«Я дверь распахну, пойду на крыльцо,
И молодость ветром овеет лицо».
(Алексей Сурков)
Крыльцо - это вход в дом в виде наружной пристройки с площадкой под навесом и лестницей, как написано в «Словаре русского языка» под редакцией С.И. Ожегова.
Дом, в котором размещалась наша квартира, был каменным, a крылечко - деревянным. Но именно этa пристройка к дому была самым престижным, оригинальным, эксклюзивным и памятным для меня и моих детей местом нашей довоенной квартиры, которое я помню с самого раннего детства.
Большой одноэтажный несуразный по форме домина стоял в самом центре города Винницы по адресу улица Котовского № 16. В результате поспешных революционных преобразований он был совершенно непропорционально, нецелесообразно и необоснованно ни с архитектурно – хозяйственной, ни с бытовой точек зрения разделён на отдельные квартиры. Это же коснулось и полуподвалов и подвалов с квартирами ниже уровня земли. Из окон некоторых квартир жильцы могли видеть только небо и верхние ветки высоких акаций с гнёздами грачей и ворон, а из других – ещё и ноги прохожих.
На наше счастье, ко входу в одну из квартир прямо от тротуара было пристроено кем-то, ещё в дореволюционные годы деревянное крылечко, на которое открывалась наша входная дверь. Для меня – это был выход в жизненное пространство, манившее меня из «застенков» нашего жилья.
Основные конструкции крыльца напоминали каркас добротного сруба для прочной избы из толстых брёвен и остроконечной жестяной крыши. Покатая жестяная крыша поверх стропил над крыльцом, как и крыша всего дома была окрашена в кирпично – красный цвет и опиралась на деревянные столбики, которые служили опорой всего сооружения и, как бы, разделяли всё пространство крыльца на виртуальные стенки и оконные проёмы, которых не было. «Стенки» были увиты ветвями дикого винограда. Когда разраставшийся дикий виноград закрывал боковые пространства крылечка, возникало какое-то эфемерное отграничение от внешнего мира, а уж от взглядов прохожих с улицы точно, и этим создавалась уютная замкнутая беседка….
Ещё были на нём по бокам две скамеечки, кроме которых всех привлекало также одно очень удобное место для сидения – это невысокий и широкий порог у входной двери. Там можно было сидеть и не сразу быть замеченным, как мне казалось. Можно было даже перекусить, надеясь, что никто ничего не видит, хотя крылечко хорошо просматривалось, и всё там было видно, как на ладони, если остановиться и заглянуть в него извне.
Поскольку крыльцо было сплошь из дерева, то его можно было содержать в идеальной чистоте так, как обычно ухаживали за деревянным полами – мыть, скоблить, протирать, освежать и даже подкрашивать, если бы захотелось. Но наше крыльцо сохраняло свой первозданный вид и отличалось цветом пожившей красоты обычных досок и брёвен, только отполированных руками и другими частями тела и одеждой множества людей, обитавших в доме или прошедших через крыльцо. Столбики были сглажены руками всех тех, кто бывал на этом крылечке. А побывали здесь многие, хотя «иных уж нет, а те далече»…
Из крыльца выходили две калитки: одна на тротуар, а другая в палисадник. И стенки крылечка и обе калитки были сколочены по типу редкого штакетника. Так что мне сквозь них всё вокруг было видно с малых лет, когда поверх них я ещё не смотрел.
На крылечке мои родители, а я начинающий врач, приехавший в отпуск из Караганды.
Цвет крыльца соответствовал цвету входной двери, но она была потемнее, а створки обеих половин (дверь была двойная) были сотворены плотником в те давние времена, когда придавалось значению узору либо форматированию, как сказали бы сейчас. Выступающие по периметру планки со скошенными краями утолщали края дверей, а две поперечные делили дверное поле пополам. В центре каждого из образовавшихся утопленных прямоугольников были сколочены из двух треугольных плиток ромбы, которых на двух половинках было четыре. По линии соприкосновения дверных половинок были прибиты по всей длине бруски, выступавшие и накладывавшиеся один на другой за края, чем и прикрывавшие при закрытых дверях щель между створками. Если читатель удивлён моим столь подробным описанием входной двери в нашу квартиру, то я отвечу, что больше ни в одной квартире (а их в моей жизни было полтора десятка) у меня не было такой красивой двери. Так что я отвёл душу и наверное вызвал упрёк многословием… Прошу меня простить.
