EN
Старый сайт
МУЗЫКАЛЬНЫЕ СТРАСТИ
Три миниатюры
ШАБАШ ВЕДЬМ
(Прослушать музыку М.П.Мусоргского и посмотреть видео можно по линку:
http://www.youtube.com/watch?v=ABG04Qev5gI
Дирижёр пробирается между рядами оркестрантов к своему пюпитру. Он подавлен и не ожидает от концерта ничего хорошего.
- Хоть бы не явился старый, надоедливый пер…Николашка с полной партитурой «Ночи на Лысой горе». Так и мечтает меня подловить … Слава Создателю, нет его!
- Это что такое? Валторны зевают в кулак? Вчера перепили? Только посмейте сфальшивить! Тутти! Престо!
Итак, начнём! Сбор ведьм, поезд Сатаны на Лысую гору, шабаш.
Руки дирижёра взлетают, правая рука указывает палочкой альтам и виолончелям начинать, им поддакивают своими пиццикатами контрабасы, затем левая его рука трясётся над головами первых и вторых скрипачей.
- Крещендо! Где твоё тремоло, второй альт! Престо! Импэтуозо! – мимика дирижёра, обращённая к альтам, просто устрашающая.
Переходящие в какофонию нестройные, неслитные звуки, разные тона, разнобой в интервалах между звуками – это летят на Лысую гору нагие ведьмы с развевающимися космами, нечистые духи, бесы и черти с завываниями и воплями. Летят они в Вальпургиеву ночь на Лысую гору, что под Киевом, на стаях чёрных воронов, козлах и волках, на мётлах и в ступах. Скрипки пискляво хихикают в соль малой октавы, альты бархатисто завывают в нижнем регистре, контрабасы басовито взвизгивают и нагло хохочут в ля контроктавы. Дирижёр шатается, кланяется то скрипкам, то виолончелям, то деревянным духовым, руки его выбрасываются в стороны разных музыкальных хоров так же хаотично, как нестройны звуки.Хотя такая какофония была задумана М. П. Мусоргским, но это уже слишком… Оркестр мало подвластен дирижёру…
- Господи, помилуй меня! Что творят эти аспиды – флейты и кларнеты? Задушу их, скальп сниму! – брови и морщины на его лбу, как-будто от сильной боли, сошлись домиком, раскрытый рот дирижёра перекошен, периодически он шепотом извергает на них ругательства.
Вот вступают медные духовые, валторны, трубы и тромбоны. Это трубят черти, ибо приближается поезд Сатаны, он в огромном белом балахоне, вокруг него пламя, молнии и громы, дым столбом. Он извивается, как змея, взлетая к небесам и падая вниз, запах серы вокруг удушает, в руках несёт он лошадиный череп, из которого вся нечистая братия будет пить сатанинский напиток.Весь оркестр буйствует в мощном фортиссимо, в его звучании низкие регистры, тембры «меди», резкие выкрики и стоны труб и тромбонов, валторны исходят завываниями от соль малой октавы до ми второй октавы.
Дирижёр в неистовстве, на его лице – гримасы эмоций, глаза навыкате, руки мечутся из стороны в сторону, указывая то на струнные, то на медные или деревянные духовые хоры. Темп и ритм оркестрового звучания нарастает, руки дирижёра трясутся, поднимаясь с раскрытыми ладонями от груди и вверх – вверх, к потолку, он несколько раз подпрыгивает в ритм этой волшебной, сверхъестественной, страшной музыки, рискуя упасть со своей трибунки.
И тут вступают ударные… Б-а-м! Т-р-р-ах! Б-а-м! Т-р-р-ах!
Они оповещают о шабаше всей нечистой силы. Пламя бушует вокруг кипящих котлов, из них взвиваются чудовища, пьют вино из черепов, они дёргаются и прыгают в адском танце среди дыма и молний, хоровод чертей мчится с безумным визгом, ведьмы и бесы слетаются и сплетаются в гору копошащихся тел, стоны, вопли, вскрики сопровождают всеобщий свальный грех. И всё это бесовское столпотворение на Лысой горе заканчивается грохотом литавров, большого барабана, бубен и там-тама. Иногда прорываются звуки в высоких тонах коварно подхихикивающей арфы.
