EN
Старый сайт
Есть одиночество в толпе и есть одиночество лесное, есть одиночество, сопутствующее горю
и одиночество морское, зачастую близкое к состоянию безмолвного душевного подъема.
(К. Паустовский)
Сентябрь. Северная Германия.
Ветер листает книгу дождя.
Кое-где местами горит лазурный пламень небес.
Раздвигая даль горизонта стремительно несется сыромятная лента шоссе.
По сторонам мелькает калейдоскоп ухоженных полей и красивых деревень.
Хадебю
Еще недавно, если бы кто-то сказал мне, что столица викингов находилась в Германии, я бы рассмеялся в ответ. А сегодня нет. Потому что это правда. Действительно, одна из первых столиц викингов находилась возле сегодняшнего немецкого Фленсбурга, там, где пролегает кратчайший путь из Северного в Балтийское море. И в данный момент я нахожусь там.
Здесь убито и зарыто лето, пауки старательно собирают его осколки. Тени туч по-волчьи рыщут вокруг. На земле лежат отрубленные руки деревьев.
Время здесь ушло в небесное хранилище, остались лишь пригоршни моря. Меланхолическая грусть Балтики разлилась вокруг, унылые зяби и пески окрашены сангиной. Ветер – бессловесный пианист, хозяин здешних мест.
Песчаный берег прилежно тянет на себя одеяло волн, повсюду картаво горланящие чайки. Под ногами стлань прошлогоднего камыша, занесённого песком. У тружеников-шмелей истрепалась за лето кольчуга. На дюнах носится испуганный шорох тишины, уносящейся в вольную волю моря.
История прошлась по этому городу армадой танков. Хадебю – это была Ниневия викингов. Громадный и процветающий город исчез под ударами захватчиков, просуществовав всего 200 лет.
Какие мысли приходят в голову, когда стоишь на месте города, которого больше нет?
Кто были эти люди, растившие в этом месте колосья счастья? Воины, рыбаки, купцы, ремесленники? Огромные рыжебородые мужчины, льноволосые женщины с глазами цвета балтийской волны? Сегодня уже невозможно представить, что в здешней гавани выстраивались вереницы судов, груженных рыбой, солью, янтарем, шкурами и зерном, китовым жиром и точильным камнем.
Все перемололи косые жернова истории. Прошлое стучится в двери отреставрированных поморских хижин, но ему никто не откроет.
Хочется запить эту есенинскую грусть глотком вина…
Вот и луна уже прилегла на краешке холма, и ворон собирается проглотить её олово…
Норвегия
Порт. Паром. Кристианзанд. Южная Норвегия.
Тина с запахом аптеки висит на портовых сваях.
Небосклон обнял море.
Выставка скульптурных облаков примостилась у горизонта.
Ну, здравствуй, Норвегия!
Душа течет по голубым дорогам ожидания.
Из трюма корабля выкатывается бесконечная вереница машин. В разноязычной толпе преобладает немецкая речь. Ни о каком таможенном контроле речь даже не идет.
Вперед, навстречу с тайнами и таинствами прозы Норвегии!
Тронулись!
Справа и слева выстроились горы.
Горы эти невысокие, но в живописности им не откажешь.
В сотканном из ситца небе птица-осень машет крыльями берез. Она уже взяла в руки краски и смешала их на палитре гор. Глаз художника схватывает это хроматическое пиршество: сочетание вишнево-красного, приглушенно-фиолетового и оранжево-кадмиевого с бирюзой и ультрамарином. Первое – за счет типичных скандинавских домиков, последние – за счет многочисленных озер и заливов…
Итак, Норвегия стала реальностью. «Сrying in The Rein» -- отныне музыка трех рослых викингов из «А-НА» будет неотступно следовать за нами две недели…
* * *
Норвегия, как страна, долго не открывалась мне по своей подлинной, эпической сути.
Объездив Швецию и Финляндию, сделал вывод – да, скандинавские страны имеют красивую природу и не ахти какую культуру (на фоне к примеру, Италии, Франции и Германии). Мнение о Норвегии было и того хуже.
