EN
Старый сайтКлочки исписанной бумаги из старушечьего сундука.
Настенные часы, на циферблате надпись: „МОЗЕР“ латинскими буквами.
Зеркальный шкаф, платяной, красного дерева. Резные валюты
Двухчастный буфет с выдвижной доской. Гранёные стёклышки в дверцах.
Диван с валиками по краям.
Дощатый сундук оклееный холстом. Медные заклёпки звёздами. Мужской пиджак завёрнут в газету: „ПРАВДА: О МЕРАХ ПО ДАЛЬНЕЙШЕМУ УКРЕПЛНИЮ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЗАКОННОСТИ.“
Коробка из-под печения: „НАРКОМПРОД СССР. ГЛАВКОНДИТЕР. КРЕКЕР. ЖИРНЫЙ. ЛАУН-ТЕНИС.“
Клочки исписанной бумаги. Разного цвета чернила. Разные почерка.
АТТЕСТАТ
От Тифлиского Кадетского Корпуса дан сей аттестат кадету VII класса ...сыну ПОДПОЛКОВНИКА в том, что названный кадет, при удовлетворительной нравственности, успешно окончил курс кадетского корпуса и на основании результатов окончательных испытаний получил нижеследующую оценку познаний:
ИЗ ЗАКОНА БОЖИЯ...............................................12 баллов
РУССКОГО ЯЗЫКА
ГРАМАТИКИ ................................................10 ““
ПИСЬМЕННЫХ РАБОТ .........................................10 ““
СЛОВЕСНОСНОСТИ............................................ 12 ““
(...франзуского и немецких языков, арифметики, алгебры, геометрии, тригонометрии; естественной истории: физики, космографии, географии, законоведения; рисования)
СУММА БАЛОВ........................................................192
СРЕДНИЙ БАЛ.........................................................10,67
В виду сего, означенный кадет, как успешно окончивший курс среднего учебного заведения, может пользоваться вообще служебными преимуществами, а при поступлении на военную службу - правами 1-го разряда вольноопределяющихся или первой степени поступающих по жребию. В удостоверении чего и выдан ему сей (...) аттестат, за надлежащею подписью, с приложнием печати корпуса.
Город Тифлис, августа 18 дня тысяча девятисот двенадцатого года.
ДИРЕКТОР КОРПУСА ГЕНЕРАЛ МАЙОР ...
ИСПЕКТОР КЛАССОВ ПОЛКОВНИК ...
СЕКРЕТАРЬ КОРПУСА ...
(ПЕЧАТЬ...)
ШТЕМПЕЛЬ - 19VIII14
...сижу обедаю на вокзале города ... На столе стоит Нарзан. Пью за ваше здоровье. Наше вступление в город было очаровательным. Масса публики по случаю воскресения. Кричали „ура“, кидали цветы, разбрасывали яблоки. Шутя мы назвали своё вступление „победоносным шествием 1-го мортирного дивизиона“. Не хватало только, чтобы нам вручили ключи от города.
Поезд стоит три часа и офицерам дали отпуск. Времени достаточно, чтобы пойти и посмотреть город, что я и сделаю, как только пообедаю.
Передал ли вам мой товарищ карточку? Воспользуюсь случаем поблагодарить Вас за Вашу карточку, мне она очень нравится.
Кисет набит табаком, я его часто подношу к лицу т.к. он чудно пахнет, и напоминает Вас ...
Целый день пою: „Что день готовит мне грядущий...“ и сам себе отвечаю - или убит, или опять в Москву. Ну да видно баталии нас ожидают не скоро...
Целую долго-долго ваши руки...
...Вот видите - до сих пор стоим здесь. Всё по-прежнему есть надежда, что скоро едем. Скорее бы, ужасно хочется ехать. Я так много об этом думаю, что часто вижу в мыслях, как участвую в боях - очень интересно. А пока скука, по вечерам карты и возбуждённые рассказы уже бывших на фронте...
Война - так война.
Скорее бы уже, Господи!
Целую Ваши руки...
(красный штемпель „ПРОВЕРЕННО ЦЕНЗУРОЙ. ВОЕННЫЙ ЦЕНЗОР ...
Ещё один штемпель. Круглый: „ПРОСМОТР. МОСКОВСК. ВОЕН. ЦЕНЗУРОЙ Nr ...)
ПАСПОРТНАЯ КНИЖКА бессрочная
С правого краю надвись: ЦЕНА КНИЖКИ 15 КОПЕЕК
ВЫДАНА: Управлением 1-го Мортирного дивизиона 81 атртиллеийской бригады тысяча девятисот четырнадцатого года от (красные чернила) НОЯБРЯ МЕСЯЦА 5 ДНЯ
ВЛАДЕЛЕЦ КНИЖКИ:
1. ИМЯ, ОТЧЕСТВО, ФАМИЛИЯ:
Кира .....................................................
2. ЗВАНИЕ:
жена Поручика Артиллерии........................................
3. ВРЕМЯ РОЖДЕНИЯ:
.............................................................................................
ИЛИ ВОЗРАСТ:
..............................................................................................
4. ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ:
Православного............
7. ОТНОШЕНИЕ К ОТБЫВАНИЮ ВОИНСКОЙ ПОВИНОСТИ:
..............................................................................................
8. ДОКУМЕНТЫ НА ОСНОВАНИИ КОТОРЫХ ВЫДАНА ПАСПОРТНАЯ КНИЖКА:
Послуженой список Поручика.....................................
1-го мортирного дивизиона 81 артиллерийской бригады..............
ЕСЛИ ВЛАДЕЛЕЦ КНИЖКИ НЕГРАМОТЕН, ТО ЕГО ПРИМЕТЫ:
РОСТ:
ЦВЕТ ВОЛОС:
ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ:
10. ЛИЦА ВНЕСЁННЫЕ В ПАСПОРТНУЮ КНИЖКУ НА ОСНОВАНИИ СТ. 10 И 11 УСТАВА О ПАСПОРТАХ.
11. ПЕРЕМЕНЫ ПРОИСШЕДШИЕ В СЛУЖЕБНОМ, ОБЩЕСТВЕННОМ ИЛИ СЕМЕЙНОМ ПОЛОЖЕНИИ ВЛАДЕЛЬЦА КНИЖКИ, А РАВНО ЛИЦ, ЧИСЛЯЩИХСЯ В КНИЖКЕ:
При владелице сего паспорта находятся её дети: (...)
что удостоверяет (далее неразборчиво)
Печати : столоначальника, круглая - „ УПРАВА СЕРПУХОВСКОЙ ЧАСТИ ГОР. МОСКВЫ“
МЕСТО ДЛЯ ПРОПИСКИ ВИДОВ ПОЛИЦИЕЙ:
штемпель:
„28 ФЕВРАЛЯ 1915 ГОДА 1 УЧ. ПРИЧИСТЕНСКОЙ ЧАСТИ, ЯВЛЕН И ЗАПИСАН ПО ДОМУ Nr ... Л.А. МАТВЕЕСКОГО НА ... (имя одного из переулков вблизи Причистенки)
Ещё один квадратный штемпель:
„ ПРИ ОТЪЕЗДЕ явлен в СЕВАСТОПОЛЬСКУЮ ЭКСПЕДИЦИЮ пограничной таможни ... МЕСЯЦА...ДНЯ....ГОДА
Круглая печать пароходства.
...В час дня пошёл в Управу отнести водопроводную ведомость, а там меня поймал Борисов, член управы, и поручил в понедельник сходить к Ефремову „протолкнуть“ закон о больничном сборе, который почему-то застрял в „правительстве“. Так что выехать мне сейчас никак нельзя. Всё-таки поразительно - государства нет, всё висит на волоске, вот полетим в Тартарарары, наша армия уже почти только сброд, а я стараюсь над запиской в Управу о том: сколько воды утекло из обывательских кранов! Ищу для тебя и детей возможность оставить Крым - вам положительно делать здесь нечего, и привожу в порядок дом. Очевидная нелепость нанешней жизни сводит меня с ума. Но как бы там ни было, жить нам до вашего отъезда надо, и по возможности прилично.
Дом красят. Сегодня красят кухню. Демаду скучно, как и мне, он печален и взволнован - ждёт тебя, не находит себе места, а вечером бегает по комнатам и скулит - т.к. я сплю в детской, на кровати ни тебя, ни меня - нет, а наши шалуны-разбойники не кричат, его дразнить некому. Цветы не хотят без тебя распускаться, появились бутоны, но так и стоят. Небо плачет, с моря воет, вообще нужно, чтобы ты с детьми приехала во вторник. Приезжайте - я выйду встречать, с хлебом в кармане, с банкой монпасье и английскими презервами в авоське. А я извинительно не могу вас забрать, и если бы сегодня уехал - вышел бы большой конфуз.
