оставлять здесь ни на год, ни на месяц, даже на день. И теперь он ставил последнюю подпись в этой фирме... фирмочке...: - "Товар получен"

- Мой вам совет, - сказал на прощанье "издатель", - без рекламы и поддержки, без пиара их никогда и никто не купит, кивнув на горы книг, занимавших все это маленькое помещение.

- А что же вы молчали раньше? - презрительно спросила его Галя, - если вы знали, что их никто не купит, зачем вы их печатали и морочили нам головы?

- Мы просто делали нашу работу, - грустно сказал издатель. И добавил: - Но все пункты договора мы выполнили... Абсолютно все! И к нам не может быть никаких претензий. У нас договор...

Так вот почему здесь было столько книг. Они дожидались своих авторов. Так сказать, выдерживались... Отстаивались... А эти "издатели" просто зарабатывали свои деньги , возили их из типографии (грузили, перевозили и снова грузили так, как работают настоящие, истинные грузчики) и дальше книги просто складировали... "Продавали"

Он таскал тяжелые коробки по коридору... коридорчику и впервые в жизни понял, что такое быть грузчиком.

- Грузчиком! - подумал он. - Значит, мы на верном пути! От грузчика до издателя - один шаг!... А костюм у него уже был...

И еще одно вспомнилось ему - то самое волшебное озеро. Оно все так же стояло перед его глазами. И чудесные бугорки-острова снова возникали из воды, удивительные деревья росли на них, а волшебные плоды свисали с этих ветвей. Только не было людей в лодках. И лодок не было. Никого не было. Озеро это находилось где-то на далекой-далекой планете, где не могло быть никого -  планета была необитаемой...

Теперь он сидел в своей комнате, и книги его были рядом с ним. Огромные коробки поднимались до потолка, небоскребами строились в широкие улицы и проспекты, а в них жили люди... Тысячи людей... Его персонажи. Они ходили по этим улицам, строили города, летали в космос, а иногда, снимая свою обувь, выходили на берег океана и босиком ходили по песку. И он тоже ходил вместе с ними. Теперь это был целый мир - придуманный им мир. Только об этом пока знали он и несколько близких ему людей... И еще - его Ангел...

- Алка! Черт ее побери! Он совсем забыл! Он обещал ей позвонить через неделю-другую, а прошел уже месяц! Второй месяц! Неудобно получилось, - подумал он. Хотя, что такое два месяца, когда они не виделись почти двадцать лет. И все равно неудобно! Она давно сидит и ждет его звонка, и не решается позвонить сама, просто не хочет быть навязчивой. Она всегда была аккуратной скромной девочкой. Алка! Алла! Аллочка!

Он набрал номер и отпрянул от телефона, который задрожал, завибрировал всеми своими микрофонами и микросхемами и готов был уже разлететься вдребезги. А откуда-то накатило шумной морской волной, свежим дыханьем океана и запахом водорослей... И бензина... Целая флотилия... Армада водяных скутеров и моторных лодок с невероятной скоростью утюжила, разрезала на кусочки поверхность океана. Алка на своей маленькой ракете неслась по волнам.

- Снова за ребенком на кружок летит, - подумал он, - снова не вовремя.

А она действительно мчалась стрелой, рассекая волны, поднимая небольшие цунами своим стремительным аппаратом-стрелой.

- Леонидов! Ты что ли??? Леонидов! Как ты вовремя позвонил! Я так рада тебя слышать!!!

И она сделала широкий  вираж, поднимая огромную волну.

- Леонидов! Ты умница, что позвонил, но я тебя совсем не слышу!!! - кричала она, заходя на второй вираж. - Говори громче!

А он уже летел рядом с ней, вернее не рядом, но совсем близко. Он зацепился длинным тросом за ее ракету и теперь мчался на водных лыжах следом на ее волне. И кричал:

- Ну, как книги???

- Книги??? - кричала радостно Алка. - Какие книги???

- Мои книги!... Тебе понравились?

Она притормозила и в ужасе на него посмотрела, как на сумасшедшего.

- Леонидов, я не читаю книг! Уже двадцать лет я их не читаю! И не буду читать!

Тут она спохватилась: - Прости! Вспомнила! Это же твои книги. Я вспомнила! - радостно прокричала она. - Фу, ты, черт!!!... Я совсем забыла... Я не успела!... Такой цейтнот, столько дел, столько суеты, голова идет кругом!!! Позвони мне!

- Когда?

- Через неделю...

А она уже снова давила на педаль газа и неслась по волнам.

- Через две! - радостно вторил он, чувствуя ее скорость.

- Хорошо! - кричала она. - Через две!!!

- Нет, через три! - кричал он в ответ, войдя во вкус.

- Да, да, через три! - эхом отвечала Алка.

- А еще лучше, через двадцать лет! - закричал он. - Так будет лучше! Намного лучше! Чтобы наверняка! - кричал Леонидов. - Через двадцать!

- Хорошо, через двадцать лет. Но ни днем позже! - кричала в ответ Алка, - поможем! Обязательно поможем! Какие могут быть вопросы! Звони ровно через двадцать лет. И не днем позже!

И тут вся армада собралась, выстроилась в одну линию и рванула с этого мокрого места, рванула в непроглядную даль океана, где только волны, скорость и ветер в лицо. Он не ожидал такого рывка, и трос его лопнул, как гнилая нитка. Он грохнулся в океан и последнее, что запомнил, была лодка - маленькая белая лодочка с веслами. Ее окатило веселой волной от пролетевших скутеров, и человек, сидящий в ней, гордо поднял голову навстречу ей. А лицо его теперь было мокрым, сияло на солнце и глаза улыбались...

         Они сидели напротив друг друга, и Петров держал в руках весла. Он медленно греб, а вокруг был спокойный океан и никого. Теперь это был не лайнер и не большая ракета, а лодка... Маленькая лодочка, медленно плывущая по волнам. Зато она была белого цвета. Петров сидел в форме капитана, а на голове его была фуражка... Мокрая фуражка, с которой стекала вода...

Петров вытащил его из воды, он не дал ему захлебнуться, и теперь они оба мокрые сидели в этой лодке и смотрели вдаль...

- Ну вот, видишь, - сказал Петров, - я же говорил, что поможет,... значит, поможет,... обязательно поможет... Через двадцать лет и ни днем позже... Теперь уже точно. А иначе и быть не могло. Это же одна компания. Ближе этих ребят по жизни никого и не осталось...

А тут какие-то двадцать лет... Тьфу!

И они засмеялись.

- Можешь меня поздравить, - продолжал он, - я закончил свой фильм.

- Поздравляю, - искренне порадовался Леонидов.

- Правда, пришлось уволить всех... Деньги кончились... Сам понимаешь... Один пошел на сварку, другой на монтаж, третий вернулся в электрики. Пришлось заканчивать самому...

- Слушай, - спросил его Леонидов, - а куда подевались настоящие композиторы, художники, сценаристы? Ведь раньше они были? Где они все?

- Не знаю, куда подевались, - сказал Петров. - Были и куда-то делись... Сам не знаю куда...

Он помолчал...

- Ты помнишь такого Балашова.

- Серегу! Конечно, помню! Работали в одном спектакле когда-то. Он лет на двадцать старше нас... Ему даже Народного дали, помнишь?... Как он? Ты видишься с ним?

- А ты не знаешь? - спросил Петров.

- Нет... А что?

- Умер Балашов.

- Как умер? - он был потрясен.

- На стройке.

- А что он там делал? Дом себе строил? Несчастный случай?

- Работал он там. Каменщиком второго разряда. Несколько лет работал, потом сердце не выдержало...

- Каменщиком? Он же Народный Артист!

- Народный... Да, Народный... А работал каменщиком... Понимаешь, в последние годы он был,... как это сказать, не в "формате". В рекламе не снимался, в "остальном" не хотел,... уж лучше каменщиком... Не формат... Это как приговор...

Они сидели и долго смотрели на воду. Одежда подсохла, ласковое солнце согревало их, нежно играя на волнах, а они все сидели и смотрели.

- "Неформат", - повторил Леонидов. - А кто сегодня определяет этот формат? Кто эти люди? Нет цензуры, нет Отделов культуры. Ты помнишь, сколько всего тогда осталось лежать на полках?

- Определяют те, кто в формате..., - ответил Петров, -  кто платит, тот и заказывает музыку... У кого есть деньги, короче...

И тут Леонидову на мгновение стало страшно, он задумался и тихо произнес:

- А ты понимаешь, у кого сегодня эти деньги и как они за последние двадцать лет их "зарабатывали?" И какую музыку теперь от них ждать?...

Долгая пауза повисла над лодкой. Даже чайки, присмирев, перестали кричать и беспечно носиться над волнами...

- Кошмар, - наконец, произнес Петров. - Так и двадцати лет не хватит на то, чтобы люди  снова пошли в театр или взяли книгу в руки. Сначала должны вымереть эти новые динозавры, затем вырасти их дети, закончить свой Оксфорд... и только тогда... может быть...

- А не кажется тебе, что все мы теперь "не формат"?... Не бомонд... Да и грузчики мы плохие.

- Нормальные грузчики, - зло ответил Петров, - грузчики - что надо и фильмы снимать умеем, и книги писать...

- Когда показ? Канала не будет? Кто его теперь покажет?

- Покажет, - сказал Петров. - Обязательно покажет! Буду искать!

- А ты уверен, что кому-нибудь вообще теперь нужен такой фильм  о театре?

- А книги твои кому нужны?...

Они долго смотрели друг на друга, потом Петров перевел взгляд на океан и теперь смотрел куда-то вдаль...

- Извини... Я не хотел, - наконец, произнес он.

- Да, и я не хотел... Фильм о Театре! Ну, конечно же, он нужен, и люди остались, которые еще помнят, как читать, помнят, что такое театр, - загладил свою бестактность Леонидов. А Петров все смотрел, не отрываясь, в даль океана, словно где-то там находились ответы на все вопросы...

- Я, старик, завелся, - наконец, медленно, серьезно произнес он: - Я пойду до конца, чего бы это не стоило... Я двадцать лет ждал, еще двадцать ждать не стану, и уезжать не хочу... Это моя страна...

         Галя с Ангелом стояли напротив, заслоняя открытое окно, и наблюдали, как он разговаривает с издателем. Тем самым грузчиком, а теперь крупным уважаемым владельцем уважаемого издательства... Тот сам ему позвонил, и теперь эти двое смотрели на него и молчали... А Леонидов разговаривал.

На издателе сегодня был желтый шикарный пиджачок и оранжевая рубашка известной фирмы... Той самой. Галстуков он не носил с тех самых времен, как был грузчиком. Любой галстук стеснял бы его мощную бычью шею, а вот огромная цепочка с удовольствием занимала свое место на ней. И никаких крестов...

- Господин Леонидов, - весело поздоровался он, - я вчера встречался с Силаевым. Он говорит, что у вас прекрасный сценарий и роман ваш очень достойный... Правда, он их не читал. Но его специалисты очень довольны вами... - Он помолчал мгновение и продолжил: - Я вот что подумал,... а не вернуться ли нам к разговору о нашем контракте? Скоро выйдет прекрасный фильм. Такое рекламное подспорье как хорошая книга было бы очень кстати. Убьем сразу двух зайцев! Как вы смотрите на это?

- Вам тоже понравилась моя книга? - спросил Леонидов.

- Да, очень! Очень понравилась книга! - воскликнул издатель. - Правда, я ее пока тоже не читал... Но мои специалисты в восторге!

- А почему вы не хотите прочитать ее? - спросил наивно Леонидов.

- Вы издеваетесь, господин писатель? - возмутился желтый пиджак.

- Я не читаю книг - я их вообще не читаю!!! НИКОГДА!!! У меня куча... масса других дел! И читать никогда не буду!!!...

Остыв немного, разумно предложил:

- И все же... Давайте о деле!... Я поднимаю ваш процент до пятнадцати! С десяти до пятнадцати - это эксклюзивный процент!

- И эксклюзивный договор? - спросил Леонидов.

- Конечно! Как мы и договаривались!

- И вы будете менять кое-что в моей книге?

- Конечно! Совсем чуть-чуть! Кое-что!!! Самую малость! Так работают все!

- Нет, спасибо, не надо! Я не хочу! - ответил он и попрощался.

Хотел уже положить трубку, но издатель остановил его:

- Я знаю, господин Леонидов, вы напечатали свои книги неплохим тиражом?... Тысячи экземпляров!

- Да, напечатал, - ответил он.

- И даже разместили их в Интернет-магазинах?

- Да...

- Поздравляю!... - весело воскликнул он. - Я слышал, что ни одна ваша книга так и не была продана.

- А откуда вы знаете? - не выдержала Галя.

- Я знаю??? - засмеялся он, поправляя свой восхитительный желтый пиджак. - Передо мной статистика со всех Интернет-магазинов. Я знаю о книгах все!

- Не читая их, - сказал вслух Леонидов.

- Чтобы знать, не обязательно читать. И еще я знаю, что продажи Интернет-магазинов составляют всего 1 процент от общего рынка. Вам нужна серьезная пиар-компания, господин Леонидов... Так, как насчет нашего договора?...

- Нет, спасибо,... нет...

- Ну что же, созвонимся позже, в другой раз, до встречи, - и желтый пиджак повесил трубку.

Ангел всплеснул руками-крыльями. Он был недоволен им. Галя посмотрела на него с уважением, но какая-то тень промелькнула в этом взгляде. Промелькнула и погасла черной свечкой. Она стояла, улыбалась, не обращая на Ангела никакого внимания.

- Ничего, прорвемся! - сказала она. - У меня есть еще идея...

                                               Часть 2

                                               - 16 -

         Большая круглая гостиная заполнялась приглашенными. Прожектора сверкали, прицеливались, расстреливая своим ярким светом гостей. А собрались сегодня здесь люди и собаки, представители разных мастей, всех пород. Это была передача в прямом эфире - Элит-ШОУ. И, действительно, судя по нарядам, знакомым лицам и мордочкам, сюда могли пожаловать только "Элит". Не "Элит" здесь быть не могло. Оно и правильно - было бы не так интересно. А Элит - интересно...

В разнообразных пестрых нарядах, в удивительных костюмах и платьях - все от одного известного нам Кутюрье. Как ухитрялся великий Маг Медильяне придумывать одежды, которые подходили бы и людям, и собакам, неизвестно. Но смотрелись они восхитительно.

Ведущий  - суперпородистый пес - огласил тему разговора, и толпа загудела, заскулила, промурлыкала и пустила слюну.

- Сегодня мы говорим о миллионе... миллионе... миллионе...

И снова слюни. Собачонки и люди, приглашенные сюда, подтянулись и приготовились к прениям, приготовились обгладывать и грызть, заглатывать и съедать целиком...

- Сегодня в нашей гостиной отсутствует виновник разговора. Он отказался приехать на нашу встречу, но ничто нам не помешает провести эту беседу без него. Я правильно говорю?

Зал радостно зарычал, замурлыкал, почувствовав запах сахарной косточки.

- Итак, кто начнет? - спросил ведущий в восхитительном костюме.

Со своего диванчика свалилась маленькая стриженая болонка и начала:

- Он не дает интервью!!! Он мне не дает интервью!!! Он никому не дает!!! Говорит, что мы не поймем! По-моему, это хамство!

- Хамство! Наглость! Безобразие! - раздались крики со всех сторон.

- Он ведет себя с нами, как с какими-то дворнягами, с шавками, вторила ей ее соседка - шарпей-стриженая-девочка. Я брала интервью у короля, у мафиози, я разговаривала с президентом, с главным кинологом страны, а этот прилепил свою бороду и издевается над нами. Да кто он такой? - неожиданно низким голосом прохрипела она.

- Он отказывается от щедрых гонораров за интервью, нагло бегает от меня по улице, как будто я его укушу, и пинает меня...

- Гонорар??? Пинает??? - свирепел зал все больше.

- Итак, мы обозначили проблему! - воскликнул ведущий. - Ну, что ж! Если он не хочет ответить на наши вопросы, мы ответим на них сами!!!

- Сами! Ответим сами!!! Сами! - заскулил зал.

- Послушайте! А зачем вы это делаете? - воскликнул какой-то гость, похожий на человека. Правда, лишь отдаленно напоминающий человека, поскольку был в каком-то потертом пиджачке и совсем не вязался с этой элитной публикой.

- Слово предоставляется известному ученому-математику. Он получил такую же премию несколько лет назад, конечно же, взял ее, и мы его пригласили сегодня на нашу передачу, - воскликнул ведущий, - прошу, господин Математик! Мы слушаем вас!

- Господин Клейзмер -  великий ученый, - начал тот. - Мы никогда не встречались с ним, но я прекрасно знаю его работы, и то, что он сделал, заслуживает внимания, признания и уважения...

Он говорил несколько минут. Зал в недоумении выслушивал эту тираду человека, не умеющего вести себя на подобных шоу, в подобном обществе, и поэтому речь его была неинтересной и серой. Некоторые уже начинали посапывать и повизгивать во сне, кто-то нетерпеливо дергался ногами-лапами (собаки и во сне часто куда-то бегут.), а рейтинг передачи полетел вниз.

- ...и я не понимаю, как можно обсуждать такие вопросы огульно, без его присутствия, за глаза, - закончил он свою речь. Наконец, ведущий сумел перехватить слово и  продолжил Шоу.

- Но, вы нам рассказывали о математике, господин Математик, а главного мы от вас не услышали - почему он не взял свой миллион?

И зал проснулся, зал подпрыгнул на своих местах...

- Миллион!!!... Миллион!!!...

- Ведь вы же взяли свой миллион? А он нет!!!

- Я его отдал своему институту, - робко промямлил он.

- Ха-Ха-Ха, - заверещал зал.

Математик попытался снова что-то добавить, но ему не дали.

- Теперь мы сами ответим на этот вопрос! - громко продолжил ведущий. - Итак, кто желает высказаться?

- Он не стрижет бороды!!! - воскликнули с дальних рядов.

- Он не стрижет когтей! - вторили голоса.

- Он собирает грибы!!!

- Живет в стареньком доме и сам ходит в магазин!

- Он ходит в консерваторию!!!

- И что он там делает??? - воскликнул ведущий. - Что он делает в консерватории??? Это, пожалуй, самый главный вопрос! Следите за моей мыслью! Сейчас мы проясним ситуацию и все поймем! - уже кричал он. - Кто хочет ответить??? Что он там делает???

- Он слушает там музыку! - тявкнул кто-то из первых рядов. И мертвая тишина наполнила этот зал. Тишина повисла в воздухе, и, казалось, ее уже не разогнать, не развеять никакой волшебной силой...

- ВОТ!!! - прошептал ведущий. - Вот и ответ на вопрос. Вот симптом для постановки диагноза.

Он оглядел всех собравшихся и в полной тишине повторил: - Мало того, что он ходит в консерваторию, он еще изволит слушать там... музыку!!! Вы понимаете? Вот диагноз и приговор! Теперь вы все понимаете? - заорал он.

И зал взорвался дружным лаем, аплодисментами и смехом (собачьим смехом), и собачьей радостью...

- Простите, а что в этом плохого? - попытался прорваться Математик. - И кому это нужно? Зачем мы вообще об этом говорим?

- Что в этом такого? - нетерпеливым жестом ведущий замолчал проснувшийся зал. - А вы не понимаете? Неужели нужно объяснять?... Нужно объяснять? - повторил он в камеру.

Зал уже рычал и стонал, стены сотрясались от мощного хохота и возмущения, и воплей собравшихся.

- Вот и ответ! По-моему, все понятно! - сказал он, показывая на зал. - А кому это нужно? - повторил он вопрос и тихо, со слезами на глазах произнес, - это нужно собакам,... простите, людям. Наша передача нужна людям! - и оглядел собравшихся. - Итак, я считаю, диагноз поставлен! Он понятен и обсуждению не подлежит! Кто еще желает развить тему? Кто хочет высказаться?

Микрофон схватил человек, похожий на человека.

- Это наш знаменитый, всем известный писатель! Говорите, Писатель! Вам слово!

Писатель подтянулся и четко бесстрастно заговорил:

- А по моему разумению, этот человек просто сволочь!... Подонок!...

Зал зашумел, затрясся в нетерпении и замолчал. Вот теперь стало по-настоящему интересно.

- Это просто урод, которому миллиона мало! И никакой он не сумасшедший,... несмотря на то, что он любит музыку, - добавил он.

- Просто ему миллиона мало! Он пиарится, набивая себе цену. Он хочет много этих самых миллионов. Те, кто взял их, как наш господин Математик, - и он кивнул в сторону потрепанного пиджачка, - больше не получит ничего... и никогда! А этот получит! Получит намного больше! И вот доказательство! Что же ты, Гоша, не взял этот миллион и не отдал его своей школе? Своему университету? Не отдал институту, в котором работал много лет? Там в нем так нуждаются. Там до сих пор считают по логарифмической линейке, а компьютер увидят через сто лет! Да и то - один! Что же вы так не поступили, господин, Гоша? Ответ прост! Гоше мало, - он забрался в свою нору и ждет много этих миллионов! И получит их! Обязательно получит! А вы останетесь ни с чем, - и он снова посмотрел на Математика.

- Скажете, что я не прав?... То-то же!

- Вот еще один диагноз! Еще один приговор! Кто еще? Кто добавит? - поднимал рейтинг передачи ведущий, подлетая уже к потолку, к куполу-небесам этого светлого Шоу-Зала! Превращался в яркое пятно экрана, которое сейчас освещало миллионы телевизоров в домах людей и их собак. - Говорите! Слушаем Вас!

И тут человек, или не человек вовсе... Собака... Нет, не собака, Непонятное, инопланетное существо, взяв микрофон, начало ритмично покачиваться на глазах у всех. В ушах его тряслись тысячи маленьких сережек, в носу колечек, а все его тело, одетое в удивительную майку и шорты, было покрыто сплошной росписью, как стены Собора или рекламный щит на улице. Он говорил, покачиваясь в такт.

- Нет, ну чисто банальнно. Блинн.

Мы обсуждаем это баббло.

Почему он не взял егго?

Почему баббло не взял?

Значит, за этим стоялло другое баббло?

Я так понимаю?...

Это поп по нятияммм...

И если эта тварь не возьметт егго,

значчит мы помможем ему,

а инначе баббло заввязнеттт...

В натуре завязнеттт...

- Послушайте. Мы сейчас обсуждаем эту тему на центральном телевидении. Нельзя ли повежливее? - снова прорвался Математик.

- Централлльное теллевиденние

имеет централлльное бабло,

и ему без разницы,

кого отгружать, а кого пиарить...

- А тебе мама в детстве не объяснила, что говорить за спиной и за глаза неприлично, невежливо, неэтично? - робко спросил Математик.

- Прилично!!! Ммамма???

Я скажу тебе такк,

и тогда твоем ммаме ммало  не покажется

и всем ммамам в этом зале тожже.

Твою ммаму.

Или твоей мамме еще что-нибудь нужно объяснятть.

- Нет, пожалуй, не надо, - сдался Математик.

- Ппожалуй... Пожалуй, не наддо

или я тебе оббяснил ббы

и твоим детккамм тожже и теббе.

Бе-е-е-е-е-е...

- Да он же стихами говорит, как вы не понимаете? - воскликнул чей-то голос.

- Ммаете! Ммаете!

- Это же поэт! Это новый вид искусства! Новая формация, акселерация, деградация, а вы ни в зуб копытом.

- Пытомм, блинн, пытомм...

- Если вы будете так с инновациями, модернизациями? - снова возник чей-то голос.

- Получится деградация блиннн, деградация...

А зал уже в каком-то гипнотическом сне повторял за ним слова и фразы, раскачиваясь из стороны в сторону, взявшись за руки. И страна, тоже взявшись за руки, раскачивалась сидя у экранов телевизоров:

- Инновация, блин...

Модернезация, блин...

Акселерация, формация, деградация, блинн...

                                               - 17 -

- Кто такой Леонидов? Что это за книги? Что за названия? А обложки? - Это же кошмар!!!...

Маленький щуплый человечек сидел за столом, заваленным книгами, и перед ним лежали творения Леонидова. Он скептически, как-то презрительно, рассматривал их, даже не решаясь взять в руки...

Новым планом Гали был поход в одну уважаемую фирму. Уважаемую, потому что все её знали, а значит, уважали... Без уважения тут никак... Если речь заходит о пиаре, если вопрос касается раскрутки нового, никому неизвестного бренда, - это только сюда, это к ним. И название тоже было уважаемым - 22.2 (Двадцать два и два!)

Почему такое название нужно было уважать, и как фирма, специализирующаяся на пиаре, могла его выбрать, было совсем непонятно. Но, "Двадцать два и два" знали все.

- Странное время, - подумал Леонидов.  Этот визит с первых же минут начал его забавлять и даже веселить. - Странное - 22 и 2! Каналы телевидения - "Трижды три" или "Пятью пять". Раньше были названия издательств или агентств - Наука, Просвещение, Молодая Гвардия, а тут... Просвещение сменилось цифрами, Наука знаками умножения, а Гвардия безнадежно постарела. Раньше, по-видимому, люди читали, а сейчас, в основном, считают... Видимо, в этом все дело...

Но все равно, было очень весело.  И этот менеджер по продвижению книг на рынок был ярким, заразительным и азартным, темпераментным и веселым скандалистом и циником, и это ему шло. Он был очень обаятелен.  И сейчас он, с трудом сдерживая свой гнев профессионала, наставлял их на путь истинный.

- Я вас спрашиваю, что это за книги, мягко выражаясь, если это вообще можно назвать книгами, что это за автор, что за имя???

Леонидов - таких тысячи, а таких обложек миллионы. А книг таких сотни миллионов.

- Но вы же их не читали? - возмутилась Галя. - Как вы можете судить о них, если даже не открыли и не пролистали. Вы даже не прикоснулись к нашим книгам!!!

- Прикоснуться? К этому!!! - заорал маленький менеджер.

- Пролистать? Вы с ума сошли!!!...

А они уже поняли, что этот человек не стесняется в выражениях, и поскольку получалось у него очень обаятельно,  прощали ему все. Ангел стоял позади, уже зависая над его головой, грозно помахивая крыльями, но Леонидов улыбался, и тот пока не решался наброситься на него.

- А что вы так улыбаетесь, господин Леонидов? - уже визжал менеджер. - Вы думаете, что вы гений и разложили тут свои вечные опусы, так сказать, творения, нетленки... Мне и читать их не обязательно, я итак могу сказать, что ни один уважающий себя читатель в руки их не возьмет, даже не посмотрит.  Место им на помойке!

- Ну, это вы уже,... - хотел было перебить его Леонидов... Хотел, но не получилось.

- Книги! - и маленький человечек поднял кверху свой огромный указательный палец. А палец этот был с добрую бейсбольную биту. Он напоминал длинный воздушный шар, надутый вовсе не воздухом, а тяжелой едкой смесью, угрожающе и убедительно раскачивающийся перед их лицами из стороны в сторону. Они замолчали, с удивлением, не отрываясь, следя за ним, как под гипнозом. Человечек понял, какой он произвел эффект, и спрятал его в маленькую ладошку... Пока спрятал. Он не терпел возражений.

- Книги! - повторил он, - это обложки! Повторяю еще раз - ОБЛОЖКИ! Никто в наше время не покупает книг, только их оболочки, упаковку, внешний вид! И наплевать, что там внутри.

Он брезгливо подвинул своим маленьким мизинцем с огромным грязным ногтем книги Леонидова. Те подъехали к самому краю стола и зависли словно над пропастью, собираясь провалиться в нее. Маленький человечек с длинным ногтем с интересом на них уставился, наклонив голову: - Интересно, упадут или нет?

Те не упали, и он снова посмотрел на Леонидова и Галю. Галя придержала их, и человечек начал вынимать свой большой указательный палец. Грозно надувшийся палец!... Потом подумал и оставил книги в покое...

- Значит, первое - это обложки! Смотрите сюда! - и он вскочил со своего места. - Вот! - благоговейно произнес он и бережно обеими руками протянул им нечто. Они подумали, что находятся в магазине сувениров или в кондитерской лавке. Человечек держал в руках сверток, отдаленно напоминавший книгу. Этот чудесный сверток был обернут... розовой ленточкой, и восхитительный бантик сверху кокетливо украшал его.

- Что это? - хором спросили они.

- Бульварный романчик, - с любовью произнес он. - А какая обложка, какая картинка! Вот что такое книга!... Смотрим дальше, - и он схватил еще один сверток. Там был блестящий пакетик, а в нем находилась тоже книга, поверх которой лежали самые настоящие... шоколадка и гребешок для волос. - Это женский роман, - опередил он их вопрос.

- Смотрим дальше, - следующий сверток содержал тоже подобие книги, а поверх нее лежала упаковка презервативов. - Мужской роман! - сурово заявил он. - Мужской - вы понимаете? Любой настоящий мужик, увидев такое, не задумываясь, купит эту книгу! Он даже не будет ее читать, но непременно воспользуется. Потом будет, как сумасшедший, с этой покупкой мчаться к своей возлюбленной, чтобы полистать ее вместе... на досуге. Страницу за страницей, они будут погружаться в таинства бытия, погружаться в нирвану, в тот призрачный мир, который может подарить им только... истинная литература, и... - и, неожиданно он пустил слюну... Но, оторвавшись от своих вожделенных мечтаний, продолжил: - Вот это книга! Это бренд!...

Есть варианты попроще, - продолжал он, - но... Я повторяю - НО!!! Главное - ОБЛОЖКА! Как мы их рисуем, как формируем идею, передаем фабулу, смысл! Книгу даже не нужно читать - достаточно взглянуть на нее!!!

Леонидов, внезапно посмотрев на одну из книг, взял ее в руки. Со второго этажа летел знакомый ему человек, и голова его вот-вот коснется болота и превратится в мокрое кровавое месиво, в красное пятно, в след...

- О!!! А это особый разговор! - заволновался человечек. - По этой книге сейчас снимается новый фильм! Блокбастер!

- Экшен! - перебил его Леонидов!

- Совершенно верно! Экшен!

Потом грозно посмотрел на Леонидова: - Но это - известный писатель, великий писатель. А кто вы такой? Ну, кто вы такой, Леонидов? Вы, просто, Леонидов, каких миллионы!!! Кто вас будет читать?

Галя уже хотела произнести знакомую волшебную фразу-пароль: - ФИЛЬМ! Но Леонидов ее остановил. Ему было интересно познавать эту науку. Оказывается, до сих пор о книгах он ничего не знал!!! Просто читал их. Читал и не знал!!! А, оказывается, книги читать вовсе не нужно!... Но, человечек продолжал:

- Вы кто? Космонавт, фигурист, депутат или светская дива? Как мы будем вас продавать?

- А что, разве спортсмены пишут книги? - удивился он.

- Вот! - и он подвел их к полке, - смотрите сюда! - Он начал перебирать разные издания, перечисляя авторов: спортсмен - олимпийский чемпион! Полковник милиции. Депутат! Известный хирург! Актер! Балерина! Муж балерины! Жена спортсмена! Племянница депутата! Внучка племянника! Правнучка!... Он перевел дух... Потом устало произнес, - МИЛЛИОН, - замер и уставился на них своими ясными глазами.

- Что миллион? - не поняла Галя.

- Долларов, конечно... Но, заплатив такую сумму за продвижение вашего товара,... то есть книг, я хотел сказать, - поправился он, - вы их можете даже не писать.

- Что? Книги??? - удивился Леонидов.

- Ну, конечно, книги! На кой черт их писать! - воскликнул менеджер, - мы все сделаем за вас. Из любого дерьма слепим такую конфетку, что ее расхватают и будут ждать продолжения.

- Миллион... миллион... долларов... миллион... миллион... - пронеслась в голове Леонидова знакомая фраза.

- А за просто так, извините, мы не возьмемся, - сказал устало менеджер.

- Повторяю, любое дерьмо!!! - сурово поднял он на прощанье свой грозный указательный палец... Но тут же опустил его на место - он устал. Только что он провел предварительное собеседование и очень устал. Ни этот клиент, так другой, обязательно приходит сюда со своим миллионом... миллионом... миллионом...

- Скажите, - спросил Леонидов, воспользовавшись паузой и показав на книгу с человеком, падающим в болото, - это предмет вашей гордости?

Человечек молча, вожделенно взял в руки книгу-обложку с картинкой болота. Еще мгновение, и он запутался бы, заблудился в этой тине, глаза его заволокло набежавшей слезой, и он трогательно и тихо произнес:

- Да!... Да!!!.

Потом, посмотрев на них, добавил: - Вы можете пройти в соседний зал и там посмотреть наши творения, книги, так сказать, - портфолио... Думайте, господа. Думайте..., - и по инерции тихо пробормотал, - дерьмо...

Они перешли в другой зал, и на стеллажах открылась перед ними невообразимая картина. Все здесь было как в парке развлечений. Как на знакомом аттракционе. Коробки, перевязанные ленточками. Бантики разных цветов и размеров. Книги-куклы, книги-торта, книги-гранаты. Бомбы, снаряды. Много... очень много различного вооружения, книг-убийц, книг-воришек. Целый мир преступной братии свисал с этих полок. Хотелось взять пневматическое старенькое ружье и, как в тире, начать стрелять по этим коробкам и зверюшкам, по зайкам и кроликам. Но в этом тире в них тоже целились и тоже стреляли - такая игра - и гнались за ними. Ангел в ужасе мчался от стеллажа к стеллажу, а его догоняли, отрывая, общипывая его белоснежные крылья, рвали на куски, на лоскуты его драгоценный костюм, стерегли за углом и норовили прикончить. Ангела! Их любимого доброго ангела!

Дальше на других полках слезливые барышни стояли у ворот своих возлюбленных, богатых денди, а те сажали в свои шикарные лимузины других женщин. Это был целый сказочный мир, и в нем помещался этот веселый тир и его маленькие расстрельные фигурки.

Дальше следовали книги-сплетни, книги-дрязги, и в гробах уже переворачивались великие мира сего, не помня и не ведая за собой грехов подобных, не понимая,  за что их посмертно так облили грязью. А оттого ворочались, и трупный запах своим гниением заставил нашу компанию отойти подальше.

 - Но ведь кому-то это нравится, - подумал Леонидов.

-  Если бы это не нравилось, - такое бы не писали.

И, наконец, последняя полка. Несколько книг-обложек, гордо усеянных монетами, купюрами разного достоинства, украшали этот стеллаж.

На одной было написано: "Как заработать миллион". На соседней - "Как заработать миллиард", на третьей было просто - "БАБЛО"

Первая книга была с ценником номиналом 500 рублей, вторая 1000, третья 1500.

- Совершенно логично, - подумал Леонидов, - миллиард больше миллиона... А бабло?... Бабло - и есть бабло...

И эта полка стояла во главе всей маленькой армии книг. Она словно управляла этой жизнью, придавая силы и уверенность, давала смысл, указывала направление и учила жить...

Они уже выходили из этого зала, как из соседней комнатки выглянул маленький менеджер. Он хитро улыбнулся и спросил их: - Ну, как? Вы поняли, как нужно работать? Господин Леонидов, всего миллион, и вашим портретом будет украшен весь город, сумасшедшие поклонницы будут танцевать канкан под вашим балконом, ваши книги будут читать в Кремле, а вы станете одним из нас. Добро пожаловать в Клуб писателей! Писателей нового поколения, нового века, тысячелетия! Клуб самых высокооплачиваемых писателей в мире! Все отобьется - я обещаю, все окупится...

- Мы подумаем, - сказала Галя и тоже хитро улыбнулась, - мы забыли вам сказать, что по этой дерьмовой книге, - и она показала ему шедевр Леонидова, - сейчас снимается кино...

Менеджер побледнел, тупо уставясь на нее, неожиданно уменьшаясь в размерах, пальчики его, ногти, ножки и ручки стали крохотными. - На какой киностудии? - откуда-то снизу раздался его тихий стон. А они уже, потеряв его из виду, боялись наступить и раздавить этого чудо-менеджера.

- Ник-Пикчерс! - мстительно безжалостно произнесла она.

- Ник-Пикчерс! - вой стоял за их спинами. - Ник-Силаев! Силаев!!! Подождите, постойте, ну, куда же вы? Пикчерс,... Пикчерс,... Пикчерс... Мы заплатим за вас, мы дадим вам свой миллион! - но голос его уже таял, растворялся и тонул в конце этого коридора.

- Вот, дерьмо! - последнее, что услышали они, выходя.

Потом весело шли по улицам и хохотали. Хохотали, как малые дети. Прохожие оглядывались на них, но им было все равно.

- Придурки! А почему вы не согласились? - наконец, завопил ангел, прерывая это идиотское веселье. - Вы уже достали меня!!! А ну-ка, быстро вернулись. А ну-ка, вернулись, я сказал!!! Я кому сказал!

- Ты сам достал, - осадила его Галя, потом подумала и, вытирая слезы, произнесла: - А почему мы не согласились?... А Леонидов?... Почему?

- Вот и я думаю - почему? - спросил он  и внимательно на нее посмотрел.

Она, хитро прищурившись, ответила:

- Ну, наверное,... ты пока ещё не готов стать дерьмом, - сказала это, больше не проронив ни слова. Смотрела на него и улыбалась. И он благодарен был ей за эту улыбку...

- 18 -

         Теперь, вспоминая этот визит, они улыбались. Уходило бессмысленно время, все их планы пока были призрачными облаками и парили на недосягаемой высоте; тратились деньги, полученные за сценарий, а толку никакого. Книги их находились на одной улице, а читатели ходили совсем по другой...

И как туда перейти, они пока не знали... Но, улыбались...

- Кстати, - как-то спросил он ее, - если бы я купил тот мужской роман, ты бы стала его читать? - и хитро прищурился. Она вспомнила и тоже улыбнулась, - с тобой, да... хотя, разве нужны для такого чтения все эти аксессуары?

- В наш синтетический век это будит воображение, - ответил он.

- А просто мое присутствие рядом тебя уже не будит? - спросила она.

- В этом все дело, - задумался Леонидов. - Потом поправился и посмотрел на нее, - нет, конечно, будит,... будоражит!

- Лжец! - засмеялась она.

- Но интересно другое, - продолжал Леонидов. - Появились книги, которые хочется покупать, но не хочется читать... Парадокс! Это же гениально! Маленький издатель-циник прав - главное обложка! Все равно, что будет написано в этой книге, главное, что на ней нарисовано!

- А особенно приклеено! - добавила она.

- Точно! Приклеено! Раньше писатели годами учились, получали образование, жили, страдали, мучились, потом все пережитое, выстраданное выплескивали на бумагу. А теперь, как сказал коротышка, можно создать восхитительную обложку-фантик и обернуть им любое дерьмо! И люди за это заплатят деньги и съедят его.

- А если как следует отпиарить, попросят еще добавки, - согласилась Галя. Они помолчали...

- Леонидов, а зачем ты пишешь? - спросила она, посмотрев на него, - зачем ты это делаешь? Нашел время. Какого черта ты взялся за это? Как ты это делаешь?

- Как пишу? - задумался он. Она никогда не спрашивала его об этом. - Хожу, топчу свою жизнь ногами, собираю мучения... муку. Потом добавляю каплю удовольствия и тогда пишу. Удовольствие - это обязательное условие. Это как хороший соус. Без удовольствия не подхожу к столу. Но, главное - мука. Без нее никак. И чем хуже или тяжелее - тем интереснее получается. Такая сладостная мука - мазохизм...

Она посмотрела на него широко открытыми красивыми глазами. Потом спросила:

- Тебе так плохо со мной?

- Нет, конечно же, нет... Но, часто не хватает чего-то... Появляется желание рассказать о чем-то, поделиться с кем-то еще...

Она хотела его еще о чем-то спросить, но промолчала - не решилась или просто не знала, о чем.

- Итак, коротышка прав! - Делаем обложки!!! - громко возвестила она.

- Ты с ума сошла! Мы напечатали тысячи книг, потратили кучу денег, а ты хочешь их выкинуть и напечатать другие - с новыми обложками?

- Ты тупица, Леонидов! Ты не делаешь выводов! И зачем я тебя с собой беру?

- Не понял? - удивился он.

- Не понял? Ну, конечно, ты не понял!... Писатель... Где уж тебе понять! Тебе что было сказано? Печатать обложки, а ты собираешься перепечатывать все книги. Снова не понял?...

Он тупо на нее посмотрел, потом спросил:

- Ты собираешься напечатать только обложки?... А что дальше?

- А дальше мы обернем ими твои книги! Как в школе ты обертывал учебники газеткой! Теперь понял?

Он восхищенно на нее посмотрел: - Что бы он без нее делал?

- И все-таки ты не ответил мне: - Снова ехидно посмотрела она на него, - Что ты там говорил про тот мужской романчик? Или тебе, действительно, нужно его подарить, чтобы ты обратил на меня внимание? А может, меня тоже надо обернуть в фантик или приклеить что-нибудь? - смеялась она. - А так, без обложки, мы уже никак?

- Ну, почему же, никак... Как!... Еще как! - смеялся он.

- Как! - дразнила его она, - все вы одинаковые! - Нет, чтобы просто взять в руки свою любимую книгу и читать... запоем... с удовольствием,... листать страничку за страничкой и снова перечитывать... Обложка!!!... Не пропускать ни строчки, ни буковки. Потом отложить ненадолго в сторону и снова читать... Писатель! Или ты только писать горазд?... А читать?...

- Страница за страницей? - поддался он на ее провокацию... Такую невинную провокацию.

- Пошел ВОН! - закричала она на ангела. - Иди к черту!...

- Думай, кого посылаешь и к кому посылаешь! - возмутился ангел.

- Извини, - согласилась она. - Иди-иди, найди нам художника!!!... И нечего тут пялиться.

Тот виновато потупил свои ангельские глаза и мигом удалился, тяжело вздохнув... Тяжела ангельская ноша - видеть все и делать вид, что ничего не замечаешь...

         Если читаешь книгу не наспех, как в метро или в автобусе, толкаясь о чужие спины и головы, а делаешь это с удовольствием: Сначала бережно прикасаешься и берешь ее в руки, потом ощущаешь запах... Потом, даже если уже читал её раньше, открываешь, словно впервые, и дальше,... событие за событием, строка за строкой начинают уводить тебя в загадочные коридоры. В лабиринт, где нет острых углов, где масса тупиков и потаенных ходов, уголков, и ты теряешься и пропадаешь. И кажется, нечем дышать, боишься, что выхода не найдешь и нет его. А он все дальше и дальше ведет тебя за собой. Но, уже не боишься и проходишь этими дорожками, скользя таинственными волшебными коридорами снова и снова, как в первый раз, и уже выбираться отсюда не желаешь, потому что мечтаешь заблудиться здесь навечно..., навсегда... Потом снова идешь, и вот уже видится выход вдали. Он сверкает ярким пятном, он манит за собой! И голова идет кругом. Осталось лишь несколько шагов, несколько страниц,... строк! Всего одно мгновение! Но, теперь хочется спрятаться, повернуть обратно, остаться здесь навсегда... А выход уже тащит тебя наружу, не дает обернуться, манит. И, наконец, вот она точка невозврата! Нет возврата туда, откуда только что вышел. Как бы тебе ни хотелось этого, ты прошел этот божественный путь целиком, прошел до конца. И теперь тебя пулей, невероятным потоком несет восвояси. Счастливого, просветленного и такого молодого... Это и был коридор твоей молодости, загадочный лабиринт, где все было, как в первый раз... И, так всегда...

Потом отрываешься от нее, своей возлюбленной книги и смотришь на нее. И наблюдаешь за тем, как нежный ветерок шелестит, переворачивая прочитанные страницы...

И если перечитываешь знакомую тебе книгу, стоит делать это так, словно читаешь ее впервые. А еще лучше - читаешь в первый и в последний раз - как будто она в любой момент растворится у тебя на глазах и исчезнет навеки. Но, это уже нереальность, фантастика...

- Без обложки лучше? - спросила она, вытирая его мокрый лоб.

- И без того, что к ней приклеивается, тоже..., - согласился он.

- Леонидов! Нам нужна обложка! Ты забыл?

А она ничего не забыла, и ее энергия фонтанировала,  переливаясь через края.

- Но я не умею писать обложки, - ответил он, - только книги.

- Нам нужен художник! - настаивала она.

- Будем искать, - вяло ответил он. Пока он не соображал ничего, удивляясь ее способности переключаться. Что же - у каждого свой талант...

- Будем искать? Леонидов, ты долго собираешься искать? Твой друг известный театральный художник - ты не хочешь к нему обратиться?

У него действительно был старый знакомый, можно сказать, друг, который учился на их курсе. Все они вместе учились - одна компания. "Люди, ближе которых по жизни никого и не осталось", - вспомнил он слова Петрова...

- Так, ты будешь ему звонить? - отвлекла она его от этих мыслей.

- Да! - произнес он.

         Они встречались после окончания института несколько раз. Последний раз два-три года назад.

Тот действительно стал настоящим театральным художником - придумывал декорации к спектаклям, потом к театрализованным представлениям. Потом просто к представлениям, шоу, концертам... и так далее. Время шло, театр менялся, и творчество Художника менялось тоже. Чем он занимался теперь? Наверное, тем же. Писал, творил, декорировал... И, конечно, написать картинку для обложки книги... книг, ему ничего не стоило. "Стоило", - подумал он.

- Придется платить? Ну, нет, - неудобно даже предлагать ему деньги за помощь - тот обидится, он и сам поступил бы так же. "Поможет,... конечно, поможет"... И он снял трубку телефона. Потом положил ее на место, включив громкую связь. В последнее время по какой-то злой иронии с этим телефонным аппаратом постоянно происходили какие-то метаморфозы, и рисковать он не хотел - мало ли что!

- Леонидов! Ты, что ли? - послышался бодрый уверенный голос его друга-сокурсника. Тот был очень рад ему, и никакие помехи не являлись из мира его собеседника. Напротив - тишина и творческий покой.

- Слава Богу, - подумал Леонидов, - этот никуда не торопится, не летит за своими детьми на кружки... Значит, можно спокойно поговорить...

И они говорили долго, вспоминая учебу, их молодецкие вечеринки и спектакли, их юную творческую жизнь. Когда-то Леонидов ставил свой первый спектакль, а Художник придумывал к нему свои первые декорации - это была их дипломная работа. А потом премьера, показы, успех... Первый успех... Такое не забывается! Теперь они братья по крови - по первым шагам в искусстве. И пусть этот спектакль больше нигде не идет, но он дал этим двоим пропуск в их творческую жизнь, оставшись где-то на далекой-далекой планете навечно. Где каждый вечер снова и снова раздвигаются кулисы, актеры занимают свои мизансцены, зрители места, и начинается таинство. А эти двое - Леонидов и Художник - снова рядом, волнуются и как когда-то, словно в первый раз, вновь пересматривают свое творение... И каждый раз, вспоминая об этом, становится хорошо и волнительно, молодеешь на свои бессмысленные двадцать лет, а та весна снова по-прежнему рядом...