Помню, с детства, я знал лишь то, что одна часть Норвегии, это поля засеянные ячменем и картошкой, другая часть – мрачные и голые скалы у моря, где всегда идет дождь. Люди, потомки викингов, суровы и негостеприимны. Сказки о троллях тоже не радовали. Если честно, то картины Мунка так же не вызывали большого восторга. Да еще в «Тружениках моря» Виктора Гюго попалось такое описание Лизенфиорда, что хоть ты вешайся. В общем, из всех европейских стран в Норвегию тянуло меньше всего…
Началось все после того, когда знакомые рыбаки шокировали рассказами о фантастических уловах диковинных рыб, больше и тяжелее человека, о китах и дельфинах выворачивающихся возле баркасов, о плаваниях во фиордах, окруженных скалами чудовищной высоты и умопомрачительной красоты. И надо же такому случится – подарили мне каталог с описанием рыб Норвегии!
А тут еще и время интернета подоспело. Я влюбился в этих рыб. ..
* * *
В расселинах скал показался серый, зоркий глаз фиорда, будто залитый холодным студеным оловом, дома, разбросанные на его склонах и надпись – «Snick».
Прибыли.
Мы остановились и вышли из машины.
Воздух был такой свежести и сочности, что его можно было наливать в бутылки.
Все дома в поселке имеют одну особенность – нигде нет ни заборов, ни огородов, только фруктовые деревья. Это дома рыбаков.
Туман, местами клочьями висящий над горами, писал акварель «по сырому».
По небу плыли паруса облаков, жалкие остатки солнца погибали в заливе, но от берез, горевших как свечи, на фоне черного леса, поднимался к небу тихий желтый свет…
Нас радушно встретил хозяин дома Харальд: высоченный, тяжелый, рыжелицый. Зоркие грифельно-серые глаза, тонкий профиль крепко вытесанного бревенчатого лица, сильные руки с набухшими венами, мощный торс разрывающий рубашку. Видимо бывший рыбак. Громогласный и в шепоте. Расцветающий в застенчивой обаятельной улыбке.
Секунды замешательства, взаимной приглядки столь не похожих людей, не изменяющих вечной романтике путешествий… oбрывки немецких и английских фраз…
В его доме мы будем жить целых две недели.
Четырнадцать дней мы будем без радио, газет, телевидения, телефонов, компьютеров. Мы будем есть и пить, упиваться Норвегией, её родниковой водой, морем, лесами, горами, фиордами, скалами…
* * *
Идем по поселку, приткнувшемуся у края уютной бухты посередине ощерившегося скалами фиорда. При первом же взгляде на здешнюю природу становится понятным, что тут, как и в Египте, ничего не задает временные рамки, прошлое и настоящее здесь – одно целое и время не подчиняется законам мироздания.
Так было здесь и 500 и 1 000 и 10 000 лет назад.
В самом же рыбацком посёлке была сконцентрирована вся харизма норвежской деревни: полное безлюдье, тишина, уют, дома только двух цветов – белые и красные. На окнах нет ставень и занавесок, как нет и номеров на домах. Заборов тоже нет, как в прочем нет и огородов. У каждого хозяина по несколько домов, по несколько лодок.
Мы будем жить в деревянном старинном доме, в котором живут души красивых светловолосых женщин с прозрачными глазами, запечатленных на старых фотографиях.
День первый
Проснулся от неестественной тишины.
Поначалу даже не поверил.
В темноте, на ощупь подошел к окну: ночь все еще терлась о плечи гор. Ее деготь был разлит повсюду, но рассвет уже был на подходе, он притворился дымкой в сером плаще. Глаза фонарей плясали между рыбацких баркасов…
Господи! Еще сутки назад я слушал тяжелое дыхание мегаполиса, города, где повсюду были расставлены кактусы, выставившие наружу колючки цинизма, от которых, казалось, нигде не было спасения. Теперь этот мир бессмысленных и трагических случайностей остался позади… Побег из города, населенного человеко-муровьями. И вот ненасытная жадность к новизне и открытиям материализовала для меня сказку!
Полусон, полуявь, полумрак… Быстрый завтрак на скорую руку, сапоги, плащ, спиннинг, фотоаппарат и вперед, навстречу мечте…
Озабоченные птицы пили брусничное вино зари.
Жалкие остатки звезд слезами стекали по небу.
Заря уже запела золотой флейтой утра, повсюду зазвенели струны розового всполоха, но в расселинах скал увядшая ночная тьма все еще отпадала лепестками… лента дороги уходила в лабиринт леса и скал, где-то там спала химера запутанных дорог…
Куда вели эти дороги я не знал, но точно понял, что они сулят много неожиданного, дающего пищу к размышлению.
Фосфорный елей неба дышал загадками столетий.
На горном серпантине черные отроги сдвинули челюсти.