- Энергико! Импэтуозо! Всё плохо! Жуть! Ведь было всего две репетиции! Вот и пожинаю плоды! Хорошо, что нет Николашки с партитурой!
Но вот дирижёр приходит в себя, мимика его немного успокаивается, движения его рук и тела постепенно замирают. Слышны звуки колоколов, возвещающие новый день, наступление рассвета…Одновременно скрипки, альты, виолончели и контрабасы вместе с деревянными духовыми – флейтами, кларнетами, гобоями и фоготами, а в конце и ударные, медленно, хорошо отработанным пианиссимо, начинают долгий музыкальный пассаж с очень высоких нот и бурно, до сильного фортиссимо, заканчивают самыми низкими нотами. И всё это звучит как нарастающая, летящая, грохочущая лавина. Дирижёр тоже медленно возбуждается, потрясая руками, быстро поворачивая голову то вправо, то влево, пока окончательно не выходит из себя.
- Нет, это не оркестр, а стадо осл…! Опять сфальшивил второй альт?! А четвёртая труба? Что-то не вступила флейта-пикколо? Где она? Что такое? Её нет? Её вообще не было? Подать сюда директора!
В эти мгновения слушатели пугающей, волшебной музыки чувствуют себя в самом центре бесовской пляски, им страшно, вот-вот эта беснующаяся нечистая сила, ведьмы и черти вспрыгнут им на плечи!
Б-р-р-р! Чур - чур меня! Свят-свят-свят!
На востоке розовеет, скоро появятся над Лысой горой первые лучи Солнца, колокола не затихают. Начинается кода – знергичный, стремительный финал. Под нарастающие музыкальные аккорды снова голосят ведьмы на мётлах звуками флейт и саксофона; восседающие на чёрных воронах, пищат черти и бесы флажолетами скрипок, с раскатами басового сатанинского хохота гонга и под звуки легато альтов и виолончелей разлетается в разные стороны вся нечистая сила. Сатана нежным, маленьким козлёнком уплывает в небо, сопровождаемый скрипичным ля первой октавы.
Прежде чем повернуться к слушателям, дирижёр вытирает платком обильный пот с лица, затем под нарастающие аплодисменты жестом поднимает на ноги оркестр, и, наконец, поворачивается к залу.
Но… вместо поклона – он стоит столбом, у него перехватило дыхание… Перед ним, в первом ряду партера сидит старый Николашка, дирижёр-пенсионер. с развёрнутой на коленях партитурой симфонической поэмы «Ночь на Лысой горе» М. П. Мусоргского… и …и, указывая пальцем на открытую нотную страницу, осуждающе качает головой…
- Откуда ты взялся!? Притащился таки… А чтоб тебя! Да, я сам знаю, виноват! Да, да, я виноват! Всего две репетиции!
Аплодисменты нарастают и переходят в овацию.
КОРПОРАТИВ
Наш дамский струнный квинтет пригласили на корпоратив.
Очень смешно было бы ожидать, чтоб нам заказали играть лирические ноктюрны Шопена или сонаты Грига.
Пока корпоративщики будут есть и напиваться, мы будем наяривать современные развлекательные, легковесные шлягеры. Но странное дело, они просили для своей самодеятельности исполнить не что-нибудь, а танец маленьких лебедей из «Лебединого озера»! Пришлось найти ноты и репетировать. Душа отдыхала на этих репетициях! Какая мелодичность, какой музыкальный язык!
Пока их начальство что-то там лепетало об успехах производства, нас усадили за один из столиков, мы выпили шампанского и поели. Стало немного веселее! Их начальство так долго выступало, что Томка успела рассказать про свои дачные похождения, образовавшийся у неё любовный треугольник и про разученную ею на даче чудную скрипичную сонату малоизвестного Арканджело Корелли.
Итак, начнём! Зал огромный. Мы расположились в центре сцены – большого помоста высотой в пол-метра. Народу – масса, наверно, человек 150. Мужики при фирменных галстуках, девушки – в платьях для коктейля, зрелые женщины, а их мало, – в блузонах или костюмах. Наши платья для выступлений, в любом случае, красивее. Общество – так себе, но чуть получше, чем в прошлый раз.
