Продолжение

Часть III

Глава 15. В логове

Петербург меня разочаровал. Огромный аэропорт с шестью терминалами располагается не в Пулково, а в Гатчине. Далековато от города, но до него проложена отдельная линия метро. Только в подземке я не увидел привычных дворцов. На каждой станции давили на психику низкие потолки. Перрон отгораживали квадратные колонны, увешанные со всех сторон рекламными щитами. Даже парижское метро просторнее и элегантнее, не говоря уж о питерском, которое построили в СССР и продолжили в Российской Федерации.

Петербург Российской Империи утратил своё имперское величие, и превратился в огромный столичный мегаполис, где прекрасные дворцы сочетаются с уродливыми небоскрёбами. На Невском проспекте на месте Казанского собора стоит чудовищное сорокаэтажное здание в виде огурца с зеленоватым оттенком и сетчатой оболочкой. На его закругленной вершине располагается большой зал, в котором должен пройти очередной съезд НКПРИ.

…Пока всё шло по плану. Я приступил к работе в «Усть-Вымском времени», научившись кое-чему в электронной газете «Нева». Главный редактор «УВВ» Валентин Холодилин встретил меня с распростертыми объятиями, говорил о том, как меня не хватало, пока я был в отпуске и взял с меня обещание немедленно восполнить пробел. Что я и сделал, вручив ему очерк о нашей поездке по Бургундии. Само собой, там не было ни слова про переход в другое измерение, а лестницу Леонардо да Винчи я описал, как ещё один шедевр великого художника и изобретателя.

Высокий и чуть сгорбленный Валентин Евгеньевич был грозой для сотрудников. Я не раз слышал его крики, раздающиеся из его кабинета. Не понравившийся ему материал он мог не только порвать на части, но и, покинув с яростью свой кабинет, пройти к ближайшему туалету, чтобы прилюдно спустить его в унитаз. Журналисты Холодилина боялись, но и уважали как блестящего профессионала. Чуть ли не каждую корреспонденцию или статью он правил своей редакторской рукой, менял заголовки и подзаголовки, но от этого материал становился лучше.

Только на меня и редактора отдела журналистских расследований Сергея Жданова он ни разу не повысил голос. Видимо, считал нас ценными кадрами. В ценности Жданова сомневаться не приходилось. В чём состояла моя ценность, я понял не сразу.

Сергей Жданов мне сразу понравился. Этот симпатичный молодой очкарик очень напоминал мне Андрея Нежданова из моего мира, когда-то игравшего в театре-студии «Эпиграф». Помню, я ему дал роль Штирлица в моей инсценировке «Семнадцати мгновений весны», и, как мне говорили восторженные зрители, он сыграл её не хуже Вячеслава Тихонова.

В этой реальности я и Жданов были не только коллегами и ровесниками, а ещё и близкими друзьями. Не знаю, чем привлекал Сергей моего двойника, но мне нравились его горящие глаза. Он числился редактором отдела, но у него не было подчинённых. Он сам занимался журналистскими расследованиями, тратя на каждое из них немало времени.  При этом в самых разных государственных и частных структурах у него были свои информаторы.

Это всё я узнал о нём позже. Пока же в свободную минуту я охотно рассказывал ему про Бургундию, а он мне про то, что происходило в газете во время моего отсутствия. И не только об этом.

Жданов много курил, я же не имел этой вредной привычки. Но если день выдавался тёплым, мы выходил на крыльцо массивного шестиэтажного Дома печати – не чета его сыктывкарскому аналогу – и пока Сергей выкуривал одну сигарету за другой, я понемногу вытягивал из него всё, что должен был знать о редакции мой двойник, но что было неведомо мне. 

В моём отделе политики, кроме меня самого, числилась неприятная девица со столь же неприятной фамилией Шавкина. Звали её Екатерина. Ко мне она относилась внешне с подобострастием, а в глубине души, как мне показалось, меня презирала. Писала она мало, что меня только радовало, так как каждый её материал приходилось переписывать. Делал я это крайне неохотно, потому как и себя пока ещё не считал опытным журналистом. Но время было ещё летнее, в политике преобладал полный штиль. Поэтому от нас много и не требовали. Единственное поручение, которое я ей дал, присутствовать на губернской конференции НКПРИ и написать отчёт. Она задание выполнила, но её отчёт пришлось полностью переписать – она там напутала всё, что только можно было напутать.

В целом конференция прошла нормально. Томилин сложил с себя председательские полномочия и переложил их на мои плечи. За меня проголосовали единогласно. Также единогласно меня и Томилина избрали делегатами всероссийского съезда партии. Алексей Анатольевич на следующее утро умчался в столицу, ну а я полетел в Питер через неделю, чтобы прибыть туда накануне этого мероприятия.

К поездке я основательно подготовился. Своему начальнику пообещал, что возьму интервью у самого Грекова. Холодилин был ошарашен:

– Толя, а разве это возможно?

– Возможно, возможно, – заверил его я. – Алексей Анатольевич Томилин обещал мне личную встречу после съезда.

– Такое интервью может стать лучшим материалом месяца, а то и года, – задумчиво произнёс главный редактор. – Если получится, обещаю двойной гонорар.

В его голосе я уловил нотки сомнения. Он не слишком верил, что мне это удастся сделать. Откуда такой скепсис? 

В письменном столе моей комнатки оквадского дома я нашёл отличный и высокочувствительный диктофон с большим объёмом памяти. Там же находился массивный  цифровой фотоаппарат на 20 мегапикселей. Среди других гаджетов валялось странное устройство круглой формы. Он легко вставлялся в белый значок с изображением коловрата. Смысл этого устройства я понял не сразу. Пришлось разыскать нечто похожее в Интернете. 

С таким вооружением я не сомневался в победе, и в приподнятом настроении отправился в город, в котором прошла студенческая юность моего двойника. Да и моя тоже, только в другой реальности.

ххх

При появлении Грекова весь большой зал, полукругом обрамлявший сцену, встал и в едином порыве принялся аплодировать. Я тоже поднялся и стал хлопать в ладоши, хотя с детских лет не переваривал культ личности.

На первый взгляд Греков не имел ничего общего ни с Гитлером, ни со Сталиным, ни даже с Муссолини. Внешне казалось, что он не испытывает никакого удовольствия от поклонения толпы. Партийный вождь во время овации в его честь лишь смущённо поправлял очки на своём чуть горбатом носу. Его походка имела немного утиный характер, но на ногах он стоял крепко, как памятник. Перестав трогать очки, Греков немного помахал обеими руками, показывая, что все эти выражения восторга надо прекратить. Это удалось ему не сразу. Восторги оказались столь велики, что соратники поначалу не внимали жесту своего вождя. Когда же наконец аплодисменты утихли, Греков сел в президиум рядом со своим заместителем Владимиром Хомчиным.

Хомчин – настоящий бугай, рядом с которым Греков выглядел немного неказистым, что партийцев ничуть не смущало, председательствовал на съезде. В президиум по его предложение избрали ещё несколько видных национал-коммунистов, в число которых входил и Томилин. После утверждения повестки дня Хомчин предоставил Грекову слово для доклада.

Я сидел на первом ряду. Это означало, что я совсем немного не дорос до президиума. Почётное место меня радовало тем, что я не только хорошо слышал выступающих, но и видел иногда насмешливые, иногда скептические, иногда задумчивые выражения лиц его ближайших сподвижников.

Греков под новые аплодисменты вышел к трибуне, захватив с собой распечатанный на бумаге доклад, какое-то время перебирал листы в ожидании, когда же смолкнут эти надоевшие аплодисменты. Не дождавшись, он бросил доклад на подставку и заговорил, не глядя в бумагу.

Странное дело, в этот момент я почувствовал к нему сильную симпатию. Поначалу это была речь ни нациста, ни даже коммуниста, а, скорее, антиглобалиста. Он мягким и приятным голосом говорил о том, что бесконтрольная власть транснациональных компаний губит природу, порождает чудовищную несправедливость в распределении богатств и к истощению природных ресурсов. Он приводил примеры, как нефтяные компании не желают тратить деньги на обновление трубопроводов, а предпочитают, чтобы нефтесодержащие жидкости травили виноградники на Кавказе, загрязняли Волгу, чтобы в результате жители десятков городов Поволжья потребляли воду, которую невозможно очистить.

Я настолько поддался обаянию Грекова, что стал сомневаться в своём желании низвергнуть вождя национал-коммунистов. Более того, мне даже захотелось встать и дополнить его доклад, рассказав, как компания «Сияние Севера» гробит нашу тундру и реку Печора, куда попадает нефть, разлившаяся в результате многочисленных аварий. Как страдают от этого местные жители, как выросло число онкологических заболеваний в этих районах.

Но Греков уже сменил тему. Он, всё более и более воодушевляясь, заговорил об экономическом кризисе, охватившем Российскую империю, и который неизбежно распространится на весь мир.

– Да, мир становится единым, границы всё более прозрачными, – с некоторой грустью констатировал вождь. – Но хорошо это или плохо? В условиях капитализма, безусловно, плохо. Бедные становятся беднее, богатые богаче. Недра разоряются. Африканские страны голодают. Растёт число самоубийств и насилия над личностью. Жители развивающихся стран подвергаются жесточайшей эксплуатации. И всё это во имя пресловутого золотого миллиарда. А я бы даже сказал, золотого миллиона. Маленькой кучки дельцов – тех, кто хочет жить припеваючи за счёт других.  Но я позволю спросить вас: а разве можно остановить дальнейшую глобализацию?

Из зала послышались отдельные крики: «Нет!», «Невозможно!».

Я промолчал. Мне стало интересно, как он повернёт эти реплики.

– Вот и я говорю: невозможно, – возвысив голос, почти прокричал Греков. – Помните, как перед лицом авиньонской инквизиции великий гений французского Возрождения Гийом Галлей заявил: «А всё-таки она вертится!» Так вот: колесо истории вертится. И никаким транснациональным корпорациям, буржуазным партиям и продажным политикам его не остановить. Потому что только коммунизм, победив во всём мире, сможет повернуть глобализацию не во зло, а на благо людей.

Вот так, к концу доклада, Греков свернул на нужную тему. Не забыл он и про великую миссию славян. Закончил вождь своё двадцатиминутное выступление громкими лозунгами:

– Да здравствует победа коммунизма во всём мире! Да здравствует славянское единство! Наше дело правое – так победим!

При этих словах произошло маленькое чудо. Негромко зазвучал орган, свет в зале начал гаснуть, а над нашими головами разгорелся полупрозрачный купол, заменяющий потолок. И на этом куполе проступили очертания океанов и материков. Он стал походить на светящийся глобус, а мы оказались как бы внутри земного шара.  По залу прокатилось восхищённое «О-ох!», а затем раздался такой восторженный рёв, такие овации, что Грекову позавидовали бы самые популярные рок-музыканты.