Вчера получился любопытный для тебя разговор, но вот приедешь и всё узнаешь.
Новостей у нас: Таня на новой кватире (Вельдман) - оказалась большая.
С долгами со всеми расплатился; остались прачке - 10, да материи портнихе. А „военных“ долгов у нас больше нет. Вчера в офицерском собрании играть не сел, отзвал Илью Даниловича и всё ему отдал. Как видишь у нас кое-что наладилось, и ещё сюрьприз для детей (очень приятный)
Целую мою Кирочку, наших Катеньку и Лёшика
Будьте здоровы, жду во вторник.
(прим. „презервы“ - в то время ходовое название для консервов)
...В прошлом я уже достаточно писал Вам о нашей жизни в Крыму, и потому останавливаться на подробностях не буду. Новостей пока нет никаких. Одно только ожидание и проектирование новых компаний.
Детей и жену в начале Сентября я отправил в Стамбул, верю, что Херасков встретил их и сопроводил до Марселя, как было между нами обговоренно. Известий от семьи ждать, конечно, мне рано, живу в каком-то отупении, взаправду ничего не желая, кроме подлинного сообщения о родных.
Недавно вновь обещали выдать жалование за 1/2 января. Уже не говоря о том, что жалование получать пайком унизительно, все давеча ринулись к Управе, столпотворение получилось Бабилонское, но напрасно, и, как и раньше живём как-нибудь, потихоньку проматываем запасы, питаемся домыслами и слухами. Что до купюр, то цену они потеряли окончательно, предпочтение в торговле отдают столовому серебру, золотым часам да побрякушкам казавшимся нам когда-то бесполезными.
На днях вернулся с Перекопа, где смотрел тамошнее строительство. Застал только перепившихся мужиков и без толку вскопанную землю. Как и следовало ожидать, французы свои знаменитые укрепления возводят из одних только обещаний, Красные ничем серьёзным не затрудняемые, перейдут скоро по Сивашу в Крым. Уже теперь у кого что было приготовлено за рубежом, ожидают парохода. Действительно, надежды нет никакой и Армию Спасения саму впору спасать.
Расстройство положения видно на каждом шагу, а союзники только усугубляют эту неразбериху. Всё наше сотрудничество с ними пронизано взаимным недоверием и ссоры между отечественным офицерством и иностранным происходят всё чаще. Собственно эксцессы возникают на почве подозрений в симпатиях большевизму, пускай для подобных нет никакого основания, но офицер сегодня легко теряет самобладание и случай, часто без всякого дознания, окнчивается убийством.
По существу понятие „милосердие“ у нас изжито, неотвязные зрелища крови, гибели, приучают не думать о снисхождении к кому-либо, а отвратительные условия обитания, хотя и не окопного, но столь же грязного, отнюдь не помогают нам вспомнить себя людьми, и Человек у нас редок. Недостаток питания, отсутствие довольствия младшему офицерскому составу, приводит оный к полнейшему разложению. А тут вот ещё напасть - большевики издали приказ согласно которому расстреливают венерических больных; женщины вооружась всеми неправдами, с немыслимым риском, переходят фронт и оседают в Добр. Армии. ...Вы счастливы за границей не видеть всего этого.
Высший состав Армии тоже совершенно деморализован; такие как Мамонтов дезорганиуют своми рейдами наши регулярные (пока!) части. Конечно, эта вылазка реальной пользы принести не могла, ибо с самого начала Мамонтов действовал, самостоятельно, не расчитывая на помощь войск. Господи, когда же в отечестве устанут от преступных инциатив?
Вообще, трудно сказать к чему приведёт нанешний кошмар. Ведь и положение большевиков не менее нашего плачевно. Насколько могу судить, они, имея многих вождей, реального руководства не знают. Похоже, у них прежняя каша, они обороняются не только на фронте, но и среди своих же против внутрипартийных тенденций. Население областей нами удерживаемых, кажется искренно, помогает Добр. Армии фуражом, лошадьми, должно быть никак не смирясь с потерей большевиками год назад Украины и Польши. Успевшие стать ходульными агитки комиссаров, мало кого увлекают, деревенские хотят на своей земле только спокойно растить хлеб.
Признаюсь Вам, если быть справедливым, марковский постой у крестьян тоже не вызывает восторгов; дело доходит до откровенных потасовок между офицерством и местными. Оно и понятно, ведь нижним чинам нет никакого довольствия.
Кстати, голод в городах под Советами, говорят, ужасный. Думаю, из-за сокращения посевных площадей вследствии не прекращающихся долгое время военных действий, образовался значительный дифицит хлеба. Крестьяне же и тем хлебом, что удалось собрать, торговать не собираются, посколько цены большевиками сильно занижены. Красные оставляют цены прежними и борются с голодом безудержным терором: они оттягивают свои части и формируют так называемые „продотряды“ - оружием отбирают у деревни хлеб, от чего поднимают против себя и те губернии, где, кажется, утвердились. Такой паллиатив против воздорожаний на рынке, приводит Советы к беспроизводительной трате времени на добывание продуктов, к разбазариванию средств транспорта, к распылению войск. Кроме прочего, земельная политика Красных направленная на то, чтобы лишить наделов наиболее рентабельные хозяйства, вызывает вспышки общекулатцких и крестьянских востаний в их тылу. Последние успехи комиссаров на театре военных действий на Дону - необъяснимы, если принять во внимание отсутствие у них надёжного тыла и недостаток дисциплины в рядах, сплочённых одной лишь „револлюционной сознательностью“. Приходиться оправдать положение нашей Армии несогласиями и разновременностью предпринимаемых действий на фронтах Деникиным здесь и Красновым на Дону. Да к тому же этот рейд Мамонтова!
„Революционная сознательность“ Красных простирается только до глумления над всем истинно русским, и этой сознатеотности хватает лишь на то, чтобы бороться с историей и древними фамилиями. Что же касается борьбы с хищениями, собственным бандитизмом в городах и деревнях, то они покрывают его категричными лозунгами, не прилагая никаких усилий к созданию хоть какой-то законности и права. Полагая, что „свобода результат осознаной необходимости“, они становятся рабами своего воровства и разнузданости. Власть, узурпированная Советами в перевороте, юридически не обоснованная, законным порядком не увязанная с правом личности, превращается в простую деспотию. Сейчас они всё свершают „именем революции“, но даю вам слово, скоро они согласно якобинским обычаям присвоят себе имя „народных“ и именем народа станут прикрывать не только своё честолюбие, но и тиранию, то единственное, что позволит им удержать власть. - Петеньки Верховенские заполонили всю Россию и большевикам для того, чтобя справиться с ними придётся прибегнуть к геноциду истории ещё не известному, ибо, как писал апостол Пётр в своём послании: „пёс возвращься на свою блевотину, и, свиния, в калл тинный“.
Если мне казалось, что в Крыму казнокрадство, взяточничество - чудовищны, то весьма наслышавшись рассказов людей от туда, мне уже не видится наше положение столь мрачным. Небезизвестный Вам Илья Данилович, рассказывал мне, как комиссары снабдили его инспектировать по Тульской губернии жел. дороги, собираясь впоследствии приступить к их востановлению. Его деятельность курировал, такой же как и он тогда, военспец, но за похлёбку уже большевик со всеми пологающимися убеждениями. За взятку тот репортовал вполне пригодные пути, как разбитые, чтобы подрядчикам отпустили лишнего матерьялу. Матерьял, конечно же, шёл на продажу и вообще на „нужды“. Бедному И.Д. никто не хотел верить что исправные пути исправны, а те по которым движение невозможно, разбиты на самом деле.
. ...Как бы там ни было, малоценное востановление путей большевиками, приводит дороги к ещё большему разорению, и хлеб, что они награбили по деревням, остаётся не вывезенным, на станциях, опять расхищается, если по напрасну не погибает.
Вот Вам, как Вы и спрашивали, беглый очерк положения дел в нашем отечестве.
...Не знаю - имеет ли смысл писать Вам ко мне: Сиваша красным я не жду, будучи безнадёжно „пораженцем“, по получении известий от семьи, квитирую службу и сразу же еду. Но любая строчка Ваша для меня драгоценна, может быть особенно не трудясь напишите мне что-нибудь... Кстати, я и не читал Ваших „Берлинских приключений“ - В.М. много смеялся после Вашего письма, а так и не дал мне прочесть, от чего я усматриваю здесь даже какую-то тайну...