Наша первая скрипка Алиса подмигивает – сигналит, чтобы мы сосредоточились на игре.
Так, все напились, наелись, теперь начнётся их самодеятельность. Сначала очень посредственно сотрудница пела «Соловья» Алябьева, пытаясь изо всех сил воспроизвести колоратуру, потом чуть лучше какой -то начальник отдела спел пару песен 60-тидесятых годов, а потом началась весёлая часть программы. Посмотрим – на что они способны!
Из-за столиков, в разных концах зала, встали четверо расхристанных, взлохмаченных, пьяных мужиков и, передвигаясь зигзагами, спотыкаясь, жестикулируя, выкрикивая что-то, с горем пополам, двое смогли взобраться на помост. Один из четвёрки, как он ни забрасывал ноги, никак не мог преодолеть его полуметровую высоту, а ещё один полез в драку с сидящими за столиком у самой сцены.
Мы спешно спустились с помоста, нам помогли перенести пюпитры, инструменты, стулья и мы заиграли залихватскую «Свадьбу». И-и-и-х! У-у-у-х!
Что вытворяли эти четверо пьяных! Они еле стояли на ногах, махали всему залу, мол, идите к нам, толкались, пытаясь что-то высказать друг другу. Рассвирепев, один из них начал гоняться за другими, запутавшись, на кого же он так сердит. При этой беготне они делали смешные кульбиты : падали, переворачивались через голову, неумело растягивали ноги в подобии «верёвочки». При этом они выкрикивали такие несуразные слова и выражения, что весь зал так и покатывался со смеху. В пылу беготни, падений, переворотов, ударов, у одного галстук оказался на спине, у другого пиджак болтался на одной руке, у трерьего развязался шнурок на башмаке и он всё время падал, когда кто-нибудь наступал на шнурок.А мы наяривали, а мы устроили им стрэпитуозо и импэтуозо, то бишь, играли стремительно, шумно и бурно! Ребята были не только смешны, но и спортивны, показывали элементы акробатики и боёв без правил.
И, наконец, ведущий концерта объявил танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро» П.И. Чайковского. Мы начали несколько тактов вступления. В конце зала открылись двери и под звуки танца выплыли странные личности, оголённые до пояса, в чёрных носках, в балетных пачках из гофрированной газеты , размахивающие руками, словно крыльями…четыре мужика… Они взгромоздились на сцену и переплели руки, как маленькие лебеди.
Нам стало дурно…какая вульгарность…какая пошлость…какое неуважение к классику… если бы мы знали…У всех наколки и татушки, волосяной покров грудей, рук, спин – разного цвета и густоты, разнобой в росте, а эти накачанные бицепсы и икры ног! Ф-ф-у-у! Ф-и-и! И мы… делаем им стакатто, то бишь, отрывистое исполнение, пусть прыгают, как козлы!
Но что это!? От высоких прыжков, что ли?... у одного из них падает с головы на нос венок из белых лебединых перьев… Он ничего не видит! Ха, ха…но танцует, так как попробовал выдернуть руки, чтоб поправить венок, дёргал, сбивал всех с ритма и прыжков, но не смог разорвать железные рукопожатия.
Вдруг у второго начал с одной ноги сползать носок, вот уже достиг пятки, вот он уже переполз через пятку, скоро упадет с ноги, этот второй тоже пытается выдернуть руки, но не тут-то было, они всё прыгают.
Боже мой, а что это с третьим? Ха-ха-ха! Его пачка из газеты прорвалась на боку, у пояса, и начала косо съезжать, постепенно обнажая черные плавки. А лебеди всё прыгают, подбрасывая ноги в канкане! Сейчас пачка с него упадет на пол! Ха-ха-ха-хи-хи-хи! Весь зал заходится от смеха! В конце концов, газета окончательно рвётся и висит сбоку, мешая танцевать соседу, отчего этот сосед прыгает куда-то вбок и ударяет в следующего соседа.
