Как ни странно, но по дороге на собственную казнь Грем Рости - главный математик Морагонии любовался архитектурой города Даренги. Часть архитектурных строений была возведена с его помощью, и теперь он вспоминал свои технические решения и расчеты, которые собственно и помогли возвести значительную часть этих монументальных зданий. Ему было любопытно, куда везут: на Квадратную площадь или на площадь Драконов.  Хотелось бы, конечно, на площадь Драконов. Оттуда открывался замечательный вид на спускающийся уступами к морю город и на ярко-синее полотно Средиземного моря, сливающегося с горизонтом.  Площадь Драконов получила свое название из-за обильных декораций на фасадах. На них были изображены какие-то мифические животные, сфантазированные главным архитектором города Даренги.  Население Даренги, не зная, что изображено, просто окрестили это место – площадью Драконов.
            Грем Рости устал от долгого расследования и нелепого обвинения и был рад, что все закончилось. Он не видел оснований цепляться за жизнь, которая уже не приносила никаких удовольствий, а состояла из сплошных обязанностей, но все же было обидно умирать вот так нелепо и без всякой вины.  А причина всего происходящего была в древних законах Морагонии, которые надо было неукоснительно соблюдать, несмотря ни на что.  Так получилось, что Морагония была основана много лет назад группой очень мудрых людей и, благодаря их дальновидным законам сильно превзошла соседние государства в техническом развитии и выстояла в борьбе с многочисленными врагами.  Решив, по этой причине, что сила Морагонии в тех самых законах, написанных мудрецами много лет назад, морагонцы решили соблюдать букву закона, несмотря на все возможные казусы.  И вот результат.  Грем Рости не намеренно обманул короля, перепутав две цифры в экономическом прогнозе, а это каралось смертной казнью.  Лицо, предоставившее королю неверную информацию, независимо от обстоятельств, подвергалось казни. И теперь Грему Рости должны были отрубить голову. 
            У марокканского базара процессия повернула налево. Хорошо, - подумал Грем, - значит двигаемся к площади Драконов. 

