Тень от сердца-6

 Окончание

Дрожжи мира дорогие -

Звуки, слёзы и труды -

Ударенья дождевые

Закипающей беды…

 Осип Мандельштам

Прошло сорок минут с назначенного времени, а чёрное «Ауди А-6» всё никак не появлялось. Пентюх начал нервничать – спокойно сидеть на зелёной потёртой скамейке и ждать, он уже не мог. Весеннее московское солнце потихоньку уходило куда-то за кирпичные пятиэтажки. Через полчаса стемнеет, и пиши пропало –  Пентюх ничего уже сделать не сможет.

А он должен ЭТО сделать, просто позарез должен. Потому что он вовсе не пентюх, а Степан Николаевич Пентюхов, двадцатидвухлетний пацан, успевший пройти школу жизни. Но обидную кличку к нему прилепили ещё в школе. Пентюхом его называли и дружки по сбыту наркоты. И в зоне, из которой он всего месяц как вышел, кликали Пентюхом. Но если он сделает то, что ему доверили, то кликуха отпадёт сама собой. Потому что пентюх на такое не способен.

Но, главное, он получит целую тыщу зелёненьких хрустящих баксов. На них можно снова начать дело, да и он сам уже соскучился по наркоте. Если всё пройдёт гладко, то уже сегодня можно получить первую дозу. Но, кажется, дело срывается.

Пентюх неохотно поднялся со скамейки, подобрал лежащий рядом рваный целлофановый пакет и попёр в конец дворового сквера, где стоял задрипанный киоск, торгующий спиртным. Понимая, что ничего у него сегодня не получится, он решил залить неудачу и купил чекушку трехзвёздного коньяка.

Свою левую руку он просунул сквозь отверстие пакета, чтобы поддерживать бутылочку с приятной алкогольной жидкостью, а правой принялся пальцами откручивать пробку. Он уже поднёс горлышко ко рту, когда увидел, как со стороны улицы Циолковского во двор въехала та самая чёрная «Ауди А-6» и остановилась возле первого подъезда дома по Свободе, 13/2. То есть того самого дома, где жил нужный ему дяденька.

Пентюх, не успев хлебнуть коньяк, бросил чукушку в пакет, не думая, что жидкость разольётся. И не выпуская руки из целлофанового кулька, бросился через весь двор к вожделенной машине. В мозгу стучали слова, изрядно приправленные матерщиной: «Да, ёбаный в рот, не успею, блять, точно не успею. Щас этот дяденька зайдёт в этот ёбаный в подъезд, и мне пиздец.  Не торопись, дяденька, молю тебя, на хуй, не торопись».

А «дяденька» как будто слышал матерщинную молитву Пентюха и никуда не торопился. Он что-то долго говорил водителю и вышел из автомобиля, когда пацан остановился от него всего каких-то в двадцати шагах. Пентюх моментально выхватил из рваного пакета уже частично облитый коньяком пистолет «Макаров» с глушителем и четыре раза выстрелил в сторону «дяденьки». Пентюх успел увидеть, как грузное тело его жертвы отбросило в сторону подъезда, и он свалился куда-то за машиной. Убийца бросился бежать в обратном направлении, пересёк дворовой скверик, бросил пакет с «Макаровым» и недопитым коньяком в первую попавшуюся урну, выскочил на противоположную от Циолковского улицу Долгова, заскочил на заднее сидение стоящего возле тротуара сиреневого «Жигулёнка» и, задыхаясь, проговорил двум сидящим впереди парням:

– Дело сделано, гони!

«Жигулёнок» с визгом рванул с места и очень быстро потерялся из виду среди новостроек района Тушино.

…Поздним вечером трое молодых людей сидели в баре и бутылкой «Хеннесси» отмечали успех проделанной работы. В углу тёмного зала работал телевизор, на который весёлая компания поначалу не обращала никакого внимания. Начался ночной выпуск программы «Время». Молодая тётка в короткой стрижке драматическим голосом сообщила, что сегодня возле подъезда собственного дома был убит депутат Государственной Думы России Андрей Звонков. И тут вся троица впилась в экран.

Уж не тот ли это дяденька, которого я замочил сегодня, подумал Пентюх. Если это так, то я самый крутой пацан во всей матушке России!

ххх

Холодов как обычно засиделся у Анны Кетлер до самого позднего времени. Их непонятно-какие-отношения затягивались до бесконечности. Лидия Ивановна прямо говорила сыну, что им надо пожениться. Холодов и сам об этом подумывал и даже один раз намекнул Ане, что их союз не мешало бы зарегистрировать. Аня тут же обратила это в шутку, заметив, что их союз и без регистрации хорош. А чуть позже, говоря как бы ни о чём, призналась Марку, что ей совсем не хочется замуж.

– Понятно, – кивнул тогда Холодов. – Обжёгшись на молоке, дуют на воду.

Аня в ответ тоже кивнула и даже не обиделась.

Они оставались друзьями. Марк принципиально не хотел переходить тот рубеж, после которого дружеские отношения сменяются любовными. Он считал, что с такими девушками, как Аня, можно ложиться в постель лишь после обмена кольцами. Тот факт, что Анна Леопольдовна давно уже не девушка, Холодов в расчёт не принимал. А для своих любовных утех он выбирал женщин, с кем, по его мнению, можно было делать это, не скрепляя себя узами брака.

В тот весенний вечер, плавно переходящий в ночь, они пили ароматный чай из настоящего, а не электрического самовара, заваренного с засушенными ягодами шиповника. Аня уверяла, что весной надо пить именно такой чай, потому что шиповник сохраняет так недостающие в это время года витамины.

Холодов слушал её немного рассеянно, вставляя иногда замечания, что не все витамины способны сохраняться в засушенных ягодах, что вот, к примеру, самого главного витамина С там уже наверняка нет. Но чай он пил при этом с удовольствием и соглашался, что с шиповником он вкуснее.

Холодову было всё равно о чём говорить, ему просто не хотелось идти домой, где ждала его только мама. А чем дальше Лидия Ивановна старела, тем меньше Марк Викторович хотел с ней общаться. Из её уст вылетали банальные морализаторские сентенции, она ругала нынешних школьников, хотя уже перестала преподавать. Да и своего сына она не жалела и костерила за то, что не живёт, как все, не обзаводится семьёй, перестал приводить в дом внука Серёжу, который на самом деле подрос, и ему самому было недосуг навещать бабулю.

Одним глазом Холодов поглядывал на работающий в полсилы старенький, с советских времён, телевизор. Он был настроен на ОРТ. Этот до недавнего времени подконтрольный самому известному в России олигарху Борису Березовскому канал в последнее время Марку Викторовичу разонравился, он предпочитал черпать новости из НТВ. Но прозвучала мелодия Свиридова из фильма «Время, вперёд!» и на экране появилась ведущая Жанна Агалакова. Холодову она нравилась, он помнил её по энтэвэшней программе «Сегодня».

– Наш ночной выпуск мы начинаем с трагического сообщения – произнесла ведущая. – Сегодня в шесть часов сорок минут вечера возле своего дома по улице Свободы неизвестным был убит депутат Государственной Думы России Андрей Николаевич Звонков.

Холодов отложил чашку в сторону, подсел к телевизору и, не спрашивая разрешения хозяйки, увеличил звук. Агалакова сообщила, что в Тушино прибыли глава столичной милиции генерал Владимир Пронин, начальник уголовного розыска столичного ГУВД Владимир Гордиенко, а также прокурор Москвы Михаил Авдюков. Генеральный прокурор Владимир Устинов объявил, что берет расследование убийства под свой личный контроль. С аналогичным заявлением, выступил глава МВД Борис Грызлов. Об убийстве известного политика оперативно было доложено Президенту Российской Федерации Владимиру Путину. В Москве уже создана специальная комиссия по расследованию этого преступления, которую возглавил первый заместитель главы МВД России Рашид Нургалиев. В городе введен план-перехват «Вулкан» – он задействуется только в исключительных случаях для поиска и задержания особо опасных преступников. 

– Марк, что случилось? – осторожно спросила Анна. – Ты знал этого человека?

– Да, знал, – мрачно ответил Холодов. – Знал. Ещё как знал! Извини, я пойду домой.

Марк Викторович не стал рассказывать Анне о визите Андрея Звонкова в Сыктывкар. О том, как Холодов – сам будучи главным редактором – критиковал его-редактора партийной газеты за неудачную вёрстку материалов.

Холодов быстро напялил тёплую серую куртку и вышел в весеннюю северную слякоть. На душе было тошно и тревожно. Двадцать первый век начался с неприятностей, и они накапливались с каждым месяцем, с каждым днём.

Неприятности начались уже в первый год нового тысячелетия. Начались с губернаторских выборов, когда крепко сидевшему на региональном троне Герману Никонову неожиданно бросил вызов совершенно бесцветный спикер местного парламента Виктор Лопухин.

Холодов в своём кругу называл Лопухина «никоновским пуделем», и никто с ним при этом не спорил. Хотя точнее его было бы назвать «белым лисом». В облике этого высокого, стройного, ведущего исключительно здоровый образ жизни седовласом мужчине было что-то лисье. Если он улыбался, то редко когда во весь рот, а глаза при этом всегда хитро прищуривались.  Бывший учитель химии, он всего год проработал в школе, а затем начал профсоюзную карьеру, которая должна была плавно перейти в партийную. Этого не случилось, поскольку партия в 1991 году приказало долго жить. Однако Герман Никонов его подметил и, став губернатором, пригласил на должность заместителя председателя собственного правительства по социальным вопросам.

Но тут он продержался недолго. Губернатор не обнаружил в бывшем профсоюзном бюрократе административных способностей, зато в глаза бросалась собачья верность. И тогда Никонов двинул его в депутаты регионального парламента и добился того, что Лопухин этот парламент возглавил. Таким образом он избавился от этой «серой шейки» – именно так его окрестили другие журналисты, а также чиновники и бизнесмены за незаметность и кроткий нрав, и получил губернатор вполне себе ручного спикера да и, собственно говоря, весь парламент.

 Лучшей судьбы Лопухин не мог себе пожелать, но почему-то в самом начале «нулевых» «никоновский пудель» вырвался из хозяйского поводка и заявил о собственных претензиях на власть. В губернаторском окружении над этим только посмеивались. У «серой шейки» не было реальных шансов стать губернатором вместо Никонова. Однако стали происходить какие-то странные вещи.

Губернаторский пост ни с того ни  возжелали совершенно никому не известные люди – некий бывший директор какой-то строительной фирмы и глава администрации лесного посёлка. О победе на выборах они не думали – вряд ли набрали бы  нужного процента голосов. Но с ними в город прибыло несколько московских политтехнологов – якобы в их поддержку.

Поначалу московские гости ополчились вовсе не на Никонова, а на депутата Госдумы Марию Старыгину, тоже пожелавшую стать губернатором. Она была популярна в регионе, поскольку много лет проработала в прокуратуре и собрала целую кучу компрометирующих документов на всю властную верхушку региона. Разоблачая в предвыборных кампаниях власть имущих, она последовательно прошла сначала в совет города, затем в региональный парламент и наконец стала депутатом нижней палаты парламента российского.

Может быть эта пенсионерка с взъерошенной мальчишеской причёской и впрямь надеялась, что губернаторский пост станет вершиной её карьеры, а возможно она в очередной раз использовала выборы, чтобы получить телевизионную трибуну для новых разоблачений. Теперь этого уже не узнать. Некий молодой человек по фамилии Снитковский, ставший доверенным лицом  никому не известного бывшего директора строительной фирмы, потребовал от избирательной комиссии снять кандидатуру Старыгиной на том основании, что более десяти процентов подписей в её поддержку подделаны.

Избирком не согласился, и дело было отправлено в суд, где с покаянной речью выступила безработная женщина с пожелтевшим пропитым лицом, по иронии судьбы, бывшая врач наркодиспансера. Будучи уволенной за то, что пьянствовала вместе с пациентами, она пришла к Старыгиной и жалостливо попросила дать ей работу по сбору подписей.

Сердобольная депутатша напоила женщину чаем с пирожками собственного изготовления, призналась, что большие деньги за работу заплатить не сможет и дала ей пачку готовых бланков, куда нужно было занести имена, адреса и подписи людей, согласных на выдвижение претендентки на губернаторский пост.

Но ходить по домам и квартирам спившийся нарколог не стала, а раздобыла где-то пачку готовых листов и вместе с дочерью и её приятелями тщательно переписала имена и адреса людей, уже подписавшихся за другого кандидата. Их подписи подделали, как смогли. Затем уволенная врачиха отдала листки с подделанными подписями Старыгиной, получила на них небольшую сумму денег, которую поделила между собой, дочерью и её приятелями.

На суд вызвали несколько человек из тех самых подписантов. И они показали, что действительно ставили свои подписи, но не за Старыгину, а за Лопухина.

Из этой истории журналист Клепиков, присутствовавший на суде, сделал вывод, что всё это не более чем провокация Снетковского, чтобы избавиться от кандидата. Московские политтехнологи на скорую руку провели соцопрос и установили, что Старыгина не имела шансов стать губернатором, но могла получить 20-25 процентов голосов противников действовавшего губернатора Никонова. И это будут голоса, которые мог бы получить реальный кандидат Лопухин.

Мятежная Мария Старыгина на суде сидела, понурив голову как побитая собака, она ничего не могла говорить и до вынесения решения встала и покинула заседание. Суд, разумеется, снял её кандидатуру. А ночью она скончалась от обширного инфаркта.

«Северный комсомол» в лице журналиста Клепикова разложил по полочкам всю анатомию провокации, но это дела не меняло. Лопухин теперь мог перехватить у Старыгиной весь её разоблачительный пыл и смело шагать по направлению к губернаторскому креслу.

Это была не единственная провокация, устроенная московскими дельцами от политики, хотя и самая успешная. Они пытались снять с выборов и самого Никонова, опубликовав в одной московской газете предвыборный материл о нём, не оплаченный избирательный фондом, как полагалось по закону. Но этот выпад команда Никонова отбила, доказав на суде, что никакого отношения их кандидат к этой публикации не имеет.

Самым неприятным для Холодова эпизодом этой довольно грязной кампании стала поддержка кандидатуры Лопухина федеральным политсоветом «Союза правых сил». Марк Викторович, узнав о решении московских соратников, немедленно принялся обзванивать знакомых  столичных демократов, но добрался только до сотрудницы аппарата движения «СПС», курирующей их регион. Она рассказала, что на заседании политсовета выступил депутат Госдумы некий Сергей Вулович, неизвестно как попавший в ряды «правых». Он заявил, что при губернаторе Никонове произошло «покраснение» региона и резко обострились межнациональные отношения.

Холодовв это ошеломило. Чтобы очернить Германа Степановича, этот Вулович поленился проконсультироваться у теперь уже покойной Марии Старыгиной или почитать «Северный комсомол». Тогда можно было бы говорить о реальных грехах губернатора. Но нет, он их просто придумал.

Впрочем, дело было вовсе не в Вуловиче. Оказалось, что новый лидер «Союза правых сил» Борис Немцов дружен с Лопухиным. Они познакомились в Совете Федерации России, когда верхняя палата российского парламента набиралась из руководителей регионов и спикеров региональных парламентов. В пору, когда Немцов губернаторствовал в Нижнем Новгороде, в Совете Федерации он был заместителем председателя Комитета по социальной политике. А возглавлял этот комитет не кто иной, как Виктор Лопухин. 

Марк Викторович собрал региональный координационный совет «Союза правых сил», на который пришли не все. Не явилась Зина Лазаревич, представлявшая в местном «СПС» немцовскую «Россию молодую» и представитель «Новой силы» Сергея Кириенко Никита Иванов. Это Холодова не удивило. Он знал, что Иванов возглавляет лопуховский предвыборный штаб, а Лазаревич ему помогает. Для Холодова было загадкой, зачем чиновнику Иванову, начальнику региональной инспекции труда, понадобилось вступать в «СПС». Демократом он никогда не был, известен он лишь в самых узких кругах. Между тем, Холодову из аппарата «СПС» не раз намекали, что именно Никиту Иванова хотя видеть региональным лидером «Союза».

Но вся остальная верхушка местных «правых» была, как и сам Холодов, крайне возмущена тем, что их московские соратники через их голову поддерживают «серую шейку».  Всегда сдержанная Зоя Леонова, на этот раз не могла подавить свой гнев.

– Если уж кого поддерживать, так лучше Никонова, – выпалила Зоя Леонова, успевшая к этому времени подружиться с женой Германа Степановича да и с ним самим. – А если не Никонова, тогда никого.

– Лучше, конечно, никого, – мрачно подхватил философ Мефодий Алексеев, не друживший ни с кем из власть имущих, тем более с их семьями.

За полчаса лидеры местных «правых» сочинили заявление, о том, что региональный координационный совет «Союза правых сил» Лопухина не поддерживает и просит не использовать название этого демократического движения для повышения рейтинга этого совсем не демократического кандидата в губернаторы. Заявление тут же опубликовал «Северный комсомол» и поддерживавшая Никонова газета «Регион».

За неделю до выборов предвыборный штаб действующего губернатора, до этого ничего не делавший для победы своего шефа, провёл тайно очередное социологическое исследование, показавшее, что Лопухин вырывается вперёд. Исправлять что-либо было уже поздно, а тайна быстро стала явью в окружении Германа Никонова. Его первый зам Котиков немедленно позвонил Лопухину и сообщил по секрету, что он всецело на его стороне, всей семьёй они будут голосовать за его кандидатуру и, если надо, готов выступить в его поддержку публично. Вслед за Котиковым начали звонить министры, чиновники из администрации губернатора, мэры городов, оказавшиеся в своих креслах исключительно благодаря Герман Степановичу.

За несколько дней до выборов странные кандидаты сняли свои кандидатуры в пользу Лопухина, а борзые политтехнологи в один миг исчезли, сделав своё грязное дело,

Вся эта история закончилась тем, что Лопухин снёс политическую глыбу с престола, набрав всего на три процента больше голосов, чем он. Не предавшие шефа сторонники Никонова погрузились в траур, сам Никонов ушёл в запой. Из запоя он скоро выйдет, но через десять лет скончается, лишившись смысла жизни.

