Задай вопрос – явь или сон? И не получишь ответа, ибо явь и сон переплетены в едином клубке мыслей, чувств, эмоций, ощущений. И переплетение это не только на личностном плане: как в пору радости, так и в лихую годину, человек подключён к Информационному полю планеты. Подключён или настроен?.. А не всё ли равно? Недаром говорится – как аукнется, так и откликнется. Мудры были наши пращуры. Эхом в каждом сознании отозвались события 11 сентября 2001 года, а в некоторых случаях легли тяжким бременем на сердце и дух. О переплетении личного и общественного, об едином информационном пространстве, о взаимосвязи, о взаимопроникновении – вот о чём повествует Surrealisme. А ещё о преодолении. О возможности при желании собрать все силы, всё мужество и противостоять, дать отпор враждебным началам. Это может каждый, ибо каждый подключён к единому ноосферному пространству, которое доносит до нас эмоциональное  эхо реальности и поддерживает, питает энергией противоборства.

Сн. Ляшкевич

Сентябрь золотом едва прикрыл летнюю зелень. Сухие парковые дорожки. Солнечные зайчики в окнах. Выжженная зноем трава на газонах… Третий класс Себастьена сразу как-то не задался. Они и так пропустили первые дни школьных занятий, а нынче накрылась и вторая неделя. Душенька начал ремонт в уборной, пока Марта с сыном гостила у родственников, и теперь ежедневно педантичный мастер-плиточник Прохор занимал собой всё пространство санузла, аккуратно выкладывая кафель на полу и стенах. Малыш Себастьен обходился гигантским каштаном у Мартиных окон, украдкой справляя мелкую нужду по необходимости. Марта же страдала и сердилась – её гипотетические возможности казались нулевыми. В конце концов, через неделю мук и примирений с самой собой, она в сердцах приняла решение. Кроме милого, славного дома, где стены помогали пережить повседневные неурядицы, подпитывали живительным теплом и светом, у них была ещё одна недвижимость – с упоительными видами реки и леса двухкомнатная квартира, которую Марта невзлюбила единожды и навсегда. Никогда она не забудет, как трёхлетний Себастьен в залитой солнцем кухне испуганно забивался в угол и тоненько вскрикивал:
- Боюсь… Боюсь…
Как вскакивал среди ночи с перепуганным взглядом, тыча в темноту маленьким пальчиком, и причитая, будто взрослый:
- Страшно, мама… Страшно…
Как вприпрыжку перебегал длинный кишкообразный коридор, словно пугался недобрых бетонных перегородок. Идиома: нехорошая квартира… Это о ней... пустой, чужой, постылой… Четвёртый этаж, налево.
***
Как не хотелось Марте собирать едва разложенные после возвращения по полкам вещи, сгребать элементарную посуду, чайник, расталкивать по сумкам необходимые продукты, но выбора, пожалуй, не было. По крайней мере, горячий душ ей обеспечен. А это - исключительный аргумент. Телеэкран рвался бешеным воем сирен, пылевой завесой, покорёженными шлакобетонными стенами с торчащими в разные стороны фрагментами металлических конструкций, глубинным, животным ужасом на подсознании, причитаниями и откровенными рыданиями очевидцев - реактивные «Боинги»  с пассажирами на борту от одного новостного сюжета к другому крушили самые высокие здания Манхеттена: башни-близнецы Всемирного торгового центра. С каждым новым блоком новостей Марта узнавала свежую информацию. «Первый самолёт врезался в небоскрёб Северная Башня в 8:45 по местному времени. На борту находились 81 пассажир, 11 членов экипажа и 5 террористов…» Через два часа. «Второй самолёт врезался в Южную Башню на уровне 77-81 этажей в 9:03 по местному времени. В 9:59 здание рухнуло в огне…» Марта с содроганием замирала у телевизора, забывая упаковывать зубные щётки, мыло, полотенца:
- Вы слышали, Проша? Вы слышали?..