Замечено, что в вагонах эшелонов перебрасываемых частей, очень часто едут женщины по несколько на вагон. Эти женщины, как выяснилось из расспросов, специально тем и занимаются, что разъезжают на определённых участках дорог, предоставив себя в полное распоряжение красноармейцам, за что и получают взамен пищу и кое-что из одежды.
Начальники эшелонов и политические комиссары их, допускающие подобное безобразие, при обнаружении впредь в их следуемых частях подобных случаев, будут немедленно предаваться суду Революционого Трибунала. Задержанные в вагонах женщины будут направляться в коцентрационные лагеря для принудительных работ. Виновные в нарушении красноармейцы будут также подвергнуты строгой ответствености.
ТИПОГРАФИЯ ПОЕЗДА СОВЕТА РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ ОБОРОНЫ И ЧЛЕНА ВОЕННОГО СОВЕТА ЮЖНОГО ФРОНТА тов. ВЛАДИМИРОВА.
...Теперь, когда по губернии появились банды Мамонтова, положение наше отчаяное - боеприпасы истощились вовсе, и те мелкие стычки, которые мы выдержали, более напоминают бойню, нежели воинские сражения. Холод, голод, разброд во всём. Те отряды, кои были вовлечены в военные действия, в вверенную мне дивизию продармии не вернулись, где находятся по настоящее время - неизвестно.
Всё обмундирование было сшито гнильём, давно износилось, за сим годным далее к употреблению быть не может. Оставшиееся отряды раздеты, разуты, уже сейчас из-за холодов обмораживаются, к зиме, если положение наше не изменится, я доложу Наркомпроду, что армия совсем не дееспособна.
Продоложая посылать продукты из расчёта пайка на людей бывших до последнего пополнения, Наркомпрод обрекает нас на голод. Солдаты давно вынуждены добывать себе пропитание теми способами, кои им при обстоятельствах доступны, вплоть до приступления. От введения трибунала я отказался за тем, что мне стыдно судить людей, никакими другими способами не могущих найти себе пропитания. Продармия разлагается, развито мародёрство, ожесточение наше приводит к тому, что крестьянство революционных солдат ненавидит и фактически является нам таким же врагом как и мамонтовские бандиты.
При всём изложенном мною, не считаю возможным выполнение тех задач, которые Наркомпрод ставит перед нами. Тем более, что осмелился знать какая участь постигла хлеб уже нами собранный и отправленный.
Прошу...
С Введения, когда сомоубився продком тов. ... отряды безо всякого началия. Половина человек больны животами. Много мрут без дохтурской помощи. Не воюем, воевать ничем не можем. Хлеба ни у кого из здешних мест - нету. Все кто ещё держаще, разбежутся, посему просим очень снарядить нам нового продкома.
Политкома за судом, миром, мы порешили. Он быв зжегши три избы со все христьянами...
...Я сегодня остался в Крыму. Ранение...
...Интилегенция - незаконорожденное дитя русской аристократии.
Все эти дети бутафоров с прачками пустились сейчас ниспровергать основы порочной и несправедливой жизни, как это им самим кажется. В самом деле, даже эгалите, фатарните, либерте - совестно теперь писать по-французски.
Элита пока избегла гильотины, но всеобщей распущенностью опошлена совершенно. Категории духовного низведены и мыслятся публикой как состав идеологии. „Хлеб народам“ и принуждённое равенство - единственные их насущности. Никто в упоении событий не полагает своего конца в гуще острожного братства. Забвение ценностей высокого нравственного порядка, то есть того, что храннила именно русская аристократия, отбросило нас ко временам язычества. Плодородный слой почвы, культурный гумус, копившийся от Рождества Христова - сметён. Всё что будет у большевиков вслед за нами, будет обязано нам, нашей мысли, духу, вере, наконец - страданию.
Вера... как началась история, помните: „...вся тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть“? Сойдёт поросоль тех, кто нашёл свой голос на рубеже десятых годов, и у большевиков ничего не станет. Всё погрязнет в косноязычее, дай то Бог на то, чтобы не онемело.
Я ещё дождусь того, как наша с Вами генерация (я имею ввиду и покление и взращение) станет отличаться от от их популяции тем, что нам в учебных заведениях преподовалась отечественная и древняя истории, законоведение и Закон Божий. Первое, от чего им будет должно избавиться, так это от истории и права. Советское государство окажется состоянием некой территории с неким народонаселением, даже именем обладающим безимянным - советский народ.
У меня мрачные записки - не правда ли?
Бытие ныне - быт порушен.
Свидимся ли? - и себе отвечаю - вряд ли ...
каждый сознательный рабочий и крестьянин отлично знает, что приносит с
собой свержение Советской власти. Он знает, что вновь на него будут
надеты цепи, ещё тяжелее и туже прикреплённые чем раньше. Он знает, что
кол и виселица воцарятся там, где развевается белогвардейский флаг. И
уродливая беззубая смерть, сотрясаясь в беззвучном смехе, хватает в
свои объятия сотни и тысячи окровавленных и изуродованных трупов
трудового народа. А опьянённые кровью генералы, пылающие дикой жаждой
мщения, помещики и фабриканты, свершают свою победную пляску на живых,
корчащихся в невыразимой муке телах.
И то что сейчас происходит в Сибири, Екатеринобурге, Харькове, Риге, в
царстве Колчака, Деникина и баронов - весь этот кровавый, ледянящий
душу кошмар не поражает больше нас своей неожиданостью. Правда, при
каждом новом известии о новых жертвах белогвардейского разгула мы
невольно содрагаемся, но пусть те кто безразлично, равнодушно относятся
к нашествию белых, пусть те, кто недоверчиво улыбается при рассказах о
расправах, чинимых белогвардейцами над рабочими и крестьянами, те кто с
озлоблением усталого и голодного человека негодуют на Советы и ждут
белого генерала, пусть они внимательно прислушаются к тем воплям и
стонам, которые несутся из занятых областей.
В Екатеринославле около 3000 рабочих расстреляно. В Харькове, на
площади Розы Люксембург построены 4 виселицы, где вешают коммунистов и
всех кто словом и делом поддерживал Советскую власть.
РОС. СОЦ. ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА. ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ. ЮЖНЫЙ ФРОНТ. ТИПОГРАФИЯ ПОЕЗДА СОВЕТА РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ ОБОРОНЫ И ЧЛЕНА РЕВОЛЮЦИОНОГО ВОЕННОГО СОВЕТА ЮЖНОГО ФРОНТА тов. ВЛАДИМИРОВА.
Милый мой, любимый! Нам всем очень тяжело. Там где ты сейчас, ещё жутче, ещё безисходней. Я всё понимаю. Но я устала тебя утешать. Лучше мне вовсе ничего не писать тебе, или говорить как теперь правду, потому, что я верю, что ты меня любишь и всё поймешь. Мне мучительно писать тебе это письмо, но умалчивать и обманывать тебя, для меня такая же пытка.
Дни осени слились в один полный отчаяния. Кормить Леночку нечем. К концу Сентября мы ждали пайка, но поезда не идут ни к Москве, ни к Владимиру. Наконец Наркомпрод потерял эшелон с продовольствием. В городе неспокойно, ходят слухи, что Наркомпрод утаивает хлеб. В Орехово-Зуево теперь нет ничего из продуктов. На муку, соль, сало, я у спекулянтов на Заборке всё что было - давно обменяла. В комнатах совсем пусто и холодно.
На Воздвиженье были заморозки, скоро зима, а дров нет. Когда можно было заготовить, за город никто не шёл - вокруг банды и крестьяне им помогают. У Военкома нет ни солдат ни оружия. Те что в казармах, выступать не хотят, требуют пайка. В городе топлива нет совсем - заборы разобраны, деревья порублены, хотя ещё не зима. Расклеили плакаты, что за хищение оград и рубку деревьев будут судить трибуналом, но куда всё пропало - никто не знает. Улицы совсем голые.
5 августа ни фабрики, ни учереждения не открылись. Весь сентябрь обещали открыть фабрики 5 октября. Пятое давно прошло, а фабрики всё стоят. В Морозовской все машины развинчены, что можно растащить, за два года расхитили. Если фабрику откроют, то работать всё равно не на чём. Теперь, когда поезда с продовольствием больше не ждут, спекулянты на всё подняли цены. Им нужно только золото и серебро. У меня больше ничего не осталось, мы едим на олове, какое у солдат.