Солнце начало щедро дарить окрестностям свои морковные лучи, от которых заструились алмазы ночной росы. Кое-где уже загорелся лазурный пламень небес…
Дорога шла берегом фиорда, а вдоль него брела брусника.
С одной стороны ее теснили отвесные скалы, широкие и тяжелые, как наковальни. Под скалами светился жидкий изумруд.
С другой - была гавань вся утыканная лодками и катерами. На золотистой отмели сверкали черные кили рыбацких баркасов. Легкая прибрежная волна доверчиво ласкала зыбкую тишину. Нигде ни души, только тяжелый полет морских орлов…
Каменноглазая вечность глядит в упор. И только в небе стеклорезом прошелестел одинокий самолетик. Вокруг него были видны следы полета полупрозрачных ангелов...
Интуитивно я пошел в горы, туда, где солнце длинными щупальцами заряжало аккамулятор дневной дуги. Услышав отдаленный говор реки, тосковавшей вдали, пошел на звук. Лесная чаща была как огромный собор, наполненный химерами воображения.
Повсюду пьяный настой трав Севера. Неродная, таинственная осень…
Нащупал на поясе рукоять кинжала… Но лес был пуст и молчалив, оставалось только видеть тишину и слушать ее глазами.
Повсюду попадались грибы: лисички, рыжики, белые, опята (и это в двухстах метрах от деревни!) Я не брал их, а только запоминал места.
Лес был не похож на наш, среднеевропейский. Его прохладный малахит был инкрустирован янтарной грустью. Кругом были разбросаны большие и маленькие глыбы и скалы, покрытые ковром изо мха и чешуйчатым бессмертником-иммортелем. Они лежали и жмурились от дремоты.
На дне лощины, откуда тянуло влажным и пахучим холодом, звонко журчал ручей. Я попробовал на вкус норвежскую воду, она была замечательно вкусна… В глубине леса блеснул изумрудный глаз озера.
Я пошел туда напрямую, сквозь чащу, не взирая на цепкие пальцы шиповника, хватающего за рукав. Вот и оно в обрамлении прекрасного багета из камыша. Оно ослепило меня своей лёгкой зеленой улыбкой. Я пригубил его воду как вино и заглянул в его глаза. Это были глаза Норвегии…
Звук грохочущей реки все ближе, вот и сама она извивается среди скал и валунов, уступ, за уступом преодолевая склон огромной горы покрытой лесом цвета мёда и меди.
И чудо – прямо под маленьким водопадом изо мха торчат красные головки подосиновиков…
Скорее за фотоаппарат!
Еще больший сюрприз ожидал меня на вершине самой горы.
Встречаясь с морем, я не могу избавиться от чувства таинства. Оно вызывает волнение и требует новых слов. Обычные слова мне кажутся неприемлемыми к морю. Они жухнут и тускнеют в соприкосновении с ним…
Кроме изумительной перспективы на открывшееся внизу огромное море и фиорды, я обнаружил там древний склеп, выложенный из огромных камней.
От увиденного захватило дух!
Ристалище богов… словно материализация музыки Грига и снов Бога. С трудом, преодолевая волнение, проник вовнутрь склепа подышать ароматом воздуха викингов.
Вокруг простирались другие горы туго связанные ленточками троп. Пятьсот метров в высоту и пятьсот метров вглубь фиорда…
Монолитные глыбы сжимают в объятиях сапфировые воды.
Что испытывает человек родившийся на равнине? Экзистенциальный благоговейный трепет… Раздолье полету фантазии сентиментального романтика. Отлетает захмелевшая душа… Чувствую, как ноги проваливаются в прошлое…
Отсюда я спускаюсь узкой, крутой, явно древней тропой вниз, к лежащей у подножия горы большому заливу с галечным пляжем, расположенным на границе фиорда и моря. Нелегка была эта дорога среди скал, но вот я наконец ступил на ровную землю.
Это был луг, словно не износившаяся за лето скатерть трав была ярко-зеленой.
Бреду по нему и явственно слышу какой-то подземный гул. Что это могло быть? Может быть поступь отрядов светловолосых воинов захороненных здесь после набегов на континентальную Европу. Ведь морем на вёслах отсюда не более двух дней ходу туда…
Вот и галечный пляж.
Он завален морской капустой, видно здесь славно поработал шторм.
