(Попытка философского эссе на фоне путевых заметок)

«...И что-то вольное, живое

Как эта синяя вода,

Опять, опять напоминает

То, что забыто навсегда!»

(Иван Бунин. «В открытом море»)

РЕЧНЫЕ...

Когда хотят сказать о давно промелькнувших годах и эпизодах жизни, привычно звучит фраза, что, мол, много воды с тех пор утекло. Действительно за каждый временной этап во всех водах, где есть течение - в реках, морях, озёрах, через предполагаемый рубеж протекает много, очень много воды. В зависимости от скорости течения, ширины русла, перепадов высоты. В общем, как в жизни. Так и жизнь, говорят, течёт сквозь пальцы, преодолевая твою судьбу, - то быстрее, то медленнее, то течёт, то останавливается, а то и вспять потечёт. А, если ты сам погружался во все эти водоёмы, то много воды протекало мимо, обтекая твоё тело, принося к тебе в своей водной памяти то, что было до тебя, и унося с ней твоё настоящее в чьё то будущее. Но в каждом водоёме, в который ты погружался, кое что остаётся и о тебе, а твоё тело сохраняло ощущение той воды, в которую ты однажды входил. Ибо, перефразируя Гераклита, но сохраняя смысл его философского изречения («Дважды не войти в одну и ту же реку, ибо притекает другая вода"), второй раз в ту же воду, в ту же реку, уже не войдёшь. Это будет уже другая вода, другая река. Но каждая вода, в которую я входил, перед тем как протечь дальше, оставляла в моей памяти свои большие или маленькие затёки-штрихи на всю оставшуюся жизнь. О них мои мысли и параллели....

Первая моя вода после околоплодных вод, детской купели, ванной и банной воды была река Южный Буг, протекавшая через Винницу, город, где я родился. Река выгибается дугой прямо в центре города и поэтому спуститься к ней можно с разных сторон возвышенности, на которой и стоит его центральная часть. И остались в моей памяти из детства и юности ласковые тёплые воды реки, пляжные загорания и игры, разговоры, оглядки на девочек в купальниках, плавание и прыжки в воду в чёрных или синих сатиновых трусах до колен, как теперь их называют - семейных. И конечно лодочные катания с патефоном и девушками, подальше от шума городского. С этими водами связаны детство и, особенно, юность. Хорошее было время, но давнее.

В эвакуации, в городе Уральске, на притоке быстрого Урала небольшой речушке Чаган я сдавал нормы на значки «Юный моряк» и «Юный осводовец». Не умея плавать, я влез в мутные воды речки и, отталкиваясь ногами от дна, размахивал руками, имитирую отличное быстрое плавание. Нахлебавшись воды, я всё же стал кавалером этих вожделенных значков. Попробовал речную воду на вкус и в ней же ловил рыбу, доставал раков из нор в береговых откосах, из под коряг топляков и благодарен этой речушке за долгую память о ней.

С берега Донецкого ставка (их было три пруда в черте города после перекрытия русла реки Кальмиус) у моста пацаны сбросили меня в воду, чтобы я поменьше рассуждал о том, выплыву либо нет. Тогда то я и понял, что плавать научился. Это были школьные годы в конце военного лихолетья, а воды ставка (пруда), поившие металлургический завод, были нашей отдушиной, местом и формой развлечения.

Река Нева до впадения в море могла быть приятной для короткого летнего купания, если не обращать внимания на нефтяные пятна в воде и на теле у студентов ленинградского кораблестроительного института. Узкая полоса пляжа у Петропавловской крепости, вдоль стен её равелинов, была одним из городских пляжей, неуютным и непривлекательным. И не только из-за соседства истории Российского самодержавия. В воду Невы во время катания на лодке упал и утонул фотоаппарат моего друга, когда он хотел сделать памятные снимки на фоне Истории. Не захотела невская вода сравнивать свою историю с неосторожными и назойливо-любопытными студентами. Это не фон для любительских фотографий решила вода, заведомо оскорблённая людьми, загрязнившие её мусором и замутившие нефтепродуктами.

Величественная и важная Даугава чистая, как всё в Прибалтике, но не очень приветлива казалась мне теми своими берегами, мимо которых я проплывал на пароходе, для купания. Зато Неман с его песчаными косогорами, напротив, местами весьма гостеприимен. А весёлая речка, впадающая в него, Жеймяна, с извитыми, иногда подрытыми, берегами, поросшими то густой, то редкой растительностью от кустиков до больших деревьев, переходящих в лес - просто рай для байдарочников-туристов, нередко выбиравших для сплава Прибалтику.

На севере Донецкого края, где я прожил и проработал всю свою трудовую активную часть жизни, моими водами стали стремительные струи реки Северский Донец, берега которой были очень пригожи для отдыха, а рыбалка весьма привлекательной. Вот только течение очень быстрое и сильное, так что сносило пловцов далеко от места начала заплыва. Но это не беда. Ведь можно подняться вверх по течению, а оттуда попутной водичкой даже легче плыть восвояси, оглядываясь окрест и размышляя о жизни, а то и просто беседуя с попутчиками, плывущими рядом. Когда река тебя несёт, то небольшие усилия нужны только для нахождения наплаву, а поступательное движение обеспечивает сама река.

