Уважаемые дамы и господа,

В связи с усилением в России антисемитских настроений и возрастающей агрессией, предлагаем из архива нашего сайта статью проф. Юрия Крылова о смелом и мужественном поступке его учителя и коллеги - академика В.В.Закусова, который осмелился противостоять давлению гебистов на Лубянке и тем самым спас от гибели группу ведущих врачей и учёных в 1953 году.

Позорная сталинская акция, или так называемое «дело врачей-вредителей» началось в конце 1952 года и закончилось после смерти тирана. Прошло более 70 лет с тех трагических дней и не так много осталось свидетелей тех событий.

Но позвольте напомнить:

во всех газетах СССР 13 января 1953 года было опубликовано сообщение ТАСС -

«Арест группы врачей-вредителей». В нем утверждалось, что советские органы безопасности раскрыли террористическую деятельность группы врачей, стремившихся «путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза».
Было объявлено, что по этому делу арестовано девять врачей: профессора М.С. Вовси, В.Н. Виноградов, М.Б. Коган, Б.Б. Коган, А.И. Фельдман, Я.Г. Этингер,  А.М. Гринштейн, П.И. Егоров, Г.И. Майоров и что документальные данные, заключения медицинских экспертов и признания арестованных полностью подтвердили вину последних.

Врачи обвинялись в том, что они «злодейски подрывали здоровье больных», ставили неправильные диагнозы, неправильным лечением губили пациентов.
Арестованным врачам инкриминировали убийство методом вредительского лечения двух виднейших советских деятелей А. А. Жданова и А. С. Щербакова и попытку «вывести из строя» крупных советских военачальников — маршалов А.М. Василевского, И.С. Конева, Л.А. Говорова и других.

Помимо этой группы, было арестовано еще много медиков, в основном, в Москве и Питере. Среди арестованных был и Василий Васильевич Закусов, выдающийся фармаколог, профессор, также обвиненный по делу врачей-вредителей.
Видимо, кремлёвские опричники на Лубянке были Уверены в том, что Закусов, только что получивший повышение - кресло директора крупнейшего Московского института,  пойдёт с ними на сотрудничество и, как  эксперт в  фармакологии,  подпишет все нужные для них протоколы. Но на просьбу подписать экспертный анализ рецептов для лекарств, которые якобы выдавали «врачи-вредители», «чтобы ускорить смерть своих больных», Василий Васильевич взял перо и спокойно написал:
«Лучшие врачи мира подпишутся под этими рецептами». 

/От Редколлегии- В.Андерс

                    * * *

Академик В.Закусов в "Деле врачей"  
                          

        
              Академик В.В.Закусов.  Фото из сети

Академик Василий Васильевич Закусов - одна из интереснейших фигур в русской (по тем временам - советской) науке, на фармакологическом её небосклоне.
Обласканный и одновременно обиженный судьбой, разочаровавшийся в итоге, если не в деле, которым занимался, то в людях своей профессии, он прожил немногим более 80 лет.
Академик не застал, к сожалению, Перестройку. Вся его жизнь - становление, расцвет, и закат - пришлись на советский период.
Статей, посвящённых Василию В.Закусову полным полно, достаточно упомянуть БМЭ, БСЭ и др.источники. В них можно найти все знаменательные биографические вехи и все его заслуги. Самое любопытное, когда я открываю подобные страницы, особых эмоций не возникает: "Ну, был человек ... Ну, сделал то-то и то-то ... Я-то его знавал". А читая и перечитывая свои "дневники", ощущаешь  совершенно иное, ибо это - твоё, тобой пережитое, нечто сохранившееся  в душе, чем хочется поделиться с другими.  
   Простите, что "о себе - любимом". Хотя намеревался про Закусова. Полагаю, про него кое-кто и сейчас с удовольствием прочитал бы - автор учебника, по которому лет 6-7 учились будущие врачи (моё поколение пользовало "Аничкова и Беленького"; именно его и сменил "Закусов", чтобы спустя короткое время быть вытесненным творением любимого ученика "Харкевичем"), то бишь тысяч 100 бывших студентов Совсоюза могут помнить патриарха отечественной фармакологии, имя которого почти четверть века повергало в трепет всех, кто имел отношение к этой науке.
А кому интересно читать про меня, "про Крылова"? И даже не о нём (могу допустить, "о нём" пока кто-то помнит - всё-таки и "учебник", и 9 изданий «Регистра Лекарственных Средств»), а о его впечатлениях от знакомства с Закусовым? - только мне самому и моим друзьям , да и то не всем. Неутешительный вывод!
   Вот, после такого затянувшегося "вступления" начинаю свои

Записки о В.В.Закусове.
                                            

Разбираясь у себя в столе, я обнаружил  нигде еще не опубликованные записки о выдающемся фармакологе России В.В.Закусове и решил, что они могут оказаться интересными не только для меня. 