И небывалая, неземная тишина, только тихий шёпот волны с сожалением уползающей обратно… Я стал ломать тишину непослушными пальцами…
Гора жаловалась мне на тяжкое бремя своей красоты. Я поднял голову и над горой увидел парящего полупрозрачного ангела тишины…
И тут почувствовал, как песок времени стал зябко сползать из-под ног в бездну…
Началось какое-то четвертое измерение…
Залив заполонили длинные струги викингов. Из приземистых хижин, сложенных из толстых неотесанных бревен вышли толпы могучих светловолосых и рыжебородых воинов.
Отсюда из-под Ставангера, крайней южной точки Норвегии, они отправлялись в свои, наводящие ужас в Европе набеги. В северных районах Англии до сих пор не любят светловолосых иностранцев. Эти люди жили простой жизнью, лишенной модуляций и оттенков: охота, рыбная ловля, война, набеги. Здесь века и народы спешили сделать свое дело…
Викинги
Мало кто из древних воинов так будоражит нашу фантазию, как викинги.
В течении почти 500 лет они доминировали в Северной Европе. Слово «викинг» было не этническим термином и не означало принадлежность к какому-нибудь народу. Викинги были и у норвежцев, и у шведов, и у датчан, и у балтийских славян.
Пойти в викинги означало то же, что пойти в янычары, казаки, гайдуки и т.д.
Они всегда побеждали своих противников, даже таких сильных, как англо-саксы и франки. В чем секрет их побед? Отчасти в исключительных физических данных и воинском мастерстве.
Но не только. Викинги впервые в истории ввели в состав своих отрядов своего рода «киборгов», людей-роботов. Их называли «берсерки» -- «бешеные медведи». Это были бойцы, с помощью психотропных средств, настоев разных трав и корней, грибов типа мухоморов доводящие себя перед боем до экзальтации и невменяемого состояния, позволяющего с огромной силой и яростью крушить врагов. После боя, как правило, эти люди впадали в прострацию и глубокую депрессию и удалялись в пещеры.
Налеты на чужие земли они воспринимали как общенациональное предприятие. Верили, что их Боги дадут им новые земли. Их корабли, словно крылатые драконы, летали по морям. География завоеваний потрясает: Дублин, Ессекс, Париж, Севилья, Лиссабон, Северная Африка, Гренландия, Исландия и даже восточное побережье Америки. Благодаря знаменитому пути «Из варяг в греки» они добирались до Константинополя, Багдада и даже Китая! Эти бесстрашные мореплаватели покрывали громадные расстояния на Запад, на Север и на Юг. «Мы в море родились – умрем на море»!
Это стало возможным благодаря удивительной конструкции их судов.
Столетиями эти мореходы совершенствовали искусство судостроения. Они изобрели пять типов кораблей, каждый по назначению.
Главным, безусловно, являлись «дракары», длинные, быстроходные, развивающие до 16 узлов в час, боевые суда вмещающие до 80 человек. Далее следовали» кнары», широкие и высокие торговые корабли, вмещающие до 40 тонн груза, ведь викинги были еще и купцами. Отдельно шли рыбацкие и паромные корабли. На таких рыбацких, сделанных по технологии викингов, норвежцы выходили в море вплоть до I-ой мировой войны.
Во всех крупных поселениях викингов были свои судоверфи. Строили без чертежей. Секреты передавались из поколения в поколение. Корабль строился много месяцев.
В основании лежал дубовый стрингер из цельного ствола дерева. Очень гибкий, он мог выгибаться по краям на один метр – это было очень важно при сильном шторме.
Стрингер обшивался досками по клинкерной технологии – внахлестку на заклепках-гвоздях. Она обеспечивала кораблям большую гибкость по продольной оси. Жесткую конструкцию волны бы разбили. Впоследствии эту технологию переняла вся Европа.
Такой корабль шел по поверхности почти не погружаясь.
Шпангоуты делали из цельных кривых ветвей. Но самое удивительное, что доски для обшивки корабля не выпиливались, а вырубались топором! Этим не нарушалась волокнистая структура дерева – такие доски обладали необыкновенной прочностью. Они затем конопатились просмоленной шерстью. Также из шерсти, а не изо льна делались паруса! Такие паруса пропускали через себя воду и не намокали. Мачты были съемные, чтобы не рисковать во время шторма. Их могли убрать за две минуты!
В открытом море эти отважные мореплаватели руководствовались звездами и деревянными солнечными компасами. Если солнца не было, пользовались толстой полупрозрачной пластиной из исландского шпата…
В совершенстве владели астрономическими знаниями. В любой стране точно вычисляли время приливов и отливов. Составляли точные карты морских путей. Высчитывали расстояния по взмаху весла.