И спокойный голос мастера из ванной:
- Жуткая история…
***
Они перебрались в новый дом под вечер. Солнце пробивалось сквозь жалюзи, оставляя на полу горизонтальные весёлые полоски, нагревая стены родным теплом. Не так уж и плохо. Даже уютно, хотя и пустовато. Марта быстро расставила кастрюльки с готовым ужином, рассовала по шкафам чашки и тарелки, загрузила продуктами миниатюрный старенький холодильник, протёрла пыль. На столе красовался исполинский арбуз – Душенькин подарочек. Душенька оставался дома, приводя в порядок помещение после Прошиных экспериментов, готовя мешки с сухим плиточным клеем и пакеты с затиркой к очередному завтрашнему визиту. Себастьен с интересом расхаживал по незнакомому жилищу, заглядывая в углы, роясь в полупустых шкафах – он не был здесь пару лет. Для девятилетнего малыша это немало. Ах, да… Как же она упустила из виду! Марта быстро щёлкнула клавишей кухонного телевизора. Что там?.. Какие новости?.. Горит Пентагон и Питтсбургский лес в Пенсильвании, некоторые пассажиры и члены экипажа смогли позвонить с мобильных телефонов с борта захваченных самолётов, ни один из тех, кто был на борту, не выжил… Марта в ужасе прикрыла ладонями губы – напасть какая… За что?..  Она всё детство летала с севера на юг и обратно, и слишком хорошо помнила тот весёлый трепет при разгоне и подъёме самолёта в небеса. Сначала тряска, когда чувствуешь каждую неровность взлётной полосы, затем низкий гул турбин, скрежет шасси - и вот уже аэроплан плывёт по тропосферным волнам, набирая скорость, а земля ухает вниз. Помнила она и воздушные ямы, когда закладывает уши и сосёт под ложечкой, и приступы мутной дурноты, и коричневые рвотные пакеты, и горы мятных леденцов на подносе миловидной стюардессы в белой блузе и синей юбке – всякого хватало за десять часов лётного времени. Представить невозможно, как среди всеобщего умиротворения и уже почти знакомых пассажирских лиц, вдруг, как скрежет по стеклу, жёсткий, грубый голос:
- Всем оставаться на местах!
- Что такое?.. Что случилось?.. – удивлённые, полуиспуганные взгляды.
- Молчать! Головы к коленям! Буду стрелять на поражение!
Марта качала головой: негодяи, мерзавцы…
***
День догорал. Отзвуки розоватой красноты прыгали по подоконникам. Марта развернула параллельно стене жёсткие пластинки полимерной шторы и включила свет.
- Сокровище моё… спать пора. Завтра в школу… Соскучился?
Себастьен неуклюже развёл ручками:
- Не знаю…
Первый выход в середине недели – не слишком удачная мысль, но дальше тянуть невозможно. Пора браться за учёбу…
***
Они улеглись вдвоём на стареньком полуторном диванчике. Рядом горела настольная лампа, пристроенная Мартой вместо ночника прямо на ковре. Диванчик-книжка был кривоват. Один из его матрацев никак не хотел укладываться горизонтально, а потому Себастьен, засыпая, скатился на Марту, туго подпирая её левый бок. Пережитые волнения грузили мыслями. Марта рефлекторно гладила Себастьена, машинально останавливая взгляд на крохотном сопящем носике, пухлых приоткрытых губках, нежных персиковых щёчках. Милый мальчик… Что твориться на белом свете?.. Веки смежились… Кто виноват?.. Марта автоматом придавила кнопку осветительного прибора… Где выход?..