И тут я полностью выпал из его поля. Перед глазами вставали кадры кинохроники с партийных съездов в нашей бывшей стране, которая называлась СССР, исступлённые вопли немцев во время выступления Гитлера, скандирование румынских коммунистов своему лидеру Чаушеску незадолго до его позорного свержения и расстрела.

Ничего, подумал я, тебя, Греков, ждёт та же участь. Так бесславно закончили не только Чаушеску, но и Гитлер, Муссолини и Пол Пот. И уж я постараюсь, чтобы ты последовал за ними.

ххх

Головной офис НКПРИ располагался в старинном трёхэтажном здании на улице Большой Морской. По обе стороны входных дверей висели флаги: слева – российский триколор, справа – красный с белым кругом и славянским коловратом.  Над входом располагался большой квадратный экран, воспроизводивший красоту российской природы.

Я явился в назначенный час на следующий день после партийного съезда. Молодой охранник в синей униформе и с круглым значком с изображением коловрата на лацкане пиджака пропустил меня после предъявления партийного билета. По сравнению с нашей региональной штаб-квартирой здесь всё было достаточно скромно – никакого мрамора и бархатных стульев. 

Я поднялся на второй этаж и увидел кабинет с вывеской «Генеральный секретарь Национал-Коммунистической партии Российской империи Греков Антон Дмитриевич». С некоторой робостью я открыл дверь и попал в большую приёмную, где за низкой перегородкой сидела миловидная секретарша и болтала с высоким охранником, одетым во всё ту же синюю униформу с круглым значком.  Увидев меня, она совершенно бесстрастным голосом спросила:

– Товарищ Малинин?

– Да, это я.

– Подождите минуточку.

После этого секретарша и охранник занялись тем, чем должны были заниматься. Девушка по телефону сообщила Грекову о моём приходе, а мужчина вежливо, но настойчиво попросил меня отдать висевшую через плечо сумку и снять для досмотра пиджак, на лацкане которого также красовался наш круглый партийный значок с коловратом. Я спорить не стал, отдал охраннику сумку и пиджак, а сам в это время вспоминал напутствия, сделанные Томилиным вчера в гостинице «Балтия», куда поселили делегатов съезда. К Грекову надо обращаться «товарищ Антон». Вопросов задавать не следует, а на его вопросы отвечать прямо и искренне. Что ж, будем делать такое интервью, где вопросы задаёт собеседник, а интервьюер отвечает.

К моему удивлению, охранник не стал заглядывать в сумку, где лежал фотоаппарат, а просто убрал её вместе с ним за перегородку. Пиджак же он обыскал весьма тщательно, извлёк из кармана цифровой диктофон и положил его туда же, куда и сумку.

– Простите, но мне эти вещи нужны, – запротестовал я. – Я хочу взять интервью у Антона Дмитриевича.

– Об интервью надо договариваться отдельно, – сухо ответил охранник. – К тому же Антон Дмитриевич интервью не даёт.

Так вот откуда такой скепсис у Холодилина! Что ж, ничего не поделаешь.

Поразмышлять на эту тему мне не дали – секретарша пригласила меня войти, что я и сделал, на ходу одевая пиджак.

Улыбающийся Греков встретил меня у самых дверей. Я, как учил меня Томилин, не сильно пожал протянутую руку, улыбнулся в ответ и сказал:

– Здравствуйте, товарищ Антон!

– Приветствую вас, товарищ Малинин! Проходите сюда, – с этими словами он указал мне на одно из двух кресел, стоящих в углу возле журнального столика. – Что будете пить: кофе или чай?

– Пожалуй, что чай, – ответил я, следуя томилинской инструкции. Алексей Анатольевич предупредил меня, что Греков кофе не любит.

– Вот это правильно, – подтвердил наставления Томилина вождь национал-коммунистов. – Кофе – буржуазный напиток. А вот чай – это наше, славянское. Мариночка, нам два чая.

Стоящая у дверей секретарша тут же отправилась выполнять распоряжение шефа, а я хотел было возразить, что чай вовсе не славянский напиток, он был завезен из Китая, но сдержался. Греков между тем продолжал развивать свою мысль:

– Древние славяне заваривали засушенные листья иван-чая, который называли огненной травой. Но вас я угощу более привычным напитком. Вот только не цейлонским и не китайским, а нашим, выращенным на Кубани. Уверяю вас, ничуть не хуже импортного.

В это время секретарша занесла на подносе небольшой фарфоровый чайник,  две пустые чашки и вазочку с печеньем. Чай она тут же разлила, я попробовал и согласился, что он действительно очень вкусный. Как, кстати, и печенье.

– А теперь перейдём к делу, – сказал Греков, допив свой чай. – Я пригласил вас потому, что вы – кандидат от нашей партии. Пойдёте первым номером от своего региона. И я спешу напомнить вам, что мы – партия нового типа. Вы, конечно, знаете, что у нас строгая дисциплина и демократический централизм. Иначе нам не победить.

– Да, конечно, товарищ Антон, – согласился я. – Готов быть солдатом партии.

– Прелестно, – коротко оценил моё согласие вождь. – Поэтому подпишите обязательство, а потом продолжим разговор.

Греков протянул мне документ, согласно которому я обязывался после выборов стать членом фракции национал-коммунистов, посещать все заседания Госдумы, если только не буду отсутствовать по партийным делам, регулярно встречаться с избирателями, пропагандировать национал-коммунистические идеи, а, главное, всегда голосовать так, как укажет партийное руководство.

Я взял лежащую на столе ручку, собрался было поставить автограф, но задумался.

– Вас что-то смущает? – поинтересовался Греков.

– Понимаете, товарищ Антон, я боюсь, что не смогу всегда голосовать так, как мне укажут. Вдруг у меня появится своё мнение.

– Что ж, это вполне закономерное возражение, – пожал плечами вождь. – Поступим просто: вы не подписываете обязательства, мы вычёркиваем вас из партийного списка, и на этом разговор закончим.

– Подождите, не надо меня вычёркивать, – немного задрожал я. – Я готов, конечно, готов к партийной дисциплине и всё такое прочее. Но мне бы очень хотелось, чтобы я не голосовал против своей совести. Понимаете…

– Понимаю. Но как нам узнать, что у вас против совести, а что – нет?

– Может быть я сейчас скажу вам, что мне кажется важным в дальнейшей работе нашей партии, а вы сами решите: подхожу я вам, как кандидат, или нет?

– Какой интересный поворот, – Греков откинулся в кресле и внимательно посмотрел на меня. – Давайте попробуем. Будет очень любопытно.

Я попросил разрешения налить себе еще чаю из фарфорового чайничка, сделал несколько глотков и, не скрывая волнения, заговорил:

– Понимаете, я думаю, что для строительства коммунизма Государственная Дума вообще не нужна. И другие партии не нужны. Они же нам будут только мешать. Буржуазная демократия, по своей сути, антинародна. Она даёт власть лживым политикам, купленным буржуазией. Поэтому я считаю, что после нашей победы Госдуму надо распустить, а все партии, кроме нашей, запретить.

– Любопытно, – Греков скрестил свои ладони и приложил их к подбородку. – И как же вы предлагаете это сделать?

– Очень просто. Надо поджечь Таврический дворец, а обвинить в этом «народороссов». Сначала запретить их партию, потом и остальные, которые с ними, в общем-то, заодно. Доказать в суде их вину не составит труда, а служба имперской безопасности нас поддержит.

– Так-так, – вымолвил вождь, явно не ожидавший от меня таких откровений. – А вам, товарищ Малинин, не кажется, что всё это аморально.

– С точки зрения буржуазной морали – да, – уверенно выдал я. – Но мы ведь отрицаем буржуазную мораль. Для нас нравственно то, что способствует победе коммунизма. А устранение мешающих нам буржуазных партий этому, безусловно, способствует.

– Послушайте, а ведь вы – умный человек и очень ценный для нашей партии, – с ноткой удивления произнёс вождь. –  Продолжайте, я с удовольствием послушаю вас.

– Да, так я продолжаю. Коммунизм не совместим с монархией. Мы же хотим равенства, а не царей и императоров. Как не крутите, но Михаил Третий явно лишний.

– Конечно, лишний, – согласился Греков, неподвижно рассевшись в кресле.

– Его надо казнить. Казнить по приговору суда на основании тех документов, что я привёз вам из Бургундии.

– А вы, товарищ Малинин, знаете, что за документы привезли?

– Не знаю, но догадываюсь, – всё более воодушевлялся я. – Вероятно, что-то связанное с последней войной и предательством нашего царя.

– Не царя, а царей, – поправил вождь. – Там протоколы секретных переговоров Алексея Второго и Михаила Третьего с президентом Бургундии и премьером Франции. Они сдали Россию с потрохами. Я не считаю их даже русскими людьми, не то что русскими императорами.

– Вот-вот, – продолжал я. – Империю – к чёрту! Россию надо провозгласить республикой. Только этого мало. Коммунизм же должен победить во всём мире. И мы не должны бояться Четвёртой мировой войны и применения грома и молнии Перуна.

На этих словах Греков неожиданно вскочил и заговорил, беспрерывно расхаживая по кабинету:

– Товарищ Малинин, вы попали в самую точку. Громы и молнии почему-то пугают некоторых наших товарищей-маловеров. Пугает Хомчина, пугает Яблочкова, пугает Гологривого.  Они боятся очистительной грозы. Но не пугает вас и товарища Томилина. С трусами мы не должны иметь дело. Если надо, мы легко от них избавимся. Но избавляться не придётся. Они именно из-за своей трусости не станут нам с вами возражать. Мы пойдём до конца, мы не пожалеем никого ради победы коммунизма. Ведь что такое миллион и десять миллионов жизней? Жалкая капля в океане всего человечества. Так неужели мы пожалеем каплю ради счастья семи миллиардов?

Я сидел и только поддакивал. А Греков распалился сильнее, чем во время своего выступления на съезде. Он то одевал очки, то снимал их, при этом всё говорил и говорил. Он называл страны, в которых коммунисты готовы взять власть свои руки и стать нашими союзниками. И указывал на те, по которым придётся ударить ядерным и термоядерным оружием. Затем он перешёл к государствам, ещё не созревшим для коммунизма. Им придётся помогать. В средствах стесняться не надо. У России есть высокоточные крылатые ракеты. С их помощью можно уничтожать элиты, оставив в живых несчастные народы этих стран. Уничтоженных властителей заменят подготовленные российскими национал-коммунистами кадры. Они проведут в этих государствах  индустриализацию, внедрят новейшие технологии. И когда плоды созреют, они сами упадут нам в руки. Тогда можно будет стирать границы и считать завершённой мировую коммунистическую революцию.

Закончив импровизированную речь, Греков снова уселся в кресло и, глядя на меня, перешёл на более мягкий тон:

– Я, товарищ Малинин, всегда считал и сейчас считаю, что надо опираться на молодёжь. Те, кому за сорок, для нас уже потеряны. Не та энергия и много страхов. Они боятся потрясений, им хочется спокойной жизни. Они думают, что коммунизм придёт сам собой. Даже те, кому тридцать пять, уже старики. Вам, именно вам, нынешним двадцати и двадцатипятилетним принадлежит светлое коммунистическое будущее. Так что подписывайте, товарищ Малинин, обязательства кандидата в депутаты с чистой совестью. Вам против нее идти не придётся.