С собой в дорогу брали только зерно, китовый жир, мясо тюленей и сушеную рыбу. Делали ее из трески, и только в зимнее время. Объяснялось это тем, что в это время к берегам Норвегии подходили несметные косяки огромной, по 15-20 килограмм трески, называемой по-норвежски «скрэй» -- «странник». Из изумительно вкусного, белоснежного мяса скрэя и делалась сушеная рыба двух видов – «клинфиск» (с солью) и «стокфиск» (без соли). Без преувеличения можно сказать, что для длительной транспортировки в походных условиях это был продукт номер один. Вялили мясо скрэя, развешивая тушки рыбы попарно на огромных шалашах из жердей.
И сегодня этот продукт популярен в североевропейских странах, и как ни странно, в Португалии, Испании и Италии, где треска не водится…
* * *
В чувство меня привел звон целого роя мошкары, охваченного дрожью, над головой…
Облака неслись по небу, словно река времени.
Настроив свое сердцебиение в унисон с сердцебиением тишины, я потерял счет времени. Сбылась давняя мечта – выйти малиновой ранью на берег моря и помолчать в унисон с природой среди густого бальзамического запаха выброшенных на берег водорослей…
День прошел незаметно…
Домой шел уже в сумерках, которые синими пластами ложились на воду, серели на прогалинах, из падей вырастала тьма, а болото, вокруг которого горели костры рябин, курилось белым туманом.
С железным посвистом прямо над головой прошелестела птица…
Закат был окрашен хной и изнывал от тяжести туч.
Ночь вышла из моря и неспешно двинулась вдоль скал поступью королевы.
Млечный путь, как наваждение, струился в небе.
Далеко в лесу кричали коростели.
Я сбился с пути, шел наугад и мне все время казалось, что опять за поворотом дороги откроется еще один залив викингов…
Вечером, проваливаясь в сон и разбирая луковицу памяти прожитого дня, я опять увидел полупрозрачного ангела тишины… Я вспомнил, что ангелы отзываются на радость, потому что это то, из чего они сделаны…
Прейкештулен
Почти километровой высоты, словно под линейку вычерченные вертикальные скалы, обрываются в воду… Стена троллей… Её называют «Кафедра проповедника» за плоскую, словно стол, площадку 20 на 30 метров наверху.
Зрелище с воды просто потрясает, кажется, что ты попал в обитель Бога...
Это один из самых красивых скальных утесов в мире.
Его еще называют главным небоскребом Норвегии. Кажется, что над этой суровой красотой поработал чей-то гигантский резец. Стоя на нем понимаешь, что это дыра в небо, где невероятно сильно работает земное притяжение и ловишь себя на мысли, что все время хочется вцепится руками за выступы скалы…
Къёрагболтен
Также как и Прейкештулен, слово знакомое только фанатикам Норвегии.
Эти два места входят в тройку основных достопримечательностей страны.
Каменная горошина, размером два на три метра, зажатая в расчелине скал на высоте одного километра над водой. Даже просто глядя на фото кажется, что это фейк, что такого быть не может...
Чтобы сделать просто фотографию оттуда, нужно терпеливо стать в очередь.
Находиться на ней – зрелище не для слабонервных. Тем более, когда узнаешь, что не один уже бэйс-джампер разбился, прыгая оттуда.
Восемнадцать секунд свободного полета к смерти…
Рыбалка
Зловещий визг серебряной рыбалки
(И. Бунин)
Проснулся как обычно, засветло. Так рано, что казалось: мгновением раньше – и застал бы ночь врасплох, подглядел бы ее ночные тайны.
Первый взгляд фиорду. Он спит в этот час и чуть сереет в рамках сизых, тоже сонных гор. Они поутру серые, днем сиреневые, на закате багряные.
Ночь и мелкий дождик тихо прислонились к окну. Но вдалеке над горами рассвет уже пронзил ночь холодной бритвой. Залив под нами застыл, оглушенный ночной тишиной. Пора. Разбудил остальных.
Быстрый завтрак, облачение в мощные комбинезоны, сапоги, ведра, снасти… все с собой, пошли…
Первый выход в море, напряжение как перед боем.
Наплывал ядреный воздух залива, шуршание дождя по крышам напоминало звуки Шопена.
Идем дорогой по которой шли десятки поколений рыбаков. Кто знает, может быть мы первые русскоязычные из них, хотя на севере Норвегии за 2,5 тысячи километров отсюда, у Мурманска, русских сегодня немало.
Невод зари, чуть подкрашенный веронезом, зачерпнул небо.