Открывая первое после выборов заседание республиканского парламента, седовласый Лопухин хитро прищурился и объявил:

– У нас ничего страшного не произошло. Просто сменился губернатор.

После этого он сложил с себя полномочия спикера и, поклявшись на Конституции добросовестно выполнять возлагаемые на него высокие обязанности, уважать и защищать права и свободы человека и гражданина,  вступил в губернаторскую должность. Соблюдать эту клятву он не собирался. А в том, что ничего страшного не произошло, новоявленный губернатор ошибся.

Но это станет совершенно очевидным лишь через десять лет.

ххх

 Январским воскресным вечером 2002 года в актовом зале городской администрации собрались несколько десятков демократически настроенных молодых и не очень молодых людей, чтобы учредить региональное отделение партии «Союз правых сил».

«СПС» преобразовался в партию ещё в прошлом году.  Холодов, Леонова, Иванов и Лазаревич приняли участие в качестве делегатов в этом утомительном и затянувшемся мероприятии. Учредительный съезд длился аж 22 часа с небольшими перерывами. Делегатов не отпустили даже на ночь, чтобы поспать. Кормили их в фойе, но им почти ничего не доставалось. В первые же минуты объявленного перерыва всё сметали сидевшие на задних рядах возле проходов журналисты. Вот когда Холодов возненавидел своих коллег.

Сделано всё это было для того, чтобы как следует вымотать делегатов. Перед рассветом они сонные и голодные готовы были голосовать за что угодно и за кого угодно. И они проголосовали за то, чтобы председателем партии стал Борис Немцов, а в политсовете почти не оказалось гайдаровцев. Андрей Звонков и ещё несколько бывших лидеров теперь уже не существующего «Демократического выбора России» заявили о выходе из «СПС» и создании свей партии «Свободный выбор».

«СПС» успешно зарегистрировали, а вскоре в связи с изменением законов понадобилась перерегистрация. И вот после неё Холодов, Леонова, Мефодий Алексеев и ещё шесть членов регионального координационного совета «Союза», подписавших то самое заявление, оказались беспартийными.

Они всё же пришли в актовый зал городской администрации на учредительное собрание, чтобы испить горькую чашу до дна. Зоя Леонова попыталась спасти положение и предложила прибывшему на это мероприятие Немцову встретиться и как-то объясниться. Мэр города выделил им на это дело кабинет своего помощника на первом этаже, куда Немцов пришёл не один, а вместе с тем самым Сергеем Вуловичем. Им оказался высокий молодой человек с узким лицом и широкими ноздрями, одетый в джинсы, яркую сиреневую рубашку и тёмно-синий пиджак. Холодов уже навёл про него справки.

Оказалось, что это молодое партийное дарование прославилось не своим участием в демократическом движении, а как высококлассный диджей. Накануне думских выборов он наскоро сколотил молодежное движение «Новое поколение», присоединился к проправительственному блоку «Единство» и стал членом нижней палаты российского парламента. Но из фракции «Единство» вскоре вышел и с двумя своими коллегами увеличил фракцию «СПС», где и сдружился с Немцовым. В Госдуме он упорно продвигал законопроект о легализации проституции, которую он предлагал считать «разновидностью экономической деятельности, подлежащей государственной регистрации».

Когда в кабинете помощника мэра все расселись, Вулович вместе с Немцовым оказались во главе стола. И не дав открыть рот местным демократам, бывший диджей хорошо поставленным голосом ринулся в атаку:

– Как вы посмели поддерживать этого ультракрасного, ультранациста Никонова? Таким, как вы, не место в «Союзе правых сил»!

Всегда миролюбивый Холодов на этот раз почувствовал неудержимое желание дать этому ублюдку в морду. Желание это он, разумеется, подавил, понимая, что таким образом только испортит дело. Но других аргументов он найти не мог. Во всяком случае, он не знал, что надо сначала требуется опровергнуть: что Никонов не ультракрасный и не ультранационалист, а, точнее, вообще не красный и не националист, или сказать, что они его вовсе не поддерживали.

Но взорвался философ Мефодий Алексеев:

– Что вы за чепуху несёте, молодой человек? Какое вы имеете право так говорить?!

Зоя Леонова оказалась самой спокойной.

– Борис Ефимович, вас неправильно информировали, дело обстоит совсем не так, – произнесла она, поправив очки. – Мы предлагаем вернуть нам наше членство в партии и больше к этому вопросу не возвращаться.

– Нет, – твёрдо сказал Немцов. – Вы ещё хотели о чём-то поговорить?

– В таком случае больше нам разговаривать не о чём, – также спокойно ответила Леонова и поднялась со своего места.

Вслед поднялся Немцов и тут же вскочил Вулович, и они оба покинули кабинет.

Последним встали Холодов и Алексеев, вышли из кабинета помощника мэра и отправились, как на Голгофу, в актовый зал городской администрации.

Собрание началось не сразу, все ждали нового губернатора Лопухина. Наконец он появился, одетый совсем не по форме – в джинсах и светло-сером свитере. Председательствующий Немцов пригласил его в президиум, но тот отказался и сел в левый край первого ряда.

С правой стороны этого же ряда сидели девять «отщепенцев», осмелившихся не согласится с решением партийного руководства. Холодов сидел рядом со своим другом и подчиненным Клепиковым, которого Марк Викторович попросил осветить в газете сиё мероприятие.

– Плюнь ты на них, Марек, – успокаивал журналист своего начальника. – Они все вашего с Леоновой и Алексеевым мизинца не стоят.

Клепиков почему-то был убеждён, что у его шефа с Леоновой очень давний роман, про близкую дружбу Холодова с прославленной им самим баронессой он даже не догадывался.

Нервы Марка Викторовича частично оберегали больнее левое ухо. Он недавно перенёс отит, и он дал осложнение на слуховых нервах. Поэтому левое ухо пришлось затыкать ватой, пропитанной лечебным препаратом.

На сцене в это время выступал Немцов. Новый партийный лидер назвал фантастическими перемены, происшедшие в регионе, где к власти пришёл Лопухин. Борис Ефимович не сомневался в том, что теперь регион станет образцом демократии и процветания для всей России.

Затем на трибуну влетел Вулович. Он принялся распекать «отщепенцев». Он им ставил в вину, что они в своих корыстных целях использовали бренд «Союза правых сил». Слушая сквозь вату этот бред, Холодов уже ничему не удивлялся, бить по морде никого не хотел и думал лишь только о том, как им выкарабкаться из этого идиотизма, чтобы не уронить лица и не пытаться оправдываться. И как только Вулович смолк, Марк Викторович, ни у кого не спрашивая разрешения, вышел к сцене, подниматься на неё не стал, а заговорил громко, чтобы было слышно и без микрофона:

– Из всего, что я здесь услышал, я вынес только одно: «СПС» пора переименовывать в КПСС.

В это время с правой стороны первого рядка громко зааплодировали, а вслед, как ни странно, захлопали и с середины зала. Холодов, в ожидании окончания аплодисментов, быстро оглядел зал и отметил, что по рядам ходят какие-то молодые люди и о чём-то шепчутся с собравшимися. Позже он узнал, что они по заданию Вуловича уговаривали участников собрания выступить против «отщепенцев», но так никого и не уговорили.

Когда хлопки смолкли, Холодов продолжил:

– И как когда-то в КПСС, в «Союзе правых сил» обнаружилась «антипартийная группировка», что-то вроде Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Так вот, сейчас не 1957 год, и тем более не тридцать седьмой. Разоружаться перед партией мы не будем. Нам не в чём раскаиваться и не о чём жалеть.

После того, как Холодов сел на место, слово взял Никита Иванов. Он говорил ровным по чиновничьи поставленным голосом:

– Прежняя власть пыталась нас с помощью «Союза преображения Севера» мягко задушить в своих объятьях. Но им это не удалось. Новый губернатор победил при нашей поддержке. Но, к сожалению, в условиях раскола регионального отделения «Союза правых сил», в котором виноваты мои бывшие товарищи.

Собрание закончилось через полтора часа избранием Никиты Иванова председателем регионального «СПС», Зина Лазаревич стала его заместителем. Попытки с мест провести «отщепенцев» хотя бы в региональный политсовет провалились. Немцов, правда, примиренчески заявил, что если эти люди раскаются, то региональное отделение может снова принять их в партию и даже избрать в руководящие органы.

Леонова, Алексеев, Холодов и примкнувший к ним Клепиков уходили из зала последними. Они проиграли, но им не хотелось опускать головы.  Возле раздевали их догнал Никита Иванов.

–  Ну, Зоя Петровна, Мефодий Иванович, Марк Викторович, куда же вы? – дружелюбно обратился к ним новый партийный лидер. – Пойдёмте с нами в банкетный зал, там будет фуршет. Выпьем, поговорим.

– Да нет, пожалуй, что не стоит, – гордо ответила Леонова.

– Никита, ты же знаешь: политические трупы не пьют на собственных поминках, – мрачно сострил Холодов и повернулся к Иванову своим больным плохо слышащем ухом.

Сегодняшним вечером Марк Викторович из «демократа № 1» в регионе превратился в «демократа № 0».

Полетели!

— И вы… вы стали ее возлюбленным?

Он приподнял брови и ответил:

— Конечно.

— Но ваша жена?..

Он, видимо, не понял меня.

Герберт Уэлс «В дни кометы»

Герцу очень понравилась стюардесса. Понравилась настолько, что в кои-то веки его перестали интересовать события, происходящие в стране и в мире.

В салоне приземистого и внушительного «Боинга 737-500» он как обычно устроился в кресле возле прохода, развернул свежий номер «Коммерсанта» и углубился в поток информации. Более всего Герца интересовали первые шаги нового президента Грузии Михаила Саакашвили, странная отставка премьера Касьянова и чудовищный теракт в московском метро, в результате которого погибли 42 человека и более 250 получили ранения. Увлёкшись чтением, он не заметил, как «Боинг» вырулил на взлётную полосу, набрал нужную скорость, оторвался от земли и ушёл за облака.

Александр Ильич отвлёкся от газеты только тогда, когда жгучая брюнетка с огромными глазами и прямой очаровательной улыбкой спросили, что он будет пить. Герц попросил апельсиновый сок и минеральную воду. В глазах стюардессы что-то блеснуло, но она покорно разлила по одноразовым стаканчиками то и другое.

Через десять минут она разносила на небольших подносах скромный ужин, и тогда Герц нагло потребовал ещё один стакан апельсинового сока. Стюардесса выполнила его просьбу после того, как раздала все подносы. Затем последовала процедура раздачи чая и кофе. Герц выбрал чай с лимоном, наскоро выпил и заказал вторую порцию.

После того, как и эта просьба был исполнена, Герц перешёл в наступление.

– Скажите, а вас случайно не Татьяной зовут? – спросил Герц, не придумав более интересного вопроса.

– Нет, меня зовут Дора, а что? – сухо ответила стюардесса, тут же убрав улыбку с лица.

– Вы еврейка?

– Извините, на этот вопрос я не обязана отвечать.

Герц понял, что пока она запакована в тёмно-синюю униформу с белым отворотом, знакомства не получится. И стал придумывать варианты.

Решение родилось, когда лайнер приземлился в аэропорту его родного города. Пассажиры вытаскивали из багажников свои сумки и рюкзаки, а Герц наклонился, якобы затем, чтобы завязать шнурки, и незаметно засунул под чехол впереди стоящего кресла миниатюрный сотовый телефон  Nokia 6200. Затем он вышел со всеми на трап, спустился с него, хлопнул себя по карманам, быстренько вернулся назад и принялся рыскать возле своего кресла.

Уловка удалась. Стюардесса Дора подошла к Герцу и озадаченно спросила:

– Вы что-то потеряли?

– Да, потерял, – изобразил взволнованность Александр Ильич. – Представляете, куда-то задевался дорогущий мобильник. Вот только-только купил за шестьсот долларов.

Дора слегка отодвинула Герца и довольно профессионально похлопала по креслу, где ещё несколько минут назад сидел он сам, проделала ту же операцию с соседними креслами, предполагая, что телефон мог укрыться за чехлами, заглянула под них. «Нокии» нигде не было.

Так они провозились минут десять, а затем стюардессу осенило:

– Подождите, я сейчас приду.

Она ушла куда-то в сторону пилотской кабины и вернулась со своим мобильным телефоном – ярко красным  Samsung SGH-A400. Герц тут же оценил её вкус и приобретательские способности – такой мобильник в Россию ещё не поступал.

– Говорите ваш номер, – приказала Дора и Герц, разумеется, повиновался.

Дора привычными движениями откинула крышку своего телефона и быстро набрала цифры, которые продиктовал Герц. Его мобильник издал мелодию из-под чехла соседнего кресла.

– Ну, ни фига себе! – изобразил удивление Герц. – Нет, но вы подумайте, как он мог туда попасть? Просто ума не приложу.

– Но теперь всё в порядке? – учтиво поинтересовалась стюардесса.

– Да-да, конечно. Спасибо вам большое!

Герц сунул свой мобильник в карман и с гордым видом покинул самолёт. Дело было сделано.

ххх

Стараясь не шуметь, Герц зашёл в свою недавно приобретённую квартиру. Его риэлторский бизнес складывался как нельзя удачно, цены на квартиры росли, поскольку в его родной город приезжали переселенцы с севера. Кроме того он купил торговые помещения на первом этаже нового дома и теперь сдавал их в аренду сразу нескольким магазинам и одной частной аптеке.

Хуже складывались семейные дела. Жене не нравилось, что Саша больше занят не бизнесом и не семьёй, а общественными делами. Она никак не могла понять, зачем он возится с Республиканской партией, которая на всех выборах не набирала и двух процентов голосов. Она в штыки встретила его решение стать общественным советником теперь уже бывшего губернатора Никонова. А эту идею Герману Степановичу Герц подал на учредительном собрании Союза «Преображение Севера». Не нравилось Евгении, что её муж с головой ушёл в еврейскую культуру, слишком много общается с соплеменниками, к коим она сама не принадлежала.

Однако не исключено, что дело обстояло совсем иначе. Герц сам охладел к своей жене, а она таким вот нелогичным женским образом пытается привлечь к себе его внимание.

Как бы то ни было, но когда Александр Ильич поздно вечером вошёл в их обновлённое семейное гнездо, Женя не выскочила навстречу с радостным поцелуем, а сонно выглянула из спальни и угрюмо произнесла:

– Приехал? Ужин на кухне, разогрей сам.

И ушла досматривать свой сон.

Герц, однако, разогревать ужин не стал, решив, что вполне достаточно того ужина, что Дора принесла ему в самолёте, а отправился в ванную, где полчаса плескался в приятной тёплой воде. Все мысли были о Доре.

Из ванной он тихонько перебрался в спальню и устроился на супружеском ложе на некотором расстоянии от супруги. Секса между ними давно уже не было. Но это его не беспокоило. Александр Ильич повернулся на бок и быстро уснул.

Наутро он встал позже всей своей семьи. Женя ушла на работу, а Альбертик, которого Герц очень любил и считал своим сыном, был в школе. Готовый, но не разогретый завтрак привычно лежал на столе. Александр Ильич сделал себе яичницу, выпил кофе и занялся своим мобильником, которые ещё вчера вечером зафиксировал номер телефона Доры. И он, конечно, тут же ей позвонил.

– Алё, – вкрадчивым голосом начал Герц. – Вы меня помните?

– Нет, а вы кто? – телефонный голос Доры оказался столь же приятным, как и настоящий.

– Я тот пассажир, которому вы вчера помогли найти телефон. Как вы смотрите, если мы с вами встретимся в часиков пять в кафе «Аннушка» на улице Интернациональной?

Как ни странно, Дора быстро согласилась.

Пришла она ровно в пять, поэтому Герц, привыкший немного опаздывать, застал её уже сидящей за столиком и попивающей кофе с бутербродом. Теперь она была одета в строгий чёрный костюм, прекрасно гармонирующий с её широкими глазами и накрашенными ресницами, а через спинку стула был переброшен светлый плащ. Ей очень идёт форма стюардессы, отметил про себя Герц, но без этой упаковки она смотрится ещё лучше.

Александр Ильич извинился за опоздание, сел рядом и предложил заказать что-нибудь более существенное, чем кофе.

– Нет, спасибо, у меня вечером рейс, я должна быть в форме, – холодно отрезала Дора.

– Я имел в виду мясо или курицу, рыбу, наконец, – подправил себя Герц.

– Спасибо, я сыта, – девушка говорила так, будто она была не на свидании с малознакомым мужчиной, а на деловой встрече. – Я пришла сказать вам, что между нами не может быть отношений.

– Каких-таких отношений? – Герц немного растерялся, но виду не подавал, пытаясь понять загадочную душу еврейской девушки.

– Никаких. Я ещё вчера поняла, что вам от меня надо, когда вы затеяли поиск своего мобильника. Ежу понятно, что он не мог попасть в впереди стоящее кресло. К тому же я ведь вас знаю, вы Александр Ильич Герц, руководите еврейской национально-культурной автономией, занимаетесь политикой.

– Почему же вы меня знаете, а я вас нет?

– Но вы знаете моего отца. Его зовут Лев Абрамович Шнейдер. Он бывает на ваших вечеринках.

– Так вы значит Дора Шнейдер? – изумился Герц. – Конечно, я знаю вашего отца. И вас знаю, он мне про вас рассказывал.

Надо же, какая она умная, оценил её Александр Ильич, отметив про себя, что этим она ему ещё больше нравится.

– Только почему же у нас не может быть никаких отношений, раз мы так хорошо знаем друг друга?

– Потому что я в скором времени уезжаю в Израиль, и завязывать какие-либо отношения с местными мужчинами не входит в мои планы, – продолжала Дора сжигать мосты.