Они говорили уже целый час.

- Ты не забыл, как держать кисть в руке? - наконец, спросил Леонидов.

- Да, ну, скажешь тоже, сплюнь, - заворчал Художник, - работы хватает, работы навалом, так сказать, - расту в своих глазах... А ты чем сейчас занимаешься? Все своим "бизьнесом"? - вспомнил он, коверкая это бессмысленное понятие-слово.

- Ну, нет, скорее наоборот, - ответил Леонидов, - кстати, нужна твоя помощь.

- Да? А что такое, какой проект, какой заказ? - загорелись глаза друга-художника.

- Понимаешь, написал несколько книг, готовлю к печати,... короче, нужно нарисовать обложки. Сможешь?

- Ну, конечно! Какие могут быть вопросы, конечно, поможем, а как же!... Поможем, нарисуем!...  Натворим!...

- Ну, и ладно, ну, и хорошо, я не сомневался в тебе, старик, - обрадовался Леонидов. - Естественно, денег тебе не предлагаю, не рискую обидеть, - весело добавил он, а молчание уже зависло в кромешной творческой тишине. - Так когда мы встретимся, поговорим? - спросил Леонидов.

Молчание висело и растворялось в бесконечности, в далекой мастерской художника, в его творческой купели, где никто и ничто не могло помешать творить, рисовать шедевры и заниматься настоящим искусством...

- Алло??? - молчание затянулось и уже начинало проникать сюда, в кабинет Леонидова, заполняя все это пространство. И он решил снова разыскать Художника. Тот на мгновение пропал куда-то, растворился в этой тиши, но мгновение затянулось и ни единого слова, ни дыхания из молчащего аппарата.

- Фу, ты, черт! Леонидов! - внезапно прорезал тишину голос его друга. Он никуда не пропадал и находился рядом. Леонидов даже отпрянул от неожиданности.

- Только... я сейчас не смогу, - продолжал друг. И снова короткая пауза разделила их. - Я сейчас работаю! У меня большой заказ, большая работа! Грандиозный проект! Я расписываю Луну!

- Луну? - опешил Леонидов.

- Ну, да, Луну! - ответил он.

- И сколько ты будешь там еще работать? - с уважением спросил Леонидов.

- Старик, ну, сам пойми, это же Луна, не что-нибудь... не просто так..., - он еще что-то говорил, но перед Леонидовым уже представало сквозь тысячи километров потрясающее зрелище! Огромная желтая планета! Такая маленькая, если глядеть на нее отсюда ничтожными глазами, а теперь она была совсем рядом. И его друг, Большой Художник, на гигантских лесах, которые опоясывали эту планету, перемещался от кратера к кратеру, от моря Дождей к Морю Облаков и дальше к Морю Пены. Полы его длинного халата развевались на этом Лунном ветру, были замазаны, перепачканы краской, а он все водил своей лунной кистью и рисовал! Творил! И разговаривал с ним, простым смертным писателем, с маленьким землянином, затерявшимся где-то крошечной песчинкой, каких миллионы на Земле... А тот водил своей лунной кистью и разговаривал... с ним... и творил...

Так вот почему там было так тихо. Это великая космическая тишина разливалась в лунной округе, да что там в лунной, во всей солнечной системе, в целой галактике! И на мгновение гордость за друга переполнила все его существо... Ничтожное земное существо...

- Ну, ты понимаешь, - вещал голос с далекого спутника, - это не просто так.

- Да, да! Я понимаю, конечно, понимаю! Старик, ты аккуратнее там, Луна - это все-таки Луна! Это не просто так!

А сколько можно было расписывать эту огромную поверхность, он даже не мог себе представить...

- Звони-и-и!... Давай, звони-и-и!... Не пропадай!... - продолжал издалека его друг, - через неделю звон-и-и-и, через две-е-е! Поможем, обязательно поможем...

- Да, я и через год позвоню, и через два!

- Давай, звони-и-и через год! Через два! - вещал голос Художника с таинственной планеты.

- Да, я и через двадцать лет позвоню, - с уважением воскликнул Леонидов.

- А потом будет еще один заказ - буду мазать Сатурн! - таял вдалеке голос Художника.

- Сатурн??? Мазать??? - обалдел Леонидов.

- Да, Сатурн! - подтвердил Художник, - так что работы завал, работы хватает. Короче, звони! Поможем! Обязательно! Через двадцать лет и ни днем позже! Ровно через двадцать ле-е-е-е-т!!! - таяло и растворялось это последнее слово в далекой космической пустоте, в кромешной тишине, где были только одинокий Художник, его удивительное гигантское полотно-Луна и кисть в руке...

Он бережно отключил телефон, но какой-то метеорит, заблудившийся в просторах вселенной, все же успел пролететь мимо, прошуршать своим огненным шлейфом и раствориться в бесконечной космической ночи...

- Ну, что, договорился? - перебила его Галя. Она куда-то отходила и теперь появилась, пробудив его от этого завораживающего зрелища.

- Да,... да, конечно! Договорился! - пробормотал он, приходя в себя.

- Когда? - нежно спросила его. Она стояла рядом, такая близкая красивая, но такая земная и не ведала, где он только что побывал...

- Когда? - повторила она свой вопрос.

- Через двадцать лет, - тихо таинственно прошептал он.

- Что-о-о-о??? - возмущенно произнесла она.

- Тихо!!! - прошептал он, словно хотел на мгновение вернуть и сохранить частичку той волшебной, космической тишины.

- Он что, издевается???... Или ты издеваешься???...

Тишину сохранить не удалось...

- Он расписывает Луну! - твердо произнес Леонидов. Он подумал, что это возымеет на нее свое действие... Она промолчала и странно на него посмотрела. - Не понимает, женщина... Ни черта не понимает! - подумал он. - А потом будет мазать,... то есть, расписывать Сатурн...

- Луну,... понятно,... - ответила она.

- Что тебе понятно? - спросил он. - Ты можешь себе такое представить?

- А что там представлять? - равнодушно ответила она, - кабак как кабак, каких сотни в Москве.

- Какой кабак? - возмутился Леонидов, - что ты несешь?

- Ресторанчик в центре, а ты не знал?

Он промолчал, потом спросил: - а Сатурн, по-твоему, тоже кабак?

- Сатурн - это пивная!... Леонидов, ты что, с Луны свалился? Кто из нас должен кабаки знать - ты или я?... А ты что подумал? - спросила она и внимательно на него посмотрела. Он тоже посмотрел  на нее и спросил устало: - И откуда ты все знаешь?

- ТЕЛЕВИЗОР надо смотреть, газеты читать - вот и будешь знать все. А ты уткнулся в свой экран и  ни черта не знаешь...

Но он уже не слышал ее слов. Маленький спутник-кабак летел по своей орбите, а большой Сатурн-пивной-ресторан, освещал своим восхитительным светом неоновых ламп вечернюю улицу. Пьяные посетители вываливались оттуда, рыгая, рассаживались по своим машинам и разъезжались. А маленький художник стоял на лесах и декорировал,... красил,... мазал поверхности этих пьяных планет. Но где-то оставалась еще одна маленькая планета, где каждый вечер поднимался занавес, и актеры играли свой спектакль, зрители сидели в этом темном зале, заворожено глядя на сцену, а двое, еще совсем юных мужчин, Художник и Режиссер, следили за этим действом с волнением словно в первый раз...

- И почему он мне не захотел помочь? - подумал он.

- Странно!...

                                               - 19 -

         Они с Галей сидели на синей лужайке. Вокруг поднимались высокие небоскребы, подпирая собой небо. Посреди нее стоял стол, на котором гордо занимали свои места компьютер и молчащий телефон. Лужайка была блестящая, лакированная. Она сияла на солнце и мерцала серебряным светом, а они, ползая по ней, трудились в поте лица.

- Господи, - пробормотал он, - проще было написать эти книги, чем обернуть их в твои обложки.

- Ты чем-то недоволен? - строго спросила она.

- Доволен, всем доволен, - заворчал он.

- Аккуратно! - закричала она, - помнешь сейчас...

Они с Галей расположились на полу, равномерно покрытом свеженькими, сверкающими обложками. Вокруг поднимались до самого потолка коробки с книгами, а они сидели и оборачивали их... Уже третий день,... уже неделю,... ползали и оборачивали.

Недавно Галя позвонила в какую-то полиграфическую фирму и заказала там нарисовать и напечатать обложки. Сначала узнала цену, потом долго ругалась и снова звонила куда-то. Он слышал из своей комнаты только слово "Супер-обложки". Уставшая, расстроенная, пришла к нему.

- Дорого!  - сказала она.

- Как может листик глянцевой бумажки с картинкой стоить дорого? - удивился он.

- Один такой листик стоит дороже, чем твоя книга.

- Не может быть! - засмеялся он. - Разве это возможно?

- Возможно! - устало ответила она.

- Не верю! - сказал он.

- На, позвони сам, вот телефоны полиграфических фирм, все говорят одно и то же!... Только будешь с ними разговаривать, называй правильно - Супер-Обложка! Ты понял?

 - Понял, - улыбнулся он. - Теперь все понял.

Он выбрал первый попавшийся на глаза номер и начал звонить...

- Сколько стоит супер-обложка? - спросил он в трубку. Приятный женский голос спросил: - А что это такое?

- Обложка для книги. Я хочу обернуть свои книги...

Узнав у него размеры и количество, ему выдали такую цену, что он присвистнул. - Это же дороже, чем стоило напечатать саму книгу! - воскликнул он.

- Вы же хотите, чтобы ваша книга красиво смотрелась? - произнесла девушка, - он согласился, - вот поэтому такая цена. Это же Супер-обложка! Супер! Вы понимаете?

- А я тебе что говорила! - сказала громко Галя. Но он почему-то трубку класть не стал и, улыбаясь, продолжил: - Вы печатаете буклеты?

- Буклеты? - разочарованно переспросила девушка.

- Да-да! Самые обыкновенные цветные буклеты?

- Ну, конечно, печатаем! Это наша специализация!

- Тогда посчитайте мне, пожалуйста, сколько будет стоить такое же количество буклетов таких же размеров и такого же цвета, с точно такой же картинкой?

На другом конце провода зашуршало, забормотало, застучало по калькулятору, и, наконец, выдало... сущие копейки...

- Меня, вполне устраивает! - воскликнул он.

- А-а-а супер-обложки вы уже не хотите? - спросила девушка.

- Нет, не хочу, - ответил он и, повесив трубку, гордо посмотрел на Галю.

- Ведь это одно и то же! - воскликнула она.

- Конечно! - засмеялся он.

- Тогда, какого черта?

- Все дело в названии, - ответил он. - Если без "супер", все намного дешевле - такова жизнь...

И теперь, сидя на полу, не спеша, книгу за книгой,  они оборачивали их буклетами-супер-обложками...

Люди выходили из домов-небоскребов и не понимали, зачем их квартиры-книги заворачивают в какие-то красочные бумажки? Раньше было совсем неплохо, было строго и красиво, со вкусом, а теперь они стали, как фантики от конфет. Можно жить в книгах, но, разве можно жить в конфетах, пусть даже таких пестрых. Как интересно почувствовать себя начинкой - карамелью, орешками или шоколадом... Какие странные эти двое. Сначала они написали их, потом напечатали, дали им жизнь, приготовили к встрече с читателями, которым они уже готовились поведать свои истории, судьбы, поделиться опытом, а теперь превращают их в начинку, а книги, где они живут, в конфеты. Осталось еще наклеить какую-нибудь ерунду, и можно будет сдавать в сувенирную лавку...

А этим двоим нравилось, и они, как дети, ползая по синему блестящему ковру, делали из книг конфеты. Просто - это игра. И если ты можешь себе  позволить снова играть в свои сорок или не сорок (Гале 36), если ты способен на это, значит, не утратил еще и сохранил частичку юности и детства, а значит - ты еще живешь... Ты жив... И, действительно, была ли в этом многомиллионном городе еще хотя бы одна такая квартира, где два взрослых человека могли заниматься подобным?... Конечно же,  нет...

         Наконец, последняя книга была обернута, и их город стал разноцветным, пестрым. Он стал больше и теперь горделиво сверкал всеми цветами радуги, переливаясь, как в известном Парке развлечений. Не хватало только карусели... Не хватало - напишем. И карусель напишем. Теперь он мог написать все, что угодно. Только в последнее время редко подходил к компьютеру. Совсем к нему не подходил! Просто, не мог. Раньше он только догадывался об этом, его интуиция подсказывала, что можно только писать или не писать. Третьего не дано. Есть вещи несовместимые. И сейчас он наблюдал, как упорно Галя висит на телефоне, предлагая его книги, а коробки, словно невесты, сидят на своем приданном и ждут жениха. Но, тот все не появлялся. Ни один магазин не брался купить ни единой книги. Не то чтобы купить, даже взяться просто их продать, а деньги потом. - У вас что, сотни наименований? - спрашивали они.

- У нас не наименования, а книги, - отвечала Галя.

- А мы берем наименования - не менее ста штук.

И так по кругу...

- Вы не посоветуете, куда можно обратиться? - наконец, не выдержав, разговорила какого-то товароведа.

Тот, почувствовав себя главным торговым консультантом страны, главным специалистом по продаже книг и, снизойдя до нее со своей торговой горы, объяснял:

- Вы, девушка, зря звоните в магазины. Мы берем наименования...,

- ...от ста штук, я знаю, - перебила она.

- От ста? - возмутился он. - Наш магазин берет от тысячи!!!

Но, видимо, голос Гали ему понравился, и он поучительно продолжил, - а у вас всего четыре!!! Девушка, милая... с красивыми глазами и нежным голосом... Несчастная подруга писателя... Это хуже, чем жена декабриста... Кстати, что вы делаете сегодня вечером?

Девушка пока терпела такое отношение, хотя в другой ситуации он давно получил бы по морде. Но, девушке нужна была информация, и она терпела:

- Не отвлекаемся, господин товаровед, продолжаем...

- Не товаровед, а начальник отдела продаж! - строго поправил он ее.

- Ну, хорошо! Начальник! - согласилась она.

И он, как на привязи, продолжал свою речь:

- Во-вторых, ни один магазин не возьмется работать с частным лицом. У вас что ИП или ПБОЮЛ, - спросил он.

- Что? - возмутилась она, - у меня Леонидов.

- ИП Леонидов? - спросил он.

- Нет, В.В. Леонидов, - сказала она, - какая разница, как зовут моего мужа?

- Мне все равно, как его зовут, но магазину не все равно, с кем работать. У вас должна быть фирма. Она у вас есть?

- Нет, - ответила она.

- Нет, - повторил консультант, - и в третьих, ни один уважающий себя магазин не возьмет вашего Леонидова.

- Но, почему? - воскликнула она.

- Кто такой Леонидов? Ну, кто он такой? Без пиара, без поддержки вас никто не захочет,... во всяком случае его,... так, как насчет вечера?...

- И все-таки, если не магазины, тогда кто сможет работать с нами? - уже нервно спросила она.

- Издательства!

- Неинтересно! - перебила она его.

- Ну, тогда... книготорговые фирмы... Девушка, если вы хотите, я могу вас проконсультировать по всем вопросам в приватной беседе,... так сказать, на досуге...

- Пошел к черту старый, лысый козел, - закончила она свой допрос и бросила трубку. Ангел от такого посыла подпрыгнул на месте. Подпрыгнул и подумал: - А я им ГОВОРИЛ!!!

Книготорговые фирмы...

И снова завертелось!

Фирма за фирмой, звонок за звонком:

- Леонидов? А кто такой Леонидов? Ну, кто такой Леонидов? Он спортсмен, олимпийский чемпион, депутат, генерал милиции? Он космонавт или светская львица? Он сын или внук, внучатая племянница?... Как мы будем продавать Леонидова? Никак!!!

Она устала и подошла к нему. Она делала это уже вторую неделю! Она больше не могла!

- Леонидов!... Кто ты такой, Леонидов?... Ну, кто ты такой?... Ты просто, Леонидов...

Посмотрела на него и добавила, - мой Леонидов... И все...

А книги с укором на нее посмотрели с высоты своих небоскребов. На каждой из них было написано это имя, и они теперь тоже были Леонидовыми, став членами его семьи. Такая большая семья! А там какой-то депутат или дива... Да, кто такие ОНИ??? - подумали книги...

- Давай, я схожу на книжную ярмарку, - пожалел он ее.

- Что там делать? - спросила она.

- Все равно ничем не занимаюсь, пройдусь, посмотрю, поговорю с людьми... А ты оставайся дома, я сам...

Он достал с самого верха крыши одного из зданий несколько своих книг и пошел на выход...

- Веди себя прилично! - на прощанье грозно сказал он, - хватит приставать по телефону к мужикам,... тем более, к товароведам... Они работают только оптом...

         Он вышел из метро и направлялся к месту, где  была та самая книжная ярмарка, книжный центр, книжный район Москвы. Неподалеку стояли аттракционы и, разгоняя летнюю жару, кружились карусели, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого парка развлечений гордо стояло чертово колесо...

- Карусель, - вспомнил он. - Как кстати. Вот и карусель.

Он долго на нее смотрел, пока голова не начала кружиться. Она вращалась где-то наверху, а ему казалось, что она стоит на месте, а весь мир и он вместе с ним вращается вокруг нее. Все относительно - как посмотреть. Подошел поближе - билетик стоит 500 рублей. Его книга 100 - так он хотел ее продавать. За сколько напечатали, за столько и отдать - хорошо, что рядом не было Гали... Значит, чтобы прокатиться 3 минуты, нужно продать 5 книг. Интересная арифметика... Он пошел дальше. На большой площади были видны торговые ряды и много-много летних палаток с книгами. А ещё дальше огромное здание, на котором гордо красовалось - Книжная Ярмарка. Сразу же бросились в глаза пестрые вывески на палатках - все по 20 рублей! Он не поверил и подошел поближе. Подумал, что там мороженое или вода. Нет, мороженое продавалось рядом, но стоило немного дороже. А "все по двадцать рублей" уже манило, притягивая его внимание. Наконец, добрался до цели. Толстой, Чехов, Достоевский, Тютчев, Пришвин... Он не верил своим глазам. Вся эта старая гвардия распродавалась по... 20 рублей. Они гордо смотрели на него серенькими одноцветными обложками, и только имена,... эти великие имена, украшали их... Он вытер лоб. Было очень жарко, посмотрел по сторонам. Карусель вертелась, приглашая проветриться и прокатиться... за 500 рублей. Дальше стоял маленький ларек - все по 30 рублей! Интересно! Он подошел: Кортасар, Хемингуэй, Селлинджер, Р.Бах, Фолкнер. По 30! А почему не по двадцать? Потому что иностранцы, - подумал он. - Логично!

Снова ларек с мороженым. Достоевский стоил дешевле, чем эскимо, но Фолкнер все же оказался дороже. На целых 5 рублей! Ему стало жарко! Он захотел выпить чего-нибудь. Бутылка воды - 50 рублей. Чехов и Кортасар вместе "тянули" на одну бутылку сладкой газировки - воды из крана, разбавленной липкой пищевой добавкой! А карусель все вращалась...

         И все-таки ему захотелось купить несколько этих книг. Когда-то это было мечтой иметь такую библиотеку. Он подошел и взял в руки томик. Открыл его - "Палата номер 6". Его любимая повесть. Ему захотелось спасти все эти книги, купить и вывезти отсюда. Уже полез в карман... Снова посмотрел на ценник - 20 рублей. - А ничего дороже у вас нет? - спросил он продавщицу.

- Вот же написано - все по 20. Дороже там! - и она махнула в сторону здания ярмарки, - у них аренда дороже и книги тоже, а у нас по 20.

Она жевала пирожок, перед ней, прямо на книгах, были разложены сальце, огурчики и стаканчик с водой.

- Что же вы,... прямо на книгах? - спросил он.

- А чо? - удивилась она, - салфетки дороже стоят... Ну, будете брать что-нибудь? Я вам чистенькие дам, новые.

 Он достал деньги и посмотрел на книги. Он смотрел на них, а они на него. Так они глядели какое-то время друг на друга... И тут ему стало перед ними стыдно. Он не мог купить Толстого или Чехова за двадцатку, не мог подать 30 рублей Фолкнеру или Кортасару. Как милостыню. Ему стыдно было перед любимым Хемингуэем. Потом посмотрел на свои книги. - Леонидов, ну кто ты такой? Кто ты?...

И возникло странное желание в его опустошенной душе взять свои "творения" и выкинуть, положить их в урну, отдать на салфетки вместо тех...

Карусель вращалась, и маленькие кабинки летели кругом, а в них сидели любимые писатели, лежали их великие книги, а карусель все вращалась, и голова шла кругом.

И тут, словно ударило его по голове. Сверкнуло, резануло по глазам знакомыми названиями:

- "Как заработать миллион" - 500!

"Как заработать миллиард - 1000"!!!!!

"Бабло" - 1500!

Они нагло уставились на него и требовали денег. Его денег! Можно товаром! Давай свои книги - за "Бабло", пятнадцать твоих книжонок, жалких книжонок. Леонидов, ну, кто ты такой?

- Ну, уж, нет!!! - подумал он, бережно обхватив свой пакет обеими руками. Потом бросил прощальный взгляд на любимых классиков и пошел восвояси. Он не отправился дальше на ярмарку - там аренда была выше. Все было понятно и так...

- Как сходил? - спросила его Галя, - поговорил с людьми?

- Поговорил, - ответил он, - катался на карусели. - Но объяснять больше ничего не стал.

- На карусели? - удивилась она. - Ну, и правильно, - на карусели! Так и надо!

- На карусели... карусели... карусели, - эхом повторяли его книги. Но он уже их не слышал...

А перед его глазами все кружилась карусель, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого Парка развлечений гордо стояло чертово колесо... Чертово!... Только мир больше не вращался вокруг него - все относительно. Там сидели Фолкнер и Достоевский, Толстой и Кортасар. Они смотрели вниз и не могли понять - кто теперь такие они?... Ну, кто они такие??? Пожалуй, никто... И голова продолжала кружиться...

- Галя, скажи, что теперь смотрят? - как-то раз спросил он её.

- Что теперь носят, ты хотел спросить? - поправила она.

- Нет, смотрят... по телевизору? - неуверенно задал он свой вопрос, и она захохотала. - Ты, старый динозавр, решил посмотреть телевизор? Ты? Я не верю! Что должно было такое случиться, чтобы ты подошел к этому ящику? - продолжала она, смеясь. А ему действительно необходима была ее помощь. Он многие годы не включал его. Просто, было не интересно. Ему было жаль свое время тратить на это - была сумасшедшая работа до позднего вечера, потом масса любимых игрушек - книги, музыка,...  кино по видео. А телевизор стоял и пылился в его комнате, и он, не глядя и не замечая, проходил мимо. Иногда включал какие-то новости и невидящим взглядом и неслышащим ухом уделял им свое внимание. Потом выключал этот бубнеж, и снова комната превращалась в его мир. Только его, где никто не мог появиться без его ведома, отвлекая и отравляя жизнь... Но, теперь! Он хотел знать!... Он должен был знать все!!! Чем живут эти люди? Чего они хотят?

И поэтому сейчас начиналась познавательная экскурсия в новый для него мир. Целый МИР! А гидом служила Галя! Она была в курсе происходящего, шагая в ногу со временем...

         Они сели на диван, включили какой-то канал и погрузились в длительное сосредоточенное созерцание. Все мелькало перед глазами. Он не мог сосредоточиться, уловить нить и смысл происходящего. - Да, он, действительно, отстал, - думал он, продолжая смотреть. Поняв, что это реклама, взял пульт и переключил канал. Там тоже была реклама. Щелкал снова и снова. Везде только реклама. Он недоуменно посмотрел на нее.

- Сейчас закончится, - улыбнулась она, - просто нужно подождать.

Он терпеливо стал ждать. Потом появились люди. Они готовили какую-то еду, веселились, болтали всякую ерунду,  получая от этого сказочное удовольствие. По-видимому, зрители тоже должны были испытывать подобное. Он снова посмотрел на Галю. Она в восторге смотрела передачу, рассказывая об этих людях. Ведущая была дочерью известного актера, а ее гости - тоже чьи-то дети... мужья и жены... Но, обязательно чьи-то. И она знала о них все... Снова реклама ударила по его ушам. Звук сам собой становился громче. Несравненно громче, и в его мозги вколачивались стиральный порошок, какой-то крем, гигиенические прокладки, средства для похудения. Было очень интересно. Он увлекся. Потом снова те же люди готовили еду. Он уже давно позабыл о них, но они продолжали свое занятие, неустанно веселясь. Он попытался сосредоточиться, он хотел знать, что они готовят! Но как молотом по наковальне, снова резкий звук, и снова реклама ворвалась в его жизнь, в комнату, барабаня по ушам. Теперь жевательная резинка и чистящее, моющее средство... И так по кругу.

- Как это смотреть? - не выдержал он, хватаясь за голову и затыкая уши.

- Вот кнопочка, - сказала она, показав на пульт. - Убираешь звук и ждешь. Потом снова включаешь...

- Они специально дают рекламу намного громче, чтобы мы выключали звук? - спросил он.

- Ну, конечно, - ответила она. - А иначе зачем?

- Но, тогда зачем, вообще, нужна такая реклама? - спросил он. - Если ее никто не услышит?

- Какой-нибудь идиот обязательно услышит, не станет все время тыкать в пульт, и тогда он попал!

- Понятно, значит эта реклама рассчитана на идиотов? - ответил он.

- Ты быстро схватываешь, - порадовалась она. И все-таки он решил испить эту чашу до дна. Больше не отключая надоевшую рекламу, досмотрел передачу до конца. Еда была приготовлена и съедена. Невинная детская радость потомков знаменитостей, мужей или жен, их именитых гостей исчерпала себя, и снова реклама... только реклама по всем каналам... Он так и не успел понять, что там готовилось - по-видимому, это было не важно! Но, к этому моменту уже весь был перемазан каким-то гигиеническим кремом, рот его был забит восхитительной жвачкой, гигиенические пакеты торчали из его карманов, ушей, выпадали из рукавов, как из одеяния фокусника. Вся его одежда была замочена и постирана в стиральном порошке, а лоб его и щеки были натерты до блеска чистящим средством и сверкали в жизнерадостном отблеске экрана телевизора...

- Можно подумать, что когда-то раньше, в твои времена динозавра, не было рекламы, - сказала она, посмотрев на него.

- Была! - вспомнил он, - выплевывая жвачку. - Точно помню! Была!... Крем "Балет" и еще... "Храните деньги в сберегательной кассе"! - выдал он.

- Ну вот, - воскликнула она, - значит, не так уж страшно?

- Да, не страшно, - подумал он. - Совсем не страшно

Чувствуя себя, словно на аттракционе, но не на карусели, а, скорее, на американских горках... Теперь русских... А события одно за другим мелькали на экране, словно поднимая вверх ногами, и ты летел в своей кабинке, немного прищурившись, а реклама, пугая, поджидла тебя за каждым поворотом, за каждым витком. Он с удовольствием уселся поглубже в кресло, но почему-то захотелось пристегнуться...

         Теперь на экране кого-то судили. Делали это в прямом эфире. Потом зачитали приговор и повели, по-видимому, на расстрел или что там бывает еще. Потом короткий страшненький фильм, где кто-то гнался за кем-то. Уже догонял, уже готов был вцепиться в глотку, но справедливый конец настигал его. А кабинка со своей горы все летела и летела, и билась о край рельса. Где-то под ней был тот самый рельс, который не давал ему оторваться, не давал соскочить или упасть и уверенно гнал его тело, голову и мозги по этой накатанной колее. Снова реклама, снова в кого-то стреляли, но справедливый конец сменился на гору трупов. Видимо, справедливость наступит потом. В самом конце. Когда всю эту гору закопают, тогда и наступит момент очищения... катарсиса, - вспомнил он о том, что несет искусство. - Очищение! Обновление души! Трепетный финал!

И он, вцепившись в подлокотники дивана, ждал его. Но его все не было! Не было этого финала и трепетного конца тоже, только гора трупов...

Потом криминальные новости. Жвачка снова полезла ему в рот, а маньяк уже разгуливал по городу, поджидая своих малолетних жертв. Какая-то женщина с пьяным лицом топором рубила своего сожителя на части, какой-то автомобиль сносил целую остановку с людьми, чиновника хватали с поличным, а он запихивал толстые пачки купюр себе в рот. Пачки были большими, но рот тоже большой. Гигантский рот! Но пачек было много! Очень много! А он все запихивал и глотал,... он уменьшал своим хорошим аппетитом свой срок. И все следили и даже болели за него. Стоит этому толстяку съесть все, и игра продолжится. Он снова будет на свободе. Он победит! И опять станет есть такие же пачки уже в другом кабинете или другой передаче... Маньяк приближался, он уже достал свою удавку и вот-вот должен был наброситься на свою жертву. Удавка с удовольствием вцепится в горло и будет сдавливать и ломать хрупкие кости... Последние звуки из задушенной гортани вырвутся наружу, а дальше конец!... Он был уже очень близок! Он уже настигал!

- Реклама!!! Где эта чертова реклама? Когда она так нужна - ее нет!

И, наконец, спасительные памперсы и гигиенические прокладки полезли с экрана, закрывая его целиком от этого ужаса. И он, спасенный, счастливый, с памперсом на голове и ртом, забитым жвачкой, теперь смог немного расслабиться и перевести дух. Кабинка остановилась, приглашая сделать еще круг... Кружок... Сделать еще один виток...

Он посмотрел на Галю. Она с интересом глядела на экран,

- привыкла, - подумал он, подивившись ее мужеству. - Разве к этому можно привыкнуть? А где-то сейчас сидит ребенок у телевизора. Он вернулся со своего кружка или еще откуда-то, а родители его на работе! И сейчас он включит этот канал! Или другой,... или третий! Ему станет страшно! Он испортит себе психику, да просто сойдет с ума! Тоже - привык?...

Кабинка американско-русской горки стояла на месте, приглашая сесть и сделать еще кружок. Пожалуй, стоит прерваться. Ненадолго... Он должен знать все!...

Он сделал звук тише, взяв в руки программу передач, начал читать... Все подряд:

Передача - Криминальное происшествие

Передача - Встать - суд идет

Кинофильм - Погоня за монстрами

Передача - Преступление без наказания

Новости - Криминальная Россия

Фильм - Убийство на лестнице

Продолжение фильма - Убийство под лестницей... Лестница-убийца... убийца...

Передача - Дело номер 1

Передача - Дело номер 2

Передача - Приговор

Шоу - Криминальное болото

Шоу - Криминальная топь...

Кинофильм - поцелуй на выстрел...

Ребенку, который где-то сейчас один дома, стало страшно... от одной только программки. Он забился поглубже в большой диван, обложившись подушками, вжался в его спинку. Все время хотелось оглянуться и посмотреть - кто у него за спиной. Там была только стена и ничего больше! Он знал об этом, иначе и быть не могло..., но обернуться не смог. И теперь пространство большой комнаты пугало. В каждый момент из любого уголка могло появиться нечто и наброситься на него. А он уже не успевал оглядываться по сторонам. Нужно найти угол, откуда будет все видно. Просто нужно забиться туда, спрятаться и не высовываться. Он пополз под диван, еле протиснувшись туда. Пахло пылью, было очень тесно, но стало спокойнее. Он немного пришел в себя, но телевизор почему-то не выключил. Почему он его не выключил? Почему он, не отрываясь, смотрит туда, на этот экран, и не может от него оторваться? Он все смотрит и смотрит,... словно этот лучик, исходящий оттуда, немыслимым магическим образом приковал его внимание, его мысли, маленькое его  тело, крошечную жизнь и его судьбу! Теперь он был на привязи у этого магического прибора, который сеял "хорошее, доброе, вечное"...

Леонидов оторвался от программки и своих мыслей. Ему было не по себе. Перевел дух, снова посмотрел на экран.

- Слава Богу, - подумал он. Зазвучала с детства знакомая мелодия, и знакомая заставка обещала показать новости дня. - Можно расслабиться и передохнуть, - подумал он...

Знакомая мелодия закончилась, и тут снова прорвало, он захотел зажмурить глаза. Это не был документальный или художественный фильм. Это не был экран криминальных сообщений. Шли самые обыкновенные новости. Новости сегодняшнего дня:

- В результате беспорядков в Лондоне 8 полицейских получили ранения, один человек погиб...

А толпы людей уже крушили витрины магазинов, поджигали машины, забрасывая полицейских камнями и бутылками с зажигательной смесью и растаскивая все награбленное...

- В отношении напавших на АЗС возбудили уголовное дело...

Теперь камера наблюдения показывала пятерых в масках, которые из маленького окошечка вытаскивали прямо за волосы девушку-служащую, потом врывались внутрь заправки и расстреливали кассу. Запихивали деньги за пазуху и убегали, прихватив несчастную с собой...

- На дороге перевернулся грузовик...

Несколько машин, сбившись в стайку на трассе, в темноте, под дождем, образовали собой светящееся пятно, а в середине его пылал автомобиль, и сквозь прозрачные окна были видны лица еще не задохнувшихся, еще живых людей... Эти зрители на дороге достали свои телефоны и камеры и начали снимать. Почему они не помогут им? Почему не откроют двери, не разобьют окна, ведь в машине люди! Они еще живы! А толпа зевак все стояла и продолжала снимать свое эксклюзивное кино...

- В Подмосковье сотни людей тушат торфяной пожар...

Ветки горели, яркие огоньки выстреливали своими разрядами из высохшей коры, и огонь мчался по верхушкам деревьев, по лужайкам, по крышам домов. А веселый ветерок, подхватывал его, помогая и не давая затухнуть и прекратить этот праздничный фейерверк...

- Кризис на финансовых рынках...

- Чрезвычайное положение из-за вспышки чумы...

- В Сирии в мятежный город введены танки...

- В Н... области в результате пожара сгорели 3 частных дома. Погибли люди...

- В Пакистане при взрыве уничтожены 16 бензовозов с топливом...

- Погибли люди...

- Погибли люди...

- Погибли люди...

Этот круг на его горке, на веселом аттракционе давался тяжелее всего. Это были самые обыкновенные новости. Но то, что случилось сегодня, то, что еще происходит где-то или уже произошло, напоминало апокалипсис, конец света...

Галя сидела и продолжала спокойно смотреть на экран.

- Привыкла... Давно привыкла...

Тележка остановилась и замерла. Он отстегнулся. Он устало смотрел на экран, где шли новости погоды. Теперь уже ничего не могло произойти... только погода... Погода и больше ничего.

         Как могло случиться, что кроме погоды, сегодня ничего хорошего в мире не произошло? Люди, проснувшись, не посмотрели на небо и солнце, не улыбнулись друг другу. Не подарили кому-то цветы, не сходили на премьеру... Значит, не было сегодня премьеры! Неба и солнца тоже!... Цветов не было и людей!... Вообще, никого не было!... Никого и ничего... Кроме погоды...

- Но, кто-то это делает? Кто-то собирает по всему миру все эти ужасы и превращает наш день в кошмар... И жизнь нашу тоже...

Последний раз взглянув на экран и получив напоследок по лицу и ушам порцией рекламы, он выключил телевизор.

- Ну, как, мой писатель? - спросила его она. - Понравилось?

- Очень! - воскликнул он, - особенно про маньяка и про пожирателя денег.

- Ну, я же тебе говорила! - воскликнула она. - Ты очень много теряешь... Ладно, я тебе больше не нужна?... Я пойду... Сейчас начнется мой сериал...

Она даже не представляла, как сейчас была ему нужна. После всего увиденного и услышанного. Ему было тошно, было не по себе... Но она ушла, и теперь только книги, тысячи его книг оставались рядом. И вид этих небоскребов, отражающих вечернее солнце, приводил его мысли и чувства в порядок, в уютный привычный покой, который он так долго берег и сохранял для себя... Для себя... А как же они?... А тот ребенок, который один дома?...

                                                        - 20 -

         Лето закончилось. Оно растворило свою жару в холодных осенних лужах. Люди, вернувшись из отпусков, забросили свои летние дела и начинали жить по-новому - по-осеннему. Они начинали свой сезон. А поэтому ему не жалко было расставаться с этим жарким летом. Летом, которое, отобрав немало сил и времени, подарило некоторый опыт в том непростом деле, за которое они с Галей взялись... и с Ангелом тоже...

Он почти ничего не написал за это лето. Он не мог писать, потому что каждый день, просыпаясь и заходя в свой кабинет, видел, как на него смотрели с укоризной его книги. Горы книг. Небоскребы книг. А он все никак не мог расстаться с ними. Осень заморозила свои холодные лужи в первом морозце, снегом запорошила город и улицы, и только его пестрая улица и его небоскребы стояли, подпирая потолок, не тронутые и никому не нужные. Пока не нужные никому... Ни один магазин не желал брать четыре книжки у автора, у частного лица, у какого-то Леонидова. Ни одна книготорговая компания не хотела работать с неизвестным писателем. Никто не изъявил желания даже прочитать их, поскольку книги теперь читать совсем не нужно. И только одно брезжило где-то вдалеке, в начале следующего лета, в день, когда состоится премьера фильма, и тогда,... только тогда,... может быть,... его книги захотят покупать и читать.

Но, неожиданно произошло событие, которое внезапно изменило их такую спокойную размеренную жизнь, и снова огонек затлел в их потухшем кострище, из которого они так хотели развести большой и веселый костер. И снова появилась надежда...

         Как известно, все в этом мире делается только через знакомых. Ты рождаешься, и тебе помогают явиться на этот свет знакомые акушеры. Ты растешь, и еще не научился говорить, а через знакомых тебе уже подыскивают "правильную" школу. Через знакомых поступаешь в институт, потом через других знакомых находишь престижную работу. Уже сам обрастаешь знакомыми, и дальше идешь по жизни шаг за шагом, не сам по себе, а только с их помощью. Иногда кажется, что если бы не было знакомого акушера, ты бы просто не родился. А если бы и родился, то без следующего знакомого не вырос и не выучился... Да, просто не смог бы выжить...

По-видимому, при входе в этот мир следовало бы поставить ангела или кого-то еще, кто задавал бы один простой вопрос: - У ваших родителей есть знакомства?

И если окажется, что нет, то и не стоит такого сюда впускать - все равно скоро ни с чем вернется обратно. Без знакомых на этом свете делать просто нечего. И если уж ты явился сюда и имеешь хоть семь пядей во лбу, и чего-то очень захотел в этой жизни сам по себе, все обречено на провал. И никакой Ангел не поможет. Единственное, что будет тебе позволительно без чьей-либо помощи - покинуть этот мир навсегда...  Так устроена жизнь...

         Галя последнее время, устав предпринимать какие-либо попытки, по-видимому, успокоилась. Ангел где-то пропадал по своим ангельским делам. Видимо, у него были еще какие-то подопечные-клиенты более сговорчивые и послушные, и теперь он появлялся редко. Проверял наличие книг под потолком,  что-то ворчал, советовал и удалялся восвояси. Но однажды он принес новость.

Гале позвонил один ее старый знакомый. А у него был еще один знакомый. И, наконец, у того тоже был знакомый... писатель. А у писателя был знакомый поэт и издатель. Очень уважаемый человек, которого знали в поэтическом мире и не только знали, но и печатали... Впрочем, печатал он себя сам. Издавал книги свои и чужие и выпускал собственный Литературный журнал. Словом, появился еще один шанс, который не использовать было нельзя. Галя позвонила ему и договорилась о встрече. Поэт-издатель сказал ей, что сначала должен прочитать книги Леонидова, и только тогда он даст ответ, станет ли помогать ему.

- Чем он сможет помочь? - спросила Галя у писателя - знакомого поэта-издателя, привезя ему книги Леонидова. Тот ответил просто, - если Тепанов возьмется - он СДЕЛАЕТ! Обязательно сделает! Его услуги будут стоить,... и он озвучил сумму затрат. Как ни странно, это были не миллионы и не миллиарды, а вполне соизмеримая с их возможностями цена, которую они могли заплатить за пиар и продвижение Леонидова на книжный рынок, за пропуск в этот новый для него мир.

- Это все, что у нас осталось, - возразил ей Леонидов.

- По странной случайности, это ровно столько, сколько у нас осталось, и мы заплатим эти деньги! - ликовала Галя. - Это же знакомый! Очень близкий знакомый знакомого моего знакомого, его знакомого писателя!

- Ты поняла, что сказала? - спросил ее Леонидов.

- Это наш шанс! - воскликнула она.

- Тепанов... А тебе не кажется, что в его имени чего-то не хватает? - спросил он ее.

- Да, пожалуй, чего-то не хватает, - задумалась она, но потом отмахнулась. - Это не важно. Главное, чтобы ему понравились твои книги, иначе он не возьмется...

Когда Леонидов услышал эту фразу, он понял, что это действительно его шанс! За эти два года,... за долгие два года ни один издатель не изъявил желания прочитать его книг. Ни один книготорговец не хотел даже взять их в руки, а тут... некто собрался их прочитать! И теперь они ждали его ответа. То были мучительные дни. От мнения этого человека сейчас зависело все. Ему были важны не фантики и обложки, а книги. Его книги! Его мысли! И это подкупало! Только профессионал мог так отнестись к его работе, и никакие знакомые здесь не нужны. Известный издатель и поэт, главный редактор Литературного журнала сейчас решал его судьбу - он читал его книги! А это было главное! И этот день наступил!

- Леонидов, собирайся! Он ждет тебя! Бери деньги и езжай! И доброго Ангела возьми с собой, он теперь снова с нами! И надень свой костюм...

                                               - 21 -

         Они долго шли по улице в центре старой Москвы, разыскивая нужный дом. Они, эти двое - он и его Ангел. Галю они не взяли с собой. В конце концов, она здесь была не нужна. Теперь это было его делом - познакомиться и подписать договор. Его и Ангела...

         Так вдвоем они шли по замерзшей ледяной Москве, уверенно скользя по улице, вот только нужного дома никак не находили. Дом номер 17-Б таинственно скрывался от них. Это была какая-то игра. 17-А стоял, гордо выпячиваясь своим номером таблички, в глубине прятался 17-Г, а буква Б была пропущена в этой нумерации. Наконец, он не выдержал и позвонил поэту-издателю. Тот бодро отозвался и произнес:

- Вы видите перед собой Г?

- Да, видим.

- Видите рядом маленький В.

- Нет, не видим.

Улица казалась таинственной и скрывала от них свои дома.

- Посмотрите еще раз, - терпеливо продолжал издатель, - маленький В - он прямо перед вами.

Наконец, ангел показал ему на крошечную трансформаторную будку. На ней и светилась синим цветом табличка с номером 17-В.

- Нашли! - воскликнул он.

- А напротив и расположен мой Б! - произнес издатель... Он повесил трубку, и теперь наши двое огляделись по сторонам. 17-В был маленькой кирпичной будкой, и вывеска с номером занимала большую часть его стены. Но на этой улице он считался целым домом. Удивительная улица. Удивительные дома, но где же Б? Напротив лишь какая-то полукруглая стена и больше ничего... Они в последний раз обернулись на крошечный В-дом. Маленький сказочный заснеженный кубик с гордой вывеской 17-В, который мнил себя целым домом, и пошли вдоль округлой стены. Вывески на ней не было никакой. На ней, вообще, ничего не было. Ни дверей, ни окон, ни крыльца... Не было ничего... Он так хорошо знал Москву, а тут заблудился в трех соснах... В трех домах. Чудо-улица! Чудо-дом 17-Б! Его поистине ожидало чудо, поэтому и не давалось так просто и легко. Чудо нужно заслужить. И нечто приятным трепетом завибрировало, затрепетало в глубине его души. Дом пока скрывался от них, он был где-то рядом, и готовился внезапно появиться в своем таинственном сказочном великолепии, пригласить их туда, подарив новую жизнь и новую неизведанную сказку. Сердце учащенно билось...

- Стоять! - услышал он голос Ангела. - Дальше мы не пойдем. Посмотри, что это? - он в ужасе смотрел на эту округлую стену и дальше куда-то наверх. А там скрывалась макушка, ослепленная зимним заледеневшим солнцем. - Ты понял, что это? - продолжал свое исследование ангел.

- Нет! - прищурился Леонидов от яркого света.

- Это же Храм! - воскликнул ангел.

- В каком-то смысле нам и нужен Храм, - обрадовался Леонидов такому совпадению. - Храм с номером 17-Б, - добавил он.

- Ты не понимаешь, Леонидов, - продолжал Ангел. - С этого Храма сбросили кресты! Теперь это не Храм, а только его стены.

- Ну, и что? - удивился тот.

- А ты не понимаешь?

- Нет, - воскликнул Леонидов.

- Храм без крестов, без икон!... Сто лет назад с него сбросили купол и колокола, разграбили и оставили на поругание!... А ты не понимаешь!!! - волновался его Ангел. Его добрый справедливый Ангел... Теперь он начинал понимать его волнение. Это было округлое здание, которое некогда было церковью. Но теперь лишь красная стена и вход, заделанный кирпичом.

- Ну, и что? - смеясь, воскликнул он.

- И ты говоришь - ну, и что? - трепетал Ангел, - сам не понимаешь? Храм без крестов! Если из него выносят иконы и оскверняют, что теперь там в этих стенах остается?

Он недоуменно молчал, и тогда Ангел продолжил:

 - Свято место пусто не бывает. Ты знаешь, кто теперь там мог поселиться?

Теперь Леонидов понял, что смущало Ангела. Он засмеялся и посмотрел на него, сказав: - Ну, нельзя же быть таким суеверным.

- И это ты говоришь мне? - уже заорал на него ангел. - Мы не пойдем дальше! Ты слышишь меня??? Мы не пойдем!!!

- Хорошо, пойду один, - согласился Леонидов, скрывая улыбку. - Помоги хотя бы найти вход!

- Нет! - вопил Ангел на всю улицу со странными домами и номерами и полукруглыми стенами. - НЕТ!!!

- Нет? - воскликнул Леонидов. - Удивительная способность все портить, - подумал он про себя, как будто Ангел его не мог услышать. Но было все равно - этот Ангел ему уже надоел.

- Не веришь мне, принеси сюда кошку. Посмотрим, как она отсюда рванет! - продолжал убеждать Ангел.

- Ты предлагаешь сейчас мне идти за кошкой? - воскликнул он, - где я возьму ее? Ты в своем уме?

- Не веришь мне, ступай за кошкой! - настаивал Ангел. - Даже та почует этот дух...

Но Леонидов уже не обращал внимания ни на Ангела, ни на его вопли. Теперь его неотвратимо потянуло в это загадочное здание. Он обошел его кругом еще раз. Потом еще... Входа не было! Его действительно не было... Только гладкая полукруглая стена! Разве такое возможно??? Такой большой дом без дверей и даже без окон??? И вдруг маленькие ступеньки возникли прямо перед его глазами, а внизу находились крошечный коридорчик и маленькая дверь! Они появились внезапно, приглашая войти, предлагая спуститься по ним, сделать шаг и открыть ту маленькую дверь...