Эпизод 1.
  Октябрь (а может ноябрь) 1961 года.
Я, только что закончив Институт и поступив в аспирантуру, тружусь на «рабочем месте» в НИИ Фармакологии АМН. Устроил меня туда мой шеф - доц. А.А.Никулин (зав. кафедрой фармакологии в Рязани), имевший какие-то "таинственные" завязки в Москве. Официальная (она же всамделишная) цель - освоить методику определения сульфаниламидов в биологическом материале.
Крупнейшим знатоком сульфаниламидов в нашей стране (думаю, и в мире) был Геннадий Аркадьевич Пономарёв. Он с момента возникновения НИИ возглавил и бессменно руководил "Лабораторией общей фармакологии", будучи одновременно Зам'ом директора (академика В.В.Закусова) по науке. Вот, к нему-то меня и направили. Умница, эрудит, демократ, абсолютно ровен в общении, никогда не повышал голоса. Кстати сказать, летом 61 года Пономарёв был освобождён от обязанностей Зам'а. Вроде бы, по собственному желанию. Хотя злые языки утверждали, что под нажимом Директора ("бесхарактерен", "слишком мягок - какой из него руководитель"). Посему в коллективе, куда я попал и в котором к Геннадию Аркадьевичу (шефу!) относились с благоговением, подспудно витала некая обида на Академика и, я бы добавил, с оттенком неуважения.
Для меня - провинциала - Закусов ("О!") представлялся неким непогрешимым олимпийским божеством; эдакая абстракция, находящаяся вне критики. И вот однажды, придя утром на работу, я застаю непривычную суматоху: все снуют из комнаты в комнату, носятся с тряпками, чего-то там протирают, подметают, убирают. Раскрасневшиеся, озабоченные.
Только Геннадий Аркадьевич сидит, как обычно, у себя в кабинете и ни во что не вмешивается.
Спрашиваю, случилось чего. Отвечают, что ждут "Директора с иностранной делегацией!". И мне сразу захотелось тоже "вымыть шею": во-первых, легендарный В.В.Закусов "любимый ученик самого Н.П.Кравкова", Академик, Директор, Небожитель, во-вторых,"иностранная делегация".
 До той поры я Закусова не видел, а "иностранцев" - лишь в кино, если не считать смазанные и сумбурные впечатления от Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, проходившего в Москве в 57 году (от него остались в памяти лишь "грузчицкая деятельность" в компании с приятелем - вместе приехали из Рязани, жили у его родственников, с 6 до 16 часов грузили пиво на пивзаводе им Бадаева, с 17 до 24 играли в преферанс или шатались с друзьями по улицам, приставая к прохожим с набившими оскомину вопросами "Ду ю спик инглишь? Нет? Так, может парле ву франсе? Или шпрехен зи дойчь? Опять нет? Ну, а парлетару итальяно?", чтобы, не слушая ответов, ржать и ржать без конца.)
Часам к 12-ти прошелестело: "Идут, идут".
Дальше свидетельство очевидца (моё, значит):
 Группа, человек 5. Впереди, выбрасывая ноги и оттого чуть подпрыгивая, в белоснежном, хрустящем от крахмала халате, застёгнутом на все, кроме верхней, пуговицы, высокий, прямой (будто нет у него физиологических ни кифозов, ни лордозов)  Он - седоватый с короткой, прилизанной и тщательно зачёсанной на бок чёлкой на небольшой голове с чисто выбритым лицом и острым бросающимся в глаза, несмотря на небольшие размеры, прямым носиком. Временами Академик  коротким движением, как-то по птичьи, вытягивает шею, будто воротничок ему жмёт. Адресуясь к пузатым непрерывно улыбающимся (улыбка приклеена намертво, не отодрать) спутникам, громко (чересчур) говорит на английском. На нас, скромно толпящихся поодаль, ноль внимания.
Пара фраз, обращённых к Зав'у, какие-то невнятные реплики гостей, холодный скользящий взгляд по безликой толпе сотрудников лаборатории (7-10 испуганных человечков), по военному чёткий поворот и медленное исчезновение (без всяких, там, как бы ненужных "спасибо" и "досвидания").
Визит продолжался не более 5-ти минут.
Такое, вот, первое впечатление.
В тот раз я пробыл в Москве 3 месяца и многократно встречал Директора в коридорах, слышал на конференции, Учёных Советах (куда нам - "низовке" - разрешалось заходить), наконец, на банкете, посвящённом 50-летию Г.А.Пономарёва - "Вась Вась" (самая, наряду с "Дядя Вася", употребительная кличка) говорил тост.
Но наиболее ярким и чётко сохранившимся в памяти, а, ведь, прошло уж около 50лет, осталось то - первое - впечатление.
Под стать ему были и ближайшие ученики - Харкевич, Любимов, Барков, Раевский и др. Все стройные, высокие, прямые (в спине), уверенные в себе, без комплексов. Впоследствии я со многими из них подружился (ну, не то чтобы; скорее, приятельствовал и пьянствовал, или выпивал), и оказалось, что не такие, уж, они "высокие и уверенные в себе". И "комплексов" предостаточно. Но это отдельная история.

"Слух 1". Прошло 3 года.
Я закончил диссертацию и подал её на защиту. Настало время рассылать автореферат. Кому? В отличие от "сегодня", никаких жёстких списков рассылки не существовало. Руководствовались "интуицией" и указаниями шефа. В моём случае и "интуиция" была не к чему, ибо всё решал шеф. Отчётливо помню шефские "мысли в слух": "Посылать - не посылать В.В.Закусову?" Конечно, послали. Но мотив!:"Читать, разумеется, не будет. А отправить надо. Потому что - таковы слухи - Он (!) в конце года обязательно и внимательнейшим образом изучает напечатанное в Бюллетене ВАК перечисление защищённых кандидатских и докторских диссертаций, сверяясь с авторефератами, присланными лично Ему. И если какого-нибудь не обнаруживает, то - У-у! - последствия не предсказуемы. И дарственную надпись надо придумать посердечней - их читает!".
Слух - он и есть слух. Впоследствии ничего, его подтверждающего, я, честно говоря, не увидел, хотя часто и много общался с В.В.3. Вряд ли стал бы он тратить время на учёт рефератов, дабы отомстить проявившим "неуважение". Просто, в фармакологическом мире (не только в фармакологическом) принято было приписывать "великим" низменные черты.

Вставка 1. 1964 год, март.
Я - ассистент, досрочно закончивший аспирантуру и подавший диссертацию к защите - веду занятие в группе. На студенческих столах учебник В.В.Закусова. Надо признать, что к этому времени я уже избавился от щенячьих восторгов по поводу "небожителей", ибо, часто и подолгу обретаясь в столице нашей Родины, многих видел и слушал (в том числе, мнения и сплетни), убедившись, что место им не на "пьедестале": кто-то - "косноязычен", кто-то - "раздутый авторитет, поскольку ничего, кроме "справочника по типу телефонного", не создал", третий - "недоучка", кто-то из «стариков» - "выжил из ума", идущие им на смену (Харкевич, Меркулов) - "ишо молоды" и т.д., Только Никулин оставался (пока) в незапятнанных одеждах и на нём - на пьедестале то-есть.
Так вот, на занятиях в группе в противовес отвечающей домашнее задание мямлющей и путающейся студентке ("половые гормоны вырабатывает кора надпочечников...") с гневом ("ну, как так можно!") и категоричностью, присущей молодым преподавателям (по словам М.Д. Машковского, сказанным в 97 году, категоричность - мой основной недостаток), под девизом: "Запомните!",- безапеляционно утверждаю, что "половые гормоны продуцируются половыми железами, а гормоны коры надпочечников - корой надпочечников". "И зарубите себе навсегда", - раздражаюсь я, - " тиреоидные гормоны - это в гляндуле тиреоидум, гипофизарные - в гипофизе, половые - в половых железах", - столь же горячо собираюсь и дальше продолжать в том же духе, как вдруг вижу, что некий Адамов (во! и фамилию помню) поднимает руку, поднимается сам, говорит: "А вот здесь написано, что кора надпочечников выделяет и половые гормоны ... ", - берёт толстый тёмнозелёного колеру том и направляется ко мне.
Я холодею (действительно, в учебнике - включается зрительная память - мелким шрифтом так и сказано). Умело скрывая растерянность (зря что ли столько лет лицедействовал на школьных и институтских сценических площадках), нарочито небрежно произношу: "Это "Закусов" что ль?", - и дальше, - "У вас кто преподаватель? Закусов?",,многозначительная пауза, -" Нет! Крылов Юрий Фёдорович! Так будьте любезны внимать".
 Много лет спустя (этак 16-18), за пиршевстским столом и в присутствии В.В.Закусова я поведал эту историю в полной уверенности (уже хорошо знал "дядю Васю"), что примут её на "ура". И не ошибся. Больше всех смеялся автор "толстого тёмнозелёного колеру тома": "Закусов?", - говоришь, - "А преподаватель кто? Крылов?", - "Ой, не могу! Ну, Юрий Фёдорович, и насмешили Вы нас". А потом переспросил, в каком году это было, и, узнав, что в 64, как-то сник и загрустил.
Сначала я назвал этот отрывок "эпизодом 2", но, убедившись, что "героем" его, как не старайся, выпукляется не Закусов, придумал новый заголовок, пришедшийся, как нельзя, кстати, ибо, предвижу, не раз ещё мне понадобятся подобные "вставки", в которых Вась Васю придстоит играть косвенную роль, оттеняющую тонкое понимание юмора, находчивость и другие положительные качества Ю.Ф.Крылова (последняя строка и сочинена, дабы проиллюстрировать "тонкое понимание юмора").
 Заодно, уж, и поясню, что я вкладываю в понятия "эпизод", "рассказ", "слух".
 "Эпизодом" называю описание поведения Дяди Васи в ситуации с моим участием, "рассказом" - свидетельства других - не обезличенных (обязательно упоминание Фамилии-имя-отчества) - моих и его современников, "слухом" - не всегда достоверные, а, главное, обезличенные истории и факты, касающиеся объекта данного повествования.