Недавно в городе была опять демонстрация перед зданием Наркомпрода. Народ вышел с белыми флагами - я тоже была в процесии. Не осуждай меня ради Бога, пойми, пожалуйста, сейчас, когда вся жизнь разрушена, идеи, которые должны были образовать жизнь - лишились всякого смысла. Если можно спасти Леночку - я на всё пойду. Наша с Леночкой жизнь вынудила меня сделать очень трудный шаг.
Вот начинаю чистый лист и опять собираюсь с силами писать тебе.
Заходила в твою гимназию. Теперь там казармы, я хотела пристроиться постирушкой или хоть кем, но ничего не вышло. Если бы ты только видел эти казармы! Теснота там такая, что люди спят друг на друге. Чудо, что пока нет эпидемий - один случай тифа и город погибнет. Смрад там стоит ужасный, ведь солдатам бани нет - городские разрушены, водокачка не работает, топлива нигде не найти. Коридоры в гимназии загажены рвотными отбросами, их никто не убирает. Люди все мучаются дезентирией, от плохой еды многие больны, лежат на полу и не подымаются.
Леночка долгое время болела. В сентябре ей было очень плохо. Помнишь, раньше всё щебетала, теперь часто молчит. Она недоедает как все, опухла, на вид ей не дашь и трёх годиков. Какое мне страдание смотреть на Леночку, слышать: „Мамочка я токо масюсенько хочу кушать!“ Что продать или обменять совсем ничего из ценного не осталось. В деревню не выехать. Она и не выдержала бы такой дороги...
Может ты помнишь, у вас по гимназиям был И.Д. - В прошлом году, весной, кажется на Благовещенье, приезжал Шаляпин и мы оказались вместе с И.Д. в саду на концерте. И.Д., как он сам говорит, кормит сейчас весь Наркомпрод. Он постоянно ездит куда-то из города, наверное заправляет делами. Я всегда нравилась ему. Ещё до встречи с тобою, в Москве, у меня с ним были некоторые поверхностные отношения. Только ничего не выдумывай. У меня тогда с ним ничего не могло быть. Если бы не болезнь Леночки, я бы не жила с ним. Продукты, которые он приносил, спасли нашу дочь... У меня не было выхода. Невозможно было выносить эту связь, но что мне делать? - скажи! - о тебе я ничего не знаю, ты не пишешь, вероятно, даже самое страшное... Леночка на моих руках погибала... Мне казалось всё время, что должно быть ты чувствуешь, как я не верна тебе, нам. Может быть ты от этого и не пишешь? Я больше не могла так: моя связь с И.Д. унижала Леночку, тебя. Теперь я всё порвала с И.Д. Леночка по-прежнему болеет, слабнет. Теперь продукты достать не стало никакой возможности...
Слышишь? Я очень люблю тебя. Прости меня...
...Всё собирался написать Вам закрытое письмо. Привык к открытым, да и уверенности в том, что Вы их получаете - больше. Теперь - закрытое. Так теснится накопленное, что боюсь этот листочек не уместит всех моих слов (и чувств) к Вам.
Сегодня получил четыре открытки. Неожиданно обратил для себя внимание на то, как я отвыкаю от родного языка. Какие-то, быть может привычные для вас слова, обороты, так показались мне милы... Три письма были от товарища, к которым я отнёсся совершенно равнодушно, а за то меня обрадовала Ваша открытка. Я очень доволен, что Вы всё-таки получаете мои письма, и что промежуток времени когда Вы долго не имели моих писем, прошёл.
Сегодня 31августа по нашему календарю, т.е. по русскому, по которому я между прочим и до сих пор считаю дни. Завтра начинается новый месяц, в Москве начинается учебный год, театральный сезон, но, вероятно, начнутся и дожди. Почему-то рисуется такая картина: моросит дождь, извозчики с поднятыми верхами стоят вереницами; непостижимый коктейль запахов: дым папиросы, запах духов и конского навоза, дождь пахнущий железом. И блестит милая, но ужасно московская мостовая с редким и неровным камнем, поднятые зонтики публики идущей „на своих двоих“, разносчики с лотками покрытыми холстиной, от которой идёт пар... Помните как всё это было? Или у вас сейчас моторы дымят, брызжут из-под колёс на прохожего грязью... или всё-таки ещё мало что поменялось с тех пор как я уехал? Как же давно я Вас не видел! Увижу ли ещё?
...Минуты, какие я провёл с Вами и кажется нет такого момента, какого я не вспомнил бы. Только стоит унестись в воспоминания, как открывается что-нибудь новое. Не забуду нашего прощания, как после всего сели на извозчика (если помните, все были заняты артилерией и сыскать извозчика казалось невозможно), долго шли к Доргомиловской...
...Стрельба...
...Сутолока...
...Дворник наконец отпер нам, и я не надеясь уехать..
...Пили чай...
...Выклянчить момент у судьбы, ещё один, который был бы так дорог теперь...
...Я хочу Вам сказать... Нет, нет - сейчас некстати. Я могу, конечно, но Вы ведь, подлый, используете это против меня. Что вам за интерес? Не просите даже. Ну ладно, если Вы так настаиваете... Я только намекну - тогда, понимаете? Тогда. Ну тогда, помните? - ещё до войны, ещё в Москве - кондитерская Русакова.. Вы произвели на меня такое впечатление! До этого я видела Вас всегда мельком, у N... Сейчас, после всего случившегося между нами, когда ни в чём нельзя себе сознаться... ...Притворство... ...Это мучительно. И Вы ещё смеете мне такое говорить? Отчего Вы взяли себе такое право? ...Я не стыжусь и не жеманюсь, может быть - смущение. Мне это теперь не даст покоя... Я Вас ненавижу... Нет, нет - я уговариваю себя - Вы омерзительны мне, и не верю себе... При другой жизни... Если бы тогда в Москве... Не надо... Я опять боюсь... Страдания... Знаю - неправда... Да, да, не перебивайте меня, я отвыкла от слова, от ласки, от собственного тела. Когда кругом умирают, голод, ребёнок на руках, её надо от всего защищать, нет желания думать, оглядываться... живёшь механично... И вдруг я остановилась... Я смущаюсь... Это всё для нас перечеркнуло, могущее начаться. Понимаете, мне до сих было нечего скрывать... И так мелко, так пусто - скрывать это, ну как горбушку от хозяйских девочек. Ведь не тайна... Я имею в виду, что если скрывать озарение, ...хранить про себя, в глубине души, всякий раз переживать, вспоминая Тайну! Какой-то свет только тебе доступный, единожды тобой увиденный, ...любовь... ...Понимаете? А что остаётся мне? Нет, это всё перечеркнуло... У нас больше ничего не состоится... У меня не было выхода. Да! - я продажная, продажная, гадкая! Я противна себе, если б Вы знали! Я уговариваю себя, и себе не верю. Ничего не говорите - не надо! Ну честное слово - не надо! Зачем вы терзаете меня?! Я Вам не верю... И для Вас всё равно - минутная блажь, прихоть... А потом скажите честно, ведь не только со мной, ведь не впервый раз, вот так вот, за это? Как же вы живёте? Что у вас есть? Пожалуйста - у меня дочь, у меня муж, я должна всех их держать... Я просто устала, устала, устала недоедать, спасать дочь, ждать мужа, быть ему опорой, война измучила меня, все эти годы... Всё было кем-то определено - я должна рожать, я должна вскармливать, я должна верить... И тут Вы... передышка... Я всё решаю сама... так кажется - доступно довольствие, иллюзия сытости, безопасность. Плата в конечном итоге ничтожна. Плата неопределённа. Неясное волнует, ...как девочка, у которой не было мужа, ребёнка, войны, ничего-ничего. Боишься ни любви, ни смерти, ни осуждения или позора, ...боишься чего-то другого, что в тебе самой. Нет, не то, не то. Страдания не боишься, его ждешь, идёшь ему на встречу - когда всё будет меужду нами потеряно, должно быть утрачено...Ничего не повторится - раскрытие себя, узнавание тебя, и через тебя - нас... Не жертвенность, здесь другое... Если бы жертвенность! Тут скорее немецкое слово, знаете? -Hingabe. Nein, keine Opfer, именно die Hingabe, oder die Entsagung - что-то такое, когда предаёшь себя в чужие руки, или Судьбе... ...Мораль, хорошо или плохо, муж... ...только в первый момент пределы, а потом ничего нет. Как детские игрушки - они утомили зрение, валяются потерянные, их не замечаешь, только сожалеешь. Потом ни в чём не слышешь себя - почти безпамятная плывёшь по волнам, тебя несёт, ...не как вино, нет -там отягощение, опьянение засасывает как болото, как жижа, что-ли, а здесь просто течение несёт тебя, ничего не замечаешь и всё-всё неважно... Я не знаю как это сказать... Изнывать - вот глагол. Да, да, потом изнываешь, неизвестного от чего..., известно конечно, но уже нет сил, нет самозабвения, уже только ищешь в себе то, что только что было и не находишь - сил нет... Вы как всегда пошлы - это не физиология. Зачем я с Вами?! Это не физиология. Вы ничего не понимаете. То есть плоть, её как будто и нет уже, и не было. А потом телесное, животное напоминает о себе - вдруг замечаешь сухость во рту, ...запах, от меня тобой пахнет, ...какая-то животная лень, ...пугаешься этого... Вот цветы на подоконнике. До войны много цветов стояло в окнах, а теперь, когда идёшь по-улице видишь всё больше пустых окон. Почему так? А у Вас - цветы... Они вянут, когда жильцы, которые за ними ухаживают, бранятся, или больны, или голодны быть может. Странно ведь, правда? А потом? Потом на письма от мужа не знаешь что отвечать, а если писем долго нет - до допрос себе: почему нет писем? знает ли? жив ли? а если жив и знает? Во всём сразу какая-то догадка и вопрос. Всё изнуряет - ожидания, желание, воспоминание, ...голосок дочери как бич. ...Изнурение, я как затоптанная трава, ...непереносимо, в иступлении каком-то, твердить себе, что всё это гадко, гадко, гадко..., ...больше ничего...