Быстрая погрузка в баркас, взревел мотор и мы как на крыльях понеслись по гладкой и дымной воде навстречу солнцу. Проходим между двумя огромными скалами, сходящимися на расстояние 50 метров друг к другу, как Сцилла и Харибда.
Их лесистые вершины окрашены светло-малиновым пламенем. Дивное незабываемое зрелище!
Баркас продолжает рассекать стекло морской целины. Эхолот показывает быстрое увеличение глубины. 30, 40, 50 метров! Но по норвежским меркам это еще не много. Обычно ловля крупной рыбы происходит на 100 метрах. Как бы там ни было, надо пробовать. Само главное – вначале поймать мелкую рыбу для наживки.
Четыре мощных спиннинга по 5 крючков каждый уходят под лодку. 5 минут, 10, поклевок нет, меняем место. И тут же радостный крик: - Есть! Затем еще и еще. Попали на стаю макрели. Заброс, 3-5 оборотов катушки, удар, подсечка и серебристая рыба торпедой ходит под лодкой. А иногда 2, 3, 4, и даже 5 сразу!
Ящик быстро наполняется трепещущей добычей. Это радует. Свежая макрель (скумбрия по-русски) жареная в яйце, изумительно вкусна и на мой взгляд превосходит лосося. Впрочем, и копченая она не хуже. На море полный штиль. Вёсла уснули на стеклянной глади моря. Куда не кинешь взгляд, всюду жидкий глянец двух зеркал – воды и неба, только маленькие острова, сложенные из сиреневого гранита, нехотя выползают из воды.
Ящик полон трепещущего серебра и скоро дневная норма 50 килограмм выполнена. Пришло время охоты за крупной рыбой. Макрель филетируется, с нее снимаются тонкие полоски филе, идущие на наживку. На конец толстой лески ставится блесна с тройником, выше нее пять поводков с большими, очень острыми крючками, наживленными макрелью. Снасть уходит на глубину сто метров, блесна касается дна, следуют равномерные взмахи удилища в ожидании поклевки…
Штиль, однако, закончился, пошла мелкая волна, лодку закачало. Я взглянул на небо – солнце погибало среди мрачных туч. По небу понеслись пятнистые олени облаков.
С кормы раздался крик: -- Удар! Есть!
Володя тащит первую большую рыбу. Подмотка идет долго, глубина большая, леска тащится тяжело.
-- Багор нужен? -- Нет. Так обойдусь!
Из прозрачной воды медленно наплывает белое, пока еще неясное пятно.
Рыба почти не сопротивляется, это обычно при ловле на глубине. Резкий перепад атмосфер часто просто парализует ее. Володя подхватывает под жабры и вбрасывает в лодку трехкилограммовую рыбину с огромными зубами. По-немецки ее называют Steinbeiser -- «Грызущий камни». Как вам имечко?
– С почином тебя, поздравляем!
Через пару минут такую же рыбину вытаскивает и Виктор.
У меня тоже удар по леске, сопротивления нет. Снасть идет тяжело, возможно зацеп, здесь это обычное дело, ведь дно моря покрывают огромные кусты морской капусты. Неожиданно подтаскиваю к лодке большую треску. Bот здорово!
Сканирую ее взгляд. Она удивленно и равнодушно созерцает наш экипаж. Глубоко заглотила наживку, в ход идут плоскогубцы…
Море уже здорово штормит, а клев только усиливается, рыба словно одурела, бросается на наши приманки. Ветер уже рвет седые полосы воды, обрушились сильные струи дождя, невдалеке у скал уже слышен грозный рокот моря, вспаханного ветром, который воет гобоем. Он сводит тучи лбами. Небо пугало роскошью своих зловещих красок: серое, черное, багровое, ультрамарин с оттенком берлинской лазури.
Унеслись прочь обломки иллюзий, -- идет шторм. Но на это никто не обращает внимания. Володя с трудом втаскивает в лодку огромную треску. ..
Риск – это адреналиновый кайф.
Это то, чего не хватает современному мужчине и он ищет его в море. Пробую уговорить их окончить ловлю, -- бесполезно. Они не хотят замечать, что нас на большой скорости несет на прибрежные скалы, где море грохочет со звуком артиллерийской канонады.
Буря испытывает тренажер нашего терпения.
В тревоге она заламывает руки и швыряет в лодку отчаяние волн. В скалах они грохочут кимвалами. Море кажется ожившим троллем, который решил непременно расправится с нашим суденышком. Оно кипит как в кастрюле.