***
Она очнулась мгновенно. Тьма окутала пространство спальни тревожным туманом, наполняя сознание пугающей тяжестью. Марта хотела пошевелиться – конечности не слушались. Мозг посылал нервные импульсы пальцам, но они, застывшие, как холодный мрамор, не реагировали на приказание, словно при неполном наркозе во время хирургической операции: всё видишь, всё слышишь, всё понимаешь, но обездвижен и незащищён. Борясь с собой, силясь выиграть потасовку с собственным телом, Марта вдруг ощутила движение у правого уха. Скосив глаза к импровизированному ночнику, она скорее почувствовала, нежели увидала длинную морду чёрного добермана, некупированные уши, прижатые к гладкому, скошенному черепу, разверзшуюся пасть с желтоватыми клыками и свисающий с нижней челюсти язык. Доба! Марта покрылась холодным потом. Двухгодовалый неслух, трудно поддающийся дрессировке от избалованности и выбракованного помёта. Они расстались с ним буквально перед родами, когда Себастьен вовсю рвался из утробы, передав в умные руки собаковода и охотника. Нет. Не смог Хаит справится с капризными прихотями легкомысленного шерстяного телёнка, привыкшего спать в хозяйской кровати, лопать клубнику со сливками, в возбуждении грызть ковры и тапочки. Сама виновата. Испортила пса, а потом выставила в жестокий мир. В глухой деревне, на цепи закончил бедолага свои дни. Грустная история. Тяжкой виной лежит на совести…
Собака всхлипнула и мокрым языком лизнула Марту по уху. Марта с брезгливостью ощутила, как слюна стекает по виску и заполняет скользкой жидкостью ушную раковину. Она стиснула зубы, пытаясь оторвать руки от простыни. Нет! Не могу. Ещё раз… Шея и плечи напряглись, позвоночник потянулся… Нет… Невозможно… А доберман не дремал. Он, словно змей, уже заползал на одеяло у Мартиных ног, медленно продвигаясь к лицу. Марта почувствовала необузданную, немыслимую тяжесть, словно могильной плитой придавившей грудную клетку, и собачью радость пополам с удовлетворением. Она скосила глаза влево, где в тихом, спокойном сне разбросал ручки Себастьен. Ну, нет!.. Никогда!.. Не позволю!.. Марта сосредоточилась, виски застучали, мышцы напряглись. В неукротимой ярости, сгорая в огне преступных эмоций – злости и ненависти, словно остов «Боинга», объятый неистовым пламенем в коридорах и офисах ВТЦ, Марта приподняла затылок и, застонав, с трудом оторвала дрожащую правую руку от дивана. Ты силён, а я сильнее! За ней, словно спортивная гиря, отвалилась от поверхности рука левая. Марта чувствовала мелкий тремор в пальцах. Доберман напирал. Она уже ощущала его горячее дыхание. Лёгкие сжала цепкая пятерня. Марта судорожно пыталась глотнуть воздуха и одновременно, через чужую силу и волю, тянула пальцы к собачьей морде. Вот она! Дави, рви, жми… Не смей меня трогать! Ещё пожалеешь… Марта крепко ухватилась за клыкастые, слюнявые челюсти, растягивая их, словно первобытный охотник в непредвиденной схватке со снежным барсом на далёкой горной тропе. Костяшки пальцев побелели. Она, словно со стороны, услыхала скрежет  лопающихся хрящей… и вдруг, впервые за последние минуты вдохнула кислород полной грудью. Собака исчезла вместе с запахом псины, растворилась в психокинетическом мареве спальной комнаты. Руки и ноги больше не плющила гравитация. Марта дрожащей ладонью тиснула кнопку лампы. Спасительный жёлтый свет озарил часть ковра, передний матрац дивана, угол стены. Марта резко повернулась к Себастьену. Он тихо сопел, и сон его был лишён тревог и волнений. Марта спустила ноги вниз и долго сидела, глядя в одну точку. Её трясло. Нет, она не сошла с ума. Она видела, ощущала прикосновения и запахи. Что же это? Кто же это?.. Свет в спальне горел до восхода.