...И тогда Вы сказали невероятную вещь (видите, как я отвык от родной речи - вокруг different thing или nothing). Я всегда знал, как Вы превратно толкуете наши отношения в Орехово-З. ...Тогда я предстал пред собой разнузданным чудовищем, перед Вами - подлым совратителем. И чтобы я делал сейчас, если бы не оказался так чудесно оправдан Вами в нашу последнюю ночь? Какое всё-таки невероятное счастье настигло нас, когда мы так и не найдя извозчика, спрятались наконец в моём доме. А дом ведь уже не мой, не для меня. И вот теперь чужой для меня камень, каждую трещинку которого я помнил, даже видел во снах, раскрыл мне такие тайны! Восхитительный, тёплый мир дворницкой, мимо которой я ходил всю жизнь! Груда валенок (от моего имени спросите Матвея на что ему потребно столько валенок - до сих пор терзает недоумение) мётла, лопаты, какой-то удивительно родной хлам; когда мой отъезд, наконец - Вам больше нечего вымытарить, мы ловим в выпавшем нам мгновении райские плоды, а Вы сново говорите, говорите без остановки, без мысли, даже не слыша себя. Невольно закрадывается ужасное предположение - не ради ли этого всё когда-то пошло прахом, мы переживали войну, убийства, переворот, чтобы вы однажды выговорились? И ещё до Москвы, там, в Орехово-З. скажите правду, неужели для Вас всё то было только торги? По другому Вы не ответите, я знаю Вас предостаточно, и не отвечайте. Поздно, поздно, поздно. Я ведь не хотел ехать, все жел. пути были запружены, поезда не шли вообще, и вдруг оказия с Борянского вокзала поездом Военкома Южного фронта! Здесь только Вышние Силы попридержади для меня состав. Получается наша любовь-ненависть не при чём, ...меня оторвала от Вас судьба...
Из-за вполне, надеюсь, понятных Вам причин, про дочь Вашу я не спрашиваю, желаю ей расти и быть здоровой.
Вы, насколько я знаю, меняете квартиру, если для нас не всё потеряно, сообщите адрес. Сообщите также о получении этого письма тогда впредь стану вам посылать закрытые. Вероятно, закрытое письмо у посторонних рождает большой интерес, а я ни в ком случае не хочу Вас компрометировать. Если такая опасность реальна, то дайте как-то знать, тогда - увы! увы! - ограничусь открытками.
Любезный Вам (любезный ли? по-прежнему ли?) ...
Постно лиловеющие обои в цветочек.
Некогда коричневый рисунок цветов - выцвел. Прилежность с какой были выведены лепестки, стебли, означила безнадёжное отсутствие дара у художника, и недостаток вкуса у хозяев. Цветы напоминают раздавленных жуков - распластанные, изуродованные надкрылья, размазанные лапки. ...Впрочем, только потраченные временем обои.
Галдёж соседей за стеной. Навязчивая до одури мелодия скрипучей пластинки (не хватает нам ещё „Дунайских Волн“ - однако, богато живут), душераздирающий, как кошачий плач на рассвете, крик пятилетнего заморыша, всё: „дай, дай! дядя, дядя!“, какие-то бессмысленые детские слова, всё это навзрыд, как отчаяние, бушует, плещется за стеной, уже, кажется, в голове...
Круглый стол - ножки колонны. Нелепые - каннелюры. Но обыкновенный обеденный стол.
За стеной по-прежнему буря детского негодования, ор, шаги, ругань.
Звонит телефон. - В коридор.
Чайник, фаянсовая сахарница. Серебрянные щипцы для сахара. Вот - действительно - щипцы, будто медицинский инструмент, отвратительней зубных протезов - окажись они на этом столе. Какое-то глумление над сладостью сахара в этих щипцах.
Телефон не умолкает. Сто чертей ему в глотку.
Чашки - небрежно витиеватый рисунок ручек.
Идти в коридор, посколько соседка не спешит.
-Да, я слушаю. Нет. Нет. Алло, говорите громче!
Два стула, один против другого. Продавленные сидения, медные навершия на спинке. Афоризм: Редкий стул не любит задницы своего хозяина. Ха-ха-ха, впрочем, не смешно.
...В первый год нашего “житья-бытья” я пришла с улицы и вижу такую картину: в кухне на горшке сидит девочка, а мама её с бабушкой мирно обедают - я ничего не сказала, только с выразительным недоумением посмотрела, - мы с Леночкой подобного допустить не смогли бы, - больше такого “сюрьприза” - не было. Они нас с жильцом называют “бары”, когда меня нет подле Леночки рядом, её как-бы невзначай пинают. Однажды помешала разговору в коридоре, до меня донеслось: “...Если Советская власть её сожителя выпустила, то это ещё ничего не значит.” Другой раз, когда я была в ванной, они по-моему этого не знали, слышала через окно на кухню: “Ленка-то его “папой” зовёт. А она небось сама не знает от кого свою девчонку прижила. Да знамо блядушка, с одним живёт, другой полюбовник ей открыточки из-за гранцы шлёт.”
...У Вас не принято поздравлять с Пасхой, но я циник, всё же поздравляю Вас...
Отчего Вы не пишите, в самом деле? Доходят ли до Вас мои письма? Или они остаются где-нибудь “невостребованными”?
Раньше я ещё ждал почту, несмотря на холод поднимал окно, чтобы слышать почтальона - но уже давно получаю только деловую кореспонденцию, газеты - похоже на Родине обо мне забыли. От вас тоже - ничего. Теперь окна опущены, почту анонимно выкладывают в ящик у калитки.
Некоторое время тому назад слышал (Холмов), Ваши обстоятельства изменились. Кто же избранник? Вероятно, мне не стоит больше писать Вам, тревожить Вашу новую жизнь... Кстати, он ревнив? Я бы на его месте ревновал отчаянно... Врядли у Вас есть сегодня желание слышать меня... ...Больше не слова...
Прощайте...
За зеркальной дверью платяного шкапа, среди её белья хранится перевязанная шёлковой лентой стопка бумаги - чужим почерком исписанные листки, связущие вязью письма её жизнь с чьей-то ещё жизнью. Я знаю, бывает она берёт эту связку и долгим движением руки тянет ленту, хватка узла немеет, распускаясь, бумаги распадаются в её руках, она опускает голову, подбирает листок, и, пусть ей нет нужды бежать глазами по рельсам давно затверженных строк - она читает. Пронзая взором тугую холстину времён, прозревает себя, бывшую в том смутном Мире, откуда мы выступили однажды осенью, все разом, скопом - и злодеи и так себе. Даже не потрудившись подобрать скарб свой и попрощаться с домом - сожгли его; ещё озаряемые пожарищем - сейчас заблудились, одни на всех путях, развеянный прах. Всё расстрачено, в картоных стенах наших крепостей прячем лишь связку писем от обыска. Теперь в безвременье пахоты отчего перекати-поля корчуем пни, в шаткой вере, что лес на брёвна для дома как-нибудь взрастёт. Уж не уповать ли нам на слова “Дом Мой, домом молитвы наречется...”?