Я подписал протянутую им бумагу, мы крепко пожали друг другу руки, и я покинул его кабинет. В приёмной высокий охранник вернул мне сумку и так и не пригодившийся диктофон.

Ближайшая станция метро называлась «Адмиралтейство». Она оказалась очень глубокой, так как линия проходила под Невой. На меня уже не давили низкие потолки и не раздражали ободранные рекламные плакаты на квадратных колоннах.

Поезд довёз меня прямо до самой «Балтии». Я поднялся в свой номер, принял душ, чтобы смыть с себя отрицательную энергию, полученную от Грекова, надел белый гостиничный халат и принялся за работу.

Со своего пиджака я снял круглый значок с изображением коловрата, в центре которого имелась незаметная дырочка. Затем сел за стол и аккуратно извлёк то самое странное устройство, обнаруженное мною среди гаджетов моего двойника. Теперь я знал его предназначение. С помощью короткого шнура я подключил устройство к планшетному компьютеру, которые местные называют портативным ординатором, и скачал в него весь наш разговор с вождём национал-коммунистов.

Спектакль удался на славу. Через три-четыре дня редактор Холодилин получит желанное интервью с Грековым. Но об этом потом. Назавтра у нас запланирована встреча с академиком Беловым. 

Глава 16. Таинственная гора

Метлер под сыктывкарскую редакцию «Новой России» приспособил малопригодную конуру в бюро местного филиала своей московской риэлтерской фирмы по улице Ленина. В двух соседних и довольно просторных кабинетах сидели его сотрудники, а нас троих впихнули на девять квадратных метров. Кроме нас в комнатку с трудом втискивался стол, три стула и стационарный ординатор, по-ихнему – компьютер. Один на троих. Илья уверял, что это временно, что скоро мы развернёмся во всю ширь и мощь, а пока нам предстоит пребывать в тесноте, да не в обиде.

Наш рабочий день проходил в болтовне. Ничего другого нам не оставалось, поскольку сам портал пребывал в процессе созидания. Я выпытывал у Андрея Нежданова подробности громкого дела, в результате которого чуть ли не вся власть Республики Коми оказалась за решёткой. Витя Исаев приходил послушать, так как и бухгалтеру пока ещё практически нечем было заняться. 

Нежданов выглядел угрюмым и неразговорчивым, однако, стоило ему начать, остановить его было уже трудно. Меня более всего интересовали рейдерские захваты промышленных предприятий, которые устраивали эти интеллигентные бандиты. Мне с самого начала показалось подозрительным, что им доставались не самые аппетитные куски. Кому же перепала вкуснятина?

Во время одного из таких разговоров, я не выдержал и перебил коллегу:

– Андрей Петрович, это всё, конечно, интересно. Но не припомните ли вы случая, когда они хотели нечто лакомое отхватить, но по какой-то причине им это не удалось?

– Па-анимате, Анатолий Викторович, – Нежданов почему-то сильно «акал», хотя местное население всё больше «окает», и немного тянул гласные первого слога, отчего походил на заику. – Я-я знаю несколько таких случаев. Но у меня нет никаких документов, подтверждающих эти факты. А нет доказательств – нет и фактов.

– Давайте факты, доказательства будем добывать вместе, – предложил я.

– Я вам, пацаны, помогу, если что, – влез Исаев. – Я экономист в отличие от вас, гуманоидов. Ну, то есть гуманитариев.

– Ха-арашо, вот первый факт: в Усть-Вымском районе обнаружены богатые залежи титана и высоковязкой нефти. Такое бывает. Пласт нефти, затем пласт руды и так далее.  В общем, всё вместе. Лицензию на разработку получила никому не известная компания «Севприродресурс».  Ка-анечно, те, что сейчас за решёткой, хотели отжать. Но-о не вышло. Кто-то в Москве эту компанию крепко крышует. И-их собственные связи не помогли.

Я немедленно сел за ординатор (к слову «компьютер» никак не могу привыкнуть) и набрал в поисковике «Севприродресурс». Официальный локал компании сообщал, что занимается она разработкой и добычей полезных ископаемых на территории Российской Федерации. Юридический адрес: Санкт-Петербург, улица Гданьская, дом 10 «А». Генеральный директор – некто Раюшкин Михаил Павлович.

– Посмотри, кто учредитель, Толян, – предложил Исаев.

– Я сма-атрел, – отозвался Нежданов. – Тупик, полный тупик.

Это оказалось правдой. Сеть молчала про Раюшкина и ничего не сообщала про учредителя. Прямо какая-то компания-невидимка.

– Знаете что, – повернулся я к своим коллегам. – Нам надо туда съездить. Я имею в виду на месторождение, и увидеть всё собственными глазами.

Я не стал признаваться в том, что в первую голову мне не терпится взглянуть на Усть-Вымь. Интересно же, что представляет из себя наша с Исаевым и Метлером родина в этом загадочном мире.

– Па-ехать, конечно, можно, – согласился Нежданов. – Вопрос только на чём.

– Не тушуйтесь, пацаны, это уж моё дело, – успокоил Исаев. – Машина нам нужна? Не только для этой поездки, а и вообще. Нужна! Значит купим.

ххх

Покупать автомобиль, однако, не пришлось. За сыктывкарским филиалом метлеровской фирмы числился внедорожник «Шевроле Нива» тёмно-коричневого цвета. Илья по документам был владельцем машины, но пользоваться ею не мог, так как не имел водительских прав. Поэтому на ней ездили его работники. Отправиться в Усть-Вымский район они отказывались, ссылаясь на занятость. Да и мы не собирались посвящать их в свои таинственные дела.

Из сотрудников будущей редакции «Новой России» водительские права были у Исаева, но он их оставил в Питере. Порывшись в бумагах моего двойника, я нашёл нужный документ на его, то есть теперь уже на моё имя. Вот только выдан он было тридцать лет назад, следовательно, устарел. Но его можно обменять, заплатив госпошлину и предъявив несколько медицинских справок.

Я уже знал, что медицина в Российской Федерации бесплатная. Когда в этой благословенной стране, называемой Советским Союзом, строили коммунизм, то перестали брать деньги за медицинское обслуживание. При полной победе коммунизма, бесплатным предполагалось сделать всё. Коммунизм не построили, но бесплатную медицину сохранили при условии, что россияне должны лечиться и получать справки у врачей той поликлиники, к которой они прикреплены. Какое-то медицинско-крепостное право! Мой двойник был прикреплён к поликлинике №1. Я отправился туда в надежде, что за пару часов получу всё, что мне нужно.

И вот – новый облом. К каждому врачу пришлось выстаивать, а, вернее, высиживать, бесконечные очереди. И этого мало. За справки пришлось платить. И это при даровом здравоохранении. К тому же кроме поликлиники следовало посетить отдельно нарколога и психиатра, заплатив каждому по пятьсот рублей за то, что я не алкоголик и не псих.

Только через пять дней я получил в местном отделении организации с зубодробительной аббревиатурой ГИБДД закатанный в пластик документ, разрешающий мне водить легковые автомобили. В тот же день я уселся за руль, решив для разминки немного полихачить на городских улицах.

В той реальности у меня был божественный «РуссоБалт Сокол», на котором я носился по Усть-Выми, обгоняя всех и вся. Женя, если сидела рядом на пассажирском месте, от ужаса закрывала глаза, вся напрягалась, набирала в лёгкие воздух, а после завершения очередного манёвра резко выдыхала: «У-уф!». Потом начинала выдавать всё, что про меня думает.

В тот вечер, когда я получил права, рядом со мной в машине примостился Исаевым, и я мог носиться по Сыктывкару, сколько моей душе будет угодно. Но ничего из этого не вышло. Как только я повернул ключ зажигания и попытался тронуться с места, машина тут же заглохла. Исаев посмотрел на меня с недоумением и дал мне подсказку в виде вопроса:

– Толян, ты почему сцепление так резко отпустил? Забыл, что надо делать это плавненько, постепенно нажимая на газ?

Действительно, всё так просто. Я всегда делал это автоматически, а тут моя внутренняя автоматика дала сбой. Я попробовал ещё раз. Результат тот же. Только с третей попытки мне удалось сдвинуть машину с места.

Мы медленно выехали со двора, повернули направо, я старательно переключился на вторую передачу, после чего машина опять заглохла и встала. Сзади начали сигналить, а я не понимал, что происходит. Исаев и тут принялся подсказывать:

– Теперь выключи двигатель, включи снова и двигай потихоньку на первой скорости.

Мне ничего не оставалось другого, как следовать дружеским инструкциям. И я, тщательно контролируя себя, разогнался до 40 километров в час, переключился на вторую, медленно отпустил педаль сцепления и плавно покатил по городу. Сразу переходить на третью я побоялся.

– Толик, что с тобой? – спросил меня Исаев. – Ты же вроде хорошо ездил. Неужели разучился?

– Похоже, что так, – угрюмо ответил я.

– Нет, Толик, это не ты разучился, – успокоил Витёк. – Это твой двойник никогда машину не водил. Это тело твоё не знает, куда давить и как переключать рычаги. Так что учись заново.

Повторное обучение заняло весь вечер. А утром мы всё-таки отправились в дорогу. Сотрудники метлеровской фирмы снабдили нас навигатором и пожелали доброго пути.

ххх

Нефтетитановое месторождение геологи обнаружили где-то за деревней Коквицы. В моём мире там проходит популярный туристический маршрут «Тайны Коквицкой горы». Сам я по нему не ходил и не ездил. Но моя мама, директор губернского музея, ещё в детстве мне рассказывала про это сказочное место.

В XIV веке сподвижник великого князя Дмитрия Донского, миссионер и святитель Стефан Пермский приплыл к Коквицкой горе и крестил первых язычников из числа местного населения. Затем он пересёк Вычегду и сжёг языческий символ – прокудливую берёзу, которой поклонялись  и приносили в жертву домашних животных жители села Йемдын, ставшего через четыреста лет городом Усть-Вымь. Берёза, как гласит предание, горела три дня и три ночи. Природа сопротивлялась такому святотатству, река бурлила, гремели грозы, лил ливень. А когда несчастное дерево всё-таки сгорело, креститель вызвал на поединок местного волхва Пама. Они должны были, взявшись за руки, пройти сквозь горящую избу и по дну Вычегды. Пам испугался, и тогда напуганные селяне согласились стать христианами.

Но крестились не все. Сотни тех, кто не пожелал отказаться от веры предков, переплыли Вычегду и исчезли на Коквицкой горе. Говорили, что они ушли под землю, то есть предпочли похоронить себя заживо. Стефан сказал про них, что они чудные. С тех пор пожертвовавших собою язычников стали называть «чудью».