– Надо же какое совпадение! – обрадовался Герц, чувствуя, что ещё не всё потеряно. – А я как раз только что вернулся из Израиля. Всего лишь за два часа до вашего самолёта прибыл из Тель-Авива.

– Вы меня не поняли. Я не собираюсь ехать в Израиль для отдыха или по делу. Я хочу уехать туда навсегда. Я хочу выйти замуж за израильтянина, родить там детей и забыть про свою родину.

– Я вас понимаю, но…

– Я ни вижу никакого будущего у этой страны, – всё более горячо говорила Дора. – Поэтому не хочу здесь жить, выходить здесь замуж и рожать российских детей. Я лучше буду это делать там, – и девушка махнула рукой в неопределённую сторону, имея в виду Израиль.

– Лев Абрамович едет с вами?

– Нет, не хочет, – Дора вновь махнула рукой, но уже не в сторону Израиля. – Он считает Россию своей родиной, он, видите ли, привязан к великой русской культуре. Как будто там нельзя будет ею заниматься.

Её папа был инженером-гидротехником, но в национально-культурной автономии часто выступал с докладами о вкладе евреев в русскую культуру, знал наизусть стихи Мандельштама и Пастернака, и Герц очень любил поговорить на эти темы с Львом Абрамовичем Шнейдером.

– Вы уже знаете, где будете работать?

– Пока нет, хотя мне обещали место в «Эль Аль».

– Хорошая авиакомпания, я именно на ней прилетел в Москву из аэропорта Бен-Гурион, – интуиция подсказывала Герцу, что сердце этой девушки совсем не ледяное и его можно растопить.

– Да, но я не хочу там работать стюардессой. У меня высшее образование, я биолог по профессии. Вот только моя профессия в России никому не нужна. Или просто я никому не нужна.

Герцу хотелось сказать, что это неправда, вы мне нужны. Но всё же сдержался и пошёл в ва-банк.

– Вы когда уезжаете в Израиль?

– Через 27 дней, как только закончу дела с «Аэрофлотом».

– Знаете что – я полечу с вами.

– Со мной? – усмехнулась Дора. – Так вы же только что оттуда.

– Ничего, там всегда найдутся дела. А вам я помогу, у меня там много друзей – найдём вам работу по профессии.

– Зачем вам это нужно? – насторожилась будущая гражданка Израиля.

– Вы боитесь, что я отобью вас у вашего израильского жениха?

– У меня там нет никакого жениха, я просто сказала, что хочу выйти замуж за израильтянина.

– Именно так всё и будет. Вы выйдите замуж за израильтянина, – успокоил её Герц, при этом решив, что этим израильтянином будет он сам.

И снова Лида

Не возвращайтесь к былым возлюбленным,

былых возлюбленных на свете нет.

Есть дубликаты –

                            как домик убранный,

где они жили немного лет.

Андрей Вознесенский

Холодов глазами уставился в стол, на котором лежала вёрстка второй полосы «Северного комсомола», но думал вовсе не о газете. Он переваривал только что полученную информацию.

Это была не та информация, которую следовало в качестве новости ставить на вторую полосу. Она предназначалась лично для него, Холодова, и заключалась в том, что его друг Саша  уезжает на постоянное место жительства в Израиль.

Марк Викторович вдруг подумал о том, что ему никогда не нравилось, что Герц – еврей. Нет, Холодов ни коей мере не был антисемитом. Более того, он готов был уничтожить – в моральном смысле – и делал это не раз любого, кто будет ругать и ругает евреев, обвиняя их во всех бедах. Но при этом Холодов никак не мог взять в толк: как это получается, что они с Герцем выросли в одном городе, ходили в одну и ту же школу, говорят на одном и том же языке, но при этом Саша – еврей, а Марк – русский? В чём же между ними разница?

А разница оказалась в том, что у Герца есть историческая родина, куда он может в любой момент уехать навсегда. У Холодова же историческая родина совпадает с реальной, и ехать ему некуда.

В девяностые годы Холодов стал серьёзнее относится к самобытности евреев. Это произошло после того, как его друг возглавил еврейскую национально-культурную автономию. Он иногда приглашал Холодова на еврейские праздники, и тот, помня о своей профессии, помещал в газете небольшие заметки о них. Особенно Марку Викторовичу нравился Пурим. Местные евреи по этому случаю снимали какую-нибудь большую студенческую столовую, выставляли много вина, поскольку в этот день евреям предписывалось напиваться так, чтобы не различать добро и зло. Никто, конечно, не напивался, а смотрел, как еврейские детки, разодетые наскоро сшитыми из простынь и картона костюмами, разыгрывают сценку про злобного Амана, требующего от царя Артаксеркса уничтожить всех проживающих в Персии евреев, но добрый Мордыхай и его воспитанница Эсфирь спасают положение.

И вот теперь автономия остаётся без руководителя. Женя теряет мужа – Герц признался, что нашёл себе другую подругу, которая недавно переселилась в Израиль. А Холодов лишается… Нет, друга он не лишается. «Железный занавес» давно рухнул, Саша будет регулярно приезжать на неисторическую родину, тем более, что здесь живёт его престарелая мама и сын Альбертик, которого он, правда, намерен забрать туда, на Ближний Восток. Да и ему, Марку Холодову, ничего не мешает съездить в Израиль и навестить Герца. Так может быть и грустить не о чём?

Есть о чём. В телефонном разговоре Саша сказал горькие слова: «Россия для меня стала чужой. В этой стране уже ничего хорошего не будет».

Холодов пытался спорить, доказывал, что страна на подъёме, через несколько лет будем жить не хуже Израиля, но сам в это не слишком верил. Что-то пошло не так. Три года назад власти силой захватили его любимую телекомпанию НТВ, после чего она лишилась лучших журналистов. Они перешли на ТВ-6, но и эту компанию постигла судьба НТВ. Свобода слова сжимается, как шагреневая кожа, и может исчезнуть совсем. Тогда чем будет заниматься он, Марк Холодов?

В регионе происходили и вовсе странные вещи. Новый губернатор Виктор Лопухин собрал себе команду из молодых людей, никогда не имевших какого-либо отношения к этому уголку великой страны. Его первым заместителем стал бывший генеральный директор некоего московского банка Александр Кривицкий. Другим своим заместителем глава региона назначил ещё одного московского топ-менеджера Николая Корду. А кресло второго зама занял вообще никому не известный петербуржец Сергей Ермолаев. Холодов навёл про него справки и выяснил, что он сын известного театрального режиссёра Алексея Лейферкуса – его великолепный «Ревизор» Марк Викторович тринадцать лет назад видел в питерском театре имени Пушкина, ставшем ныне Александринским. Фамилию сынок взял материнскую. Татьяну Ермолаеву, которая хотя и сыграла немало главных ролей в питерских театрах, широкая публика не знала.

Понять хитроумную логику этих назначений Холодов не мог, но с этой головоломкой справился его бывший сотрудник, а ныне главный редактор оппозиционной газеты «Наше слово» Анатолий Славкин. Герц нашёл для них либерального настроенного предпринимателя, готового вложиться в проект издания ещё одного независимого СМИ.

Зубастые журналисты «Нашего слова» обратили внимание на совсем невзрачную фигуру Михаила Закруткина, занявшего скромную должность советника губернатора Лопухина. Этот невысокий человек со светло-рыжими сбившимися на лоб волосами  приехал в северный регион из Краснодара, окончил культпросветучилище и устроился работать в местный Дворец культуры «Металлист» заведующим культмассовым сектором. И вскоре был с позором уволен – попался на мелких кражах реквизита. Суд приговорил его к одному году лишения свободы условно, и это не помешало Закруткину заняться популярным в годы перестройки бизнесом – прокатом видеофильмов.

Это было началом большого пути. Прокат видеофильмов перерос в создании сети видеосалонов, и к переломному 1991 году Закруткин уже возглавлял целый киноконцерн. И вот с этого времени ему стало тесно в регионе. Он перебрался в Москву, обзавёлся связями, возглавил банк средней величины и принялся карабкаться на самую вершину бизнес-лестницы России. Ему помогли. Помогли те, кто имел свои виды на богатый полезными ископаемыми северный регион и кому мешал губернатор Никонов.

К перелому веков Закруткин уже был генеральным директором крупной инвестиционной фирмы «Вектор», чья головная компания Vektor Holding Limited была зарегистрирована на Багамских островах. Через Закруткина и его фирму были наняты закалённые бойцы предвыборных кампаний, мастера чёрных технологий и провокаций, имеющие одну цель – снести Никонова с губернаторского трона и посадить на него Лопухина.

А теперь пришла пора платить по счетам. Для этого и понадобились Кривицкий, Корду, Ермолаев и прочие «варяги». Кривицкий и Корду курировали экономику и природные ресурсы и были призваны обеспечить нужным людям дорогу к разведанным, но ещё не разработанным залежам бокситов, баритов и титана. Ермолаев служил в качестве идеологического прикрытия. Под его руководством все подконтрольные СМИ прославляли молодую команду старого Лопухина, обещавшую жителям региона процветание в самые ближайшие годы. Если, конечно, не будут мешать всякие там экологи и оппозиционеры.

Прочитав «Наше слово», Холодов понял, что эта газета стала серьёзным конкурентом «Северному комсомолу», и тогда решил сделать ход конём: взять интервью у «варягов». Он уже собирался позвонить Дубинину, который, как и при Никонове, курировал в губернаторской администрации средства массовой информации. Но его опередил звонок из секретариата Кривицкого. Оказывается первый зам лично хочет познакомиться с Холодовым.

В просторном кабинете на третьем этаже «жёлтого дома» Холодова встретил высокий человек в очках и фиолетовом галстуке. Он широко улыбался, жал главреду руку, как лучшему другу, попросил секретаршу принести кофе на двоих и с жаром заговорил:

– Марк Викторович, знаю-знаю вашу газету, читаю с удовольствием. Мне нравится ваш критический боевой настрой, здорово вы песочили Никонова. Так ему!

– Когда это было, – сухо ответил Холодов.

– Но ведь Никонов никуда не делся. Давайте продолжим.

– Вы хотите, чтобы мы пинали мёртвого льва?

– Почему же мёртвого? – удивился первый вице-губернатор. – Он пока ещё живов.

– Физически жив, а политически мёртв. Но я готов взять у вас интервью и вы можете рассказать всё, что о нём думаете.

С этими словами Холодов вытащил из кармана диктофон и поставил его перед Кривицким. Тот резко изменился в лице и тоже полез в карман. Вытащил оттуда сигареты, зажигалку и закурил, не спрашивая разрешения собеседника. Пепел он стряхивал в маленькую карманную пепельницу с отодвигающейся крышечкой.

Разговора о бывшем губернаторе не получилось. Зато молодой управленец охотно делился планами, говорил, что хочет привлечь в правительство живущих в регионе умных, толковых и профессиональных людей, затертых аппаратными играми. Кроме того предрекал рост промышленного производства и соответственно улучшение благосостояния местных жителей.

Интервью вышло в ближайшем номере «Северного комсомола», а через месяц Холодов встретился с Ермолаевым. Сын знаменитого режиссёра внешне выглядел прямой противоположностью Кривицкого: одутловатое лицо с пухлыми губами, почти лысая голова с небольшим чёрным начёсом и полноватая фигура при небольшом росте. Холодова он встретил неприветливо, сидя за своим столом в одной белой рубашке с закатанными рукавами. Журналист хотел в таком виде его сфотографировать, но не успел он вытащить фотоаппарат, как вице-губернатор оказался в костюме и при галстуке.

Интервью получилось прескверным. Ермолаев всячески отнекивался от прилипших к нему кличках «мастер заплечных дел», «подковёрный бульдог». «закулисный интриган», что-то бубнил про улучшение жизни на селе и уверял, что никакого давления на СМИ он не оказывает. О разоблачениях газеты «Наше слово» говорить отказался, заявив, что всё это останется на совести тех, кто такое написал.

Ещё хуже получилась фотография. Холодов успел три раза щёлкнуть по кнопке фотоаппарата, как Ермолаев закрыл своё лицо и повелительным тоном сказал, что больше снимать его не надо. Одна фотка вышла совершенно не резкая, на другой вице-губернатор закрыл глаза, а на третьей как-то неудачно состроил гримасу. Пришлось ставить эту третью. После выхода номера позвонил Дубинин и сообщил, что губернаторская администрация недовольна как текстом интервью, так и фотографией. В ответ Холодов раздражённо выругался, сказал, что в гробу видал всю губернаторскую администрацию. И если Ермолаев не умеет говорить и не даёт себя фотографировать, то пусть и пеняет на себя. При этом Холодов напомнил, что прежние руководители региона, когда их фотографировали, покорно вставали в ту позу, которую требовал фотограф.

Но было понятно, что Холодову эти вольности не простят, возможно, он недолго усидит в своём кресле. И если не вся Россия, то родной регион становится всё более для него чужим.

…Его размышления прервал Витя Клепиков. Он привычно влетел в кабинет главного редактора, бухнулся на стул возле редакторского стола, положил на него несколько распечатанных листов бумаги и хлопнул по ним правой рукой.

– Это что? – привычно спросил Холодов.

– Очерк про Юрия Авдеенко.

Холодов поморщился. Ему было ненавистно это имя. Он понимал, что поэт-милиционер не виноват в том, что Марк Викторович когда-то влюбился в его жену и сделал ей ребёнка. Но для Холодова Авдеенко был человеком, который увёл его любимую женщину, решив, что зачатый Холодовым ребёнок на самом деле от него, её законного мужа.

– И по какому же поводу очерк? – глотая комок в горле, спросил главред.

– Как, ты не знаешь? Он погиб в Чечне, прикрывая отход своих. Смерть героическая. Мы первые напишем про него.

Это сообщение стало для Холодова как удар электрическим током, и ему перекрутило мозги. С одной стороны, стало стыдно, что он ещё минуту назад думал об этом человеке дурно. С другой стороны, пронзила мысль, что Лида теперь вдова. С третьей стороны, а что это значило? Они не виделись много лет, она его разлюбила, она будет убиваться о погибшем супруге, ей не до Холодова.

– Всё понятно, – произнёс главред, имея в виду чисто журналистские дела. – Очерк поставим на третью полосу с выносом на первую. Заголовок вверху крупными буквами.

– Правильно, – кивнул головой Клепиков и поднялся, чтобы уходить.

– Подожди, – остановил его Холодов. – Ты случайно не знаешь, когда будут похороны?

– Как не знать, конечно, знаю, – с гордостью ответил журналист, подчёркивая тем самым, что у него большие связи в МВД. – Через три дня, когда привезут тело. Номер уже выйдет, можем сходить. Всё-таки его стихи когда-то печатались в «Северном комсомоле». И я Юру неплохо знал.

– Ты прав. Пойдём.

ххх

Гроб с телом майора Юрия Авдеенко установили на сцене просторного актового зала регионального МВД. Ряды кресел были аккуратно убраны, чтобы вместить побольше народу. Губернатор Лопухин, который лично знал погибшего милиционера, и заместители губернатора, ни разу его не видевшие, отстояли почётный караул. Отзвучала грустная классика и пошли речи. Первым, разумеется, выступил Лопухин, сообщивший, что руководство региона направило в Москву ходатайство о присвоении Авдеенко звания Героя России. Затем министр внутренних дел рассказал о том, каким он был замечательным человеком, и поддержал ходатайство. Выступали товарищи по службе.

Холодов слушал всё это невнимательно. Он не мог отвести взгляд от сидевших рядом с гробом вдовы в тёмно-синем платье и двенадцатилетней девочки. Они обе опустили глаза, а потому вряд ли заметили, что их кто-то разглядывает. А Марк Викторович пытался найти в девочке собственные черты, но никак не мог вспомнить, а как он сам выглядит.

Когда началась церемония прощания, Холодов в общей очереди прошёл мимо гроба, положил туда несколько гвоздик и с бьющимся сердцем подошёл к Лиде, чтоб выразить соболезнование.

– Спасибо тебе, Марек, что ты пришёл, – тихо произнесла, подняв на него вовсе не заплаканные глаза Лида. – Приди, пожалуйста, на поминки, не оставляй меня.

Поминки были устроены в большой министерской столовой. Столы стояли буквой П. Лида с дочерью сидели в самом центре, Холодов с Клепиковым пристроились сбоку. Марк Викторович неохотно жевал овощные салаты, запивая водкой, тосты не произносил. Это за него сделал Клепиков. Но он по-прежнему, на этот раз украдкой, смотрел на вдову и Веронику. Он уже знал, что именно так зовут младшую представительницу семьи Авдеенко.

Цепкий взгляд журналиста Клепикова уловил, куда поглядывает его шеф, и он тоже внимательно посмотрел в сторону вдовы и её дочери.

– Ты заметил, Марк, что девочка чем-то похожа на тебя? – шепнул захмелевший Витя на ухо Холодову. – Если бы я не знал тебя, не знал Юру, то мог бы чёрт-те что вообразить.

Много ты знаешь, подумал Холодов, но ничего не сказал, а тихо вздохнул. Теперь-то он был уверен, что это его дочь. Такое же круглое лицо, и тот же светло-русый цвет волос, спадавших до самых плеч. А Лиду он невольно сравнивал с Аней Кетлер и пришёл к выводу, что вот эти две женщины ни в чём друг на друга не похожи. Лида выглядела привлекательней, даже прозрачный траурный платок ей был к лицу. И если у Ани глаза оставались грустными, когда она смеялась, то у Лиды всё наоборот. Сейчас она выглядела убитой горем, но в глазах не было печали. При этом Холодов был уверен, что она совсем не наигрывает грусть, печалится совершенно искренне.

Холодов с Клепиковым досидели до конца поминок, и когда народ стал расходиться, Марк Викторович вновь подошёл к Лиде, чтобы попрощаться. Но он ничего не успел сказать, вдова взяла его руку, приподнялась и негромко сказала:

– Мне плохо, Марек, пожалуйста, проводи нас.

Холодов наскоро простился с осоловевшим Клепиковым и дождался Лиды с Вероникой.