 Рассказ 1. Принадлежит А.А.Никулину и датирован, если мне не изменяет память, августом 61 года.
Решён вопрос моей аспирантуры. Ректор - Никулин - нечает в своём первом аспиранте души. Я постоянный гость у него в доме и нередко удостаиваюсь доверительных бесед, из которых узнаю, в частности, историю появления шефа в Рязани на должности доцента. И это с поста Заведующего кафедрой физиологии и фармакологии Монгольского Госуниверситета! Оказывается, по возвращению из Уланбатора (1954 г) среди предлагаемых Министерством мест работы был и НИИ Фармакологии АМН СССР - Учёным Секретарём. То бишь Москва, престижный НИИ ... С моей точки зрения - предел ночных мечтаний. Я, разумеется, прямо-таки захлёбываясь, спрашиваю, почему, мол, не согласились. И, вот, впервые получаю негативную характеристику В.В.3акусова.
Там назывались и другие причины (например, нежелание конкурировать с кем-то из "аборигенов" за лабораторию и научную тематику - как выразился А.А.Никулин, "в любом случае пришлось бы наступать кому-то на ноги и вырывать хлебный кусок изо рта"), но главной, безусловно, был характер Директора: "Академик, Полковник, Самодур, не терпящий возражений, Любитель подхалимов и лакеев, Баловень властей и судьбы ... ", и пр. и пр. И ссылка на источник - некто проф. Арбузов (с ним у "юного фармаколога А.А.Никулина" давно сложились доверительные отношения), в прошлом любимец Закусова, его заместитель по кафедре фармакологии 1-ого Лениградского МИ, возглавившей оную, когда Зав'а перевели в Москву. Я, понятно, всё принял за чистую монету, ибо никаких оснований сомневаться в искренности шефа не имел, а что Арбузов - клеветник, узнал много позже. Так и сложился в голове образ всесильного Самодура-Академика, первая встреча с которым (см. "эпизод 1 ") очень даже подтвердила справедливость заочной оценки.

Рассказ 2. Поведан в сентябре 61 г Володей Авакумовым, аспирантом 1-го года Г.А Пономарёва, за рюмкой водки, долженствующей освятить знакомство приезжего штымпа из Рязани с постоянными обитателями фармакологической Мекки.
Будущий (1961 г) мой приятель, будущий профессор (примерно, 1986 г) и будущая жертва (кажется, 1992 г) цирроза печени (скорее всего, алкогольного) в лицах и очень красочно рассказывал, как Директор принимал у него вступительный экзамен по предмету и какое потребовал соблюсти условие в случае зачисления в аспирантуру.
Насчёт "в лицах" я, точно, преувеличиваю, потому как в памяти осталось лишь следующее: "Гонял он меня по всей программе, да так, что я на вопросы отвечать не успевал. Он сам мне всё и рассказывал. Вроде, не я ему, а он мне экзамен сдаёт. Мне в конце даже захотелось сказать, ох! и много Вы, профессор, знаете - "отлично". Слава богу, не дурак: промолчал. А мой шеф - Пономарёв - рта не раскрыл. Наверное, в присутствии Самого не положено". Более всего меня поразило "условие": "Не моги жениться! Если женишься до окончания аспирантуры, отчислю". Авакумов, тут же за рюмкой (выпито-то было предостаточно, а питух он был не горазд), признался, что давно не холостяк, и просил не выдавать. Действительно, обзаведение семьёй "дядя Вася" рассматривал как трагедию (отвлекает от "науки"!) и учинял крупный скандал осмеливающимся на сие деяние. Из-за этого Володя скрывал свою жену целых 5 лет и "обнародовал" её только на защите. Примечательна реакция (дело происходит на банкете) Василия Васильевича: "Такую красавицу (авторская ремарка - толстая, как все певицы со стажем, и совершенно непривлекательная женщина) грех скрывать. Почему не показывал?", - и ... целование руки. Шопот мужа мне в ухо: "Ага, тебе "скажи-покажи", так в два счёта вышиб бы из института". А что? Может и вышиб. Прецеденты, говорят, были.