Где же мой-то дом, Господи? Как я оказался здесь? Где любимые мои? Где распостранилось семя моё? Отпустив домочадцев тому лет пятнадцать назад, остался на пепелище, с тех пор и стою на нём. Как же я не уехал вслед за семьёй? - Малодушие и трусость, я всегда спешу по проторенным путям. Во всякое время ссылаюсь на случай, даю право “случаю” быть неизбежным.
Да что же тогда можно было сообразить?
Афоризм: Постоянное временно, ergo временное постоянно... ...Впрочем, пустое оправдание.
Ранение. Госпиталь. Пароход уплыл навсегда. Тюрьма.
Раздрызганные сапоги. Москва. ...Все увлечены болтовнёй с трибун в публичных учреждениях, крамола, та, что осталась, увлекается философией. В повседневную жизнь вошли немыслимые абревеатуры, создаётся захватывающий язык лозунгов... Как-то заметил - взывающее к эмоциям, т.е. к первобытному человеческому естеству (ненависть, алчность, сытость) - очень доходчиво. От ежечастного науськивания (“долой!”, “даёшь!”) вырабатывается некий рефлекс и исправно “даёшь!” и гонишь “долой!” уже не замечая того, что гонишь и даёшь собственную душу. Удивительно как комфортно, ...никуда не уедешь, ехать некуда, не разрешается.
Ведь я достоин своего удела - фальшивое жилище, да вот эта женщина подле меня. Что у нас с ней общего, кроме утраты близких, кроме одиночества? Мы связанные пленные, которым забили рот вонючей тряпкой. Наши разговоры с ней что те открытки с красным крестом и лиловым штампом: “ПРОВЕРЕННО ЦЕНЗУРОЙ. ЦЕНЗОР Nr...”. К унизительно острожному частоколу букв: “CORRESPONDANCE DES PRISONERS DE GUERRE” лепится десяток отшлифованых тоской и голодом фраз изнывающего заключённого - некий вощёный клочёк клаустрофобии, ностальгии, ещё чёрт знает чего... Мы не обрели с ней ни любви, ни покоя, мы хлопотали уворовать немного блага взамен утраченного, но обворовали самих себя. Наша жизнь осталась там, где застрелился от собственной мерзости её большевик, там где я предъявил мой атестат кадетского корпуса при поступлении вольноопределяющимся на военную службу. Боже мой! - какая во всём ложь!
Неужели они забудут про меня? Как это делается? - понятые, опись, обыск...? ...Меня не волнуют обряды. Я здесь ничего не оставляю.
Скорее бы уже, Господи!
Родной мой! Сейчас и говорить страшно, а на бумаге писать совсем нельзя. Опять сижу перед белым листом, мучаюсь - чем обрадывать тебя, чтобы такое занимательное рассказзать, но вот это вычеркнут, а вот то скучно. Тебе меня не услышать, от тебя больше писем не приходит, немота меня душит.
Сегодня ходила к окошку. Очередь была длинная-длинная, пока я по-малу ползла с очередью, узнала что теперь всё меняется и кого-то даже выпускают. Я хотела послать тебе тёплые вещи, мою пуховую кофту, шерстяные носки, но посылку мою не приняли, про тебя ничего не сказали. Наверное вас переводят в другое место - что тебя отпустят я боюсь надеятся, так много прошло времени, могли бы разобраться.
С работы, после осуждения нашей жизни с тобой, меня уволили. Эти месяцы я нигде не работала, спасибо Лене - выручала меня иногда денежкой иногда едой. Теперь я устроилась уборщицей в жилуправлении, платят чуть-чуть, но нам с тобою хватит, сладкого я больше совсем не ем и нравиться мне некому.
Ночью я проснулась , в комнате я одинёшенька, подумалось - вдруг тебя уже нет. Так стало страшно, я выла тихонько - чтобы не слышали соседи, говорила с собой твоими словами. Пусто вокруг, некуда деться. Даже ребёнка у нас с тобой нет, а сейчас вдруг тебя не станет... Я подожду десять лет, как тебе назначали, только бы с тобой ничего не случилось, береги себя.
Наши отношения с тобой всегда были на Вы, на расстоянии, поодаль... ...я больше не могу так, ты самый близкий мне человек...
...если ты меня слышишь - прости...
Наше жилище без тебя... ...злое...
Цветы в горшках...
...Я просто не знаю что думать - вот уже месяц как я не получаю ничего из Москвы, ни от папы, ни от тебя. Всё ли в порядке? Или у вас что-нибудь случилось и ты опять скрываешь от меня? Прошу тебя, ответь мне на эту открытку. Я посылала и письмо и теллеграму, но от тебя никакого ответа. Письмо на папино имя пришло мне обратно. Я страшно беспокоюсь.
Устроилась ли ты куда-нибудь после неприятностей с папой? Ведь должно же как-то утрястись, если тебе нужны деньги, пиши сколько нужно прислать.
Будь здорова мамочка. Целую крепко-крепко...
Жду ответа.
...Дорогая мамочка, ты только не обижайся на меня. Напиши мне непременно, кто был тот, кого я звала папой. Меня сегодня вызывали и рассказали такой ужас! Я честное слово ничему не поверила. Мне надо будет туда ещё раз, так что с ответом, пожалуйста, не медли.
...он не будет больше со мной встречаться...
Целую...
У меня в комнате контрольный электросчётчик. Плачу сколько нагорит и плюс 20 копеек за коммунальное освещение! (платила всю зиму) Из-за затемнения на окнах у нас в квартире надо пользоваться днём светом. А.К. электроэнергию копит только на мне - не даёт мне зажигать свет - сейчас же гасит, а когда они зажигают, это так и должно быть, не смей гасить. После этого я стала платить как все в доме - 10 копеек, два раза летом уплатила по 5 коп. т.к. теперь меня по долгу дому не бывает, я работаю на оборонном предприятии для фронта, а не сижу как А.К. с бронёй в конторе.
У них своего счётчика нет - пользуются МОГЭСОВСКИМ.
Здраствуй дорогая мамочка! Крепко-крепко обнимаю и целую тебя! Как живёшь, как здраствуешь? За меня больше не переживай, я теперь не на переднем крае, я занимаюсь отправкой ранненых в тыл. Как раздавим фашистскую гадину, стану тебя дома лечить. Все твои болячки от волнения. Мы скоро победим, я вернусь домой, у нас начнётся новая, совсем другая жизнь.
Я познакомилась с лейтенантом связи. Он должен поехать в Москву, я передам с ним кое-что из еды и мою фотокарточку. У него уже два ордена и он... Мы...
ОФИЦИАЛЬНОЕ ИЗВЕЩЕНИЕ
Из ... (Nr) отдельного медико-санитарного батальона.
Ваша дочь ЕЛЕНА ... в бою за Советскую Родину, проявив мужество и до конца исполнив свой воинский долг, была тяжело ранена и умерла от ран 14.05.44 г.
Похоронена в Витебской области, Сиротинский район, на высоте ... (Nr) в братской могиле, у отдельно стоящего дерева.
Подписи
Печать
На окно навалена чёрная глыба двора.
Два дерева алчно тянущие ветви.
Помойные баки. Тягучий смрад.
Рядом - разбитый сундук. Холст, которым он был оклеен, продран, висит лохмотьями. Заклёпки звёздочками рассеяны по асфальту. Отверстое чрево сундука наго, содержимое опрокинуто на улицу. Нитяные чулки в ризинку. Мятая туфля лодочка. Радикюль из блестящего кожзаменителя. “РОСГАЛАНТЕРЕЯ”. Осколки стекла. Аптечные склянки. Таблетки россыпью. МИНМЕДПРОМ. ОБЪЕДИНЕНИЕ “ОКТЯБРЬ”: ДАЗОЛИН. ДРАЖЕ. ХРАНИТЬ В ТЁМНОМ МЕСТЕ. ПРИМЕНЯТЬ ПО НАЗНАЧЕНИЮ ВРАЧА.
Надорванная с угла фотокаточка. Девушка в ситцевем платьцце. Ножки бутылочками. Из-под берета косички.
Значок ворошиловского стрелка.
Обрывок газеты. “ПРАВДА ОРГАН...”
Клочки исписанной бумаги. Разного цвета чернила. Разные почерка.
ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
Р.С.Ф.С.Р
Н.К.П.
4-ая двятилетняя школа. (название школы)
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Предъявитель сего ......Елена.......
Родившийся(аяся) в 1914 году числа.... месяца....