Замок был врезной с небольшой потемневшей, очевидно медной, старой узорчатой пластинкой. Изнутри дверь закрывалась помимо замка тяжёлой железной щеколдой от края и до края обеих половинок. Это уже была перестраховка отца. Единственными металлическими деталями на калитках были навесы, а «замками» - шпингалеты и крючок на садовой калитке, накидывавшийся на самодельное полукольцо из согнутого гвоздя. Последний приходилось часто менять, ибо он выпадал из расшатанного отверстия. На калитке, выходившей в садик и висевшей на навесах выше грунта, дети могли кататься, стоя на нижней её перекладине.
Ещё одна необычная деталь нашего крылечка касалась той калитки, которая открывалась двумя створками прямо на тротуар. Они были высотой по пояс взрослого человека наподобие входных створок у входа в салоны времён американских вестернов, и открывались половинки нашей калитки в одну сторону, только вовнутрь. Для того, чтобы с тротуара взойти на крыльцо, надо было преодолеть лишь одну ступеньку и толкнуть или нажать на створку калитки. Близкие друзья с весёлым нравом открывали настежь сразу обе створки, приветствуя хозяев.
Помимо членов нашей семьи, пацанов со всех смежных дворов, моих друзей, однокашников, на крыльцо часто захаживали знакомые, останавливавшиеся поболтать, узнать либо рассказать новости или сплетни. Нежданными гостями могли стать случайные прохожие, просившие разрешения посидеть, передохнуть, забредавшие нищие, незнакомцы с просьбами о помощи, стакане воды, либо вваливавшиеся с улицы пьяницы или бомжи, которых приходилось прогонять, выдворяя иногда с помощью соседей или сотрудников вытрезвителя, находившегося неподалёку.
Других подобных удобных мест, кроме скамеечек нашего крылечка в пределах нашего и соседних кварталов по улице Котовского не было. Вот и было оно перевалочным пунктом, но никогда на замки не запиралось. Эта удобная остановка в одном квартале от самого центра города, почти напротив знаменитой Винницкой башни и рядом с городским садиком имени Козицкого, всегда и по сей день, через толщу лет, осталась в памяти многих людей, прошедших в своё время мимо нашего крылечка. Моего крылечка… Которого уже нет. Ибо перестройка дома за прошедшие годы унесла все пристройки, а заодно и крылечко с диким виноградом на нём и окружавшие его вековые акации, на которых всегда шумели грачи по весне, зимой каркали вороны, а в дуплах у основания гнездились дикие пчёлы…
Бабушка и дедушка с моей дочкой Мариночкой, подброшенной им на лето
на том же крылечке.
В нашем доме было ещё одно крыльцо в соседней квартире, но в виде постамента из бетона и без крыши и ограждений. Туда выносились стулья или табуретки, чтобы посидеть, подышать свежим воздухом или пообщаться. А через несколько домов от нашего, тоже в одноэтажном доме, было не крылечко, а просто зацементированная площадка и небольшой навес над ней у входной двери, на которой я подолгу прощался с одной девушкой, ставшей моей женой. На моём крылечке было бы значительно удобнее прощаться и стоять, но как её туда затащить, в те далёкие годы мысли даже не возникало…Тогда и созвучнее была бы мелодия со знакомыми словами поэта А. Фатьянова на музыку Б. Мокроусова из фильма «Свадьба с приданным»:
«На крылечке твоём
Каждый вечер вдвоём
Мы подолгу стоим
И расстаться не можем на миг…»
Однажды я прочитал в каком-то соннике, что, если вам приснилось крыльцо, то это знак новых начинаний и неопределенности в будущем. Крыльцо моего давнего детства и промелькнувшей юности настолько отдалилось, и так редко возникает во сне, что новые начинания, учитывая мой возраст, мне уже не по плечу, а вот неопределённости в моём очень небольшом будущем хоть отбавляй. Она, пожалуй, только одна и осталась. Или назовём её лучше неопределённой надеждой… Сергей Есенин тоже вспоминал крыльцо в ином, естественно, контексте, но по настроению созвучном моему:
«Под красным вязом крыльцо и двор,
Луна над крышей, как злат бугор.
На синих окнах накапан лик:
Бредёт по туче седой Старик».
И я, когда-то очень давно, сошёл с крыльца моего детства и через много лет, вспоминая его, могу сказать, что теперь я тоже седой и старый бреду не по туче, а по новой для меня земле, которую мои далёкие предки посчитали своей, данной им навечно Б-гом. А теперь их потомки, к которым отношусь и я, возродили здесь своё государство, построили свои дома, некоторые с крылечками, но таких крылечек, как было в нашей квартире в моей родной украинской Виннице, не будет уже никогда и нигде. Ничто неповторимо.