Страшным ледяным глазом сверкает маяк…
Кругом тяжелой полновесной ртутью ходят валы. Истерик-ветер беснуется по кипящей пучине. Баркас проваливается в овраги покрытые метелью из влажной пыли и полные пены…
Но страшно было другое. Эхолот ежесекундно показывал глубины и параллельно рисовал карту дна. Сто метров, через две секунды двадцать, еще через секунду два… Нонсенс!
Прибор явно вышел из строя. Но карта дна все время показывала какие-то высоченные столбы и тут мелькнула догадка: под нами подводный горный хребет, местами выходящий на поверхность! Подтверждением этому были маленькие скалистые островки три на пять метров, из мрачного гранита, разбросанные вокруг, и странный железный столб, стоящий посредине моря. Означало это только одно – он показывал вершину подводной скалы, выходящей почти к самой поверхности!
Из бездны поднялась гора и ангел-губитель взялся рукой за нашу корму…
Какой это жанр? Драма или симфония восторга? Что задумал небесный режиссер?
Это был смертельный риск, ведь нас бросало, как щепку… умереть здесь, в объятиях волны… ради чего!?
Только эти доводы убедили остальных сворачивать снасти.
Взревел мотор и, взлетая на волнах, проваливаясь в водяные ямы, наш катер пошел на базу. С трудом мы вырвались из бушующего моря в фиорд, завернули за скалу… и были поражены увиденным. Ветер, несущийся мимо, сломал крылья и упал на воду. Здесь была тишь да гладь. …
Но радости было мало. Мы вымокли до нитки, вокруг было столько сырости, что хотелось выжать, как губку в кулаке и катер, и луг, и лес, и одежду, и мысли…
Ветер все еще листал книгу дождя, когда наш баркас, облаянный чайками, устало ткнулся в пристань. Со всех сторон глухоманью надвигались сумерки… чайки ловили клювом первые звезды…
Телом был выстрадан день, мы лежали ржавым металлоломом на складе вторсырья…
Реальность возвращалась с каждым глотком коньяка, куда-то отлетала захмелевшая душа. Вновь захотелось перечитать Джека Лондона…
На весь оставшийся отдых было поставлено тоскливое тавро осени… Лежа в постели я взглянул в застекленное чьим-то взглядом окно. Отсканированные подсознанием там плавали пойманные сегодня рыбы…
Ночь.
Прозрачная норвежская ночь цвета мокрого асфальта.
Не спится уже второй час.
Я один в зеленоватом полумраке комнаты.
Все стулья у камина завешаны рыбацкими куртками и штанами. Комната освещена светом старой латунной лампы под зеленым абажуром. Растрескавшийся дубовый стол завален блеснами, крючками и катушками. Старые книги на полках шелестят множеством маленьких жизней. Одна из книг мне хорошо знакома, это «Кристин – дочь Лавранса». Старый дом над фиордом издает какие-то звуки, скрипы и стоны…
Плотным слоем под потолком притаились спресованные сны прошлых его жителей, могучих рыбаков и крестьянок. Я знаю, что эти сны можно разрезать, распилить на пласты, выбрать самые интересные. Знаю также и то, что когда мы уедем, сюда спустятся эти обитатели дома.
Мелькнула мысль -- какая ночь за окном! А не пойти ли исследовать ее на ощупь?
Нехотя поднялся и вышел в застегнутое на все пуговицы пространство.
Одетая в черный бархат, ночь была великая, как и прошлое этой страны.
Одна из потерянных нами латунных блесен примостилась на небе.
Тьма обступила глухоманью со всех сторон, только далеко внизу в воде плясали желатиновые глаза фонарей. Да струящийся свет из звездного ковша незримо омывал землю. Не торопясь кто-то наигрывал на черных клавишах ночи…
Сквозь ее толщу я опять увидел полупрозрачного ангела тишины.
Решил побродить по берегу фиорда, поблуждать в метафорах спящей Норвегии.
Прозрачная норвежская ночь, цвета мокрого асфальта прочно слилась с настороженной тишиной.
Я развел костер, слушал треск сучьев и думал о том, что жизнь прекрасна, если не бояться и принимать ее с открытой душой… Главное, входить в природу, как входит каждый, даже самый слабый звук в общее звучание музыки. И тогда уже нельзя будет отделить свежесть утра от цвета любимых глаз…
И в этом огне над громадным застывшем фиордом была заключена такая полнота жизни, что не хотелось ничего иного, как только лежать часами, смотреть на костер и не думать ни о чем… Ни о чем, кроме как о целости жизни и ее духовном поиске.