обучался(лась) с 1923 года по 1928 год в 4-ой девятилетней школе. В течении куса обучения ...Елена... приобрел(а) знания и навыки в объёме курса установленного Н.К.П. для школы ...... семилетки по следующим предметам:
1. Обществоведению.
2. Родному языку и литературе.
3. Математике.
4. Естествознанию
5. Химиии
6. Физике
7. Географии
8. Инотранным языкам: английский
9. Труду: а) в ... школьных мастерских б) на земельном участке
10. Изобразит. исскуствам
11. Музыке и пению
12. Физкультуре
Участвовал(а) в следующих видах общественно-полезной работы внутри и вне школы:
1.... 2.... 3......
За время пребывания в школе обнаружил(а) особую склонность к .....
НАСТОЯЩЕЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ ВЫДАНО ШКОЛЬНЫМ СОВЕТОМ 4-ОЙ ДЕВЯТИЛЕНЕЙ ШКОЛЫ НА ОСНОВАНИИ ПОСТОНОВЛЕНИЯ СОВЕТА ОТ 1928 ГОДА ИЮНЯ МЕСЯЦА 18 ЧИСЛА
ПЕЧАТЬ
Подписи: ... Заведующий школой
Член школьного совета
18 июня 1928 года
город МОСКВА. Московской области.
...Я в том возрасте, когда болеть обычно. Недомогания свои несу без ропота, ясно различая конец моего пути. “Един бо вход всем в житие, подобен же и исход.”
Наташа - соседка - на кухне режет свежие огурцы, редис, помидоры, лук. Её муж только что вернулся домой с большой банкой кваса. Лето.
Сквозь раскрытые окна улица в комнату приникает жарой, врывается тополиным пухом, пылью, гулом. Вероятно, это гудит раскалённый день, то что вобрал в себя летний день. Этот неумолчный, ровный, как песнь пронизаного высокого током провода, гул, вбирает себя и мою жизнь. Пот от жары высох, сам будто вибрируешь подобно раскалённой струне, как медный провод, некий мост перекинутый между брегами зачатия и смерти.
С кухни в мою комнату сочится всё преодолевающий запах свежести, влаги, новизны. Так пахнут свежие овощи, когда их нарезают чистым ножом.
Я ни к кому не обращаюсь - писать пиьма не к кому Я обращаюсь к самому себе. Мне уже очень много лет. Я сумашедший старик. Диагноз не так сложен. Все диагнозы просты - ни один диагноз не исчерпает собой чью-либо жизнь. Определения всякой болезни поверхностны. Все определения - случайны. Когда мы видим росток, мы не думаем, не замечаем, что росток лишь внешнее проявление какой-то глубоко сокрытой жизни в корнях, под землёй, вне этого комка грязи, который назвали космическим телом - неуследимое движение, ток, течение, просочившееся цветком, может быть даже само про себя не ведая, что оказалось ростком, на виду, на поверхности, свидетелем Промысла Божиего.
Я больной, всех утомляющий старик. “Мухи умершии сгнояют елеа сладость...”
Скорее б уже, Господи !
ОПИСЬ
ПРОЧЕЕ УТРАЧЕНО
РОС. СОЦ. ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА. ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ. ЮЖНЫЙ ФРОНТ. ТИПОГРАФИЯ ПОЕЗДА СОВЕТА РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ ОБОРОНЫ И ЧЛЕНА РЕВОЛЮЦИОНОГО ВОЕННОГО СОВЕТА ЮЖНОГО ФРОНТА тов. ВЛАДИМИРОВА.
Милый мой, любимый! Нам всем очень тяжело. Там где ты сейчас, ещё жутче, ещё безисходней. Я всё понимаю. Но я устала тебя утешать. Лучше мне вовсе ничего не писать тебе, или говорить как теперь правду, потому, что я верю, что ты меня любишь и всё поймешь. Мне мучительно писать тебе это письмо, но умалчивать и обманывать тебя, для меня такая же пытка.
Дни осени слились в один полный отчаяния. Кормить Леночку нечем. К концу Сентября мы ждали пайка, но поезда не идут ни к Москве, ни к Владимиру. Наконец Наркомпрод потерял эшелон с продовольствием. В городе неспокойно, ходят слухи, что Наркомпрод утаивает хлеб. В Орехово-Зуево теперь нет ничего из продуктов. На муку, соль, сало, я у спекулянтов на Заборке всё что было - давно обменяла. В комнатах совсем пусто и холодно.
На Воздвиженье были заморозки, скоро зима, а дров нет. Когда можно было заготовить, за город никто не шёл - вокруг банды и крестьяне им помогают. У Военкома нет ни солдат ни оружия. Те что в казармах, выступать не хотят, требуют пайка. В городе топлива нет совсем - заборы разобраны, деревья порублены, хотя ещё не зима. Расклеили плакаты, что за хищение оград и рубку деревьев будут судить трибуналом, но куда всё пропало - никто не знает. Улицы совсем голые.
5 августа ни фабрики, ни учереждения не открылись. Весь сентябрь обещали открыть фабрики 5 октября. Пятое давно прошло, а фабрики всё стоят. В Морозовской все машины развинчены, что можно растащить, за два года расхитили. Если фабрику откроют, то работать всё равно не на чём. Теперь, когда поезда с продовольствием больше не ждут, спекулянты на всё подняли цены. Им нужно только золото и серебро. У меня больше ничего не осталось, мы едим на олове, какое у солдат.
Недавно в городе была опять демонстрация перед зданием Наркомпрода. Народ вышел с белыми флагами - я тоже была в процесии. Не осуждай меня ради Бога, пойми, пожалуйста, сейчас, когда вся жизнь разрушена, идеи, которые должны были образовать жизнь - лишились всякого смысла. Если можно спасти Леночку - я на всё пойду. Наша с Леночкой жизнь вынудила меня сделать очень трудный шаг.
Вот начинаю чистый лист и опять собираюсь с силами писать тебе.
Заходила в твою гимназию. Теперь там казармы, я хотела пристроиться постирушкой или хоть кем, но ничего не вышло. Если бы ты только видел эти казармы! Теснота там такая, что люди спят друг на друге. Чудо, что пока нет эпидемий - один случай тифа и город погибнет. Смрад там стоит ужасный, ведь солдатам бани нет - городские разрушены, водокачка не работает, топлива нигде не найти. Коридоры в гимназии загажены рвотными отбросами, их никто не убирает. Люди все мучаются дезентирией, от плохой еды многие больны, лежат на полу и не подымаются.
Леночка долгое время болела. В сентябре ей было очень плохо. Помнишь, раньше всё щебетала, теперь часто молчит. Она недоедает как все, опухла, на вид ей не дашь и трёх годиков. Какое мне страдание смотреть на Леночку, слышать: „Мамочка я токо масюсенько хочу кушать!“ Что продать или обменять совсем ничего из ценного не осталось. В деревню не выехать. Она и не выдержала бы такой дороги...
Может ты помнишь, у вас по гимназиям был И.Д. - В прошлом году, весной, кажется на Благовещенье, приезжал Шаляпин и мы оказались вместе с И.Д. в саду на концерте. И.Д., как он сам говорит, кормит сейчас весь Наркомпрод. Он постоянно ездит куда-то из города, наверное заправляет делами. Я всегда нравилась ему. Ещё до встречи с тобою, в Москве, у меня с ним были некоторые поверхностные отношения. Только ничего не выдумывай. У меня тогда с ним ничего не могло быть. Если бы не болезнь Леночки, я бы не жила с ним. Продукты, которые он приносил, спасли нашу дочь... У меня не было выхода. Невозможно было выносить эту связь, но что мне делать? - скажи! - о тебе я ничего не знаю, ты не пишешь, вероятно, даже самое страшное... Леночка на моих руках погибала... Мне казалось всё время, что должно быть ты чувствуешь, как я не верна тебе, нам. Может быть ты от этого и не пишешь? Я больше не могла так: моя связь с И.Д. унижала Леночку, тебя. Теперь я всё порвала с И.Д. Леночка по-прежнему болеет, слабнет. Теперь продукты достать не стало никакой возможности...
Слышишь? Я очень люблю тебя. Прости меня...
...Всё собирался написать Вам закрытое письмо. Привык к открытым, да и уверенности в том, что Вы их получаете - больше. Теперь - закрытое. Так теснится накопленное, что боюсь этот листочек не уместит всех моих слов (и чувств) к Вам.