С этого времени в лесу на Коквицкой горе происходили странные и чудные вещи. Грибники и охотники часто слышали жалобные стоны, идущие из-под земли. Видели, как сама земля мелко-мелко колышется. Местные жители были уверены, что это дают о себе знать не нашедшие успокоения души чуди. А бывало и так, что прекрасно ориентировавшийся в лесу человек, вдруг терял дорогу, долго блуждал и выходил совсем не туда, куда стремился. А случалось наоборот – заблудившийся в лесу путник легко находил выход из чащи, а потом уверял, что это неведомый голос из-под земли подсказывал ему, куда идти.

В Северо-Западной губернии все эти истории стали приманками для туристов. Из Усть-Выми на Коквицкую гору возят экскурсантов, предупреждая, чтобы они ни в коем случае не ходили в лес без сопровождающих специально подготовленных гидов. Никто из туристов, разумеется, не слышал никаких стонов и не видел колыхания земли, но местные жители упорно продолжали рассказывать байки про чудные души.

А может это и не байки вовсе? Может это попутный газ, растворенный в нефти, выходит наружу, издавая странные звуки и воздействия на психику людей? В общем, надо будет поспрашивать, что думают на этот счёт геологи.

С такими вот мыслями я вёл машину, выезжая из Сыктывкара. Этот город, как и Усть-Вымь, состоял из нескольких частей. Проехав спальный микрорайон Орбита, расположенный на самой окраине, мы через 15 километров въехали в другую часть города, именуемую Эжвой. По сути это был отдельный город, построенный рядом с огромным целлюлозно-бумажным комбинатом. В Усть-Выми рядом с таким же предприятием есть район, именуемый Чёрным Яром, а вокруг металлургического завода выстроена другая часть города – Пезмог.

Мы пронеслись мимо Эжвы и катили по трассе. Я уже предвкушал встречу с родным Усть-Вымом, но приятный женский голос из навигатора приказал повернуть налево. Я повиновался, свернул на довольно узкую дорогу, съехал на обочину и остановился, недоумённо глядя на прикреплённое к переднему стеклу устройство.

– Ну, чего стоим? – спросил Исаев, удобно устроившийся справа от меня на пассажирском месте.

– Тут что-то не так, – пожал плечами я. – Не может же эта дорожка вести на Коквицкую гору. Мы должны доехать до Усть-Выми,  за Оквадом по мосту пересечь Вычегду и попасть в город Кожмудор…

– Это в нашем мире так, – уверенно заявил Витя. – Здесь всё иначе.

– Пра-а какой это ваш мир вы говорите? – отозвался с заднего сидения Нежданов. – И Кожмудор – это вовсе не город.

– Да так, это у нас шутка такая, – пояснил Исаев, беря в руки навигатор.

Подвигав пальцами по монитору, он уменьшил масштаб карты и продемонстрировал её мне:

– Вот видишь, никакого моста через Вычегду за Усть-Вымом нет. Мы правильно едем.

– Ка-анечно, нет, – удивился нашей неграмотности Андрей. – И не было никогда. С чего вы взяли?

– Ну, нет так нет, – я снова пожал плечами и запустил машину.

Мы покатили дальше и через час достигли деревни Эжолты. Всё это время меня удивляло, что нам не попался на пути ни один экскурсионный автобус. Не может же быть такого, чтобы местные турфирмы не облюбовали такое заманчивое место, как Коквицкая гора. Прежний губернатор, сидевший теперь в тюрьме, объявлял туризм приоритетной отраслью. А что может быть более привлекательным, чем местность, связанная с крещением коми людей, леса, где сама себя похоронила чудь, и прочие туристические прелести? К тому же всё это под боком у столицы Республики Коми. Да, люди в этом мире какие-то не расторопные!

Деревню Эжолты я едва успел рассмотреть, и она произвела самое удручающее впечатление. Убогие избы вместо ласкающий взгляд особняков, полу разбитая дорога вместо гладкой туристической трассы.

Деревня Коквицы была не лучше. И мы бы её миновали так же быстро, как Эжолты, но Исаев заметил странный памятник, возвышающийся на высоком берегу Вычегды.  Мне тоже стало интересно, и я, дав задний ход, остановил машину на обочине неподалёку от него. Посмотреть вышли мы все.

Памятник представляет из себя каменную скульптуру солдата с винтовкой за спиной. Никаких дорожек или тропинок к нему не вело. Мы прошли по высокой траве и прочитали на табличке внизу, что он установлен в память о погибших гражданскую войну. Табличка содержала и имена героев.

– Че-ем-то на Сталина похож, – задумчиво произнёс Андрей. – А-аднако заросла к нему народная тропа. Такого просто быть не может.

Действительно, не может, подумал я. Забывать погибших на войне как-то не в русском характере. Видимо, это ещё одна странность Коквицкой горы.

Я вытащил из кармана маленький цифровой фотоаппарат, который отыскал среди вещей моего двойника, и на всякий случай заснял этот памятник. После чего мы сели в машину и двинулись дальше.

Проехав километров пять мы выскочили на поляну. Дорога закончилась, и милейший голос из навигатора выдал: «Вы прибыли к месту назначения». Но это было явно не тем, что мы хотели увидеть, а потому мы двинулись дальше по проложенной по траве колее и узрели нефтяную вышку и несколько мобильных домиков для строителей и вахтовиков. На некотором расстоянии находился карьер, из которого богатырского вида экскаватор черпал землю с её содержимым и сбрасывал в самосвал.

Мы подъехали ближе, и я обратил внимание, что нагруженный самосвал едет не к нам, а куда-то в противоположном направлении. Видимо, там есть дорога, не обозначенная на карте нашего навигатора.

Я остановил машину в ста метрах от вышки и балок. Мы вышли, я снова вытащил фотоаппарат, дабы запечатлеть увиденное, а потому не заметил, как передо мной вырисовался здоровенный амбал с весьма неприятной физиономией.

– Вы кто такие и кто вам дал разрешение на съёмку? – довольно грубо спросил здоровяк.

– Простите, но здесь нет никакого знака, запрещающего фотографировать, – гордо ответил я. – И нигде не сказано, что это частная территория.

– Не сказано, так будет сказано, – парировал неприятный тип. – Убирайтесь отсюда.

– А почему это мы должны отсюда убираться? Покажите свои документы, прежде чем командовать, – не пожелал уступать ему я.

– Какие ещё документы! Да ты сейчас…

Он не успел закончить. Ко мне подошёл Нежданов и негромко сказал:

– Па-ашли отсюда.

– А почему, собственно, мы должны уходить? – не унимался я.

– Пошли, пошли, – сказал подошедший Исаев, положив мне руку на плечо.

Мне ничего не оставалось иного, как убрать фотоаппарат и вернуться к машине. Мы двинулись в обратном направлении.

– Я у-узнал этого человека, – заговорил Андрей, как только мы тронулись с места. – Это Вадим Сохов. Он в девяностые проходил по делу воркутинской банды Мерта-Семёнова. А-атсидел срок. А недавно его судили как участника ОПГ «Северные братья». Всех осудили, но он как-то выкрутился.

– С бандитами, пацаны, лучше не связываться, – философски заметил Исаев.

– А-а мы и не будем с ними связываться, – заверил Нежданов. – Нам надо только выяснить, в какой группировке Сохов состоит и кого эта группировка крышует.

– Это возможно? – поинтересовался я.

– У-у меня есть информаторы в МВД, они что-то должны знать, – ответил Андрей.

Дальше мы ехали молча. Даже навигатор молчал. Я его отключил, так как был уверен, что уж дорогу назад как-нибудь найду. Всё это время я размышлял, что же мне-то делать. Когда мы выбрались на трассу, я высказал идею:

– В общем, так, господа. Ты Андрей разбирайся с Соховым, а я полечу в Питер. Попробую пробраться в контору этой фирмы.

– Вот это правильно! – обрадовался Исаев. – Вместе полетим. Илью прихватим. И навестим академика Беляева.

– Кто-о такой академик Беляев, – спросил Нежданов.

– Да так, один общий знакомый, – пояснил я. – К делу это не относится.

С самого своего прибытия в Сыктывкар я решил никому не говорить о том, что мы из другого мира. Всё равно ведь не поверят.

Глава 17. Движение струн в макромире

Я предложил друзьям встретиться в Таврическом парке возле Медиа-центра.

В этом мире Екатерина II никогда не сидела на российском престоле. А, значит, и не было у неё фаворита князя Потёмкина-Таврического. Но государь-император Пётр III усилиями графа Румянцева всё-таки присоединил к России Крым, который эллины называли Тавридой. После этого граф получил почётное звание Таврический, а в придачу дворец в Санкт-Петербурге, построенный по личному указу царя. Рядом с дворцом был разбит парк, в котором теперь наслаждались предосенним теплом петербуржцы и гости столицы. А в самом дворце располагается российский парламент.

Стеклянный Медиа-центр возвели в недавние времена в другом конце парка. От дворца его отделяет большой пруд с уточками и лебедями. Само здание изумрудного цвета и формой своей напоминает хорошо гравированный изумруд с острым концом вверху. И сложено оно как бы из отдельных «изумрудов», в каждом из которых располагается редакция той или иной газеты. Наиболее крупные издания владели двумя, а то и тремя «изумрудами».

Редакции электронной газеты «Нева» хватило одного «изумруда». Я решил навестить своих питерских коллег, чтобы познакомиться и узнать про их планы на мой счёт. Поговорить удалось с редактором региональных новостей. Он признался, что моей работой в целом довольны, но хотели бы получать от меня не только информации, но и статьи. При этом он предложил, чтобы я привлекал к работе и других журналистов, обещая за это часть их гонорара. Я сказал, что подумаю. На том и расстались.

Когда я выходил из медиа-центра, мои друзья уже сидели на скамейке. Увидев их издалека, я решил, что обрётший усы хитроумный Илья  чем-то смахивает на Арамиса. Плотный и простодушный Витёк – вылитый Портос. Д'Артаньяна среди нас, увы, нет. А я, наверное, благородный Атос. В романе Александра Дюма этот персонаж умудрился восстановить английскую монархию, мне же предстоит сохранить монархию в России. Я вовсе не поклонник царей и королей. Но если Российская Империя рухнет, то мало не покажется всему миру. Конечно, если этот мир вообще выживет.

Вот с такими честолюбивыми мыслями я подошёл к своим друзьям, но не стал вслух делиться ими. Вместо этого я указал на Медиа-центр и  надменно произнёс:

– По-моему, эти стекляшки угробили всю питерскую красоту.

– Ну, не знаю, – лениво отозвался Исаев. – Мне так нравится.

– Тебе надо бы в Москву, друг мой, – присоединился к разговору Метлер. – Она выглядит, как в XVI веке. Кремль, храмы, монастыри.

– И Храм Христа Спасителя стоит напротив Кремля? – заинтересовался я.

– Ничего подобного.

– А что – бассейн? – предположил Витя.

– И не бассейн. Там женский монастырь. Но огромный храм стоит на Воробьёвых горах.

– Это хорошо, – оценил Исаев.