Слух 2. Касается некоего из близкого окружения Академика Николая Константиновича Баркова. Ученик Дяди Васи, сподобившийся должности Учёного секретаря евойного НИИ. Парень (30 г.р.) свой в доску, играющий под интеллигента (а может и на самом деле интеллигент) выпивоха, страшно заводной (именно с ним после редколлегий ж."Фармакология и токсикология" нередко до 3-4 утра гоняли по Московским аэропортам в поисках выпивки), за развлечениями постоянно забывающий дело и страшно переживающий свои ляпы, не переставая, однако, искать пути для их ликвидации. В обязанности Учёного Секретаря входило (и входит) подготовка ежегодного "Отчёта", который надлежало в строго оговорённые сроки сдавать по принадлежности. Случилось ставшее предметом данного "слуха" событие в 69 году (тогда я только слышал фамилию Барков: ну, как же! Ученый секретарь Головного Института, где директорствует Сам В.В. Закусов).
Коля, естественно, забыл, что пришло время подавать Его Величество "Отчёт". А когда вспомнил (после вызова к Самому, грубо поинтересовавшемуся: "А где "Отчёт"?), все сроки прошли. Вечный вопрос: "Что делать?" (с другим "вечным" - "Кто виноват?" - полная ясность). Не долго думая (так утверждает молва), Константиныч целиком перепечатывает прошлогодний вариант, проставляет нужные (сегодняшние!) даты, подписывает у Директора, который, разумеется, кроме титула, ничего не читает, и отвозит в Академию. В полном ажуре проходит, якобы, несколько месяцев. Но однажды кто-то из академических клерков в сей «Отчёт» заглянул и (всегда рано или поздно грядёт возмездие - это наивное заблуждение не моё, оно из "слуха") вызвали «товарища Учёного Секретаря» в директорский кабинет ...
Что там было! По одним сведениям "топали ногами" и кричали, чтобы "по собственному желанию" и "немедленно". По другим - наряду с упомянутым, имело место "оскорбление действием" через бросание увесистой кипы переплетённых бумаг (так называемый "Отчёт") в физиономию, отчего на оной некоторое время цвели переменчивой раскраски пятна, в простонародье именуемые синяками.
И все распространители "слуха" сходились в одном: крут дядя Вася и несправедлив. "Ну, как же это - любимому, верному и преданному ученику толстым томом в морду и в 24 часа без выходного пособия". Изверг, словом, не менее.
Как всегда, в "слухе" не всё, мягко говоря, соответствовало. "Дядя Вася", - спустя 5-6 лет рассказывал Барков, - "да, швырялся бумагами, но, отнюдь, не "выгнал в 24 часа", а устроил на заведование лабораторией фармакологии в НИИ судебной психиатрии им. Сербского", - где Коля благополучно и проработал более зо лет, пользуясь постоянной поддержкой всё того же Вась Вася (пока тот был жив).
Вот, уж, поистине родной дядя не сделал бы больше.

 Эпизод 2. Ноябрь 1977 года. Заседание Московского Научного Общества Фармакологов. Президент ВНОФ (Всесоюзного Научного Об-ва Ф-ов), Директор Головного Института, Академик АМН и пр. В.В.Закусов делает доклад на тему: "Советской фармакологии 60 лет - некоторые итоги и перспективы". Народу полно (попробуй-ка не появись!). В Президиуме только 2 человека (так, уж, принято) - Председатель (Д.А. Харкевич; в 1965 году Закусов отдал ему свою кафедру в 1-ом медицинском, а в 71 - место Председателя Московского об-ва) и Докладчик.
Слово предоставляется Василию Васильевичу.
 Как всегда, абсолютно прямой, я бы сказал, сверхстройный, в строгом однобортном костюме с обязательным в тон галстуку платочком в кармашке идёт к трибуне (шагов 5). Впервые обращаю внимание, что в походке имеется какая-то ненормальность: тело как бы откинуто назад и не поспевает за ногами. Обустраивается на кафедре - из папочки достаёт кипу листочков, раскладывает - затем снимает очки (чтобы больше ни разу не одеть, ибо и "листочки" лишь часть ритуала - он в них так и не заглянул), кивает кому-то, сидящему за эпидиаскопом, и начинает.
По форме это было типичное "закусовское" выступление. На шаг отступив от кафедры, руки по швам (никакой жестикуляции), хорошо поставленным голосом Патриарх демонстрировал высочайшую школу, преподав всем присутствующим урок классического ораторствования.
 Его ученики неоднократно жаловались, что Дядя Вася замордовал их своими придирками, заставляя тщательно готовиться к лекциям и докладам: ни в коем случае "не облокачиваться на кафедру" и, вообще, обходиться "без рук". Тренировал, чуть ли не привязывая руки к бёдрам, и жутко орал, если кто-то позволял себе хоть один жест. Но поразила меня не форма. Содержание! "Достижения Советской фармакологии", оказывается, сводились к работам НИИ Фармакологии (последние 20 лет), 1-ого Ленинградского (когда там пребывал сегодняшний докладчик), 1-ого Московского ("под руководством Вашего покорного слуги и его ученика, присутствующего здесь Д.А. Харкевича") и трудам "Закусова-старшего" (впервые услышал, что он тоже был профессором и фармакологом), опубликованным в 20-х годах. Об остальных в конце доклада было с завидной лаконичностью сообщено, что "и другие сделали немало". Я успел шепнуть соседу, что "этот от скромности не умрёт", за что удостоился пинка под столом.
Выходило, что чуть ли не все результаты сегодняшних или недавно выполненных исследований уже были получены (или предсказаны!) самим Докладчиком или его отцом. Выглядело это следующим образом. Демонстрируется слайд, отражающий данные какого-нибудь Тютькина (разумеется, из НИИ Фармакологии), подробно разъясняется, что именно отображает кривая, а затем ненавязчиво упоминается о том, что "ещё в 1927 (З7 и т.д.) мы с папой это видели, но, ведь приборы-то были какие ... А теперь!". Словом, Советская фармакология "на подъёме".
И ещё одна деталь, немало насмешившая меня тогда. Всё выступление заключалось в показе картинок и комментариях, раскрывающих значимость (конечно, высочайшую) работ соответствующей лаборатории "нашего головного НИИ". При этом Академик свободно оперировал фамилиями, цифрами, терминами, стараясь донести до аудитории все "зачем и почему" и пытаясь демонстрировать скрупулёзное знание того, что делается под его руководством. Очередной слайд на экране. Вась Вась некоторое время смотрит на него, говорит, что, вот, здесь отображено ... э- э ... (пауза) ... "ну ... , в общем, э-э ... очень интересные результаты получены ... Н-да'с ... Давайте следующий слайд".
Я захихикал, сосед в очередной раз свирепо пнул меня ногой, заставив замолчать. Однако мнения наши совпали: маразм крепчает. И когда на Патриарха начали покушаться (см. ниже), большинство не удивились.