Они шли по городу молча. Был тёплый летний вечер, в такое время Холодов обожал гулять по городу, но сейчас он чувствовал себя крайне неловко. Лида представила Веронике Марка Викторовича как папиного друга. Вероника в ответ что-то хмыкнула и спросила, почему папин друг никогда не приходил к ним в гости. А Холодов отмолчался, он не знал, что ответить.

Так они дошли до пятиэтажного кирпичного дома, где на четвёртом этаже обитала семья Авдеенко, и Лида предложила подняться, чтобы выпить чаю. Вероника посмотрела на мать с изумлением, но ничего не сказала.

Они зашли в совершенно типичную советскую квартиру шестидесятых годов прошлого века. Маленькая прихожая, едва вмещавшая вешалку для одежды, небольшая кухня и три комнаты. Комнаты Холодов не увидел, они с Лидой сразу пошли на кухню. Вероника, опять не сказав ни слова, демонстративно убралась к себе.

На кухне Лида, как и обещала, быстро согрела сиреневый чайник со свистком, заварила крупнолистовую «Принцессу Нури», разлила чай по чашкам и села сбоку от Холодова, повернувшись к нему лицом.

– Знаешь почему он погиб? – заговорил хозяйка квартиры.

– Знаю, он прикрывал отход своих, когда боевики напали на их общежитие.

– Не в этом дело. Он хотел доказать себе, что он не трус. Глупо, не правда ли?

Холодов пытался возразить, но Лида его перебила:

– Он мне как-то рассказал, что 19 августа 1991 года пришёл к вам в редакцию, принёс стихи и увидел, как вы собираетесь бороться с ГКЧП.

– Ну уж бороться…

– Да не важно. Вы там листовки печатали, демонстрацию организовывали. А он как всё это увидел, так испугался и сбежал от вас. И потом долго укорял себя за трусость. Его ведь в командировку в Чечню никто не отправлял, сам напросился вместе с «омоновцами». Вот и напоролся на пулю.

Тут она замолчала и отхлебнула чаю. Холодов тоже взял в руки чашку, увидел неизвестно как появившиеся на столе варенье и печенье, намазал одно на другое, нехотя съел, запив чаем. А потом решился на самый трудный вопрос:

– Лида, а он знал, что Вероника не его дочь?

– Не мог не знать. Он же взрослый мужчина, понимал, что дети от поцелуев не рождаются. А у нас дальше поцелуев дело не шло.

– И не догадывался от кого?

– Откуда? Да он и не спрашивал. И Вероника ничего не знает. Так что ты ей ничего не говори. Она очень любила отца. Хоть и не настоящего.

…Холодов вернулся домой далеко за полночь. Лидия Ивановна не спала, и когда сын зашёл, крикнула ему из своей спальни, где она лежала на кровати и читала книгу:

– Марек, ты чего так поздно?

– Я был на поминках Юры Авдеенко, мама.

– Это того майора, что погиб в Чечне?

– Да, того самого.

Холодов снял летние туфли, надел тапочки и заглянул в спальню.

– Мама, ты только не пугайся, но я женюсь, – захмелевшим голосом выдал Марк Викторович.

– Так давно пора. Анечка хорошая девушка.

– Я не на Ане женюсь. Её зовут Лида, как и тебя. И у тебя будет внучка.

– А эта Лида что – беременна? – Лидия Ивановна приподнялась на кровати, настроившись на серьёзный разговор.

– Нет, мама. Твоей внучке уже 12 лет. И это моя дочь. Только ты, пожалуйста, об этом никому не говори.

Анатомия убийства

Наше время пока что не знает
пути своего.
Это время безумно,
тревожно
и слишком подробно...
Захотелось уйти мне в себя,
а там – никого!
Переломано всё,
будто после большого погрома...

Роберт Рождественский

Они поженились через год после гибели Юрия Авдеенко. Лида посчитала – и Холодов с ней согласился – скоротечное замужество вдовы героя будет выглядеть как оскорбление его памяти. Свадьбу устроили предельно скромную. Свидетелем со стороны жениха выступил Виктор Клепиков, которому Марк Викторович объяснил, что познакомился и сошёлся с Лидой после поминок по её погибшему мужу. Свидетельницей у Лиды стала директриса библиотеки, в которой она работала. Приехали из деревни Лидины родители, с которыми изъявила желание познакомиться Лидия Ивановна. За столом в отдельном кабинете недорогого ресторана она уселась рядом с новыми родственниками и что-то им много говорила, а те лишь кивали головами, во всём с нею соглашаясь. Вероника по просьбе матери пришла на процедуру бракосочетания, не вымолвила ни слова и ушла сразу, как только молодожёны вышли из загса.

Вообще-то, за этот год Холодов сумел немного сдружиться с Вероникой, особенно после того, как привёз ей из Москвы недавно изданную на русском языке книгу Джоан Роулинг «Гарри Поттер и философский камень». Вероника пришла от неё в полнейший восторг и с огромным удовольствием обсуждала роман с Марком Викторовичем. Сам же Холодов прочитать любимую подростками всего мира книгу так и не удосужился, но с умным видом поддакивал Веронике, создавая впечатление, что является большим знатоком разного рода магии и творчества английской писательницы. Вероника обман раскусила, но виду не подала. Её просто распирало от впечатлений, а потому она была готова делиться с ними хоть с первыми попавшимися прохожими.

Но сообщение о предстоящей свадьбе снова отбросило Веронику от Холодова на прежнее расстояние. Она ничего не говорила, но всем своим видом демонстрировала своё крайне отрицательное отношение к этому событию.

Семейная жизнь Холодова и Авдеенко (Лида решила на время сохранить свою прежнюю фамилию, чтобы избежать лишних вопросов) складывалась непросто. Из всех составляющих брачные отношения сторон, пожалуй, только секс оказался гармоничным. Лида обычно приходила домой из библиотеки позже Марка, когда Вероника, чтобы не оставаться наедине со своим новым папашей, уходила к подругам. Услужливый Холодов помогал жене расстегнуть  какую-нибудь не слишком удобно расположенную пуговку сзади, нечаянно целовал в шею, и после этого они набрасывались друг на друга как голодные псы.  Лида жаждала наверстать упущенное за безбрачное время своей жизни с первым законным супругом. Холодов желал её не в меньшей степени, хотя все эти годы вынужденной разлуки вовсе не хранил ей верность.

А вот во всём остальном они либо плохо совпадали друг с другом, либо не совпадали вовсе.

С первого дня возник простой вопрос: кто будет распоряжаться финансами? Лида привыкла держать в своих руках семейный кошелёк, а Марк Викторович не представлял себе, как он будет ходить по улице с пустым бумажником. К тому же он обычно раньше жены возвращался с работы, а потому мог что-нибудь прикупить на ужин. А если по каким-то причинам выпуск номера газеты задерживался, то, имея деньги в кармане, Холодов мог для перекуса приобрести в кулинарии бутербродик с сыром или колбасой, а потом в своей конуре сжевать его, запивая чаем и делая последние правки.

В конце концов, после длительных споров и препирательств, проблема разрешилась сама собой. Никто никому деньги не давал, но каждый покупал для семьи то, что считал нужным. Между супругами постепенно сложилось такое взаимопонимание, что они не дублировали друг друга. Молоко и сахар, покупала Лида, хлеб и мясо – Марк. На большие покупки они просто скидывались, как это делают обычные друзья.

Нелегким оказался и другой вопрос: спать им вместе или по отдельности? Лида с самого начала заявила, что ей приятно по ночам чувствовать рядом тело любимого человека. А любимый человек за время холостяцкой жизни привык к одиночной холодной постели, обожал лёжа в кровати почитать перед сном нечто умное и томительное вроде Джойса. Да и спал Холодов нервно, часто просыпался, кашлял, храпел. Лиду это не смущало, но смущало Марка Викторовича. И он пошёл на хитрость. Сказал своей молодой жене, что Вероника будет очень ревниво относиться к тому, что место её погибшего отца в постели займёт пока ещё чужой для неё человек. И это было правдой. Таким образом вся семья на ночь расходилась по разным комнатам.

Но главной проблемой оставались взаимоотношения Вероники и её нового отца. Проникнуть в сердце родной дочери Марку Викторовичу никак не удавалось. На какое-то время Гарри Поттер вновь пришёл на помощь, когда в городском кинотеатре «Аврора» демонстрировался первый фильм про этого чудо-мальчика. На него сходили всей семьёй, и восторженная Вероника опять оттаяла.  Увы, ненадолго. Уже через день она снова замкнулась в себе, на вопросы отвечала сухо, отказывалась говорить на любые темы – о подругах, о том, что проходят в школе, о любимых книгах.

Столь двусмысленное положение, когда отчим на самом деле является отцом, но не может об этом сказать своей падчерице-дочери, столь сильно беспокоило Марка Викторовича, что однажды ему показалось, будто в квартире витает дух Юрия Авдеенко. Это произошло в тот вечер, когда Холодов вернулся домой навеселе, но  совсем не в весёлом настроении. В редакции отметили день рождение корректора Веры Звягинцевой, с которой главред время от времени вступал в любовные свяхи, пока не женился на Лиде.

Придя в пустую квартиру – Лида всё ещё была на работе, а Вероника у подруг – Холодов подумал, что совсем не так представлял себе семейную жизнь с любимой женщиной. Правда, до гибели Юрия Авдеенко он старался об этом не думать вовсе, поскольку считал недостижимой мечтой о счастье. Но счастье и не получалась. И тут-то ему и почудился призрак первого Лидиного мужа.

Он был невидим и неслышим, но каким-то образом передавал своему семейному преемнику собственные мысли. Главной из них была та, что он был также несчастлив, как и Холодов. Его положение было столь же двусмысленным. Его дочь считала его родным отцом, а он прекрасно понимал, что она – дитя измены. Свою жену он ни в чём не винил, поскольку не мог сделать её счастливой и подарить ей общего ребёнка. И от этой двусмысленности он и решил сбежать в Чечню в надежде, что его там убьют.

Высказав всё это, дух майора милиции улетучился, а слегка пропитанные алкоголем мозги Холодова  продолжали свою работу. Ему некуда было бежать, думал он, умирать даже героически не хочется, и оставался один выход – стать настоящим отцом бедной девочки. Но как это сделать?

Идея возникла вечером следующего дня, когда Марк и Лида после бурного секса пили чай на кухне. Холодов полушутя подумал, что её подсказал дух принцессы Нури, проникший им в мозги с помощью чая с таким названием. А заключалась идея в том, что им надо купить машину и отправиться всей семьёй в небольшое путешествие. Здесь, под одной крышей, каждый живёт своей жизнью. Завтракают в разное время. Обедают вообще кому когда и как заблагорассудится. Ужинают вместе только Лида и Марк, а Вероника съедает свою порцию до их прихода и уматывает из дома. А вот в дороге им круглые сутки придётся быть вместе, и тогда может быть Вероника наконец полюбит своего реального отца.

Оказалось, что у семьи Авдеенко уже были «Жигули» модификации ВАЗ 2105, прозванного в народе «пятёркой». И Вероника обожала сидеть на переднем пассажирском месте рядом с отцом, когда они ездили на пикники или в гости к друзьям. Но перед тем, как отправиться в Чечню, Юрий продал машину, пообещав, что добавив заработанные на опасной командировке деньги, они приобретут более модное и приличное авто. Теперь на Лидиной книжке лежали все сбережения бывшего мужа, так что средства на новую машину были.

Правда, возникла другая проблема – Марк Викторович не умел водить и не имел водительских прав. Но это дело можно было легко поправить, записавшись в автошколу, что Холодов и сделал буквально не следующий день.

ххх

В автошколе Марк Викторович снова угодил в женский коллектив. В далёкую и почти позабытую пору студенческой юности он оказался в  «сладком малиннике». Так с завистью и некоторым высокомерием называли филфак студенты мужского пола из других факультетов.  Им казалось райским блаженством получать знания в окружении представительниц прекрасной половины человечества. Сам Холодов так не считал, поскольку своим юношеским взором обнаруживал в своих однокурсницах физические и моральные недостатки, что не мешало ему время от времени влюбляться в кого-нибудь из них.

Но, как бы то ни было, там с ним были его ровесницы, то есть весьма молодые и цветущие особы. А вот в автошколе, в учебном кабинете, среди множества плакатов с изображениями дорожных знаков и железных внутренностей легковых машин сидели дамочки самых разных возрастов и ступеней социальной лестницы. Почему учиться управлять современными городскими повозками решились одни женщины, Марк Викторович понять не мог. То ли все обладатели четырёхколёсных друзей из числа сильного пола всему, что надо, уже обучились. То ли дамское сословие в своём стремлении к равноправию решило вытеснить мужиков из этой, казалось бы чисто мужской, сферы.

После первых уроков вождения, проходивших в дневное время, у большинства дамочек пропадало желание садиться за руль. Вечером, собравшись в учебном кабинете, чтобы узнать, что такое «помеха справа» и как совершать левый поворот, холодовские соученицы делились впечатлениями от дневного кошмара. Не нужна мне это чёртова машина, говорила одна, я с ней такого натерпелась! Нет, пусть лучше мой муж её водит, решала другая, он умный, толковый и не такой нервный.

– Не ссыте, бабоньки, – принялась успокаивать их деревенского вида женщина с почти квадратными скулами. – Другие же сумели как-то. И мы сумеем.

Женщину звали Нина Петровна Ракина, и она трудилась экспертом следственного отдела городской прокуратуры. Она многое повидала на своём пока ещё коротком бабьем веку, а потому не побоялась укрощать железного мустанга.

Приходя домой, когда Вероника уже спала, Холодов делился своим дневными и вечерними впечатлениями с Лидой. В автошколе он стеснялся признаваться сёстрам по несчастью в своих слабостях, а вот от жены своих опасений не таил. Он говорил, что вряд ли сумеет научиться тому, как одновременно медленно и плавно отпускать сцепление левой ногой, переводя правую ногу с тормоза на газ, при этом одной рукой держать руль, другой переключать рычаг коробки передач, а глазами следить за дорогой, движением пешеходов и дорожными знаками. Жена успокаивал Холодова тем же аргументом, что и Нина Петровна: мол другие как-то научились (в их числе и покойный Юрий Авдеенко), так что и он научится. О том, чтобы ей самой освоить вождение, Лида даже слушать не хотела.

Как-то около полуночи, после рабочего дня, прерываемого уроками вождения, и вечерними лекциями по Правилам дорожного движения, Марк Викторович привычно чаёвничал с женой, рассказывая ей о своих первых победах на городских улицах и полученных знаниях. Лида выслушала мужа, но вместо того, чтобы похвалить его спросила: знает ли он некоего Леонида Кондрашова? Холодов вспомнил спортивного вида бизнесмена, когда-то возглавлявшего исполком регионального отделения «партии Гайдара». В свою очередь Марк Викторович поинтересовался, откуда ей известен этот человек?

– Сегодня, Марк, в программе «Время» сказали, что он арестован, – бесстрастным голосом сообщила Лида, собирая со стола пустые чайные чашки. – Он вроде как убил Звонкова.  Ты же его, кажется, знал. Может и с Кондрашовым был знаком?

Холодов сознался, что был знаком и с Кондрашовым и со Звонковым. Имел некоторое представление, что их самих связывало. Но вот зачем не состоявшемуся демократу и удачливому бизнесмену понадобилось убивать демократического лидера? Это Марк Викторович понял далеко не сразу.

ххх

Холодова на том самом томительном учредительном съезде «СПС» не обрадовал отказ Андрея Звонкова вступить в «Союз правых сил». Вот только-только демократы сумели объединиться, как тут же начали раскалываться. И когда Звонков сотворил собственную партию, назвав её «Свободный выбор», и предложил Холодову создать и возглавить её региональное отделение. Холодов отказался.

И тогда, порывшись в картотеке уже упразднённого «ДВР», Звонков отыскал координаты бывшего председателя регионального исполкома гайдаровской партии Леонида Кондрашова, и попросил его сделать то, что предлагал Холодову. Кондрашов согласился.

Это было началом его резкого политического взлёта, очень скоро ставшего падением.

Должность регионального лидера показался ему слишком мелкой, и он выдвинул свою кандидатуру на губернаторское кресло. Ни Никонов, ни Лопухин сколь-нибудь серьёзным соперником его не посчитали. Нанятые социологи обеих команд докладывали, что Кондрашову светят максимум два процента.

И тут Кондрашов выкинул фортель. Он собрал пресс-конференцию, где заявил, что Никонов якобы нанял киллера, дабы тот за двести тысяч долларов прикончил Кондрашова, как самого опасного конкурента. Никонов не стал опускаться до опровержений и судебных процессов за клевету, а журналисты обсмеяли Кондрашова во всех региональных СМИ. В итоге он набрал не два процента, а всего лишь полтора.

После этого Кондрашову светила дорога в политическое небытиё, тем более, что и рейтинг новорожденной партии был ничуть не больше. Но тут, на счастье или на беду, руку помощи «Свободному выбору» протянул опальный олигарх.

Звонков не любил олигархов, пусть даже и опальных. Но вынужден был пожать протянутую руку. Без больших денег его партия не имела никаких шансов ни на каких выборах.

О партии заговорили федеральные СМИ, но тон их был скорее ироническим, чем сочувствующим. А потому на рейтинге почти не сказался. Вскоре стало известно, что опальный олигарх протянул руку помощи ещё и коммунистам, решив свои деньги, как яйца, рассовать по разным корзинам. Тогда Звонков собрал политсовет «Свободного выбора» и исключил опального олигарха из партии.

Опальный олигарх выкинул фортель гораздо более умный, чем ранее Кондрашов. Он позвал региональных лидеров партии на встречу в Ницце. Дорогу и проживание оплатил сам.

Большинство провинциальных вождей не устояло перед соблазном побывать за чужой счёт на Лазурном берегу среди жгучих пальм и ласкового моря. И подышав средиземноморского воздуха, они дружно исключили Звонкова из созданной им самим партии, восстановили членство опального олигарха и избрали на пост председателя Кондрашова. Он понравился всем – спортивный, подтянутый, с блестящей мужской плешью, значительно увеличивающей его лоб.