Но что мы видим!? Нет, просто кошмар и ужас! Это уже слишком! Несчастный парень! Зал уже не смеётся, а просто ржёт и надрывается от хохота. У четвёртого парня… у того, который скраю… лопнула резинка и плавки показались ниже газетной пачки… Как он выкручивает свои руки, как он хочет освободиться от мёртвой хватки остальной тройки! От прыжков его плавки спускаются всё ниже, скоро будут на уровне колен… У-ха-ха! Ой, не могу! До чего дошло! Бедняжка! Чтоб освободить руки, он ногой опирается в бедро своего соседа и пытается силой вырваться, но, прыгая на одной ноге – терякт равновесие и в разбеге, чтоб не упасть, разворачивает всю четвёрку волосатыми спинами к залу, а затем по кругу – лицом к залу. Опущенные плавки ему мешают, а гофрированная газета, вспархивая даже при самых маленьких прыжках, приоткрывает мощные розово-фиолетовые округлости. И кончается это тем, что он вынужден прыгать вместе со всеми и во время одного из прыжков канкана плавки слетают с его ноги и плавно приземляются где-то посредине зала. Заканчивается мелодия танца маленьких лебедей. Наша первая скрипка Алиса громко, чтобы перекричать рёв зала, командует :
- Цыплёнок жареный!...
Мы мгновенно перестраиваемся на эту мелодию, маленькие лебеди машут крыльями и уплывают в сторону дверей, в то время как парень крайний слева, который потерял плавки, чтобы никто ничего не увидал, – коленями зажимает газетную пачку и семенит мелкими шажками за остальными.
Зал долго не может успокоиться. Мы кланяемся. Начинаются танцы и нас, в наших красивых вечерних туалетах, мгновенно приглашают самые красивые мужчины.
ДУША МОЯ, ЖИЗНЬ МОЯ!
Что с ним? На репетициях не было такого гнетущего звучания Там-тама, как сегодня, на концерте. Чем он так расстроен?
Конечно, финал Шестой у Чайковского трагичный. В этой музыке Чайковский передал всю глубину своего пессимизма, одиночества, мрачную душевную агонию, предчувствие надвигающейся смерти…Ведь через девять дней после первого исполнения Шестой симфонии Петр Ильич Чайковский внезапно скончался…
Но что сегодня с моим любимым, мужественным и сильным Гонгом?
Он звучит в финале симфонии уж очень мрачно и зловеще, его тремоло так грохочет и вибрирует на низких тонах, звуковая масса так велика, что в фойе звенят оконные стёкла. Слушатели в зале потрясены, испуганы твоим небывалым басовым грохотом. Ведь все знают, что удары Гонга в музыкальной иерархии – всегда предвестники катастроф, тяжких предзнаменований, смертей, из ряда вон выходящих событий.
Родной мой, отчего ты так мучительно страдаешь? Может быть, я тому виной? Я так люблю твой грозный бас, твою воинственную мужественность! И только я одна знаю, какая нежность, любовь ко мне и дочери, какая добросердечность скрывается под этим покровом. Что с тобой, милый?
А вот так! Нате вам! Ещё! Ещё! Б-а-а-х-х! Т-р-р-а-а-та-тах! Греми, бронзовый диск, греми от моей колотушки так громко, тревожно и гулко, как когда-то. Ведь во времена войн я шел впереди войск и своим гулом поднимал армии сражаться с врагами. Я – Гонг, я – Там-Там, меня любили знаменитые полководцы! Они ценили меня, мой густой бас, голос, устрашающий врагов! Мой раскатистый, грозный звук подолгу слышался в лагерях неприятеля, в осаждённых городах, и поднимал панику! А в дни побед – я, и только я, как глашатай, возвещал миру о триумфе и ликовал вместе со всеми.
А кто сегодня ценит мой гулкий бас? Я стою далеко от партера, за оркестром, одинокий, как перст, обо мне вспоминают так редко. Жизнь моя была бы совсем печальна и несчастна, если бы не моя хрупкая, ласковая, нежная, очаровательная любовь – Флейта! И никто не желает знать, кроме моей любимой, какая божественная музыка любви переполняет меня … Да, да, прекрасные мелодии будоражат мою душу, я ими наслаждаюсь и живу! Она, моя дорогая, воодушевляет меня…
Моя любимая! Ты далека, из-за американской рассадки музыкантов в оркестре ты оказалась в гуще всех этих стервятников – альтов, гобоев, кларнетов, фоготов…А вот вам!Б-у-м-м! Ба-а-бах! Тр-а-а-х! Т-а-р-а р-а-х! Ты посмотри на деревянных духовых, которые тебя окружают, и сравни со мной: они худые, как трости, нервные, даже истеричные, застёгнутые на все пуговицы-клапаны, голоса их не сравнить с моим, только и способны подсвистывать и крикливо хихикать. Особенно мне не нравятся первый альт и второй гобой, мне не нравится, как они нагло ухлёстывают за тобой… Я всё вижу!