- Не смей! - закричал ангел в последний раз.

Этих ступеней не было еще пару минут назад... Их не было, он это помнил точно! Он обошел этот дом несколько раз! И тут они появились,... возникли,... ниоткуда. Это был вход... куда-то вниз, и теперь он манил своей загадкой,... тайной.

- Интересно. Если так сложно было найти сюда вход, найдется ли выход? - мелькнуло напоследок в его голове. Но он уже спускался по этим ступеням, и солнце вместе с ангелом оставили его одного. Он открыл старенькую ветхую дверь и погрузился во мрак...

         Пока глаза привыкали к темноте, стоял на месте. Потом начали возникать какие-то очертания, и он, почти на ощупь, пошел по кривым коридорам, а над головой висел низкий потолок.

- Может, вернуться к Ангелу? - промелькнуло в его сознании. Мелькнуло и погасло черной лампадкой.

- Здравствуйте! Господин Леонидов! - окликнул его дружелюбный голос. - Рад вас видеть. Пойдемте!

Перед ним стоял высокий худой человек, который приглашал его в какую-то комнату. Дверь скрипнула и закрылась за его спиной. Крошечное помещение, тусклый свет лампочки. Никаких окон и даже намеков на воспоминания о солнечном свете и ясном морозном дне. Он огляделся. Крошечная коморка, облезлые стены, низкий потолок,... пара стульев и стол... А на стенах этих висело множество картинок в деревянных рамках.

- Иконы, - подумал он, потом пригляделся... Нет, не иконы. Какие-то грамоты, наградные листы, фотографии с печатями. Целая стена с фотографиями и грамотами в рамках. Он начал про себя читать:

- ...Поэту Тепанову литературная премия им. Достоевского!...

Литературная премия им. Чехова!...

Литературная премия им. Шолохова!...

Премия Э. Хемингуэя!...

Премия Х. Кортасара!...

Грамота за вклад в литературную деятельность!...

Премия Союза Журналистов Подмосковья...

Премия Союза Писателей  21 века!...

Снова какие-то премии... премии...

Горький, Шолохов, Толстой, Тютчев, Пришвин... Все эти гениальные, его любимые писатели и поэты снизошли до этого издателя, поэта и деятеля, уделив ему своё благосклонное внимание и почтение на этой стене! Эта стена была, словно иконостас, а на нем признания, поздравления, премии... Много, очень много признательных бумаг, целая стена в деревянной оправе!...

- Вот настоящий Храм искусств! - подумал он. - Вот каким должен быть Храм! Наконец, он его нашел! Серые облезлые стены, низенький потолок, никаких дорогих офисов и секретарши у входа. Сидит здесь этот удивительный человек и творит. И помогает другим. Он беден. У него нет миллионов и миллиардов, и, видимо, ничего вообще нет, кроме этого подвального помещения и... его стихов. Поэтому все эти великие и собрались здесь, в этом подвале, чтобы его поддержать и почтить своим вниманием. Храм искусств, Храм поэзии, Храм книг!... Таким он и должен быть!...

Теперь его совсем не смущал это маленький обшарпанный офис. Наоборот! Он помнил из своей далекой юности, как  точно в таких же подвалах рождались маленькие театры в его старой любимой Москве. Собирались актеры и режиссеры, просто талантливые люди и превращали эти заброшенные помещения в настоящие театры, где по вечерам набивалось много народу, чтобы посмотреть спектакль. Это была целая эпоха, десять или двадцать лет сотни таких маленьких театров несли радость людям. И было все равно, какие там стены, какие им платят деньги. Главное Театр! А для кого-то главным было выходить каждый вечер на подмостки и творить!...

Потом все исчезло. Было стерто. Все было сметено временем... А время сдало эти подвалы в аренду под склады... А тут этот удивительный человек и его подвал! Он пришел по адресу!......

         Голос этого человека спокойно и вкрадчиво что-то говорил, обволакивая, притягивая к себе. Этот голос внушал абсолютное доверие, и поэтому, когда Леонидов услышал слово ДОГОВОР, сразу же сказал: - Мне не нужно никакого договора, вполне достаточно, что вас рекомендовал писатель. - И он назвал имя неизвестного ему человека. Знакомого одного знакомого, знакомого его жены.

- Вы уверены? - спросил Тепанов.

- Ну, конечно! - ответил Леонидов. - Главное, что мои книги вам понравились, а ваш друг-писатель заверил, что если Тепанов возьмется, он СДЕЛАЕТ. Для меня этого вполне достаточно.

Тепанов внимательно на него посмотрел, подумал и произнес:

- И все-таки давайте подпишем с вами договор, - мягко настаивал он, - для порядка, так сказать.

- Удивительная порядочность, - подумал Леонидов, подписывая, не читая. - Он готов был выложить ему деньги под честное слово, а тот по собственной инициативе предлагает ему гарантии. Такое сегодня редко встретишь. Впрочем, если человек занимается творчеством, возможны лишь порядочные отношения и не иначе. Он его прекрасно понимал. Сам на его месте поступил бы точно так же.

Тепанов забрал свой экземпляр, отдав Леонидову другой, сказав, - на досуге ознакомьтесь, - и стал пересчитывать деньги. Денег было немного - всего-то несколько пачек тысячных купюр, не долларов, а рублей. Не миллионы!... Не доллары!... Но тот пунктуально выполнял эту работу. И на мгновение Леонидову показалось, что делает он это как-то стыдливо. - Не привык человек работать с деньгами, - подумал он, вспоминая свой опыт. Он продолжал смотреть на него и поневоле залюбовался. Его пальцы, которые так бережно и даже нежно перебирали эти презренные бумаги, сейчас напоминали пальцы скрипача - длинные и тонкие. Поэт,... издатель,... с руками музыканта,... - где сегодня такое увидишь? Робко считает эти бумажки. Потом все потратит на гонорары критикам, на рекламные статьи в платных газетах, новостных сайтах и ничего не оставит себе! Делает это для удовольствия! Просто из желания помочь! Вот удивительный человек, - подумал он, вспоминая тех людей, с которыми работал долгие годы. Все умели считать деньги, умели их зарабатывать и делали это уверенно и азартно, а этот считает несколько пачек этих купюр и чуть не краснеет.

Наконец, подсчет был окончен. Тепанов все-таки покраснел и спрятал их в какую-то коробку (сейфа здесь не было).

- Вы напрасно не стали читать договор, - сказал он, - я там прописал ряд мер, которые мы будем предпринимать для продвижения ваших книг, - произнес он.

- Мы можем просто поговорить об этом, пока я здесь, - сказал Леонидов. Поэт задумался и продолжил.

- Сначала мы напечатаем две ваши книги небольшими тиражами - по триста штук... Это входит в стоимость нашего договора.

- Я могу вам отдать свои, - возразил Леонидов, - у меня уже напечатан большой тираж.

- Нет, - мы напечатаем их сами, - спокойно возразил Тепанов. - Мы должны откорректировать, потом отредактировать, изменить дизайн обложек, напечатать и только потом распространять.

- Вы будете что-то менять? - нервно спросил Леонидов.

- Успокойтесь, - ответил тот, - я не собираюсь ничего портить, да, и менять там нечего. Книги написаны профессионально, но необходимую корректуру мы все же проведем. Даже Чехова редактировали, - произнес он и посмотрел на стену-иконостас с портретом классика.

Леонидов успокоился и еще раз убедился в том, что не ошибся адресом.

- Я семнадцать лет работаю в издательском деле и сделаю это профессионально, - добавил он. - А потом...

Леонидов замер. Сейчас ему поведают, как будет продвигаться этот новый бренд под названием Леонидов. Этот никому неизвестный автор...

- ...потом мы будем писать с моими коллегами, известными критиками, рецензии и статьи, будем печатать их в разных газетах и размещать на литературных ресурсах в Интернете. Мы разместим ваше интервью в моём Литературном журнале, который выходит пятитысячным тиражом. Потом... вам дадут одну из премий, - и он посмотрел на стену с классиками. - Те, словно закивали ему оттуда, соглашаясь с таким решением, -  и, наконец!... он замолчал. Леонидов тоже молчал, боясь нарушить эту волнительную тишину каким-нибудь нелепым замечанием, - и, наконец, будем продавать! Я думаю, через четыре месяца мы выйдем на тиражи в пять тысяч экземпляров! Во всяком случае, обеспечим такой спрос! Мы будем работать с крупной книготорговой фирмой, которая держит добрую половину рынка страны. Вас будут читать! Ваши книги будут продаваться во всех крупных магазинах столицы и не только...

         Леонидов был счастлив. Он не смел надеяться на такое. Всего четыре месяца, и тысячи его книг разойдутся по рукам читателей. Его будут покупать! Его будут читать! Он снова посмотрел на этого высокого худого человека-поэта-издателя. Тот был в стареньком пиджаке, под которым была какая-то серенькая водолазка, и ему стало неудобно за свой вид. Только сейчас он понял, как несуразно выглядел его костюм от великого Маэстро Кутюрье в этих стенах. Здесь не нужны были ни обложки, ни фантики, ни ленточки, ни прочие аксессуары, превращающие его книги в сувенирную продукцию. Здесь нужны были только рукописи его книг и он сам - такой, какой есть, без всяких изысков и костюмов...

Они попрощались, и он покинул это странное волшебное помещение, напоминающее келью монаха.

- Все-таки не всегда нужно слушать своего Ангела, особенно, если ты чего-нибудь да стоишь, - подумал он, выходя на улицу, где солнце нещадно резануло его по глазам своим ослепительным зимним светом.

- Выход из подземелья был найден! А он так волновался! - подумал Леонидов напоследок, обходя полукруглое здание-храм... Храм книг...

                                               - 22 -

         Пожилая женщина сидела перед телефонным аппаратом и заметно волновалась. На ней был какой-то несуразный праздничный костюм, необычная прическа и макияж, который совсем не скрывал ее морщин и возраста. Видимо, она куда-то собиралась или уже собралась. В место совсем необычное для нее и теперь чувствовала себя неловко и некомфортно. Она немного волновалась, сидела, смотрела по сторонам и думала, потом сняла трубку с телефонного аппарата и нервно набрала номер.

- Георгий?... Гоша?... Здравствуй! - тихо произнесла она.

На другом конце провода послышался какой-то шорох, а затем обрадованный голос приветствовал ее.

- Марина Сергеевна! Здравствуйте! Как давно вы не звонили.

Голос Гоши был восторженным и по-детски наивным. Он совсем не напоминал того уставшего изможденного человека, который так часто теперь снимал эту трубку и сразу же нервно клал ее на место. Он давно ни с кем не разговаривал по телефону, хотя ему звонили часто, звонили каждый день. Просто было не с кем поговорить. А тут этот звонок. Звонок из его далекого детства.

Женщина задумалась и спросила: - Как ты, Гоша, как твои дела? Как мама?

- Спасибо, Марина Сергеевна, - обрадовался он такому человеческому вопросу. - Я хорошо, мама тоже хорошо.

Он задумался и добавил: - Давно хотел вам позвонить, но все не решался. Вы все там же, в нашей школе? По-прежнему преподаете математику?

- Да, Гоша, все там же, все по-прежнему. Куда я от вас денусь, - устало ответила она.

- Я очень рад вас слышать. Вы не представляете, как я сейчас рад с вами поговорить! - воскликнул он.

- Я прочитала твою работу, - сказала она. - Гоша, я пока не совсем поняла, что ты имел ввиду... Но, ты молодец, ты умница, я всегда верила в тебя...

- Спасибо, Марина Сергеевна! Я готов объяснить вам! Честно говоря, за последние годы вы первая, кто спросил меня о моей работе... Там нет ничего сложного...

Марина Сергеевна поправила прическу, огляделась испуганно по сторонам и тихо произнесла: - Гоша, потом..., потом объяснишь..., не сейчас..., скажи, мне...

Она немного помолчала, покраснела, и даже толстый слой краски на ее лице не смог спрятать стыдливый румянец...

- Гоша, скажи мне... А почему ты не взял этот миллион?

- Как? - голос совершенно опешившего человека задал ей этот вопрос.

- Марина Сергеевна! И вы тоже? Зачем вам это? Почему вы спрашиваете?... Вы всегда учили, что мы просто должны делать хорошо свое дело. Делать его просто хорошо не ради чего-то, а ради науки!...

Женщина схватилась за голову, нечаянно сбив свою нелепую прическу, хотя сейчас ей было все равно.

- Гоша, так надо... Прости меня. Гоша, это интервью... Сейчас мы в прямом эфире... Мне заплатили...

И тут какая-то фигура в немыслимом наряде промелькнула рядом с ней. Это был фантастическим образом одетый человек... Или не человек вовсе. Он кинулся к ней и после ее последней фразы отгрыз половину трубки, которую та зажимала в своей руке. Судя по его зубам, это был вовсе не человек, хотя, кто его знает. Разговаривал он на настоящем человеческом языке, только в выражении его лица или мордочки, было что-то звериное.

- Стоп!!! - заорал он на все это огромное помещение, выплевывая кусок трубки из своей пасти. А помещение было огромным. Оно внезапно заполнилось ярким светом, и перед нашими глазами неожиданно возникла та самая студия, где свет софитов и прожекторов теперь нещадно слепил глаза...

- А вот и мы! - закричал немыслимый человек. - А вот и наше Шоу! Не ждали???  - и он дико захохотал. - Мы снова в прямом эфире и снова наша передача о человеке и его миллионе!!!...

- Миллионе... миллионе..., - вторили голоса сотен людей, уже заполнявших это огромное помещение. Они занимали свои места, Шоу начиналось.

- Итак, - продолжал ведущий, - мы продолжаем нашу передачу, и сегодня у нас в гостях многие-многие, знавшие ЕГО. Только что говорила его учительница математики, - и он подтолкнул ее небрежно с места у обгрызанного аппарата. По-видимому, она уже свое сказала... Или сказала не совсем то...

- Сейчас здесь находятся его друзья и коллеги, знакомые и враги... Ну, как бывает у всех людей - все его окружение. Нет здесь только его самого. Что же, продолжим без него!!!

И зал откликнулся приветливым рычанием и возгласами, -  продолжим..., миллион..., миллион..., миллион...

- Кто хочет выступить, кто хочет начать эту встречу друзей? С кого начнем? Гоша, ты с нами? - и он посмотрел в камеру. - Гоша, включай телевизор, включай наше Шоу и будь с нами... А мы будем с тобой!

Если присмотреться внимательней, можно было заметить, что сегодня в этой просторной студии находились по большей части люди. Настоящие люди, совсем неизвестные, незнакомые нам и поэтому неинтересные. Но, очень любопытно было послушать их, узнать, что они скажут про Него. А голос ведущего уже дрожал от нетерпения, и зрители, прильнув к экранам своих телевизоров, тоже испытывали отчаянный голод от нехватки информации, требуя пищи и зрелищ! Настоящего зрелища и настоящего Шоу...

- Итак, только что мы установили контакт с Гошей. И поскольку он всех вас хорошо знает и помнит, он не оторвется от экрана телевизора и будет смотреть на вас. Вы, так сказать, заложники положения, а он наш заложник и фигурант по делу о миллионе... Прошу, господа, - вам слово... Говорите всю правду, говорите, все, что вам вздумается, пусть он послушает нас... Слово предоставляется его недавнему коллеге по Математическому институту, в котором он совсем недавно изволил протирать штаны... Пардон, работать... Прошу вас... Прошу...

На сцену вышел маленький человечек, посмотрел в камеру. Потом смутился и не смог произнести ни слова. Его слепило со всех сторон. На него сейчас смотрели миллионы глаз, и он не знал, куда от них деться.

- Смелее, господин математик, смелее. Вы же хотели нам рассказать о вашем коллеге

- Да, да... хотел, - пробурчал тот, - и снова растерянно замолчал.

- Так, расскажите же нам, как господин Клейзмер отобрал у вас пальму первенства, не дал вам сделать открытие. Лишил вас всего...

- Да!!! - внезапно заговорил человечек. - Все было действительно так.

- Вот! Вот!!! - подбадривал его ведущий, словно по хорошо знакомой традиции, стравливая его с противником, как на собачьих боях, а делать это он умел хорошо. - СМЕЛЕЕ! Математик! Вы же великий математик! Вы могли им стать, если бы не Гоша! Расскажите всё! Пусть знают!!!

- Да, это так! Все было именно так! - завелся математик. - Я расскажу!... Я все расскажу!...

Он перевел дух и начал свой рассказ.

- Каждый день, приходя в институт, я ставил перед собой конкретную задачу, я должен был ее решать, но этот человек, этот Клейзмер...

- Что???

- Он просто не давал мне работать, он не позволял мне осуществлять мои планы. Он намеренно отвлекал меня от дел, вставляя палки в колеса,  специально создавая такую атмосферу в отделе, такой климат, где было просто невозможно собраться с мыслями и заниматься наукой!

- Так что же он делал? Чем вам мешал? Интриги? Козни? Кляузы начальству? Мышиная возня у вас за спиной?

- Если бы за спиной, - чуть не плакал математик. - Над головой!

- Над головой? - прошептал ведущий, - как интересно! Продолжайте!

И математик продолжал. Он уже задыхался от возмущения, и теперь яркие лампы прожекторов не мешали ему. Негодование и ярость захватили этого человека всецело.

- Каждый день, приходя на работу, этот человек..., этот Клейзмер, нагло вынимал из кармана свой теннисный мячик и бросал его в стенку. Ничерта сам не делал, тупо наблюдая за мячом. И так целый день... каждый день! А стенка была за моим столом!

- Мячик!!! Стенка!!! - зашипел зал.

- Да, стенка! - заорал математик. - Я был так близок к этому открытию, можно сказать, я был на пороге... в преддверии..., а тут этот мячик над моей головой, и так целый день, месяц... год за годом. Каждый день я приходил на работу и вынужден был уворачиваться от этого мяча, а он все бросал и бросал.

Математик был в ярости, слезы бессилия застилали его глаза и блестели в ярком свете прожекторов.

- Это мой миллион! - внезапно завопил он на весь зал.

- Он должен отдать его мне! Вот почему он его не берет - ему просто стыдно!!!

- Стыдно... стыдно..., - вторил зал.

- Это мой миллион!..., - продолжал кричать он.

- Миллион!... Миллион!... Миллион!... - эхом гудел разъяренный зал.

- Он должен отдать его мне!!! - не мог остановиться математик.

- Вот первое свидетельство нашего гостя! - нетерпеливо ворвался ведущий, - вот первый факт! Математик Гоша намеренно, изуистически, год за годом мешал нашему математику, методически вставляя палки в колеса, то есть, бросая теннисный мячик над его головой, и в итоге лишил его миллиона... Спасибо, спасибо, дорогой друг, не расстраивайтесь, садитесь на место... Садитесь,... садитесь же! - теперь он тщетно попытался столкнуть математика со сцены, но тот упирался и продолжал кричать...

- Сидеть! - неожиданно для всех заорал ведущий, и несчастный оратор замолчал, тупо уставился на него, приходя в себя.

- Дайте ему воды, - уже мягче добавил ведущий, - пусть полакает воды... Пусть успокоится... Так, кто еще?...

И он оглядел по-хозяйски зал, выбирая следующую жертву.

- Давайте вы, - и он ткнул своим пальцем в какого-то человечка. Тот, словно ожидая этого, подскочил на месте.

- Это сокурсник нашего Гоши, - представил ведущий, - еще один математик, только несостоявшийся. Прошу, вам слово.

- Гоша, ты помнишь меня? - зло начал человечек, - ты помнишь, как мы с тобой сидели за одним столом на лекциях, как мучились на семинарах. А потом... что ты сделал потом?

- Что он сделал? - зашипел зал.

- Он дал мне однажды списать, да так списать, что меня выгнали из института.

- Он был бездарным студентом, двоечником?

- Нет, сам он учился на отлично, но он подсунул мне такое решение одной задачки, которое не смог объяснить никто, даже преподаватель. А я тем более.

- Но ответ сошелся? - спросил ведущий.

- Ответ сошелся, - сказал человечек, - но этого решения объяснить я не мог, и никто не мог... Он намеренно издевался надо мной. Он все задачки решал в уме и потом выдавал ответы, а мне подсунул свое гениальное решение... Я не смог объяснить, и меня выгнали... Только спустя год, в нашем институте согласились с таким решением, но меня там уже не было... Это мой миллион! - внезапно прокричал он. - Если бы меня из-за него не выгнали, я бы закончил университет, потом сделал бы это открытие, и тогда я, а не этот Клейзмер, получал бы его.

Он осекся и, спокойно ухмыляясь, проговорил, - ну, и черт с ним, с этим жалким миллионом - одним меньше - одним больше... Нагениальничал, Гоша?

И он грозно посмотрел в камеру.

- А вот теперь посмотри на меня. Кто ты есть, а кто я? Ты получал зарплатку в 500 рублей в своем институтишке, а я стал депутатом, уважаемым человеком, а ты ютишься в своей каморке. Кто ты такой, Гоша? Ну, кто ты такой? А кто я?... Обгениальничался? То-то же... Задачку он решил, понимаешь... А я решаю судьбы тысяч людей! Я член собрания! Я член ассоциации! Я член...

- Член... член..., - повторял зал. Несостоявшийся математик поправил на себе правильный костюмчик и сел на свое место.

- Продолжаем, господа, не теряем темпа, у нас еще очень много фактов, много доказательств...

- А ты помнишь, Гоша, как тебе велели в нашем институте помочь мне с диссертацией? - продолжил новый докладчик. - Или ты уже забыл? Гениальный ты наш! Мне светила блестящая защита, блестящая карьера, а тебе, ничтожному аспиранту, просто нужно было написать мне диссертацию и все. Что же ответил ты? Не помнишь? "Это не честно!"... Ха-ха-ха! Детский лепет какой-то. С твоей-то фамилией говорить о честности? Тебе обещали продвижение по службе, тебе хотели добавить к зарплате... 20 рублей, а ты отказался... Гоша, если бы ты, салага, в армии такое сказал "старику", тебя бы размазали по стенке... Да, где тебе знать про настоящую службу с твоей-то фамилией? Гениальный ты наш, честный!... А теперь сиди и слушай всю правду. Да, мне заплатили сегодня, но за правду нужно платить...

- Спокойно, спокойно, - перебил его ведущий, показав свои зубы, - сядьте на место... Кстати, о честности, - добавил он, - у нас есть еще одно любопытное свидетельство. Прошу вас.

Слово взял одноклассник Клейзмера.

- Гоша, я ничего не хочу сказать против тебя, просто мне з...

- Так, по существу, пожалуйста, - зарычал на него ведущий.

- По существу,... хорошо, по существу, - вздохнул одноклассник.

- Гоша был действительно очень честным мальчиком, - продолжил он. - Гоша, я ничего не хочу сказать, но ты помнишь, как мы с тобой ходили в бассейн? Мы с Гошей вместе ходили в один бассейн. А Гоша был очень послушным сыном. Гоша всегда слушался маму, выполняя все ее просьбы. Но как человек гениальный, мог что-то забыть. Да, он часто забывал завязывать шнурки на кедах. И тогда мама его попросила, чтобы он всегда был только в зашнурованных кедах. А если Гоша что обещал, обмануть не мог. И однажды я заметил, как он...

- Что? - подбодрил ведущий.

- Он плавает в бассейне в кедах.

- Ха-ха-ха, - засмеялся зал.

- В кедах, - повторил одноклассник. - Я спросил: - "Гоша, почему ты не снимешь кеды?" Тот ответил: - "Я не могу их снять, я не должен их развязывать, я обещал маме"... Вот таким Гоша был в детстве, - закончил он.

- А как же он снимал брюки, простите, - прошептал ведущий.

Одноклассник подумал, почесал затылок и произнес: - Никто так и не понял этого... Он делал это каким-то непостижимым способом. Он же математик,... геометрия была его коньком. Он делал какие-то немыслимые движения, и брюки оказывались в его шкафчике, а кеды оставались с завязанными шнурками. Он не мог их снять - он же обещал маме.

- Ммамме... ммамме..., - вторил зал.

- А ты помнишь, как мы ходили с тобой в детский сад, - поднялась с места полная блондинка. - Я ничего не хочу сказать, просто, мне..., - и она посмотрела на ведущего, потом осеклась и продолжила, - ты помнишь, как не хватало на всех... горшочков? - и она покраснела, - и тогда ты предлагал свой горшочек всякому, кто хотел пописать. А однажды ты не выдержал,... ну не утерпел, и пока я сидела на твоем горшке, ты...

- Что? - взвизгнул ведущий.

- Не скажу! - гордо ответила она.

- Вы должны это сказать, вы обязаны! Вам... Ну, просто произнесите это слово. Хотя бы по слогам... Ну, давайте же,... давайте вместе!... О-пи-сал...

- ся!!! - взвизгнула она и выбежала из зала. А зал уже заходился от хохота, стены ходили ходуном, люди раскачивались из стороны в сторону, повторяя по слогам это простое слово, а яркие прожектора освещали студию, в которой с таким трепетом, пунктуально, шаг за шагом расследовалось дело о миллионе...

- А ты помнишь, как мы с тобой ходили в ясельки?...

- А ты помнишь, как мы родились в одном роддоме?...

Клейзмер сидел у телевизора, не в силах оторваться от экрана. Он смотрел на этих людей, многих из которых когда-то знал. Некоторых видел впервые, но не это сейчас было главным. А важно было для него наблюдать за той пожилой женщиной, любимой учительницей, которая помогла ему стать настоящим математиком и так много познать. Это было его детство, он никогда не забывал его и ее тоже... Просто не решался позвонить. А поэтому сейчас с удовольствием сидел у экрана, глядя на нее и вспоминая.

Когда-то молодая и красивая женщина вошла в их класс и представилась. Теперь она будет преподавать главный для них предмет - математику. Она долго говорила, а он уже не слышал ее. Слушал и не слышал, только неотрывно смотрел и любовался. И все же одна фраза отложилась в его памяти навсегда:

- И запомните, дети, - "Человек, не знающий математики, не способен ни к каким другим наукам. Более того, он даже не способен оценить уровень своего невежества, а потому не ищет от него лекарства"... Это сказал один ученый семьсот лет назад. Звали его Роджер Бекон.

Помолчав, добавила: -  А поэтому просто бескорыстно любите ее, изучайте эту науку, и вы станете самыми счастливыми из людей на свете...

И сейчас он снова вспомнил эти слова, сидя перед экраном телевизора, наблюдая за своей любимой учительницей, вспоминая школу и детство.

                                               - 23 -

         Галя была в восторге, читая договор. Они сидели вдвоем в  его комнате, заставленной книгами, и она внимательно изучала текст соглашения, который он подписал в том низеньком тесном, удивительном подвале, подвале-Храме. Правда, теперь рядом с ними не было Ангела. Их сумасбродного, взбалмошного, любимого Ангела, к которому они так привыкли за последнее время. Но, тот, видимо, обиделся и носился где-то по своим делам... или просто прятался от них. - Ничего, одумается, сам придет, - успокаивал себя Леонидов, - нельзя же вечно следовать каким-то нелепым суевериям, когда берешься за большое дело! А дело это теперь по-настоящему начинало его занимать. Он вспоминал, как полгода назад Галя втянула его в это предприятие. Втянула помимо его воли, но теперь он сам понимал, как это интересно. Не сидеть же, согнувшись у компьютера и писать в "стол", а печататься, издаваться, быть читаемым и даже для кого-то любимым писателем. Он входил во вкус, а сотрудничество с таким человеком, как Тепанов, не оставляло никаких сомнений.

- И все-таки чего-то не хватает в этом имени, Тепанов, - смеялся он про себя. Хотя понимал, что человек этот не хотел менять свою фамилию, оставаясь таким, какой есть. Он мог себе это позволить! Это был протест! Сложнее всего быть самим собой и не оборачиваться в фантики, приклеивая к  себе нелепые биографии и псевдонимы. Видимо, многие выдумывают подобное от комплекса неполноценности. Оборачиваются в "правильные" наряды и делают себе "правильную" жизнь. Жизнь под светом софитов. Но зачастую, под этой маской скрывается самое неприглядное лицо, а за душой у такой личности нет ничего. И лицо это - самая неприглядная физиономия, а пиар дутый и жизнь пуста. И сказать нечего людям, поэтому и прячутся за призрачные псевдонимы, рисуя себе жизнь и мнимый талант, которого вовсе нет. А этот - поэт, издатель, творец, человек с изящной поэтической душой и длинными пальцами музыканта, может себе позволить быть просто Тепановым. Таким, которого любят и ценят, и скрывать ему нечего и прятать тоже...

- Леонидов, почему ты никогда не читаешь договор? - спросила Галя. - Ты же упускаешь самое главное, ты не в курсе событий!

- Принципиально не читаю, - возразил он. - Мы не кирпичами торгуем и не колбасой. Это книги, искусство, и люди здесь другого склада ума. Здесь иные отношения. Без доверия не было бы искусства, - его задели, это была для него больная тема, он завелся и дальше темпераментно продолжал свою тираду: - Или я должен был усомниться в работе издателя и поэта и начать редактировать его договор?... Я не юрист и не бухгалтер... Мне это больше не интересно! Обман здесь невозможен, как ты не понимаешь? Человек не способен ничего написать талантливого, если он мошенник или воришка. Это закон, и мы, имея дело с такими людьми, абсолютно защищены... А ты говоришь, договор!!!

         А договор действительно заслуживал того, чтобы его прочитали! Она была права! Тогда при встрече ему были обещаны рецензии и интервью, публикации в журналах и какая-то литературная премия. Были обещаны продажи его книг тысячными тиражами, и этого было вполне достаточно. Но то, что они видели сейчас, читая его и разглядывая литературные сайты Тепанова, не укладывалось в голове. Там, в низеньком подвале, он и не представлял себе масштабов деятельности этого человека! Видимо, тот по какой-то врожденной скромности не сумел тогда представиться должным образом, а, может, просто не хотел, и только те грамоты и награды в рамках немо говорили за него. Да и не умел он особенно говорить, видимо, потому что умел писать и делать свое дело хорошо!

"Если Тепанов возьмется - он СДЕЛАЕТ!" - вспомнил он слова писателя, рекомендовавшего его. И сейчас они, глядя на все это, понимали, что имели дело с настоящим издателем.

         Этот человек создал целый мир. Литературный мир! Это был огромный город, и теперь они робко заходили туда и бродили по его улицам. Не верилось, что такое возможно! В наш 21 век! В век, когда все куда-то бегут, торопятся по своим нехитрым делам, спешат делать, добывать свои деньги, зарабатывать их или отбирать у кого-то, уважаемый поэт сидит в неприглядном темном подвале и работает...

         Этот мир, который он создал, раздвигал все границы реального, мыслимого, он сверкал длинными светящимися улицами и проспектами, литературными площадями и поэтическими салонами... Люди стояли на балконах домов этого города и приветливо махали им руками. Они были в старинных нарядах, речь их была изыскана и трепетна, улыбки приветливы и радушны... Их в этом городе ждали, их встречали как старых знакомых!

Тепанов имел около двадцати литературных порталов, несколько Интернет-изданий и собственный Литературный журнал, который печатался пятитысячным тиражом. Там работали уважаемые критики и писатели, устраивались поэтические и литературные презентации и встречи. Любимые великие писатели прошлого оживали в этой стране, они ходили по улицам этого города, присуждали свои премии, учили писательскому ремеслу, словом, оставались и снова жили с нами. И они с Галей теперь робко бродили, оглядываясь по сторонам. Их принимали в этот Клуб. Клуб 21 века, Клуб писателей и поэтов! В страну литераторов!

Чем дальше они шли, тем шире становились улицы этого города, превращаясь в целые проспекты. Дома ярко светились вывесками:

Литературное кафе, литературная курилка, литературный Клуб, издательство Литературного журнала, магазин Современной литературы, Литературный читальный зал, Литературный форум... Еще несколько газет и журналов с диковинными названиями своими вывесками приглашали войти и чувствовать себя, как дома.

Все здесь было "литературным", "книжным", "читательским". Читатели питались исключительно духовной пищей, жили литературной жизнью, общались на книжные темы...

Они продолжали читать этот договор, переходя с сайта на сайт, бродить по улицам этого уютного, сверкающего ярким светом города. Наконец, оказались на какой-то площади. По-видимому, здесь было сердце этой литературной страны, а площадь эта была центральной.

Леонидов на мгновение остановился перед какой-то вывеской: - "Союз писателей третьего тысячелетия". Швейцар у ворот этого старинного особняка поклонился им, приосанился и пригласил войти, не требуя никакого пригласительного билета или пропуска. И вообще, все двери этого города были гостеприимно открыты.

- Черт, я же в домашней одежде, да, и Галя тоже, - подумал он, глядя, как мимо проходят парочки нарядных людей. Они были в старинных костюмах, на руках у них были надеты белые перчатки. Он посмотрел на Галю и обомлел. Он не узнавал ее. Галя! Его Галя! Которая только что рядом с ним сидела в домашнем халатике и шлепанцах, теперь была одета, как на прием во дворец. И на руках у нее тоже были надеты тонкие, изящные белые перчатки,... и на его руках тоже!!! Он сошел с ума! Он увидел их отражение в огромной стеклянной двери. На него оттуда смотрели две фигуры, словно сошедшие из времен двухсотлетней давности, из самого настоящего 19 века. И в век 21! В третье тысячелетие. Это были они - он и его Галя. Восхитительная, молодая, с удивительной прической в невероятном платье, а он в каком-то камзоле. Он глядел на нее, не отрываясь, забыв обо всем. Можно ли так смотреть на женщину, которую знаешь почти два десятка лет? Нельзя! Конечно же нельзя!... Можно! И оторваться от нее он уже не мог. Это было совсем другое ощущение, нежели в Храме великого мага Кутюрье Медильяне. Это было возвышенное, божественное чувство. Только теперь он понял, что только так можно смотреть на Музу, так делали это великие художники во времена их великой эпохи. И сейчас он испытывал немыслимое волнение, возбуждение и восторг при виде ее. Видимо, поэтому сегодня ничего не написано и не создано подобного тому, что было когда-то. Не осталось таких Муз?... А, может быть, просто разучились смотреть на них так?

         Люди все подъезжали и подъезжали. Кто-то в дорогом лимузине, кто-то в карете. Многие шли пешком, но по их виду нельзя было сказать, что они добирались сюда на метро или в трамвае. Да, и трамваев здесь не было! Только улицы, заполненные пестрой, праздничной толпой, шум дорогих красивых лимузинов и стук копыт...

Вдруг какая-то открытая повозка остановилась у входа, и из нее вышел человек. Это был Тепанов. Он не был одет во фрак или в костюм Великого Кутюрье, на нем не было белых перчаток и, если бы его не знали в толпе, то пропустили бы мимо этого скромного человека в стареньком пиджаке и сером свитере. Но его знали и ждали. И шумные приветствия раздались со всех сторон. Тепанов скромно поклонился, а завидев их с Галей, подошел, пожал руки, приглашая в этот дом...

         Они вошли, с интересом оглядываясь по сторонам. Это был огромный зал, который занимал, по-видимому, большую часть особняка. Здесь не было колонн, а высокий потолок накрывал собою все пространство. И непонятно было, как и на чем держался этот огромный свод. Стены просторного помещения находились на достаточном расстоянии друг от друга, и какая магическая сила удерживала массивную крышу, не давая ей упасть, было непонятно. Это было непостижимо, впрочем, как и все в этом городе и на его улицах. Все было массивным монументальным, внушало уважение и доверие. Город и его дома были построены руками мастеров. В зале было очень светло, повсюду были развешены большие люстры, а в них тысячами свечей мерцал яркий волшебный свет. Пахло воском и книгами.

Люди продолжали заходить, заполняя помещение. Нет, тесно не было. По мере того, как людей становилось  больше, стены словно раздвигались. По-видимому, это помещение могло вместить сколько угодно народу. Здесь не было кресел, а по периметру стояли большие столы, за которыми что-то происходило. Они пошли по залу, осматриваясь по сторонам. Стеллажи книг, ряды столов с разными Литературными газетами и журналами. Здесь же стояли огромные станки, из которых появлялись все эти издания, аккуратно укладываясь на столах перед собравшимися. Книги тоже печатались на глазах у публики. За соседними столами сидели какие-то люди и что-то писали. Оказалось, это были известные критики, которые брали интервью у писателей и поэтов, тут же сочиняя рецензии. Тут же читали их книги, с невероятной скоростью оценивая их. Все происходило в режиме реального времени. (Хотя, бывает ли время нереальным?... Но, раз так говорят - вполне может быть). Потому что все здесь было нереальным и даже отблеск мерцающих в вышине зала ярких свечей...

Вдруг небольшое оживление пронеслось по залу, и затем снова тишина... У одной стены возникла маленькая трибуна, и за ней появился президиум. Какие-то люди начали заходить и занимать свои места. Он внимательно присмотрелся и обомлел. За этой длинной кафедрой сидели и смотрели на него настоящие... Достоевский и Толстой, Чехов и Тютчев. Вот появился Лермонтов и уселся рядом с юным, кудрявым, великим, тоже настоящим и таким живым Пушкиным. Еще несколько великих мира того появились и заняли свои места. Зал взорвался аплодисментами. Собравшиеся ликовали, высокий свод потолка отражал их аплодисменты, овации становились все громче, люстры раскачивались в призрачной вышине, издавая терпкий забытый запах восковых свечей. Великие классики закивали в ответ, начали снимать свои котелки и махать приветливо руками.

На трибуну поднялся Тепанов.

Зал умолк.

- Сегодня мы собрались в этом Доме Литературы для того, чтобы отметить знаменательное событие, - тихо и скромно заговорил он. Его длинные тонкие пальцы теребили оборку пиджака, и было видно, как он волнуется.

- Сегодня наши любимые кумиры пришли к нам, чтобы снизойти своим вниманием до нашего скромного собрания и благословить, - и он кивнул на классиков, сидящих за его спиной.

- Собрание, посвященное созданию Союза писателей третьего тысячелетия, считаю открытым!!!

И зал снова взорвался овациями и аплодисментами...

Далее были зачитаны программа и устав новой организации, потом выступали писатели и поэты. Леонидов не знал их, но и его тоже еще никто не знал и не читал, а поэтому он был рад с ними познакомиться и внимательно слушал. И Галя тоже была рада. Потом несколько слов произнесли великие классики и пожали Тепанову руку. Так был создан новый Союз писателей. Леонидов чувствовал себя на какой-то немыслимой высоте, на Олимпе, где собрались литературные Боги и просто начинающие писатели. Он чувствовал себя крошечной частицей этого собрания, частью этого круга талантливых, гениальных людей, и от осознания этого у него кружилась голова. Он на мгновение начал сомневаться, достоин ли такой чести, ловя на себе взгляды любимых классиков, и порой хотелось спрятаться, забиться в дальний угол... Но углов здесь не было... Потом снова речи, снова овации, а потом... Когда все улеглось и люди снова начали разбредаться по залу, разговаривать, читать газеты, случилось невероятное.

- Это же твоя книга! - воскликнула Галя, - Он тоже посмотрел на один из длинных столов и увидел знакомую обложку, а рядом лежали газеты,... вернее, тот самый Литературный журнал, с титульной страницы которого на него смотрела его фотография. Великий Достоевский взял ее в руки, пробежав глазами статью, посмотрел на Леонидова. Он ничего не стал говорить, просто пожал ему руку, и тепло от этого рукопожатия сквозь столетия передалось ему...

- Пойдемте, господин Леонидов, пойдемте, - сказал какой-то человек и подвел его к столу. Он долго давал какое-то интервью, рассказывая о своих книгах, а из печатного станка одновременно выскакивали газеты и журналы и там под его портретом уже появлялись эти слова. Все происходило в реальном времени, как нереально все это могло показаться...

- Жалко, нет рядом Ангела, - подумал он, - тот сумел бы оценить по достоинству, а не обижаться где-то там, вдалеке от него. Какой-то несуразный он у него. Повезло же...

Зато Галя была рядом и неотступно следовала за ним. От стола к столу, от интервью к новой рецензии, и дальше, к печатному станку, откуда продолжали появляться его книги. А напечатанные Литературные журналы уже заполняли огромный стол, росли, чудовищной пачкой поднимались к самому потолку, и с каждой обложки смотрели фотографии Леонидова. И казалось, что эта глянцевая кипа пятитысячным тиражом не устоит на месте, рухнет, нет... поднимется в воздух и полетит, расправив свои крылья-страницы, и все эти люди внизу увидят его портрет, и не только эти. - Вот, что такое пиар! - подумал он. - Если Тепанов возьмется - обязательно СДЕЛАЕТ.

- Пойдемте к нам, господин Леонидов, - услышал он за спиной голос Тепанова. Тот стоял рядом, приглашая его за собой. Они отошли от печатного станка и вернулись к месту, где находились классики. Галя шла следом.

Пушкин с удовольствием на нее посмотрел, и тогда он понял, что когда-то не ошибся в выборе. У Пушкина, говорят, был хороший вкус. Она тоже смотрела на Пушкина, и не могла оторвать от него своего взгляда. Краснела, стояла и молчала, и Пушкин тоже молчал, лукаво подмигивая ей. Он взял ее руку в белой перчатке и... поцеловал. Потом снова поцеловал, уже выше у локтя и снова заглянул ей в глаза...

- Однако, наглец! - возмутился про себя Леонидов. - Если бы он не был Пушкиным, уже давно получил бы по шее, - подумал он, продолжая следить за классиком, а тот все улыбался, нахально и откровенно глазея на нее.

- А может, наплевать на все регалии и звания?...

Голос Тепанова отвлек его от этих ужасных мыслей.

- Господин, Леонидов, - спокойно произнес он, - по нашему договору мы обещали дать вам премию.

- Да-да, премию, - не оставляя своих намерений, - повторил Леонидов.

- Уважаемый классик, наш замечательный, всеми любимый господин Толстой, готов вам дать ее от своего имени и со своим автографом.

И тут неожиданно вмешалась Галя: - А нельзя ли господину Пушкину тоже дать нам премию? Она стояла рядом с Пушкиным, и тот не выпускал ее руки из своей.

Такого он от нее не ожидал! Леонидов удивленно взглянул на нее, потом перевел взгляд на Пушкина. Тот засмеялся и снова пронзительным взглядом на нее уставился.

- Но, по договору вам дается только одна премия, - возразил ей Тепанов, - потом повернулся к Пушкину и спросил, - хотя..., ну что, брат Пушкин?

- Ничего страшного, - произнес тот, галантно глядя на Галю, - мы уступим-с, - прищурился, и глаза его засверкали дьявольским огнем. Он снова впился губами в ее руку...

- Еще мгновение, - подумал Леонидов, - и он за себя не ручается.

- Вот, снова пялится, да как нагло!!! Съездить ему по этой поэтической физиономии, чтобы и честь знал? Однако, нельзя. Полагается вызывать на дуэль. А если тот выберет шпагу? Сумеет ли он с ней управляться? А пистолет?... Сумеет ли собственными руками убить самого Пушкина, тем более во второй раз???...

И тут Пушкин произнес удивительную, потрясающую фразу, от которой у Леонидова округлились глаза: - Покажите ему наш прайс-лист, - громко сказал великий поэт.

Галя опешила, и теперь как-то внимательно на него смотрела, и Леонидов тоже уставился, не понимая.

- Ну, что же вы, господин Тепанов, где наш прайс? Давайте-ка его сюда и корочки давайте-с, - засуетился классик, оторвавшись от ее руки.

Они совсем опешили и смотрели на Поэта, который теперь ползал и искал что-то под столом. Потом он достал картонную коробку и высыпал из нее содержимое. Коробка была удивительным образом похожа на ту, куда Тепанов когда-то положил его деньги. По столу рассыпались новенькие свеженапечатанные удостоверения о принадлежности к той или иной литературной премии. Внутри каждого из них уже стояли печати и автографы классиков, оставалось только вписать имя.

- А вот и этот чертов прайс! - воскликнул Пушкин. - Вот же он, посмотрите сюда! - и он начал зачитывать цены.

- Толстой входит в стоимость договора, - начал он, - а если он не устраивает...  

Толстой хотел что-то возразить, но тот перебил его, - молчите, батюшка, молчите, не время  сейчас, потом посчитаемся... Если не Толстой, а Лермонтов, извольте добавить пять тысяч рубчиков-с, если Тютчев, скинем сотенку-с,... ну, а коли Пушкин... Кладите двадцать тысяч и берите мою премию! Забирайте!!! - широко махнув своей маленькой рукой, добавил он, - не жалко!

Леонидов вдруг спросил: - А разве премии дают, а не присуждают?

Классики переглянулись, помолчали.

- Это раньше их присуждали, а теперь дают-с, - засмеялся Тепанов.

- Вот так-то-с, - добавил Пушкин, - ну, так что, господа?... И еще мой автограф в придачу.

- А платить обыкновенными рублями? - спросила Галя.

Тут классики дружно закивали, загудели и произнесли почти хором, - ну, конечно же, рублями, конечно! Самыми настоящими рублями третьего тысячелетия.

- Ну, так что? - снова задал свой вопрос Пушкин...

         Тут в зале произошло какое-то замешательство, свечи начали мерцать, люстры раскачиваться. Люди непонимающе посмотрели наверх и замерли. Откуда-то с высоты явилось огромное белое чудовище, видение, белый призрак. Оно, стремглав облетев весь зал, издавало жуткие нечеловеческие звуки, которые леденили кровь в жилах. Все замерли в оцепенении, не в силах тронуться с места. Чудовище, сделав пару витков под самым потолком, членораздельно заорало: - А ну-ка, кыш отсюда, нечистая сила!... Изыди!!! Вон, я кому сказал! ... Пошли отсюда!!!... Вон!!!

Свечи продолжали гаснуть, они мертвенным блеском светили в темноте и шипели. Чудовище продолжало летать, как под куполом цирка и орать. Классики, сидевшие рядом, начали куда-то исчезать. Каким-то невероятным образом из этих старинных камзолов выскакивали маленькие черные существа и с диким визгом разбегались во все стороны. Их наряды теперь оставались совсем пустыми, как чемоданы, продолжая восседать на своих стульях. Вдруг один черный комок вернулся на мгновение, схватил коробку с премиями и снова исчез, утащив ее за собой. Люди за столами, бравшие интервью и писавшие рецензии, тоже испарились, станки перестали стучать, а на столе, где совсем недавно небоскребами поднимались высокие пачки журналов, осталась лишь тоненькая стопка. Стены заходили ходуном. В здании не было ни единого окна, и когда все свечи потухли, наступила кромешная темнота. И только вопли людей повсюду. Белое привидение светилось в темноте, теперь Леонидов узнал его. - Это же Ангел! Его Ангел!