– Не знаю, МГУ было лучше, – сказал Метлер.

Этот разговор мы продолжили уже в метро.

Ехать нам пришлось довольно долго. Станция «Стрельна» находится в девятой зоне питерской подземки. Поэтому и билеты до неё были недёшевы. Впрочем, не дороже, чем до аэропорта Гатчина.

Прошло больше часа, прежде чем мы добрались до калитки роскошного трёхэтажного особняка  на берегу Финского залива. На звонок никто не отозвался, но калитка оказалась незапертой. Мы крадучись, словно воры, проникли во внутрь и увидели справа от дорожки, ведущей к дому, сад с цветущими рябинами и уже отцветшими яблонями. Откуда-то из глубины раздался голос:

– Проходите, не стесняйтесь, молодые люди.

Мы двинулись в сад и разглядели сидящую за дачным столиком грузную фигуру престарелого, но бодрого академика. Он был точной копией Юрия Васильевича Беляева, которого мы встретили в Шамборе. Только если тот был одет в джинсы и клетчатую рубаху навыпуск, то на нашем нынешнем визави свободно висела джинсовая рубашка, не заправленная в клетчатые штаны. И звали его Василий Юрьевич Белов. На столике лежал открытый ноутбук, а вокруг стояли три пустых стула, видимо, приготовленных специально для нас.

Поздоровавшись с физиком за руку, мы уселись на стулья и замолчали, не зная, с чего начать. Академик пришёл к нам на помощь:

– Вы очень похожи на тех молодых людей, что я встретил в Бургундии. Вы действительно из другого мира?

– Да, да, да, – дружно закивали мы в ответ.

– И там нет страны Бургундии, замок находится во Франции, – отметил я.

– Любопытно, – задумчиво промолвил учёный.

Опять возникла пауза. Василий Юрьевич упёрся в компьютер, что-то понабирал, а потом откинулся на спинку стула и продолжил беседу:

– Признаюсь, я поначалу не поверил вам… Кто ту из вас Исаев?

– Это я. Меня Витей зовут, Виталием Борисовичем.

– Да, не поверил вам, Виталий Борисович. Но потом задумался. Вы знакомы с теорией струн?

– Знакомы, – уверенно ответил Витёк.

– Что-то слышали, – уточнил Илья.

– Попробую вам объяснить. Это что-то на грани квантовой механики и теории относительности. Признаюсь, сам я относился к теории струн довольно скептически. Но без неё никак не объяснить ваш феномен. Суть такова: эта теория струн построена на гипотезе, что все элементарные частицы и их фундаментальные взаимодействия возникают в результате колебаний и взаимодействий ультрамикроскопических квантовых струн на масштабах порядка планковской длины. Понятно?

– Не совсем, – честно признался Илья.

– Ладно, попробую иначе. В XVIII веке Леонард Эйлер… Слышали про такого математика?

– Конечно, – радостно ответил за всех Метлер.

– Так вот, этот Эйлер вывел замечательную формулу, смысл которой его современники не могли понять. Вот она!

И он повернул в нашу сторону ноутбук и показал длиннющий набор цифр и знаков, который мне ничего не говорил.

– Правда, красивое уравнение? – улыбнулся академик, не заметив наши недоумённые взгляды. – А тогда это сочли математической диковинкой, не более того. Но оказалось, что эта формула описывает очень маленькие частицы – значительно меньшие электронов, протонов и даже кварков, из которых те состоят. Эти частицы не имеют внутренней структуры и могут вибрировать. Я понятно объясняю?

Мы промолчали. Стыдно было признаться, что мы основательно подзабыли физику и математику даже в пределах школьной программы. Тем более, что в нашей реальности школу мы окончили 35 лет назад.

– Так вот, эти микрочастицы на самом деле представляют из себя вибрирующие нити энергии, они похожи на струны или даже на резинки, которые могут растягиваться и сжиматься, – продолжил учёный. – Поэтому пространство и время на этом микроуровне настолько искривлены и переплетены, что порой кажется, что это противоречит всякому здравому смыслу. Трёхмерным пространством и одномерным временем это никак не объяснить. Поэтому одни физики считают, что пространство и время имеют десять измерений, другие – 26. Понятно я объясняю?

– Не очень, – на этот раз вздохнул я.

– Хорошо, попробую ещё проще, – продолжал физик, прощая нам нашу вопиющую безграмотность. – Представьте себе, что время представляет из себя не прямую линию, а плоскость. Представили?

– Да! – радостно признался я.

– А теперь смотрите, – академик принялся пальцем чертить на столе воображаемые кривые линии. – Оно может двигаться вот так, вот так или вот так.

– Потрясающе! – восхитился Илья.

– А в другом мире оно двигается так, так и так, – учёный пальцем начертил ещё одну воображаемую кривую. – Значит, где-то оба мира могут максимально приблизиться друг к другу. Понятно?

– И мы значит как-то перескочили, когда наши миры сблизились, – предположил Витёк.

– Не просто перескочили, а даже каким-то образом обменялись телами, – пояснил Василий Юрьевич. – Но это мы уже заходим за грань физики. Тут что-то мистическое и необъяснимое.

Мои друзья приуныли.

– Так, выходит, мы уже никогда не сможем вернуться в свой мир? – разочарованно спросил Илья.

– Я этого не говорил, – спокойно ответил учёный. – Можно с помощью формулы Эйлера рассчитать, где и когда возможно соприкосновение ваших и наших миров.

– А не проще ли вернуться в этот самый Шамбор и снова пройти по той самой лестнице? – предположил Исаев.

– Не-ет, – засмеялся академик. – Время уже ушло. Да, если уж говорить начистоту, то такое совпадение, когда наши миры сблизились, а вы с вашими двойниками оказались в одной точке пространства, возможно с вероятностью…

Василий Юрьевич опять забегал своими пальцами по клавишам ноутбука, и вскоре показал нам результат:

– Вот, полюбуйтесь.

На мониторе была выведена цифра с огромным количеством нулей и единицей в самом конце. Это означало, что вероятность нашей встречи с двойниками, каковая случилась в Шамборе, практически равна нулю.

Исаев закрыл лицо руками и тихо завыл: «У-у».

– И что: у нас никаких шансов? – скрывая волнение, спросил Метлер.

– Один из тысячи есть, – успокоил невозмутимый академик. – При том условии, что вы войдёте в контакт со своими двойниками.

– А такое возможно? – заинтересовался я.

– Возможно. Более того, я сумел вступить в контакт со своим двойником. Его зовут Юрий Васильевич Беляев. Он занимается квантовой механикой. Лауреат какой-то премии. Кажется, называется ленинская. Его именем назван астероид. Вот что значит не быть засекреченным! Я правильно рассказал?

– Это вы от Исаева узнали? – проявил я свой вечный скепсис.

– Ничего такого я не говорил, – слегка возмутился Витёк, учуяв шанс на возвращение.

– Вот видите, – продолжил учёный. – Никто мне про моего коллегу из вашего мира ничего не говорил. А я многое знаю про него. Как же я мог получить всю эту информацию, как не от него самого?

Я молчал. Вроде бы уже отвык удивляться, а всё-таки удивился. А вот Метлер пошёл в наступление:

– Тогда расскажите: каким образом вам это удалось?

– Чисто случайно. Сидел дома за ординатором, делал вычисления по теории струн и неожиданно очень ясно увидел такого же человека, как я. Он занимался тем же. Только находился не в Стрельне, а в Сестрорецке. Это не было галлюцинацией, я его увидел своим внутренним зрением. Было чрезвычайно интересно пообщаться с умным человеком.

– А нам-то, как вступить в контакт? – с некоторым отчаянием в голосе спросил Исаев.

– Это будет непросто. Вам нужно настроиться на одну волну со своими двойниками, чтобы возник своего рода резонанс. Вы знаете, что такое резонанс?

Мы закивали головами, радуясь, что хоть что-то осталось в голове из школьной программы. Мне почему-то вспомнилась рота солдат, шагающих по мосту. В школьном учебнике говорилось, что им нельзя идти в ногу, чтобы не возникло резонанса, от которого может рухнуть мост.

– Понятно, мы должны шагать в ногу со своими двойниками, – предположил я.

– Да, что-то в этом роде, – согласился Василий Юрьевич. – Подумайте, что может в определённое время делать ваше второе Я. Возникнет резонанс, вслед за этим – контакт. А я вам помогу. Мы с моим «товарищем» регулярно контактируем. И он тоже намерен встретиться с вашими двойниками. Так что как-нибудь договоримся. Меня, как и моего товарища, очень интересует научная сторона вопроса. А вас, видимо, практическая. Вы же хотите вернуться в свой мир?

– Очень хотим, – ответил за всех Исаев, хотя лично я совсем не стремился убираться из этого мира восвояси. 

Опять возникла пауза. Каждый из нас по-своему переваривал услышанное. Исаев и Метлер, наверное, думали о том, как вступить в контакт с двойниками. А я же о своём: о национал-коммунистах, о грядущих выборах, о надвигающейся ядерной катастрофе.

– Василий Юрьевич, можно вам задать вопрос не по теме? – нарушил молчание я.

– Валяйте.

– Василий Юрьевич, вы никогда не задумывались над тем, что созданная вами и вашими коллегами водородная бомба, то есть «молния Перуна», способна уничтожить весь мир?

– А почему я об этом должен думать? – удивился академик. – Для этого есть политики. Пусть они и думают.

– Но среди политиков попадаются совсем безрассудные люди, – не унимался я. – Вдруг кто-то из власть имущих решит забросать водородными бомбами Бургундию, Францию или Луизиану. Они ответят тем же. И всё – мир погиб.

– Хм, вы задали серьёзный вопрос, я об этом даже не задумывался, – признался учёный.

– А вы знаете, что в нашем мире жил ещё один ваш двойник? – пришёл мне на помощь Илья.

– Ещё один двойник? Это что-то новенькое. И как же его зовут. Белянкин? Белых?

– Нет, Василий Юрьевич, его звали Андрей Дмитриевич Сахаров, – пояснил я, легко угадав, кого мой друг имел в виду. – Он не похож на вас и давно уже умер. Но он, как и вы, создавал в нашем мире термоядерное оружие. И сделал всё возможное, чтобы его бомба никогда не взорвалась.

– Очень любопытно. Надо будет спросить про него моего товарища из вашего мира.

– Спросите, обязательно спросите, – настоял Илья.

Мы расстались возле самой калитки. Академик, чтобы проводить нас, всё-таки оторвал от дачного стула своё грузное тело. Он уже был не так приветлив, как в начале нашей встречи, и очень задумчив. Кажется, мы с Ильёй задали ему непростую задачку.

По дороге в метро повеселевший Исаев заговорил о том, что ему всё-таки жаль будет покидать этот мир, но ему совсем не хочется второй раз пережить смерть своей жены. К тому же он жаждет увидеть своих внуков.

– Даже если у нас что-то получится, я не вернусь назад, пока не покончу с Грековым и его бандой, – повторил я своё обещание, данное в ресторане «Коквицкая гора».