Вернувшись в родной город победителем, Кондрашов заявил, что на предстоящих выборах в Госдуму «Свободный выбор» получит 65 процентов голосов и станет правящей партией. Этого не случилось. Верховный суд не признал правомочным собрание на Лазурном берегу, оставив таким образом партийным лидером именно Звонкова, а не Кондрашова. Звонков был убит, а на думских выборах осиротевшая партия не набрала и одного процента.

Эту историю Холодов хорошо знал, она подробно освещалась в «Северном комсомоле». Одного Марк Викторович не мог взять в толк: неужели Звонкова убили лишь для того, чтобы отомстить ему за исключение олигарха?

Нет, тут что-то другое. А вот что именно – главный редактор «Северного комсомола» решил выяснить.

ххх

Начал журналистское расследование Холодов с Нины Петровны. В перерыве между лекциями по Правилам дорожного движения он подсел к ней за стол и спросил:

– Скажите, вам известно что-нибудь по делу об убийстве депутата Звонкова?

– Ха! Мне да не знать? Я и нашла убийцу.

Холодов мельком взглянул на неё и понял, что, скорее всего, она не врёт, и пожалел, что не взял с собой диктофон. Во всяком случае, её рассказ показался журналисту вполне убедительным, и он постарался его запомнить.

Из слов Нины Петровны следовало, что некий Пентюхов, наркоман и мелкий воришка, дабы добыть денежки на «колёса», украл у соседа телевизор. Сосед написал заявление в милицию, и Пентюха (его воровская кличка) быстро вычислили. После задержания у него сняли отпечатки пальцев, а на первом же допросе парень сознался в краже.

Пентюховские «пальчики» передали эксперту Нине Ракиной на предмет установления каких-либо ещё имеющихся у парня грешков. Нина Петровна пробила по федеральной базе и оказалось, что точно такие же отпечатки обнаружены на пистолете, из которого застрелили Звонкова. Пентюхова срочно вызвали на новый допрос, а он и тут раскололся. Признался, что стрелял в Москве в какого-то дяденьку. Попросил же его об этом Кисель, знатный вор, снабжавший Пентюха наркотой для продажи и удовлетворения собственных нужд.

Киселя, а точнее Ивана Кислицына, взяли на следующий день. Он отпирался недолго. Уже на втором допросе сообщил, что выполнял поручение Александра Петрашенко. А Петрашенко служил помощником у Кондрашова. Через пару дней повязали их обоих.

Сведения, сообщённые Ниной Ракиной, Марк Викторович счёл очень важными и интересными, однако они не отвечали на главный вопрос: зачем Кондрашову понадобилось убивать депутата Госдумы? Ответ журналист получил очень скоро.

…Рабочий день заканчивался, номер был сдан в печать и Холодов собирался идти домой по тёмным и заснеженным улицам родного города, когда ему позвонили из регионального управления Федеральной службы безопасности. Вежливый и приятный женский голос попросил его явиться в 41-й кабинет этого грозного учреждения, чтобы дать свидетельские показания по делу об убийстве депутата Звонкова. Хорошо, подумал, Марк Викторович, я приду и расскажу всё, что знаю. Но при этом «выбью» показания и из них самих.

В 41-м кабинете сидел молодой московский следователь с прямым носом и светлыми волосами. Состоявшаяся беседа менее всего походила на допрос. Холодов рассказал, как образовалась партия «Свободный выбор», как она  раскололась после того, как Звонков и его товарищи исключили из неё опального олигарха. И, наконец, как отколовшуюся часть возглавил Кондрашов, ранее заявлявший, что его голову губернатор Никонов оценил в двести тысяч долларов.

Следователь внимал этим общеизвестным фактам с таким видом, будто журналист раскрывает перед ним важные и страшные тайны. А, выслушав Холодова, любезно попросил рассказать всё это в Москве на судебном процессе, на котором Марк Викторович будет проходить в качестве свидетеля. Холодов согласился. И хотя он был разочарован в следователе, не знавшем элементарные вещи, он всё-таки так же любезно потребовал, чтобы тот взамен рассказал ему обо всём, что известно по данному делу.

И тут выяснилось, что этот московский гость не такой уж лопух. Нехотя, слово за слово, с просьбой на него не ссылаться, он рассказал журналисту то, о чём пока молчали московские СМИ.

После того, как Кондрашов взлетел на высший партийный пост, все денежные потоки от опального олигарха стали проходить через него, что позволило ему значительно поправить своё материальное положение и перебраться в Москву. И тут, накануне регистрации «Свободного выбора», прошёл слух, что Звонков встретился в Лондоне с опальным олигархом, и они пошли на мировую. А это значит, что Кондрашов со своего поста снова летит в политическое небытиё. Смириться с этим, да ещё потерять денежный поток, он не захотел, а потому заказал своему помощнику убийство Звонкова. Его голову он оценил не в двести тысяч долларов, как некогда свою, а в четыре раза меньше.

Вот так вот, думал Холодов, идеалисты, вроде Звонкова, стали мешать не своими идеями. Беда в том, что для воплощения своих идей они переходят дорогу людям алчным и прагматичным.

Папа!

Меня замучила идея:
Куда я мчусь? Кто я и где я?
Я встал посередине и аварийка замигала,
Мне нужно все начать иначе и сначала.

Песня группы Lumen «Гонки»

Новёхонький Ford Focus цвета Chocolate Brown Metallic стоял во дворе и звал в дорогу. При одном только взгляде на него воображение Холодова рисовало божественные российские пейзажи и упоительные дороги, по которым будет мчаться этот четырёхколёсный жеребец. Холодов понимал, что это иллюзия, но ему так хотелось верить в сказку.

Эту тягу к скоростной перемене мест не перебили два небольших ДТП, случившиеся с ним почти сразу после того, как он с первой попытки сдал экзамены на получение водительских прав, и возомнил себя если не крутым водилой, то, во всяком случае, вполне готовым к далёким и не всегда безопасным поездкам. 

Первое происшествие случилось дождливым июньским воскресеньем. Марку Викторовичу не терпелось испытать машину в деле, и он уговорил Лиду и Веронику поехать в лес, хотя грибной сезон ещё и не думал начинаться. А вот дождик угрожал перейти в ливень.

Как только машина выскочила за город, Холодов разогнался до 120 километров в час, но вскоре обнаружил, что стрелка индикатора уровня топлива приближалась к опасному нулю. К счастью, справа на небольшом пригорке показалась автозаправочная станция. И пятидесятилетний автомобильный юнец, почти не снижая скорости, взлетел на неё и лихо вырулил к крайне правой бензоколонке. Услышав противный скрежет от резкого столкновения железных предметов, звон разбитого стекла и крик сидящей справа любимой женщины, он не сразу сообразил, что произошло. Увиденное же, его, конечно, не обрадовало, хотя и не сильно огорчило. Реакция жены настраивала на самое худшее, а, между тем, его Ford Focus всего лишь врезался в перила бензоколонки. Разбилось зеркало заднего вида и повредилась правая дверь. Ещё он обратил внимание, что Вероника на дорожный казус не обратила никакого внимания. Садиться рядом с новым папаней она наотрез отказалась, и, устроившись на заднем сидении, надела наушники и погрузилась в свой поп-музыкальный мир.

Первая семейная автовылазка пошла насмарку, тем более, что тут же зарядил крупный дождь. Холодов заправил машину, с промокшей под дождём курткой и ещё более мокрой головой снова уселся на водительское кресло и с чувством стыда за пережитый позор, повернул машину по направлению к дому.

Всю следующую неделю свободное от работы время он провёл в поисках нового зеркала. С помощью своего коллеги, работающего в журнале «За рулём», Марк Викторович нашёл зеркало заднего вида, а также автомастера, поставившего эту деталь на место. А вот вмятина за передней боковой двери так осталась, как шрам на теле легковой иномарки.

Во втором ДТП пострадал не холодовский автомобиль, а совсем чужой. И узнал Марк Викторович об этом не сразу, а лишь спустя месяц после первого происшествия.

Как-то вечером, когда Вероника где-то гуляла, а Лида ещё не вернулась с работы, в квартире раздался звонок, похожий на звук небольшого колокола, и в дверях вырисовался невысокий сотрудник ГИБДД с лейтенантскими погонами. Предъявив милицейское удостоверение, он по-хозяйски прошёл на кухню, сел за стол, проверил пальцами его чистоту и разложил свои бумаги. Оказалось, что холодовский Ford Focus во дворе неловко развернулся и повредил задний бампер стоящей на тротуаре перламутровой легковушки Audi A4, чему есть показания свидетелей. Теперь владелец щегольской иномарки намерен подать в суд, что грозит Марку Викторовичу большим штрафом или лишением водительских прав на срок минимум полгода. Кроме того ему придётся оплатить ремонт повреждённой машины. Карьера начинающего автомобилиста-любителя летела по откос.

Однако лейтенант оказался славным малым и постоянным читателем «Северного комсомола», особенно статей, разоблачающих делишки региональных чиновников, а потому был готов договориться с владельцем Audi A4, чтобы тот в суд не подавал, удовлетворившись оплатой ремонта. Обескураженный Холодов согласился с этим вариантом, хотя сумма вырисовывалась немаленькая. Впрочем, и не смертельная, учитывая, что Марк Викторович имел некоторый денежный запас на банковском счету. На том и сговорились.

На следующий день в кабинете того самого инспектора ГИБДД Холодов встретился с владельцем Audi A4, оказавшейся истеричной особой, умеющий качать свои права. Она ещё не знала, что Марк Викторович был готов оплатить ремонт и даже моральные издержки в разумных пределах, а потому грозилась подать на него в прокуратуру и, главное, написать письмо в «Северный комсомол». Суровый лейтенант без тени улыбки предложил сделать это прямо сейчас, поскольку главный редактор «Северного комсомола» стоит прямо перед ней. Дамочка тут же замолчала, написала заявление, что отказывается от каких-либо претензий к владельцу Ford Focus, забрала деньги и отчалила. Холодов пожал инспектору руку и тоже отчалил.

Лиде об этом инциденте он на всякий случай ничего не рассказал. И, как потом убедился, правильно сделал. Она и без того была не слишком высокого мнения о водительском мастерстве нового мужа, а после второго ДТП разочаровалась бы окончательно, что могло поставить крест на предстоящей поездке по городам России.

ххх

В дальнюю дорогу семейство Холодова собиралось, пребывая в самых разных состояниях духа. Марк Викторович, большой любитель путешествий, был весел. Лида – деловита и сосредоточена. После погружения большого чемодана в багажник она ещё раз проверила и перепроверила его содержимое. В отдельной корзинке разместились термос с горячим чаем, бутерброды с пошехонским сыром и полукопчёной колбасой, а также влажные салфетки. Лида была уверена, что в дороге все быстро проголодаются, а в придорожных кафе и столовых на их далёком пути может не оказаться. Вероника же, разыгрывая из себя беззаботную девицу, плюхнулась на заднее сидение, привычно натянула на себя подключённые к аудиоплееру наушники и отключилась от внешнего мира.

Как только Ford Focus вырулил на трассу, Холодов почти до отказа утопил педаль акселератора, разогнав машину до 150 километров в час. Лида с тревогой посмотрела на мужа, затем на пустынную дорогу и быстро успокоилась. Однако ненадолго. Очень скоро прямо перед автопутешественниками замаячил потёртый самосвал, доверху заполненный строительным мусором.

Самосвал явно не спешил избавиться от ненужного груза и плёлся со скоростью 80 километров в час. Такой черепашьей езды Холодов выдержать не мог. И вот, взяв левее и убедившись, что встречная полоса пустая и отделена от них пунктирной линией, начинающий автолюбитель вновь до отказа нажал на педаль газа и пошёл на обгон.

Стоило холодовской машине поравняться с грузовиком, как Марк Викторович услышал жалобный вопль сидящей справа Лиды:

– Мама дорогая! Марк, куда ты гонишь?

Но тормознуть и вернуться на свою полосу Холодов не решился, довёл обгон до конца, а затем дал жене честное благородное слово, что больше никого обгонять не будет. И изменил этому слову уже через двадцать минут, когда его Ford Focus догнал еле плетущуюся фуру.

Какой-то бес вселился в Марка Викторовича. И он, лишь мельком взглянув на противоположную полосу, где вдали виднелись дневные огни некоей легковушки, ринулся на встречку, дабы оставить позади злосчастную фуру.

– Господи, да за что мне это! Марк, ты же обещал, – кричала Лида, но Марк Викторович в ответ лишь тяжело вздохнул, давая понять, что ничего с собой поделать не может. Сам же при этом посмотрел на зеркало над ветровым стеклом, чтобы проверить реакцию Вероники. Реакция была никакой. Вероника наглухо забилась в большие наушники и не обращала внимания ни на дорогу, ни на возмущённые крики своей матери.

Какое-то время дорога была пустынной, и одиночество путешественников скрашивали лишь отдельные встречные машины. Марк Викторович гнал на прежней скорости, а Лида, вновь успокоившись, принялась разглядывать мелькающие мимо боры, в которых, как пить дать, должно водиться немало грибов, и изящные изгибы рек. Забыв недавние обиды, она делилась с мужем впечатлениями от увиденного, Холодов же при этом кивал и поддакивал, ничего не говоря, поскольку сам глядел только на дорогу, опасаясь отвлечься, не слететь на повороте или пропустить мимо глаз важный дорожный знак.

Идиллию прервали показавшиеся впереди два фургона – один, весьма внушительный, важно и не спеша двигался впереди, а второй, совсем небольшой, покорно волочился за ним. Холодов, понимая, что сразу две машины ему быстро обогнать не удастся, пристроился к процессии.

В таком состоянии они двигались минут пять. Первым не выдержали нервы водителя маленького фургона, и он пошёл на обгон. Холодов, мысленно поблагодарил его и двинулся вслед за ним. Они лихо обошли фуру, но когда фургончик вернулся на свою полосу, Марк Викторович с ужасом заметил, что на них летит легковой автомобиль. Нет, мы не столкнёмся, успел подумать начинающий автолюбитель, и в последний момент, сжав волю в кулак, вывернулся на свой ряд, оказавшись между двумя фургонами.

Когда от сердца отлегло, Холодов посмотрел на жену. Лида молчала – её лицо было бледным и совершенно неподвижным. Марк Викторович не знал, что сказать и виновато прикусил язык. Так прошло минут двадцать, а может полчаса или час. Наконец Лида оправилось от шока и негромко произнесла:

    – Больше так никогда не делай.

Холодов пообещал больше так никогда не делать, и это обещание сдержал. То есть он не обгонял тяжеловесные машины, если впереди него такой же манёвр совершал ещё какой-либо автомобиль. Порой его подмывало спросить: а как Авдеенко водил машину? Но не стал этого делать – боялся услышать, что бывший муж намного лучше нынешнего управлял автомобилем. Таким сравнением Марк Викторович был бы унижен и раздавлен. 

Очень скоро они долетели до Великого Устюга.

В небольшой двухэтажной гостинице на окраине города путешественникам дали пятиместный номер, но деньги взяли как за троих. Поужинали припасёнными заботливой Лидой продуктами, выхлебав весь чай из термоса, после чего Вероника выбрала самую дальнюю кровать, приказав всем, в том числе и родной маме, не смотреть в её сторону, когда она будет приготовлять себя ко сну. Холодов для деликатности зашёл в ванную комнату и второй раз за вечер почистил зубы, дабы не смущать дочь своим присутствием.

Утром выяснилось, что в этом городке из всего семейства не был только Холодов. Лида ездила туда в командировку по каким-то библиотечным делам, а Веронику возили позапрошлой зимой в вотчину Деда Мороза. Поэтому во время прогулки по Великому Устюгу они обе показывали ему город, правда, Вероника говорила не столько про достопримечательности, сколько припоминала, как нехорошо вёл некий рыжеволосый одноклассник Лёва. А когда они прибыли непосредственно в имение новогоднего любимца детворы, она и вовсе разговорилась: похвасталась, сколько загадок бабушки Яги она угадала, когда они шли по тропе сказок.

Вечером семейство переехало в Вологду, в которой, в отличие от Великого Устюга, Холодов бывал по разным поводам не один раз, а вот Лида с Вероникой очутились там впервые. И теперь уже он водил их по Вологодскому кремлю, показал Софийский собор и домик Петра I. Вероника почти не слушала и лишь иногда, показывая на обветшавшие деревянные домишки, язвительно спрашивала: а это до нашей эры постройка или после?

В вологодской гостинице не оказалось ни трёхместных, ни пятиместных номеров. Искать другой отель супруги не захотели, а потому согласились провести ночь в двух номерах – двухместном и одноместном. Марк Викторович предполагал, что он разместится одноместном номере, но Вероника со всей своей категоричностью заявила, что эта комната должна достаться именно ей. Лида резко возразила дочери, желая показать, что она ещё не доросла до того возраста, когда её мнение должно что-то значить. Но Холодов встал на защиту девочки и сказал, что ей пора привыкать к самостоятельности.

Свою самостоятельность Вероника продемонстрировала в Ярославле, когда супруги решили приобрести билеты на обзорную экскурсию, поскольку в этом городе не был никто из них. Вероника отказалась от экскурсии и заявила о намерении самостоятельно изучить город. Лида и тут хотела поставить дочь на место, но Холодов и на этот раз погасил разгоравшуюся ссору матери и дочери, взяв сторону последней.  Договорились созваниваться по телефону и встретиться в одном из кафе на Московском проспекте.

 Всю экскурсию при каждом удобном случае Лидия Михайловна звонила дочери, всякий раз узнавая одно и тоже – с ней всё в порядке, где была, расскажет при встрече.