Он никогда еще не видел его таким разъяренным. А тот все продолжал свои безумные вращения, и потолок уже готов был низвергнуться со своей высоты на головы людей. И только тут он, осознав положение, схватил Галю за руку, и в обезумевшей толпе и давке потащил ее по памяти к выходу. А стены продолжали угрожающе раскачиваться. Людей было много! Очень много! Все они толкались, шли по головам и метались в полной темноте...

Люди, едва успев покинуть это огромное помещение, как крыша, которую уже не поддерживало ничего, рухнула вниз. Ударной волной из бывшего огромного особняка выносило остатки газет и книг, огарки свечей,... костюмы "классиков"... Ударной волной разрывало, разметаd все вокруг, - дома с вывесками и книжными магазинами, клубами и литературными салонами, с читальными залами и литературными курилками, и весь город сложился, как карточный домик. Видимо, его строили плохие мастера. Вокруг летали остатки горелых газет, обрывки страниц, разорванных книг. Они с Галей стояли посреди этого хаоса, с ужасом наблюдая за происходящим, а над развалинами все продолжал летать, безумно размахивая крыльями, Ангел. Их добрый, справедливый Ангел... Их маленький, обезумевший идиот...

- Удивительная способность все портить! - подумал Леонидов, отрываясь от экрана. Галя тоже была недовольна, хотя еще не пришла в себя от всего пережитого и не знала, что думать. Что-то случилось с компьютером, литературные сайты исчезли с экрана, на ее руках были все те же белые перчатки, а на столе лежал обугленный огарок свечи, продолжая дымиться...

- Внимательно тебя слушаем! - наконец, строго произнесла она, глядя на Ангела. Тот был взъерошен, костюм на нем обгорел по краям и зиял огромными прорехами. Он совсем не стыдился своего вида, для большей убедительности бравируя им.

- А я вам говорил, - начал он со своей любимой фразы.

- Что именно? - спросил его Леонидов.

- А вы не знаете? - воскликнул он, - хорошо, начнем эту историю с самого начала.

Он помолчал немного, вынул из кармана смятую газету, бросил ее на пол и плюнул огарком свечи.

- Я тебе говорил, Леонидов, про кошку? - гневно начал он.

- Какую кошку? - удивилась Галя.

- Он знает! - воскликнул Ангел. - Ты знаешь? Ты помнишь или уже забыл?

Леонидов тупо посмотрел на него, - чего ты хочешь? - произнес он.

Ангел поправил обрывок галстука на своей дырявой рубашке и продолжил.

- Пока вы там шлялись неизвестно где, я провел некоторое маркетинговое исследование, так сказать, расследование, - начал он, - и теперь рад поделиться новостями.

Он снова победно на них посмотрел и добавил:

- Готов вам сообщить некоторые подробности, так сказать, детали, которые следуют из вашего договора.

- Не тяни, - подозрительно произнесла Галя.

- Начнем-с, господа, начнем-с...

Он уселся в большое старое кресло, закинул ногу на ногу и закурил сигарету..., нет, сигару. Какое-то время молчал, курил и нагло на них поглядывал, понапрасну тратя время. Потом сжалился и заговорил:

- Вам была обещана широкая рекламная компания в газетах, журналах и на сайтах издательства известного вам поэта господина Тепанова? Так?... Так! - ответил он за этих двоих.

- Рецензии известных критиков, а также интервью журналистов? Было обещано напечатать книги тиражом 300 экземпляров каждую, продавать их через некую книготорговую компанию, которая держит добрую половину книжного рынка в стране? И, наконец, - через четыре месяца обеспечить спрос на ваши книги тиражом в 5 тысяч экземпляров каждой? Так? - спросил он. - Так, - ответил он самому себе. - Что ж, подведем итоги.

Он затянулся сигарой и выпустил облако сизого дыма.

- Маленькая история, я бы сказал, сказка, - продолжил он.

- Живет в подвале одного дома паучок и играется в поэта и издателя. Он совсем один, у него нет никого в помощь, он не знает ни единого критика или журналиста, не знаком ни с одним книжным магазинам, у него есть только одно - компьютер и огромное желание стать большим издателем и поэтом. И еще он на двухнедельных курсах научился делать сайты для Интернета. Паучок долго играется в своем темном углу и, наконец, в огромной паутине-интернете создает свой маленький липкий уголок - свой первый сайт. Но, теперь хочется чего-то еще! А чего не хватает пауку? - МУХИ! - заорал Ангел, - ЖЕРТВЫ! И тогда Паучок с помощью одного своего друга-писателя находит дураков, которые готовы на все, чтобы их издавали и читали. Он приглашает их в эту паутинку и берет с них деньги за рекламные услуги. Одна муха, другая, третья... Те несут ему эти деньги, а он размещает их в своем липком темном уголке. Но деньги маленькие и совсем не интересные. И тогда паучок решает стать ПАУКОМ. Теперь он делает десять... потом двадцать сайтов, придумывает названия новых газет, новых поэтических порталов, и сеть его становится больше. Он печатает бланки разных литературных премий и уже готов их вручать новым писателям, предварительно вручив их самому себе, закатав те в деревянные рамки. Клиент пошел крупнее и чаще. Тогда он начинает оказывать новую услугу - пишет рецензии, статьи, берет интервью от имени несуществующих критиков и журналистов, и, наконец,... когда он уже набил руку на мелочах, к нему залетает МУХА! Она не несет миллионов и миллиардов, но готова заплатить довольно значительную сумму за его работу,... за его пиар-компанию, сумму, доселе небывалую для него...

- Ты врешь! - вскричала Галя, - ты видел информацию о Леонидове на всех этих сайтах? Он делает настоящую работу!

- Да! Но об этих уголках его паутинки не знает никто, кроме него. На каждом сайте есть счетчики посещений, на них одни нули и единички. А если туда никто не приходит, то и о Леонидове не узнает никто! Виртуальный офис! Мифический пиар! Не верите - посмотрите сами! - орал Ангел.

Они кинулись к компьютеру, уже находия маленькие квадратики внизу каждой страницы "поэта". Нули, единички, всего несколько человек каждый день посещали эти сайты, - видимо, его предыдущие жертвы, которые еще надеялись на что-то.

- Каким, интересно, образом можно будет продать тысячи книг, когда о Леонидове не узнает никто? - спросил Ангел, - никаким!!!

- Ты все равно врешь, - произнес Леонидов, - у него есть газета, отпечатанная пятитысячным тиражом, и там мое интервью.

Ангел засмеялся, потом безжалостно произнес: - Я тебе говорил про кошку?... Позвони в типографию этой газетенки, - и он поднял с пола смятую страницу, которую принес с собой, - здесь телефон, позвони и спроси, какой тираж они печатают...

Галя бросилась к телефону.

Трубку снял совершенно пьяный мужичок, дыхнул немыслимым перегаром и рыгнул. (Была пятница, к тому же конец рабочего дня). Несмотря на это, она задала свой вопрос: - Вы печатаете Литературный журнал господина Тепанова?

- Ну..., - только и ответили ей.

Я хочу купить у вас четыре тысячи экземпляров! Это возможно?

- Двести, - тупо ответили ей.

- А остальное уже забрал Тепанов? - спросила она.

- Двести напечатал, двести и забрал.

- Всего двести напечатали? - переспросила она.

- Ну, - коротко ответил голос, потом добавил, - а на кой черт вам нужен этот журнал? Спросите Тепанова, если разрешит, так я напечатаю хоть миллион, только он своих придурков там печатает, и им же потом газетенку свою отдает. А больше она не нужна никому...

- Это вам сам Тепанов сказал? - возмущенно спросила она.

- Ну, - коротко ответил голос, рыгнул напоследок и повесил трубку.

Ангел подошел к окну и открыл его настежь, чтобы проветрить. Да, проветриться этим двоим сейчас не мешало бы. Ему жалко было на них смотреть, но он должен был закончить, чтобы в следующий раз неповадно было.

- Так что забирай, Леонидов, оттуда свои книги, которые и десятой доли того не стоили, что ты заплатил. Правда, он отредактировал их, и теперь в них попадаются грамматические ошибки - "поэт" оказался безграмотным. Зато, слава Богу,  обложки изменить не смог - пока не научился. Кроме того, у него нет договора ни с одним магазином в Москве, и продать он не сможет не то, что 5 тысяч книг... И десятка не продаст. А его знакомая книготорговая компания, которая "держит добрую половину рынка в стране", -такой же паучок, как и он сам. Ставит книжки в Интернет-магазины, где их никто не покупает. Забирай их оттуда, пока он не выкинул книги на помойку.

- Выкинуть? Книги? - спросил Леонидов, - это невозможно!

- У такого, как он, -  возможно! - Покажет их тебе, потом скажет, что продал, вернет тебе за них деньги-копейки, а их на помойку...

- На кой черт он предложил мне тот договор? - спросил Леонидов. Ангел ответил, - потому что он прописал там фразу... фразочку:

"Договор обратной силы не имеет". То есть, если ты захочешь передумать и вернуть свои деньги...

- Понятно, - перебил его Леонидов и замолчал.

- И последнее его изобретение, - безжалостно заканчивал свое исследование Ангел, - это Союз писателей 3 тысячелетия! За членство будьте любезны по три тысячи рубчиков! Вроде бы немного? Зато, теперь можно подтянуть сотни дурачков..., прошу прощения, писателей. Корочки продавать будем. Полиграфическая промышленность в стране работает нормально - напечатаем все. Премии, корочки, членство, грамоты - все что угодно. Напечатаем за три копейки - продадим за тысячи...

Они сидели и молчали... Говорить ни хотелось... Говорить было не о чем...

А на полу лежал листок глянцевой газеты, на которой крупным шрифтом в черной благородной рамке было выбито:

--------------------------------------------------------------------------------------

Издательский центр Тепанова - это многоуровневая консалтинговая структура, лидер по продвижению книг на рынок!

Мы обеспечим продажи ваших книг в Москве, России и по всему миру!

Издадим ваши книги и сделаем их автора популярным и известным!

Наши авторы получают эксклюзивные возможности для PR-сопровождения!

Путь от рукописи до признания в мире будет для вас самым коротким только с нами!

--------------------------------------------------------------------------------------

Ангел положил лист бумаги в пепельницу, придавил окурком сигары, чиркнул зажигалкой, и зеленый ядовитый дым распространился по всей комнате.

- Какой смрад, - произнес он.

                                               - 24 -

- Господин, Леонидов! Рад слышать ваш голос! - жизнерадостным тоном приветствовал его знакомый издатель-грузчик. Сегодня на нем был фиолетовый пиджачок и черная рубашка. И как всегда, был он без галстука.

- Встреча без галстуков, - подумал Леонидов, здороваясь с ним.

- Господин Леонидов, я сейчас просматривал информацию о свежих изданиях и случайно набрел на ваши книги. Вы снова печатаетесь? Вам удалось продать свои тиражи?

Леонидов посмотрел на горы книг, подпиравших потолок, и уклончиво ответил, - не совсем, - и замолчал. Говорить ему было нечего, говорить не хотелось, особенно после тех последних событий, а человек в фиолетовом пиджаке продолжал:

- Может, это не мое дело, но я хотел спросить,... как вас угораздило связаться с мошенником?

- Мошенником? - тупо переспросил он.

- Вы знаете, о ком я говорю?

- Да, пожалуй, теперь знаю, - ответил он.

- Вы бы спросили меня, прежде чем нести свои деньги неизвестно кому, мы ведь давно знакомы, я не отказал бы вам в информации. Я только что просматривал, так сказать, списки жертв этого господина и случайно наткнулся на ваше имя. Мне даже обидно стало за вас и за себя тоже..., - и он промолчал, - вы отказались сотрудничать с моим издательством, а заплатили деньги этому..., - и он подавился именем, в котором чего-то не хватало.

Леонидов молчал, и издатель тоже какое-то время молчал.

- Вам не хочется говорить на эту тему?... Я понимаю... И во сколько же, если не секрет, вам обошлось это, так сказать, сотрудничество?

Леонидов почему-то ответил на этот бестактный вопрос, хотя, не понимал, какое дело этому человеку до него, и какого черта он лезет со своими вопросами и помощью?

- Я надеюсь, вы еще не успели вступить в так называемый Союз писателей третьего тысячелетия? - продолжал тот.

Леонидов вспомнил вывеску на стене большого особняка, вспомнил город призраков-улиц и площадей, карточных домов и спросил:

- Скажите, как человек с улицы может сегодня создать целый Союз и стать во главе?

Издатель засмеялся, помолчал немного и ответил: - А как сегодня создаются целые академии?

- Академии? - удивился он.

- Ну, конечно! - воскликнул издатель. - Для того чтобы проснуться академиком, достаточно собраться втроем, написать кое-какие бумаги, подать их в нужные инстанции, и доброе утро... Только обязательно втроем.

- Почему втроем?

- Чтобы голова с утра болела... шучу... Такие правила. Учредителей должно быть как минимум трое.

- Но, зачем все это? - удивился он.

- Как зачем? - воскликнул издатель. - Вы теперь уважаемый человек, член-корреспондент Академии чего-то там..., не важно чего. Двери перед вами открыты! Вы вешаете это звание в красивой рамке своего офиса, пишете на визитке! Вас объявляют и принимают, а потом... Потом вы начинаете принимать новых членов в эту армию академиков, присуждая им такие же регалии и звания. Брать за это деньги или принимать услугами! Это же бизнес! Обыкновенный бизнес! Пиар!

- Экшен! - сорвалось у Леонидова.

- Точно! Экшен! Да что там академики! Мы живем в замечательное время, когда любой человек, имеющий фирму, может назначить себя президентом, генеральным секретарем, хоть Председателем почетного собрания директоров или императором. Кем угодно! Одним росчерком пера! Он может выпустить любые премии и награды от имени своего предприятия, учредить и назначить, заявить и презентовать... Все это просто бизнес и ничего более, - он поправил на себе свой фиолетовый пиджак и продолжил:

- Вы, господин Леонидов, далеки от этого и не знаете некоторых правил бизнеса.

- Почему же, я работал в бизнесе 15 лет, - возразил Леонидов.

- В каком? - спросил тот, и, узнав о тех нехитрые делах, которыми Леонидов занимался, сказал:

- Все это цивилизованный бизнес. Вы занимались реальными делами, где товары и услуги имели четкую цену, а как можно оценить стоимость Пиар-компании, как ее взвесить, какой здесь может быть эквивалент цены? А мошенники этим пользуются, создают видимость работы и делают на этом целые состояния. На сегодняшний день, пожалуй, это один из самых криминальных видов деятельности. Здесь вращаются крупные суммы, а значит и желающих погреть руки у этого костра много, а желающих стать знаменитостью еще больше...

- Господин, Леонидов, - бодро продолжил издатель, - а не пора ли вам закончить валять дурака? - откровенно спросил тот. - Вы пишете замечательные книги, они стоят того, чтобы их читали, а вам платили за труд. А вы тратите свое время... и деньги на...

- Вы, прочитали, наконец, мои книги? - удивился  он.

Голос издателя сменился, - ну, господин Леонидов, это вы уже слишком, не перегибайте палку, надо бы и честь знать, я вам уже говорил - я не читаю книг! Я, вообще, ничего не читаю!!! - горячился он. Потом успокоился. - Но мои специалисты очень рекомендуют вас... А давайте-ка вернемся к нашему договору. Начнем работать и зарабатывать. У меня есть интересный сюжет. Нам заказал его один уважаемый господин. Писать он не умеет, зато имеет приличный бюджет и огромное желание стать писателем - работа как раз для вас. Отличный гонорар!

- Я подумаю, - неожиданно для себя произнес Леонидов.

- Вот!... Ну, конечно! Подумайте! Так-то лучше! Совсем другой разговор...

- Скажите, - перебил его Леонидов, - а почему вы хотите мне помочь? Сотни писателей не могут пробиться в ваше издательство, бегают за вами, уговаривают, а вы звоните мне?

- Тысячи писателей! - поправил его издатель. - У моих людей скопилось три тысячи непрочитанных рукописей, и все гениальные, все хотят...

- Ну вот, а вы звоните мне?

- Почему звоню вам? - задумался тот. - А черт его знает, почему, - воскликнул издатель, - сам не знаю... Вы мне нравитесь!... Сказать по правде... Вы первый человек за десять лет моего бизнеса, который меня "послал". Откровенно, нагло послал!!! Такое просто невозможно сегодня, такого не может быть..., - он промолчал немного и добавил, - Леонидов, скажите честно, а почему вы не приняли условия моего договора, почему отказались работать на моих условиях? Ведь они лучше, чем у других?

- Вы не поймете! - неожиданно для себя воскликнул Леонидов.

- Почему? - удивился издатель.

- Потому что я не могу вам этого объяснить, - произнес он и в ужасе отшатнулся от телефонной трубки. Он не понимал, что с ним происходит, но слова эти он уже где-то слышал,... точно слышал, и теперь, как в  гипнотическом сне, вынимал их из своей памяти и повторял.

- Но, почему вы не можете мне этого объяснить? - уже горячился издатель.

- Потому что... вы не поймете, - тупо повторял Леонидов, а он действительно не мог объяснить этого.

- Значит, объясните мне так, чтобы я понял!

- Не могу!

- Но, почему?

Что он мог сказать человеку, сидящему в своем шикарном пиджаке, зарабатывающему миллионы на книгах, которые писал кто-то другой, а он их даже не читал. Как он мог рассказать о том, чего порой стоили ему эти страницы написанных книг, строчки, как они вымучивались, рождались. Бывали моменты, за которые можно было отдать все... А он и отдал. Но объяснить этого не мог...

- Я подумаю..., - сказал он, - я подумаю над вашим предложением и перезвоню вам,... перезвоню,... потом,... позже,... потом...

- Но, вы не ответили на мой вопрос! - настаивал издатель.

- Потом..., до свидания, - сказал Леонидов и повесил трубку.

- Чертова книга! - промелькнуло в его сознании. - Он попал в плен своим собственным фантазиям, это та самая книга, последняя, недописанная не дает ему покоя, она тащит куда-то, не дает спокойно работать, делать деньги, жить!!! И почему этот Клейзмер не взял свой миллион... миллион... миллион...? - билось в его сознании, стучало в висках, разрывало мозги на части, колотилось по черепу, не давая ему покоя...,  не давая дышать и жить...

         Уже знакомым маршрутом они с Ангелом шли по холодной заснеженной Москве, вот та самая улица, тот старинный кирпичный дом. Храм без крестов...

Они шли забирать свои книги, напечатанные за сумасшедшие деньги "небольшим тиражом". Он не мог оставить их в темном подвале, не мог оставить этому человеку, - словно часть его самого находилась здесь. Ему просто было жалко их. Он шел, думал и вспоминал:

Что мешает ему уничтожить это ничтожество, разобраться с ним как в старые времена... Ему это ничего не стоит! Он стал совсем другим. Если бы раньше он вел себя так, не смог бы выжить в бизнесе и одного дня. Он хорошо помнил все те правила и умел решать вопросы... разные вопросы, но теперь. Все как-то изменилось. Что-то мешает... Книга? Она связывает ему руки, заставляет смотреть по-другому, думать иначе, чувствовать. Теперь просто не хотелось пачкаться, прикасаться к этому жалкому человечку. А, может, все же...

- Не стоит! - перебил его мысли Ангел. - Он сам себя уже наказал, - добавил он. Леонидов сначала не понял его. - В каком смысле?

- Ты хочешь знать, что будет с этим человеком после... потом?

Ангел улыбался совсем не ангельской улыбкой. Ангел очень изменился за последнее время, а может, всегда таким и был, просто он его плохо знал или не знал совсем?

- Хочешь, я покажу тебе кое-что..., чего человек знать не должен?

И странный незнакомый блеск засиял в черных глазах Ангела призрачным светом.

- Только скажи, и ты узнаешь все...

На мгновение в глазах Леонидова померкло, и только этот свет, исходивший от Ангела, притягивал его. Он смотрел и оторваться не мог. Он уже не хотел смотреть туда, хотел не знать, не видеть, а Ангел все стоял и ждал ответа на свой вопрос, и в глазах его застыл этот светящийся образ, а в глазах Леонидова ужас.

- Пожалуй, не надо, - пробормотал Леонидов, отрываясь от этого зрелища. Нет, он ничего не понял, он не успел понять, но то, что он увидел за короткое мгновение, леденило душу...

- Я тоже так думаю, что не надо, - произнес Ангел, - просто, поверь мне на слово.

И тут Леонидову стало жутко, стало страшно за того несчастного человека, стало не по себе...

- Стоило ли того?... - пробормотал тихо он.

         Маленький В-дом стоял рядом... Вокруг него собралось много народу, люди волновались, оживленно говорили о чем-то, спорили. Они облепили В-будку какими-то бумагами и писали что-то на них. Леонидов хотел было спуститься в этот подвал, но Ангел уже пнул ногой старенькую дверь, и та пронзительно заскрипела. Люди у будки закричали, замахали руками и кинулись к ним.

- Членство!!! Вы за членством? Идите, пишитесь в списках! Здесь очередь на неделю вперед! Вы в третье тысячелетие? Идите, пишитесь!

Гвалт нарастал. Дверь отчаянно скрипела на старых несмазанных петлях, приглашая зайти в темноту подвала. А над головами их гордо висела вывеска... та самая - "Союз писателей 3 тысячелетия". Обеспокоенные люди уже начали высовываться из окон ближайших домов, вороны, спрыгнув с веток, ходить прямо у них под ногами, угрожающе каркая. Вдруг из черного проема появился человек. Это был Тепанов. На нем сверкал новенький пиджачок из магазина знакомого нам Медильяне, горло его перехватывал новенький галстук, видимо, оттуда же, а в руках его был калькулятор.

- Что за шум? - недовольно воскликнул он, - что за безобразие?

Вороны посмотрели на него и присмирели.

- Членство... Членство... Членство..., - послышались голоса замерзших людей.

- Ах, господин Леонидов? - воскликнул он, не обращая внимания на остальных, - вы ко мне?

Узнав, что он хочет забрать свои книги, ничуть не удивился и даже обрадовался этому.

- Сейчас вам их вынесут, не волнуйтесь, - произнес он. - А ну-ка, тихо тут, - шикнул он на толпу собравшихся и отдал распоряжение какому-то маленькому человечку, который возник у него под ногами. Тот кинулся исполнять его приказ, а они остались стоять на улице.

- Вы не желаете к нам в 3 тысячелетие? - спросил он.

Леонидов был немногословен, и после увиденного только что в глазах Ангела, смотрел на этого человека с искренней жалостью. Даже с ужасом. Тот ничего не заметил и продолжил: - Ну, что же. Тысячелетие большое, еще успеете, всегда пожалуйста, всегда рады-с. Всего три тысячи рубчиков-с, пока расценки не поднимались.

Потом он посмотрел на толпу, - все, господа, я устал, - сказал он, - у меня обеденный перерыв. Мне нужно отдохнуть, я с самого утра торчу здесь, я семнадцать лет кручусь в этом... Я, в конце-концов, строю сейчас загородный дом... домик... домишко!!! - засмеялся он. - А вы знаете, как это нелегко, как непросто! Везде одно ворье! Стоит засмотреться, проглядеть - моментально надуют. Одно ворье... ворье-с..., - пропел он.

Он изящно поправил на себе новенький пиджачок и посмотрел на Леонидова. - Ну, что, господин Леонидов, рад был с вами работать, вы очень талантливый писатель, заходите к нам еще...

Из дома выскочили маленькие люди и начали выносить книги. Все они были очень низкого роста и были чем-то похожие друг на друга. Какой-то детский сад. И только лица их были сморщенными, глаза умудренные опытом долгой жизни, лукавыми, с порочными улыбками. Они ехидно посматривали на Леонидова и зло косились на Ангела, как будто могли его видеть. А может могли? Но кем тогда нужно быть??? - странная мысль промелькнула в его голове.

Коробки с книгами стояли на снегу, маленькие помощники суетились, Ангел подогнал такси, и человечки начали грузить. Как Ангел это сделал, было непонятно, - такси само подъехало, и двери открылись. Водитель молча вышел, открыл багажник и начал помогать. Леонидов хотел было пересчитать книги перед тем как расписаться за них.

- Пересчитай, пересчитай Леонидов, - поддержал его Ангел.

- Ну, что вы? - прочитал в его глазах такие намерения Тепанов. - Дома пересчитаете, дома. Все в порядке-с, все под ключ-с!

А Леонидову и самому хотелось уехать отсюда быстрее, он уже не мог видеть этого человека в его костюме, в этом липком темном уголке Москвы, под этой вывеской.

- До свидания, господин Леонидов, до встречи. Заходите еще.

- Заходите-с, заходите-с еще-с, - возник перед ним один из тех маленьких помощников, подмигнув ему, гнусно улыбаясь,  и голос этот показался ему удивительно знакомым. Ему бы еще кудрявые рыжие волосы и бакенбарды... и котелок на голову...

         Он в последний раз оглянулся на эту улицу, посмотрел на трансформаторную будку, которая мнила себя целым домом, на человечка в новом пиджачке, который мнил себя издателем, на старинное здание, бывшее некогда церковью, на притихшую толпу людей. Потом они сели в машину и уехали. Дом тот действительно был когда-то Храмом, только давно уже не было на нем крестов...

Вернувшись, они с Ангелом пересчитали книги в новых коробках. Там не хватало ровно тридцати штук. И тогда он словно увидел, как уважаемый поэт и издатель, владелец газет и журналов, учредитель Союза писателей третьего тысячелетия в своем темном подвале раскрывал эти коробки и украдкой своими тонкими пальцами музыканта по одной их оттуда таскал. И ему стало невероятно жалко этого человека в имени которого чего-то не хватало...

                                                        - 25 -

         Телефонный звонок пронзил тишину комнаты Леонидова. Звонок был неожиданным, звонить ему было некому. Он никого не ждал и уже не надеялся на чудеса, а потому равнодушно снял трубку. Петров уверенным жизнерадостным тоном поприветствовал его.

- Старик, собирайся! - громко произнес он, и голос его уверенно заполнил пространство маленького помещения.

- Завтра едем на кинофестиваль! Завтра состоится премьера моего фильма!

Он был очень рад за друга, - наконец, хоть у того что-то сдвинулось с места. Голос Петрова был жизнерадостным с победными нотками, и это настроение постепенно начало передаваться ему. Это был голос человека, на котором изящно сидел черный смокинг, черная бабочка забралась под воротничок, подчеркивая ослепительную белизну его рубашки и лица, которое светилось в свете прожекторов на сцене под огромным киноэкраном. Красная ковровая дорожка осталась позади, она почтительно проводила его друга сюда, на киношный Олимп, продолжая встречать гостей этого кинофестиваля.

- Обязательно костюм и галстук? - спросил уныло Леонидов, - он так и не успел полюбить этот наряд, да и полюбит ли когда-то?...

- Куда подъехать, в какое время?

- Старик, - последовательно отвечал на его вопросы Петров, - костюм вовсе не обязателен, здесь публика специфическая - ходят в том, что по душе. Главное, чтобы тебе было удобно, а подъезжать никуда не нужно, нас повезут на транспорте, организованно. Так что завтра сбор в таком-то месте в такой-то час. И передай приглашение Гале, - добавив, - уезжаем на два дня.

- Уезжаем? - удивился Леонидов.

- Да, уезжаем,... все, остальное потом,... завтра... завтра... До встречи, старик... Пока...

Леонидов повесил трубку и снова остался в тишине своей маленькой комнаты наедине с молчащим телефоном, потухшим компьютером и горами книг под потолком. Он был очень рад этому звонку, он не мог и не хотел больше оставаться здесь, и Петров с его поездкой оказался спасением.

         Они долго ехали на автобусе. Какие-то люди битком заставили его техникой, коробками, прожекторами. Оказалось, что фестиваль будет проходить не в Москве, а совсем другом городе. И теперь они все дальше и дальше удалялись от столицы, широкие шоссе превращались в маленькие дороги,... потом в дорожки, города в городки, деревья на обочине становились выше, солнце ярче, и только высокое небо над головой... Куда они ехали? Леонидову было совершенно все равно. Главное ехать. Главное, куда-нибудь подальше. А там будет видно. Галя осталась дома, сославшись на усталость. И теперь они вдвоем могли спокойно  поговорить...

Петров был одет вовсе не во фрак и никакого намека на бабочку. Да и багажа у него не было, куда бы он смог спрятать свой костюм. Знакомый серый свитер и старенькие брюки. Это был Петров - просто Петров, каким он знал его всегда. Люди в автобусе, судя по их одежде, тоже не собирались на набережную Круазет. Люди как люди... Самые обыкновенные... Некоторых он узнавал - то были актеры и режиссеры из какой-то старой, давно забытой жизни...

- Да, старик, сожалею, - произнес Петров. Он уже знал эту историю, произошедшую с ним, и теперь говорил свое мнение.

- Дело даже не в договоре. Ты прав. Договор сегодня ничего не значит. Бумажка, фикция. Тебе нужно было сделать одну простую вещь, прежде чем везти свои деньги этому,... - и он промолчал, - этому..., - он подавился именем этого человека, так и не сумев произнести его.

- Когда ты мне рассказал обо всем, я поинтересовался, что же это за поэт такой и что он написал? - Петров посмотрел в окно, о чем-то задумался, продолжив:

- Тебе нужно было просто прочитать "стихи" этого поэта, и уже никакой договор был бы не нужен. Знаешь, я давно понял одну простую вещь, - продолжал задумчиво он, - бездарность страшнее всего. Страшнее, чем эти ребята-грузчики, умеющие делать на нас деньги. Это даже хуже, чем просто желание украсть или заработать на ком-то. Бездарь повинуется какому-то особому, ему одному понятному принципу, инстинкту, получая от этого удовольствие. Ты талант, ты творец? Гений? Таких как ты, много, а я один. Пиши свои нетленки, снимай картины, а я просто приду и кину тебя. Закатаю в такое ..., потом будешь долго выбираться и отрабатывать долги... Ну, кто ты такой? Никто. Вас тысячи, миллионы, а я один.

- Ты уверен, что он такой один? - спросил Леонидов.

- Ну, конечно, не уверен, - засмеялся Петров, - но надеюсь, что этих, убогих, не больше, чем просто людей, коммерсантов, так, не со зла, собирающих бабло... Зависть что ли какая-то?... Зависть особого рода. Удовольствие. От собственного бессилия - угробить чье-то стоящее дело. Духовная импотенция... Тебе просто нужно было прочитать эти, так называемые, стихи и ты сразу бы понял все ... Ладно, проехали, - закончил он, посмотрев в окно, - не расстраивайся, мы сильнее этих...  Ты пишешь замечательные книги - а это главное!... Посмотри, красота вокруг какая! - внезапно воскликнул он.

Они ехали уже несколько часов, пока их автобус не начал вязнуть в глубокой колее дороги. Или не дороги вовсе, а как говорится, "направлении". И действительно, эта узенькая колея уже не напоминала дорогу, а лишь указывала путь, по которому они должны были продвигаться вперед. За окном произошли за это время невероятные изменения. Всего за несколько часов они словно попали в какую-то другую страну, другой мир. Куда-то исчезли сугробы, и теперь яркое солнце освещало своими лучами зеленые поля и деревья. Они оставили холодную московскую зиму далеко позади и въехали в чье-то лето. Как по волшебству. Всего за несколько часов...

         На какой-то площадке их пересадили в машины с открытыми бортами и табличкой "ЛЮДИ", а впереди, прокладывая направление трактор, весело урча мотором, выбрасывая клубы дыма, смело вел их за собой... А вокруг бесконечные поля колосящейся пшеницы, маленькие речушки без переправ, которые они на своих вездеходах преодолевали с легкостью. С легкостью и каким-то щемящим восторгом людей, изголодавшихся по этому высокому небу, солнцу и запаху скошенной травы. "ЛЮДИ" - было написано на окошке машины, и как-то необычно и приятно было почувствовать себя Человеком... Человеком в этом теплом лете.

Леонидов долго смотрел по сторонам, и какое-то непреодолимое чувство охватило его. Как захотелось улечься на этом огромном лугу, утонуть в его зеленой траве, закутаться, натянуть на себя облачко, которое проплывало над ними, и потом широко открытыми глазами смотреть туда, наверх, где высокое небо и яркое солнце. Слушать стрекот кузнечиков, жужжание пчел на цветках. Вдыхать аромат этого луга и леса. Не думать больше ни о чем. Просто чувствовать, ощущать все, что тебя окружает, и раствориться,... остаться навсегда... Здесь была какая-то настоящая земля, настоящие деревья, вода в речушках, где плавала рыба, настоящие облака плыли по небу, и настоящее, неизвестно откуда взявшееся лето, которое согревало и звало за собой в покрытые зеленью луга и леса. Он совсем забыл о том, куда они ехали. Просто тряслись в высоком кузове машины, кивая в такт головами каждому ухабу и кочке, женщины смеялись, визжа от восторга. Ну, где найдешь еще такое развлечение, никакие американско-русские горки, мчащиеся по своему предсказуемому железному рельсу, никакие аттракционы не доставят столько радости и пьянящего восторга, разбавленного ароматом скошенной травы. Гениальный тот инженер или чиновник, который не проводит в такие места дороги. В этом есть какой-то великий, глубоко продуманный смысл. Сюда не доедешь на джипе, не прорвешься на свирепом мустанге с мигалками и спецсигналами. Может быть, и проедешь, но обязательно увязнешь или просто испугаешься или не захочешь вовсе - стоит ли колеса свои топтать по такой грязи и бездорожью, по этой колее. Колее, которая называется Россией. Потому и деревья здесь настоящие, небо высокое и яркое солнце, которое не заметить нельзя... И лето..., жаркое-жаркое лето...

         Вдалеке показался какой-то населенный пункт. Покосившаяся вывеска на дороге подсказала его название - "Дальнерусск". Они въехали в этот городок, скорее даже поселок, и подкатили к зданию старенького клуба. Их уже встречали! Два мужичка заканчивали приколачивать длинную вывеску над входом. "Приветствуем участников кинофестиваля", - красовалось на ней. Вывеска была прибита немного криво, но смотрелась очень хорошо и даже нарядно. А криво, потому что на ступеньках стояла здоровенная початая бутыль самогона, к которой эти двое, по-видимому, уже успели приложиться. Настоящего деревенского самогона, который не перепутаешь ни с чем. Бело-мутная водица в высокой бутылке с закрытой пробкой. И что больше всего удивляло - самая настоящая красная ковровая дорожка, извивающаяся по ступеням. Дорожка была старенькая, захоженная до дыр, она сверкала протертыми местами. Лет 50 назад по ней, наверное, поднимался местный "генеральный секретарь" (или кто там у них был), чтобы поздравить какую-нибудь доярку с выдающимся надоем. Это была самая настоящая дорожка, которая так нужна была сейчас, со своей историей и залысинами.

Люди начали выгружаться, прыгая через борта машины, потом выстроились, и двери клуба гостеприимно раскрылись. Их встречал глава местного клуба, провожая внутрь. Фестиваль начался!

Какой-то журналист, отряхнув свой фотоаппарат от дорожной пыли, начал фотографировать это шествие. Словом, все проходило очень хорошо. По-настоящему...

Немного времени для подготовки, и вот начался показ.

Работ было немного - два художественных фильма и несколько документальных лент. Фильм о театре, другой про художника, еще один про ученого. Зрителей в зале было немного. Два дня один за другим показывались эти картины, и все новые люди занимали места в зале. Здесь были в основном женщины. Женщины-доярки. Они сменяли друг друга в своем коровнике и приходили сюда на просмотр. И, конечно же, остальные места занимали сами участники фестиваля. Они смотрели свои работы и работы своих коллег, сами их оценивали и сами вручали призы. Здесь не было победителей. Здесь все картины заслуживали внимания и принимались с восторгом. Люди выходили на сцену, произносили речи, рассказывали, а журналист, которого они привезли сюда, все это снимал. Особенно удивляла реакция этих двоих мужиков с самогоном. Они не пропустили ни одного кинофильма, по-видимому, в этой летней деревне работали только женщины, а мужчины то ли руководили, то ли просто отдыхали. Они ведь приколотили вывеску и расстелили красную дорожку - и теперь отдыхали. Бутыль стояла рядом с ними, но за целый день ни один из них к ней не прикоснулся. И только восторженными трезвыми глазами смотрели на экран.

Леонидову понравился один художественный фильм. Очень понравился. Актеры этого кино явно не зашли на съемочную площадку на пару часов между съемками в рекламе и антерпризными концертами. Актеры знали свой текст, и, по-видимому, знакомы были с ролями, которые играли. И тексты ролей им вручили не за десять минут перед съемками. И, скорее всего, они даже репетировали свои роли. Правда, среди них не было детей или внуков, внучатых племянников знаменитостей. Зато сценарий к этому фильму писал не сварщик и даже не осветитель. И грузчику такое не по силам. Кто-то, памятуя свой опыт и умение, просто в удовольствие наваял замечательную пьесу, по которой и сняли этот фильм. И создавалось это кино не один день в маленькой комнатенке, экономя бюджет.

Это была настоящая работа! Он давно не видел такого замечательного фильма. Он был уверен, что подобное просто не снимают сегодня, а тут такое откровение с экрана. В перерыве подошел к режиссеру. Они познакомились, разговорились.

- Когда ваш фильм выйдет в прокат? - спросил он режиссера.

- Никогда, - ответил тот.

- Но, почему? - изумился он.

- У нас его не купит ни один кинотеатр, - весело ответил режиссер, - и, помолчав, добавил, - а кто мы такие? Ну, кто мы такие? - и засмеялся.

- И что, вы никому не покажете его? Этот фильм никто не увидит?

- Ну, почему же не увидит, - и он кивнул в сторону двух мужичков с самогоном и бригады доярок, отдыхавших от смены, - вот, смотрят же люди.

- А, другие люди, в Москве, в стране?

- Как вы не понимаете, - воскликнул режиссер, - этот фильм по нынешним временам "не формат". Вы знакомы с таким понятием? Это психологическая драма. Ни одна киностудия не имеет в планах подобных проектов. На них просто не выделяют денег. Практически, все сделано на свои... и на деньги друзей, - добавил он и замолчал.

- А что же теперь снимают? - спросил Леонидов.

- А вы не знаете? - засмеялся режиссер, - вы с какой планеты?

- Экшен! - вырвалось у него.

- Конечно! Конечно Экшен! Блокбастер! Мыло!... Тарковский сегодня работал бы оператором, а Феллини осветителем..., и это в лучшем случае, и то, если бы очень повезло, если бы нашлось протеже...

- Неужели нет никакой надежды? - на прощанье спросил Леонидов.

- Есть надежда,... маленькая, но все же есть,... - ответил тот, и глаза его загорелись.

- Канны!... Если нас заметят Там. Если оценят в какой-нибудь номинации, тогда наши кинотеатры будут бегать за мной и умолять продать им копии, но... все это только после Канн. А без Канн мы никто.

Леонидов задумался. Может быть, ему тоже издавать свои книги где-нибудь Там. А Петров подтвердил эту мысль: - Старик, многие давно уже так сделали - раскрутились, а потом вернулись сюда, теперь они нарасхват.

- Но для этого придется уехать из страны, - подумал он. - Уехать как минимум на годы... И Леонидов вспомнил слова Петрова, - "Уезжать отсюда не хочу.  Это моя страна"...

Журналист к концу первого дня устал и попросился домой.

- Только своим ходом, - возразил ему руководитель фестиваля.

- Но, я уже сделал свою работу, уже отработал гонорар. Больше мне делать здесь нечего, - возмущался тот, - у меня масса работы, полно заказов. Всем нужны репортажи, пиар, а я тут с вами время теряю! Мой контракт выполнен, в конце концов!!!

Руководитель был старым администратором, он не хотел ссориться с журналистом - мало ли что, и сделал правильный ход. - А вы посидите в партере, вон с теми людьми, заодно возьмите у них интервью, - и он кивнул на наших двоих мужичков, - а я пока вызову для вас вертолет. Лично для вас, господин журналист.

Руководитель знал, что делает, он не в первый раз проводил такие фестивали, а журналист был молодым, горячим... и совсем неопытным...

Через несколько часов он нашел журналиста в компании тех двоих, и в возмущении спросил:

- Ну, что же вы, господин репортер? Я вызвал для вас вертолет, вас, понимаешь, ждали, а вы...

- А и не надо никакого вертолета, - еле связал журналист несколько слов, - у меня здесь еще очень много работы, - и он посмотрел на недопитую бутылку - уже вторую. - Нам еще много работать.

- Да-да, - подтвердили мужики, показывая на третью бутыль.

- Поработаем ишо... Ихмо... Меть... Ну его, этот вертолет... Отпускай его с Богом...

И вертолет отпустили. А был ли он, этот вертолет? Уже никто не вспомнит...

         На второй день хозяева фестиваля устроили банкет в честь победителей. А поскольку победителями оказались все, всех и пригласили. И доярок, свободных от смены,  и, конечно же, двух наших мужичков. Все расселись за длинным столом, накрытым прямо на улице, во дворике клуба, и отмечали закрытие. Леонидов сидел за столом и смотрел на этих людей, актеров и доярок, на двух местных пьянчужек и на Петрова. И на мгновение показалось, что все так и должно быть. Все правильно, все получилось у этих людей. И какое-то смутное предчувствие защекотало, завибрировало в его душе, в его пустом желудке и в голове. Одни люди снимали кино, другие его смотрели. Чего же еще? При чем здесь столицы и слава, все это так далеко отсюда. Просто живут где-то самые обыкновенные люди, пусть даже в городке Дальнерусске и смотрят это кино.  Оно им нужно, оно им нравится. И он вспомнил глаза этих двух мужичков, которые тогда еще были трезвыми, вспомнил, как они смотрели, и доярок вспомнил. И теперь он понял, что ему нужно делать... Но, об этом потом...

И еще одно поразило его здесь, за этим накрытым столом. Теперь он смотрел не на людей, а на те нехитрые угощения, которыми их потчевали. Смотрел и вспоминал тот день, когда они с Галей весь день смотрели телевизор и, казалось, пересмотрели все возможные передачи. В одной из них рассказывали, из чего сделаны наши продукты. А здесь...

Мясо было сделано из... мяса, огурцы из огурцов, картошка была похожа на картошку, рыба на рыбу. Мясо было из молодых бычков, а не из кенгурятины, которую, оказывается, мы потребляем многие годы. А оно и понятно. Откуда же возьмется свинина или говядина в наших широтах? Кенгуру уже давно заполонили прилавки магазинов. Как-то однажды кенгуру, вспомнив, что их историческая родина Россия, отправились в далекое путешествие. Они оставили свою Австралию и, видимо, вплавь, через океан, пустынями, горами, тайными тропами пробирались сюда, к нам. Так достигли цели своего путешествия и теперь снабжали своим мясом наши магазины. А здесь на этом столе почему-то лежал настоящий жареный поросенок. Настоящие цыплята, не нашпигованные антибиотиками, а просто цыплята... Видимо, по той дороге-недороге антибиотики просто не могли доставить сюда или почему-то забыли это сделать. И цыплята были самыми обыкновенными. На столе лежал картофель! Несмотря на то, что уже давно национальным продуктом в нашей стране стали бананы! К весне только за сумасшедшие деньги можно купить остатки гнилой картошки, а бананы пожалуйте - за сущие копейки. И, действительно, откуда здесь взяться картофелю, в нашей северной стране, когда повсюду, даже в городах, растут только пальмы, и с них свисают эти самые бананы. Улицы, площади и скверы покрыты пальмовыми плантациями. Только ленивый не подойдет и не сорвет эти плоды. Зимой удивительные пальмы, невзирая на холод и снег, дают прекрасный урожай, а картошка... Ее просто не должно быть в этих широтах, поэтому бананы и есть самый распространенный национальный продукт. А тут на столе картофель! Настоящий! Пахнущий картошкой и из нее же сделанный - чудеса!...

Он ел эту настоящую еду и вспомнил про Галю, - жалко ее нет рядом... Хотя у нее сейчас, наверное, начинается сериал...

Ел настоящую еду, пил настоящий самогон, сидел рядом с настоящими актерами и режиссерами, доярками и их двумя пьянчужками-мужичками и чувствовал себя как-то необычно, по-настоящему. И дело его было стоящим, в которое снова верил, потому что знал, что его книги нужны людям. А это стало сейчас для него главнее всего.

         С таким настроением и покинул этот замечательный фестиваль. Ему вручили бутыль самогона, впрочем, как и всем остальным. Правда, взамен попросили оставить им журналиста. Уж очень он им понравился. Журналиста не отдали, погрузили его аккуратно в коробку от большого фонаря и особенно берегли его фотоаппарат - завтра вся страна узнает об этом удивительном кинофестивале, который прошел с успехом в Городе Дальнерусске. В городе, где настоящие доярки и молоко, самогон, настоящая красная ковровая дорожка и где показывали самое настоящее современное кино... И еще сохранилось жаркое-жаркое лето...

         Дорога вела назад, она становилась все шире, города больше, небо улетело на свою призрачную высоту, солнце спряталось. Все ближе и ближе к столице. Вот уже появились первые пальмы, с которых свисали любимые плоды, первые кенгуру перебегали дорогу. Наконец, въехали в город. И снова пальмы и повсюду эти красивые животные.

Вот Плющиха, где давно вырубили те самые три тополя и где теперь тоже растут три банановых дерева. А под пальмами этими сидят кенгуру и ждут - когда же их съедят... И снова зима...

                                               - Часть 3

                                               - 26 -

         Клейзмер подошел к окну и пристально посмотрел вдаль. Ледяной город сверкал в лучах зимнего солнца, отражаясь холодным блеском. Были видны дымящиеся металлические трубы завода, натянутые струны стальных рельсов трамвая, нити проводов на столбах. Мир, опутанный металлической паутиной. Металлический хаос. Бетонные стены домов заасфальтированного города, заасфальтированного мира выбирались из сугробов грязного снега, скрывая людей, находящихся там, их замерзшие жизни, их судьбы... Он посмотрел немного в сторону, где мерцали золотые купола, повел глазами вверх и увидел прозрачное голубое небо. Оно нависало над городом, пропуская лучи яркого солнца, которое уже не в силах было согреть никого. Была зима. Холодная зима...

         Этот высокий бородатый человек стоял и пристально смотрел в окно. Потом раскрыл его, и ледяной ветер ворвался в его жилище. Он не замечал холода, лишь чувствовал свежесть его дыхания. Он умывался этим ветром, а сердце бешено колотилось, согревая. Губы его шевелились, бормоча какие-то бессвязные слова, фразы, в голове зрел вопрос, на который он должен был дать ответ.

- Как уживаются этот бетон и пластик рядом с деревьями и людьми, небом над головой? - он снова посмотрел вниз.