– Это логично, – согласился Илья. – Если что, обращайся ко мне. У меня есть выход на императора. Наш лидер Мойша Райхельсон внештатный советник Михаила Третьего.

– Да и я, если что помогу, – сказал Исаев. – Всё-таки в МВД тружусь.

– Подожди, а как же твой тесть, который ждёт не дождётся Грекова, чтобы устроить ещё одну мировую войну? – спросил я его.

– Так то тесть. Он же кибэшник. А в МВД твоего Грекова очень не любят. Растерзают за милую душу – дай только повод. А вот за государя-императора готовы голову сложить.

– Спасибо…

Я был растроган. И всё-таки намеревался обойтись без них. Сам не знаю, почему. Может, хотел поберечь их и не втягивать в опасную игру. А может не желал делиться славой победителя дракона. Скорее всего, и то и другое.

Глава 18 Дом, которого нет

Петербург произвёл на меня неоднозначное впечатление.

Аэропорт располагается неподалёку от города – в Пулково. У нас это один из городских районов, и я уже было решил, что в этом мире вообще принято строить небесные причалы так, чтобы самолёты приземлялись чуть ли не на крыши городских домов. Но оказалось, что до Питера надо пилить двадцать минут на автобусе, поскольку проложить метро до аэропорта здешние людишки не соизволили.

А вот само метро меня очаровало. Каждая станция представляет из себя огромные благолепные хоромы. Высокие полукруглые потолки, мраморные стены, отделяющие поезда от платформ, особое освещение – всё это окрыляет, вызывает желание парить, забывая, что находишься не над землёй, а под землёй. Такое возвести могли только строители коммунизма.

Вот только станций в коммунистической подземке оказалось маловато. Довести метро хотя бы до Пулково не хватило силёнок. Да и внутри города один подземный дворец от другого отделяет такое расстояние, что приходится пересаживаться на трамвай или троллейбус, а то и топать не менее четверти часа пешком, чтобы добраться до нужного места.  Понятно, почему так получилось. На каждую подземную хоромину потратили столько денег, что хватило бы на четыре-пять станций поскромнее. Но в этом случае метрополитен стал бы заурядным буржуазным транспортным средством.

В Питер я прилетел вместе с Исаевым, но на совершенно сказочной станции «Площадь восстания» мы расстались. Он отправился к своей дочери и внукам, а я выбрался на улицу и поплёлся в гостиницу, номер в которой забронировал заранее. Она находится внутри жилого дома, найти и попасть в неё оказалось не так-то просто, поскольку владельцы этого пол звёздного чуда сделали табличку с её названием такой крохотной, что необходимо обладать особым зрением, чтобы её обнаружить. Но даже после обнаружения возникали препоны. Нужно по особому устройству, называемому домофоном, связаться с администратором, назвать свою фамилию и только тогда дверь можно открыть. Поначалу я решил, что это какое-то подпольное логовище революционеров, но девушка, выдававшая ключи, растолковала мне, что рядом находится железнодорожный вокзал, и в гостиницу часто лезут бомжи – так здесь называют бродяг. Да, этот мир явно не созрел для коммунизма!

Поселившись, я отправился на Невский проспект. Главная улица бывшей столицы показалась мне шумной и провинциальной. Вдобавок сплошь застроенной допотопными домами.   Впрочем, меня порадовали кони на Аничковом мосту, коих изваял славянский немец Клодт. Они и в моём Петербурге стоят вздыбленные и готовые к скачке. А вот чего там нет, так это широченного храма возле Гостиного двора, похожего на собор святого Петра в Ватикане. У нас на этом месте возвышается стеклянный небоскрёб-«огурец», набитый разными офисами.  Фиг его знает, что лучше. Храм, называемый Казанским собором,  вроде лучше вписывается в Невский проспект, но без «огурца» я как-то не представлял себе Питера.

Возле собора я спустился в метро, домчался до станции «Удельная», а потом около часу путался среди унылых пятиэтажек. Я искал «Севприродресурс», размышляя над парадоксальностями жизни людей этого мира. Как могли строители коммунизма возводить пышные хоромы под землёй и такое убожество на земле? Может прекрасное общество социального равенства и братства предполагалось создать в подземелье, а на поверхности оставить капитализм?

Я пока не нашёл ответа на этот вопрос. Как не нашёл и бюро «Севприродресурса». И даже дома по адресу улица Гданьская, 10 «А» мне не удалось обнаружить. Был жилой дом с адресом улица Гданьская, 10 без какой-либо литеры и без какой-либо конторы.

И тут меня осенило: дома с литерами находятся под землёй. Их, как и метро, возводили строители коммунизма. Коммунизм не получился, а метро и подземные дома остались. Весь вопрос: как туда попасть? Спрашивать пешеходов я постеснялся. 

Ладно, поговорю на этот счёт с Исаевым. Он живёт в этом городе больше меня – должен знать. На завтрашнее утро у нас назначена встреча с ним и Метлером. Мы поедем в гости к академику Беляеву.

ххх

Встретились мы на площади у Финляндского вокзала. У нас его называют Алексеевским в честь государя-императора Алексея I, присоединившего к России Финляндию. Полтора века каменное изваяние этого царя на лихом коне торчало на площади возле вокзала его имени. После Второй мировой войны Финляндию мы потеряли, а памятник Алексею I снесли ещё в ходе революции 1926 года. Но его потомок Алексей II каменного предка восстановил на прежнем месте. И он, в общем-то, неплохо смотрится на фоне массивного фронтала, построенного ещё в позапрошлом веке в классическом стиле.

Здесь же всё выглядит иначе. Фронтал вполне себе современный, а название осталось старое – от тех времён, когда Финляндия входила в состав Российской Империи. В центре привокзальной площади вместо императора – коммунистической вождь Владимир Ленин, указующий народу, куда им идти.

Памятник довольно-таки стрёмный. Ленин стоит на пулемётной башне броневика. Упасть с неё – раз плюнуть. Тем более пожилому человеку. Но, как пишут историки, вождь как-то устоял и даже призвал к мировой революции, за которой должно последовать торжество коммунизма. Здешние лидеры любят выступать с бронированной техники. Один в 1917 году с броневика указал России дорогу к коммунизму, другой в 1991-м с танка – путь к капитализму. И ничего у них не получилось – ни с коммунизмом, ни с капитализмом. Понятное дело, под пушками ничего хорошего не построишь. А этому Ленину понаставили памятников столько, сколько нет у всех наших императоров вместе взятых. Прав Исаев, нам здесь делать нечего. Пора мотать в свой мир. Если, конечно, академик нам поможет.

Этим размышлизмам я предавался в ожидании своих друзей. Исаев опоздал на пять минут, Метлер – на пятнадцать. Объяснил он это тем, что никак не может привыкнуть к большим расстояниям между станциями метрополитена. Я высказал своё предположение, сделанное ещё вчера: под землёй находится недостроенный коммунистический город, в котором дома помечены литерами. А иначе как объяснить отсутствие на поверхности дома по адресу улица Гданьская, 10 «А».

Ребята мою версию обсмеяли. А Исаев мне всё объяснил. Он уже выяснил, что «Севприродресурс», как у нас говорят фирма-ирруни. Адрес – липовый, а Михаил Павлович Раюшкин – зиц-председатель. Так в нашем мире австрияки называют подставных лиц всяких там компаний-однодневок, которые создают для финансовых и прочих махинаций.

Я немного приуныл, зато Метлер от этой информации пришёл в восторг:

– Друзья мои, это же означает, что мы на правильном пути и уже почти разоблачили эту банду. Да здравствует «Новая Россия»!

– Здешние ещё любили говорить: вперёд к новым победам! – осадил его восторги я.

– Отлично. Вперёд к новым победам! – подхватил невозмутимый Илья.

И вот в таком противоречивом настроении мы отправились покупать билеты до Сестрорецка. В этот курортный пригород ходит неуклюжая электричка. Целый час мы тряслись в поезде, издающем равномерный стук: тата-тата, тата-тата. Этот стук мешал говорить, и мы большую часть времени молчали. Я думал о том, как же мне – будь всё проклято – узнать: кто добывает или пытается добывать нефть и титан на Коквицкой горе?

Прибыв в Сестрорецк, мы долго плутали среди маленьких домиков и царских особняков в поисках жилища физика Беляева. Когда мне это надоело, я подошёл к первому попавшемуся прохожему и тупо спросил, где живёт академик. Как ни странно, прохожий не только не удивился моему вопросу, а преспокойно показал нам дорогу и даже проводил до самого дома. Нет, всё-таки у здешних ребят есть что-то хорошее и душевное.

Двухэтажный особняк Юрия Васильевича Беляева скромно разместился на берегу озера Разлив. Он как-то терялся среди окружающих его дворцов и вилл. Исаев сказал, что дворцы и виллы принадлежат разбогатевшим на воровстве и коррупции питерским чиновникам и бизнесменам. А академик получил свой дом в подарок от правительства уже не существующего Советского Союза.

Я был потрясён. Великий учёный, чьим именем назван астероид, обитает в двухэтажном домике. Почти таком же, каком живут в нашей реальности мои родители, хотя мой отец всего лишь майор императорской армии. Понимаю, конечно, коммунизм – это равенство и всё такое, но нельзя же стричь всех под одну гребёнку. Да я сам могу такой дом купить по ипотеке, если, конечно, вернусь. И вот это убогое равенство обернулось чудовищной несправедливостью. Ворюги и коррупционеры жируют в шикарных виллах, а мировое светило в области физики проживает в скромном строении, оставшемся от былых времён.

У калитки не было никакого звонка, а потому мы нагло вкатились на территорию академика и тут же увидели его самого. Он сидел на широком раскладном стуле под липой, держа на коленях портативный ординатор, который здесь именуют ноутбуком. Увидев нас, он зазывно произнёс:

– Проходите, молодые люди, я вас уже заждался. Присаживайтесь.

Мы поздоровались за руку, взяли прислонённые к липе раскладные стулья без спинок и устроились возле учёного.

– Да, вы очень похожи на тех, кого я встретил в Шамборе, – оценивающе промолвил учёный. – Но, если я не ошибаюсь, это всё-таки не вы, а ваши двойники.

– Ошибаетесь, мы – это мы, – слегка обиделся Метлер. – Это там, в другом мире, наши двойники.

– Пусть будет по-вашему, – согласился Беляев. – Мне один из вас уже всю эту историю рассказал. Кто тут из вас Исаев?

– Я, – важно отозвался Витёк. – Меня зовут Виталий Борисович.

– Очень приятно. Меня Юрий Васильевич. Ваша история мне показалась забавной.

– Вам забавно, а мы постарели на тридцать пять лет, – теперь уже обиделся Исаев. – Я жену потерял и здоровье, а Илья и Анатолий – родителей.

– Ну, извините, не хотел вас обидеть, – сказал академик. – Мне ваша история интересна с научной точки зрения. Она ломает все наши представления о макромире и означает, что здесь могут действовать те же законы, что и в микромире. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Пока не совсем, – честно признался я.