            Все в государстве понимали нелепость обвинения, потому что экономический прогноз оказался верным.  Грем просто перепутал цифры в окончательном документе, представленном королю, но никто ничего не мог поделать.  Главный обвинитель не скрывал своего сочувствия, и следствие велось с уважением, но результат с самого начала был предсказуем. Казнь была назначена через отрубание головы, что в представлении судей было гуманной процедурой, возможно в сравнении с другими видами казней.  Теперь, когда ситуация с местом прояснилась, Грем начал думать, кто же палач.  Только бы не Хирона. Она какая-то худосочная и голову, наверно, не сможет с одного удара отрубить, с ней намучаешься, то ли дело Уренга – женщина крупная и мощная, притом довольно красивая. Он присутствовал на ее казнях несколько раз. Головы у осужденных отлетали как у кур под тесаком главного королевского повара на кухне его Величества.  Неожиданно он представил себе Уренгу без одежды и сам удивился эротическому повороту в ходе своих мыслей.  Их сексуальная жизнь с женой прекратилась довольно давно, просто обоим надоел один и тот же процесс. В молодости он бегал за каждой юбкой и познал много запретных плодов, но карьера и многочасовая работа со временем вытеснили секс из головы главного математика. Насчет жены он был уверен, что у нее есть любовник, а может и не один, поскольку выглядела она очень хорошо, и никак не старалась наладить семейный секс, что было подозрительно. Несмотря на всю их отдаленность, жена, как ему показалось, искренне переживала случившееся, но узнав про щедрую пенсию за его заслуги перед государством, несколько успокоилась.  Он уговорил ее не идти на казнь. Детей у них не было, и он ехал на казнь с ощущением выполненного долга, как перед семьей, так и перед государством.
            Почему палачами в Морагонии могли стать только незамужние женщины никто не знал и почему им надо было проводить казнь в белых одеждах было тоже непонятно, но законы Морагонии были священны.  За публично выраженное сомнение в их целесообразности также полагалась казнь, притом далеко не такая гуманная как простое отсечение головы.
            Процессия вступила на улицу Полной Луны, забили барабаны, по спине пробежал холодок, на некоторое время стало страшно, но быстро прошло. 
            - Да, умеют они обставить процедуру ухода человека в мир иной, - подумал Грем, - вон какие трагичные лица у городских зевак.  Странно, они сострадают и сочувствуют, а мне все равно. Плохо эти бедняки из ремесленных кварталов представляют себе жизнь королевского служащего.  Судят, наверно, по размерам особняка, а то что в нем я использовал только одну комнату для четырехчасового сна они не знают.
             Процессия вступила на площадь Драконов, открылся высокий эшафот.  Хорошо, - подумал Грем, - с него я, может, увижу в последний раз тот маленький домик внизу на берегу моря, где я рос. Эшафот был развернут лицом к королевскому дворцу и обратной стороной к ритуальному зданию, а слева ничто не закрывало перспективу уходящего ступенями вниз приморского города Даренги. 
            - Раз казнь напротив дворца, королевская чета должна присутствовать, - заключил Грем.
            Пятнадцатилетняя дочка короля вечно не хотела присутствовать на казнях и устраивала скандалы, всякий раз, когда ее туда загоняли.  По законам Морагонии присутствие королевской семьи было необязательным, но король, по понятным для всех соображениям,  требовал это. Надо же как- то воспитать необходимую волю и безжалостность в будущей правительнице, поскольку появления других наследников уже не ожидалось.
            - Что ж, жаль, что создам еще один неприятный эпизод в жизни этого юного создания, - мелькнула мысль, - впрочем, может, она уже привыкла. К тому же отрубание головы довольно гуманная процедура по сравнению с тем, что этот ребенок уже тут насмотрелся.
            Грема поставили на эшафот. Опять забили барабаны, на этот раз они не вызвали холодного страха. Показалась исполнительница казни - Уренга, он ее узнал издали. Хорошо, по крайней мере, не придется мучиться, ему сегодня везет уже во второй раз, если это можно так назвать. Он усмехнулся.  Уренга поднялась на эшафот в сопровождении главного обвинителя, который холодно, в соответствии с процедурой, представил осужденного и палача друг другу и выразил надежду, что они найдут взаимопонимание на этом коротком, непростом для них обоих, но необходимом, по закону, эпизоде их жизненного пути.  Грема призвали с пониманием отнестись к работе исполнительницы казней и выполнять ее команды, он кивнул.  Уренгу призвали относиться с уважением к осужденному, она кивнула, после чего обратилась к главному обвинителю с просьбой убрать с эшафота двух вооруженных охранников, мотивируя тем, что осужденный не агрессивен, уже в преклонном возрасте и, что она сама справится, если он вдруг начнет оказывать сопротивление, но, впрочем, она уверена, что этого не произойдет и сегодня его Величество, ее Величество и ее Высочество станут свидетелями образцовой казни. После некоторого колебания главный обвинитель отпустил вооруженных охранников.
            Затрубили рожки, и на балконе дворца появилась королевская чета, все согнулись в поклоне, король махнул рукой, королевская семья расположилась в креслах и церемония началась.  Вышел руководитель казни и начал зачитывать длинный обвинительный приговор, изобилующий ссылками на неизвестно когда написанный кодекс Морагонии, язык которого так сильно отличался от современного, что никто ничего не понимал.  За приговором, как это уже все знали, должна последовать подробная биография осужденного, где должны описать только его добрые дела, опуская все прочее, таков был закон.  Даже про тех, кто совершал самые чудовищные преступления на казни говорилось только хорошее, упоминая в качестве плохих деяний только те, за которые, собственно, правонарушитель и был приговорен к казни. Видимо, в этом заключалась мудрость отцов-основателей, показывающих, что даже очень хорошие люди все равно будут казнены, если они нарушили закон.
            
            - Ну почему, папенька, вы всегда выбираете для ваших дурацких казней самое неподходящее время, - детским голоском канючила принцесса Гарлинда, - я играла в шары с Масиной и Фаорой как тут бегут, хватают и тащат, а я, между прочим, пописать не успела. Я уже давно хотела, но выигрывала в шары у этих дурочек и вот теперь мне что? Я не досижу. Папенька, отпустите, я быстренько пописаю и вернусь, руководитель казни будет еще долго трындеть. 
            Король поморщился и зло сказал, - Сиди.
            - Не вздумай наделать в свои новенькие панталончики из китайского шелка, - вмешалась королева.
            - А вот именно это я сейчас и сделаю, если папенька не отпустит, - продолжала Гарлинда.
            Король опять поморщился и что-то шепнул главному маршалу.  Тот снял свою металлическую каску с исполосованной шрамами и украшенной шишками головы и с поклоном протянул принцессе.  Каска исчезла под пышными накрахмаленными юбками Гарлинды, из под которой сначала раздавалось шуршание накрахмаленных тканей, а затем вся гамма звуков, сопровождающая процесс извержения не нужной организму жидкости: начиная с удара струи о стенку пустой каски до последних прерывистых бульканий.
            - Не надо было пить вишневый компот в таких количествах, - раздраженно заметила королева.
            Принцесса с облегчением хихикнула в конце процедуры, король опять поморщился. - Совсем как ее мать, - подумал он, - та тоже смеется, когда освободится от бремени ненужной жидкости, и как это природа передает даже такое по наследству.  Жаль больше не придется разговаривать с главным математиком, тот все мог объяснить, теперь вот ищи замену, что за дурацкие у нас законы и почему их нельзя изменить?
            Принцесса подала каску со всем содержимым главному маршалу, красное и исполосованное шрамами лицо которого не выразило никаких эмоций, и хихикнула еще раз.  Главный маршал понес содержимое куда-то внутрь дворца и быстро вернулся с каской на голове.
            - Интересно, помыл или нет? - подумал король, - скорее всего так надел, этой горилле все равно, что у него на голове.
            Гарлинда продолжала шуршать своими юбками, видимо поправляя скрытые от посторонних атрибуты гардероба.
            - Ну, кончится это сегодня или нет? - гаркнул король.
            - Ну все, все, папенька, не надо кричать на всю площадь, - закончила Гарлинда, - гражданам Морагонии не обязательно знать, что тут происходит.  Тут ее Величество и ее Высочество обе громко засмеялись.

