О, ГОЛУБКА МОЯ

«О, голубка моя,

Как тебя я люблю,..

Так люблю я за рокотом моря

Тихую песнь твою...»

                 (Народная кубинская песня)

«Соловеюшка войны» Клавдия Шульженко в послевоенные годы пела эту песню...

Простая, незатейливая мелодия, самые обычные слова. Но так глубоко они проникали в сердце, что даже через много-много лет, заслышав эту мелодию, оно сладостно замирает в груди...

Она билась в стекло кухонного окна. Каждый раз, когда мы не были на кухне, крылья ее трепетали между железных прутьев решетки, а сизая грудка всё билась о стекло.

 Сердце разрывалось от жалости...

***

Воркуют голуби. Это время их свадеб. Гуль-гульканием горлиц наполнено все вокруг.

С самого раннего утра, когда еще солнце не взошло а только просветлели небеса, они заводят песни любви, насыщая призывными  гортанными звуками прохладный предрассветный воздух. Пора любви...

А вот он мелким беском или строевым шажком  мельтешит за нею, важно выставив сизую грудку. Она - весь его мир...

***

Она долго подбиралась к уютному цветочному горшку на подоконнике, откуда вырвался вверх к солнцу стебель какого-то лечебного растения, дав великолепные созвездия-зонты на высоте оконного проема...

На подоконнике выше были еще два этажа-полочки, заполоненные разными горшочками с растительностью...

Спустя несколько часов она уже сидела среди опавших листочков на сухой земле возле стволика и жалостливо поглядывала на меня.

Эти глаза-бусинки...

Они были наполнены вопросом, просьбой, молитвой и жалобой...

И все же она взлетала. Дикая горлица, привыкшая к человеческой неблагодарности. Страх, инстинкт сохранения жизни или память гонимых поколений?..

При одном ее отлете я заметил в вазоннике два крупных белых яичка.

Они переливались перламутром еще незамутненного содержания, когда подсвечивали косые восходящие лучи утреннего солнца.

Пугливая мать сразу же возвращалась обратно, когда мы, полив в очередной раз растения, удалялись от окна...

***

Все утро страшно каркала ворона за окном. Огромная, наглая, скрипуче-противная, она то взлетала на дерево, то перелетала куда-то, продолжая вопить. Потом выбрала себе место на решетке соседнего окна, которое было почти напротив в угловой квартире нашего этажа. Не знаю, как соседи только могли выносить это карканье, пронзающее тишину солнечного дня.  Голосила, вопила ворона полдня.

А потом вдруг внезапно умолкла. Это было огромным подарком всем нам - благословенная тишина...

***

Вечером я решил потихонечку взглянуть на голубку, чтобы не потревожить ее...

Ни голубки, ни яичек в цветочном горшочке не было.

Только, как пролитая кровь, желтоватые следы на наружном краешке цветочника...

Потом кто-то все время бился в окно...  Почему в окно, я так и не знаю.

Это продолжалось долго, больше недели...

***

В-вышний сравнивает Свой народ с голубкой.

Ноах (Ной) выпускал после Потопа вначале ворона, потом голубя.

Когда голубь наконец вернулся с веточкой оливкового дерева в клюве, Ноах и семья поняли, что Потом окончился и земля высохла.

Началась новая история человечества...

***

В Храме приносили в жертву из кошерных птиц пару голубей или горлиц.

Это единственная птица, причем не домашняя, которую можно было приносить в Святое Место и воскурять перед Создателем на жертвеннике...

Голуби верны в любви друг другу, как В-вышний Своему народу, как Его народ Своему Создателю, не глядя на все муки, страдания, жертвы и Катастрофы...

Как пара голубей.

***

Прошло больше месяца. Я так переживал, что не успел выполнить Мицву (Заповедь). Ведь, если бы заранее при трех свидетелях я объявил подоконник ничейным, то мог бы выполнить Мицву «Шилуах акен» (Освобождение гнезда - неточный перевод).

Это когда человек натыкается на гнездо кошерной дикой птицы, то должен прогнать мать, сидящую на яичках или на птенцах, прежде чем может взять содержимое гнезда.

Сегодня это делают символически, подымая содержимое (оно уже твое) и возвращая его на место...

Ни в коем случае не брать вместе мать с птенцами, как и нельзя резать скотину - мать и ее ребенка...

***

И вдруг я опять увидел сизую горлицу, сидящую на том же месте в вазоннике.

Она жалобно смотрела на меня, не сдвигаясь с места. Ее как резцом графика точенная головка на гибкой шейке была вознесена кверху.

Клювик чуть-чуть шевелился, как будто произнося молитву.   Бусинки-глаза...

Ах, эти глаза! В них заключалось все, что может выразить взгляд встревоженной матери или ребенка, незаслуженно обиженного взрослым и не понимающего: «За что?!»

Она умоляла меня сжалиться, иногда прикрывая глазки, вся вжавшись в землю возле стволика растения...

• - Я так ждал тебя, о, голубка моя...

Десятки ассоциаций мелькали, кружились, вертелись в хороводе воспоминаний, пока не брызнули струйками соленых ручейков, запотев стекла очков и заслонив страдалицу.

***

Мы по утрам ставим ей немножко воды в обрезанном до основания пластиковом стаканчике и сыплем крошки хлеба.

Мать на посту. Она не сходит с места.  А мы ждем...

«О, голубка моя,

Как тебя я люблю...»