- Два мира. Один под ногами, который создал человек, и теперь топтал его своими ногами, мир который вполне устраивал его. Но стоит посмотреть наверх, открывается совсем другой мир. Так в котором из них мы живем??? Интересно, если убрать все искусственное и оставить лишь настоящее, что сохранится? Цивилизация уже ни раз проходила через это чистилище... Очищение. Остались после этого только пирамиды, созданные его руками, но сделанные из натурального камня. А все атрибуты их высокотехнологичной жизни стерты с лица земли. Остались каменные идолы и амфоры. Сохранились развалины. Что настоящее, а что наносное? Что должно остаться, а что исчезнуть навсегда?

Он продолжал всматриваться вдаль, временами поднимая глаза к небу, а губы бормотали эти бессмысленные, безумные слова.

- Все их технологии, изобретения... Где они? Только скелеты тех несчастных и величественные пирамиды над ними и больше ничего. А человек? Что в нем временное, а что постоянное, вечное?...

Просто нужно им это как-то объяснить. В этом нет ничего сложного. Есть величины непостоянные, переменные, а есть незыблемые - КОНСТАНТЫ! Как это объяснить? Но, существует же неизбежность. Все равно это должно произойти. В конце концов, мир явился из точки. Это не взрыв. Только невежества могут пугать такими понятиями. Взрывы устраивают люди, а не Боги. Мир родился из точки и должен вернуться туда. Неминуемо вернуться..., пройти через нее... Точка - это всего лишь мгновение. Короткая пауза, переход, а за ней... Нужно пережить это, чтобы идти дальше. Нельзя вечно топтаться на месте. Геометрия проста. И тогда произойдет обновление, истинное откровение. Бояться не нужно. Остается только отбросить все ненужное, бессмысленное, переодеться и сделать этот шаг, дождаться его и понять... В этом выход... Но, как это объяснить ИМ? Смогут ли? Захотят ли? Поймут???

         Он подошел к столу, заваленному кипой бумаг, которые, словно живые, шевелились на холодном ветру. Перелистал эти замерзшие страницы.

- Не то... Все не то... Слишком много времени нужно, чтобы объяснить это. Жизни не хватит. Нужен другой путь.

Он продолжал перебирать листы бумаг, исчерченные, испещренные мелким подчерком.

- Все не то! Это не их язык! Но, должен же быть какой-то выход...

Он нервно отшвырнул в сторону эту кипу бумаг, где были надписи, математические иероглифы, понятные лишь ему одному. Те, соскользнув со стола, полетели вниз. Они белыми птицами распластались по полу, разметав свои крылья. Они занимали теперь все это маленькое пространство. Формулы, мысли и цифры, написанные и доказанные, больше они были не нужны ему. Он их понял, постиг, он доказал ЭТО, и теперь они его не интересовали. Отработанный материал... Встав со своего шаткого стула, он прошелся по белому полу, исчерченному иероглифами формул. Топча их ногами, он нервно ходил, бился в этих четырех стенах, а там, совсем близко, открывался другой мир, который он придумал..., увидел и доказал... Его мир... Просто нужно найти язык, перевод... Нужно понять, как объяснить им ЭТО...

         Внезапно взгляд упал на предмет, который всецело завладел его вниманием. Он кинулся в угол и достал оттуда старенький, пыльный футляр со скрипкой. Схватив его, вынул оттуда инструмент. Что-то подсказывало, что он нашел то, чего ему так не хватало. Истина находилась рядом, она была в каждом предмете, каждом порыве ветра за окном, в каждом дыхании и мысли, и в этой скрипке тоже. Кинулся к окну, закрыв его, обнял скрипку, согревая ее обеими руками, потом достал смычек и заиграл...

- Есть алгоритм, который понимают немногие, но есть язык, который должны знать все. Есть истина, которую не объяснишь словами или цифрами, но музыкой, нотами, сокровенным движением души. Этот язык доступен многим. Он понятен всем, потому что душа дана каждому. Она теряется, пропадает, бьется между сознанием, разумом и привычным, постылым телом. Она думает и говорит на своем языке. Но если она ведет тебя по жизни, желания твои уже совсем другие, нежели те, которые заложены инстинктами и телесными просьбами, вожделениями. Она свободна от них. Просто нужно услышать ее и найти к ней путь, отказаться или пожертвовать чем-то. И тогда она завибрирует, заиграет, как струна. Откроет перед тобой сокровенные знания и ответит на те вопросы, которые совсем недавно ты даже не задавал себе! И жизнь изменится, засверкает, и не вялое похотливое тело будет тащить тебя вслед за собой, а вести, звать, настаивать и торопить. И сотворять это будет твоя удивительная душа...

         Он играл, и странная, удивительная музыка исходила из этого инструмента. Это были не ноты и не музыкальные фразы, бесстрастно заученные равнодушным непонятливым подростком. Не бессмысленный набор звуков, не чья-то музыкальная фантазия, хотя кто-то ее когда-то написал. Она была узнаваема, но так, как сейчас, в этой холодной пустой комнате, звучала впервые. Она говорила, и он говорил вместе с ней...

Долгий тяжелый труд, опыт мучений, творческих побед и поражений, и снова побед. И когда цифры кончились, исчерпали себя, исписались,  явилась та простая и удивительная истина, и все эти формулы были теперь не нужны. Просто явилась идея, настоящая, не придуманная, не требующая доказательств, и она засверкала невероятным звучанием в его душе и звуках волшебной мелодии. Он доиграет ее до конца, но останется ли она навсегда или исчезнет, как все остальное,... прочее,... временное и бессмысленное... Останется! Конечно, останется и будет звучать. И станет такой же вечной, как и его душа и всех остальных в этом мире, в целой вселенной. Они не могут не услышать ее. Они должны понять! И никакие формулы больше не нужны! Точка! Переход! А за ней новый мир и новая жизнь! Вечная...

         За стеной заплакал ребенок. Он громко кричал, он был потревожен непривычными незнакомыми звуками мелодии. Он не слышал еще такого, и поэтому ему было не по себе. Просто ему никогда никто не давал слушать этой музыки и другой тоже, и потому он плакал.

- Клейзмер! Прекрати сейчас же! - раздалось из-за стены.

Он не слышал и продолжал играть, словно в каком-то экстазе, а звуки неслись далеко за пределы этой закрытой комнаты, замкнутого кубика бетонной клетки. Уже с другой стороны стена начала сотрясаться раздраженным грохотом.

- Клейзмер! Прекрати хулиганить! Сейчас же перестань!!! Сумасшедший! Идиот!!! Блаженный!!!

Стены начали дрожать и изгибаться под стуками крепких кулаков, они упруго вибрировали от ударов, словно были не из прочного бетона, а из резины или гибкого пластика. Коробка его комнаты превратилась в резиновую грушу, которую теперь нещадно колотили руками, топтали, били со всех сторон. Сверху, ... снизу... Потолок стал мягким и проваливался глубокими впадинами, пол ходил ходуном, а он, не замечая, продолжал играть...

Потом закончил и словно прозрел:

- Вот, чего ему так не хватало!!!... Этот язык доступен каждому!!!

А из-за бетонных стен все продолжали раздаваться крики людей. Десятков людей, тысяч людей.

- Ты замолчишь или нет???

- Перестань сейчас же!

- Сумасшедший!

- Безумец!

- Блаженный!

Наконец он услышал их. Изумленно огляделся по сторонам. Отставил со своего плеча скрипку. Задумался... Потом улыбнулся...

- Поймут, просто нужно немного времени... Совсем немного... Времени и сил... А они еще остались...

                                               - 27 -

         Он вернулся из поездки, и Галя теперь не узнавала его. А он и сам не узнавал себя. Что-то сломалось, нет, скорее, открылось второе дыхание, и после всего увиденного он хотел работать, хотел идти к своему читателю, готов был, наконец, перейти эту чертову улицу, которая разделяла их все это время. Он стал совсем другим. Словно отобрал крылья у своего Ангела и готов был сам с их помощью совершить полет на неизведанную высоту. У Петрова  получилось - теперь была его очередь.  Как это сделать, он пока не знал, но очень хотел этого и верил в успех. Теперь он "завелся" и остановить его было уже невозможно. Он снова писал, как когда-то. Теперь ничего не мешало. Писал с удовольствием, яростно отдаваясь удивительному чувству свободы. Те чертовы деньги закончились, он был совершенно "голым", неприкрытым перед этой жизнью с ее тяготами, но не обремененный ничем. И снова подходил к своему столу и писал, подготавливая себя к чему-то еще...

Галя смотрела на него изумленными глазами и не понимала.

- Мы проиграли, - сказала как-то она. - Больше надеяться не на что... Остается ждать этой чертовой премьеры... Что будем делать, Леонидов?

- Наоборот, - весело воскликнул он,

- Что? - не поняла она.

- Теперь самое время начинать.

- Я не понимаю тебя, - ответила она, посмотрев на него с надеждой, но он больше не сказал ни слова, - я больше так не могу,... я устала, - произнесла она. - Ты не хочешь позвонить тому издателю? - неожиданно спросила она его. Он как-то странно на нее посмотрел, но ничего не ответил.

А он все вспоминал ту поездку, дорогу и колею, машину с табличкой "ЛЮДИ", вспоминал глаза людей, которые смотрели на экран, поля колосящейся пшеницы, высокое небо и удивительное лето. Вспоминал, но объяснить ей этого не мог, и потому молчал.

Она устало посмотрела на него и поняла, что сказать ему больше нечего.

- Все пишешь? - задала, наконец, вопрос, который он давно не слышал от нее. - Ну-ну, - подвела она черту и вышла из комнаты. Она не знала, что они будут делать завтра, на что будут жить, как будут жить... Просто, очень устала, а он ничего и не хотел объяснять.

У него теперь появилось огромное желание и силы этого второго дыхания, а, значит, он сможет все...

         В карманах оставалось немного мелочи. Удивительное чувство свободы, - посмеялся он над собой. Пока не найдется какой-то выход, просто нужно занять у кого-нибудь немного денег, а там будет видно. Что может быть проще?

Он набрал номер Петрова. Конечно же, Петрова, который в этой жизни был всегда рядом.

- А, привет! - обрадовался тот.

- Привет, режиссер! - поздоровался он. - Как дела, где будешь показывать свой фильм дальше?

Петров задумался, помолчал немного, потом произнес:

- А, знаешь, вчера был на приеме у Алки... Ну, Аллы... Аллочки...

- Неужели сама пригласила? - удивился Леонидов.

- Ну, ты понимаешь! Сама! Именно сама! Прочитала статью о нашем фестивале и разыскала меня. Она коллекционирует всех знаменитостей, весь, так сказать, бомонд.

- Поздравляю! - порадовался Леонидов, - теперь и ты бомонд!

- Да, уж! - проворчал Петров, - ты знаешь, сколько я потратил на костюм для этой чертовой тусовки? Больше, чем на свой фильм... Вот так! А иначе нельзя, иначе ты не в фокусе.

- А зачем, вообще, пошел туда? - засмеялся Леонидов.

- Ну, как зачем?... Затем... Там собираются все. Там решаются вопросы... Вот так... Пора выводить свой фильм в СВЕТ... Ну, сам понимаешь...

- Ну и как, нашел контакты? - спросил Леонидов.

Петров что-то говорил ему, невнятно рассказывал о каких-то людях, светских львах, об их пантерах и кошках, о родственниках и внучатых племянниках, потом у него сорвалось:

- Да пошли они все!... Ничего, прорвемся! Все будет нормально. Главное фильм, а он готов - дело за малым. Буду ходить по киностудиям и каналам, буду проталкивать... Только, зря покупал эту тряпку. Ты знаешь, сколько стоит один такой костюм от какого-то... Медильяне? - возмущенно воскликнул он и назвал его стоимость.

- Теперь висит в шкафу. Занимает целую вешалку, целый шкаф. Видите ли, рядом с ним никто висеть не должен. Один он такой..., - и Петров выругался. И тут Леонидов вспомнил о таком же костюме-негодяе-нарциссе, который уже почти год занимал место в его шкафу. Он выкинул оттуда все его любимые куртки и теперь одиноко пылился на вешалке.

Они поговорили еще какое-то время, и он повесил трубку - язык не повернулся спросить у друга взаймы. Да и не было у него сейчас этих денег...

Потом набрал номер еще одного старого друга. Еще одного друга, с которым часто общался в те времена, когда занимался бизнесом. Как хорошо иметь много друзей, - подумал он.

- Привет, старик, как дела, как бизнес? - с радостью отозвался тот. Он не коверкал слова "бизнес" и с уважением относился к этому понятию. Наверное, поэтому имел в свои годы довольно приличное состояние, виллу на Кипре, шикарную машину и такую же молодую жену... уже третью.

Они поговорили немного, вспоминая молодые годы, старые давние времена. Они вместе прошли через бедность, голодное студенчество, когда денег хватало лишь на чашечку кофе и пачку сигарет.

- Извини, старик, нет! - четко произнес тот в ответ на его просьбу, узнав о его делах.

- И не проси, денег в долг я не даю, - подумав немного, добавил, - тем более, друзьям.

- Почему? - вырвалось у Леонидова. Он знал, что его просьба не обременительна для него, и поэтому был удивлен.

- Почему именно друзья попали в такую немилость? - засмеялся он. Но его старый друг серьезно продолжил:

- Потому что самое главное, что есть у людей, это дружба, - ответил тот.

- Мы меняем бизнес, продаем и покупаем дома, квартиры, яхты, меняем жен, любовниц... но, единственное, что остается на всю жизнь - это старые друзья. Это и есть самое ценное!

- И поэтому ты не даешь в долг друзьям? - не понял он.

- Совершенно верно, - ответил тот. - Деньги как ничто другое портят дружбу. Отравляют жизнь, любовь, даже отношение к нам наших детей. Ты никогда не задумывался, почему я, имея массу старых друзей и приятелей, всегда делал свое дело сам? Потому что не хотел портить отношения с близкими мне людьми. Такова жизнь, старик. Стоит мне дать тебе денег взаймы, мы вступим с тобой в особого рода отношения... А нам это нужно? Нам это совсем не нужно. Да будь они прокляты эти деньги, которые лишат меня друга. Да плевать я на них хотел!  Самое ничтожное, что есть на свете, - это деньги, и не стоит ими ломать нормальные отношения между нами. Так что, не проси. Я не хочу, чтобы ты зависел от меня. Не хочу косо на тебя смотреть, когда ты мне их не вернешь. Главное дружба! Мы же одна компания! Ближе нас по жизни никого и не осталось,... а ты говоришь деньги. Да, пропади они пропадом... Нет, старик, не проси. Я хочу сохранить то настоящее, что было между нами и есть. Это я тебе как настоящий друг говорю! Проси чего хочешь, последнюю рубашку сниму ради тебя, но денег не дам... Ну, ты понимаешь меня, - закончил он.

- Да-да, понимаю, - ответил Леонидов. Они дружески попрощались, и он повесил трубку. Он сидел за столом и смотрел куда-то вдаль не в силах сфокусировать свой взгляд и сосредоточиться. Думал, что сошел с ума. Он ничего НЕ ПОНЯЛ...

Потом вынул из кармана последнюю мелочь и, разложив ее на столе, пересчитал. Когда в последний раз он делал это? Сколько лет назад? Он не помнил... Сидел так, долго смотрел на эти монетки, потом на горы своих книг, подпиравших потолок, и снова на них. Сидел, почему-то улыбался, получая от этого странное удовольствие. Когда еще такое случится? Это нужно запомнить... Всегда, когда съезжаешь на санках с горы и попадаешь в самый низ, оборачиваешься и обязательно смотришь туда, откуда только что съехал, смотришь и ощущаешь точку низшего падения, и только потом, оттолкнувшись от нее, снова взбираешься на гору или ищешь следующую высоту...

         День начался для него холодным зимним утром. Он рано вышел на улицу и теперь смотрел по сторонам. Он не знал, что будет делать, куда пойдет, в руках его был пакет, в котором лежали его книги, много книг. Он достал их, сняв с высоких пыльных этажей, и теперь вместе с ними готов был совершить свой маршрут. Только пока не знал, куда. Люди проходили мимо, торопясь по своим делам, спешили на работу, собирая пробки на дорогах, очереди на остановках к маршруткам и автобусам. А он все стоял и смотрел.

- Черт возьми, ну неужели он не может просто продать несколько книг и заработать эти несчастные деньги? Вот они, эти люди, они рядом с тобой, просто подойди и предложи им свое детище, свой товар. И не нужны никакие издательства, книготорговые компании, посредники и магазины. Ты написал их, это было не легко, но ты писал их этим людям, и сейчас они рядом, прямо перед тобой. Сделай этот шаг - ты заслужил этого. Это же так просто! - уговаривал он себя.

Он сел в какой-то автобус, доехал до метро, потом спустился в подземку. По вагону шел какой-то калека, неся в руках пакет. Он невнятно тянул свои жалобные слова о какой-то операции, о том, что не хватает денег на лечение. Люди доставали мелочь и протягивали ему. Калека вышел из вагона. Леонидов почему-то двинулся за ним и увидел, как тот, отойдя пару шагов от дверей, лихо перебегая сквозь толпу людей, энергично расталкивая их руками, заскочил в следующий вагон, там снова согнувшись, достал свой пакет и уже трогательно произносил свой заученный текст. А люди снова доставали какую-то мелочь, отдавая ему... Так он проехал несколько остановок, все не решаясь подойти к кому-то. Потом его вынесло массой народа на перрон и потащило, поволокло по длинному залу, и он, не сопротивляясь, поплыл в этой плотной утренней толчее. Он был рад находиться рядом с этими людьми, он привыкал к ним, все еще не решаясь с кем-то заговорить. Да и не до него сейчас было этим людям. Ноги его привели в просторный зал пригородных касс. Очереди людей за билетами, очереди электричек за людьми. Очереди..., очереди... Серые спины, не проснувшиеся лица. Но было как-то тепло в этой толпе. Эти люди своей серой массой согревали друг друга, не давая замерзнуть. Не давали сбиться с этого утреннего пути, и были рядом друг с другом. У высокой стены вокзала топталась, переминаясь с ноги на ногу, какая-то старушка. Она держала в руках пучки укропа и еще какой-то зелени, выращенной в своем домашнем парничке. Стояла и продавала все это, озираясь по сторонам. Рядом находился рынок, но туда ей путь был заказан - а оно и понятно, откуда у нее столько денег, чтобы заплатить за место на нем. Там теперь торговали люди, которые даже не знали, как выращивается этот укроп, впрочем, как и все остальное. И поэтому она стояла здесь, переминаясь с ноги на ногу и озираясь по сторонам, боясь, что ее прогонят. Но пока не прогнали - стояла и продавала...

Оглядевшись по сторонам, он увидел вокзал, а тот словно, приглашал его зайти и по железной колее отправиться в неведомое путешествие. И только стук колес по рельсам...

- Электричка, почему бы и нет, - подумал он. Так он оказался в вагоне. Люди расселись, и поезд двинулся с места. И тут началось!

         Из тамбура появлялись самые обыкновенные мужчины и женщины, парни и девушки, молодые и старые с какими-то мешками и рюкзаками. Они заходили по одному в вагон, энергично предлагая свой товар: расписания поездов и мини-массажеры, диски с кинофильмами и журналы, мороженое и бутерброды, ножницы и расчески... Какой-то мужчина, сев на свой маленький табурет и вынув из футляра гармонь, заиграл. Закончив свое вагонное произведение, он с пакетом прошелся по вагону, получив пригоршню монет за свое искусство. И тогда Леонидов понял, что попал в место, которое искал. И еще подумал, что все это ему что-то напоминает. Что-то очень знакомое, когда-то подобное он уже видел, только не помнил, где, и было это очень давно... Как только гармонист перешел в тамбур, из дверей показался следующий продавец, потом еще один и еще. Они шли в строгой очередности, по какой-то договоренности, не мешая друг другу и не пересекаясь. Они делали свое дело хорошо, уверенно продавая свои маленькие вещи, и тогда Леонидов тоже перешел в тамбур. Теперь он стоял среди этих коробейников и следил за ними. А они один за другим продолжали заходить в вагон...

- Что же это ему напоминает? - снова подумал он.

- Очень знакомое. Он точно где-то уже это видел...

- Не тормози, - неожиданно услышал он над своим ухом чей-то голос.

- Не понял! - удивился он.

- Ну,... ты идешь или как? - спросил его какой-то паренек с дюжиной варежек и перчаток в небольшой сумке. Те торчали оттуда,  ожидая, когда же их продадут. Вернее, ждали людей, которых они согреют, и поэтому им было некогда...

- В первый раз что ли? - воскликнул парень, глядя на его пакет и, заметив нерешительность в его взгляде, произнес, - новичок что ли? Давай, не боись! - засмеялся он. - Давай-давай, не тормози, а я за тобой.

И тут он легко подтолкнул коленом Леонидова в открытые двери тамбура прямо в вагон. Двери за ним закрылись, и он оказался один на один с публикой...

         Он смутился и теперь растерянно смотрел на них, а они на него. Он держал в своих руках  пакет с книгами, а они ждали от него, что же он там принес. Что он им предложит? А он робко стоял и не мог вымолвить ни слова. И только одно слово застряло в его мозгах - то, которое только что мысленно произнес. Но он ничего не говорил! Он молчал! Он с самого утра никому ничего не сказал!!! Он обернулся к дверям с желанием скрыться, сбежать, исчезнуть, раствориться в толпе и стать просто пассажиром, но вдруг остановился и замер.

- "ПУБЛИКА!!!" - осенило его. - Это же самая настоящая публика!!! Вот откуда он все это помнил, вот где видел ЭТО. Публика, которая сидит в театре, а он актер. Просто актер, который играет свою роль... Тамбур - это карманы за сценой, двери - кулисы, а вагон - самый настоящий зрительный зал, посередине которого находилась сцена!!!

И тут все встало на свои места. То чувство, такое знакомое, но давно забытое, то ощущение, когда ты снова и снова выходишь на сцену и делаешь это в сотый раз, в тысячный раз!! А публика смотрит на тебя и ждет! Так чего же ты молчишь???

Все это промелькнуло мгновенно в его голове.

Он обернулся и неожиданно громким, уверенным голосом заговорил:

- Книги московского писателя, автора психологических романов, приключенческих новелл, романов-катастроф, романов-утопий. Все по сто рублей. Все по цене типографий. Вы получите истинное удовольствие от времени, проведенного с ними. Ваша дорога не покажется такой долгой, а день этот станет для вас добрым и принесет удачу. Эти истории не смогут оставить вас равнодушными...

Он долго говорил что-то, неся какую-то ерунду, околесицу, но чувствовал себя, как дома..., как на сцене. А сцена и была когда-то его домом многие годы...

Теперь ему не нужно было вдохновения. Все те годы, которые он, затаившись, провел в скучном офисе своей фирмы, пытаясь забыть, зачем родился, зачем столько лет учился, ставил спектакли и играл - это чувство невысказанности восстало в его памяти и теперь толкало на новую для него сцену. Он снова был перед своими зрителями, он играл, импровизировал. Он рассказывал им короткие эпизоды из книг, готов был сыграть эти роли, посеять интригу, заинтересовать. Ведь за право быть услышанным нужно бороться, нужно платить. Говорят, актер (настоящий актер) во время спектакля теряет столько же энергии, сколько летчик-испытатель при полете, сколько сил теряет пловец на длинной холодной воде. Но сил этих не жалко, потому что к финалу ты сумеешь сказать то, что должен был, что хотел сказать, поделиться, отдать. И поэтому сил этих совсем не жалко. Лишь только просветленные глаза зрителей в зрительном зале... А значит, оно того стоило...

- Дай какой-нибудь детективчик, - пропустил он мимо ушей чью-то фразу, продолжая свой трепетный монолог.

- Стой, куда пошел, дай книжку-то посмотреть какую-нибудь!

Тут он остановился, сначала не понял, потом уставился на какого-то парня. Тот сидел, отпивая из металлической банки пиво, и смотрел на него.

- Что молчишь, книжку дашь или как?

Тут он понял. Удивился. Остановился. Свет прожекторов не слепил глаза, а зритель почему-то с ним разговаривал, вклиниваясь в его спектакль!... Здесь такие правила игры! - понял он. Здесь нет четвертой стены, нет рампы. Просто ты один на один со своим зрителем! Как все изменилось. Другие правила игры, другой жанр...

- Детектива нет, - произнес он, глядя на парня, - вот, возьми это, тебе понравится, - сказал он.

- Не-е-ет, - протянул тот, - стольник за детектив отдал бы, а так...

И он с сомнением посмотрел на книгу в его руках. - А кто такой Леонидов?

Тут Леонидов неожиданно для себя произнес: - А не надо никакого стольника, просто бери и читай, а понравится, в следующий раз заплатишь..., как-нибудь потом, не сейчас, или вообще ничего не надо. На, читай...

- Чо! Серьезно что ли? - удивился тот и подозрительно уставился на Леонидова.

- Бери, бери, - сказал он, - не стесняйся.

- Без дураков???... А можно я две возьму, - загорелись глаза паренька.

- Бери все четыре, - сказал Леонидов.

Тот выхватил из его рук четыре бесплатные книги, отставил своё пиво в сторону и, забыв даже сказать спасибо, уткнулся в одну из них. Леонидов шел еще какое-то время по вагону, продолжая свой монолог, потом у самого тамбура обернулся и снова посмотрел на парня. Тот сидел и неотрывно, строка за строкой, читал его книгу, прижимая к себе остальные. Банка пива стояла где-то в стороне, он забыл он ней и теперь сосредоточенно читал. Так Леонидов впервые в своей жизни увидел, как его читают. Как, не отрываясь, перелистывают страницы его книги... Это было непередаваемое чувство! Он не расскажет об этом Гале, даже Петрову не расскажет, но не забудет этого никогда...

- Ну, и что ты здесь делаешь? - услышал он голос какого-то человека рядом с собой. Тот прижал его в тамбуре к стене вагона, где больше никого не было, и дышал на него легким утренним перегаром.

- Ты чего делаешь на моей территории? - продолжил он. - Нехорошо!

Леонидов стоял и с интересом рассматривал его.

- Ну, чего ты молчишь, давай башляй, просто так что ли...

- Это не территория, а поезд, ты контролер что ли? - возразил Леонидов спокойно.

- Это мой поезд! - уже тверже ответил человек. - И разрешения здесь спрашивают у меня, ты понял?

Леонидов мигом оценил весовую категорию противника. Ему ничего не стоило пнуть того, и молодой парень мигом растворился бы в этом вагоне и не задавал больше своих вопросов. Но он произнес: - Очень рад познакомиться с человеком, у которого есть целый поезд.

Он прекрасно знал все правила так называемой торговли. А правила были просты - пнешь этого, через минуту придут еще пятеро таких же молодых, с таким же легким перегаром.

- Не надо шутить со мной, - произнес парень, - что там у тебя?

Он вынул из пакета Леонидова книги и разочарованно произнес, - книги??? - потом с жалостью посмотрел на него. - Ну, и по чем толкаешь?

- По сто рублей.

- По сто, - задумался хозяин поезда. - Ладно, давай пятьсот в день, а там будет видно.

У Леонидова не было таких денег, у него оставалось только немного на проезд и все. Парень видимо понял это. Пауза затянулась.

- Что же ты без взноса пришел на точку? Новичок, что ли? А чем будешь аренду платить?

Потом сжалился, - ладно, - сказал он, - давай товаром, только в следующий раз плати аккуратно. У меня порядок должен быть. Вынув без спроса пять книг из пакета Леонидова, он положил их в свою сумку. Потом добавил:

- У меня пять поездов.

Он дал Леонидову расписание и пометил там свои поезда.

- Летаем на них по этому времени, не перепутай...

- Летаем? - переспросил Леонидов.

- Ну, - коротко ответил тот. - От летучих архаровцев тебя прикрою. Платить будешь с утра. - потом на прощанье добавил еще, - давай, иди работай, чего стоишь?... Книги... Смешно..., - и, бормоча эти слова, исчез из тамбура.

         Леонидов пересчитал оставшиеся книги и пошел дальше по вагонам. Ему не удалось продать сегодня ни одной книги, спрашивали почему-то одни детективы, а детективы он не писал. Как-то раз он услышал, что одна писательница написала и издала за один год 154 детектива. Он почему-то запомнил эту цифру и этот потрясающий факт. Получается, что писала она по одному "роману" за два дня. А у него не было ни одного, и работал он месяцами. Почему он не писал детективы? Может, стоило написать один, только настоящий?...

         Он, уставший, и почему-то довольный, возвращался домой. Нераспроданный "товар" лежал в сумке, кошелек был пуст. Зато сегодня он впервые увидел, как человек открывал его книгу и читал, сегодня его приняли на работу - только платили не ему, а он сам - по 500 рублей в день. И работал он снова в театре, который называли точкой, работал на сцене, которая находился в летающих поездах, где сидели его зрители-пассажиры, а поездов таких было пять! Головокружительная карьера - и все это за один день...

                                               - 28-

         Клейзмер шел по улицам родного города, глядя по сторонам. Он любовался им, смотрел с восторгом на людей, на птиц, смотрел на дома, покрытые белым снегом, разглядывая все это словно впервые, словно пробудившись от долгого сна. Раньше все его внимание занимало нечто другое, то, что помещалось в памяти компьютера, на страницах исписанных бумаг, в формулах, в его голове, воображении. Но, теперь... Ему безумно интересны были эти люди. Он многие годы не видел их, не замечал, просто не смотрел в их сторону, заглядывая куда-то вглубь себя, и бился в пределах своей неуемной фантазии. Он рассчитывал мир, который находился в его воображении. Поняв его, потом доказал и теперь, осознав, как он прекрасен, хотел рассмотреть его поближе... В его руках был футляр со скрипкой, и он, как странник, гость из далекой страны или планеты, путешествовал по этому родному-чужому городу, рассматривая его, словно ребенок, радуясь каждому случайному прохожему. Он привыкал к этим людям и городу, который не видел очень давно. А над головой было ясное небо, сияло яркое зимнее солнце, а там дальше... Он знал об этом, он чувствовал, видел ЭТО... Оставалось только рассказать кому-то еще... Всем! И глаза откроются. А поэтому сейчас он шел и улыбался.

         На Невском, припорошенном снегом, сновала совсем не праздная толпа, люди спешили по своим делам, и только Казанский Собор спокойно стоял в самом центре его и никуда не торопился... Он тоже не торопился... Он достал свой инструмент, встав на ступенях перед Собором, и задумался. Он очень хотел взять смычок в руки и начать играть, он был готов к этому, но что-то мешало ему. Он никогда не был публичным человеком и не выступал на улицах, на площадях, лишь перед аудиторией. А теперь... замер и смотрел по сторонам. Разве он сможет? Но, он должен! Он хочет этого! Он всю свою жизнь готовился к этому, а теперь стоит и переминается с одной замерзшей ноги на другую, и скрипка безвольно висит в его руке. Все эти люди и ступени, на которых он стоял, и эта небольшая площадь что-то напоминали ему. Что-то очень и очень знакомое. Когда-то он видел нечто подобное... Где видел? Когда?...

Какой-то молодой человек, с интересом посмотрев на него, остановился поодаль, ожидая. Клейзмер уставился на него, а парень на Клейзмера. Так какое-то время они разглядывали друг друга. Ну, чего же ты ждешь? Играй! Говори! Ведь ты же хотел этого! Ты столько к этому готовился!

- Ну, что, - сказал парень, - сыграешь что-нибудь или как?... Давай, не тормози!

Клейзмер стоял на невысоком возвышении-ступенях, смотрел на этого парня и еще каких-то зевак, которые до этого любовались Собором (наверное, туристы), а теперь с интересом уставились на него... И тут он прозрел! Он видел уже это когда-то, он делал это раньше много раз! Просто, эти ступени - кафедра, а люди внизу - его публика, а площадь - аудитория, которая собрала их для встречи с ним. Это лекция, которых в своей жизни он прочитал сотни, тысячи. И делал это и в своем городе и даже в других странах. Только математика теперь - его скрипка, а музыка - высшая математика, и теперь он будет преподавать ее с этих ступеней.

Он заиграл! Он выхватил смычок, как указку,... нет! Как оружие..., снова нет!!! Как волшебную палочку и трепетно прикоснулся к инструменту, а люди вздохнули в недоумении и восторге.

Он водил смычком по струнам, и небо поднималось на какую-то немыслимую высоту, солнце светило ярче, превращаясь в огромную звезду, которая согревала город своими горячими лучами, а за ней... Вселенная освещалась этим призрачным свечением. Кто сказал, что космос черен и мертв? Просто наши глаза так устроены, что нам не доступно увидеть этого! Не дано понять! Теперь самые отдаленные уголки галактики стали видны, они, раскрываясь перед глазами людей, ясной картой мироздания разворачивались перед ними. Темные черные пятна превращались в уютные уголки вселенной и звали, приглашали к себе, открывая тайны, дарили какую-то мудрость и знания, неведомые доселе. И на карте этой теперь все было в истинном ясном свете. Время застыло, все замерло в ожидании чего-то. Не стало бесконечности. Мир свернулся, замкнулся, стал понятным и ясным. Стал, как сказочный домик, где уживаются человек и природа, мечта и явь. Только все это стало каким-то другим, незнакомым и нереальным. И эта картинка теперь притягивала все внимание.

- Эй, прекрати хулиганить, - услышал он чьи-то слова. Два милиционера стояли недалеко, наблюдая за беспорядком на вверенном им участке. Они уже в третий раз повторяли эту фразу, почему-то не решаясь остановить этого человека и увести его отсюда, призвать к порядку, проверить документы, в конце-концов. Наверное, люди, увлеченно слушавшие его, мешали им это сделать... И они пока не трогали этого бородатого, заросшего человека, с длинными, как у цыгана, волосами, с безумным взглядом, в странной шапочке и стареньком холодном пальто. Не решались, а он все играл и играл. Один из них когда-то в детстве, видимо, по недомыслию и ошибке своих родителей, ходил в музыкальную школу, пока не бросил... Целых три года ходил туда. Он помнил те уроки, он знал, что такое музыка, Но эта... Эта была совсем не музыка, это был непорядок. Непорядок на его участке... И ему не по себе становилось от этих звуков! Какое-то волнение передавалось и толпе зевак и ему тоже,  в голову лезли странные мысли. Непонятные мысли! Порой становилось страшно от такого непонимания, неуютно и непривычно. Словно сейчас должно произойти что-то ужасное... или необычное, во всяком случае, непонятное! И пора было все это остановить, прекратить!!!

- Прекратить сейчас же хулиганство! - закричал он.

Тут Клейзмер остановился и удивленно посмотрел на него, потом по сторонам и неожиданно произнес:

- Почему посторонние в аудитории! Выведите, пожалуйста, их отсюда! Они мешают мне работать!

- Что!? - пошел на него блюститель порядка. Теперь он, больше не раздумывая, знал, что нужно делать. А дело свое он знал хорошо...

Небо упало со своей высоты, накрыв собою холодный город, солнце спряталось за темную тучу, и пошел снег... Галактика потухла, оставив лишь черные, темные уголки своей непостижимой бесконечности, впрочем, туда уже никто и не смотрел. Она стала такой, какой и была всегда. Как все те прошлые тысячелетия, забытая и не интересная, оставаясь такой, какой ее знали люди. Она ждала своего часа, а час этот еще не наступил...

         Они отвели хулигана в сторону, чтобы люди из толпы зевак не мешали, и приступили к допросу. Впрочем, все уже разошлись с площади. Сейчас они не интересовали никого...

- Тебе кто разрешил хулиганить на площади?

Хулиган молчал, и он продолжил:

- Я тебя спрашиваю, ты зачем беспорядки устраиваешь на центральной улице города? Это правительственная трасса. Голова у тебя есть?

Голова была покрыта старенькой вязаной шапочкой, и оттуда торчали во все стороны такие же черные волосы. Взгляд исподлобья, из-под этой шапочки был горящий, безумный.

- Псих, что ли? - сказал первый второму.

- Или накурился, - ответил второй. - Так, ты будешь отвечать? - снова спросил он. Больше всего их поражало в этом человеке то, что у его ног не было ни привычной тарелки для денег, ни шляпы... Он играл просто так! Бесплатно! Но такого быть не могло! Это непорядок! Такое просто невозможно!!! И ещё удивляло, что он совсем их не боялся. Не оправдывался и ничего не говорил. Он должен был их бояться! Для этого они и находились здесь, а этот стоит, молчит и смотрит куда-то вдаль и нагло улыбается!

- Что ты молчишь? - не выдержал первый.

Внезапно человек в черной шапочке со скрипкой в руках произнес фразу, от которой они оторопели:

- Я не даю интервью.

- Да ты еще издеваешься! - заорал первый. - В обезьянник захотел?

- Нет, нет... Я интервью не даю, - снова серьезно повторил черный человек.

Они какое-то время недоуменно смотрели на него, на скрипку в его руках, на его бороду... Он не был похож на преступника, на террориста или кого-то еще. Просто, какой-то странный человек... Каких не бывает... Удивительный человек...

- Ладно, - ответил второй, - к черту его - с психом связываться, только время терять.

- Вали отсюда, и чтобы я тебя больше не видел, - добавил первый.

Псих, не долго думая, отвернулся и пустился быстро по улице. Они стояли и смотрели ему вслед. Потом тот остановился в сотне метров, встал на какую-то приступочку и снова заиграл...

- Ах, ты так? - зашелся первый, - ну, я тебе покажу!!! - и побежал к психу. Тот, завидев его, соскочил со своего места и снова быстро помчался по улице. Останавливаясь, играл и снова бежал. Так продолжалось довольно долго. Этот чертов сумасшедший очень быстро бегал, иногда казалось, что он перескакивает за секунды десятки, сотни метров, и поймать его было невозможно. Наконец, он исчез между домами, там, где была не их территория, и они отстали...

         А он действительно очень быстро бегал. За мгновения мог перескочить через эти улицы и площади, перешагнуть через высокие дома, через Собор!  Он летел, почувствовав в себе невероятную силу, которая звала его за собой, тащила по городу, оставалось только отдаться этому ощущению и покинуть этот мир навсегда, взлететь в небеса...

Он хотел играть этим людям. И поэтому теперь площади города превращались в концертные залы, а прохожие в публику, которая слушала его. Он не желал уходить в одиночество. Он слишком долго был там один. Только теперь понял это, и хотел быть с ними...

- Да, это же Клейзмер! Посмотрите, это тот самый математик, который отказался от миллиона! - закричал кто-то в толпе.

- миллиона... миллиона..., - вторила толпа, а какой-то изголодавшийся журналист уже щелкал затвором своего фотоаппарата.

- Господин, Клейзмер!

- А зачем вы играете на скрипке?

- А почему вы не бреете бороду?

Снова со всех сторон начали появляться стайки собачонок, которые, почуяв запах добычи, виляя хвостами, норовили вцепиться в полу его пальто.

- А почему вы не даете интервью?

- А почему вы не получили премию?

- Почему не стрижете ногтей???

- А где зимой вы собираете грибы???

Сразу с двух сторон появились машины с милицией, люди в форме выскакивали из них, они умело рассеивали, расчленяли толпу, пробираясь к нему. Делали это молча, беззлобно, привычно. Они уже почти добрались до него, уже почти завели его в свой воронок, оставалось совсем немного. Чуть-чуть. Всего несколько шагов, и этот человек прекратит свой несанкционированный концерт - этот безобразный митинг.

- Да это же гениальный пиар! - закричал какой-то журналист. Это, как Сальвадор Дали, - тот ездил по Парижу на козе, а над Нью-Йорком летал на самолете и разбрасывал свои рекламные листовки. Да это же ГЕНИЙ пиара!!! Не трогайте его! Он достоин миллионов!!! Миллиардов!!!

А толпа людей, еще недавних слушателей, его публика, теперь забыла о той дурацкой музыке, все повторяя эти слова, - миллиард..., миллиард..., миллиард..., - и с интересом смотрела на математика-сумасшедшего-скрипача, которого сейчас поведут в обезьянник... А оттуда он выйдет миллиардером... Теперь это было модным.

                                      - 29 -

         Несколько дней Леонидов не выходил из дома. Он сразу же после того, как нашел себе работу, устроил отпуск. Да и не на что ему было добираться туда. Денег не осталось даже на проезд. В кармане было пусто, в холодильнике жалкие остатки продуктов, а в соседней комнате уставшая от такой жизни жена. Но какое-то смутное предчувствие подсказывало ему, что все решится как-то само собой. Нет, он не пойдет к тому издателю и не понесет ему свои рукописи, пока не вернется в свой "бизнес". Хотя совсем недавно, всего пару лет назад, он зарабатывал за один день столько, что можно было не на метро, а на самолете слетать в другую страну, там заказать шикарный ужин в ресторане, съесть его, а, вернувшись обратно, не заглядывать в пустой холодильник. А сейчас не было денег даже на метро и на электричку. Только вспоминал глаза паренька, который, забыв про свое пиво, читал его книгу.

- А может, плюнуть на все, - и посмотрел на гору книг, подпиравших потолок, - он не будет за деньги продавать свое умение писать, не превратит это дело в фабрику, как сегодня делают многие, почти все. Вернется в бизнес и все...

Он представил себе, как на долгие-долгие годы снова погрузится, ляжет на дно, не задумываясь ни о чем, будет смотреть только себе под ноги... Нет, все должно решиться как-то само собой, - он чувствовал это.

Галя вернулась из магазина и принесла много продуктов.

- Заняла денег? - спросил он ее.

- Можно сказать и так, - ответила она.

Он не понял и смотрел на нее выжидающе.

- У тебя заняла, Леонидов, добавив:

- Ты поройся в карманах своей одежды - это же Клондайк! У тебя миллион курток, и в каждой из них куча денег. На черный день делал сбережения?

Он действительно любил менять куртки - не костюмы, не галстуки, а именно куртки, которых у него было множество, а кошельков не любил и поэтому деньги всегда рассовывал по карманам.

- Это я только в одном шкафу посмотрела, поищи теперь в другом.

Он неуверенно подошел к шкафу и открыл дверцу. Сняв с вешалки две свои старые куртки, начал из карманов доставать деньги. Действительно, в те времена он не признавал мелочь и пользовался только купюрами крупного достоинства - их теперь и доставал. Тысячи и тысячи рублей! Когда-то он из дому не выходил без двадцати-тридцати тысяч в кармане. А теперь... Она посмотрела на него, и он прочитал ее взгляд. Это был взгляд в прошлое, когда они ни в чем не нуждались.

- А, может, вернуться туда, спокойно облокотиться на благополучие и не думать ни о чем? Сможет ли? Почему бы и нет? Только больше ничего не напишет... Но, почему? Неужели невозможно совмещать такие вещи!... Это все книга! Та самая книга - последняя! Она не дает ему покоя, не дает жить!!! Нет, пока не допишет ее, все будет так, как сейчас.

И еще вспомнил глаза этого парня в вагоне...

Он взял себе пятьсот рублей на оплату "точки", сотню на проезд и много своих книг. Остальное отдал Гале (на какое-то время хватит), - он почему-то был уверен, что сегодня ему повезет - билет в один конец. Так даже интереснее!

         Быстро добрался до вокзала - места своей работы, заметив старушку у высокой стены, зачем-то купил у нее пучок укропа, потом билет и вот уже знакомый вагон и знакомые лица коробейников. Они продолжали уверенно ходить по вагонам и продавать свой товар. Они упорно, привычно работали. Люди зарабатывали свои нехитрые деньги. Он встал в тамбуре, снова не решаясь войти в вагон. Стоял так и смотрел. Театр! Новая роль! Что же мешает? Он посмотрел на пакет с книгами. С каким бы удовольствием сейчас он прошел по вагону и просто подарил их этим людям. - Идиот! - подумал он, вспомнив глаза Гали, пустой холодильник и те жалкие остатки денег.

- Привет, - окликнул его знакомый парнишка, которому он подарил книги.

Он поздоровался, почему-то с волнением посмотрев на молодого человека. Это был его первый читатель. (Галя и Петров не считается. Они были близкими ему людьми. Они субъективны. А этот...) Парень уставился на него и смотрел как-то странно... И молчал. А Леонидов не решался спросить.

- Так это, оказывается, ты написал,... писатель?

- Ну, я! - ответил Леонидов и выжидающе посмотрел на него.

- Знаешь, - продолжил тот, потом поправился, - знаете. А вы мне должны кучу денег! - произнес он.

- Не понял, - спросил Леонидов.

- Ты..., вы говорили мне, что книжка понравится?... Ну, я только детективы читаю, а это...

- Что? - переспросил Леонидов.

- Короче, я прочитал вашу книжку.

- Ну?

- Что, ну? Читал долго. Книжка длинная. Я проехал свою остановку, въехал в чужую зону, так добрался до самой конечной остановки. Сидел как дурак и читал... Потом вошли контролеры и развели меня на тысячу рублей! Вот так!

- Ну, извини, - засмеялся Леонидов.

- Понимаешь, - в запале продолжил тот, - я читаю только детективы или фэнтези, короче, попсу разную, а тут... Я никогда раньше не проезжал своей остановки.

- Ты хочешь, чтобы я отдал тебе эту тысячу? - спросил Леонидов.

- Нет, - ответил он, - дело не в этом..., я хотел спросить вас,... а нет еще таких же книг? Ну,... те я уже прочитал. Нет у вас чего-нибудь ещё, типа этих. Я бы заплатил... Только не сейчас - с получки отдам обязательно.

Леонидов с удивлением посмотрел на парня. Он не шутил и говорил серьезно. Он не думал, что так можно выражать свое признание.

- Пишу одну, - ответил он. - Скоро закончу, дам тебе почитать, пока других нет.

- Жалко, - ответил парень, - да ты не заморачивайся, про штраф - это я так, в шутку. Просто, классно!... Чтобы отшибало мозги - такое бывает только с девчонкой или за бутылкой, а тут... Совсем по-другому. Короче, пиши, писатель. Будет готово, дашь прочитать, договорились?

- Только деньги на следующий штраф приготовь, - засмеялся Леонидов.

Парень ушел, а он стоял в тамбуре, смотрел в окно и думал. Яркий лучик солнца ворвался сюда, осветив его задумчивое лицо, пакет с книгами и людей, которые со своими мешками и рюкзаками проходили мимо. Этому солнцу со своей высоты было интересно смотреть на человека, который вел себя как-то по-другому, иначе, нежели остальные, прочие в этом вагоне, в поезде, в этом городе, в этой жизни. А Леонидов все стоял и смотрел в окно. Мимо пролетали деревья и дорожные столбы, полустанки и люди, стоящие на платформах, пролетали городки и поселки, и только солнце было постоянно, висело на своей высоте и никуда не исчезало, оно светило и согревало его, и время тоже замерло и не торопилось.

- Летаем, - подумал Леонидов, глядя в окно. - Вот почему - "Летаем"! Иначе и не назовешь.

- Ты куда пропал? - очнулся он от знакомого голоса. Рядом стоял хозяин поезда..., пяти поездов, дышал утренним перегаром и смотрел на него.