***
Утром они с Себастьеном дружно позавтракали. Окна выходили на восток, и кухня была залита тёплыми лучами оранжевой звезды. Телевизор бормотал горестные новости: «Среди погибших - 343 пожарных Большого Яблока, 23 офицера полицейского департамента Нью-Йорка и 37 портовых полицейских офицера…» Ночные события Марта гнала прочь, не давая себе возможности и времени сосредоточится на терзавших память размышлениях.
- Сегодня у тебя первый школьный день. Это всегда чуть-чуть праздник, - сама Марта вряд ли разделяла подобный энтузиазм, но действовала осмотрительно и педагогически.
Себастьен торжественно кивнул. Марта улыбнулась, выпуская его на лестничную клетку.
- Мы выходим загодя, чтобы ты смог спокойно снять сандалии, вымыть руки и приготовить рабочее место.
Коллегиум, который вот уже три года по будням навещал Себастьен, больше походил на детский сад, чем школу. Большая, светлая классная комната с огромными на всю стену окнами, уютная столовая, диваны, кресла и ковры, собственные туалет, умывальня с индивидуальными полотенцами и раздевалка с личными шкафчиками. Марта потянула дверь на себя и вставила длинный, мощный ключ в замочную скважину. Она всегда дивилась его величине. Гигант из ключного царства-государства… Замок не поддавался. Марта осторожно подвигала ключом в отверстии. Без перемен. Снова приоткрыла дверь и надавила. Бесполезно…
***
Она билась над дверью уже пятнадцать минут, крутила замок с разных сторон, а чтобы не было скучно, пробежала на цыпочках в кухню и включила телевизор, слушая очередные сводки о башнях. Стрелка приближалась к восьми. Марта нервничала и, прикусив губы, всё ещё надеялась повернуть ключ в замке. Она откинула прядь с потного лба:
- Знаешь, медвежонок, иди-ка ты в школу сам. Как выйдешь из подъезда – сразу направо. Сориентируешься. Здесь совсем недалеко.
Что-то в голосе Марты заставило Себастьена сжаться. Он испугано махнул головой.
- Иди же, – Марта почти сорвалась. – Разве ты не видишь? Пока я не закрою дверь, все совместные походы отменяются. Ну?..
Уголки губ Себастьена поползли вниз, на глаза навернулись слёзы:
- Я не могу… - и вдруг жалобно и горько заплакал, - я не помню пути…
***
Они прибежали в коллегиум в середине первого урока. Сбивчиво объяснив причину опоздания и тысячу раз извинившись, Марта рванула назад. Дверь они попросту прикрыли, и Марта торопилась вернуться. С мокрой спиной и влажными пятками, она стояла в коридоре, конвульсивно набирая Душенькин рабочий номер:
- Милый! У нас беда…
И в ответ рассудительно:
- Слушай, а ты не перепутала ключи? Ведь замки от обеих квартир похожи.
Марта вскинула голову и замерла на мгновение, будто сеттер, унюхавший дичь. Не может быть! Она лихорадочно перевернула рюкзачок, высыпая всё содержимое на тумбу. Помада, расчёска и ручка скатились на пол. На гладкой деревянной поверхности лежали два ключа. Они и, правда, были близнецы, лишь индивидуальный штрих в резьбе, словно выкрашенный яркой краской локон двойняшек, чуть отличал их друг от друга. Позабытый телевизор донёс очередную порцию информации: «Северная Башня… 110 этажей, 417 метров… ВТЦ-1. Южная Башня… 110 этажей, 415 метров… ВТЦ-2». Два метра разницы… Марта ещё раз поглядела на ключи. Двое из ларца одинаковы с лица… Невероятно…
***
Через мгновение она набрала Ташин номер.
- Алло, - на другой стороне провода вспыхнул голос Зои Павловны: у верного друга Таши гостила мама.
- Зоечка Павловна, можно я к вам забегу на минуточку. У меня такой стресс… Я просто не знаю, как с этим справиться…
- Марточка, деточка, конечно, приходи. И Таша ещё пока дома – у неё нынче вторая смена… Чайку попьём.