Вставка 2.
С октября 70 года я в Москве на постоянном месте жительства и работаю доцентом на кафедре фармакологии Стомата рядом и под руководством моего друга и шефа К.М. Лакина. Капитон Михайлович был "обаяшка" и много сделал, дабы примирить подспудно враждующие кланы последователей и учеников В.И.Скворцова (откуда и сам вышел) и В.В.Закусова (вернее, Н.П.Кравкова; но они-то называли себя "закусятами"). Он, пожалуй, единственный, кого в то время радостно встречали и там, и там. Ну, и меня в качестве сопровождающего. Достаточно быстро я стал "своим" в компании ближайших учеников и сотрудников Дяди Васи. Среди них вьделяются двое - друзья чуть ли не со студенческих лет и постоянно вместе - Б.И. Любимов и Н.К.Барков. О Баркове - смотрите выше. Сейчас речь пойдёт о Борисе Ивановиче Любимове - вьдвиженце Закусова, сделавшего его кандидатом мед наук и Замо'ом директора по науке, то бишь своим доверенным лицом. В качестве Зам'а Б.И.Л. представляли в ноябре 61 года, как раз в период моей работы у Пономарёва, и я его хорошо запомнил: одет с нарочитой строгостью в тёмный и тесноватый костюм, большой (на нем всё казалось "тесноватым"), грузный и одновременно подвижный, старающийся не пустить на лицо улыбку, дабы не смазать значимость собственной фигуры - Замдиректора! -, любитель жизни (поесть и выпить; говорили, может выпить "ведро" и ни в одном глазу; впоследствии справедливость последнего утверждения не раз доказывалась в моём присутствии), прекрасный танцор (сам видел во время юбилейного банкета Г.А. Пономарёва). А шёл ему тогда 32-ой годик. Сняли его с этого поста в 76 или 77, когда трон под всесильным Директором зашатался, и он директор - пожертвовал своим зам'ом. Но до того была и защита докторской диссертации (у нас в Институте, и я выступал рецензентом на апробации), и назначение Руководителем лаборатории, и попытка вступить в члены Партии (дабы обзавестись заступниками на уровне партийной организации). В.В.Закусов Членом не был и не поощрял (негласно) "партийных устремлений" своих сотрудников.
В НИИ существовала, разумеется, партийная "ячейка" (а как же иначе!), но влачила она жалкое существование, пока во главе не встал некто Ю.В. Буров, тоже "верный и преданный" ученик. Он-то и затеял бучу вокруг беспартийного шефа, "которому отсутствие партбилета и партийного сознания не позволяют видеть правильные пути развития Советской Фармакологии". Именно так (или почти так) говорилось в официальном письме, направленном от имени партийной организации НИИ в Райком. Как водится, Комиссия, в которую ввели и кое-кого из недоброжелателей.
Выводы неутешительные, но и не фатальные. За основу таки принята записка, подготовленная Институтом ("достижения"), куда добавили "недостатки", почерпнув их из вышеупомянутого письма в райком.
В кресле, пожертвовав замом, Закусову удалось усидеть. А Борис Иванович всерьёз с Лакиным и со мной (видимо, не только с нами) обсуждал, "чего делать-то?", "может морду партийному секретарю набить?", всё более утверждаясь в справедливости сего намерения по мере возрастания количества выпитого.
В лексиконе сохранивших верность Учителю учеников и сотрудников не матерных слов для характеристики Бурова не осталось (хотя "морду" ему так и не набили; да и то, если б каждому за такое морду бить, скоро и не битых бы почти не осталось - вот она научная среда!).
Между тем, Закусов в качестве зама приглашает из Ленинграда одного из первых своих выкормышей А.В. Вальдмана, обязанного ему и докторской, и заведованием кафедрой в 1-ом Ленинградском, и членкорством. Откуда ему тогда было знать, что "предают только свои".
Новый Зам (кстати, партийный товарищ) терпел старого Директора ровно один год.
А затем родилось на свет подписанное означенным «выкормышем» пространное (свыше 20 стр. машинописи) послание в адрес Президиума АМН (сие, понятно, не смертельно) и - какой, там райком, поднимай выше - в ЦК КПСС с обвинениями в "развале" фармакологии, "саботаже эпохальных решений партии и правительства" и чуть ли не в умышленном вредительстве.
 Словом, будь это в печальной памяти 37 году - расстрел без права апелляции. Расстрелять - не расстреляли, но с поста директора изгнали, назначив на освободившееся лакомое место "т. Вальдмана, знающего пути выхода из кризиса, ставшего следствием неумелого - беспартийного - руководства научным поиском".
От этого удара Василию Васильевичу оправиться не удалось, и все последние 7-8 лет он жил, потеряв веру, если не в человечество, то в фармакологов.

 Рассказ 3. Лето 1977 года. Я с Н.В.Кавериной на конференции в Венгрии.

Наталья- не только дочь известного Вениамина Каверина, не только завлаб в НИИ фармакологии, но и бывшая аспирантка (еще в Ленинграде ) и бывшая любовница (по слухам) В.В.Закусова. К шефу относится с большой долей критики ("натерпелась за 30 лет") - и самодур, и властолюбец, и крикун ("я его знаю, как никто").

Тем ценнее её свидетельство незаурядного, по меньшей мере, поступка Дяди Васи.
 Впоследствии я слышал эту историю и от многих других, в том числе, от самого В.В.З., посему её достоверность сомнений не вызывает.
Итак, 1952 год. Наталья Вениаминовна - ей 26 лет - закончила аспирантуру.
На кафедре не оставлена - нет мест. Собирается переезжать в Москву и по протекции знаменитого отца поискать там работу. На кафедре имеется второй профессор (тот самый Арбузов), ассистент Вальдман (тоже, см. выше, "тот самый") - 27 лет, аспирант 3-его года (25 лет) Харкевич (неоднократно упоминается на этих страницах). Полно доцентов, асситентов и пр., но они для моего повествования значения не представляют и в дальнейшем будут изображать "массы".