- А, это ты? - с сожалением оторвался от своего созерцания Леонидов и полез в карман за деньгами - платой за "точку".

- Прогуливаешь! - сказал тот и засмеялся. - Я тебя несколько дней искал, думал, что соскочил с моих поездов.

- На, держи, - Леонидов, вынув пятьсот рублей, протянул ему, - как договаривались.

- Не совсем так, - ответил ему этот человек, глядя на деньги, - условия изменились.

- Но, у меня нет больше, мы же договорились, какого черта? - возмутился Леонидов.

- Ты меня не понял, - сказал тот, тоже достав из кармана пятьсот рублей, протянул их Леонидову.

- Не понял, - сказал удивленный Леонидов.

- Почему не сказал, что книги твои? - спросил хозяин поездов.

- А что говорить? - ответил он.

- Короче, возвращаю твои деньги, - сказал тот и добавил: - будешь работать бесплатно, считай, что ты мой гость.

- Да, ну, спасибо, - протянул, удивившись Леонидов, - а зачем деньгами, просто, вернул бы книги и все.

- Нет, книги не верну, - ответил парень, книги я взял себе..., купил у тебя. Четыре штуки, а пятую продал. Так что, держи, - и он сунул в его руки деньги. Леонидов стоял ошарашенный. Он не знал, что сказать. А хозяин поездов, (пяти поездов!), достав из своей сумки одну из его книг, произнес: - Оставь мне это..., типа..., ну, как это называется, - и протянул ему ручку.

- Автограф? - удивился Леонидов.

- Ну, типа того, - сказал парень.

Леонидов покраснел, быстро черкнул на первой странице своей подписью, вернув книгу назад.

- А больше почитать нечего? - спросил он.

- Нет, пока пишу, - ответил Леонидов.

- Ну, допишешь, дай почитать, - сказал тот, пожал на прощанье руку и собрался идти дальше. - Расписание не потеряй, летаем строго по этому времени. Давай, писатель! Бывай! Пиши! Рад был познакомиться.

И он исчез в глубине вагона. А Леонидов долго стоял, рассматривая эту купюру, которая сверкала в руке в свете яркого солнца. Когда-то он зарабатывал пачки таких же денег, а тут стоял, и не мог оторвать своего взгляда от этой бумажки.

- Таких денег? - подумал он, - нет, таких он не зарабатывал никогда. Это был первый гонорар за его книги.

                                               - 30 -

         Клейзмер снова отправился на встречу со своим городом. Он шел к его улицам и площадям, гранитной набережной, замерзшей Неве и к людям, живущим там. Вчера ему не составило труда унести ноги от целой армии блюстителей порядка. Ему это ничего не стоило. Сейчас он был способен на многое... на все. Вот только не знал, с какой стороны подступиться, подойти к тем людям, чтобы ему не мешали. Он "завелся" (как иногда говорят), и теперь путь у него был один - из этой надоевшей квартиры - в город. Он снова шел по его улицам, легко, с удовольствием преодолевая километры пути, озираясь по сторонам. А в руках его был старенький музыкальный инструмент, скрипка, которой вчера так и не дали доиграть до конца, и теперь он шел, оглядываясь и улыбаясь...

         В каком-то дворе увидел толпу ребятни, играющих в войну. Они построили из снега две высокие горки и, прячась за ними, расстреливали друг друга твердыми снежками. Он остановился, постоял, посмотрел на них, вынул свой инструмент и заиграл. Дети сначала не поняли, потом прислушались и замерли.

         Остановив эту веселую игру - свою бессмысленную войну, смотрели на него, стояли и слушали, внимая этим звукам. А высокий человек с черной развевающейся бородой на холодном ветру, все продолжал играть, выводя ноты, словно таинственные символы на снегу. Он чертил в этом морозном воздухе неизвестные формулы, которые не требовали доказательств. Просто играл, и музыка уже заполняла собой весь этот темный двор-колодец, зажатый со всех сторон серыми бетонными домами. Пространство становилось больше, музыка громче. Дома раздвигались, и уже огромная площадь была под его ногами, а посреди нее стояла толпа детворы и заворожено слушала его музыку. Музыку без мелодии, без нот, и только звуки будили в этих маленьких детских сердцах что-то неведомое ранее...

         Вдруг смычок выпал из его руки и, словно острый кинжал, воткнулся в высокий сугроб, а человек схватился за свое лицо, залепленное мокрым снегом. Он не успел отряхнуться, а в него уже летели десятки, сотни снежков, они больно колотили по голове, по всему телу, попадали в скрипку, которую тот пытался удержать, но, все было тщетно. Ребятня с диким восторгом продолжала свою войну. У нее появился удивительный противник, высокий, бородатый, с длинными волосами, прекрасная мишень! Его не защищала никакая стена, и они смело шли в атаку.

- Ни фига себе!!! - воскликнул какой-то парнишка, который и начал эту войну. И теперь все эти маленькие люди смотрели куда-то наверх. А на крыше одного из домов стоял этот черный бородатый человек, продолжая играть на скрипке.

- Давай! Стреляй в него! - опомнился мальчик, - наверх, на крышу!!!

Детвора забежала в какой-то подъезд, а снизу остались самые меткие стрелки, продолжая вести свой прицельный огонь.

- Бей его! Выше! Еще выше!!! - корректировал расстрел парнишка.

Тут один белый тяжелый снаряд попал в какое-то окошко, и звон разбитого стекла возвестил о конце игры. Дети разбежались кто куда, и только этот человек остался один там, наверху, и растерянно смотрел вниз. Потом и он исчез...

                            Репортаж с места событий.

Мы ведем наш прямой репортаж с Центральной площади города. Какой-то человек, забравшись на крышу здания Эрмитажа, стоит там и играет на скрипке. Как он смог туда попасть, остается загадкой. Здание музея прекрасно охраняется, и попасть туда, минуя сотрудников милиции, невозможно. Тем более, что все люки, ведущие на крышу, закрыты.

На площади собираются толпы людей. Они смотрят на этого странного человека и ничего не понимают... И мы тоже пока не имеем какой-нибудь дополнительной информации... Давайте увеличим картинку... Сейчас мы видим, что это высокий человек в черном пальто, у него длинные волосы и борода. Он старательно выводит какие-то ноты смычком... Эта музыка... Впрочем, сейчас не важно, что это за музыка, поражает сам факт его пребывания там. И еще удивляет поразительное сходство этого человека со всем известным ученым, математиком, который не так давно отказался от своего миллиона. Взгляните на него. Мы даем картинку его фотографии - просто одно лицо... Мы ничего не хотим сказать, но это сходство может заметить каждый. Впрочем, повторяю, пока мы ничего не хотим сказать. Хотя известны некоторые чудачества этого человека. Он не взял огромные деньги - премию, присужденную ему, он любит не только математику, но и музыку. Он собирает грибы и носит длинные волосы. Он никогда не бреется... Впрочем, пока мы не готовы что-то добавить к этому комментарию, но сходство поразительное...

Мы видим, как на площадь все продолжают стекаться люди. Уже сотни, может быть, даже тысячи...

                            Из милицейского протокола.

По нашему заданию на квартиру Г. Клейзмера был отправлен наряд для выявления его личности и местонахождения. В дверь долго звонили. Открыл заспанный человек, похожий на математика Клейзмера. Впрочем, скорее всего, это и был Клейзмер - кому же еще находиться в квартире Клейзмера с внешностью Клейзмера, как не самому Клейзмеру? Человек, похожий на Клейзмера, на вопрос - вы ли Клейзмер, ответил странной фразой и попытался закрыть дверь, но в результате следственных действий дверь осталась открытой, и допрос был продолжен.

На все требования, а именно:

• 1. Предъявите ваши документы.
• 2. Что вы сейчас делаете на крыше Эрмитажа?
• 3. Зачем вы там играете на скрипке?
• 4. Почему вы находитесь дома, когда в данный момент вы должны находиться на крыше Эрмитажа.

- и так далее, подозреваемый Клейзмер отвечал одной и той же непонятной фразой: - "Я не даю интервью".

Добиться от него других показаний было невозможно, из чего следует вывод, что Клейзмер на крыше Эрмитажа не Клейзмер, а совсем другой хулиган.

На просьбу подписать протокол он ответил уклончиво, сказав, что не дает автографы, тем самым отказался от помощи следствию. Отсюда делаем вывод, что это и был настоящий Клейзмер. А на крыше Эрмитажа Клейзмер, но совсем другой.

                            Репортаж с места событий.

Мы продолжаем вести наш репортаж о человеке на крыше Эрмитажа. Вот, с двух сторон начали появляться бойцы спецподразделения по борьбе с хулиганами на крышах. Это элитный батальон, и сейчас мы посмотрим, как эти ребята будут работать. Зрителям нашего канала представляется уникальная возможность наблюдать за ними в прямом эфире. Мы видим, как они, оставаясь почти невидимыми, подходят к человеку, похожему на Клейзмера,... все ближе. Они, по-видимому, решили взять его с поличным в тот момент, когда он продолжает играть, чтобы в буквальном смысле поймать Клейзмера за руку... Так, одну секунду... Мне только что сообщили наши сотрудники, имеющие прямой выход на милицию, что Клейзмер на крыше,... так,... не очень хорошо слышно... Клейзмер на крыше - это другой Клейзмер?... Другой Клейзмер!... Да-да, я все поняла, Клейзмер, но другой... Стоп... А мы ничего и не говорили... Мы только предполагали, ссылаясь на внешнее сходство...

Бойцы из элитного отряда уже подходят вплотную, уже окружают его! Сейчас... Это невероятно... Клейзмер... Простите, человек, похожий на него, исчезает на наших глазах. Мы с вами видели это - в прямом эфире! Это потрясающее зрелище - был человек, математик..., простите, скрипач, и его больше нет... А, посмотрите направо! На колокольне Казанского Собора возник точно такой же человек! С такой же бородой и скрипкой! Он тоже играет! Это удивительно!!!

Настоятель Собора, услышав какие-то странные звуки наверху, кинулся туда. Это было удивительно и непонятно. Но он ясно слышал,  что кто-то там играл на скрипке. Он спешно для своих немолодых лет взобрался по лестнице и действительно увидел возмутительное зрелище. Прямо на колокольне, в святая святых его Собора, стоял какой-то заросший бородатый человек и бесстыже играл на скрипке.

- А ну-ка, кыш отсюда, нечистая сила. А ну-ка, вон отсюда, безобразник. Надо же, место нашел. Изыди!!! Вон!!!

Он оттер взмокший лоб и округлившимися глазами посмотрел на пустое место... и на крест в своих руках. - Вот что делает Крест! - перекрестился он. - Вот что делает истинная Вера!

Дьявольское наваждение исчезло с глаз его, и только крики людей внизу на площади...

                            Из милицейского протокола.

Операция по пресечению действий опасного хулигана на крыше под названием "Клейзмер" зашла в тупик. Преступник теперь свободно разгуливает по крышам города. Стоит бойцам отряда подняться, чтобы обезвредить его, он исчезает и тут же появляется на соседней крыше. Так продолжается уже несколько часов... Было принято решение по преступнику открыть огонь резиновыми пулями, бойцам выданы винтовки для ведения точного прицельного огня. Операция продолжается. Операция носит такое название, поскольку получила его до момента опознания настоящего Клейзмера. А поэтому менять его уже не будем, чтобы не возникло путаницы.

                                      Репортаж с места событий.

Наши камеры установлены по всему городу. Человек, хулиганящий  на крышах, продолжает вводить в заблуждение отряд бойцов спецотряда. Они получили винтовки, и теперь снайперы замерли в ожидании приказа. Толпы людей на улицах, невзирая на опасность попасть под случайную шальную пулю, продолжают стоять внизу. Мы готовы к продолжению репортажа, мы ждем приказа. Кажется, он получен!... Бойцы стреляют!... Это настоящее чудо! Как только прозвучали первые выстрелы, человек словно начал размножаться на наших глазах, создавая свои точные копии. И теперь десятки, сотни людей со скрипками в руках занимают все крыши поблизости. Это галлюцинация! Все они играют одну и ту же мелодию. Но теперь это уже целый оркестр! Это голограмма, мираж! Скрипок много! Очень много. Они все объединяются в один согласованный хор... Но теперь играют разные партии. Это одна музыка... какая... не важно какая, но играют ее тысячи скрипок. Каждая на свой лад, но все вместе, в унисон. Теперь у нас сотни скрипачей! Тысячи! Город дрожит от этого скрипичного оркестра.

                            Из милицейского протокола.

Операция "Клейзмер" снова зашла в тупик. Был отдан приказ стрелять по Клейзмеру, но Клейзмеров стало много. На каждой крыше по Клейзмеру. Выявляем главного Клейзмера. Зачинщика. Название операции не меняем, чтобы не задеть кого-то еще. Принимаем решение - по какому из них вести огонь... Огонь вести сразу по всем Клейзмерам. Приказ отдан.

                            Репортаж с места событий.

Теперь город похож на место боевых действий. Наши камеры расположены на всех центральных улицах города, и везде, на всех домах, стоит один и тот же человек и играет разные темы, но, если прислушаться, мелодия одна. А в руках сотен бойцов ружья с оптическими прицелами, и они ведут прицельный огонь. Ни один преступник пока не пострадал. Резиновые пули, словно пролетают сквозь эти фигуры, не причиняя вреда, а музыканты-хулиганы спокойно стоят и играют на своих скрипках... Но, что это??? Галлюцинация! Такое не укладывается в голове!!!

         Из наблюдений психолога по чрезвычайным ситуациям.

Город был подвергнут психотропной атаке, вызывающей видения галлюциногенного характера. Дома, казалось, не стояли на месте, они плавали в воздухе, становясь то меньше в размерах, то больше. Некоторые из них поднимались плавно на высоту и оттуда, словно летающие шары, возвращались на свои места. Люди тоже начали парить над землей. Они перемещались свободно под звуки музыки и летали, создавая причудливые фигуры летящей толпы. Словно были в невесомости. Мною замечен один факт. В наиболее шумных местах города - на вокзалах, на площадях с высоким уровнем городского шума, с большой плотностью автомобильного потока, там, где дома были высокими, музыка слышалась меньше. В таких районах почти не было аномальных явлений. Из чего делаю вывод и рекомендации - единственный способ избавиться от воздействия этого неизвестного оружия - необходимость его заглушить.

                            Репортаж с места событий.

Мы снова на центральной площади! Сюда стягивается спецтехника и, по-видимому, сейчас будет какое-то новое решение у работников правопорядка. У людей уже кружится голова, возникают непонятные видения. Мы можем наблюдать, что в небе тоже происходят необъяснимые аномалии. Специалисты говорят, что мы подверглись мощному воздействию какого-то психотропного оружия, которое вызывает галлюцинации. Ничего страшного! Ждем реакции наших военных...

Сирена! Мы ничего не слышим! Люди на крышах продолжают водить смычками по скрипкам, но мы можем теперь различать только мощные звуки сирены, которые исходят из динамиков, установленных на машинах военных! Эта сирена как прекрасная музыка! Она заглушает скрипки, и дома начинают возвращаться на свои места, а люди на землю. В небе снова повисла сплошная черная туча, и теперь ничто не смущает умы наших горожан. Люди с удивлением, оторопев от пережитого, стоят и смотрят, слушая эту музыку. Эта сирена как избавление! Никто даже не думает закрывать уши. Просто слушают этот пронзительный звук и приходят в себя, в свое привычное состояние. Теперь будет долгое расследование такого хулиганства. Виновник должен быть найден и наказан! Смущать умы людей целого города!!!... Что это???

         Черная туча, зависшая над городом, внезапно разверзлась. Люди, до сих пор играющие на своих дьявольских инструментах, исчезли, а в огромном проеме над центральной площадью города, в небе над самым ее сердцем, возникло сначала бородатое лицо, а затем рука с гигантским смычком. Огромная рука расширила этот черный проем, прикоснувшись смычком к скрипке, и заиграла. Мокрая борода тряслась, длинные черные волосы развевались на ветру, и мощные звуки, срываясь с этой высоты, сотрясали город. Мощные звуки сирены были писком комара рядом с этим небесным монстром. Скрипка продолжала играть, и ничто уже не могло ее заглушить. Музыка, которая так долго срывалась со струн, потом изгонялась, расстреливалась и умирала в мощном реве гудков из динамиков, теперь доиграла свою мелодию до конца... И тишина... Мертвая тишина. И только чудовищный образ этого черного человека в зияющем небесном окне, а еще выше над ним пронзительный яркий луч солнечного света... Или не солнечного вовсе - никто так и не понял... Затем только кромешный мрак и туча, наносимая ветром, схоронила это видение в своих плотных туманных слоях. Человек со скрипкой исчез... Хорошо бы навсегда...

                                               - 31 -

         Вчера он снова не продал ни одной своей книги, только бесцельно шатался по вагонам, вспоминая утренний разговор с теми двумя молодыми ребятами, любовался совсем не зимним солнцем сквозь широкие окна электрички, рассматривал людей в поездах. Он почему-то не торопился. У него была куча денег! Ему заплатили за пять его книг - целых пятьсот рублей, и теперь он мог просто приезжать на этот вокзал и бродить по вагонам. Он был "гость" в этих поездах, чувствуя себя пока только гостем.

С такими мыслями, выйдя утром из своего дома, медленно побрел по улицам. Потом вагон в метро и снова этот калека-некалека, энергично расталкивающий людей своими крепкими руками и делающий деньги на милосердии. Он ничего не продавал! Он просто собирал деньги и клал их в свой карман. Он не создал ничего, не написал, не вырастил пучка укропа, не связал варежки, в конце-концов!... Ты два года своей жизни работал, выворачивая себя наизнанку, ты говорил, едва успевая записывать эти слова, мысли, работал, не покладая рук. И теперь заслужил внимания к своим книгам и самому себе! Так сделай ЭТО! Что же, сегодня снова будешь бесцельно ходить по вагонам? Снова бессмысленно тратить время?...

Так он ехал и сосредоточенно соображал...

- Нет! Он будет их продавать! Продавать по-настоящему! Он станет настоящим коробейником и научится это делать хорошо! И ни одной книги даром - все по 100 рублей и не центом меньше...

С такими намерениями и вошел в знакомый ему вагон. Даже проскочил на вокзале мимо старушки с укропом, позабыв купить у той пучок травы. Стоял в тамбуре и готовился к своему выходу. Как к прыжку на большую глубину. Просто нужно набрать побольше воздуха и задержать дыхание... А, потом, уже не думая ни о чем, сделать этот шаг... и головой вниз...

Поезд сдвинулся с места...

- Известный московский прозаик! Автор бестселлеров! Новинки книг! Новинки литературы! Только сегодня все по сто рублей! Осталось всего несколько экземпляров, впереди еще много вагонов, последним уже не достанется. Четыре новинки знаменитого автора! Четыре потрясающие истории, четыре последние работы! Книги -  бестселлеры! Книги - новинки! Книги - "Экшен"...,  - неожиданно для себя он обронил это слово! Оно нечаянно соскочило из его уст! Он вовсе не собирался говорить его!!!...

И тут случилось невероятное.

Люди вставали со своих зрительских мест, держа в руках вовсе не театральные программки, а деньги. Самые настоящие деньги! Стоило только одному-другому купить его книги, создать маленькую очередь - сразу же начался непонятный ажиотаж. Они протягивали ему деньги, выхватывали из рук книги без разбору, не глядя, не читая названий. Это было чудом!

- Попрошу без сдачи, - ворчал он, скрывая смущение, не ожидая такого эффекта, доставая из сумки свои шедевры. - Не суетитесь, спокойно,... хватит не всем! - входил он во вкус. А люди все продолжали покупать его книги, повторяя это волшебное слово - "ЭКШЕН", "ЭКШЕН", и радоваться такому приобретению.

         Поезд уверенно набирал обороты, и колеса его безжалостно стучали по металлической колее, приколачивая раскаленные рельсы к замерзшим шпалам. Искры золотистыми брызгами разлетались во все стороны. Искры горячими каплями падали на белоснежный снег, который таял от этого неожиданного огнепада. А колеса все стучала и стучали. Рельсы стонали на поворотах, но уверенно удерживали этот состав, который продолжал с немыслимой скоростью нестись в непроглядную даль. В даль, покрытую белыми снегами, талыми, горячими каплями расплавленных капель-искр, и только холодный ветер в лобовое стекло...

 Так продолжалось какое-то время. Молодой коробейник, который несколько дней назад буквально втолкнул его коленом в этот бизнес, вошел в вагон. Он не дождался своей очереди и теперь стоял у тамбура, ошарашено глядя на него, и терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу. Такого еще он не видел.

- Мохеровые варежки на любой вкус!... На любой размер, любого цвета! - неожиданно воскликнул Леонидов, толкая этого парня перед собой коленом, предлагая его товар. - Все по... Почем твое добро? - спросил он парня.

- По стольнику, - недоуменно ответил тот.

- Осталось всего двадцать книг! Каждому, купившему пару варежек, по одной книге в руки. Книги только в те руки, которые в варежках! Варежки плюс книга - цена 200 рублей! Последние экземпляры! Последние книги!!! "ЭКШЕН", мохеровый "ЭКШЕН"!

За пару минут они продали весь свой товар, и уже не с чем было идти по вагонам. Пора было возвращаться за новой партией! И снова и снова. Целые горы, небоскребы книг таяли на глазах, а карманы его уже пухли от стольников. Парень с варежками притащил целый воз своего пушистого товара, и так весь день они носились по вагонам, перелетали с одного поезда на другой и продавали..., продавали..., продавали, собирая свои законные деньги. Уже в третий, в четвертый раз он возвращался домой, прихватывая целые коробки книг, грузил их в машину, которую нанял по дороге, и снова на вокзал, снова в свой театр! В бой! "ЭКШЕН!"... "ЭКШЕН!"

- Новинки книг, бестселлеры, самое популярное чтиво месяца!... Чтиво недели!... "ЭКШЕН!"

- Он сделал это! - вспоминал он слова своего Ангела. - У него все получилось! Сегодня он продал несколько сотен своих книг! Сначала долго писал их, потом мучился, бился, искал выход, искал лазейку в этот странный бизнес и, наконец, нашел!!!

         Уставший, стоял в тамбуре и смотрел в окно. Парень с варежками не выдержал и соскочил по дороге. Он давно распродал свой товар и уже был где-то далеко, наверное, на Мальдивах или Майорке, может, на Канарских островах. Сейчас это было не важно. Главное, что он отблагодарил того и помог ему наладить его вагонный бизнес. Помог, а теперь стоял и смотрел куда-то вдаль, и ледяной ветер сквозь разбитое окошко дул ему прямо в лицо...

Поражало одно - не было радости. Не было ощущения победы, успеха... Просто дьявольская усталость, словно грузил целый день эти вагоны или разгружал...

- Поэтому и не было радости, - подумал он.

И потому этот летящий поезд не казался ему в дивном полете - он просто ехал по своей колее, тоже устало стуча металлическими колесами по рельсам...

         Радость от успеха, от победы! Какая неуловимая это вещь! Казалось бы, почти за год они с Галей перепробовали все возможные способы. Как они хотели научиться продавать свои книги! Не чужие, а свои. И ничего не получалось. А тут... И теперь стоит этот несчастный, уставший коробейник, грузчик, и совсем не радуется.

- Что же ты не радуешься? Какого черта?

И тут он вспомнил того летящего под куполом парашютиста-грузчика, который даже там, на невероятной высоте, был привязан к своим книгам, и, как выброшенный балласт, летел с ним в обнимку камнем вниз. Он даже не смог почувствовать того ощущения высоты и полета, и только деньги в его карманах и воз товара под ним. А разве сам он пятнадцать лет делал не то же самое? И таким же  уставшим камнем по вечерам возвращался домой и падал в свою кровать с полным карманом денег и страшной усталостью от чувства выполненного долга. Какого долга? Перед кем? Зачем?...

Он продолжал тупо смотреть в окно и думать... и снова смотреть. А за окном все пролетало мимо него. Полустанки и люди, городки и другие поезда, и только он стоял в тамбуре, как пригвожденный к этому месту. Словно якорь, сброшенный с палубы корабля, который никогда уже не выйдет из этой гавани в открытое море...

Он сошел с ума? Чего ему еще нужно??? Это же его книги! Его дело! Все получилось!!!

И тут странная мысль закралась ему в голову и теперь не давала покоя...

- Он не мог брать денег у тех людей, и теперь не мог смотреть на них.  

Те жалкие сотни, которые с трудом помещались в его карманах, а карманы уже тошнило от них.

- Но как же та старушка с пучком укропа у вокзала - она сама вырастила его и сама продавала, почему же тогда он не может? Чем он хуже ее? Чем ее трава лучше его книг???

Его уставшие извилины с трудом ворошили эти мысли, замерзшие мозги едва переваривали случившееся.

- Она относилась к своему укропу как к товару и спокойно брала за него свои гроши. Наверное, в этом все дело. Для него еще вчера книги значили нечто большее, чем эти 100 рублей. Они стоили намного дороже. И дело здесь  совсем не в гордости.

И тут он сделал неожиданное для себя открытие.

- Продавать свои книги то же самое, что делать операцию любимой женщине или торговать за деньги талантами своего ребенка, хотя...

Он вспомнил отца Моцарта, который с малолетства эксплуатировал уникальный Дар сына.

- Да и черт с ним, с этим папашей Моцарта. А как же те первые деньги, которые он получил от "хозяина" поездов? Как он радовался тогда!... В этом все дело! Когда их продает кто-то другой, не так болезненно, и даже радует, но самому собирать ничтожные гроши, отдавая за них свои книги, - это было ужасно. Каждый должен делать свое дело. Книга - не пучок укропа, выращенный в парнике, пусть даже своими руками. Кусочек его души - равный ста рублям...

Если хочешь говорить, не торгуй каждым словом, не бери алтынный за мысль рожденную, вымученную, которая стоила несравненно дороже. Она не разменная монета и до тех пор не имеет цены, пока за нее не заплатили, и тогда все стирается корыстным ластиком и утрачивает смысл.

Он не знал, что ему думать! Он стоял, тупо глядя в окно...

- Он потерял что-то главное! Больше не было того удивительного ощущения экстаза от написанного. Еще вчера эти книги были чем-то нереальным, священным. Этот дар был дан ему свыше, он не имел цены...

И теперь уставший, голодный, пустой, с полными карманами денег, он стоял у разбитого окошка и бормотал себе что-то под нос. И пар валил из его рта...

- И роль твоя бессмысленна! Когда говоришь, творишь, лицедействуешь, а ничтожный калькулятор в голове тем временем подсчитывает гонорар за каждый выход на сцену. И сцена эта уже не место для священнодействия, а лишь для торговли. Каждая фраза - копейка, каждый акт - алтын, каждый спектакль - тринадцать серебряников, за которые ты предал самого себя!!! Каждая книга - бессмысленные месяцы, которые провел наедине с собой и пустым кошельком. Пустой душой, которая ждет гонорара. Гонорар за откровение, премия за полет души, чек за несостоявшийся гений! Фабрика чувств мелочного таланта, обглоданный суррогат твоей души. Нетленной души, которая была разменяна за алтын...

Так вот почему Клейзмер не взял этот проклятый миллион!!!

Перед ним разверзлась бесконечная пропасть. Она притягивала к себе своей пустотой и мраком, и голова начинала кружиться. Он заглядывал в нее, стоял на самом краю, чувствуя, понимая, ощущая каждой замерзшей клеткой своего тела нечто ужасное, абсурдное, непостижимое и неведомое ранее.

- Если он будет делать только то, что ХОЧЕТ, что ДОЛЖЕН, - они просто погибнут от голода. Если не будет делать ЭТОГО - сойдет с ума! Так устроена эта жизнь, так устроен мир!!! Просто он прикоснулся к чему-то запретному, незнакомому, неведомому ранее. Раньше он мог об этом только догадываться, но даже и представить себе не мог, насколько это ужасно...

- Но, был ли ты счастлив, когда писал???... Да!!!

Тогда, что же делать???...

                                               - 32 -

         Последний свой концерт этот удивительный человек со скрипкой играл уже на сцене. Самой настоящей сцене, где за его спиной в ярком свете прожекторов мерцал орган, а в зрительном зале сидели люди, тысячи людей, зал был забит... А он все играл и играл, отдавая волшебные звуки своего инструмента им... Он нашел свою сцену и своего зрителя...

Только... Никого в этом зале не было, горело лишь несколько лампочек дежурного ночного освещения и все. Было очень поздно, была ночь. Этот большой зал, еще вечером проводив последнего зрителя, теперь сонно дожидался следующего дня. А тут явился этот странный бородатый человек и теперь, как сумасшедший, терзал свою скрипку...

         Музыка разрывала на части пустоту зала, металась, отражаясь от стен, кресел, высокого потолка. Она звучала и настаивала, искала кого-то, зал становился все больше, и мог бы вместить в себя уже тысячи... миллиарды людей, которые, внимая этим удивительным звукам мелодии, в ее отражении узнавали себя, заглядывая в самые потаенные уголки души. И там рождалась, выворачиваясь наизнанку, какая-то совсем другая, неведомая раньше мелодия, - та самая, которую ты мечтал услышать всю свою жизнь. Ждал ее долгими бессонными ночами, предчувствовал всем своим существом. И теперь она, ослепляя, открывала глаза, давала то удивительное зрение, которым теперь ты мог увидеть намного больше. Увидеть все! Все и наяву! И это не был ни сон, ни болезненный, воспаленный образ твоей фантазии, а реальный символ, знание и желание изголодавшейся души... Музыка души...

- Ну, что студентик... Что уж так заходишься?... Поздно уже... Пора спать... Спать...

В зал вошел пожилой, подслеповатый сторож. Он давно заснул, но, заслышав какой-то шум наверху, поднялся сюда. И теперь стоял и жалел этого студента, который, наверное, мечтал вырасти и играть на этой сцене.

- Ну-ну, угомонись, все получится.

Он говорил медленно, а слова его были словно колыбельная или сказка на ночь. Оставалось только закрыть глаза.

- Вырастешь, станешь большим и придешь сюда. Все будет хорошо, - успокаивал он этого человека со скрипкой.

- Будут у тебя зрители, будешь подниматься на сцену и играть. А тебе будут хлопать... дарить цветы, - сонно бубнил старик.

- Станешь знаменитым, богатым, будешь ездить на гастроли, путешествовать, люди будут брать у тебя автографы, интервью... Показывать по телевизору. Будет... все будет... А сейчас пора спать... Давай, студентик, завтра на учебу, на занятия... Будешь учиться..., все получится. Завтра... Все завтра..., спать,... пора спать...

Его голос мягко звучал в полутемном зале, успокаивая, обещая, что все получится, все будет... но, только не сегодня,... завтра... завтра...

И теперь этот большой зрительный зал превратился в какое-то удивительное место далеко на планете, а может быть, где-то еще ... Не было больше усталого старика, не было прожекторов и кресел, зрительного зала, только склон какой-то высокой горы и темные, почти черные деревья вокруг. Ветер трепал его всклокоченные волосы, а далекий горизонт совсем не собирался озаряться ярким предутренним светом. Человек со скрипкой в руках все играл и играл, и помешать он здесь уже не мог никому. А деревья и высокие кусты в такт его звукам преклоняли свои кроны и ветки к земле, покачиваясь в мертвенном свете, слушая эту музыку. Просто была ночь. Черная ночь, и только звезды на недосягаемой высоте...

                                               - 33 -

         Леонидов мчался в свой театр. Он торопился, словно боялся опоздать к началу спектакля, где он должен был играть главную роль. Играть свою премьеру! Не глядя, перебегал через улицы и переходы, преодолевая нескончаемые ветки метро, пулей пересекая привокзальную площадь. Сегодня был его день! Он снова будет играть на сцене.

Теперь он садился в первый попавшийся поезд - здесь его не знали, еще не читали и не покупали его книг. А значит все будет с чистого листа...

Люди, точно такие же, как и в тех электричках, занимали свои места в партере и на галерке, а в тамбуре, - за кулисами, сновали коробейники, готовясь исполнять свои роли. И он тоже готовился. Поезд двинулся с места. Эти актеры в тамбуре, отложив в сторону свой реквизит, глядели на него, словно понимали, что роль его сегодня главная, а поэтому пропускали с его товаром вперед. С его книгами! С его новой ролью!

Он смело откинул в сторону занавес-дверь и вышел на сцену.

- Сегодня проходит необычная встреча с книгами нового, еще неизвестного вам автора, - уверенно начал он.

- Неизвестного писателя, четыре романа которого были изданы за последние два года, и..., если вы пожелаете, можете взять их себе...

- Взять???

- Ни копейки с вас никто не попросит, просто берите и читайте. Если понравится - оставьте себе на память, если нет, безжалостно выбросьте в мусорную корзину. Это ваше право! Сегодня эти книги для вас!

Поезд уверенно набирал скорость. Поезд едва касался своими колесами накатанной колеи. Он не сеял больше раскаленными огненными искрами по снегу, был словно невесомым, и продолжал свой неумолимый безудержный бег...

- Книги-новинки, психологические романы, истории откровений, книги для души... Для вашей души!!!

А за окнами все продолжало мелькать в немыслимом безумном порыве: сменялись остановки, их не стало вовсе, сменялись города..., городки..., небольшие деревушки. Небо поднималось выше, солнце светило ярче, и снова лето, снова поля нескошенной пшеницы, бесконечные зеленые луга и речушки без переправ! Поезд мчался через них какими-то неведомыми путями, хотя дорога вела его по прямой и только вперед!

- Эти истории отвлекут вас от долгой дороги, дадут немного времени, чтобы вы могли побыть наедине с самим собой и удивительными героями. Стоит иногда забыть о том, что у тебя за пазухой и вспомнить, что рядом находится сердце, которое бьется, услышать этот волшебный звук, и тогда ты почувствуешь что-то еще. Книги откровения - книги для вашего сердца...

Только вперед? Вперед и вверх! Вот оно удивительное ощущение полета! Вот почему "летаем"! Он обошел все вагоны поезда, раздав почти все свои книги, и теперь возвращался назад, разглядывая пассажиров. В руках многих были его книги. Они листали их, ощущали аромат застарелой типографской краски, переворачивали страницы и... читали. Они не обращали внимания на него, только на его книги! Весь поезд, все эти люди, устремившиеся неизвестно куда, читали его. Они позабыли о своих остановках, потому что их не стало вовсе. Только летающий поезд, по сторонам облака и яркое-яркое солнце, и лица этих людей..., их глаза...

Под вагонами больше не было рельсов, не было надоевшей металлической колеи, которая неминуемо доставит тебя в то самое место по определенному расписанию, лишь стремительный полет, головокружительная высота и зеленые холмы и леса где-то далеко внизу...

         Он не сразу понял, что произошло. Просто почувствовал, что поезд, продолжая лететь, начал стремительно менять траекторию. Она превращалась в небесную горку, и состав то резко взмывал в высоту, то стремительно падал вниз.

Но так он разобьется! Ведь под ним нет больше рельсов! Нет мощной опоры, за которую можно ухватиться, держаться и не упасть!!!

Какой-то человек в немыслимой одежде то ли сказочного зверушки, то ли персонажа из мультфильма, появился из тамбура и орал на весь вагон:

- Книги-новинки, книги-блокбастеры, книги-ЭКШЕН!!!

В ужасе услышал он это слово.

- Акция! Только сегодня! Только для вас, господа!!!

Как заработать миллион!!! Как заработать миллиард!!! Все по триста рублей!!! Бабло! Самое настоящее Бабло всего по тысяче... Вы не хотите заработать миллион? А миллиард?

Его смешная рожица корчилась немыслимыми гримасами, а люди, оторвавшись от своего чтива, отложив его в сторону, забыв о нем, начали волноваться. Начали нервно роптать:

Миллион... Миллиард... Бабло... бабло... бабло...

Поезд сделал мертвую петлю, и тогда он понял, что упасть он никак не может. Это горки - самые настоящие горки, те самые, из аттракциона, а под колесами вагона теперь находился мощный рельс. Он не даст свернуть с пути, он будет непреклонно тащить, волочить состав за собой, и соскочить с него уже не удастся. Оставалось только пристегнуться...

Поезд все продолжал свой полет, но уже по этой замысловатой траектории. Вот только окна замерзли, они покрылись инеем, и сквозь них не было видно тех удивительных бесконечных зеленых полей и лесов, и рек, не покрытых толстым слоем льда. (Да и были ли они вообще - эти зеленые леса и луга?) Неба не стало видно и солнца тоже...

- Бульварный романчик! - на головы людей посыпались гребешки и ножницы, еще какие-то сувениры.

- Мужской ррроманнн! - снова заорал Человек-Мультик и надул гигантский "шарик" над своей головой.

- Блокбастеррры! Детективввы!

Книги-убийцы, книжки бандиты, книги-торта и шоколадки, книги-губная-помада, книги-жвачки, книги-бутерброды!!!

Наконец появилась знакомая фигура человека. Он летел с высоты второго этажа головой вниз и скоро, очень скоро, должен был коснуться зеленой поверхности болота, застрять там, увязнуть и превратиться в кровавую кляксу, в след, тень...

Люди бесновались, люди сходили с ума.

- Все по триста рублей, по пятьсот рублей! Книги - основные инстинкты, все по тысяче, по миллиону! Кто больше! За каждый истраченный миллион - миллиард взамен!

Люди доставали свои миллионы! Люди в этом поезде везли целые тонны денег, все свое состояние, и теперь отдавали их этому Человеку-Мультику! Человеку,  который дарил им главные и основные инстинкты жизни!

                                               - 34 -

         Он летел на самолете, и огромный мир расстилался перед ним... Часть огромного мира... Летел, смотрел в круглое отверстие, называемое окном, и думал...

- Мир... Как он велик, но как он может быть мал... Все зависит от того, как на него посмотреть... Все зависит от твоего отношения..., твоей точки зрения... Неужели Клейзмер прав? Неужели эта теорема доказывается именно так. Да и дело совсем не в ней. Клейзмер пошел дальше... значительно дальше... Если все это правда?...

Стюардесса принесла ему напитки на выбор, и он налил себе в бокал красного вина. И вот так с бокалом в руке на высоте десяти тысяч метров над землей, сидя в удобном кресле, он продолжал раздумывать. Это был директор того самого Математического института, которого Клейзмер обделил своим вниманием. Клейзмер просто пренебрег всеми устоявшимися правилами и повел себя, мягко говоря, некорректно, неэтично... непонятно... Плевать на этику! Плевать на правила и приличия! Но, это "непонятно" мучило его в последнее время. И смутные подозрения одолевали его.

         Он давно не отдавал себя любимому детищу - математике, не посвящал ей свою жизнь, не молился ее молитвами. Все какие-то встречи, презентации, переговоры. Все эти последние годы было как-то не до нее. Иногда тосковал, но рутина повседневности не позволяла вернуться к ней. Это, как любимая женщина, которая ждет тебя, и ты всегда сможешь прийти к ней, отдав самого себя..., но только позже..., потом..., не сейчас. Она подождет, она будет ждать вечно. Это как старенький музыкальный инструмент, ждущий твоего прикосновения, и тогда он откликнется и с благодарностью одарит тебя своими волшебными звуками. Но пока хватает времени только смахивать с него пыль... Нет, не сейчас, в другой раз, как-нибудь потом...

И вдруг возник этот Клейзмер. Ему объяснили ученые его института, которые четыре года расшифровывали иероглифы Клейзмера, что скрывает в себе эта теорема. Еще помня отдельные моменты этой сложной, любимой науки, он сумел понять. Но, когда понял!!! Только бы Клейзмер ошибался! - думал он, отпивая глоток вина...

Он знал, Клейзмер не тот ученый, который будет выдавать желаемое за действительное. Он знал уровень этого математика, и ошибки в доказательстве быть не могло. Хотя они искали ее, эту ошибку, несколько лет... Искали и очень надеялись найти. Такое уже бывало раньше. В течение почти ста лет. Люди выдвигали свои гипотезы, но спустя годы, их опровергали. Но сейчас!?... Искали и найти не смогли... Нашли нечто другое. И если Клейзмер подтвердит эту догадку - мир перестанет существовать... В том виде, в каком мы его привыкли видеть...

Он снова посмотрел вниз сквозь окно иллюминатора.

- И зачем эти люди суют свой нос во все щели? - подумал он.

- Мало им этой планеты, зеленых лужаек, морей? Мало жизни и красоты?

Вдалеке показались Альпы. Маленькие горные шале и крошечные отели свисали с их склонов. Они зависали над пропастью, крепко цепляясь за гору, которая их надежно удерживала на такой высоте. Зеленые холмы, покрытые высокими деревьями, глубокие ущелья, а вдалеке море... А где-то там материк, океан, край планеты и весь бесконечный бескрайний мир... Как все мудро продумано, создано, как гармонично соотносится друг с другом.  И вдруг все это превращается в одну ослепительную точку. Она слепит глаза, она неотвратимо притягивает и спрятаться, увернуться от ее блистательного внимания уже невозможно, а потом яркая вспышка... И больше ничего.

Но дальше все собирается в крохотный светящийся эмбрион, из которого вновь зарождается жизнь...

- Плевать на ту жизнь!!! Мы живем сегодня, сейчас! Мы живем в этой жизни!

Ему по-настоящему стало страшно.

- Мысль материальна. Как можно одной мыслью перевернуть весь этот мир? А мир этот просто записан одной короткой формулой. Но нужны ли ей доказательства? Зачем эти выводы? Зачем наука, которая создает этот мир в твоей голове и ты волен поступать с ним, как хочешь... А готов ли ты, человек, к этой миссии? И кто ты такой? Создатель, творец или разрушитель? Почему истина в твоей голове рождает иллюзию совсем другого миропорядка? И тогда все становится иллюзорным, а остается лишь эта формула и ее доказательство... И совсем другой мир... И еще ее создатель... Это потрясает!

         Но черта эта последняя, и ОН подошел к ней! Уже внимательно рассматривая ее, готовится переступить...

Он посмотрел в окно, и бесконечные равнина и горы, и море вдали начали сворачиваться, бешено вращаясь перед его глазами. Они становились все меньше, все дальше от него. Мир стал пустынным, и только маленькая светящаяся точка притягивала теперь его внимание. Приковывала и уже затягивала в себя. Деревья, зеленые лужайки, отели и маленькие шале, самолеты, облака, звезды и планеты - все деформировалось, все превращалось в один стремительный поток бесформенной массы, который сгущался и уменьшался в размерах. И его самолет, потеряв высоту,... а высоты уже не было, ничего не было,... устремился в эту сверкающую, зияющую пустотой, горящую точку-бездну... И взрыв...

- Нет!  Есть открытия, о которых человечество потом жалеет! Теперь этот мир может спасти только незнание!...

Он оторвал свой взгляд от окна и дрожащей рукой поднес бокал к губам. Выпил залпом, вытер платком мокрое лицо и больше не смотрел туда. Хотелось только одного - вниз, к Нему. Он сможет ему объяснить... убедить... Есть знания, которые не нужны человечеству...

                                               - 35 -

         Леонидов вышел в тамбур и долго смотрел в окно. Больше смотреть было некуда, да и незачем. Потом уставился себе под ноги, заметив какую-то газету, подобрал ее. На титульной странице был написан заголовок: - "Мастер уходит из Театра!!!"

Он прочитал статью. Он давно знал этот Театр. Его создал режиссер, который полвека назад, взяв ребят своего курса, вместе с ними творил, создавая свой Дом. В статье было написано, что актеры театра проголосовали почти единогласно за изгнание Мастера из Театра, потому что на гастролях им не выдали за спектакль по... 900 рублей! И поэтому его выгнали из театра - из его собственного Дома. Все эти актеры, раньше или позже, были его учениками. Они жили в этом Доме, учились там, работали..., творили. Мастеру уже было много лет - почти сто! Столетний Мастер! Скала! Но он, до сих пор руководил театром, творил, ставил спектакли... Но по 900 рублей не заплатил... И его выгнали.

Леонидов бросил газету туда, где она лежала раньше. - Только зря подбирал, - и подумал еще:

- Теперь Петрову не удастся показать свой фильм нигде и никогда. Он снимал его как раз об этом Театре и его Мастере...

И еще подумал, - 900 рублей, интересно, сколько это в "серебряниках"? Какой курс сегодня и ходит ли такая валюта в наши дни? Наверное, да...

         В тамбуре к Леонидову подошел какой-то человек и задал уже знакомый вопрос:

- Что вы делаете на моей территории?

Леонидов посмотрел на него. Человек был в форме, человек был явно при исполнении...

- Ничего не делаю, - равнодушно ответил он.

- Ничего не делаешь? - внезапно тот перешел на Ты.

Леонидов снова посмотрел на него, потом задал свой вопрос: - А, это ваш поезд?... Да-да, понимаю... Целый поезд... И он принадлежит вам? Рад познакомиться с человеком, у которого есть целый поезд, - повторил он свою старую шутку.

- Мне принадлежит вся эта железная дорога, и все поезда на ней, - жестко ответил тот.

- Вот как? - удивился, Леонидов.

- Будешь дурака валять или как? - спросил его человек.

- Архаровцы! - вспомнил вдруг Леонидов, - так вот они какие! Он совсем позабыл о них, а его предупреждали. Просто он сел не в тот поезд.

- Ну и чего вы хотите? - спросил он его.

- А ты не понимаешь? - удивился тот.

Леонидов устал, он уже ничего не хотел, - ни доказывать, ни убеждать, ни сопротивляться. Сегодня он ничего не продавал, только дарил свои книги... Хотя, какая теперь разница? Такие правила, а правила нужно выполнять. Тем более законы...

- У меня нет с собой денег, - произнес он, - расплачусь товаром.

Взяв десять своих книг, он протянул архаровцу. Тот с удивлением посмотрел на них, словно видел ЭТО впервые. Потом произнес: - Что это за... книги??? Ты, что издеваешься? - побагровел он, - ты за кого меня принимаешь? Накурился что ли? Захотел в обезьянник?

И он брезгливо оттолкнул пачку книг. Те выпали из рук, рассыпались и, лежа в жидкой грязи на мокром полу, с удивлением смотрели на Леонидова. Они не понимали. Они не ждали такого обращения с собой. Такое было просто невозможно! Ну, что ты стоишь? Ты ничего не сделал!!! Ты написал эти книги, потом дарил их людям, а теперь какой-то... бросает их на пол, топчет своими ногами!!!... Ну, сделай же что-нибудь!... Ничего ценнее у тебя нет!!!...

Снова услышал тот самый голос:

- А ну, давай поднимай! Давай быстро - это вещественные доказательства... Незаконная торговля, незаконное предпринимательство..., дача взятки... Незаконное... незаконное..., - только и звучало в его ушах... В тамбур внезапно вошел Человек-Мультик. Из-под его веселого костюма были видны сотни... тысячи сережек в ушах и ноздрях, а тело его было сплошь покрыто татуировками. Он с улыбкой пожал руку архаровцу, - видимо, его старому знакомому, потом посмотрел на Леонидова, на грязные книги в его руках.