При встрече за обедом Вероника сообщила, что ей понравилась река Волга и мост через неё, по которому она прошла туда и обратно. Церкви и прочие достопримечательности ей не понравились.  Марк Викторович в свою очередь поведал Веронике любопытные факты, которые только что узнал от экскурсовода. Оказалось, что в Ярославле есть Красная площадь, как и в Москве и как когда-то в их родном городе. Только в их родном городе площадь переименовали, а в Ярославле она так и осталась Красной. И ещё он сказал, что в этом городе побывал Робинзон Крузо – об этом написано во второй части его путешествий, которые в России почему-то до сих пор не изданы.

Вероника выслушала эти любопытные сведения молча, а затем принялась уплетать гуляш с рожками.

Домой они неслись на всех парах.  Холодов уже не слушал увещевания жены, когда они обскакивали очередную фуру, а Вероника перестала надевать наушники. Она руками упиралась на спинки передних кресел и с интересом следила за дорогой. И когда в очередной раз они выскочили на встречку, дабы объехать грузную машину, а Лидия Михайловна попыталась обуздать супруга, Вероника неожиданно вмешалась:

– Марк Викторович, не слушайте маму, гоните вперёд!

Холодову польстило, что дочь, наконец-то, обратила на него внимание, но неприятно резало слух эти «Марк Викторович» и «гоните». И после того, как Ford Focus занял положенную полосу, он сказал ей:

– Знаешь, Вероника, я тебя попрошу…, называй меня на ты и без имени-отчества. Хорошо? Ведь я же не чужой тебе человек.

– Хорошо, Марк Викт… , в общем, хорошо, – неуверенно ответила Вероника.

Оставшуюся часть пути они увлечённо играли в игру, предложенную Вероникой. Надо было назвать город, в котором хотелось бы жить, но с условием, что он будет начинаться с той же буквы, что и имя игрока. Марк Викторович сразу заявил, что жить в Москве он бы не хотел. Город чересчур большой, суетливый, человек в нём чувствует себя не нужной песчинкой, да и слишком много времени приходиться тратить на дорогу – хоть в метро, хоть на своей машине, продираясь сквозь бесчисленные пробки. Мехико ему чуждо, а в Мурманске слишком холодно и ветрено. Поэтому никакого другого города, кроме того, куда они держат путь, ему не надо.

Лидия Михайловна в свою очередь призналась, что очень хотела бы жить в Ленинграде, в который она влюбилась в годы учёбы в институте культуры. Но теперь этот город называется Санкт-Петербург и для игры не подходит. В Липецке и Лондоне она не была, поэтому кроме малой родины у неё ничего не остаётся.

А вот Вероника пожелала переселиться сразу в Венецию, Воронеж и во Владивосток. Но Марк Викторович разбил её мечты. Воронеж – ничуть не лучше их города, Владивосток находится слишком далеко от центра России, а Венеция город умирающий, постепенно уходящий под воду, жильё там безумно дорогое. Осмотреть Венецию можно за день, что Холодов и сделал несколько лет назад во время экскурсионного круиза по Италии. Но жить там не стоит. Вероника слегка надулась и принялась вспоминать другие города на букву «в». Тогда Холодов сам подсказал ей Ванкувер. Но ничего рассказать про этот канадский город не смог. Опять выходило, что лучше жить там, где они и живут.

Холодов был почти счастлив. Затея с путешествием удалась, он снова обрёл семью – любимую и любящую жену и не менее любимую дочь. Но стоило им вернуться в родные стены, увешанные лидиными вышивками с изображениями разнообразных цветов и наглых котов, как вся троица вновь разбрелась по своим комнатам и делам. У Вероники начался учебный год. Вернувшись с уроков она, правда, уже не убегала к подругам, а погружалась в ноутбук, подаренный ей Лидией Михайловной и Марком Викторовичем на день рождения. Но, по сути, это ничего не меняло.

Другой неприятностью стали полученные из ГИБДД  Ярославской области квитанции о штрафах за превышение скорости. Один раз Холодов не в меру разогнался возле деревеньки Бухалово, второй раз – на подходе к деревне Дякино.

Но самые скверные новости его ждали на работе, куда он вернулся после отпуска. Не успел Холодов войти в свою редакторскую каморку, как в неё ворвался Виктор Клепиков, остававшийся вместо него «на хозяйстве», и вывалил их все сразу. Оказалось, что региональное управление по СМИ повысило «Северному комсомолу» и другим изданиям арендную плату в Доме печати, рекламодатели один за другим от них уходят, а одно из информационных агентств сообщило, что Марк Викторович Холодов якобы покидает должность главного редактора, и ему уже предложено тёпленькое местечко руководителя пресс-службы успешной нефтяной компании.

Холодов тут же позвонил в это информагентство, в максимально деликатной форме выложил коллегам, что он о них думает, и потребовал опровержения. Коллеги пообещали, что опровержение дадут и немедленно.

Затем Марк Викторович принялся обзванивать главных редакторов изданий, размещавшихся в Доме печати. Оказалось, что все они давно уже предупреждены о грядущем повышении арендной платы, а потому к такому обороту дел готовы. Клепиков, сидевший на привычном месте возле редакторского стола, заметил, что они находятся на дотации правительства региона, и им не надо на сей счёт переживать.

Вырисовывалась картина полной катастрофы.

До этих событий газета не имела долгов ни перед управлением по СМИ, ни перед типографией, ни перед налоговой инспекцией. Журналисты получали самую высокую в регионе зарплату и без задержек. Тираж газеты оставался стабильным, что стоило всему коллективу и лично Холодову немало усилий и нервов. Читателей самым бессовестным образом пытались отобрать расплодившиеся региональные приложения центральных изданий и распространявшиеся бесплатно рекламные газетки с вкраплениями новостей и телепрограммы, а также набирающий вес интернет и, наконец, славкинское «Наше слово». До кучи управление по СМИ решило издавать якобы молодёжную газету «Северный комсомолец» со схожим логотипом, при этом на неё бесплатно подписали пенсионеров. Видимо, для того, чтобы они чаще вспоминали свою комсомольскую юность.

Все эти удары «Северный комсомол» выдержал. Но сейчас его били в поддых и одновременно ставили подножку. Совершенно очевидно, что это дело рук петербуржца Сергея Ермолаева. «Наше слово» в одной из своих разоблачительных статей намекнуло, что именно этот «варяг» в коррупционной команде Закруткина отвечает за информационное обеспечение их деяний.

– Почему же они ударили именно сейчас? – задумчиво произнёс Холодов, скрестив руки и опираясь ими об лоб. – Ждали, когда я в отпуск выйду?

– Твой отпуск, Марк, не при чём, – серьёзно возразил Клепиков. – Они нам не смогли простить мэра Катаева.

– Да, ты прав, – согласился главред, опустив руки и поглядев почему-то в сторону телефона. – Это стало для них последней каплей. 

ххх

С Андреем Алексеевичем Катаевым Холодов познакомился в лучшие годы своей юности. Они не стали ни друзьями, ни приятелями. Их объединил университетский комитет комсомола, в котором Марк Холодов руководили культмассовым сектором, а Андрей Катаев отвечал за работу стройотрядов.  Холодов тоже имел кое-какое отношения к стройотрядам, каждый год он становился бойцом одного из них. А вот Катаев на стройки не ездил, он командовал штабами.

Они не сдружились из-за разницы характеров и интересов. Немного одутловатое лицо с огромными глазами не внушало юному Марку симпатии. К тому же он казался высокомерным, хотя напрямую это никак не проявлялось. При каждой встрече Катаев первым подавал свою маленькую мягкую руку, и Холодов легонько пожимал её.

Они учились на разных факультетах, а по окончании вуза не виделись десятки лет. Катаев уехал в другой город, чтобы начать там делать карьеру. Карьера развивалась успешно, он быстро дорос до высоких постов в руководстве региона, но с началом капиталистической эры ушёл в бизнес, где тоже достиг неплохих результатов. На рубеже веков губернатор Герман Никонов пригласил его в своё правительство, а после поражения Германа Степановича на выборах Катаев остался без работы, собирался вернуться в бизнес, но новый глава региона Лопухин предложил ему баллотироваться на должность столичного мэра, обещая всяческую поддержку.

Избирал мэра городской совет из 25 депутатов. Кроме Катаева на эту суетливую должность претендовало ещё три кандидата. Один из них – будущий организатор  убийства депутата Госдумы Андрея Звонкова Леонид Кондрашов. Он сам в то время был депутатом, но лишь муниципального уровня. В ходе тайного голосования Кондрашов получил один голос, видимо, его собственный. Два других кандидата получили по два-три голоса. Все остальные проголосовали за Катаева.

Холодов лично отправился на это заседание, желая посмотреть на бывшего сокурсника и узнать о его планах. За прошедшие десятилетия он не слишком изменился. Немного обрюзг, поседел, стал носить очки и выглядел, как показалось Холодову, почти по-домашнему. Вместо строгого пиджака на нём висел светло серый мужской трикотажный жакет, из-под которого выглядывал ярко красный галстук с чёрными полосками.

После оглашения результатов Катаев поблагодарил депутатов, извинился, что вынужден их покинуть из-за срочных дел и вышел из зала. Холодов кинулся вслед за ним, догнал его в рекреации, поздравил с победой, впервые за многие годы вновь пожал его мягкую руку. А затем включил диктофон и принялся бомбардировать новоявленного мэра самыми острыми вопросами по поводу поддержки Лопухина, а также разбитых вдребезги дорог, задержек зарплат учителям, аварийного состояния школьных зданий, плохого финансирования «скорой помощи», захиревших парков и много другого.

Катаев отвечал на все вопросы без раздражения, и пока он говорил, вокруг них образовалась небольшая толпа журналистов с нацеленными на него телекамерами и диктофонами. Ответив на очередной вопрос, мэр вспомнил о своих насущных делах.

– Марк, ты же знаешь меня, – обратился он к своему бывшему коллеге по комсомолу. – Моя дверь будет для тебя всегда открыта. А теперь, извини, мне пора.

Однако ушёл он не сразу. Увидев удивлённые от такой фамильярности лица журналистов, он счёл необходимым пояснить:

– Понимаете, друзья, мы с Марком вместе учились, поэтому я к нему на ты. 

После этих слов Катаев резко развернулся и окончательно покинул рекреацию, а журналисты тут же перенацелили свои камеры и диктофоны на Холодова: давай, Марк, рассказывай о юности мэра.

– Коллеги, я почти ничего о нём не помню, честное слово, – признался Холодов, что было сущей правдой.

Насчёт всегда открытых для Холодова дверей Катаев, конечно, погорячился. Попасть к нему на приём было практически невозможно, однако новый мэр взял за правило приглашать журналистов на еженедельные планёрки городской администрации, после которых он отвечал на все их вопросы.

Лично поговорить двум сокурсникам с того времени удалось лишь дважды. Через год после вступления в должность Катаев согласился дать Холодову большое интервью. Марк Викторович впервые оказался в его кабинете, и ему бросилось в глаза, что вместо портретов официальных лиц на стене разместились фотографии прославивших город и регион спортсменов, а также японский обоюдоострый меч с характерной короткой рукоятью, завершавшейся круглой муфтой. Мэр тут же пояснил, что мечи не настоящие, их края сильно затуплены и получил он их в подарок от японского чиновника во время пребывания в стране восходящего солнца, будучи министром в правительстве Никонова.

На диктофон они, однако, говорили вовсе не о мечах, а том, что сделано за год. Итоги, нельзя сказать, чтобы были внушительными, но положительные сдвиги всё же имелись. Холодова радовало оживление любимого с самого детства центрального парка культуры и отдыха. Мальчишкой он с друзьями проводил там немало времени. Летом они катались на залихватских аттракционах, пили лимонад в отрытых кофейнях, слушали духовой оркестр, выступавший там по выходным дням, а зимой гоняли на лыжах, скатывались с горки на замёрзшую реку, вдоль высокого берега которой растянулось любимое место отдыха горожан.

В отчаянные девяностые парк пребывал в состоянии клинической смерти. Открытые кофейни исчезли, от аттракционов остались ржавые каркасы, асфальтовые аллеи вздыбились под влиянием подземных вод. Горожане перестали его посещать, и лишь Холодов в свободные часы прогуливался по погибающей зоне отдыха, ощущая себя таким же заброшенным, как и парк. 

Как оказалось, у Катаева тоже сохранились наилучшие детские воспоминания об этом парке, а потому он взялся за его реанимацию. Первым делом вывел всю свою администрацию на субботник по уборке от лишнего мусора и опавших веток. Затем началось медленное восстановление взъерошенных аллей. Предпринимателям мэр предложил поставить там летние кафе, а в ближайшем будущем предполагается закупка новых аттракционов.

Примерно также обстояло дело с убитыми городскими дорогами. На отдельных улицах начался их ремонт, но на приведение их всех в нормативное состояние не хватило бы средств годового бюджета. Нет денег на ремонт школ, пока намечено починить лишь самые аварийные. В первую очередь ту, в которой совсем недавно произошёл несчастный случай: на голову пятиклассника во время урока свалился кусок штукатурки. Мальчик, к счастью, остался жив, но получил сотрясение мозга.

Конечно, город на те налоги, что получает с горожан и предприятий, смог бы и дороги отремонтировать, и школы, чтобы дети не убивались, но значительную часть забирает регион, а ещё большую – Москва. Приходиться крутиться с теми крохами, что остаются.

Закончив интервью, Холодов подумал, что Катаева, как ни странно, власть не испортила. Странный экземпляр!

Второй разговор тет-а-тет состоялся во время банкета в честь юбилея города. Мэр пригласил на него не только Холодова, но и других главных редакторов местных СМИ. В самом его начале Катаев объявил:

– Сегодня пьём только за наш город, и убедительно прошу не поднимать ни одно тоста за его руководителей.

Его просьбу уважили. Даже подчинённые мэра поднимали бокалы не за начальника, а за город, который улучшается с каждым годом, хотя проблем ещё остаётся очень и очень много. Катаев морщился, понимая, что это скрытый подхалимаж, но никого не одёргивал.

Главреды ели и пили наравне со всеми, иногда говорили тосты, не упоминая мэра. Холодов тоже ел и пил, но алкоголь потреблял лишь в небольших количествах. Он по опыту знал, что когда все вдоволь налакаются, пойдут откровения и надо ничего не упустить.

На этот раз обошлось без откровений. И всё-таки когда языки чиновников слегка развязались, Марк Викторович подсел к своему бывшему сокурснику и поинтересовался: с чем связано ухудшение его отношений с командой губернатора Лопухина? А то, что отношения ухудшились, Холодов видел невооружённым глазом. Официальная пресса стал часто критиковать мэра по любому поводу, а на последнее заседание совета города явился лично Лопухин и прилюдно возмутился размерами катаевской зарплаты, которая вот-вот станет больше губернаторского заработка. Странный демарш, такого никогда не было!

Катаев сидел в центре стола, подперев подбородок руками, а, услышав вопрос, повернулся к Холодову и ответил, ничуть не запинаясь, хотя выпил уже немало:

– Всё очень просто, Марк. Я приватизировал две гостиницы, чтобы хоть как-то пополнить бюджет, а оказалось, что на них сам Закруткин глаз положил. Наверное, хотел своей звезде подарок сделать.

Михаил Закруткин к тому времени оставил должность губернаторского советника, удалился в Москву, где женился на весьма популярной эстрадной певице, вложил в неё большие деньги, чтобы сделать её ещё популярнее.

Холодов намотал эту информацию себе на ус, но воспользоваться ею не смог, поскольку получил её в откровенном разговоре. И, напиши он об этом, его могли обвинить бы во лжи, и ещё не факт, что Катаев на суде по защите чести и достоинства бессчетных и недостойных руководителей региона подтвердит свои слова.

А вот конкурент «Северного комсомола» оказался не столь щепетилен. Толя Славкин в своей в газете «Наше слово» написал большой материал о трещине, которая пролегла между Катаевым и Лопухиным.И, ссылаясь на хорошо информированные источники, предположил, что всё дело в этих злосчастных гостиницах.

Это был один-ноль в пользу Славкина. Но очень скоро Холодову представилась возможность отыграться.

В самой середине жаркого июля, в день, когда номер еженедельника «Северный комсомол» уже был почти готов к сдаче в печать, Холодову позвонила Леонова.

– Ты ещё не знаешь, что Катаева свергают? – со смешанными долями ехидства и беспокойства спросила она.

– Нет, а что случилось?

– А ты отправь своих людей в городскую администрацию, тогда и узнаешь.

Холодов немедленно позвал в свою каморку Виктора Клепикова и Сергея Холодова. Сын Марка Викторовича, окончив филфак и блестяще защитив магистерскую диссертацию по постмодернизму в современной русской литературе, отказался от поступления в аспирантуру, на чём настаивала его мать, а двинул, к её огорчению, по отцовской дорожке и устроился спортивным обозревателем «Северной правды». И вскоре региональный спорткомитет называл его лучшим спортивным журналистом. А в «Северном комсомоле» спортивная тематика была к тому времени самой провальной. Холодов не мог такого стерпеть и позвал сына к себе на работу.  Сергей Маркович охотно перешёл в отцовское издание, но через некоторое время заявил, что ему наскучило писать об успехах нашей женской команды по ручному мячу. Успехов в других спортивных дисциплинах в регионе не наблюдалось. Поэтому молодому журналисту пора было менять тематику.

Марк Викторович решил, что сейчас представился случай испытать сына в других сферах и поручил ему пулей, прихватив редакционный NIKON, лететь в мэрию, чтобы по возвращение в течения часа написать репортаж о том, что там происходит.

Когда Сергей выскочил из кабинета, Клепиков с обидой в голосе произнёс:

– Марк, это же моя тема?

– Не совсем твоя. С такой работой справится любой первокурсник. А ты сейчас сядешь и напишешь большую аналитическую статью о том, как поссорились Виктор Сергеевич с Андреем Алексеевичем. Вспомни историю про гостиницы, которые хотел себе положить в карман наш «закулисный интриган» Закруткин. Вот твоя тема!

– Но об этом же «Наше слово» писало!

– Ничего страшного, можешь сослаться на Славкина. Мы выйдем завтра, а они только в понедельник. Время работает на нас. Так что не теряй его, а тут же приступай к делу. А я пока позвоню в типографию и извинюсь за задержку номера.