Первый альт, очевидно, думает, что если у него густой, гнусавый тембр в низком регистре, тонкая талия, инкрустированные серебром колки для настройки струн и завиток грифа в виде львиной головы, то он может вертеться вокруг тебя, нашёптывать тебе что-то в ушко? Ну, нет! Этого не будет! Он мне действует на нервы! Я его поставлю на место! Дождётся – порву ему струны и смычок! Б-у-х! Б-е-е-м-з! Т-а-м!А второй гобой? Вообще-то, я гобоев уважаю. Ведь традиционно по их ноте ЛЯ первой октавы настраивается весь оркестр. А этот второй гобой, самый экзотический – баритоновый гобой, изготовленный из чёрного дерева, а клапаны из мельхиора, кроме того, он самый длинный из всех гобоев. Ну и что же? Но почему тебе, любимая, так нравятся именно те, кто не поёт, а гнусавит? Ты только прислушайся ко второму гобою, какой у него гнусавый, резкий тембр… А как он любуется сам собой! Что ты в нём нашла? Так и пялится на тебя, так и мечтает заграбастать и увезти…Я этого не вынесу, нет! Сразу говорю – его клапаны в опасности! Ба-а-мс! Тр-а-х! Ба-б-а-х!
Милая моя, родная Флейтушка, душа моя, жизнь моя, не забудь, что у нас с тобой есть нежная крошка – дочурка – Флейточка-пикколо, с певучим голосочком на октаву выше твоей. Когда эти стервятники приближаются к тебе, нашёптывают, зовут куда-то, а я – твой страж и защитник – далеко, то вспоминай обо мне и нашей чудной доченьке. Дорогая моя, если ты думаешь, что я не нравлюсь женщинам, то ты ошибаешься. Уж сколько времени строит мне глазки наша оркестровая Арфа, сколько усилий она прилагает, чтоб я обратил на неё внимание. Музыкальные вздохи в ми второй октавы, с блестящим, звонким тембром, глиссандо по всем 45 струнам посылает она мне ежедневно.
А как красиво она украшена резьбой и орнаментом, как переливаются её перламутровые инкрустации! Но всё это мне совершенно не нужно, мне нужна только ты! Когда я слышу твою утончённую, деликатную игру, чистоту пассажей, контральтовый тембр, когда я вижу твой серебристый наряд, моя жена, моя Флейта, то кровь моя закипает, я рвусь к тебе! Родная, я так тоскую в моём одиночестве! Мы молоды, молоды и ещё раз молоды! В конце концов, ТРАХ! бабах! Бемз! – когда я дождусь тебя в нашей уютной спальне?!
Смычок от контрабаса скользит по окружности диска Там-Тама и тогда он издаёт такую ласкающую, зовущую, сексуальную звуковую вибрацию, что серебристая Флейта вздрагивает, всё её тело напрягается и под звуки любовного аллегро она уходит к своему мужественному Гонгу и любимому Там-таму.
* * *
Музыкальные термины: Тутти – исполнение всем оркестром, престо – очень скоро; пиццикато – звукоизвлечение щипком; крещендо – постепенно усиливая; импэтуозо – стремительно, бурно; фортиссимо – очень громко; пианиссимо – очень тихо; глиссандо – плавное скольжение от одного звука к другому; стаккато – отрывисто, коротко; стрэпитуозо – шумно, бурно; тремоло – многократно, быстрое повторение одного звука или созвучия, аллегро – радостно, оживлённо, быстро.
Далецкая Надежда 
Андерс Валерия 
Вайнер Ирина 
Демидов Вячеслав 
Кулесский Роланд 
Городецкая Лина 
Лейшгольд Ирина 
Ковалёва Наталья 
Демидович Татьяна 
Коровкина Ирина 
Талейсник Семен 
И один дирижёр это подтвердил. 