- И чтобы я тебя здесь больше не видел!  - спокойно произнес Мультик, - ты меня понял? - переспросил он. Леонидов промолчал, Мультик перевел взгляд на архаровца.

- Не понял, так объясним, - ответил тот.

- Я ничего не продавал и не нарушал, - твердо заявил Леонидов.

- А вот это мы и проверим, - сказал человек в форме.

- Пройдемте, - уже официально произнес он.

- Что, можно просто так?... - Леонидов задохнулся в возмущении. - А вам не кажется, господа, что мы живем в цивилизованной стране? - неожиданно взорвался Леонидов, глядя на человека в форме. Тот осклабился, прищурил глаза и спокойно произнес: - Кто тебе это сказал?

После этой фразы Леонидов не знал что сказать, у него просто не нашлось аргументов...

         Идя по вокзалу в сопровождении человека в форме, Леонидов увидел шедшего ему навстречу владельца пяти поездов. Тот заметил его издалека, с сочувствием посмотрел на него, остановился, но подходить не стал. Это был не его поезд. Не его территория... У стены вокзала встретился глазами со старушкой, продающей укроп, которая тоже с жалостью взглянув на него, спрятала свой товар в корзинку - мало ли что... Потом закрытый автомобиль с маленькими окошками. Он не летел, а уныло плелся по городу, лениво расталкивая другие машины своей мигалкой. Потом обезьянник...

                                               - 36 -

         Директор уже известного нам Математического института, вышел из дома, где несколько часов подряд разговаривал с Клейзмером. Это был сложный разговор, и вообще, день у него сегодня был тяжелым. Его предупреждали, что Клейзмер ни с кем не общается, не разговаривает и даже не дает интервью. Не вступает ни в какие контакты и сторонится людей... Прекрасно он разговаривает, оказался умнейшим человеком, впрочем, кто бы сомневался? Таких умов на планете меньше, чем пальцев на одной руке. Просто, с ним можно говорить только на темы, интересующие его, а эти...

Теперь он снова сидел в машине, направляясь обратно в аэропорт. Миссия его была завершена. Эта была непростая миссия, и она была выполнена. Он ехал, вспоминая этого удивительного человека, от которого еще вчера зависело многое,... зависело практически ВСЕ!

- Надо же - один человек, одна ничтожная формула и все рушится и летит ко всем чертям. Все рассыпается вдребезги!...

Он сидел в удобном салоне и напряженно думал.

- Клейзмер - это лишь первая ласточка. Через год или сто лет появится новый Клейзмер, и снова создаст коллизию, которую предотвратить будет уже невозможно! Мы подошли вплотную к той черте, за которую даже заглядывать не стоит... Не то что доказывать или строить гипотезы -  просто нельзя смотреть в эту сторону. Нужно очертить эти безопасные границы, и никого к ним больше не подпускать...

Он вспомнил знакомые факты из истории, которую изучал еще в детстве в колледже.

- Такая проблема существовала всегда, только когда-то ей уделяли должное внимание, а сейчас... И всегда находились умные люди в древности и в средние века... Всегда были структуры, институты, которые зорко присматривали за порядком, а теперь... Теперь они необходимы были как никогда!... Что же, снова разводить костры и устраивать охоту на ведьм? Но почему бы и нет? С такими людьми иначе разговаривать невозможно. Сейчас, когда общество, наконец, избавилось от фанатизма, от лживых идей и пророков, и только деньги мудро выстраивают разумную рентабельность любого дела. Стоит только перекрыть финансовый кислород, и всякое порочное изобретение или инновация летит в корзину. Любое произведение искусства становится никчемным, а его автор изгоем. Когда появился идеальный механизм, регулятор, контролирующий, фильтрующий все и вся. И только деньги могут принимать и избирать. В этот самый момент является какой-то Клейзмер... И никакие деньги ему не нужны... А на кой черт нужны ему эти деньги, когда их просто не станет! Они станут бессмысленными бумажками, впрочем, какими и были всегда, - неожиданно перебил он самого себя, но тут же поправился, - просто об этом никто не знал, вернее, знали немногие...

И теперь таких Клейзмеров контролировать будет невозможно!

Но не может же будущее целой цивилизации зависеть от такой ничтожной вещи, как какая-то теорема и ее сумасшедший математик. Слава Богу, все удалось...

Неожиданно в голову пришла смешная мысль: - А, может, нужно было просто убить этого Клейзмера... Убить, и все! Как говорится, - убрать его.

И теперь он, вытирая пот со лба, стряхивая напряжение сегодняшнего дня, представлял себя киллером, возвращавшимся с задания. Он понимал то чувство выполненного долга, которое должен был испытывать этот человек. И теперь осознавал, какая миссия... новая миссия ложится на его плечи. Его и таких, как он сам! Необходима целая организация, которая будет контролировать подобные процессы. Военные, их службы, разведки - они безнадежно устарели, отстали со своими переворотами и нефтью, выборами и перевыборами, всеми этими цветными революциями и переделом земель. Нужны силы, которые будут стоять на страже и охранять подступы к этой опасной черте. А быть киллером? Зачем? - отмахнулся он от такой дурацкой мысли, - найдутся другие методы - мы же цивилизованные люди...

Он вышел из машины и уже готов был направиться на взлетную полосу, где его ожидал самолет. Внезапно его окружили журналисты. Вспышки фотоаппаратов, свет прожекторов.

- Господин, директор, несколько вопросов нашему каналу...

- нашей газете...

- нашему журналу...

Он остановился и совсем не щурил глаза от этого яркого света. Он давно привык к такому - это была его стихия. А голоса все неслись с разных сторон:

- Что вам сказал математик Клейзмер?

- Он стал с вами разговаривать?

- Почему он не бреет бороду?

- Почему он уволился из института и нигде не работает?

- Над какой проблемой он сейчас трудится?

- Какую премию ему еще будут присуждать в этом году?

- Какие его ждут награды?

Подняв руку, он ответил одной короткой фразой на все эти вопросы:

- Господин Клейзмер просил вам передать, что математикой он больше не занимается и просил больше его не беспокоить.

Люди с микрофонами в руках замерли, переваривая сказанное. Кто-то очнулся первым и задал свой вопрос... тот самый вопрос:

- А почему он не взял свой миллион?

- Миллион? - переспросил директор. - Да-да миллион, - задумался он.

- Почему он не взял миллион? - заголосили со всех сторон люди с микрофонами, - почему не взялл???... Не взяллл???

- Потому что..., - помолчав мгновение, посмотрев на этих людей, и, неожиданно для себя произнес:

- Вы все равно не поймете, - махнул рукой и быстро пошел к самолету. Добавить ему было нечего...

                                               - 37 -

- Да, пропади все пропадом! - вертелось в его голове. - Гори все это дьявольским огнем. Что он на самом деле? Ему больше всех надо? Гений! Доморощенный гений! За кого он себя принимает? Довел себя... довел Галю до такого безумия! Люди вокруг работают, делают деньги, крутятся, а он... Писатель!!! - И он мысленно зло посмеялся нас самим собой. - Ну-ну!

         Они с Галей сидели в шикарной машине, которая, рассекая утренние пробки, напролом, без оглядки, неслась по городу. И было как-то уютно в этой машине, в ее просторном салоне. Уютно, и не хотелось больше думать ни о чем. Этот салон был словно кают-компания большого уютного корабля, на котором хотелось плыть и больше не смотреть по сторонам, только вперед, уверенно разрезая ее мощным корпусом волны ревущего океана. Где-то за окнами бушевал шторм, а здесь было спокойно, тихо, и только брызги волн иногда надоевшими каплями оставляли следы на плотно задраенных окнах.

         Галя задумчиво опускала и поднимала затемненное окошко - она давно не игралась в эту игрушку... А на переднем сидении находился их спаситель - тот самый издатель. И даже грузчиком его теперь не назовешь - уважаемый бизнесмен, владелец крупнейшего издательства в стране, солидный человек, богатый человек!

- А откуда вы узнали о нас? - нарушил тишину Леонидов.

- Вы не поверите, - отозвался издатель со своего места. На нем был желтый восхитительный пиджак и малиновая рубашка без галстука.

- Мне утром позвонил человек, который представился вашим добрым Ангелом. Он и сказал, что вы готовы подписать наш договор..., только место для этого выбрали экстравагантное. А вы молодец, Леонидов, это же отличный пиар! Вы гений пиара! Завтра все газеты напишут, что мы подписали договор... в обезьяннике, - и он зашелся беззлобным, веселым смехом.

- Честно говоря, для меня это первый такой случай. За один день о вас заговорит вся столица! Да, что там, столица?...

Автомобиль мчался по улицам, невзирая на светофоры и правила, на разметку, на прочие машины, толпящиеся уныло в утренних пробках. На нем словно тоже был надет восхитительный костюм и, глядя на него,  никому и в голову не приходило остановить его. А потому и пропускали без звука, без сигналов и гудков, без всяких правил.

Езда без правил - что может быть прекраснее, когда за закрытым окном все пролетает мимо в своем обреченном стоянии, в каком-то раболепном оцепенении, и только для тебя сегодня дороги открыты все! Почему только сегодня?...

- Я обещал подумать о вашем имидже, не меняя слишком многого, так сказать, сохраняя ваше лицо, - снова обернулся к ним издатель, - я пошел вам на встречу. Мы не изменим ни единой буквы! Мой специалист придумал вам замечательный псевдоним! Леонидов, вы слышите меня??? - уже громче кричал он, как будто издалека. И, если бы окна машины были открыты, его слова слышны были бы на всю улицу. Да, что там улицу, на многие километры, на весь город... страну. Он засмеялся и спросил: - Вы знаете, как теперь, Леонидов, вас зовут?

- Нет, пока нет, - весело отозвался Леонидов, поддавшись его настроению. Тот снова зашелся в диком хохоте и прокричал:

- "Леонидов"!!!... Ну, вы понимаете? Вы ни черта не понимаете! Я не изменил ни единой буквы в вашем имени, но сделал превосходный псевдоним - слушайте еще раз! Леонидов! Леон Идов!!! Вы поняли теперь? Леон! Тигр по-французски! Теперь вы Идов! И ни единой буквы лишней - только пробел. Парадокс? Стоит к имени человеку добавить пробел, маленький штришок - фикцию, воздух... и происходит полная смена имиджа! Леон Идов! Лео! Леон!!!

- Классно! - закричала Галя. - Здорово!

- С вами оказалось сложнее, - продолжал смеяться издатель, - Галя..., не Галя... Гелла! Вот так!

- Теперь мне остается только сказать свое ВАУ! - поперхнулась она таким псевдонимом, - Что же, Гелла, значит Гелла!... Тебе нравится? - обернулась она на Леонидова.

- Да! - тоже кричал он на всю улицу и площади, пролетающие по сторонам, на весь этот город..., на всю страну, которая так и не узнала какого-то Леонидова еще вчера, но уже завтра будет читать нового писателя, нового автора, новый бренд, и имя его Леон Идов! Леон Тигр!...

- Леон и Гелла, тигр и пантера! Вот это парочка! - кричал человек на переднем сиденье. А машина все мчалась, задевая тротуары полами своего пиджака, пролетая светофоры, расталкивая случайные авто на дорогах, и эти трое на своих удобных сидениях, радовались, веселились и, ликуя, не задумывались больше ни о чем...

                                               Часть 4

                                               - 38 -

         Теперь у него появилось много работы. За последние четыре месяца с момента, как он подписал договор, изменилось многое. Изменилось все. За этот короткий период он заработал больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Издатель не обманул... Да и не мог он обмануть его, ведь он торговал книгами..., а не чем-то еще. Ежемесячно он выплачивал сумасшедшие гонорары за книги, которые теперь с легкостью расходились по рукам читателей. Тысячи книг, десятки тысяч! Издатель знал свое дело! Он умел работать! Эти деньги теперь не распирали своими мелкими купюрами карманы шикарного пиджака, а цивилизованно лежали на его счету... виртуальном счету, но были настоящими, в этом они с Галей убеждались каждый день. Она, как сумасшедшая, носилась по каким-то магазинам, салонам, бутикам и самозабвенно их тратила. Галя наверстывала все упущенное за последние кошмарные два года. Она имела на это право, и он теперь был за нее спокоен, больше не думал ни о чем, только писал... Они много путешествовали. Едва успевали вернуться с каких-то островов и дальних стран, сразу же делали визы и покупали билеты на следующий свой вояж. Его удаленная работа позволяла вести такой образ жизни. Они побывали... Они посмотрели... Увидели...

Он не помнил, где они побывали и что видели, не успевал замечать ничего, смотреть по сторонам, потому что перед ним всегда находился маленький ноутбук, и он трудился, не покладая рук. В аэропортах и самолетах, на горячих пляжах и у бассейна, на каких-то развалинах, на орбите далеких планет, совсем в других Галактиках, он не помнил, куда его все время тащила Галя, только все стучал по клавишам, делая свое дело. Он не замечал даже Галю, только знал, что она все время где-то рядом, в разных нарядах, на каких-то приемах, презентациях, на кухне, в постели... Галя была его рукой, его глазами, частью его самого, но не обязательно же пялится постоянно на свою руку или все время заглядывать в зеркало. Все равно знаешь, что увидишь там. А его маленький компьютер связывал его всегда и везде в любой точке мира с тем далеким офисом в самом центре Москвы, куда он отправлял свои рукописи. Теперь он не писал книги целиком. Стоило окончить главу, и он засовывал ее в этот маленький ящик электронной почты, в ее узкий проем. Это ему напоминало мясорубку, а через мгновение его рукопись уже в виде перемолотого фарша выбиралась из нее где-то за тысячи километров. А люди, "классные специалисты", мгновенно превращали этот фарш в горячие котлетки или пироги. Все зависело от жанра. За эти четыре месяца он написал 12..., нет, 14..., может быть, 18 книг. Он точно не помнил. Как не помнил, что ел на завтрак неделю назад. Такое помнить невозможно! Писал главы, а потом их превращали в книги или наоборот, ему давали сюжеты и чьи-то чужие наброски, а он делал из этого книги. Он не помнил названий, не все эти сюжеты и истории отложились в его памяти. Теперь он писал не слова, а символы, те самые, которые подсчитывались программой текстового редактора. Символов должно было быть столько и столько. Для каждой истории свой объем и размер. Своя арифметика. Зато теперь он был в "формате" и писал этот "формат". А символы... Это слово совсем не раздражало его и не пугало. Даже нравилось это красивое слово - "символ"! Зато теперь его читали!

Иногда они, возвращаясь в Москву, шли на какие-то презентации или встречи с читателем. Галя выбросила всю мебель из их квартиры, сменив на все новое. Теперь он не узнавал свое жилье, хотя, это его совсем не смущало. Под такую замену подпал и старенький телефон, который было совсем не жалко. В последнее время он позволял себе вольности, и общаться по нему стало крайне сложно и невыносимо. Он был очень впечатлительным аппаратом, и поэтому с его электронных уст постоянно срывалось нечто непонятное, странное  и даже ужасное. А этот новый телефон-факс вел себя прилично, скромно издавая свою привычную трель, и говорил только на нормальном человеческом языке безо всяких сюрпризов, иногда просто молча плевался каким-нибудь бумажным факсом. Ему пришлось сменить и номер своего телефона. В последнее время появилось много старых знакомых. Он и не знал, что их так много. Они звонили, просили о встрече, о помощи или о чем-то еще... Один, обнаглев, попросил у него денег взаймы. Он, не долго думая, переадресовал его к своему старому другу, тому самому. Это же была одна компания - все они знали друг друга. А его старый друг сумеет тому популярно ответить на подобную просьбу и все объяснить. У него была целая философия на этот счет...

Чтобы избавить себя от этих звонков, он сменил номер, но все равно старые знакомые находили и одолевали его. Только не звонил Петров. Хотя, как он мог позвонить, когда не знал его нового номера. И он ему тоже не звонил. Все собирался, но как-то было не до него. Да, и сказать было нечего... А, может, Петров не знал о переменах в его жизни? Не знал его нового имени? Вряд ли. Проходя мимо крупных книжных магазинов, нельзя было не заметить огромные плакаты с изображением, теперь модного писателя, фотографии которого светились именем - Леон Идов. Да и найти его при желании было просто - постоянные конференции, встречи, презентации... Ему даже нравилось подальше улетать отсюда с Галей - не так отвлекали от работы. А Петров... Петрову он когда-нибудь позвонит... Не сейчас, позже, как-нибудь потом... Через двадцать... Нет, он не говорил этого! Он даже не мог такое подумать. Позвонит! Обязательно позвонит! Только не сейчас...

         Книгу свою он забросил. Он показал эту последнюю недописанную рукопись редактору-классному-специалисту издательства, пожилой интеллигентной женщине, которая, в отличие от своего шефа, книги читала и знала о них все. Она сказала свое мнение. Она была очень хорошим специалистом, и не поверить ей он не мог,... да, и не хотел.

- История о математике? О человеке, не взявшем свой миллион? Это не совсем интересно сегодня, - мягко сказала она, глядя на него сквозь свои большие очки подслеповатым взглядом, - давайте поразмыслим...

Она не давила на него, не настаивала, но была очень убедительна.

- Ваш Клейзмер - математик - сегодня это интересно? Нет!

Он не взял свой миллион - это трогает? Безусловно, да. Но, чем мы еще заинтересуем читателя? Математик, играющий на скрипке? Математик, прыгающий с крыши на крышу?... Нам нужно непрерывное стремительное действие, нужен убедительный сюжет с неожиданными поворотами и событиями, постоянное движение - Экшен..., - он в ответ закивал головой, а она добавила еще, - Китч! - А это уже был совсем другой жанр, с которым он еще не был знаком, но запомнил это название. Он быстро учился! Хороший заголовок для книги - КИТЧ!... Она тем временем продолжала:

- Кто такой ваш математик, что он делает? Собирает грибы - не интересно! Играет на скрипке - тем более! Не бреет бороды, волос? Ну, и что? Мужчина, который не имеет не только любовницы, но даже жены? Скучно! Если бы он слонялся по всему миру и имел кучу женщин в разных странах и незаконных детей, было бы интереснее. Если бы он законно забрал свой миллион, а многочисленные родственники преследовали бы его, пытаясь обобрать - еще интереснее... Или наоборот!...

Очень хорошее развитие сюжета для человека, не взявшего свой миллион. Математик, гений, чудак, по каким-то своим соображениям и убеждениям отказывается от миллиона, но внезапно тяжело заболевает его мать... нет, сестра... нет, обе сразу! Они попали в аварию! У обеих сломаны позвоночники! Несчастные женщины прикованы к постели, они не могут жить, существовать без посторонней помощи, они готовы покончить с собой! Срочно нужна операция, срочно требуются колоссальные расходы! Гений мчится в Европу, гений передумал, он готов взять причитающийся ему гонорар, а эти несчастные женщины, уже готовые отбросить копыта, и тут он узнает, что миллиона больше нет. Поезд ушел! Нужно было брать его раньше! Вот вам трагедия, вот поворотное событие, который заставляет задуматься, содрогнуться... А, вы говорите - грибы...

Еще один возможный сюжет - человек, гений, великий математик, Один на миллионы... Но не за грибами он собирается идти в темный лес, - голос специалиста становится ниже и говорит она теперь медленно и по слогам, - а солнце уже садится, уже деревья отбрасывают свои высокие тени, которые ложатся на километры, закрывая собой все в округе... Он вампир! Он ждет свою большую Луну, и в эту темную отвратительную ночь будет искать вовсе не грибы, а свою очередную жертву... - Она снова заговорила своим мягким и даже жизнерадостным голосом, - или не вампир вовсе, так, обязательно извращенец или подофил, маньяк - а потому ему не нужны ни жены и не любовницы...

Это бодрит, будит фантазию, это будоражит воображение!...

Женщина устала говорить и теперь смотрела на него своим мягким интеллигентным взглядом. Ее глаза сквозь очки выражали сочувствие и желание помочь ему - начинающему, но уже известному писателю. Она трепетно относилась к его таланту и готова была подарить все свои несбывшиеся сюжеты и откровения, все ненаписанные книги. Что же, каждый должен заниматься своим делом - он писать, а она быть редактором при нем - помогать работать, помогать творить...

Он не стал дописывать свою книгу, хотя оставалось совсем немного. Да и измучила его она, чуть не свела с ума. Небоскребы книг он свез к себе в гараж. Галя больше не терпела хаоса в современно обставленной квартире. Они купили классную машину - внедорожник, сейчас это было модным, и теперь он "разъезжал" на ней и Галя тоже. Было модным, когда за рулем огромного самосвала сидела миниатюрная женщина и своей маленькой ножкой, нажимая на педали и пролетая по улицам, рассекала все препятствия на своем пути. Правда, он хотел совсем другую машину, но так получилось. Он хотел маленького, стремительного эгоиста, куда будет помещаться он один... и только ветер в лобовое стекло. Но почему-то купил внедорожник... Ничего - еще успеет...

Как-то раз, ставя автомобиль в подземный гараж, увидел свои книги, те самые, не проданные, не измененные и потому не нужные никому. Он давно не обращал на них внимания, а тут заметил. И вдруг ему в голову закралась странная мысль.

"Раньше книги читали, бывали времена, когда книги сжигали, а теперь их хоронят заживо."

Он отмахнулся от этой мысли, прижал к себе сумку с ноутбуком, с которым уже породнился за эти месяцы, и подумал, - надо бы их выкинуть отсюда. Мало ли что... Но, почему-то не выкинул. Так они и мозолят глаза ему до сих пор. Теперь он пытается не замечать их, просто не обращать внимания... и все...

                                               - 39 -

         Весна оттаяла этот замерзший город, она залила его ярким светом, пробудив жизнь, листья на ветках деревьев, наполнила радостью охладевшие сердца. Она небрежно прыгала из лужи в лужу, брызгая во все стороны каплями талой воды, носилась, заглядывая в окна домов и машин, сходила с ума. Она жаждала приключений, ища попутчиков в этом сумасшедшем полете. Приглашала на свой праздник, который бывает лишь раз в году. Не теряя времени, отдавала этим зимним людям капельку своего тепла и яркого солнечного света... и немного любви - тем, кто на нее еще способен. А иначе, зачем вообще нужна она - эта сумасшедшая весна.

         В первый раз в своей жизни он прошел мимо нее. Он не заметил, как набухли бутоны на ветках деревьев, распустились цветы, пропустил первую траву на газонах в парках и даже не успел заметить, как растаял снег. Только метался из одной страны в другую, перелетал, передвигался. Из своей зимы в чужое лето, из лета снова в зиму, вдруг остановившись уже в своем, московском жарком, душном лете. Пропустил целое время года - как такое могло случиться?...

         Лето ослепительно сияло в вышине яркими солнечными лучами, напоминая ему о себе. Напоминая о том, что прошел ровно год и скоро должна состояться премьера фильма, снятая по мотивам его книги, той самой книги, которую он когда-то написал и не давал к ней прикоснуться никому другому. Конечно же, не лето ему напомнило обо всем, а металлический голос железной секретарши Силаева, которая позвонила ему то ли на Майорку, то ли на Майами. Он не помнил точно, куда, в общем, что-то на "М". И теперь они с Галей должны были срочно возвращаться на премьеру.

- Так указано в договоре!!! - возмутилась секретарша, узнав, что они на каком-то острове на букву "М". Вы должны через два дня быть на премьере! Этот вопрос не обсуждается! Господин Силаев ждет вас!

Она, жестко пригвоздив этой фразой, повесила трубку. А они и не возражали! Разве они могли не приехать на свою премьеру? Они ждали ее целый год!

И теперь они мчались, перелетая через океаны и моря, горы и материки, уже родные зеленеющие поля, речушки, дачные поселки, фонари аэродрома, и, наконец, полоса приземления гостеприимно встречала их в этой летней ночи... Потом долго ехали по городу. Он смотрел по сторонам, но ничего не видел. И, все равно, что-то словно пробудилось в нем, воскресло. Он вспоминал киностудию, свой первый поход туда. Потом Силаев, вручающий сумасшедший по тем временам, гонорар, да и дело даже не в нем... И теперь эта премьера! Все те надежды, связанные с ней. Завтра этот человек (его человек!) будет босыми ногами ходить по горячему песку и омывать их в волнах теплого океана. Он выйдет из той самой его книги, из настоящей книги, написанной им самим. Это единственное, что оставалось из той коротенькой жизни, когда он еще умел мечтать! Теперь он почему-то вспомнил, как они сидели с Галей на полу и оборачивали обложками свои книги, как писал, словно сумасшедший, любил, словно в последний раз. Кучка мелочи на столе - низ той горки, от которой оттолкнулся и потом взлетел на высоту. И залетел так далеко! А теперь не знал, был ли это низ горы или ее вершина? Как все перевернулось... Какая-то юность. Короткая бесшабашная юность в зрелые годы. Маленький оазис во времени и возрасте. Маленькое взрослое безумие! То время промелькнуло, словно короткая весна. Весна не бывает вечной, но он помнит о ней, и она снова рядом, снова с ним... И его Галя тоже рядом, которую он не видел эти несколько месяцев. Где она была? Где был он?... завтра... все завтра... Завтра будет премьера, и он вернется к себе и побудет наедине еще какое-то мгновение, а, может быть, снова что-то изменится. Может, теперь он будет писать сценарии для таких фильмов, где не символы, не "форматы" меряют километры пленки, а шаги по горячему песку или высота волн теплого океана... Завтра наступит этот день!... А сейчас была глубокая ночь, и они уже подъезжали к своему дому... Но разве бывают чудеса? И, все-таки, он спустился в подземный гараж и достал оттуда одну книгу. Всего одну - много места она не займет, потом почему-то на кухне, сидел и читал ее до самого утра. Читал, чувствуя, словно, он уже был на этой премьере...

         И вот они, оседлав свой внедорожник с Галей,... то есть с Геллой, неслись по улицам города. Леон и Гелла! Тигр и Пантера верхом на огромном боевом слоне! На ней было, как всегда, какое-то удивительное волшебное платье, на нем костюм. Нет, не тот, уже совсем другой..., или десятый, конечно же, из магазина Медильяне. И, казалось, весь город приоделся в нарядный праздничный костюм, люди шли веселые, красивые и направлялись они, конечно же, на премьеру. Оставалось совсем немного. Она сидела за рулем, не доверив ему вести машину, видя, как он волнуется. А он действительно волновался... Нет, он сходил с ума! Они уже подъезжали к этому огромному кинотеатру в центре города, уже издалека были видны толпы зрителей, пришедших сюда. Но сейчас его волновало другое. Еще издалека он увидел огромный плакат во всю стену кинотеатра и теперь, не отрываясь, смотрел на него. Все так, как он хотел! Как представлял себе! О чем мечтал! Какой-то удивительный художник, словно прочитав его мысли, зарисовал гигантское полотно, теперь украсившее здание. Он уже видит этот белый раскаленный песок, яркое солнце наверху афиши. Он различает каждую песчинку на широком пляже. Человек! Он идет по песку, а ноги его босы! Его брюки закатаны до колен, и он ступнями обжигается о горячий берег, а рядом играют с ветром высокие волны океана.

- Леонидов! Смотри! Это же твой чертов человек! Ты узнаешь его? - закричала на всю улицу Галя... Нет, Гелла... Нет, ГАЛЯ! Его Галя! А люди, оборачиваясь на них, тоже глядели на ту огромную афишу в самом конце улицы и тоже видели этого человека! Сейчас он войдет в эту воду, сейчас его босые ноги прикоснутся к волнам, и он растворится там, будет таять в океане, где прозрачная голубая вода и дельфины, играющие на самой поверхности...

- Стоп, но что это?! - они подъехали очень близко, едва не касаясь своими колесами этого пляжа и прозрачных волн. Наверху огромной афиши сидел какой-то человек и корчил им невероятные гримасы... Нет, их было двое! Два человека! Оба на самом верху этой отвесной стены! Один с крыльями! Это же Ангел! Их добрый Ангел! Он был здесь! Он не мог сюда не прилететь, а рядом с ним, тоже вставая в немыслимые позы, кривлялся человечек, который был то ли каким-то сказочным зверюшкой, тот ли человеком из мультика... Человек-мультик! Они извивались на верхней раме огромной картины и строили всем дикие рожицы. Неизвестно, видел ли их кто-то еще. Это было сейчас не главным, а главным был этот самый человек! Его человек. Он стоял босиком на песке, он стоял в шаге от прибрежной волны, а на голове его была черная бандана, которая укрывала от яркого солнца. Он застыл в каком-то оцепенении, ожидании, лицо его озаряла нечеловеческая улыбка, зубы его отливали перламутром, мускулистые сильные руки были подняты кверху, а в руках этих были зажаты... два автомата. Те своими дулами были направлены в разные стороны, готовые разорвать воздух очередями трассирующих пуль...

         Он не писал такого! Он не мог вложить в руки этого человека - его героя, смертельное оружие! В этом был весь смысл! Человек, вопреки логике и здравому смыслу должен был "раздетым", почти голым, босыми ногами прикоснуться к этому песку, к океану. Больше не нужно было ничего! Только этот песок и дельфины на сверкающей волне!... Блокбастер! - вспомнил он название того жанра и прочитал его на афише! Они изменили его замысел! Изменили "немножко"... "чуть чуть"... Они отправили этого человека убивать!...

Галя посмотрела на Леонидова... Гелла взглянула на Леона...

- Пойдем? - тихо спросила Галя, припарковав машину...

- Нет, не пойду,... не могу..., не сейчас, - ответил Леонидов.

- Пойдем, - уже громче повторила Гелла...

- Да-да, пойдем, - ответил Леон, - конечно, пойдем... Пойдем...

А два человечка - Ангел и Мультик все скакали, как сумасшедшие, там наверху, извиваясь в танце дикарей...

                                               - 40 -

         Алка позвонила неожиданно... Алка... Алла... Аллочка...

Он посмотрел на календарь - еще не прошло двадцати лет. Не прошло и года с тех самых пор, как они назначили следующую свою встречу - "через двадцать лет и ни днем позже".

- Через двадцать? - удивилась Алка. - А сколько тогда мне будет? - подумав, возмутилась, - Леонидов, ты что, сошел с ума? Ты обезумел? Сегодня у меня небольшая тусовочка, приезжай!... Ты должен быть обязательно!... Леонидов, ты меня слышишь?

Телефон вел себя прилично, он больше не издавал никаких лишних звуков, трепетно передавал каждое слово его старой знакомой, не позволяя себе никаких вольностей. Это был разумный телефон. Леонидов не стал спрашивать, как она узнала его новый номер. Этот номер, пожалуй, теперь знали все..., кроме Петрова, которого он даже не пригласил на премьеру... И правильно сделал...

- Сегодня? - переспросил Леонидов, - сегодня я не смогу, много работы, - сказал он, - давай в другой раз, давай через...

Он сидел за столом и писал. После той вчерашней премьеры, после нескончаемой презентации, встречи со зрителями, после чествований и безумия праздничного фейерверка он хотел побыть наедине с самим собой. Просто хотел уткнуться в экран своего компьютера и не замечать никого. Работать... только работать... В сумасшествии наслаивать "символы" друг на друга. Громоздить целые этажи этих знаков, запятых и букв, целые небоскребы, которые теперь легко помещались в памяти его компьютера, не занимая место вокруг. Теперь только они помогали не думать ни о чем...

Галя выхватила у него трубку из рук: - Какое "через"?

Галя теперь всегда была рядом. В нужную минуту она была с ним... Эти две женщины поговорили, познакомились. Он подивился, как быстро они нашли общий язык.

- Мой гений просто устал, он обезумел от счастья, до сих пор не может прийти в себя от вчерашней премьеры, - говорила Гелла. - Будем, конечно же, будем, Аллочка! Заодно познакомишь со своим мужем, давно хотели увидеться..., - продолжала она. Они еще какое-то время говорили, а он уже пошел собираться. Снова на выход, снова занимать место на привычном Олимпе...

         Тусовочка проходила в загородном доме Алки. Они подъехали к их особняку и теперь разглядывали огромное строение, которое занимало многие тысячи квадратных метров  на зеленой лужайке у кромки леса, на самом берегу реки. - Квадратных метров, - подумал Леонидов, - почему говорят именно квадратных, почему не кубических? Словно все должно находиться в пространстве двух измерений, в плоскости, но этот дом поднимался высоко наверх. Он словно пронзал маленькое облачко, зависшее в небе над головой, и невозможно было сосчитать, сколько в нем этажей. У Гали... у его Геллы, засветились глаза. О таком можно было только мечтать. Теперь в ее воображении возникало и строилось нечто невообразимое. Уже  отделывались самые верхние этажи шикарного загородного дома, вокруг били фонтаны, причудливые деревья скрывали ее от надоедливого летнего солнца, в прудах плавали золотые рыбки, а по дорожкам бегали заморские зверушки... 

         Они вошли в этот просторный дом, где у дверей их встретила Алла. На ней был какой-то потрясающий наряд, на человеке рядом с ней тоже. Они познакомились. Муж ее был достаточно молод и лыс. На нем был белый пиджак и черная рубашка. Галстука не было, его мощную шею обвивала золотая цепочка и никаких крестов... Одет он был, как и подобает известному издателю известного крупного издательства страны...

В просторном зале, где уже собрались какие-то гости, не было кресел, не было столов, только широкие стены, фонтанчики, какие-то статуэтки, а по краям на маленьких столиках крошечные бутерброды и выпивка. - Здесь и состоится фуршет, - подумал он. Алка воскликнула: - Леон, дружище! Гелла! - рада вас видеть! Пойдемте, покажу вам все!

- Привет, Алла, - выдохнул он. Они не виделись двадцать лет, но он не ожидал, что встретит такую молодую и красивую женщину. Как будто не было этих двадцати. Время ей пошло на пользу. Вернее, время это прошло мимо нее...

- Какая, Алла!!! - зашептала она. - Эллен! Запомните и не проговоритесь. Давно уже Эллен!

- Хорошо, Эллен, - согласился он, подумав, что Алка ей шло намного больше...

Алка..., вернее Эллен, провела их по залу, познакомив со своими гостями. Лица многих из них он уже где-то видел, люди были известными, люди были публичными... Галя и Эллен ушли вперед, разговаривая о чем-то, а он немного отстал, обратив внимание на какого-то пожилого человека..., человечка..., пытаясь вспомнить, где он мог видеть его раньше? Старичок тоже смотрел на него, потом подошел и воскликнул: - А ведь мы знакомы с вами! Помните?...

- Да-да! Помню, - почему-то обрадовался Леонидов.

- Вы прекрасно смотритесь в этом костюме, вам все это очень к лицу!

Это был тот самый незнакомец из магазина. Из того самого магазина, откуда они с Галей начинали свое восхождение. И старичок тоже был очень рад ему. Они теперь разговаривали как старые знакомые. И вообще, все эти люди в зале тоже были знакомы друг с другом. Они здоровались, обнимались. Подходили к ним. Жали руки! Господин, Леон! Господин Идов! Все его знали, и все хотели с ним поговорить. Обстановка теплого дружеского банкета, вечеринки, где собрались только близкие люди... Добрые друзья...

- Вас уже знакомили с Мадам? - спросил старичок.

- Мадам? - переспросил он. - Нет, я не знаю никакой Мадам.

- О, вы не знаете Мадам? - воскликнул его собеседник. - Сегодня у вас большой день, сегодня вы вступаете в этот Клуб!

- Клуб? - удивился он.

- Да, Клуб, а вы ничего не знаете? - рассмеялся старичок. - Узнаю Эллен! Она любительница сюрпризов!...

Старичок не стал развивать эту тему и снова посмотрел на Леонидова. - А вам не кажется, что вы уже давно в Клубе? Помните, я как-то вам рассказывал об этой одежде? Она вам очень идет... Впрочем, как и всем остальным, - почему-то устало пробормотал он себе под нос, потом встрепенулся, - так какие ощущения? Вы себя чувствуете другим человеком,... человеком новой формации, новой касты? Вы способны теперь носить другую одежду, черт возьми?

Он посмеялся и промолчал, глядя на этого чудаковатого старичка, а тот продолжал:

- Вы не слышали новость дня?

- Нет, - произнес Леонидов.

- Вы не знаете, что нет больше великого художника, великого мастера Медильяне?

- Как нет? - удивился он.

- Его убили, - прошептал старичок.

- Как убили?

Старичок теперь говорил совсем тихо заговорщицким тоном:

- Да-да, его убили. Господин Медильяне отказался шить свои костюмы и платья. Он отказался делать то, что делал всю свою жизнь и начал ваять... шорты и майки... Вот так.

- Зачем? - изумился Леонидов.

Старичок задумался и потом произнес.

- Наверное, ему надоело одевать всю эту толпу... Ведь имеет же право человек на старости лет своей длинной жизни хотя бы единственный раз сделать то, что он ХОЧЕТ???

Помолчал немного и продолжил:

- Всю свою жизнь он одевал этих господ, они уже не могут жить без его одежды, его костюмов, платьев, аксессуаров, и теперь у него родилась гениальная идея! Теперь он будет не одевать этих людей, а... раздевать! Это же великолепно! Это гениально!

- Да, здорово! - согласился Леонидов.

- Здорово, еще как здорово! КИТЧ!

- Да-да, китч! - повторил он.

- Замечательно, когда хотя бы один единственный раз в жизни ты позволяешь себе сделать то, что ХОЧЕШЬ!!! За это можно отдать все, - шептал безумным голосом старичок, потом грустно добавил, - за это его и убили, - он посмотрел куда-то вдаль.

- А что за Мадам? - спросил он старичка.

- Увидите сами, - ответил тот, - запомните одно - никто не должен быть красивее ее, талантливее, остроумнее и умнее... Такое правило... А в общем, милейшая женщина.

- Даже так? - удивился Леонидов, - образ Богини...

- Да-да, Богини, - задумчиво пробормотал старичок.

- Ваша жена, просто восхитительна в этом наряде, - произнес он, спустя какое-то время,  - жалко, что для нее больше не найдется такого великолепного платья... Ей это очень шло...

К ним подошла Галя.

- Мы только что говорили о тебе, - сказал Леонидов,  желая познакомить ее с этим удивительным человеком, хотя, пока сам не знал его имени.

- С кем ты тут разговаривал? - весело спросила Галя. Глаза ее блестели от выпитого бокала шампанского, на ней потрясающе сидело это платье, она была очень красива.

- Познакомься, - произнес он...

- Но здесь никого нет! - улыбаясь, воскликнула она. Он обернулся и не нашел своего собеседника. Старичок исчез, растворился... Как тогда... А был ли он, вообще, этот старичок? - подумал он.

- Сейчас начнется самое интересное! - воскликнула Галя.

- А разве еще не началось? - спросил он, оглядывая собравшихся. Они размеренно ходили, общались, пили шампанское, и звонкий шум  их голосов отражался от стен гостеприимного дома.

- Нет, основные гости еще не приехали, ты представляешь, кого еще ждут? - и не дождавшись ответа на свой вопрос, продолжила в восхищении, - Маммонну!

- Кого? - недоуменно переспросил он, заслышав такое имя.

- Ты не знаешь, кто такая Маммонна? - Гелла посмотрела на него презрительно и добавила, - только никому об этом не говори... Ты просто серость, Леонидов... Прости, ты гениальная серость, господин Леон. Маммонна!... Я и не знала, что у Эллен бывают такие люди! Здесь собирается весь Бомонд!

По залу пронеслось какое-то оживление, и все подошли к огромным окнам, выходящим на лужайку перед домом. Люди заворожено смотрели куда-то вдаль и произносили это волшебное имя: - Маммонна. Он тоже взглянул в ту сторону.

         Если вспоминать почетные выходы президентов или генеральных секретарей, членов правительственных делегаций, сошествие Папы Римского в Ватикане с высоты своего балкона или английской королевы в дни торжеств и праздников - все это могло показаться нелепой забавой младенцев, играющих в своей песочнице, по сравнению с этим зрелищем. Зрелище завораживало и потрясало. Река, доселе так невинно струящаяся в своем неспешном течении, забурлила в тесном соитии берегов, закипела и начала выплескиваться наружу. Ей тесно стало в этом постылом русле. Теперь ее рассекали своими мощными моторами огромные катера и даже яхты. Они толкались, они не помещались в этом бурлящем водовороте, неслись по волнующейся поверхности воды. Они стремились сюда, к Эллен, к маленькому пирсу, который теперь напоминал огромный портовый причал. Дорога вдалеке заклубилась торнадо из пыли и вечернего зноя, по ней в стремительном полете мчались десятки машин, земля сотрясалась от грохота моторов и громких сигналов. Облачко, так спокойно висевшее на своей высоте, цепляясь за верхние этажи дома, разорвало в клочья, и сквозь него уже летела на своих разноцветных парашютах целая стая гостей. Все это зрелище напоминало военную операцию, а эти люди - группу захвата, только никто не стрелял, не взрывались снаряды, но грохот, тем не менее, стоял невероятный. Этот летящий, плывущий, несущейся по дороге десант уже почти достиг зеленой лужайки, и люди в красивых нарядах - костюмах и вечерних платьях - вываливались из своих стремительных колесниц, заполоняя все пространство вокруг. Они выстроились большой шумной толпой, встречая какую-то длинную машину, которая неспешно, по-хозяйски, въезжала в самый центр этой зеленой лужайки, безжалостно приминая траву. Кто-то кинулся открывать двери этой машины. Дверей оказалось много - очень много. Это был словно аттракцион - кто угадает, кто встретит главного гостя..., или гостью, и проводит в зал "тусовочки"? Кто будет первым? Наконец, один счастливчик открыл свою дверцу и оттуда появилась рука... Рука была, скорее всего, женская. Пальцы ее были увешаны огромными перстнями, камни их ярко блестели на солнце, переливаясь. Рука была огромной, она шевелила этими пальцами, готовясь вцепиться в своего "встречателя", в свою жертву. Потом поймала его за воротник, и из темноты салона явилось нечто:

- Маммонна,... Маммонна..., - закричали люди со всех сторон. Нечто вылезло, выползло из машины и строго оглядело людей вокруг. - Ну, что засранцы, не ждали? - воскликнуло оно и засмеялось низким смехом. - А вот и я! Встречайте! Думали не приеду? Ха-ха! Приеду! Еще как приеду! Куда же вы без меня?! Давайте, ведите меня, встречайте...

         Это была огромная черная жаба. Вернее, женщина, похожая на нее. Черная, потому что была она задрапирована черной одеждой. Именно задрапирована, а не одета в нее. Одевать такое тело было бы невозможно, только покрывать его какими-то лоскутами, скрывая то безобразное содержимое, которое тряслось своими складками и шевелило толстыми пальчиками в перстнях. Голова плавно перетекала в плечи, минуя шею. Шеи не было, зато был здоровенный подбородок, который покоился на самой груди. Волнистые волосы черным водопадом стекали с головы на плечи и мощную грудь. Изо рта раздавалось какое-то шипение. Руки тряслись, все это черное желе вибрировало, колыхалось, и, цепляясь за руку своего кавалера, устремилось вперед.

- Маммонна,... Маммонна..., - продолжали повторять люди в праздничных нарядах. Ее завели в зал, и все столпились вокруг, ожидая от нее чего-то еще. "Чего-то" не заставило себя долго  ждать.

- Вам подарочек от вашей Маммоннки! - воскликнула Маммоннка, и с высоты потолка или откуда-то еще свалился в самый центр зала огромный белый торт. Он подпрыгнул на месте и замер, как вкопанный. Он был метра три в диаметре, высотой с человеческий рост, и крем полетел во все стороны, забрызгав кое-кого своими белыми розочками.

- Небольшой тортик честной компании! - воскликнула она. Люди засмеялись, зааплодировали. Люди с радостью снимали капли крема со своих нарядов, совсем не обижаясь на нее. Это была восхитительная шутка, это был подарок, без которого она, видимо, никогда не приезжала. И теперь счастливчики, на которых попал этот крем, слизывали его со своих рук, смеясь и радуясь такому везению, словно выиграли в лотерее.

- Эллка, привет! - махнула Маммонна своей короткой рукой хозяйке дома. Та покраснела, расцвела в улыбке и поздоровалась.         Тусовочка началась. Люди в праздничных нарядах весело разливали шампанское и прочие напитки, закусывали это маленькими канопе, общались, обнимались, шумели. Здесь были все знаменитости, весь бомонд: пожилые мужчины и молодые девчонки рядом с ними, совсем юные мальчики под руку со своими мамочками, знаменитыми, всем известными, отпиаренными и любимыми. Леонидов увидел вдалеке своего издателя, потом Силаева, увидел маленького менеджера Агентства "22 и 2", здесь были всем знакомые журналисты и ведущие различных шоу и передач, режиссеры и актеры. Были продюсеры и их модели-певицы. Полуголые, но изумительно раздетые, полутрезвые и навеселе, разгоряченные этой жарой и праздником, молодые женщины. Здесь были все! Политики и бизнесмены, племянники и племянницы, светские дивы и светские львы. Все напоминало большой веселый вольер, в котором по случайности собрались люди разных пород, возрастов и званий, разных регалий и чинов. Словом, весь Бомонд...

- Там решаются все дела, - вспомнил он слова Петрова.

         Пока он разглядывал вновь прибывших гостей и эту Мадам (по-видимому, это и была она), Маммонна продолжала о чем-то темпераментно говорить, а все эти люди понимающе кивали ей. Он услышал имя Медильяне и подошел поближе. Маммонна продолжала свою гневную речь:

- ...каков мерзавец! Оставить меня без тряпок, без моих нарядов! Позволить себя убить! В чем теперь я должна ходить? У кого я буду одеваться? Кто, вообще, меня сможет одеть? Он знал каждый мой сантиметр, каждую клеточку моего тела!... Его убить мало за такое!

- Но, его уже убили..., застрелили! - воскликнул кто-то в толпе.

- Мало! Мало! - продолжала Маммонна, - и поделом ему! Каков наглец! Надеть на нас майки! Шорты! Наглец и извращенец!!!... Извращенец!...

Последнее слово она произнесла как-то трогательно, с любовью и подняла с вершины торта картинку, вылепленную из крема и шоколада. На ней был портрет какого-то человека. Маммонна воткнула его, как праздничную свечку, в торт и поднесла зажигалку. На этой картине действительно была расположена маленькая свечка, которая осветила лицо человека. Леонидов вздрогнул и огляделся по сторонам. Человек этот был ему знаком! Он ему напоминал старичка, с которым он только что разговаривал. Это точно был тот самый старик! Как такое могло произойти - он не понимал!?  Он сошел с ума! А люди вокруг зашептали: - Медильяне..., Медильяне.

- Мой хороший! - трогательно продолжала Маммонна, - мой Ангел! Мой любимый папочка!