            Грем Рости и Уренга наблюдали с эшафота королевскую семью.  Всем прочим, стоящим на площади, их не было видно.  Сначала принцесса о чем-то просила короля, потом вмешалась королева, король поморщился и что-то сказал главному маршалу, тот в почтении снял каску.  Они видели только верхние половины королевской семьи, нижние части были закрыты резными перилами, выполненными в виде скульптур птице-лошадей. Может они хотят изменить приговор, маршал куда-то пошел, почему-то держа каску на вытянутых руках, у принцессы явно улучшилось настроение, что-то произошло, вот обе женщины уже смеются, - думал Грем.  Он не был уверен, нужно ли было ему помилование, опять эта утомительная работа с бесконечными вычислениями.
            Уренгу, похоже, действия королевской семьи тоже озадачили. Судя по всему, она не могла понять, что там на балконе происходит, но потом заулыбалась.  Наконец она нарушила молчание и обратилась к Грему, - я надеюсь, мой друг, вы выполнили все указания главного тюремного лекаря накануне казни?
            - Разумеется, - ответил Грем, - а почему вас это беспокоит?
            - Ну как же, знаете какие попадаются?  Им лекарь говорит не есть накануне и собственноручно предлагает клизму поставить, а они не слушают, нажираются как свиньи, а потом все это дерьмо из них тут выстреливает как из пушки, а мне убирать.
            - Не извольте беспокоиться, барышня, все физиологические рекомендации главного тюремного лекаря мной выполнены.
            - Ну вот и славненько, а ты, я вижу, отличный парень, мы поладим. Извини, что я так сразу об этом, просто на прошлой неделе четвертовала одного жирного борова, ну там руки, ноги, пока до головы добралась, он мне тут все уделал и визжал как поросенок, хотя я точно знаю, что при быстром отсечении конечностей боли не бывает, это он от ужаса.
            - А что из вашего опыта вы можете сказать про отсечение головы? – спросил Грем с усмешкой.
            - Да ты скоро сам узнаешь, потерпи,  недолго осталось, но могу сказать, что голова отдельно от тела живет три секунды.
            - Вот как? – удивился Грем, - а откуда вы знаете?
            - Ну как, губы шевелятся, глаза бегают, а потом стекленеют.  При этом головы часто отлетают с эшафота вниз и последнее, что они видят это чьи-то грязные сапоги или подол и жирные коленки какой-нибудь торговки пирожками.
            - Вот этого не хотелось бы, - раздосадовано произнес Грем.
            - Ну у меня такого не бывает, к тому же за тебя Стенгарта слезно просила, так что не бойся.
            - Стенгарта? – удивился Грем, - ты ее знаешь?
            - Мы с ней лучшие подруги, - это я ее на должность устроила.