Одиночество – это неизбежная печаль и счастье художника, саморефлексия, когда приходит пора безмолвного подъема и ты становишься противником всякому разговору. Тогда невозможно физически растрачивать слова с людьми, враждебными к красоте за то, что она существует независимо от их воли...
Молча смотрю, как лики молодой луны лессируют воду ночной бухты.
Мечтой серебрились воды...
Я понял, что Норвегия забрала меня в плен...
Финал.
Ставангер. Порт. Паром. Дождь.
Октябрь сыпет медными монетами и мерзнет на берегу.
Мягкий чернильный вечер, опускающий шторы на оранжевое умирание дня.
Опять вереница машин, только на этот раз в обратную сторону.
Полная блокада эмоций.
Туманное золото фонарей, колышется в портовой воде.
Корабли раззевают голодные трюмы, подъемные краны кивают длинными, умными клювами.
В дождливой вуали виден силуэт рыбацкого сейнера, который зачерпывает море серебряным неводом.
Ловлю cебя на мысли, что ревную Норвегию к ее рыбакам.
Мы оставляем женщину-осень по имени Норвегия.
Сиренические голоса «А-НА». «Stay On These Road» -- музыка, похожая на влажность радуги.
Дождь проходит сквозь нас.
В загрубевших ладонях тает запах моря, рыбы, вереска.
Порванные снасти, потерянные блесны, полтонны замороженного рыбного филе в машине…
Прощай деревня Сник, прощай Харальд, теперь долгими зимними вечерами ты будешь смотреть как и твои предки в окна, где снежные сумерки будут падать в воду залива, а птицы и вьюги петь в унисон…
Прощай дом на горе, теперь в твоих старых подвалах голодные крысы будут атаковать привидения…
Память сложила на потайное дно ворох цифр, деталей, запахов и фотографий.
Я уже знаю, что буду приезжать сюда вновь и вновь. Тысячу лет я буду просыпаться, ставить кофе под «Stay On These Road» и уходить в море на встречу солнцу.
Целые дни буду просиживать на берегу пустынного галeчного пляжа под скалой, где воздух пьянее вина. Буду молчать -- Норвегия сама будет диктовать свои тексты.
Я знаю, что нашел здесь свой остров уединения. В каждой новой точке земли я ищу такой остров, место, где мятежная душа ищет успокоения. На горе у старинного склепа я брошу монету. Ее будут поливать дожди с Атлантики, она вырастет большим деревом…
Я буду думать, волноваться, как переносят зиму мои скалы, валуны, деревья, звери и рыбы…
Теперь слова Къёрагболтен, Прейкештулен, Сортрондерлаг, Гейрангерфиорд слетают с языка легко и свободно, как паруса ветров и птиц.
Что это было?
Годы, как чемоданы, мы оставили на вокзале.
Мы были на празднике глаз и слуха.
Мы чувствовали вкус жизни со всеми его полутонами, восхищались мощью природы и зависимостью от нее человека. Тысячами глаз на нас смотрело в упор прошлое Норвегии. Это было потрясающе – открыть незнакомую страну за пределами городов.
Мы пережили удивительный магнетизм происходящего, когда простые эпизоды жизни превращались в завораживающе-мистическую новеллу.
Мы узнали, что имел ввиду Паустовский, говоря о зове морских вод.
Мы испытывали ощущение нереального, крылатого существования.
Мы подымались на какие-то новые, неизвестные высоты духа.
Ничто в моей жизни глобтроттера не вызывало такого заразительного интереса, не открывало в сердце такой захватывающей любви, не заставляло вспомнить всю прямоту и неподкупность детского зрения… вспомнить точность этого зрения… все то, что казалось было давно потеряно, забыто, потонуло в нарастающем водовороте и хаосе времени, в сутолоке ежедневных забот…
Вибрирующая граната сердца, утонувшее солнце, гудки пароходов, тихая грусть, шелестящие звуки слов:
Farvel, Norge! Jeg vil virkelig savne deg… (До свидания, Норвегия! Мне будет тебя не хватать…)
Киров Николай 
Вайсман Юрий 
Демидов Вячеслав 
Вайнер Ирина 
Хаустов Андрей 
Аарон Борис 
Стефанюк Cтанислав. 
Адаева Айша 
Аимин Алексей 
Талейсник Семен 
Буторин Николай 
Дорман Валентин 
Андерс Валерия 