– Хорошо, попробую объяснить по-другому. Вы знакомы с теорией струн?

– Да! – не без гордости, кивая головой, сообщил я. – В лицее писал реферат на эту тему и делал доклад.

– Хороший был доклад, – поддержал меня Илья. –  Я тоже написал реферат о теории струн и чёрных дырах.

– Так вы физики! – обрадовался академик. – Тогда нам с вами будет проще разговаривать.

– Нет, мы гуманитарии, – покаялся Метлер. – Но физику помним в пределах лицейской программы.

В этот момент я пожалел, что не стал астрофизиком, как хотел в десятом классе. Мы с Метлером увлекались космосом, чёрными дырами, бредили космическими путешествиями. Но к окончанию школы меня поманило кино, а Метлера отец уговорил-таки стать историком. Но мечты не сбылись: я не стал кинорежиссёром, а Илья почти ничего не сделал для исторической науки. А вдруг из нас бы получились классные астрономы или блестящие спецы по квантовой механике!

– Пусть даже так, – кивнул академик. – Но раз вы знакомы с теорией струн, то знаете, что в микромире одна и та же сверхмалая частица может находиться одновременно в разных местах как в пространстве, так и во времени. Это можно объяснить только в том случае, если предположить, что мы имеем дело не с четырьмя, а десятью измерениями. Лично я придерживаюсь точки зрения, что измерений двадцать шесть. Но они как бы скрючены. Я понятно объясняю?

– Ну, как-то так, – не уверенно согласился Исаев.

– Проблема в том, что теория струн не доказана экспериментально, – продолжил физик. – Но ваш случай иначе, чем этой теорией не объяснить. И тут очень важно определиться, как мы будем к этой теории подходить: с точки зрения первичного или вторичного квантования.  Первый подход связывает теорию струн с обычной теорией поля на мировой поверхности. А вот подход вторичного квантования оперирует понятием струнного поля. Это функционал на пространстве петель, подобно квантовой теории поля. Иначе говоря, в формализме первичного квантования математическими методами описывается движение пробной струны во внешних струнных полях, при этом не исключается взаимодействие между струнами, в том числе распад и объединение струн...

В этот момент, я пожалел, что похвастался своим школьным докладом. Академик решил, что мы глубоко погружены в проблему, а на самом деле мы ни черта в ней не смыслим. Рефераты же мы писали, скатывая статейки из научно-популярных журналов.

– Извините, господин Беляев, но я ничего не понял, – признался Метлер, привычно вытащив из бокового кармана ручку и поиграв ею. – Давайте не будем углубляться в теорию. Скажите лучше, что нам делать?

– Да-да, мы можем вернуться в свой мир? – немедленно отозвался Исаев, машинально вытирая правым рукавом свой нос.

– На этот вопрос нет простого ответа, – задумчиво вымолвил учёный. – Но если вы знакомы с теорией струн, то должны знать про пространственно-временную суперсимметрию…

– Нет, Юрий Васильевич, мы это не проходили, – ответил я за всех, испугавшись, что академик вновь погрузиться в непроходимые дебри теории.  

– Ладно, а про Леонарда Эйлера что-нибудь слышали?

– Это кажется великий русский математик немецкого происхождения, – вспомнил я лицейскую программу.

– На самом деле он швейцарец, – поправил меня Илья. – И лучше годы провёл в Берлине, а не в Петербурге.

– Уже неплохо, – оценил наши знания академик. – Так вот, Эйлер ввёл понятие бета-функции…

– Простите…, – перебил его Метлер, и ручка буквально запрыгала между пальцев.

– Да-да, не будем углубляться, – согласился академик опуститься до нашего уровня знания физики. – Но если мы предположим, что в макромире могут действовать законы микромира, то кое-что подсчитать возможно. Сейчас я вам покажу.

С этими словами учёный углубился в ординатор, его пальцы забегали по клавиатуре и через пару минут он продемонстрировал нам на экране чудовищный набор цифр и знаков. В этот момент я перестал жалеть, что не стал астрофизиком. Мои мозги явно не приспособлены воспринимать этот математический ужастик.

– Так что из этого следует? – не растерялся Илья.

– Из этого следует, что параллельные миры и на макроуровне могут соприкасаться, но вероятность того, что некие субъекты этих двух миров сойдутся, практически равна нулю. То, что произошло с вами, может повториться только через миллиарды лет.

– Да-а, выходит нам полная хана, – тяжело вздохнул Исаев и закрыл лицо руками.

– Я этого не говорил, – вдруг улыбнулся академик. – Мы же можем рассчитать, когда повторно состоится такое сближение. И если вы со своими двойниками вновь окажетесь на предельно близких точках, то возможно всё повториться в обратном порядке. Правда, как может произойти обмен телами, наука пока объяснить не в состоянии.

Наступила пауза. Вся наша троица пыталась осмыслить сказанное академиком, но, кажется, получалось у нас это плохо. Возникало столько вопросов, что мы не знали, с какого начать. Первым очухался Илья:

– Господин Беляев, как мы сможем оказаться со своими двойниками на предельно близких точках, если у нас нет связи с параллельным миром?

– Значит, надо эту связь установить, – флегматично произнёс учёный.

– Это каким же образом? – врубился я. – Фанфоны настроить или ординаторы, то есть, простите, компьютеры?

– Не знаю, но мне как-то удалось, – по-прежнему невозмутимо ответил академик. – Моего двойника зовут Василий Юрьевич Белов. Он ядерщик, участвовал в создании термоядерного оружия, как Игорь Евгеньевич Тамм и Андрей Дмитриевич Сахаров. Этот проект у них назывался «Молнии Перуна». Неплохое название, не правда ли?

– Боже, как вы это узнали? – спросил Исаев, убрав руки со своего лица, а заодно снова вытерев рукавом нос.

– Случайно вышло: сидел за компьютером, разбирался с вашим случаем применительно к теории струн, и увидел внутренним зрением Василия Юрьевича, – признался Беляев. – Он занимался тем же. Только не в Сестрорецке, а в Стрельне. Неплохо, надо сказать, побеседовали. Приятно, знаете ли, пообщаться с умным человеком.

– Выходит, и мы можем также? – предположил Илья, ещё раз вытерев нос рукавом.

– Выходит, можете. Надо только настроиться на одну волну с вашими двойниками. Думать о том же, делать то же самое. Попробуйте почувствовать это ваше второе Я.

Снова возникла пауза – мы раздумывали, а академик, видимо, решил нам не мешать. Ход моих мыслей был таков: не знаю, как мой двойник жил-поживал до моего рождения, но с какого-то момента мы поплыли по одной волне. Я, как и он, женился на Жене. Моя, правда, не ходила ни в какой любительский театр, зато родила Леонидика. Как и жена моего двойника. Потом мы почти одновременно развелись. Хотя двойник при этом умудрился прожить с ней 35 лет. Но повод в обоих случаях был идиотский. Затем мы оба пустились с друзьями в велопробег по долине Луары. Да, и друзья у нас, кстати, одни и те же.  В общем, не пропадём, найдём друг друга. Вот жаль – не можем реально встретиться. Вот бы потрепались от души!

Поскольку говорить с академиком стало не о чём, мы начали потихоньку собираться к выходу.  Академик оторвал свой массивный зад от продавленного им самим стула и проводил нас до калитки.

На прощание мы пообещали не терять друг друга из виду, сообщать о наших успехах в плане контакта с двойниками. Беляев же в свою очередь дал слово рассказывать нам через Исаева обо всех своих открытиях в области практического применения теории струн.

К электричке мы шли окрылённые надеждой. Светило и грело предосеннее солнце, а я подумал, что совсем не хочу осень и зиму провести в этом мире. И так унылая пора, а в Российской Федерации она будет совсем кислой. Лучше уж в Российскую империю.

Первым заговорил Илья:

– Знаете что, друзья мои, до нашего возвращения мы должны успеть  раскрутить сайт «Новая Россия».

– А оно нам надо? – слегка понурился Исаев.

– Надо, – согласился я с Ильёй. – Раз уже приступили, то обязаны довести дело хотя бы до начала.

– Верно, – поддакнул Илья. – А продолжат другие. Мы им оставим неплохое наследство. Я так думаю.

Я думал в том же направлении. Но ещё мне нестерпимо захотелось дать по башке этим мерзавцам, собравшимся испоганить Коквицкую гору. В принципе, я не против, чтобы там добывали нефть и титановую руду. Лишь бы не гадили природу и не грабили местных жителей. Это же их земля, они и только они должны получать то, что русский монах Печерников называл сверхприбылью. 

Глава 19. Провал операции «Интервью»

Холодилин посмотрел на меня с виноватой улыбкой, откашлялся, положил руку на небольшую кучку листов бумаги и негромко сказал:

– В общем, так, Анатолий, твоё интервью мы опубликовать не сможем.

– А в чём, собственно говоря, дело? – я посмотрел на главного редактора и почувствовал вину перед ним  – всё-таки обманул его ожидания.

– Во-первых, ты его не согласовал с собеседником. А, во-вторых… Во-вторых, я думаю, Томилин это тебе это лучше меня объяснит. Извини!

С этими словами он протянул мне листы с отпечатанным на принтере интервью с Грековым. Я молча взял их и вышел из кабинета, услышав вслед просьбу Холодилина:

– И позови мне, пожалуйста, Екатерину Шавкину.

Звать её не пришлось. Я с ней чуть не столкнулся в дверях, она как раз собиралась заходить.

– Вы меня звали, Валентин Евгеньевич? – с напускным равнодушием произнесла девица.

– Что за херню ты мне тут подсунула? Ты это называешь обзором? Это не обзор, это позор! – набросился на неё главред.

Его крики я слышал, идя по коридору в свой кабинет. Речь шла, видимо, о материале, написанном Шавкиной в моё отсутствие, когда я в Питере брал интервью у вождя национал-коммунистов, о чём сам вождь и не догадывался. То, что наваяла Шавкина, скорее всего, заслуживало критики. Но гнев Холодилина был явно избыточным и вызван злостью на меня и на себя по поводу моего текста.

Я вернулся в свой кабинет, бросил листки с интервью на стол, сел, сцепил руки и упёршись локтями в его твёрдую поверхность, прислонил к своим ладоням лоб и задумался. В принципе ещё не всё потеряно.  Интервью можно отдать в «Неву». Если его опубликует столичный локал, то будет даже лучше. Вся Российская Империя и даже весь мир узнают, что на самом деле представляют из себя рвущийся к власти гибрид коммунистов и нацистов и их вождь Антон Греков. Вот только непонятно, причём тут Томилин? Зачем главный редактор одной из крупнейших газет региона отправляет меня к нему? Они может быть и знакомы, но Холодилин никогда ни перед кем не стелется. Тем более перед аппаратчиком какой-то маргинальной партии.