Принято постановление организовать в Москве Всесоюзный НИИ Фармакологии, директором которого назначается В.В.Закусов. На кафедре траур. Прощальный вечер, все, с трудом сдерживая слёзы, клянутся в вечной любви к отбывающему Учителю. Хором славословий (и потоками слёз) умело руководит второй профессор. Шеф тепло прощается со всеми и пропадает из виду на целых 4 месяца.
Сотрудники в полной уверенности, что он в Москве и занят по горло организацией новой службы: шутка ли - Головной Институт.
И вдруг - январь 53 г - их собирают на кафедре на предмет участия в заседании с единственным пунктом в повестке: "Позор (может и "смерть") врагу народа бывшему полковнику, бывшему заведующему кафедрой и профессору Закусову".
Под одобрительные возгласы "масс" Арбузов во всеуслышание разоблачает "врага народа", кается, что был политически слеп, поскольку ... "извините, товарищи, не разглядел, хотя то, что бывший фармаколог и, с позволения сказать, шеф, противник нашего строя и злейший враг Советской власти, видно невооружённым глазом".
 Понукаемые Арбузовым, многочисленные доценты и ассистенты (Каверина присутствует, но как уже отчисленная из аспирантуры без "права голоса", и её выступать не принуждали) один за другим встают и дружно проклинают разоблачённого шпиона каких-то разведок.
Однако единогласного осуждения не получилось - беспрецедентный для того времени случай - ибо аспирант 3-его года Д.А. Харкевич - только он (!), наверняка зная, чем это грозит, - сказал: "Не верю!".
Я перебил Наталью Вениаминовну, ибо в этот момент мне стало понятна необъяснимая страсть, которую Дядя Вася питал к своему бывшему аспиранту: когда всё утряслось, забрал в Москву (1954 г), подвигнул на докторскую (докторанту не было и 32 лет), яростно отбивал атаки злокозненной ВАК, не желавшей утверждать искомую степень (борьба длилась целых 4 года), подарил свою кафедру в 1 МОЛМИ (как только нарисовался долгожданный диплом д.м.н.), пробил членкорство в АМН и даже поссорился с Н.Н.Блохиным (тогдашний Президент академии), не желавшим пропускать Харкевича в Действительные Члены (первая - «брошенная» в 72 году - жена Харкевича дружила с супругой Президента, и после развода звание Академика ему не светило; он таки получил его, но... .после ухода Блохина).
Ну, а дальше ... Харкевича не посадили, а Закусова не только не расстреляли, но и выпустили, как полностью оправданного. Не успели "наши славные органы" расправиться со "шпионом и его приспешником" - 5 марта скончался главный пахан. Однако, когда брали Закусова и когда принуждали Харкевича "осудить", ни тот ни другой не могли знать, что всё кончится благополучно (что "вождь всех времён и народов", т. Сталин, к счастью, даст дуба в марте 1953 года!), и, тем не менее, оба поступили, как поступили.
Сказав "не верю", Харкевич никого не спас (правда, вполне мог погубить себя).
А, вот, сделанное Закусовым, без преувеличения спасло жизнь целой группе известных отечественных врачей ("убийц в белых халатах"), со дня на день ожидавших в Бутырках и Лефортово расстрела (если не повешения).
Им инкриминировали "злодейски неправильное лечение" вождей. И ведущего фармаколога страны, только что назначенного директором создаваемого НИИ, пригласили в ГБ в качестве эксперта, предложив подтвердить злоумышленность рецептов, выписанных Виноградовым, Вовси, Вотчалом и др. своим высокопоставленным пациентам (Жданову, Щербакову, ещё кому-то).
По словам Кавериной (через 5 лет их повторил мне и сам Дядя Вася), эксперт Закусов "не нашёл криминала в представленных на экспертизу документах".
Ему "посоветовали" часик подумать, а затем повторить экспертизу.
И опять нарвались на "непонимание". Закусова тогда отпустили, а ночью сняли с поезда "Москва-Ленинград" и снова привезли на Лубянку. Но теперь уже как "врага народа и шпиона". Произошло это в канун нового 1953 года.
Но приказа о назначении "врага народа" директором НИИ никто не отменял.
Более того, томящегося в застенках ГБ Закусова московские коллеги числили в Ленинграде ("уехал встречать Новый Год"), а ленинградские - в Москве ("много работы, трудно вырваться"; последние были не далеки от истины: попробуй-ка вырвись из когтей гебешников!).
Слушал я Наталью Вениаминовну, раскрыв рот. И с того момента сильно зауважал Закусова за проявленный героизм.
У меня, признаюсь, есть "пунктик" - очень я не люблю те два периода советской истории: 37-39 годы (почти всю нашу семью вырубили) и 49-53 (по "ленинградскому делу" чуть не погиб отец моего близкого друга, пострадала семья другого друга - «евреи»).
Не многие люди находили в себе силы противостоять палачам, и признавались в чём угодно, а Закусов  оказался стойким человеком...

  С

                                                                Фото: 900igr.net

С тех пор, когда в моём присутствии В.В.Закусова костерили (хотя, было за что), я всегда вставал на его защиту, пересказывая услышанное от Кавериной.
Разумеется, первым, с кем я поделился новым знанием, был миой шеф и друг К.М. Лакин. Он, к удивлению, моих восторгов по поводу Вась Вася не разделил, а на вопрос: "Почему?", - ответил вопросом, - "А ты знаешь, что Сергей Викторович Аничков (ещё один Академик-фармаколог и Патриарх) сидел?",,"Нет", - сказал я, - "А какое одно к другому имеет отношение?", - "А разные ходят слухи ... ".

 Слух 3. Бесспорно, были слухи, что между Аничковым и Закусовым проскочила какая -то кошка. Я не видел, чтобы они когда-нибудь перекинулись хоть несколькими словами (в кулуарах съездов, конференций) или одновременно присутствовали на банкете (их вместе никогда, по-моему, и не приглашали). Честно говоря, мне казалось это странным - всё-таки оба ученики Кравкова, оба потомственные ленинградцы, оба солауреаты Ленинской премии. Да, Аничков постарше - лет на 1О -, но мне с "высоты" моего возраста такая разница в годах "между стариками" существенной не представлялась. Может дело было в конкуренции и элементарной человеческой зависти? Аничкову, я бы сказал, поклонялись, а Закусова боялись.
По случаю 75-летия Аничкова сделали Героем Соцтруда, а Закусова - всего лишь кавалером ордена Ленина (правда, произошло это после смерти "конкурента").
"Зато" Аничков с 37 по 45 за "антисоветскую пропаганду" просидел в тюрьме, оттрубив полный срок (работал в "шарашке"и участвовал, как говорят, в создании ряда лекарственных стимулятолров).
Вот, теперь о "слухе"; упорный, надо сказать, слушок был. Согласно ему, на восьмилетнюю каторгу обрёк Сергея Викторовича никто иной, как Дядя Вася, подобно известному персонажу Галича Кузьмину Кузьме Кузьмичу (" ... а Кузьма Кузьмич Кузьмин взял перо с бумагою. Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными, что желает упредить власти предержащие ... " и т.д.), донёс о невоздержанности "большого учёного" на язык и даже сослался, якобы, на какие-то анекдоты, озвученные подлежащим строгой изоляции коллегой.
Следует этому верить? Положа руку на сердце, с трудом. Стал бы человек, рисковавший своей жизнью в «Деле врачей» опускаться до клеветы на коллегу?
Скорее всего, эти слухи были  пущены, чтобы замести следы настоящего доносчика. Уверен, что Вась Вась сию гадость не мог сотворить,  - не был он фанатом "коммунистической идеи".

