Жизнь наша подвешена на волоске в трубе со стеклянным потолком. На потолке кувыркаются стеклышки, как в калейдоскопе. Труба постоянно крутится, стеклышки перетасовываются, картинка меняется, как наша жизнь среди людей и событий. В той трубе обитает человечий Дух. Большой или маленький – как кому повезет. Он беспокойный - в большей или меньшей степени. Пока Дух живет в трубе, он мечется, суетится, вертит трубу и жизнь кипит. Пока Дух силен, он хранит и лелеет нас. Мы полны сил и желаний, энергичны и не подвержены болезням.
Но вот Дух слабеет, и жизнь становится тягучей, медленней ее повороты. Он готовится вылететь из трубы, разбив стеклянный потолок, остановив движение. Перед этим актом он, как рачительный хозяин, выключает или уменьшает накал в лампочках, поддерживающих наше существование. Клик – гаснет зрение, клик – расстраивается пищеварение, клик – уменьшается слух, корежатся суставы, приходят в негодность сосуды, исчезает память, мутится рассудок. Это Дух начинает халатно относиться к своим обязанностям по поддержанию нашего тела, экономит свои силы, чтобы вырваться на волю и найти себе другое пристанище.

Но не только мы зависим от нашего Духа, но и он зависит от нас. Дух вырастает, когда в сердце поселяется любовь. Дух любит свободу, движение и питается творчеством. Поняв это, можно регулировать силу Духа. Быть всегда открытым к любви, не замыкаться в себе, постоянно развиваться и находить силы для творчества.

Тогда он не так быстро испарится и он сможет вдохнуть в нас немного силы и не оставит вниманием.
-----------

Моя жизнь разделилась на два рукава - два потока потекли каждый по своему руслу, все более отдаляясь друг от друга. Это мои дочери уносят вдаль свои воды, прокладывая каждая свой путь, находя лучшие места. Не всегда их воды текут по равнине – иногда они срываются вниз водопадом, иногда им приходится делать дугу, чтобы обойти опасные повороты. Я уже не поспеваю за ними и вообще я не знаю, где я есть сама. Только вижу, что в их руслах меня нет.

Проследив взглядом по времени, я, кажется, отыскала себя. Вон она, я, разливаюсь широким водоемом, бурлю неиссякаемым потоком. Я там, где бушевала моя любовь, в том месте, где зачинала я своих дочерей. Именно там я была неудержима, неистова, но в то же время покорна и послушна. Восторг и радость жизни бушевали во мне. Мой пик- на вершине любви, страсти и нежности. Это мой поток, уйдя от материнского, привел меня сюда. И вот по земле текут новые потоки, забрав силу и полноводность моего. А где же я? Неужели от меня ничего не осталось? Я вглядываюсь, пытаясь найти хоть какой-нибудь признак или след своего пребывания. Наконец вижу, что я пересыхающим ручейком вихляю между двумя дочерними руслами, пытаясь прибиться то к одному, то к другому берегу. Мне не докричаться до них своим затихшим голосом, не догнать ослабшими ногами, не обнять опущенными руками, не увидеть погасшими глазами.

И это хорошо! Пусть бегут сами своим путем, разветвляясь на новые потоки.
---------

Старики.

Ну а 70 – вроде, как 10.

К старости люди становятся одинаковыми, как младенцы. Стерты все половые признаки – лица одинаково беспомощные. Вот если бы стариков, как и младенцев, одевать в одежды, по цвету которых можно было бы без труда понять, кто перед тобой - женщина или мужчина. Бабушек – в розовое, дедушек – в голубое. Тогда мир бы сразу повеселел. Кругом бы порхали не черные, как летучие мыши, а розовые, словно лепестки яблонь, старушки, а чуть поодаль кружились бы нежно-голубые старички.

В нашей деревне живут две сестры – древние, словно черепахи. Одетые одинаково, словно близняшки, в строгие юбки и черные пальто, они ковыляют каждый день по скверу на своих согнутых подагрой ножках, пытаясь удержать на весу круглые, белые как одуванчики перед началом полета, головы. Выражение лица одной не отличается от лица другой. Кажется, в головах у них одна мысль на двоих и говорят они одними сто лет назад заученными фразами.

            Еще одна колоритная пара стариков – мужчина и женщина. Жалкие в своей нелепости. Им хорошо за 70. Видно, что они не муж и жена, слепленные долгой совместной жизнью в целое, а две небрежно сколоченных доски – ни по размеру, ни по фасону - не подходящие друг другу. Он – подтянутый, бедно, но аккуратно одетый, мужчина. Лицо болезненное, а глаза смотрят внутрь. Она имеет вид разбитной женщины, любящей выпить. Размазанное лицо и бесцветные глаза. На голове свалявшаяся шляпа по форме напоминающая гриб, поношенная куртка, юбка до колен, спущенные чулки, на ногах ботинки, из которых выглядывают шерстяные носки. Холодным субботним утром я сижу в кафе за чашкой кофе. Они – за соседним столиком. Он пьет кофе с молоком, она – пиво. Знаю, что, выйдя из кафе, он подаст ей руку и они пойдут неспешным шагом по улицам поселка, тесно прижавшись друг к другу.