***
Они сидели за маленьким кухонным столиком. На цветных салфетках стояло блюдо с ватрушками и яблочными пирожками, краснел в вазочке клубничный  конфитюр, желтел тонкими дольками лимон, усыпанный сахарными крупинками. Зоя Павловна уютно разливала чай. Таша ободряюще улыбалась.
- И как же ты, Марточка, не испугалась, - Зоя Павловна поёжилась. – Я бы дар речи от страха потеряла. Когда мы жили на охотничьей заимке - Таша и Саша тогда были совсем маленькие - Серёжа, Ташин папа, на несколько дней ушёл в тайгу капканы ставить. Я одна с ребятишками осталась. Так вот… ко мне той ночью домовой приходил. Сел на грудь и давит, и давит, а я так испугалась, что зажмурилась даже. И кажется мне, что он волосатый такой и чёрный. Я глаза-то закрыла, а сама молитву читаю, читаю… Что вспомнила… Отпустил потом …
- Я тоже сначала испугалась, Зоечка Павловна, а после меня ярость взяла – да как он смеет, да кто он такой? Вот я его и скрутила. Сама не знаю как… И почему он был на Добика похож – не понимаю?..
Таша задумчиво поправила гранатовый локон:

- Он приходил в том образе, в котором ты его могла воспринять. Может, почуял, что есть вина за тобой. Ведь жалеешь до сих пор Добу-то.
- Жалею… Умер он тогда. Ведь не приспособлены такие собаки к цепной жизни в любую погоду на улице…
- Да… - Таша вздохнула, - помню, положит свои лапищи на подоконник, свесится вниз и потявкивает на прохожих. Внимание привлекает. Забавный был…
- Ты, Марточка, как назад вернёшься, перед сном, положи что-то в тарелочку на кухне и скажи: прости, мол, зла не держи… - Зоя Павловна была серьёзна. – Нельзя его сердить… Точно говорю…

Таша улыбнулась:

- Твоё сопротивление его явно озадачило.

Зоя Павловна согласно закивала:

- Правильно-правильно. Обычно люди так себя не ведут… Всё больше боятся… А потому нужно покаяться, прощенья попросить. А то беды не оберёшься. Ведь это он тебя поутру заморочил. Наказал за непокорность… Ведь эка ты его…
***
Тёмным вечером, когда Себастьен уже мирно посапывал, доглядывая свои первые сны, Марта разрезала на две половинки Душенькин арбуз и, смущаясь самой себя, вполголоса заговорила:
- Вот так, значит… Давай-ка договоримся, друг сердечный. Ты меня не трогаешь, я тебя не трогаю. Идёт? А в знак перемирия… арбуз: одна половина – твоя, другая – моя. Поровну… Это справедливо…
Телевизор продолжал сонно вещать: «Атака небоскрёбов обозначила начало новой эпохи, когда полномасштабные войны могут идти не только между государствами, но и между государствами и международными группировками, не имеющими государственной структуры и государственной ответственности»…
К чёрту всё… Марта щёлкнула клавишей, прошла в комнату и села на диван. О, Великая Мать… такой день тяжкий, хлопотный… Каждое движение отзывается усталостью в мышцах, словно ты прорываешься сквозь студенистую атмосферу. Пустая беготня, сумасшедшие мысли… Две башни - сверхвысокое чудо  Минору Ямасаки в Нью-Йорке… Два ключа - внушительные металлические стержни с особой комбинацией нарезки … Голова кругом… Спать… Утро вечера мудренее…
Слабость накатила мгновенно, как благодарность за мужество. Она тихо прикорнула на подушке, веки смежились. Её лицо, сведённое беспокойной судорогой и бледностью в течение дня, наконец-то разгладилось, посвежело, румянец выступил на скулах. Каторжным грузом ложатся на сознание сюрреалистические  связи. Тоже мне, химерический любитель теленовостей… Что ж… На бога надейся - сам не плошай? Импровизированный ночник чутко сторожил сон до рассвета…