Когда ушёл Клепиков, Марк Викторович заглянул на электронную почту и обнаружил пресс-релиз, распространённый губернаторской пресс-службой. В нём Лопухин давал свой комментарий по поводу недобровольной отставки Катаева. Оказалось, что днём ранее часть городского совета собралась в помещении торгово-промышленной палаты и приняла решение отстранить Катаева от власти, а вместо него назначить мало кому известного торговца мебелью и городского депутата Романа Птенцова. Такое решение, по словам Лопухина, является совершенно справедливым и законным.

Ну вот, подумал Холодов, теперь уж я возьмусь за перо. Нет ничего законного в том, чтобы без публичного уведомления, вне всякого регламента, собрать депутатов, да ещё и не всех, и решить, что со следующего дня городом будет управлять другой мэр. Марк Викторович придвинул к себе клавиатуру компьютера и быстро написал сто строк в редакторскую колонку для второй полосы. Суть его рассуждений сводилась к тому, что заместитель губернатора Ермолаев жестоко подставил своего шефа, вынудив сказать такую нелепость. Катаев на суде в два счёта докажет, что его отстранение и назначение Птенцова абсолютно нелегитимны.

На следующий день Холодов торжествовал. «Северный комсомол» вышел с великолепной фотографией на первой полосе, сделанной его сыном в кабинете мэра. На переднем плане, но не в фокусе, сидел Птенцов, и было чётко видно, как позади, на своём рабочем месте восседает законный мэр Катаев. Тут же приводилось эксклюзивное высказывание Андрея Алексеевича о творящемся беззаконии, санкционированном губернатором Лопухиным. Он, по словам мэра, нанял банду преступников, которые шантажом городских депутатов добились того, что они проголосовали против него. Эти слова Катаев согласился наговорить в диктофон Сергею Холодову лишь потому, что узнал, что он сын Марка Викторовича, и напечатаны они буду в «Северном комсомоле». Высказывание Катаева подтверждались  статьёй Клепикова «Путч местного масштаба» и редакторской колонкой Холодова «Заговор против мэра». 

«Наше слово» было повержено. Если конкурентам и будет что сказать, то всё равно они сделают это с опозданием. С такими приятными мыслями Холодов отбыл в трудовой отпуск, забыв, что наступили другие времена. А они дали о себе знать, пока Марк Викторович гонял по российским дорогам, нарушая Правила дорожного движения.  Вице-губернатор Ермолаев нанёс главреду смертельный удар.

ххх

Ближе к полудню позвонил Дубинин, уже знавший, что Холодов вернулся из отпуска. При Лопухине бывший главред «Северного комсомола» поднялся на ещё одну ступеньку в карьерной лестнице и стал первым заместителем руководителя губернаторской администрации. Как сообщило «Наше слово» его работу контролировал и направлял лично вице-губернатор Ермолаев.

Дубинин говорил внешне спокойно, хотя Холодов временами улавливал в его голосе нервические нотки. Бывший журналист, ставший высокопоставленным чиновником, объяснил своему бывшему коллеге, что если он останется главным редактором «Северного комсомола», то «Северного комсомола» не станет. Газета погибнет, потеряв рекламодателей и наделав кучу долгов. Написать заявление об уходе он должен сегодня же, причём на своё собственное имя.

Холодов пытался торговаться, предложил вместо себя оставить Клепикова. Дубинин согласился с тем, чтобы тот руководил газетой в качестве временно исполняющего обязанности, пока ему не будет найдено достойной замены.

После разговора с Дубининым мозг Холодова лихорадочно заработал в поисках выхода из создавшейся ситуации. Он подумывал даже о том, чтобы покаяться в своих грехах перед властью, но отбросил этот вариант, как унизительный и позорный. По всем статьям получалось, что отставка неизбежна. Дубинин посадил Холодова в редакторское кресло, Дубинин его с этого места и прогоняет.

После обеда Холодов собрал всех сотрудников самом большом кабинете редакции, где размещалось шесть корреспондентов. Люди заходили молча, не ожидая ничего хорошего. Марк Викторович вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию, заявил о сложении с себя редакторских полномочий, а затем закрыл собрание и ушёл в свою каморку, не давая никому высказаться на этот счёт.

Через десять минут к нему пришли Виктор Клепиков и Сергей Холодов и положили ему на стол заявления об уходе – подпиши, пока сам не уволился. Холодов посмотрел на них и обратил внимание, что Клепиков впервые, придя в его маленький кабинет, не сел на привычное место, а остался стоять в ожидании дальнейших действий.

Подписать оба заявления было заманчиво. Газета останется вконец обезглавленной. Возможно, за ними последуют и другие сотрудники. И тогда уход Холодова примет громоподобный характер. Однако эти ребята останутся без работы. Ермолаев с Дубининым сделают всё возможное, чтобы их не взяли ни в одну газету. Такой ответственности Марк Викторович взять на себя не мог.

– В общем, так, Витя и Серёжа. Перепишите оба этих заявления, – твёрдо проговорил Холодов.

– В них что-то не так? – бесстрастным голосом спросил Клепиков.

– Не так, – ответил Марк Викторович. – Вместо слов «прошу уволить по собственному желанию» напишите «прошу предоставить очередной трудовой отпуск». У вас будет время подумать и может быть найти другую работу.

Витя и Серёжа спорить не стали и через несколько минут принесли отредактированные заявления. Серёжину бумагу Холодов тут же подписал, а на клепиковскую наложил резолюцию: «Отложить в связи с производственной необходимостью».

– Кто-то должен остаться вместо меня, хотя бы временно, – пояснил Холодов, возвращая бумаги. – А у тебя, Витя, это неплохо получается.

Весь оставшийся последний рабочий день прошёл в суете. Марк Викторович выбрасывал из своего стола ненужные бумаги, откладывал нужные. Собирал то, что намеревался унести домой, в частности, собственные книги, которые предпочитал держать в рабочем кабинете, а не у себя дома. И постоянно отвечал на звонки.

Весть об увольнении быстро разбежалась по всему крайне неоднородному журналистскому сообществу. Коллеги выражали поддержку, но не предлагали работу. Позвонил и Славкин, чтобы получить и напечатать комментарий из первых рук. Холодов рассказал бывшему конкуренту всё без утайки. Славкин в свою очередь признался, что и дни «Нашего слова» сочтены. Либерально настроенному бизнесмену уже прямым текстом заявили, что он, если не хочет иметь неприятностей в виде бесчисленных проверок, то должен перестать финансировать это неудобное для региональной власти издание.

Когда Холодов, наконец, собрался навсегда покинуть свой кабинет, позвонил Катаев:

– Марк, ты это… давай не унывай. Дуй ко мне в администрацию, выпьем коньячку. Я же всё понимаю – ты из-за меня пострадал.

– Да не только из-за вас, – возразил Холодов и поинтересовался, как у него самого обстоят дела.

– Как-как? Боремся. Так просто я им не сдамся. Один суд я уже выиграл, но они обвинили меня ещё и в клевете. Это за те слова, что я твоему сыну сказал. 

А вот я сдался быстро и просто, подумал Холодов. Но может быть потому, что загнан в более глухой угол, чем он?

Идти к Катаеву Холодов отказался. Ему не хотелось никого видеть, а потому, положив трубку и прихватив бумаги и книги, он отправился домой.

Дома было тихо и спокойно. Лида ещё не пришла с работы, а Вероника сидела у себя, упёршись в ноутбук. Холодов прикрыл дверь её комнаты, прошёл на кухню и поставил на плиту чай. Пока грелась вода, он померил давление. Это Лида купила ему тонометр после того, как несколько раз врачи, которых он посещал по разным пустяковым поводам, поставили ему чёткий диагноз – гипертония.

Вот и на этот раз тонометр продемонстрировал ему, что с сосудами не всё в порядке, циферки на мониторе показывали 194 на 98. Пришлось немедленно проглотить две таблетки капотена.

Заварив чай, Холодов сел за стол и, прикрыв лицо руками, тихонько заплакал. Ему казалось, что жизнь его отныне лишена всякого смысла. Минута слабости, однако, длилась недолго. Не отрывая ладони от лица, он попытался разобраться в собственных чувствах. Что его так сильно беспокоит? Потеря работы? Нет, он найдёт другую. Устроится в какую-нибудь пресс-службу, пойдёт работать почтальоном или дворником, как автор гениального «Чевенгура» Андрей Платонов. Или может ему жалко оставлять газету, которой он руководил много лет? Тоже вряд ли. В последнее время должность главного редактора Холодова тяготила, и он втайне мечтал стать свободным журналистом или, как модно нынче это называться, фрилансером. Тогда что же?

А всё очень просто. Он на себе ощутил, как рухнули все его мечты о свободной и процветающей России. И будем честными: демократию предали демократы. Почему они не сумели защитить телеканал «НТВ»? Почему не сумели объединиться, чтобы создать самую большую фракцию в Госдуме и не поддерживали друг друга на региональных и местных выборах? Да и он сам-то второй раз покидает поле боя, оправдывая себя тем, что у него нет другого выхода. Так стоит ли плакать по волосам, когда тебе отрубили голову?

Погрузившись в эти размышления, Холодов не заметил, как на кухню зашла Вероника.

– Что-нибудь случилось? – негромко спросила она.

– Ничего особенного, Вероника. Просто я ушёл из газеты. Меня вынудили это сделать.

– Не переживай папа, – сказала Вероника, впервые употребив это слово в отношении своего реального отца и положив ему руку на плечо. – Всё будет ништяк.

– Спасибо, доча, – отозвался Марк Викторович. – Именно так всё и будет.

И он почувствовал, как на его душе заметно потеплело.

Эпилог: парадоксы судьбы

Если со мною случится беда,
Грустную землю не меряй шагами.
Знай, что сердце мое ты отыщешь всегда
Там, за облаками…

Роберт Рождественский песня из репертуара ВИА «Самоцветы»

Жёлтый микроавтобус с красной полосой по бокам и такого же цвета крестами спереди и сзади летел с противным воем сирены по городским улицам. Лежащий внутри «скорой помощи» Марк Викторович Холодов мало обращал внимание на эти звуки – более всего его беспокоили колдобины на дорогах, отражающиеся лёгкими ударами по спине и болью где-то в груди. Странно, думал он, когда я ездил по этим дорогам в сидячем положении, тело эти выбоины почти не ощущало, видимо,  мягкая задница и автомобильное кресло глушили удары. И вот именно сейчас, когда он на волосок от смерти, это проклятые ямки и трещины на асфальте бьют по нему, доставляя лишние страдания.

Невольно закрались мысли о смерти. Но, возможно, благодаря морфию, которые вкололи ему врачи, дабы смягчить боль, эти мысли не давили своей тяжестью. Он думал о том, что если умрёт именно сейчас, то смерть будет лёгкой, и не придётся мучить себя и близких. А близким и родным он нынче не очень-то и нужен. У сына Сергея своя семья и вполне себе денежная работа. Дочь Вероника заканчивает учёбу в местном университете, собирается стать менеджером по туризму. Мама умерла в прошлом году, так и не признав Веронику своей внучкой. В романтическую историю о страстном петербургском романе Лидия Ивановна не поверила. Пожалуй, только жена Лида будет долго тосковать, став второй раз вдовой.

Жалеть, что ушёл рано, тоже не стоит. Егор Гайдар умер, когда ему было всего 53 года, то есть на десять лет меньше, чем сейчас Холодову. Друг юности Эдик Вавилов скончался от инфаркта в вагоне московского метро примерно в том же возрасте, что и Гайдар. Андрея Звонкова убили при цифре 52. Так что он, Холодов, даже если сейчас и уйдёт, то всё равно может потянуть на долгожителя.

И ещё Марк Викторович подумал о том, что этот день, который, возможно, станет в его жизни последним, прошёл в бешеной гонке. Начался в одном городе, а завершится в другом.

Ещё утром он был в Кирове, где вёл переговоры с дирекцией одного издательства о возобновлении выпуска журнала Norda stelo, что в переводе с эсперанто означает «Северная звезда». В этот город можно было и не ехать, а провести переговоры по скайпу. Но Холодову очень хотелось стряхнуть со своей души налёт будничности, от которого эта самая душа потихоньку ржавела.

Он уже собирался домой, когда позвонила Лида и тревожным голосом сообщила, что Веронике очень плохо, температура 39 и 9, врачи подозревают двухстороннюю пневмонию, и попросила купить и привезти антибиотик сумамед, которого почему-то нет в местных аптеках.  

Холодов немедленно кинулся к кировским фармацевтикам, нашёл нужное лекарство лишь с третьей попытки, а затем, плюхнувшись в свой Ford Focus, выкатил на Октябрьский проспект, и погнал машину по направлению к своему городу. И вот тут-то дал о себе знать закон подлости. На перекрёстке с улицей Дзержинского образовалась пробка, и Холодов занервничал. Двусторонняя пневмония – дело серьёзное, и если он не доставит вовремя столь нужное лекарство, может случиться самое страшное. Допустить этого нельзя, речь идёт о любимой дочери. Но и объехать пробку не представлялось возможным. Поэтому он маленькими «шажочками» терпеливо двигался вперёд, пока наконец не выскочил на улицу имени главного чекиста.

Здесь он позволил машине немного разогнаться, быстро проскочил мост через Вятку и вынужденно притормозил при въезде в деревню Гнусино, увидев знак, ограничивающий скорость до сорока километров в час. Да, деревня оправдывает своё название, подумал Холодов, и тут же нарушил это ограничение, увеличив скорость в два раза по сравнению с разрешённой. Уже завтра он получит за этот проступок постановление об административном нарушении, но сегодня он обязан спасти свою дочь.

Миновав деревню, Холодов до упора надавил акселератор, стрелка спидометра уже через несколько секунд показывала 185 километров в час. Это немного успокоило Марка Викторовича, он поверил, что успеет вовремя доставить столь необходимое лекарство. Но закон подлости опять показал свою сущность. Приближаясь к железнодорожному переезду, Холодов заметил, как семафор переключился с бело-лунного сигнала на красный, а справа приближался огромный тепловоз. По интуитивным расчётам, Холодов успевал проскочить, а потому рванул через железнодорожное полотно. Тепловоз издал мерзкий гудок, но Марк Викторович услышал его где-то позади себя. Значит, расчёт оправдался – он проскочил.

Ещё час с лишним он мчался по трассе «Вятка», обгоняя большие грузовики и лесовозы, однако закон подлости не давал сбоя. Где-то, возле самой границы Кировской области он нагнал две большие фуры и решил, не снижая скорости, обойти их. Он понёсся по встречной полосе, первую фуру объехал без проблем, но возле второй к своему ужасу увидел, как из-за горки вынырнул минивэн, столкновением с которым избежать, как ему показалось, было уже практически невозможно. Справа двигалась вторая фура и свернуть можно было только на обочину. Марк Викторович резко дёрнул налево, но, к несчастью, водитель минивэна решил тоже избежать катастрофы, уйдя за тот же край дороги. Однако получилось так, что Холодов ушёл в сторону на большее расстояние, чем минивэн, обочина оказалась достаточно широкой, а потому машины чудом разминулись, даже не задев друг друга.

Когда с замершим сердцем Холодов вернулся на свою полосу, он отругал себя за столь крайне опасный манёвр. Я же должен во что бы то ни стало доехать живым, думал он, иначе какой смысл во всей это гонке? Лида может в один день потерять и дочь, и мужа.

Но игра с законом подлости продолжалась. Как только он настигал очередную еле плетущуюся машину, на встречке образовывалась целая колонна автомобилей. И Холодов, чувствуя щемящую боль в груди, снижал обороты и обходил помеху сразу, как только колонна оказывалась позади.

Не прошло и четырёх часов, как он ворвался в свой город. Но и на малой родине закон подлости напомнил о себе. В городе пробил «час пик», когда горожане возвращаются с работы, разъезжаются по магазинам или отправляются на дачу. Мысленно он проклинал их всех, успевая при этом быстро маневрировать, менять полосы движения, находя ту, которая движется быстрее. Видимость ухудшилась, поскольку стал накрапывать мелкий осенний дождь. Марк Викторович включил дворники в прерывистый режим, и изношенная резина щёток неприятно заскрипела, двигаясь по лобовому стеклу.   

Уже возле самого дома закон подлости сработал в последний раз. Из двора выкарабкивалась огромная фура, завозившая товары в магазин на первом этаже. Холодов затормозил столь резко, что ехавшая сзади машина чуть не врезалась в него. Марк Викторович подкатил к самому краю дороги и принялся с нетерпением ждать, когда этот проклятый большегруз освободит ему последние десятки метров до подъезда. Голова кружилась, в разных частях тела – в груди, в зубах, правом плече и лопатке – появились странные боли.

Оказавшись в переполненном машинами дворе, Холодов не стал искать место для парковки, заехал на тротуар, где и бросил свой Ford Focus. Возле подъезда произошла ещё одна заминка – он забыл, в каком кармане находится связка ключей. Карманов оказалось слишком много – в куртке, в костюме под ней, в брюках. Они нашлись в боковом кармане пиджака.

Руки дрожали, и Марк Викторович не сразу сумел приложить «таблетку» к домофону. Попав, наконец, в подъезд, он попробовал бежать по лестнице, но не смог – щемящая боль в груди от этого существенно усиливалась. Решив, что две-три минуты ничего не решают, Холодов, держась за поручни, стал медленно подниматься. Боль, однако, не утихала, а к ней добавилась ещё и одышка.

Открыть квартирную дверь ключом он не смог, пришлось звонить. В ожидании пока она каким-то образом распахнётся, Холодов подумал, что невезение может продолжиться, и квартира окажется пустой – Веронику, возможно, увезли в больницу, а Лида поехала вместе с ней. К счастью, опасения не оправдались – дверь открылась.

– Ты уже приехал, так быстро? – удивилась Лида, впуская мужа в прихожую.

– Да, приехал. Как Вероника? – спросил Холодов, стараясь отдышаться.