 Вставка 3. Проиграв Вальдману битву за директорское кресло, Закусов, обижанный на весь белый свет, вскоре отказывается и от лаборатории ("Фармакология нервной системы"), коей руководил ровно четверть века, и полностью порывает с Институтом. Могу уверить, что вся фармакологическая Москва с ажиотажным интересом наблюдала за перипетиями этой "борьбы титанов", склоняясь большей частью на сторону побеждённого гиганта ("предал ученик", "отняли лабораторию", "выгнали из института").
Симпатии "народа" всегда на стороне обиженного, а пострадавшим в сей истории был, безусловно, Вась Вась. Он и сам немало способствовал созданию образа некоего изгоя, короля Лира, насильственно лишённого бывшим "сыном" пристанища и вынужденного скитаться в поисках "крова и работы". Достаточно сказать, что даже мне - директору НИИ по стандартизации лекарств, то бишь далеко не фармакологического учреждения, где и фармакологов-то было с гулькин нос (лишь один доктор наук - я - и два кандидата) - Академик (!) предлагал свои услуги в качестве завлаба или даже ст.н.с.
Трудоустроил его один из бывших сотрудников, когда-то приглашённый Дядей Васей руководить клинической фармакологией, кою всесильный в то время Директор создавал в... не клиническом институте (нонсенс!). Достаточно быстро тому, опираясь на могучую руку Закусова, удалось со всем своим отделом передислоцироваться в Институт судебной психиатрии, где и расцвести пышным цветом. Теперь именно он дал приют (и должность консультанта) поверженному льву.
Итак, с Головным институтом всё решилось. Предстояла борьба за влияние во Всесоюзном обществе, президентом которого пока ещё оставался Вась Вась. Очередной съезд был намечен на 82 год. Бурная подготовка к нему продолжалась примерно 12 месяцев и включала, главным образом, отработку списка будущего состава Президиума. Поскольку фармакологи оказались расколоты на два лагеря, в тайне создавались и два, значит, "списка кандндатур" для будущего голосования. Один из них в качестве Презндента венчал Закусов, а другой, понятно, Вальдман.
В "наш" список Лакин и Харкевич (последний сохранил верность Учителю и стал непримиримым врагом - не здоровались - Вальдмана) как Вицепрезидентов вписали себя, а на пост Генерального Секретаря - меня (позже должность технического помощника Презндента, каковым по сути и был "Генеральный", стали именовать менее пышно - Главный Учёный Секретарь).
Наконец, пришёл долгожданный июнь 82. И .. .по всем позициям победили "наши": Закусов - Президент, Крылов - Генеральный Секретарь, Харкевич, Лакин - Вицепрезиденты, состав Президиума - прозакусовцы.
Кроме того, и в печатный орган Общества - ж. "Фармакология и токсикология" - почти никого из союзников Вальдмана не пустили дальше Редакционного Совета (чисто декоративный орган - 70 или 80 человек, никогда не собиравшихся - имевший нуль влияния на редакционную политику и портфель журнала). Победа!
С той поры я целых 4 года еженедельно (чаще, чем кто бы-то ни было) встречался с Василием Васильевичем, бывал у него дома, пару раз сопровождал в поездках, словом, получил уникальную возможность близко пообщаться с этим последним из могикан фармакологического мира.

Эпизод 4. Может и не стоит об этом писать, вроде бы, ничего особенного, но в память врезалось. Первый месяц моего "генсекретарствования" при Дяде Васе - "вожде". Очередная встреча у него в "кабинете" (крохотная комнатка у чёрта на куличках - в самом конце Волоколамского шоссе). С долей, как мне показалось, торжественности Президент сообщает, что "завтра нас принимает Председатель Учёного Совета Минздрава СССР академик Гаврилов". Я наивно возникаю, зачем, мол, мы ему нужны? В ответ: "Как Вы, Юрий Фёдорович, не понимаете! В ведении Учёного Совета находятся все Научные общества. Так что, не "мы ему нужны", а он нам", - спрашиваю, - "Бумаги какие-нибудь понадобятся?", - "Да, нет. Оденемся по приличней, и, главное, головы свои не забыть дома".
На следующий день ждём в приёмной. Точно в объявленный час приглашают пройти. За столом - Председатель. Предлагает садиться. Садимся. Внимательно смотрит на нас. Вась Вась представляет меня. Олег Константинович реагирует: "Мы знакомы" (неоднократно виделись на Коллегиях Минздрава, где я как директор НИИ Союзного подчинения бывал). Пауза. Говорить, собственно, не о чём. Все трое покашливаем. Я - несмело, Гаврилов - недоумённо, Закусов смущённо. Какую-то тему (в памяти не осталась) мой президент в итоге таки нащупал, но недоумения хозяина кабинета (вот, гримасу на его лице она - память - сохранила) не рассеял. Тот ограничивался короткими восклицаниями, типа "Да?", "Ну?", "Что Вы говорите!", причём часто невпопад. Аудиенция продолжалась минут 15, и, наконец, я со сложной смесью чувств, включающей облегчение, смущение, стыд и неудовольствие, оказываюсь за дверьми. Боюсь поднять глаза на Академика - не люблю быть свидетелем унижения заслуженного человека. И вдруг слышу: "Очень полезная встреча! Как Ваше, Юрий Фёдорович, мнение?" Глаза поднимаю и вижу абсолютно довольного собой Дядю Васю, готового приступить к обмену любезностями с секретаршей начальника.

 Эпизод 5. Если мне не изменяет память, май 83 года. Мы в мягком купе поезда Москва-Минск. Едем по приглашению Белорусской медицинской общественности что-то, там, такое освящать. Пьём чай и даже приняли по паре рюмок коньяка.
Дядя Вася говорит, я слушаю, изредка врываясь в монолог с наводящими вопросами. Речь идёт о злополучной экспертизе и последующем аресте (см. "рассказ 3").
В деталях подтверждается изложенное Наталией Вениаминовной.
Мелькают краткие характеристики некоторых участников той драмы: "Арбузов - не хочу вспоминать. Харкевич ... О! Дима - человек. Артур (Вальдман) - негодяй", и тут же без паузы фраза, которую потом мне приходилось слышать от него много раз, - "Если бы меня спросили, где можно найти человека для самого мерзкого, самого гадкого дела на свете, я бы сразу сказал - среди фармакологов!"
Ещё одно поразившее меня в той поездке обстоятельство: полное, причём воинственное, неприятие спорта, в том числе шахмат. С апломбом и нетерпящим возражений тоном было сказано: "Пустая трата времени, отнимаемого от нужных человечеству дел". На спорт мне в высшей степени наплевать - я и сам считал, что сверхнагрузки, кроме вреда, ничего организму не дают (физкультурой надо заниматься!). Но шахматы... Место которым не только и не столько в спорте, сколько в искусстве и в науке. Может по причине обиды за любимые мною шахматные фигурки, а может из-за коньячной подогретости спокойная по началу дискуссия переросла чуть ли не в перепалку. Я обвинил В.В.З. в непонимании красоты, вообще, и шахмат, в частности. "Музыку-то Вы слушаете? А? Книги, небось, читаете! Картинами любуетесь! Большинство всего этого создано в прошлом. Записано, чтобы дать возможность следующим поколениям тоже приобщиться. И сколько времени на это ушло! А шахматы... Какой-нибудь Морфи, или Андерсен, или Алёхин, вон, когда играли! А ты смотришь сейчас и наслаждаешься. Партия, выигранная Андерсеном у Кизерицкого в середине прошлого века, названа "бессмертной".
Без преувеличения, миллионы любителей до сих пор воспроизводят её на доске и не устают восхищаться ... ", - "Чушь и ерунда! И Вы, умный на первый взгляд молодой человек, не можете понять столь очевидной вещи. Делом надо заниматься, а не фишки двигать!"
Я надулся первый и замолчал.