Я нехотя отыскал в мобильнике номер своего партийного начальника и, когда он отозвался, сдерживая волнение и ярость, выпалил:

– Здравствуйте Алексей Анатольевич! Я хотел бы поговорить с вами по поводу интервью Антоном Дмитриевичем Грековым в газете «Усть-Вымское время».

– Хорошо. Я только вчера прилетел. Приходи сейчас же в нашу штаб-квартиру. Буду тебя ждать в твоём кабинете, – сухо приказал Томилин.

Через полчаса я вошёл в шикарный офис местных национал-коммунистов, поздоровался за руку с дежурным национал-комсомольцем и открыл дверь кабинета с табличной золотого цвета «Председатель политического совета Северо-Западного отделения Национал-Коммунистической партии Российской империи Малинин Анатолий Викторович».

Томилин по-хозяйски сидел за некогда своим, а теперь уже моим столом. Перед ним лежал текст интервью с Грековым. Он молчал, пока я не дошёл до стола и не сел на стул, предназначенный для посетителей. На мою протянутую руку он не ответил, а громко стукнул своей рукой по листам бумаги и прошипел:

– Ответь мне, Анатолий Малинин, ты предатель или просто олух царя небесного?

Мне захотелось сказать, что, конечно же, олух, но смолчал.

– Ты что же, надумал нашим врагам все наши карты раскрыть? – продолжил Томилин. – Как ты мог, не посоветовавшись со старшими товарищами, решится на такое? Забыл про партийную дисциплину? Про то, что можно, а что нельзя?

– Я… Я думал. А, собственно, что такого Алексей Анатольевич? Я же ничего дурного не сделал! Сам Антон Дмитриевич Греков на съезде говорил, что мы идём на выборы с открытым забралом. Нам нечего скрывать от наших избирателей, наши цели ясны и понятны.

По правде говоря, я не помню, говорил вождь что-то подобное или я сам всё это придумал, но Томилин ничего такого отрицать не стал, а облегчённо откинулся на спинку стула, хмыкнул и даже слегка рассмеялся:

– Значит ты всё-таки олух.

Ну и слава Богу! Это лучше, чем предатель. Олухов обычно жалеют, а с предателями беспощадно расправляются, что и подтвердили дальнейшие разглагольствования партийного босса. А я сидел, понурив голову, и делал вид, что чистосердечно раскаиваюсь.

– Тебе ещё очень повезло, Малинин, что это твоё так называемое интервью не успели опубликовать, – рассуждал Томилин. – Если бы оно вышло то не знаю, что с тобой бы сделали. Нет, знаю, конечно. Чик-чик и всё тут. Но для тебя хуже другое. У тебя же, Малинин, есть любимая жена, с которой ты почему-то развёлся. И любимый сынок, которого ты никогда не бросишь. А ещё мамочка – всеми уважаемый работник культуры и папаша – герой войны. Им бы пришлось не лучше, чем тебе. Ты меня понимаешь, Малинин?

Я кивнул головой. Глазами я упёрся в пол, боясь, что они меня выдадут. Ушами же внимал всему, что этот фашист мне втолковывает. Уши, в отличие от глаз, не продадут. А мозг в это время лихорадочно работал над проблемой моих дальнейших действий. Я понимал, что Томилин не очень-то верит в мою непроходимую тупость. Но ему самому приятнее жить с таким соображением на мой счёт. Если Греков узнает, какую змею Томилин пригрел у себя на груди, его судьба будет ненамного легче моей. Вождь не потерпит не только предательства, но и строго накажет того, кто это предательство допустил. Поэтому всё, что он говорит, это угроза. Он предупреждает меня, что случится, если я всё-таки вздумаю это интервью опубликовать.

Если бы я был одинок, то такой проблемы бы не было. Отправил бы интервью в «Неву», а сам скрылся в бескрайних просторах усть-вымской тайги, а потом, если получится, перебрался бы в свой мир. Пусть мой двойник расплачивается за то, что стал нациком и коммунякой. Но подставлять ни в чём не повинных людей, столь близких ему, а теперь и мне, я не имел никакого права. Да, я антифашист и антикоммунист. Но для меня не может быть нравственным только то, что способствует уничтожению нацизма и коммунизма. Есть ещё и другие ценности. 

– А сейчас ты поедешь домой и сотрёшь со своего ординатора весь текст беседы с Антоном Дмитриевичем, – продолжал Томилин. – Весь, не оставив ни одной копии ни на одном орде. Если останется хоть одна, мы узнаем об этом. Наши ребята вскрывать умеют. Ты это без меня знаешь. Да ты слышишь меня, Малинин?

– Да, Алексей Анатольевич, слышу. Я сейчас же поеду домой и сотру это чёртово интервью. Копий ни на одном орде не будет.

– Вот и поезжай. И помни всё, что я тебе сказал.

– Хорошо, Алексей Анатольевич, запомню.

На прощание он пожал мне руку в знак того, что извиняет меня за мою ошибку, чуть не стоившую жизни мне, а может и ему.

Я вышел из штаб-квартиры, завёл свой «РуссоБалт-Сокол» и полетел в Оквад. Только в компьютере родительского дома сохранилась расшифровка беседы с Грековым и текст интервью с ним. Дом был пуст. Я поднялся к себе и уничтожил оба файла. Теперь всё, что наговорил партийный вождь, осталось только в миниатюрном диктофоне, умещающемся в партийном значке, и в распечатке, возвращённой мне Холодилиным.

Однако формально приказ Томилина я исполнил.

Глава 20. Соха и Комок, «Вальтер» и «ШИК»

Когда после поездки в Питер я вернулся в нашу каморку на улице Ленина, то застал там Нежданова, беседующего с каким-то мужчиной лет шестидесяти пяти. Его лицо было покрыто морщинами, короткие волосы изрядно поседели, но говорил он весело и задорно.

Увидев меня, он приподнялся и протянул руку:

– Здорово, Малинин! Ты какими судьбами?

– Живу я здесь, – пошутил я, тут же решив, что ничего смешного в этой фразе нет. Однако все присутствующие рассмеялись.

– И давненько ты здесь живёшь? – поинтересовался господин с благородной сединой.

– Да недельки три будет. Рожаем с господином Неждановым «Новую Россию».

– Ничего не попишешь – дело хорошее, – похвалил нас незнакомец.

Незнакомцем он был только для меня. Нежданов, как я понял, знал его с доисторических времён – так здешние порой называют эпоху строительства коммунизма. И меня, то есть моего двойника, этот человек знал неплохо, поскольку обращался ко мне на ты. А потому он очень удивился, узнав, что я теперь руковожу сыктывкарской редакцией интернет-портала «Новая Россия».

– А как же твой театр? – спросил он.

– А-а, чёрт с ним, пусть этим делом молодые занимаются.

– Может это и правильно.

В процессе разговора выяснилось, что незнакомца зовут Родион Васильевич Михайлов. Он историк, изучает политические репрессии в Коми республике. Издал уже несколько томов, рассказывающих про тот ад, что здесь, оказывается, творился. Я уже кое-что почитал на эту тему, но мне казалось, что так называемый ГУЛАГ находился где-то далеко, чуть ли не на другой планете. А он был здесь, на той земле, по которой мы ходим.

Родиона Васильевича Нежданов пригласил в нашу конуру, чтобы тот рассказал про исправительно-трудовые лагеря Усть-Вымского района. Мы уже договорились, что с материалами про этот муниципалитет стартует «Новая Россия». Я уже написал очерк про мистические места и Коквицкую гору – что-то помнил из прежней жизни, что-то нашёл в интернете. Сходил в местный музей, который здесь называют Национальным. Вежливые сотрудницы снабдили меня прекрасной фактурой.

А вот Нежданов решил написать про Устьвымлаг.

От этой зловещей аббревиатуры мне стало не по себе. Я привык к тому, что Усть-Вымь – это самый классный город на Земле. Но чтобы он был центром лагерей с колючей проволокой? Нет, это бред какой-то.

Михайлов поведал нам, что зародился этот самый Устьвымлаг из пересыльного пункта возле деревни Вогваздино, где у нас аэропорт. Одномоментно в нём находилось до 23 тысяч заключённых, занимавшихся лесозаготовками и лесопереработкой. Каким-то образом в их число угодила жена председателя советского парламента Михаила Калинина, причём по закону, который этот парламент принял, а Калинин подписал.

Я поинтересовался, не пробовали ли поискать нефть на Коквицкой горе.

– Был там геолог по фамилии Евсеев, – ответил историк. – Он, как все, лес рубил, но при этом каким-то образом учуял, что на Коквицкой горе могут быть месторождения нефти и титана. Написал об этом записку Сталину. Не знаю, дошла ли эта записка до адресата, но «юмор» в том, что именно на Коквицкой горе его и расстреляли. В 1942 году его дело пересмотрели, обвинили в том, что он связан ни много ни мало с германской разведкой – вот и приговорили к высшей мере социальной защиты.

– Неужели на Коквицкой горе людей расстреливали? – это было для меня второе потрясение за этот день.

– Да, и там же их хоронили.

– Блин, у меня слов нет! Как же эти ублюдки собирались коммунизм построить, если лучших людей расстреливали?

– Для тебя это новость что ли? – удивился моей наивности Михайлов. – Вот такой коммунизм они и построили.

Видимо, для моего двойника это совсем не было новостью. И я стал понимать, почему он поверил в буржуазный либерализм. Здешние чудовища такого натворили, что поневоле станешь антикоммунистом. И ведь выходит, что по тамошнему лесу шастают не только призраки чуди, которая сама себя закопала, но и тени расстрелянных ни за что ни про что людей.

После ухода историка мы с Неждановым вернулись к нашим баранам. Я рассказал о своей неудаче в поисках бюро «Севприродресурса». Андрей этому ничуть не удивился и даже заявил, что именно этого результата он и ожидал, правда, не пояснил, почему именно. Его поиски оказались результативнее, но делу они пока не помогли, а только ещё больше запутали.

Некий источник в МВД, которого Нежданов не раскроет даже под пытками, сообщил, что Вадим Сохов, коего в криминальном мире кличут Соха, нынче состоит в банде «Вальтер». Возглавляет банду Павел Томкович по кличке Комок. Комок, как и Соха, родом из Сыктывкара, но базируется «Вальтер» очень далеко отсюда – в Красноярске.  Это отлично экипированная банда, оснащённая средствами прослушивания, скрытыми микрофонами, сканерами (по-нашему трейтанты) новейшей конструкции. Неплохо вооружена. А, главное, она имеет связи с правоохранительными органами, что помогает им гулять на воле, и тесно связана с закрытым акционерным обществом «ШИК», что расшифровывается как «Шушенская инвестиционная компания».

– Э-это то самое Шушенское, где Ленин ссылку отбывал, – пояснил Андрей, но я мало что понял.

Занимается этот самый «ШИК» строительством жилья и ценными бумагами, а никак не добычей полезных ископаемых. Тогда зачем член красноярской банды в Усть-Вымском районе охраняет от посторонних нефтяную вышку? Туман, сплошной туман…

Конец третьей части

     *  *  *