            Стенгарта была женщина для удовлетворения последнего желания осужденного на казнь, точнее одна из них. По тем же странным законам, написанным в период зарождения Морагонии осужденному к смертной казни давалась возможность выбрать и удовлетворить свое последнее желание.  В списке разрешенных желаний были представления, музыкальные концерты, еда и выпивка, охота или убиение какого-то животного, ну и, разумеется, последняя близость.  Грем ее и выбрал, хотя большого интереса к сексу в тот момент не испытывал, просто было скучно в камере целыми днями читать математические книги и он решил, что компания не помешает.  Тюрем, для отбывания срока в Морагонии не было. За мелкие правонарушения штрафовали, а за крупные казнили и ничего посередине, поэтому в тюрьмах сидели, только подследственные и приговоренные в ожидании казни. 
            Стенгарта быстро поняла, что Грем хочет просто хорошую собеседницу и завела разговор о математике.  Потом сказала, что ее знобит и попросила растопить камин, потом сказала, что с камином он явно перестарался и ей жарко, и попросила разрешения ослабить шнурки на корсете, потом взяла книгу и начала читать математический текст, поправляя пряди своих пышных волос, которые упрямо спадали на ее красивое лицо.  Голос был низкий, даже слегка хриплый. Иногда она сдувала своими пухлыми красивыми губками прядку волос, спадающую спереди на лицо. Читала она, ничего не понимая, но с чувством, так, что Грем заслушался. Он сидел на полу возле ее ног, уступив ей единственный в камере стул.  В какой то момент от избытка чувств он решил поцеловать подол ее голубого платья с белой кружевной полоской внизу, но платье  почему- то поплыло вверх, он опять попытался поймать этот край платья, но тот переместился еще выше, открыв коленки. Входя в азарт, он опять потянулся за платьем и тут открылся верх ее кружевных чулочек с красиво завязанными подвязками, а дальше все случилось быстро и бурно на полу возле камина.
            Ну вот и хорошо, - сказала Стенгарта, - когда все было закончено, - вот и молодец.  Она быстро встала и постучала в дверь камеры.  Уходя она улыбнулась, и пожелала быстрой и легкой казни.
            - Соблазнила, - подумал Грем, - актриса, ничего не скажешь, профессионалка, а зачем ей надо было непременно совершить то, зачем ее приглашали? Профессиональные амбиции, а может ей платят по результату, а может это закон такой?
            
            Грем вспомнил детали этой встречи и смутился.
            - Да не волнуйся, - сказала Уренга, - никто не узнает, я ее сучку хорошо знаю, она кого угодно соблазнит, я вот тоже один раз не удержалась, вот она умеет ублажить, с мужиками так не получалось.
            - Постой, постой, - с изумлением произнес Грем, - ты хочешь сказать… так ведь это ж запрещено, за это ведь…
            - А кто знает? – саркастично спросила Уренга.
            - Да-да, никто, - с пониманием ответил Грем, - точнее скоро не будет знать никто.
            - Слушай, - продолжила исполнительница казни, - мы через нее, ну вроде как родственники, поэтому я тебе сделаю все как надо. Ты только не дергайся и расслабься. Рубить я буду одной рукой, топор тяжелый, но я баба здоровая.  Второй рукой я буду держать тебя за волосы, и как только голова отделится я подниму ее высоко над эшафотом, и ты посмотришь последний раз на свой любимый Даренги, ну как, идет?
            - Буду очень благодарен, а нельзя ли еще развернуть лицом в сторону Средиземного моря, там внизу домик, в котором я вырос и пляж, на котором я пропадал в детстве, мне будет приятно это увидеть в последний раз. Правда, безвкусный дворец этого нувориша Панкортио заслоняет мой бывший домик, но если вы отступите назад и поднимите голову повыше, то я увижу  все, что хочу.
            - Ну,  договорились, конечно, голову положено разворачивать лицом к королевской чете, но я изображу легкую  оплошность.

            Руководитель казни закончил чтение, барабаны забили дробь, Уренга извлекла из складок своей белой робы ножницы и аккуратно, не спеша, срезала воротник белой рубашки Грема. Она молча кивнула на деревянное возвышение в центре эшафота. Грем встал на колени и положил голову, куда она хотела.  Уренга аккуратно откинула длинные седеющие волосы главного математика, открыла шею, провела рукой по мускулам шеи и верха спины, проверяя достаточно ли они расслаблены, мягко, но уверено собрала волосы в кулак в районе макушки, не причиняя никаких неудобств. Барабанная дробь прервалась, все стихло и замерло...

            В следующий момент Грем почувствовал как будто он взлетел. Это была легкость полета, полета вверх без тела, которого уже у него не было.  Исчезла ревматическая боль в плече и сосущая пустота в желудке. Он догадался, что уже пошли эти три секунды и не стал смотреть ни на свое обезглавленное тело, извергающее струю крови, ни на королевскую семью, ни на орущую толпу, а устремил взгляд туда,  вниз на черепичную крышу того маленького бедного домика, где он родился, на полоску пляжа, где он играл в детстве, на несколько рыбацких лодок и развешенные сети, на поражающий своей монументальной архитектурой город Даренги и на изумительно яркую синеву Средиземного моря, сливающегося на горизонте с чуть менее ярким голубым небом.