Люди затихли, она пустила слезу и отломила кусочек шоколадки с его головы, съела его, громко чавкая, потом произнесла: - Сегодня мы празднуем твою кончину! - помолчав мгновение, резко обернулась по сторонам и неожиданно заорала, - празднуем, я сказала, празднуем, веселимся, нечего сопли жевать! Торррт! Рррежеммм торррт! Офффицианттт!

К ней подбежал человек с подносом, на котором лежали маленькие ножи и вилочки для канопе. Она взяла двумя пальцами одну такую крошечную вилку и воткнула ее, как булавку, в огромный торт. Потом снова и снова, оглядываясь по сторонам.

- Ты, что издеваешься? - гневно воскликнула она. - Пшел вон, скотина, - топнула она своей ногой на официанта, - садовника! Зовите садовника! Пусть принесет свои прибамбасы! Да побыстрей! Маммоннка ничего не ела с самого утра! - и она грохнула этот поднос оземь. А к ней уже несся человек, в руках которого была большая совковая лопата и вилы. Появились люди с огромными подносами в руках, на которых можно было уложить целого жареного поросенка или барашка. По-видимому, Маммоннка не признавала фуршетов и тяготела к гигантомании и средневековым оргиям. Очень скоро в ее руках оказался огромный поднос с куском торта величиной с ее голову, который она разрезала большим садовым кинжалом и ела прямо с этого ножа. Остальные тоже получили свои куски, положенные совковой лопатой. Праздник продолжался...

Спустя немного времени, какой-то человек подвел к Маммонне трех разодетых... или раздетых, высоких девиц и молодого парня. - Вот, Маммонна, посмотри на моих ребят! Мой новый проект! - гордо произнес он. Маммонна стояла с куском торта, широко расставив ноги, громко чавкала и теперь критически, прищуренными глазками, смотрела на этих людей.

- Какие сюськи! - наконец, воскликнула она.

Капелька пота потекла по лицу этого человека, по-видимому, продюсера новой группы. Он заметно волновался. Он как-то заискивающе смотрел на нее, пытаясь скрыть свое волнение. Маммонна подошла к одной из девиц. Та была выше ее на голову. Маммонна засунула свой нос в шикарный бюст девицы, потом оторвалась от него и спросила басом: - Настоящий?

- Настоящий, - робко улыбнулась девица.

Люди вокруг радостно засмеялись. Маммонна проделала то же самое с остальными девицами, троекратно получив овации за свою шутку, - и проворчала: - Ну да, ну да, настоящие, так я и поверила. Потом подошла к молодому парню, солисту этой группы, и снова произнесла, чавкая тортом: - У тебя тоже настоящий?

Парень покраснел, но сразу же ответил: - А то! Иначе стоял бы я здесь перед вами!

- Стоял! Стоял! - покровительственно закивала Маммонна, при виде такой женщины можно только стоять! - и она лукаво на него посмотрела, - ладно, потом..., позже... познакомимся... пупсик...

- Вам нравятся мои ребятки? - спросил продюсер, улыбаясь.

Маммонна снова оглядела девиц, потом паренька, - не многовато для него одного?... Ладно, пойте... или что они там у тебя делают?

- Поют, еще как поют! - воскликнул продюсер.

- Ну, и ладно! Пусть поют, пока я добрая...

Потом к ней снова и снова подходили какие-то люди. Знакомились, показывались, представлялись... Решали дела...

         Вскоре Леонидов потерял Маммонну из виду, заметив одного своего старого друга. Того самого, который его как-то "выручил" деньгами. Тот очень обрадовался и отвел его в сторонку: - Рад видеть тебя, старина! - воскликнул он, - наконец-то ты с нами!

- С кем - "с нами"? - Леонидов не понял, но переспрашивать не стал. Они говорили какое-то время, потом его друг произнес: - Как тебя теперь называть, Леонидов? Господин Леон? - и засмеялся.

- Да, хоть Леонардо, называй. Можешь Васей, можешь Петей, Майклом,... кем угодно. Не имеет значения! - проворчал он.

- Ну, это ты напрасно! - воскликнул друг: - Тебя классно отпиарили, так что держись этого курса. Теперь ты, как разведчик, будешь лежать на операционном столе под наркозом, да, хоть при родах, не имеешь права вспоминать свое настоящее имя.

- А, было ли оно когда-нибудь, имя это? - мрачно пошутил Леонидов. Друг его шутки не понял и добавил, - вот это правильно! Не было этого имени! Вот это по-нашему!

- Тебя-то как теперь называют? - спросил Леон. Тот ответил:

- Я, старик, не публичная личность, поэтому остался тем же, кем и был... Все по-прежнему, - и, посмотрев на него, сказал: - А ведь ты, Леонидов,... прости Леон, должен мне кучу денег.

- Серьезно? - удивился он.

- Ты знаешь, что я подумал? Помнишь тот случай несколько месяцев назад, - продолжал его друг. - Если бы я тогда дал тебе эти несчастные деньги..., эти гнилые, порочные деньги, сейчас бы ты не стоял в этом замечательном зале и мы не разговаривали бы с тобой.

Леонидов уставился на него и не нашелся, что ответить.

- Да-да, - убедительно продолжал друг, - если бы ты просто взял тогда в долг у меня и промотал все это, потом снова взял и так далее, у тебя не появился бы азарт, вкус к жизни, к борьбе! На это я и рассчитывал! Я ждал, когда ты начнешь бороться и прорвешься, это и был мой гениальный план! Я тебе тогда "конкретно" помог. И, как видишь, у меня все получилось!... У нас! - поправился он и добавил еще, - так что, с тебя причитается!

Его друг говорил на полном серьезе, он не шутил, он был уверен в правоте своих слов! Он был просто убежден в этом!

- Сколько? - пошутил Леонидов.

- Не сейчас, - почему-то серьезно ответил тот.

- Не хочу быть обязанным, - настаивал Леонидов.

- Потом, потом, сочтемся. Я подожду, не к спеху, - ответил друг и воскликнул, глядя куда-то вдаль. - Ты посмотри, какие люди! Узнаешь?

Теперь Леонидов смотрел на какого-то человека, пытаясь вспомнить его.

- Художник!? Это же его старый друг, Художник! Как он мог не узнать его сразу?

Они протиснулись сквозь толпу людей, поздоровались, обнялись.

- Ну, как твоя Луна? - спросил он.

- Сияет в ночи! - ответил тот. - Закончил, теперь могу выполнить твою просьбу.

- Какую просьбу? - спросил Леонидов, делая вид, что не помнит.

- Ну, как же, а твои обложки! Пора рисовать, пора творить! Буду рад поставить твою фамилию рядом со своей... Представляешь? На обороте титульной страницы крупно: - "Иллюстрации к книге выполнены известным господином Художником"! - воскликнул он, - моя фамилия,... а потом и твоя фамилия... тоже!... Ну,... или наоборот, - покраснел он и поправился: - Как раньше, помнишь в театральной программке - режиссер Ты, художник - Я.

- А как же твой Сатурн? - воскликнул Леонидов, - Сатурн домазал?

- Сатурн подождет! - воскликнул Художник, - сначала твои дела! Мы же одна компания, какой может быть Сатурн, сначала книги... Ты просто обязан отдать мне заказ на эти обложки, ты должен...

- Должен? - снова прозвучало в его голове.

Алка..., вернее Эллен, со своим мужем подошли вплотную к их компании.

- Господин, Леон! - воскликнула она, - я выполнила твою просьбу! - гордо заявила она.

- Какую просьбу? - спросил он.

- Ну, Леон... Идов! Не придуривайся! Ты же хотел печататься в нашем издательстве! Мой папочка прочитал твои книги..., ну..., то есть, просмотрел их..., пролистал..., короче, мы согласны!

- Без понтов! - подтвердил папочка, потом добавил, - с твоим издателем разберусь сам, короче, можем работать..., влегкую.

Алка посмотрела на своего мужа и перевела, - короче, все юридические тонкости мой муж берет на себя...

- Не твоя печаль, - добавил папочка...

- Ну да,... ну,... я это самое и говорю, - сказала Алка, - подписывайте договор и вперед... Вперед? - посмотрела она на мужа.

- Влегкую, - снова повторил папочка, поправил пиджак на широких плечах и осклабился.

- Я подумаю, - произнес Леонидов.

- Подумаю? - удивился папочка.

- Леонидов,... прости, Леончик! - поправилась Эллен. - Ты же сам нас просил? В конце концов, ты обещал! Теперь ты просто должен... Ты наш!

- Должен, - снова мелькнуло в его голове, - когда он оказался всем должен?

- Он хотел сказать, что не отказывается, - возникла его Гелла, теперь она всегда появлялась в нужное время, - просто Леон пока не готов к таким резким движениям, - мягко и мудро произнесла она. - Завтра поговорим. Мы ни от чего не отказываемся... Завтра, хорошо? Да, Леон? Да???

Он стоял и смотрел на этих троих - на друга-бизнесмена и Художника, на Алку... Ему было очень приятно встретить старых друзей в этом доме. Друзей, которые ради него готовы были на все. А иначе и быть не могло! Ведь это была одна компания, все, как и прежде...

- Ты кто такой? - внезапно услышал он резкий утробный голос прямо за своей спиной. От неожиданности он застыл на месте, потом все же повернулся. Перед ним стояла сама Маммонна и своим коротким толстым пальчиком тыкала в него.

- Это Леон! Леон Идов! - быстро заговорила Эллен. - Я не успела вам его представить! Это тот самый Идов, писатель...

- Я не тебя спрашиваю, Эллка.

Маммонна не удостоила ее своим взглядом и уставилась на него. В этих глазах застыл дьявольский блеск, который выдавал удовольствие от такой встречи. Блеск глаз голодного человека,... или не человека вовсе,... который, не насытившись этим огромным куском торта, желал теперь чего-то еще... чего-то посолонее...

Она пожирала его глазами, проникала ему в голову, в его сознание, в самую душу. На мгновение Леонидов почувствовал себя жертвой перед хищником. Он чувствовал себя раздетым, совершенно голым, беззащитным, он стоял, как школьник в гимназии, ожидая наказания. Правда, пока не знал, за что.

- Я тебя спрашиваю, кто ты такой... Леон... Идов, ну,... кто ты такой? Почему не идешь ко мне? Не "проставляешься"? Ты кем себя возомнил?

Люди по сторонам затихли и с замиранием сердца наблюдали за этой сценой. Они привыкли к дурачествам своей Маммоннки, хотя, по-видимому, она имела на это право, и поэтому теперь с уважением, трусливо смотрели в их сторону, ощущая себя на месте этого Леона. Тигра, который оказался в клетке...

Не жрет мой торт?! - продолжала она. - Не идет знакомиться! Никакого уважения! Дать ему торта! Принести ему моего торта! Быстро! - прокричала она.

Прямо у его носа оказалось большое блюдо, на которое плюхнулся огромный кусок торта, соскочившего с лопаты. Он стоял и молча держал его в руках.

- Ну, Леон Идов, ты кто такой? И чего ты можешь в этой жизни?... Писссатель...

- Скажи ей что-нибудь, - зашептала Алка ему на ухо. - Давай, чего ты молчишь? Ну, скажи что-нибудь! Ты должен ей понравиться!

А он все стоял и смотрел на нее.

- Он что у тебя немой... или просто тупой?

Маммонна с удовольствием рассматривала его, прищурив глаза. Она готовилась съесть это блюдо целиком, пока не решила с какой стороны начать. А этот писссатель не понимал, что просто нужно было сказать комплимент этой хозяйке вечеринки. Просто, в знак уважения, немножко унизиться перед ней, показать свое место. А этот все стоит и тупо молчит! Какой скандальчик! Какая прелесть! Писссатель - придурок.

- Ну, сделай ей комплимент, Леонидов! - продолжала шептать Алка, позабыв его новое имя. Ей было не по себе. Такой конфуз! В ее доме! Леонидов, как медведь, упирается и не может подкатить к Мадам! Какой ужас!

- Она лишит тебя всех контрактов! - шептала Алка, - я не шучу, она может все! Ты должен ей понравиться! Давай!!!...

- Должен!... Снова должен! - подумал он.

А Маммонна все продолжала смотреть на него, сверля глазами. Теперь это не был взгляд тупой самодовольной жабы, в ее глазах застыло острие, которое пронзало его насквозь...

- Конечно, должен! - мягко прошептала она. Леонидов был поражен. Она читала его мысли. - А ты как думал? - продолжала она. Это больше не была шумная, взбалмошная бабенка. Это была женщина, которая умными всепонимающими глазами смотрела на него и улыбалась. Это была улыбка человека, который знал про него все. Ему даже показалось, что выглядит она теперь совсем по-другому. Он не мог понять, как, но весь этот наряд на ней, килограммы краски и жира были просто бутафорией, фикцией. Под всем этим скрывалась умнейшая, красивая женщина, которая сейчас смотрела на него и ждала. Этот взгляд он уже видел когда-то, она ему точно кого-то напоминала. Он посмотрел вокруг, словно ища поддержки. Вокруг никого не оказалось. Исчезли люди, исчез яркий свет праздничного зала, и только они вдвоем - он и эта женщина. И полумрак вокруг. - Темный затхлый могильник, - подумал он.

- Что вам нужно от меня? - спросил он.

- Чтобы ты любил меня, свою богиню Маммонну, - ответила она. - Чтобы вступить в мой Клуб, нужно выполнить некоторые правила. Ты должен искренне полюбить меня и молиться этой молитвой. Или ты с нами, или... совсем один - третьего не дано. Ты никто! Ты ничтожество, Леонидов, - ответила она, смеясь.

Он точно видел эти глаза, этот взгляд..., и видел не один раз. Видел его у многих людей, у разных людей. Только, не мог сейчас вспомнить - у каких. Вдруг рядом в этом сумраке появился некто. Ангел! Его Ангел! Слава Богу - он не один!

- Ты должен понравиться ей! - прошептал ему Ангел, - такое правило, ты должен полюбить ее, и тогда у тебя будет все.

- Снова, должен? - промелькнуло в его голове.

- А ты как думал? - прочитала его мысли Маммонна. - Писссатель, гений... Мне не нужны гении, - улыбнулась она теперь совсем не доброй улыбкой. - Их время прошло... Это я тебя так, на всякий случай предупреждаю, на будущее, а каким будет это будущее, решаю теперь я. А за тобой я давно присматриваю... Ты никто и ничто без меня. Ты меня понял? Ты ничтожество...

Он тупо молчал, словно перед детектором лжи, он боялся подумать о чем-либо, и она, наконец,  оторвала от него свой пронзительный взгляд... Снова яркий свет, снова люди кругом, они смотрят, они ждут...

И еще один человек на него пристально смотрит. Нет, смотрели все, но этот взгляд выделялся из толпы. Или ему показалось? Тот самый человечек - тот старичок. Он смотрел на него и тоже ждал чего-то, хитро улыбаясь.

- Так, ты соизволишь сказать мне что-нибудь? - уже не выдержала Маммонна. Ей надоело это пассивное созерцание, она желала развязки, финального аккорда...

И снова глаза старичка..., снова Маммонны.

- Я не даю интервью, - неожиданно для себя произнес он и галантно ей улыбнулся.

- Да, ну-у-у-у? - изумилась Маммонна и на мгновение застыла, прищурив свои глаза, - какие люди сегодня у нас! - и она широким жестом пригласила всех лицезреть это зрелище. Гул удивленных людских голосов пронесся по залу. Теперь говорила она медленно, с удовольствием, как только что разрезала свой торт на части.

- Мы не даем интервью? Какая прелесть!... И тортик мой тоже есть не собираемся!

А он теперь стоял, смотрел на нее и тоже почему-то улыбался. Маммонна погрузила в торт свой палец, вынула его оттуда и провела этим белым кремом по его костюму.

- Ах, какой конфуз! - воскликнула она, какая жалость! Последний костюмчик от Медильяне, видел бы он сейчас! Бедный Медильяне!... Душка Медильяне!...

А он видел это. Он смотрел на него, и в памяти Леонидова воскресла фраза этого человека: - Единственный раз в жизни сделай то, что ты хочешь. А что он сейчас хотел? Очень хотел!?... Он обезумел? Он сошел с ума?...

Наконец, спокойно посмотрел в глаза Маммонне. Галя в ужасе отшатнулась, заметив этот взгляд. Она хорошо его знала. Она еще помнила "того" Леонидова. Дальше все происходило, словно в замедленной съемке.

Леонидов спокойно поднял блюдо с тортом кверху, плавно перевернул его и надел этот огромный белый кусок крема прямо на голову Маммонне. Люди в зале выдохнули и застыли в оцепенении, мертвая тишина зависла в этом просторном помещении. Люди не знали, что им делать. Они хотели отвернуть глаза, сделать вид, что не видели, не заметили ничего, они хотели исчезнуть, раствориться.

- Что он хочет еще? - стучало в его голове, - что хочет еще? - и он оглядел всю эту разодетую, пеструю толпу...А глаза старичка продолжали сверлить его из этой толпы и улыбаться. Старичок подбадривал его, он был с ним!

Леонидов спокойно снял с себя замазанный кремом пиджак, отшвырнув его в сторону, полез на торт. Он хватался за его края, скользил, наконец, взгромоздившись на самую его вершину, взял в руки лопату.

И тут произошло невероятное. Маммонна наконец сняла с себя этот огромный кусок торта, голова ее куда-то исчезла, и теперь на всех смотрело незнакомое лицо то ли зверушки, то ли кого-то еще. Леонидов тем временем воткнул лопату на полметра в торт. Потом поднял большой кусок крема и теста и метнул это угощение в толпу людей. Вой пронесся по залу, а он снова и снова копал этот торт и швырялся им по сторонам. Потом стащил надоевший галстук, снял с себя грязную рубашку и тоже бросил все это в сторону. Он остался в одной майке. Майке Медильяне! А глаза из толпы того самого старичка все продолжали следить за ним. Следить и улыбаться. "Сделай то, что ты хочешь!.... Не одевать, а раздевать!"...

И тут пронзительный крик сорвался с губ Маммонны без головы.

- Ах, ты мерзкий пиарщик, ах ты паразит!... Ай, да молодец!!! А он мне нравится, ублюдок эдакий! Безобразник! Отпиарился, гаденыш, оторвался!?...

Теперь она тоже стаскивала с себя одежду из лоскутков, покрытых кремом. Она бросала их в разные стороны, и теперь перед изумленной публикой возник образ незнакомого им человека... Мужчины!... Похожего то ли на зверушку, то ли на человека из мультика... Человек-мультик! Леонидов узнал его! Это снова был он! Тысячи сережек блестели в его ушах и ноздрях, все тело его было покрыто татуировками, и он издавал радостные нечленораздельные звуки.

- Мультик! Тот самый!!!

А Мультик тем временем закричал, - ну, что, засранцы, уставились, а ну, раззздевайййсь! А ну-ка быстро стряхивайте с себя свое грязное шмутье! Что смотрите - забыли, кто в доме хозяин? Быстррро!!!

А сам, раздевшись до нижнего белья, оказался в шортах и майке. Самой настоящей майке от настоящего Медильяне!

Люди в зале тоже начали спешно раздеваться, стягивать с себя свои наряды - пиджаки и вечерние платья. Теперь они оставались в одних шортах и майках. А Мультик все продолжал кричать.

- Ну, Леон...Идов, ну, пиарщик - сделал всех. Гений пиара! Умница! Вот это ЭКШЕН! Вот это КИТЧ!

Женщины сбросили с себя свои наряды, оставшись почти безо всего. Под этими восхитительными платьями у них ничего и не было. И только этот белый крем скрывал теперь их загорелые красивые тела и пышные формы. Бомонд утопал в креме...

Маммонна..., нет, Человек-Мультик теперь скакал рядом с Леонидовым. Он ловко запрыгнул на торт и тоже швырялся его кусками. На мгновение повернул к нему своё лицо и бросил жестко, но беззлобно, - поговорим ишшо,... успеется...

Потом снова обернулся к толпе и продолжил свой нечеловеческий танец... А рядом Леонидов увидел еще одного человека. Тот танцевал, кривлялся, строил дикие рожицы. Нет, не человека - Ангела. Своего доброго Ангела! Тот снова был рядом с ним. Он находился на вершине этого торта, а Леонидов на самой вершине своей карьеры и славы, потому что уже выше подняться было невозможно. Просто было некуда. Сегодня его признала сама Маммонна - богиня всех основных инстинктов, богиня ЭКШЕН! Богиня мультика под названием - КИТЧ!...

Наконец, его Ангел был счастлив... Его добрый справедливый Ангел... Наконец, ему все удалось! Он сделал ЭТО!!!

                                               - 41 -

         Бессмысленный факс выплевывал какие-то ненужные бумаги. Шуршал своими каретками и шестеренками. Вернее, никому не нужный факс бросался никчемными символами, знаками препинания. Бессмысленными символами, которые отбирали внимание, жизнь и время, так нужное каждому и наполненное всякой ерундой...

         А где-то рядом находилось то место, где звучала музыка, лежали книги, любимые кинофильмы... Та, другая комната, тот параллельный мир, где сознание уходило от привычной рутины, и разум позволял себе не мыслить, но чувствовать, существовать и растворяться в каком-то другом параллельном пространстве или времени, где мысли были открыты для чего-то другого, чего-то большего. И у каждого это по-своему. Свой мир, комната, или мансарда в этом параллельном мире... Своя музыка или книги. У каждого они - со своими именами и значением. Страшно, когда нет такого места и этой комнаты.  И тогда тебе некуда деться от своего времени и этого факса, и самого себя. И поэтому остаешься по-прежнему там же и тем же. И всегда один...

         Потом неминуемо возвращаешься. Безжалостный звук или репортаж телевизора бросает тебя, истерзанную душу и разум, швыряет о камни действительности и разбивает то мимолетное, сокровенное, что ты так бережно создавал и  хранил в своем маленьком мирке. Назойливая реклама расстреливает очередями суррогата из памперсов, гигиенических прокладок или таблеток для импотентов... чего-то еще... Помойка новостей выплескивает свое содержимое на головы тех, кто смотрит и слушает и на тех, о ком говорится. И уже думаешь - а стоит ли возвращаться и снова находиться здесь и быть одним из них? Или самим собой?... Но тогда, где же ты есть? Тот самый, который достоин быть...

За комнату эту тебе придется ответить. За то, о чем думал там, читал и чувствовал. За то, что  не соответствовал переписи этого переписанного населения. А судьи те сидят сейчас в своих теплых домах, живут на деньги этих несчастных, тех, кто виновен и кто невиновен вовсе... Интересно, как они засыпают, эти судьи мира сего? Как они спят, живут, умирают? Не создав ничего и взяв на себя такую ответственность? Скоро самим придется предстать и ответить. А время уже подходит. Но стоит ли думать о них и говорить...

И все же - плясать под откровение мыслей своих или предаться забвению, покорности, рабству и не иметь ничего - того, что дала тебе та комната, твой уголок, в сознании мыслей свободных, здравого смысла или полета фантазии, которая вечна и бесконечна; и уже не чувствуешь себя в стаде, которое стоит в очереди на бойню. И сколь велика та очередь - уже не думаешь вовсе...

         Он тоже так думал. И совершал и соответствовал. Выполнял и брал на себя... И насколько соответствовал - настолько же брал. Он не хотел устремиться куда-то в преисподнюю или на Олимп. Просто жил и трудился, и созидал... Или созерцал... И снова думал...

Все решено, определено и оценено. Доказано и предопределено. И остается только следовать и выполнять. Идти по узкому коридору, толкаться локтями и шеями. Больно ударяться, но все же идти. И в конце - конец! Тот самый, который прописан - и не поднять головы. Но если посмеешь - поднимешься и выйдешь из этой узкой стези. Тебя ожидает покорность и рабство уже совсем в другом коридоре и месте. И лучше соответствовать, чем преклонять колени свои и ждать. А времени остается так мало...

         Как много остается времени - если любишь и не боишься, и просто идешь и чувствуешь... А там - будь, что будет.

Так думал он...

         В пределах пространства и времени в рамках того, что дано... кем дано и почему это есть и существует?... В этих пределах разума и времени существует какой-то коридор, какой-то выход или исход, где дни удлиняются и жизнь становится совсем другой. Открытой ко всему новому и совершенному и снова вспоминаешь ту комнату. А не выход ли находится там  за той дверью во что-то большее или большое? А не спасение ли это твоей души, а следом и тела, в котором ты пока живешь и мыслишь и чувствуешь? И существуешь...

         В последнее время снился один и тот же сон. Как будто полет на машине в горах или по дорогам в городах или каком-то ином пространстве. Трасса своей бесконечностью не дает покоя, тащит, зовет за собой. Не дает возможности расслабиться и отдохнуть, но потом все же останавливаешься. Хочется что-то сделать. Мучительное желание захватывает целиком, но ты не понимаешь - чего же ты хочешь. Дверь закрыта. Хочется открыть ее и пройти туда, что-то понять, но незнакомый голос спрашивает тебя:

- Действительно ли ты желаешь этого?

- Да, - отвечаешь ты.

- Сначала пойми, что тебе нужно и зачем тебе это, а потом заходи.

И так по кругу. Ночь сменяет другая ночь, потом дни и месяцы, и снова закрытая дверь. Она манит своей неизвестностью, вернее, тем, что скрывается за ней.

Теперь ждешь вечера с надеждой, что снова во сне подойдешь, прикоснешься и, может быть, откроешь, может, получится. Потом дни и недели не видишь ее, и суета не дает времени подойти поближе. И уже забываешь. Но снова гонка и скорость, и ветер в лицо. Но, стоит остановиться...

А может это не сон, а совсем другая реальность, в которую не можешь пока поверить и переступить. Не можешь, но уже так желаешь этого...

         Дорога извивалась в горах замысловатым серпантином. Эта лента заасфальтированными зигзагами то поднималась, то скатывалась с высоты, огибая пропасти и ущелья. Она вычерчивала немыслимые узоры, лентой Мебиуса рисовала замкнутые восьмерки и фигуры не для езды, но для высшего пилотажа, которые смыкались, потом рвались на части, соединяясь, и снова несли тебя вслед за собой вперед и ввысь, пронося сквозь этот горный массив.  И только безупречное покрытие дороги и редкие знаки на обочине напоминали о человеке, цивилизации, плодах его труда, а вокруг нетронутые зеленые склоны, верхушки деревьев, мелькавшие за стеклами окон, и каждый взгляд, каждая картинка отпечатывала в памяти незабываемые кадры незнакомых склонов, ущелий, облаков на этом высоком небе, которое было теперь так близко и, казалось, что дорога вела, петляя, прямиком к нему. И хотелось запомнить каждое деревцо, каждый цветок на обочине и на склонах, познакомиться на лету с каждым из них, узнать их имена, записать в книгу своей памяти, и потом, когда-нибудь, долго листать ее на досуге, вспоминая каждый листик на кронах деревьев, каждый камень в россыпях обвалившихся скал, этот полет или бег, или езду на такой высоте, в горах, под этим небом...

         Иногда восторг гонки, сумасшедшей езды сменялся ощущением полета. Но повороты один за другим возвращают на землю и заставляют вращать этот руль, который спасает от пропасти, бездны и неизвестности. А может быть, лишают тебя этого неба, хотя сейчас оно так близко, но так высоко, а ты пока на земле и должен крепко держаться за нее, эту дорогу  и за свой руль.

         Кому нужна эта скорость? Этот ветер сквозь лобовое стекло? Еще недавно там, внизу, он плелся по скучному тракту, обгоняя машины и города, заправки, оставляя позади запахи людей, бензина, еды, отходов той жизни, цивилизации, но вот, поднялся сюда наверх и словно крылья выросли за капотом машины. И уже не хотелось ни думать, ни ползти, а лететь, огибая горы и пропасти, и только чувствовать...

         Скорость... а не повод ли это забыться? Не думать, не вспоминать... Только небо над головой и этот неровный асфальт под колесами. Лететь! Но колеса разумно не дают споткнуться, цепко держат дорогу, а твоя новая машина своей рассудительной безупречностью не сбросит тебя туда вниз и вынесет, и доставит. Но вот поворот и еще. А там открывается глубокая пропасть. Теперь нужно по высокой террасе огибать эту зияющую пустоту. Но еще поворот и еще - и подъем...

         А не разогнать ли тебе твою красавицу до безрассудного, сказочного полета, оторвать ее шины он надоевшего асфальта, просто  вспомнить, что за спиной или капотом есть крылья - точно есть! И сделать этот прыжок в никуда, в неизвестность. Очнуться там, на другой стороне, или где-то еще и не считать больше эти надоевшие повороты и спуски...

Что это? Неужели скорость, которая теперь и есть - повод не думать и до такой степени позабыть, что уже готов сделать этот прыжок?

Нет! Просто сводит с ума машина, которую вчера, наконец, подарил себе, вытащил из скучного салона-магазина, нажал на педаль и отдался полету...

- Зачем тебе нужна она?

- Просто хотел уехать от ее стояния и самого себя...

- Уехать куда?

- В никуда!

- Почему?

- Просто, некуда больше и незачем.

- Но, почему???

- Лучше не думать и мчаться, и давить на педаль, потому что стоит остановиться и задуматься... Просто нужно ехать и делать это, как можно быстрее...

                                                        - 42 -

         Дорога резко оборвалась.  Дальше только темный склон и камни под ногами. Он бросил машину и теперь пробирался сквозь редкие кусты на вершину горы, освещенную ярким светом фар. Он не знал, где находился, куда шел, было только одно желание - вперед и наверх... Только не вниз. Свет становился все более тусклым, но он продолжал свое восхождение. Наконец, небольшая площадка открылась перед его глазами. Он остановился и огляделся. Вдалеке торчали верхушки каких-то гор и холмов, все было в предрассветном тусклом тумане. И все же он смог разглядеть, что эти вершины не стояли на месте - они колыхались, становились то выше то ниже. Все было в каком-то сказочном движении. Там, в самом низу, горы заканчивались, спускаясь в бесконечную равнину моря. Они, то поднимаясь из этой воды, то исчезая на глубине, размеренно плыли. Каждая часть этого странного рельефа была независима. Все это, не цепляясь друг за друга, было в постоянном движении, в свободном полете. Не было точки отсчета, не было координат. Не за что было ухватиться взглядом и остановить мгновение. Взгляд этот следовал за бесконечным движением и не мог сфокусироваться.

Он посмотрел прямо перед собой. Невдалеке заметил какого-то человека. Человек этот был знаком ему. Он был для него той единственной точкой, которая никуда не перемещалась, не уходила отсюда, не двигалась с места...

         Клейзмер стоял на широкой площадке на самой вершине горы. Его волосы и длинная  борода развевались на легком ветру. Он стоял и смотрел вдаль. Он ждал, когда из-за высокой горы начнет появляться солнце. Он давно был один. Очень давно, и только эти горы, море, целый мир, небо, солнце, планеты, космос теперь были его собеседниками...

Внезапно Клейзмер увидел неподалеку какого-то человека и в ужасе отшатнулся:

- Нет-нет!... Оставьте меня... Оставьте меня в покое...

Он хотел бежать, но, поняв, что бежать некуда (только вниз, но туда он идти не хотел), произнес: - Я не даю интервью...

Незнакомец неожиданно ответил, - я тоже...

Клейзмер удивленно на него уставился и спросил, - что "тоже"?

- Я тоже не даю никаких интервью, - устало произнес человек, замолчал, безучастно глядя куда-то вдаль, не обращая на него никакого внимания.

Клейзмер теперь внимательно разглядывал этого человека. Потом перевел свой взгляд вдаль этого горного ландшафта, долго стоял так и смотрел, потом на футляр со скрипкой, который одиноко приткнулся у высокого серого камня и снова на этого человека.

- Вы ни о чем не хотите спросить меня? - произнес он.

- Нет, - жестко ответил человек.

- Но, почему? - уже громче, с обидой в голосе, воскликнул он.

- Все равно не пойму вас..., вашу чертову математику...

Сказал это и снова замолчал.

- Но, это же так просто! - воскликнул Клейзмер.

- Да-да, просто..., все просто, - пробормотал человек.

- Хотя, вы правы, - согласился Клейзмер, - зачем что-то понимать, кому это теперь нужно... Никому...

Снова долгое молчание повисло в этом свежем предутреннем воздухе. Потом Клейзмер повторил, - никому... Ваши желания трехмерны! Ваши глаза слепы. Вы даже не можете поднять голову и посмотреть наверх...

- А ваша математика? - перебил его человек, - чего вы добились с ее помощью. Что вы хотели доказать?

- Дело не в математике, - горячо заговорил Клейзмер, - все эти науки, доказательства, теоремы... Дело в нас самих... Мы ведем себя как крысы в лаборатории генетика. Как кролики... Мы беспрерывно раздражаем наши рецепторы удовольствия, но не более того. Только животные инстинкты... Мы покрыты толстой коркой своих удовольствий и низменных желаний... И ведь так было не всегда! Просто мы зашли в тупик, превратились в тупиковую, бессмысленную ветвь. Осталось ей досохнуть  и отвалиться за ненадобностью.

- Вы математик или философ? - спросил его собеседник, но уже с каким-то интересом глядя на этого высокого человека, покрытого густой черной растительностью. Он сейчас напоминал ему какого-то дикого зверя, но, тем не менее, разговаривал, как человек.

- Это одно и тоже,  - с благодарностью продолжил Клейзмер. Он так хотел с кем-то поговорить. Только теперь он понял, как долго молчал.

- Все эти понятия фундаментальные и являются звеньями, которые, соприкасаясь, намертво цепляются друг за друга, образуя неделимую цепь. Цепь - это наука, но сегодня она висит на шее у чудовища, имя которого - невежество. И теперь можно навешать на нее любые амулеты и символы и использовать в своих порочных целях.

- Такова реальность, - тихо ответил его собеседник.

- Реальность?!... - закричал Клейзмер. - Реальность - это границы нашего невежества. Мы прочертили их для собственного удобства, но продолжаем жить рядом с вещами нереальными. Вспомните пирамиды, которые до сих пор не смог бы повторить человек, идолов невероятной высоты, сделанных из камня, где в округе лишь одни пески, вспомните все чудеса света. Сегодня мы просто не замечаем этого. Нам достаточно лишь того, что понятно и объяснимо, и что уже есть, что поддается простому доказательству. Когда-то человек был способен на многое. А ваша "реальность" так же бесконечна, как вселенная, время, разум...

Он говорил, и глаза его ярко блестели в тусклом свете зарождающегося утра.

- Вспомните: "Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду." Так сказал Фридрих Ницше... А вот еще: "Только те, кто предпринимают абсурдные попытки, смогут достичь невозможного." Это - Альберт Эйнштейн. "Человек начинает жить лишь тогда, когда ему удается превзойти самого себя."- он же. А вы говорите - реальность! Стоит потерять это чувство реальности, и нам уже не по себе, нам не комфортно, нас затягивает в пропасть. И ты уже летишь в неведомый мир. А зачем нам он нужен? Там неудобно и не привычно. Да и стоит ли поднимать головы и смотреть туда... Но, еще Платон сказал: "Всё, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество".

Человек посмотрел на него и произнес: - Вы математик, вам проще, - вам есть за что держаться.

Клейзмер смотрел теперь куда-то вдаль, он устал, он сказал то, что хотел, в этих нескольких фразах он излил целый поток своих мучений или страданий, а теперь стоял и молчал. Потом произнес тихо, - стоит только взобраться на эту гору, и ты обязательно остаешься один...

Потом посмотрел на своего собеседника и повторил его последнее слово, - математик... да, математик... Я не занимаюсь больше математикой! - резко произнес он. - Она мне больше НЕ ИНТЕРЕСНА! - потом добавил еще:

- Ваш мир спасет невежество!

- Так, что же делать? - спросил его человек.

Клейзмер уже повернулся в сторону и куда-то шел, - что делать? - на ходу бросил он, - что делать?... Вон гриб!... Видите!... Смотрите, какой большой!... На моей горе! Вон еще один!... И еще...

Он шел, и голос его становился тише, теряясь где-то вдалеке уже пропадая совсем...

- Так что же делать? - повторил человек.

- Оставьте меня в покое... я не даю интервью... не даю... не даю... Интервью не даю... Гриб... мой гриб...

Человек остался один... Снова один...

"МИР СПАСЕТ НЕВЕЖЕСТВО" - билось в его висках.

Теперь он смотрел вдаль на проплывающие горы. На одной из них ему показалась знакомая фигура... Показалась - не показалась... Сейчас это было не важно. Он узнавал в чертах этого человека лицо Альберта  Эйнштейна... Вот еще гора, а на ней Фридрих Ницше, вон еще - и на ней Платон. Каждый из них взобрался на свою гору и остался там навсегда. Потом он видел горы и высокие холмы со своими любимыми писателями, классиками,... поэтами. Каждый на своей горе. На самой ее вершине. И обязательно один. Потом неожиданно увидел человека в белой форме... Петров! Он узнал его. Тот тоже сидел верхом на верхушке своей горы и смотрел вдаль, а на голове его была капитанская фуражка. Под горой этой сиял в предрассветном тумане огромный белый лайнер, с большими парусами, которые весело надувались и звали в дорогу... Петров! Когда ты успел? Зачем?... И, наконец, еще одна гора - она плыла в этом сумеречном пространстве, а на вершине ее тоже стоял человек. Он знал его. Знал уже давно - всю свою жизнь. Это и был он сам...

         Он огляделся по сторонам...     И вот она - цель его путешествия - предел того сумасшедшего бега или полета в неизвестность, к которой он так стремился, к звездам и небу, к верхушке серого острого пика горы, который скоро заблестит на весь горизонт утренним неземным блеском. Всполохнет ярким пламенем в вышине. Как маяк на одиноком острове, заброшенном далеко в океане в бесконечности этой водной стихии, затерявшемся на просторах Земли и космоса...

         Он стоял на самом краю маленькой площадки, и ночь, тяжелыми зыбкими аккордами заканчивая свою темную песню, отступала, а на смену ей робкими звуками в этой вышине на легком прозрачном ветру зарождался ноктюрн - утренняя песня. Эта музыка нежно звенела над океаном, трепетно касаясь верхушки горы, растекаясь по ее склонам и наполняя воздух своим светлым звучанием. Ночь свалилась за горизонт, растворившись в этом немыслимом серебряном блеске.

         Солнце заиграло на его лице, отбрасывая длинную тень от этой крошечной фигурки, и теперь он закрывал своей спиной целые километры дорог, городов, поселков, забытых где-то там внизу, редкие деревья и кустарники  этой горы. Такое бывает лишь одно короткое утреннее мгновение, один крошечный миг - но ты становишься великаном на этой планете, и рука твоя может заслонить целый город вдалеке от этого утреннего солнца и его ярких лучей... Может заслонить - только зачем?...

         Яркое солнце озарило весь горизонт. Солнце было таким, как и прежде. Ярким, ослепительным, теплым и... родным. Каким он видел его каждый день в своей жизни. Теперь оно сияло как-то необычно, трепетно, и сияло только для него одного. Уже растворились, исчезли в его лучах остатки утреннего тумана и обрывки слов, сказанные этим странным человеком, Клейзмером. Тот ушел из его жизни навсегда. Он оставил его в покое. Наконец, он освободился от него... И только это солнце над головой оставалось с ним...

         Он посмотрел вниз. Горы раздвинулись, и перед его глазами предстала бесконечная водная гладь. Этот океан не имел границ, он сиял в утренних лучах, и свет, отражаясь, переливался всеми цветами радуги, падал на горы, падал на небо. Падал! Мир перевернулся. Он не имел границ и координат. Все в нем имело какой-то божественный смысл и значение. Эти горы вдали, холмы, длинные берега, омываемые прибрежной волной. Широкие пляжи и дальше поля и леса, возвышенности... Этот огромный пустынный мир притягивал, приглашая войти и остаться навечно. Улечься на поля нескошенной травы и почувствовать себя частью маленькой уютной вселенной, где ты тоже теперь занимал свое законное место...

         Внизу его внимание привлекли какие-то крошечные тени... точки... нет, люди... Десятки людей, сотни людей. Они летели на своих дельтапланах, на парашютах, летательных аппаратах. В этих утренних лучах они были веселой зарницей, искрами, которые рассыпались в разные стороны. Потом они дружной стайкой слились, соединились в единый поток и упали в океан. И уже на водных лыжах, на катерах, удивительных водных колесницах помчались по волнам. Их мускулистые красивые тела освещались ярким утренним светом, все они были одеты в коротенькие шорты и майки, мокрые и счастливые неслись по поверхности океана. А дальше, там, из-за горы, уже появился большой сверкающий корабль. На нем тоже были люди. Тысячи людей..., миллиарды...

         Это был гигантский корабль-остров. Он медленно неповоротливо плыл по волнам, и длинные весла размеренно опускались в воду. А люди все продолжали свои привычные движения. Они делали это уже многие годы. Снова и снова опускали весла в воду и гребли. Их отцы, деды и прадеды делали то же самое. Они щурились от ослепительного солнца и закрывали свои глаза. Их ослепляло это яркое солнце, оно жарко палило их разгоряченные спины, и пот лил с этих натруженных тел. Остров был гигантским. Кто не сидел за веслами, в тесноте двигались в разных направлениях, неся свою ношу. Они, словно маленькие муравьи, строили какие-то высокие сооружения, четко выполняя свою работу, гигантские вышки качали из недр этого островка остатки нефти и газа, кто-то рубил остатки жалкой растительности, кто-то таял снега на крошечных его полюсах. А пирамида становилась все выше и выше. В недрах острова открывались большие полости и пустоты. Он становился как решето, и только рос в высоту. И лишь отсюда, с этой горы, можно было заметить, что еще немного, и остров перевернется, он не выдержит эту высокую пирамиду, накренится и упадет в океан. А люди все гребли, и остров медленно плыл.

Крошечные точки на своих сверкающих катерах и гоночных лодках, причалив к острову, заняли свои места на огромной палубе. Там находилась рубка этого корабля. Там был капитанский мостик. Они верно держали курс, и гигантский корабль продолжал свое плавание. И только плеск весел о воду. Корабль, описав широкий круг, замкнул его в бесконечном океане, заходя на следующий виток. И снова и снова - все по этому замкнутому кругу. А рядом стояли высокие берега с бесконечными равнинами и полями, высокими горами. Но их никто не замечал. Яркое солнце мешало открыть глаза и заметить все это. А места на корабле уже оставалось слишком мало. Люди, ударяясь друг о друга своими спинами и шеями, толкаясь, настойчиво продолжали свой кропотливый труд. Они строили эту пирамиду, где наверху находился капитанский мостик. На нем стояли те самые мускулистые и сильные в красивых спортивных нарядах - шортах и майках. Глаза закрывали темные очки, но они видели сквозь эти стекла все. Они не могли не видеть, ведь они были рулевыми и следили за курсом. А корабль все кренился и очень скоро готов был потерять равновесие. Но почему они не сойдут на берег? Вокруг столько свободного места! Почему они продолжают это бессмысленное движение? Горы и равнины, с удивлением взирая на них, словно приглашая причалить. Но, корабль все продолжал совершать свой привычный круг в бесконечности океана, и солнце слепило глаза...

                                               - 43 -

         Электронные письма летели одно за другим. Они врывались без разрешения, появлялись в уголке экрана и просили, нет, даже требовали и настаивали на том, чтобы их прочитали... Они переполняли память компьютера, вирусом проникали на экран, уже маленькими настойчивыми муравьями сползали с него, проторив себе дорожку. Скоро они мягким ковром заполонят всю комнату, весь этот маленький мир. И мир этот тоже станет коричневым. Он будет шевелиться, уменьшаясь в размерах...

- Вас приглашают на презентацию...

- Вас ждут на съезде почетных гостей...

- Вам присуждается премия...

Он уверенно нажал на клавишу и смахнул весь этот назойливый мусор с экрана ... Потом сидел и долго смотрел в окно...

Неожиданно кто-то отвлек его. Он обернулся. Это был сын. Его сын! Теперь он сидел и с каким-то удовольствием смотрел на него. Как будто очень-очень давно его не видел.

- Ну, как же, видел, конечно, видел..., подумал он, - вот только...

В руках у сына было нечто, что привлекло его внимание. Где он видел это раньше? Разглядев этот странный предмет, с недоумением посмотрел на сына. Тот весело произнес:

- Пап, ты уезжал... Я... Ну,... короче, без спроса взял твою книгу.

- Да-да, книгу, - пробормотал он в ответ.

- А, у тебя больше почитать ничего нет? - спросил сын. - Что ты сейчас пишешь?

- Я больше не пишу ничего, - ответил он.

- Ничего? - удивился сын.

- Мне это больше НЕ ИНТЕРЕСНО! - жестко ответил он, потом смягчился, - как твои дела, как учеба?

- Нормально..., нормально учеба, - торопился сын, - а можно я возьму несколько твоих книг, меня ребята попросили...

Леонидов удивился и равнодушно ответил: - Бери, вон стоит целая полка.

Сын задумался, потом как-то просто ответил: - Нет, не этих... мне нужны те..., которые в гараже... Я дал почитать их ребятам... Всем понравилось! Прикольно!... То есть,  я хотел сказать - классно! - потом снова поправился, - здорово!.. Просто здорово!... Вся группа читает!  Весь курс!... Ну, вроде как, неудобно просить их читать по очереди... Так, можно я возьму еще? У тебя их много... в гараже.

Глаза сына светились радостным огнем. Как давно он не смотрел в эти глаза, как давно их не видел. Все было как-то...

- Ну, так я возьму? - повторил тот свой вопрос.

Настроение сына передалось ему. Он смотрел на книгу в руках сына, смотрел на эту пеструю обложку. Потом подошел к нему, снял с нее обертку-фантик и произнес: - Так-то лучше!

Книга с благодарностью на него посмотрела.

- Бери, бери, - добавил он, - бери, сколько хочешь.

- Спасибо, пап. - Сын уже побежал, потом на мгновение остановился, обернулся и задал еще один вопрос:

- А ты действительно больше не пишешь?

Леонидов смотрел на него и молчал, он не знал, что ответить, он смотрел и ничего не говорил.

- Ну, я полетел, спасибо папуль, - воскликнул сын, помчавшись по своим делам.

- Пишу, - пробормотал Леонидов, - кое-что,... так, немного..., чуть-чуть... пишу...

Но сын его уже не слышал. Он летел! Уже в подъезде был слышен его голос, уже на улице звонким эхом отражался от стен домов.

- Пока, папуль!

Своими сильными молодыми ногами он переступал через эти дома, стоящие на пути и мешающие ему. Уже несся над городом, его голос был легким ветерком, он мчался, опережая время, бился в пространстве между облаками, небом и землей, улицами и площадями. Он поднимался на недосягаемую высоту и там звонко и уверенно продолжая звучать.  

- Пока, папуль, спасибо!...

И только ветер в лицо...

                                                                                              Ноябрь 2011