Могучий, суровый и широкий Днепр, к сожалению, не остался в памяти моего тела, ибо я так мало и случайно входил в его воды, что ни я их, ни они меня, по-видимому, не запомнили, протекши мимо. Они чувствовали моё случайное в них появление. Но на притоке Днепра, спокойной, поросшей камышами по берегам, речке Самаре мы с сыном ловили линей и небольших сазанов, вступая в её воды лишь по колено, но при этом ощущали всю доброжелательность и нежность её воды.

Коварной оказалась затерявшаяся в Брянских партизанских лесах речка Неруса, что берет начало на Орловщине двумя истоками близ села Столбище, загрязнённая наносами и опасными топляками. Именно в ней было распорото дно нашей байдарки, и мы оказались не плывущими в ней, а стоящими на дне. Слава Богу, не на глубине, ибо с нами были дети, о чём река знала и коварный топляк не глубоко притопила Берега этой быстрой речки накрывало весеннее половодье на два-три километра, поэтому даже скотные дворы были не близко, а о деревнях вообще и говорить то нечего - они располагались в 10 - 12 км от берега не меньше. Пополнять провиант можно было только путём бартера со встречными байдарочниками (банка тушёнки = хлебный кирпич), да попить свежее молоко буквально из под коров, пригнанных на водопой к реке...

Не будучи лично знакомым в матушкой Волгой, я всё же смог смочить ноги настоящей волжской водой в том месте, где эта могучая река была только маленьким ручейком. Волговерховье на Псковщине - затерянный край с редкими туристами. Туда в те времена и дорогу-то через леса немногие знали. Ориентиром была старая разрушенная наполовину пустующая церковь с деревьям, выросшими на остатках крыши, да недалеко построенный навес в виде беседки с ограждением места выхода основного родничка, которых вокруг можно было найти немало и надписью: «Здесь начинается Великая Русская река Волга». Ручеек медленно набирал силу и ширину, так что никаких затруднений я не испытывал, когда стоял одной ногой на правом, а другой на левом берегах Волги.

С трепетом, медленно и торжественно входил я и  плыл по тихой речушке Сороть в окрестностях Пушкиногорья. И думал: - «Кто знает, спускался ли поэт в неё сам?».

А теперь я вхожу иногда в воды Иордана, омывавшая ноги Иоанна Крестителя и многих новообращенных первых христиан, и которая, очевидно, будет последней рекой моей жизни. В этой относительно полноводной для своего региона, небыстрой святой реке плавают прожорливые сомы, а вода мутна.

МОРСКИЕ

Мои моря тоже запомнились мне по разному. Два-три лета родители ещё до войны снимали дачу в Одессе, и там я впервые узнал, что такое море, морская вода. Познакомился с подбрасывающими тебя волнами. Впервые услышал шум моря, шорох наката. И вдохнул запах моря, чтобы запомнить его на всю жизнь. Чёрное море было первым моим морем. Позже, уже взрослым я открыл для себя подводный мир этого моря, ныряя в маске и с аквалангом, принимая участие в исследованиях одной из первых подводных самодеятельных экспедиций Донецкого клуба «Ихтиандр» у мыса Фарос. Подводный мир Чёрного моря, как я позже увидел по телевизору и в кино, был весьма бедным в сравнении с освещённым солнцем разноцветным карнавалом растений и рыб Большого барьерного рифа, и в реалии увиденными мною красками Красного моря. Но то было первым ощущением и первым озарением. Оно осталось во мне, как первая любовь и ни одно море не стало для меня более приятным и памятным, нежели «Чёрное море моё»...Ныряя с аквалангом, я почувствовал и давление, и тяжесть воды, и затенённость глубины. Вода выталкивает тебя, даже с грузом акваланга, как бы предупреждая об опасности, не разрешая перейти грань и утонуть. Только упрямство и стремление человека войти в воду, познать её глубину, покорить её заставляет увеличить груз и побороть сопротивление, достичь глубины. Однако, на обратном пути вода мстит ему растворёнными молекулами азота в его крови под давлением, и следует медленно, как бы извиняясь, возвращаться на поверхность моря и выходить на берег. Нарушишь законы гостеприимства воды, войдя в неё без приглашения, вынырнёшь, проявив невежливость, можешь и не выжить - закипит кровь. Только на глубине ощущаешь враждебность и опасность окружающей водной среды, её холод и звенящую тишину. Слова дайвер и дайвинг были нам тогда не знакомы...

Другие мои моря воспринимались уже спокойнее, мудрее. Так, Балтийское оказалось холодным, и только для того, чтобы отметиться, стоило разок другой окунуться, что я и сделал недалеко от Калининграда, на бывших курортах, облюбованных немецкой знатью. А вот залив у Куршской косы рядом с дюнами, когда нагревался, призывно манил в свои объятия, не желая отпускать, как и сама Прибалтика всегда. И, конечно, в курортный сезон в Юрмале - купание в море было отрезвляющим, но приятным Можно было выпить не только пиво, но холодная вода быстро алкоголь гасила...