– Не волнуйся ты так, кризис прошёл, температура упала. Врач сказал, что госпитализация не нужна.

– Слава Богу! Где она?

– Спит в своей комнате.

– Я привёз это самое… лекарство… сумамед.

– Спасибо, Марк. Но уже не нужно. Я купила азитромицин. Доктор сказал, что действует не хуже.

Холодов попытался снять чёрную демисезонную куртку, но у него это плохо получалось, пришлось Лиде придти на помощь. Разуваться он не стал, а прямо в грязных осенних туфлях прошёл в свою комнату и опустился на диван. Дыхание никак не приходило в норму.

 – Тебе плохо? Может вызовем «скорую»? – спросила Лида, стоя в дверях мужниной комнаты.

– Не знаю, думаю, сейчас пройдёт. Просто я переволновался.

– Нет, тебе плохо. Я вызываю «скорую».

– Хорошо, вызывай.

Домашний телефон, которым в эру мобильников они почти не пользовались, располагался на обувной тумбочке в прихожей. Пока Лида набирала «03» и что-то объясняла диспетчеру, Холодов искал способ усмирить своё дыхание. И когда жена положила трубку, попросил её принести воды, чайную ложку и пузырёк с валосердином. Иногда Марк Викторович принимал его на ночь, чтобы лучше спалось.

Лида не сразу нашла это лекарство, а вернувшись в комнату, застала мужа всё также полулежащим на диване.

– Сколько нужно капель?

– Побольше.

Лида накапала полную чайную ложку, Холодов проглотил валосердин и с жадностью выпил целую кружку воды. Стало немного легче, и Марк Викторович уже подумывал, что может быть они зря вызвали врачей. На стоящем рядом с диваном стуле он нащупал упаковку с глицином. Его он тоже принимал на ночь для улучшения сна. Не без труда он выдавил сладкую таблетку, но не успела она растаять во рту, как раздался звук, похожий на удар колокола, оповестивший о приходе медиков.

Двое мужчин в синей униформе не стали задавать никаких вопросов. Один, помоложе, приказал Холодову разуться, лечь на диван, оголить лодыжки и всю верхнюю часть тела. Второй, постарше, принялся настраивать электрокардиограф, а затем установил на оголённых местах Холодова присоски и электроды. Когда из аппарата полезла лента кардиограммы, тот, что помоложе, внимательно её рассмотрел и произнёс бесстрастным голосом:

– Всё понятно. Обширный инфаркт.  

Уже через десять минут Холодов лежал в машине «скорой помощи» и подписывал, не глядя, какие-то бумаги. Как ему объяснили медики, это было согласие на операцию и на использование сведений, имеющих частный характер.

Лида хотела поехать с ним, но Марк Викторович уговорил её остаться с больной Вероникой. Он всё-таки будет под присмотром врачей, а дочь останется одна.

В больнице Холодова раздели догола и повезли на кровати с колёсиками в операционную. Он ожидал, что сейчас к нему приложат маску с хлороформом, он уснёт, а хирурги вскроют грудную клетку и проведут операцию на сердце. Так он представлял себе этот процесс по многочисленным кинофильмам, сам же в больнице в качестве больного оказался в первый раз. И, наверное, в последний, поскольку он вряд ли проснётся после наркоза.

Однако всё произошло совсем не так, как он себе представлял. Никакой маски к его лицу не прикладывали. И возились хирурги не с грудной клеткой, за которой всё ещё билось его сердце, а с правой рукой. На больного они не смотрели, их интересовал большой монитор, по которому мелькали, перемещаясь, какие-то полоски и линии. Холодов видел эти полоски, но ничего не понимал и даже не пытался понять. Морфий, который ему вкололи ещё дома, начал действовать. Боли в груди окончательно утихли, и душа его пребывала в состоянии блаженства.

Через полчаса его увезли в реанимационное отделение, где в разных его частях лежали больные, чаще под капельницей. Впрочем, рассмотреть устройство комнаты, в которой людей возвращают к жизни, Марк Викторович не смог. Дежурный врач в категоричной форме повелел не поднимать голову, а лежать спокойно. Миокард должен отдыхать, пояснил он.

Что такое миокард, ветеран журналистики Холодов, к стыду своему, не знал. Только позже он выяснил, что это сердечная мышца. А то, что с ним проделали в операционной, как оказалось, называется стентированием. Через кровеносный сосуд в правой руке ему вставили крохотную трубочку, называемую стентом. Она сама достигла места тромба, расширила сосуд, обеспечив тем самым нормальный кровопоток и уверенную работу сердца.

Единственное, что он понял, находясь в реанимации, так это то, что смерть прошла мимо. Жизнь продолжается, надо только не умереть со скуки в этом белом до тошноты помещении. Между тем он временно не может двигаться, читать книги, работать, смотреть телевизор, общаться с друзьями, копаться в интернете. Можно только уныло глазеть в потолок.

Его лишили всего – одежды, документов, книг. В начале «нулевых» годов он превратился в демократа номер ноль. Затем  он обнулился как журналист. И вот теперь, когда нулевые остались давно позади, он стал человеком номер ноль. Его лишили всего – одежды, документов, даже тело обездвижили. Единственное, чего не смогли отнять, так это возможности думать. И тогда Холодов предался размышлениям о прихотях судьбы.

Ему было бы грешно на неё жаловаться. В тюрьме не сидел, в окопах не гнил, раненым с вывалившимися кишками на поле боя не валялся. Зато много путешествовал, встречался с интереснейшими людьми, обрёл – пусть не сразу – семейное благополучие. Хотя и неприятностей на его голову сваливалось немало – тяжёлый развод с Лилей в 1991 году, совпавший с развалом страны, разочарования в начале «нулевых», в результате чего он вышел из партии, в создании которой принял непосредственное участие. Потеря любимой работы, наконец.

Но вот странность – все эти напасти никак не сказывались на его здоровье. Система его организма стала давать сбой именно тогда, когда жизнь приходила в норму. После вынужденного ухода из «Северного комсомола» Холодов какое-то время перебивался случайными заработками, придумывал и воплощал в жизнь различные медийные проекты. Самым удачным из них стал межрегиональный глянцевый журнал Norda stelo[1], рассказывающий о культуре и самобытности северных народов России. В Кирове нашёлся предприниматель, готовый вложиться в это издание. Нашлись и рекламодатели. Первый номер прошёл «на ура».

Увы, «ура» – это зачастую предсмертный крик, после которого получаешь пулю в лоб. И эту «пулю» запустил всё тот же вице-губернатор Ермолаев. Он что-то наговорил издателю и рекламодателям, после чего «Северную звезду» зажигал уже другой редактор. И делал это недолго. Журнал почему-то очень быстро сдох. А вслед за ним отдали концы «Северный комсомол» и «Северная правда». А раньше всех прекратило своё существование «Наше слово». Ермолаеву удалось закатать в асфальт все ростки независимой журналистики.

Однако для Холодова это не обернулось трагедией. Ему предложили редактировать региональное приложение к одному автомобильному журналу. Кроме того он стал собственным корреспондентом сразу нескольких московских и питерских газет, куда помещал новости своего региона. Руки Ермолаева до Москвы и Питера не дотянулись, а заниматься рекламой автомобильных новинок он Холодову, видимо, милостиво позволил. Или просто не обратил внимания на такую мелочь.

Холодов загрузился работой через край, но и зарабатывал неплохо. И уже подумывал: а не сменить ли ему немного потрёпанный Ford Focus на более дорогую и комфортную Toyota Camry. Семейные поездки стали традицией, они объехали половину европейской части России. И вот тут-то на журналиста-автомобилиста напала странная депрессия, выражавшаяся в не поддающейся лечению аспирином температуре и надсадном кашле.

Теперь же ему и вовсе не на что жаловаться. Два месяца назад почти всё руководство региона во главе с губернатором Гавриловым, сменившем на этом посту Лопухина, отправили в Лефортово, предъявив им обвинения в мошенничестве и создании преступного сообщества. Среди арестованных оказалась и несменяемый вице-губернатор Ермолаев. Лопухина поместили под домашний арест. «Серый кардинал» этого сообщества Михаил Закруткин успел сбежать за границу.

И вот недруг Холодова сидит в тюрьме, а сам Холодов лежит в реанимации. Что за странные повороты судьбы?

Однако не исключено, что в этих невзгодах есть какая-то закономерность. Справившись с помощью доктора Дорна с депрессией, Марк Викторович стал меняться. Он больше не стремился работать на износ, занялся своим здоровьем – стал посещать бассейн, много гулять, разработал сам для себя диету и сбросил множество лишних килограмм. За год он избавился от целой кучи мелких заболеваний, которые врачи объясняли возрастом. К Холодову вернулась вторая, а может уже и третья молодость. Значит, депрессия была не случайной. Подсознание подсказало, что он живёт неправильно, изнуряя себя работой только лишь ради заработка на Toyota Camry.

Тогда для чего ему, вроде совершенно здоровому человеку, судьба уготовила обширный инфаркт? Видимо, на этот раз сердце подсказало, что он отклонился от курса. Он полагал, что вся жизнь впереди, он ещё успеет найти новый путь. А случившийся сердечный приступ напомнил, что ему уже давно за шестьдесят. Жизнь может оборваться в любую минуту. На этот раз пронесло лишь потому, что некие высшие силы решили, что он ещё способен сам вернуться в свою колею.

Егор Гайдар ушёл, выполнив свою миссию на Земле, – провёл тяжёлые, но необходимые стране реформы, написал солидный труд «Гибель империи», доказав неизбежность краха СССР в силу экономических причин.

Родители Холодова тоже сделали всё, что могли, и им есть с чем предстать перед Богом, если таковой действительно существует. Мама умерла в прошлом году. Она так и не признала Веронику своей внучкой, в странную историю короткой страсти в Ленинграде, меняющем своё название, она так и не поверила.

У Марка Викторовича сложились с Лидией Ивановной непростые отношения. Он не мог понять, как можно сначала учить детей великим ленинским заветам, а потом резко, без мучительных раздумий, переключиться на Сергия Радонежского и святителя Стефана Пермского, обратившего их северный народ в православие. Холодов часто спорил с матерью, ругался, но после её смерти всё понял.

Её жизнь судьба начала гнуть с раннего детства. Ей было пять лет, когда её отца, обычного крестьянина-середняка Ивана Ильчукова забрали органы, выдвинув нелепейшие обвинения, хотя, на самом деле, он просто не спешил вступать в колхоз. Её мама Домна Дмитриевна, неграмотная женщина, осталась без опоры, без дома, который у них отобрали, с четырьмя детьми на руках. Осиротевшая семья перебралась в город, Домнн Дмитриевне удалось устроиться сторожихой и уборщицей в школе. Им выделили каморку, куда дети не помещались, а потому ночевали на партах.

Души двоих из этих четверых детей оказались изломанными, как и их судьбы. Они ушли из жизни, заливая детские раны алкоголем, когда им и полтинник не исполнился. Старшей повезло – она вышла замуж за любимого человека, и забота о семье затянула эту рану. А вот Лидия Ивановна сама по себе оказалась крепкой закалки.

Когда началась война, её, четырнадцатилетнюю школьницу, назначили бригадиром плотогонов, иначе говоря, сплавщиков леса. Эту тяжелейшую работу поручили подросткам. Трудились вечерами до поздней ночи. Лидия старательно показывала пример мужества и стойкости и в результате частенько оказывалась в воде между брёвнами. Немногочисленные взрослые её не без труда вытаскивали, давали обсушиться у костра, чтобы затем предоставить ей возможность вновь продемонстрировать свою силу воли.

Как то раз её багор с сильным всплеском вытащил раздувшийся труп утопленника. И она зримо представила, что будет с нею, если однажды взрослые дяди не смогут вызволить её из мёрзлой воды, и она сгинет под брёвнами. С этого времени Лидия стала осторожнее, научилась балансировать на узких участках и больше в воду не сваливалась.

Затем было педучилище, учительский институт и, наконец, Ленинградский институт имени Герцена. И всё с красными дипломами по окончании.      

Марк Викторович узнал о судьбе деда, будучи лидером «Мемориала». Он упрекнул тогда мать: как она могла останавливать его от сбора подписей за памятник репрессированным? Ведь это же памятник и её отцу! Она ответила просто: «Я за тебя боялась».

Смысл этих слов он понял только сейчас. Мать всей кровью чувствовала мощь и силу государственной власти. Эта власть может человека запросто затоптать, а может дать бесплатное образование и присвоить звание «Заслуженный учитель», которое Лидия Ивановна носила с гордостью. А вот её сын не считал, что он чем-то обязан власти. Наоборот, уверял её, что это власть должна работать на них, обычных граждан.

Однако, как бы то ни было, Лидия Ивановна прожила достойную жизнь. И очень хотела, чтобы и сын прожил её достойно, а потому и опасалась, что он споткнётся и всё пойдёт насмарку. Он же, с материнской точки зрения, такой хрупкий, такой ранимый.  

Но вот друг Холодова Эдик Вавилов покинул бренный мир, увлёкшись личным обогащением. А это не его путь. Из него мог бы получиться филолог, философ, писатель. Но он создал банк, вскоре лопнувший, риэлтерскую фирму, быстро разорившуюся. Женился, разводился. Заводил детей, любил их, но бросал. Трудно сказать, как он оправдывается перед Всевышним.

А вот что бы сказал Ему он, Холодов, если бы сегодня его жизнь оборвалась? Его путь не был прямым, грехов тоже набрал полную корзину. Но жизнь не оборвалась, а, значит, ему дан шанс её исправить. Знать бы – как.

Под воздействием таких мыслей Марк Викторович никак не мог заснуть. Даже усталость после бешеной гонки и операции по стентированию не способствовали тому, чтобы перейти в объятия Морфея. Пришлось просить у дежурного врача таблетку феназепама.  Лекарство не сразу, но подействовало, а утром его повезли в палату интенсивной терапии. На следующий день он уже лежал в общем отделении, ему позволили иногда вставать, самому ходить в туалет, общаться с родными. И он, наконец, смог увидеться с Лидой.

Жена принесла ему смартфон, книги и рассказала Холодову, что несколько раз звонила в реанимацию, но ей всякий раз отвечали, что он в очень тяжёлом состоянии, а потому его лучше не беспокоить. Холодов удивился, поскольку он сам никакой тяжести в это время не чувствовал.

Ещё она сказала, что Вероника выздоравливает. Узнав про сердечный приступ своего отца, она тут же полезла в ноутбук, посмотрела, что такое обширный инфаркт, и заплакала. Ей показалось, что она теряет уже второго по счёту отца. Холодов пообещал позвонить ей и успокоить. А вот упоминание о переносном компьютере породило одну идею.

– Знаешь, Лида, я тебя ещё кое о чём попрошу, – сказал он жене. – В моей машине на заднем сидении остался ноутбук. Ну, тот, что я всегда с собой беру в дорогу. Принеси мне его завтра, пожалуйста.

– Ты что же – в таком состоянии собираешься работать? Лучше отдохни, уймись, наконец.

– Это будет не совсем работа, – принялся успокаивать её больной супруг. – То есть это будет не та работа. Я начну писать роман.

– Роман? А ты потянешь? – изумилась библиотекарь с большим стажем.

– А почему бы и нет? Николай Островский же потянул. Написал «Как закалялась сталь», лёжа в кровати. При этом он был ещё и парализован. А у меня тут все удобства. Кровать можно поставить в сидячее положение, есть выдвижной столик. Твори себе на здоровье.

– И как свой роман назовёшь? «Как закалялось сердце после инфаркта?», – пошутила Лида, убедившись, что её муж почти в полном порядке и юмор понимает.

– Не знаю, назову как-нибудь. Выведу себя и тебя как главных героев…

– Меня не надо.

– Так я же под другими именами всех нас выведу. Никто не догадается. Себя назову как-нибудь героически, и биографию придумаю героическую. Он будет защищать Белый дом в августе девяносто первого, а потом, потом… Чёрт, даже не знаю, что потом. Какое-то у нас не героическое время! Никак не поскачешь в атаку с шашкой наголо.

– Вот не хватало только, чтобы ты ещё шашкой махал, – возразила Лида.

– Так я же только в своём воображении. Впрочем, ты права. Не люблю я войны, особенно гражданские. Напишу всё как было, без всяких шашек и скачек. Главное, ты мне ноутбук принеси. А то ведь умру. Умру от скуки. Не дай мне умереть.

– Ладно, не дам.

Лида ушла, пообещав навестить его на следующий день.

Вечером, когда Холодов собирался переходить от чтения книг ко сну, из мобильника раздалась приятная мелодия песни «Как прекрасен этот мир». Звонил Герц.

– Саша, ты из Израиля звонишь?

– Нет, я приехал.

– Надолго?

– Навсегда. От израильского гражданства я отказался.

– А как же твоя жена?

– Она осталась в Израиле. Буду навещать её зимой, летом там слишком жарко.

– Чего ж ты покинул Землю обетованную?

– Там слишком скучно. Но я звоню по делу. Я тут собираюсь создать интернет-портал «Территория свободы». Это будут блоги, новости и статьи. А ты будешь главным редактором.

– Ни фига себе! Ты хоть знаешь, что я только что инфаркт перенёс?

– Да, знаю-знаю. И тебя хорошо знаю. Выкарабкаешься, ничего с тобой не случиться. Будешь на моём сайте делать то, что делал в своём «Северном комсомоле».

– Но сайт – не газета. Этому надо учиться.

– Ничего, выучишься. У тебя получится.

…После разговора с Герцем Холодов какое-то время пребывал в смятении. В своём перезрелом возрасте ему не очень-то хотелось ввязываться в совершенно новый и малопонятный для него проект. Но, видимо, сама судьба наставляет его на верный путь. И ему не остается ничего другого, как начать с нуля.

И с такими приятными мыслями, погрузившись, как в детстве, в мечты и иллюзии, он шагнул в сон, не прибегая к помощи снотворных средств.

Конец

 
[1] «Северная звезда» в переводе с эсперанто.