Вставка 4
В этой 4-й "вставке"- она же последняя - я собираюсь объединить оставшиеся неупомянутыми и "эпизоды", и "слухи", и "рассказы".
Скажите на милость, в какую, например, рубрику отнести похороны.
И я в них участвовал (чуть ли не как организатор), а, значит, был "очевидцем", и Василий Васильевич - тоже, но, увы, в качестве предмета неодушевлённого.
И "эпизоды" нет смысла расписывать по отдельности, если в них раз за разом повторяется типичное и очень характерное для Дяди Васи действо. И "слухи", в справедливости которых ты убедился, куда отнести? Ведь в таком случае это уже не "слухи", а факты. А "рассказов", содержащих значимую для данного повествования информацию, практически, не осталось, ибо, чего было "рассказывать" человеку, после 82 года чаще других общающегося с объектом оных.
Сначала о "характерном действе". Сколько раз и где бы я Закусова не посещал (квартира, кабинет), встречал меня однообразный и смущающий приём - 80-ти летний хозяин обязательно вставал (последние годы, с трудом) и "помогал" снять пальто (плащ, куртку, то бишь нечто снимаемое), забирая из рук портфель (папку, зонтик, шапку-шляпу-кепку). При прощании всё повторялось: вручалось то, с чем ты пришёл, и, словно в рассчёте на чаевые, подавалась верхняя одежда. Сопротивляться было бесполезно. Когда я рассказывал об этом в кругу близко знающих его людей, никто не удивлялся - он всегда таким образом обращался с посетителями, не важно, были они аспирантами или академиками. Каюсь, с тех пор я, спопугайничав подобное поведение, тоже "пугал" посетителей, причём "пугались" не только молодые. Всё-таки не привыкли наши люди к вежливости и любезностям, особенно в такой форме.
Теперь о рефрене, которым начиналась почти каждая наша встреча.
"Раздев" и усадив меня на стул (кресло, диван), проникновенно и с заговорщиским видом "кивнув-подмигнув", Вась Вась говорил примерно следующее: " А этот-то, наш, чего учудил ... ", и подробно живописал очередной поступок (истинный или вымышленный) ненавистного Вальдмана, заканчивая привычной фразой, что если бы его спросили, "где найти мерзавца для самого гадкого, самого отвратительного на свете дела ... ", далее, см. выше. Такая, вот, маленькая слабость большого человека.
"Слухи-факты". Нелады в семье.

А семья Закусова состояла из жены и приёмного сына.
Сын (тоже Вася) симпатичный молодой человек (лет 20-ти) - запомнился благодаря "волговладению", постоянно сидел за рулём престижного в то время автомобиля на зависть не только сверстникам, но и людям покруче, например, всяким, там, докторам наук, завлабам и даже директорам НИИ (это я о себе). Своих детей не родили. Супруга Василия Васильевича (появилась в моём присутствии всего 2-3 раза) на вид - его ровесница. Небольшого росточка (просто крошечная), полноватая, с какими-то округлыми и крупными чертами лица (в противоположность ему, имевшему всё - нос, глаза, подбородок - мелкое и заострённое). Вместе они нигде не появлялись. При таких условиях я бы не удивился, ходи про амурные похождения Дяди Васи пространные легенды. Ан, нет. Кроме оставшейся в далёком прошлом связи с Н.В.Кавериной (и то под большим вопросом) ничего не муссировалось. А ведь появился он в Москве в возрасте вполне сексоспособном - ну, что такое полтинник для мужика - и сохранял импозантность и привлекательнось, будучи далеко за 70. Думать так имею определённое основание. Секретарь нашего журнала, с которой я был знаком аж с 64 года, с которой часто и много общался, поскольку с 72 стал научным редактором, дама симпатичная и относительно молодая (1934 или 35 г.р.), где-то в 83 году без памяти влюбилась в Дядю Васю. Разумеется, постельных следствий быть не могло, и страсть осталась чисто платонической. Да и то, сказать, предмету страсти исполнилось 80... Но поклонение он принимал с удовольствием. К слову, уж, А. Я. когда Закусова не стало, начала поклоняться, и столь же истово, о. Александру (А. Меню). Более того, после трагической гибели этого незаурядного человека занималась разбором оставшихся архивов, издала какие-то его труды и даже написала биографию.

После смерти долгое время гулял слух (распространяемый под «большим секретом»), что Василий Васильевич покончил с собой. Причина, возможно, была - его страшно мучили боли в спине. И долгие годы. Отсюда, замеченная мной ещё в 61 г, какая-то странность в походке. Последнее время двигался он неестественно прямо, и было видно, что ходьба даётся ему с большим трудом. Между ним и мной здоровье не обсуждалось, поскольку отношения оставались на уровне "доброжелательный демократичный начальник" и "уважающий седины (и должность) почтительный подчинённый".
Похоже, моё повествование неуклонно продвигается к концу. Что, увы, венчает жизнь каждого из нас? Они, проклятущие... ПОХОРОНЫ, значит. Слава богу, превратившись в покойников, играем мы там пассивную роль. Это живым надо скорбеть (или делать внд), суетиться, чего-то рассчитывать, учитывать, планировать. Мёртвым - не больно, как гениально когда-то сформулировал В.Быков.
Итак, похороны. Народу - не протолкнуться. Интрига: продемонстрировать присутствующим свою глубокую любовь и преданность покойному, не допустить к гробу скорбящего Вальдмана. То и другое воплощал и идеалогически возглавлял Харкевич, с каменным лицом стоявший поодаль и отказавшийся выступать. В больнице процедуру прощания возглавлял Лакин (Вицепрезидент), в крематории - я (Главный Учёный Секретарь). Уже в крематории Вальдман таки прорвался к гробу, пытался что-то такое произнести, но громкий шопот Харкевича ("уберите этого!"), буквально, сдул его в толпу. Потом гроб "уехал", многим, а может и всем, заметно "полегчало". Наиболее "верные" отправились на поминки в квартиру, теперь уже бывшую, Дяди Васи. Очень быстро - виновато обилие спиртного - обстановка сделалась непринуждённой. Помню свой тост (как "молодому" и не "ученику" слово предоставили далеко не первому). Звучал он в шуме и гаме подвыпивших учеников и соратников и тронул, скорее всего, только меня. Я и сегодня готов повторить то, что сказал тогда. Воспроизвожу суть:   "Самое главное в Василии Васильевиче Закусове - мужество. Не фармакологические заслуги (у иных их не меньше), не созданная им школа (знавали мы и другие), не научные труды, монографии и учебники (кое-кто и в этом его превзошёл). А то, что называется гражданским мужеством: найти силы пренебречь собственной безопасностью и перед лицом чуть ли не расстрела не оболгать несчастных коллег (не родственников, не друзей) и не предать собственную совесть".
Вот, пожалуй, и всё.
Остаётся добавить, что большинство упомянутых на этих страницах людей, как и В.В.З., ушли в мир иной. Здравствуют пока лишь единицы.

                                                        * * *

                       Карикатуры на Дело врачей, январь 1953г.

Несостоявшийся погром. Чем закончился последний сталинский эпизод репрессий...

                                     * * *