Азовское море, стало привычным, своим и удобным, так как было расположено рядом с местом длительного проживания. Это море - тёплое и рыбное обслуживало весь Донбасс. Временами, как в тёплое молоко, обволакивающее нежно и ласкающее, погружались мы в воды древней Меотиды, которые рассказывали нашим телам на подсознательном уровне легенды об отважных римлянах и греках, строивших свои поселения на его берегах. Дочь реже, а сын чуть ли не каждый года проводил месяц-два на Азовском, купаясь, загорая, а я наслаждаясь, разговаривал обо всём с его доверительной водой, смывая весь пот операционных часов и будней...

Средиземное море я не люблю. Вернее, я люблю им любоваться, ибо оно может быть разным и очень красивым в разное время суток и при разной погоде. А купаться в нём иногда даже бывает небезопасно, да и особенно не разгонишься из-за мелководья в отведенных для купания местах, опасных завихрений и подводных течений - в незнакомых.. Побережье Израиля, где расположена большая часть пляжей, пологое, мелкое с перепадами высоты дна и в него приятно входить только, когда вода уже нагрелась почти до 26 - 28 градусов и даже выше. А если вода холодная, то пока войдёшь, чтобы окунуться тебя постепенно всё выше и выше пытает обжигающий холод воды. Особенно это ощущает нагретое на солнцепёке тело. И, в конце - концов, ты не выдерживаешь и «ныряешь» на глубину, доходящую только до колен, или ложишься на дно, едва накрываясь водой, чтобы поскорее свыкнуться с разницей температур. Жаль, что не можешь по привычке нырнуть с берега, или, разбежавшись, достичь в прыжке глубины, чтобы избавить себя от постепенного привыкания к холодной воде. Есть же в бассейне Средиземноморья, в Турции, Югославии, Греции скалистые обрывистые берега с красивыми бухтами, удобными для ныряния и купания. Есть они и в Израиле, но не на оборудованных пляжах со спасателями....

В Красном море берег повыше, да и вода всегда потеплее и прозрачнее, так как там нет такого волнения моря. Оно напоминает огромную ванну, украшенную потрясающей подводной панорамой из живущих и растущих в ней обитателей - флоры и фауны. Его воды просто приглашают купающихся на феерический праздник цвета, жизни и любви, царящие в глубинах, как и на поверхности среди людей.

Ну, а на Мёртвом море себя вообще представить купающимся в море невозможно. Лежишь себе в разогретой огромной ванне и наслаждаешься необычностью ощущений при различных положениях непотопляемого тела, оберегая только глаза от попадания в них морской воды. Ибо моментально в глазах возникает режущее, жгущее болевое ощущение, и ты стремишься буквально выскочить из воды, тщетно пытаясь ускорить свое движение в вязком солёном растворе, называемым морем, чтобы стать под душ. Не зря же оно называется мёртвым, ибо в нём жить нельзя. И тонуть нельзя - не примет тело живое. Только удивляться, наслаждаться и лечиться.

ОЗЁРНЫЕ...

Красота, окружающая озеро Рица померкнет, если решишь окунуться в его обжигающе холодные воды, на что далеко не каждый отважится. Озеро Балатон с уплотнённым приятным илом под ногами, тёплое и молочное по ощущению и виду воды. Озеро Селигер - это прелесть бодрящих ощущений в воде, и одновременное удовольствие от окружающей природы, шири, блеска плёсов, незамутнённых видов окрестностей. В прозрачной и чистой воде озера Свитязь можно стоять и видеть, даже ощущать, как мелкая рыбёшка на дне щиплет тебя за пальцы, пробуя на вкус, и даже подставлять ей крючок с червячком прямо ко рту, выбирая к столу любую. В озере Тракай отражаются в ясную погоду все башни замка, и ты на лодке «плывёшь» по ним и по окружающим лесам. Суров Севан в осеннюю или зимнюю погоду и даже не верится, что бывает на нём и купальный сезон. А тихое озеро Игналина с тенистыми берегами так и манит байдарочников устроить стоянку в красивом месте, разжечь костёр и приготовить вкусную с дымком уху или поджарить рыбку или грибочки. И последнее моё озеро Кинерет, море Галилейское, Тивереиадское, с обычной речной водой, но со страшно трудным выходом на четвереньках, если попал на такой берег, где под водой лежат большие скользкие камни.

Вот и приплыл я и причалил к берегам всех вод в моей жизни. Мало их было или много на одну человеческую жизнь... Я благодарен судьбе за встречу со всеми, ибо каждая вода - речная, морская, озёрная - оставила свой след в моих воспоминаниях и послевкусие ощущений на моём теле..

Так и сказано в Книге Иова: «...как о воде протекшей будешь вспоминать...».

Либо, как в «Портрете перевозчика» У Саши Соколова:

«Катятся воды

Сами собою,

Своим путём,

Уходят годы,

А мы с тобою

Себе живём».

(Записка ХХIII)