Сегодня получил четыре открытки. Неожиданно обратил для себя внимание на то, как я отвыкаю от родного языка. Какие-то, быть может привычные для вас слова, обороты, так показались мне милы... Три письма были от товарища, к которым я отнёсся совершенно равнодушно, а за то меня обрадовала Ваша открытка. Я очень доволен, что Вы всё-таки получаете мои письма, и что промежуток времени когда Вы долго не имели моих писем, прошёл.
Сегодня 31августа по нашему календарю, т.е. по русскому, по которому я между прочим и до сих пор считаю дни. Завтра начинается новый месяц, в Москве начинается учебный год, театральный сезон, но, вероятно, начнутся и дожди. Почему-то рисуется такая картина: моросит дождь, извозчики с поднятыми верхами стоят вереницами; непостижимый коктейль запахов: дым папиросы, запах духов и конского навоза, дождь пахнущий железом. И блестит милая, но ужасно московская мостовая с редким и неровным камнем, поднятые зонтики публики идущей „на своих двоих“, разносчики с лотками покрытыми холстиной, от которой идёт пар... Помните как всё это было? Или у вас сейчас моторы дымят, брызжут из-под колёс на прохожего грязью... или всё-таки ещё мало что поменялось с тех пор как я уехал? Как же давно я Вас не видел! Увижу ли ещё?
...Минуты, какие я провёл с Вами и кажется нет такого момента, какого я не вспомнил бы. Только стоит унестись в воспоминания, как открывается что-нибудь новое. Не забуду нашего прощания, как после всего сели на извозчика (если помните, все были заняты артилерией и сыскать извозчика казалось невозможно), долго шли к Доргомиловской...
...Стрельба...
...Сутолока...
...Дворник наконец отпер нам, и я не надеясь уехать..
...Пили чай...
...Выклянчить момент у судьбы, ещё один, который был бы так дорог теперь...
...Я хочу Вам сказать... Нет, нет - сейчас некстати. Я могу, конечно, но Вы ведь, подлый, используете это против меня. Что вам за интерес? Не просите даже. Ну ладно, если Вы так настаиваете... Я только намекну - тогда, понимаете? Тогда. Ну тогда, помните? - ещё до войны, ещё в Москве - кондитерская Русакова.. Вы произвели на меня такое впечатление! До этого я видела Вас всегда мельком, у N... Сейчас, после всего случившегося между нами, когда ни в чём нельзя себе сознаться... ...Притворство... ...Это мучительно. И Вы ещё смеете мне такое говорить? Отчего Вы взяли себе такое право? ...Я не стыжусь и не жеманюсь, может быть - смущение. Мне это теперь не даст покоя... Я Вас ненавижу... Нет, нет - я уговариваю себя - Вы омерзительны мне, и не верю себе... При другой жизни... Если бы тогда в Москве... Не надо... Я опять боюсь... Страдания... Знаю - неправда... Да, да, не перебивайте меня, я отвыкла от слова, от ласки, от собственного тела. Когда кругом умирают, голод, ребёнок на руках, её надо от всего защищать, нет желания думать, оглядываться... живёшь механично... И вдруг я остановилась... Я смущаюсь... Это всё для нас перечеркнуло, могущее начаться. Понимаете, мне до сих было нечего скрывать... И так мелко, так пусто - скрывать это, ну как горбушку от хозяйских девочек. Ведь не тайна... Я имею в виду, что если скрывать озарение, ...хранить про себя, в глубине души, всякий раз переживать, вспоминая Тайну! Какой-то свет только тебе доступный, единожды тобой увиденный, ...любовь... ...Понимаете? А что остаётся мне? Нет, это всё перечеркнуло... У нас больше ничего не состоится... У меня не было выхода. Да! - я продажная, продажная, гадкая! Я противна себе, если б Вы знали! Я уговариваю себя, и себе не верю. Ничего не говорите - не надо! Ну честное слово - не надо! Зачем вы терзаете меня?! Я Вам не верю... И для Вас всё равно - минутная блажь, прихоть... А потом скажите честно, ведь не только со мной, ведь не впервый раз, вот так вот, за это? Как же вы живёте? Что у вас есть? Пожалуйста - у меня дочь, у меня муж, я должна всех их держать... Я просто устала, устала, устала недоедать, спасать дочь, ждать мужа, быть ему опорой, война измучила меня, все эти годы... Всё было кем-то определено - я должна рожать, я должна вскармливать, я должна верить... И тут Вы... передышка... Я всё решаю сама... так кажется - доступно довольствие, иллюзия сытости, безопасность. Плата в конечном итоге ничтожна. Плата неопределённа. Неясное волнует, ...как девочка, у которой не было мужа, ребёнка, войны, ничего-ничего. Боишься ни любви, ни смерти, ни осуждения или позора, ...боишься чего-то другого, что в тебе самой. Нет, не то, не то. Страдания не боишься, его ждешь, идёшь ему на встречу - когда всё будет меужду нами потеряно, должно быть утрачено...Ничего не повторится - раскрытие себя, узнавание тебя, и через тебя - нас... Не жертвенность, здесь другое... Если бы жертвенность! Тут скорее немецкое слово, знаете? -Hingabe. Nein, keine Opfer, именно die Hingabe, oder die Entsagung - что-то такое, когда предаёшь себя в чужие руки, или Судьбе... ...Мораль, хорошо или плохо, муж... ...только в первый момент пределы, а потом ничего нет. Как детские игрушки - они утомили зрение, валяются потерянные, их не замечаешь, только сожалеешь. Потом ни в чём не слышешь себя - почти безпамятная плывёшь по волнам, тебя несёт, ...не как вино, нет -там отягощение, опьянение засасывает как болото, как жижа, что-ли, а здесь просто течение несёт тебя, ничего не замечаешь и всё-всё неважно... Я не знаю как это сказать... Изнывать - вот глагол. Да, да, потом изнываешь, неизвестного от чего..., известно конечно, но уже нет сил, нет самозабвения, уже только ищешь в себе то, что только что было и не находишь - сил нет... Вы как всегда пошлы - это не физиология. Зачем я с Вами?! Это не физиология. Вы ничего не понимаете. То есть плоть, её как будто и нет уже, и не было. А потом телесное, животное напоминает о себе - вдруг замечаешь сухость во рту, ...запах, от меня тобой пахнет, ...какая-то животная лень, ...пугаешься этого... Вот цветы на подоконнике. До войны много цветов стояло в окнах, а теперь, когда идёшь по-улице видишь всё больше пустых окон. Почему так? А у Вас - цветы... Они вянут, когда жильцы, которые за ними ухаживают, бранятся, или больны, или голодны быть может. Странно ведь, правда? А потом? Потом на письма от мужа не знаешь что отвечать, а если писем долго нет - до допрос себе: почему нет писем? знает ли? жив ли? а если жив и знает? Во всём сразу какая-то догадка и вопрос. Всё изнуряет - ожидания, желание, воспоминание, ...голосок дочери как бич. ...Изнурение, я как затоптанная трава, ...непереносимо, в иступлении каком-то, твердить себе, что всё это гадко, гадко, гадко..., ...больше ничего...
...И тогда Вы сказали невероятную вещь (видите, как я отвык от родной речи - вокруг different thing или nothing). Я всегда знал, как Вы превратно толкуете наши отношения в Орехово-З. ...Тогда я предстал пред собой разнузданным чудовищем, перед Вами - подлым совратителем. И чтобы я делал сейчас, если бы не оказался так чудесно оправдан Вами в нашу последнюю ночь? Какое всё-таки невероятное счастье настигло нас, когда мы так и не найдя извозчика, спрятались наконец в моём доме. А дом ведь уже не мой, не для меня. И вот теперь чужой для меня камень, каждую трещинку которого я помнил, даже видел во снах, раскрыл мне такие тайны! Восхитительный, тёплый мир дворницкой, мимо которой я ходил всю жизнь! Груда валенок (от моего имени спросите Матвея на что ему потребно столько валенок - до сих пор терзает недоумение) мётла, лопаты, какой-то удивительно родной хлам; когда мой отъезд, наконец - Вам больше нечего вымытарить, мы ловим в выпавшем нам мгновении райские плоды, а Вы сново говорите, говорите без остановки, без мысли, даже не слыша себя. Невольно закрадывается ужасное предположение - не ради ли этого всё когда-то пошло прахом, мы переживали войну, убийства, переворот, чтобы вы однажды выговорились? И ещё до Москвы, там, в Орехово-З. скажите правду, неужели для Вас всё то было только торги? По другому Вы не ответите, я знаю Вас предостаточно, и не отвечайте. Поздно, поздно, поздно. Я ведь не хотел ехать, все жел. пути были запружены, поезда не шли вообще, и вдруг оказия с Борянского вокзала поездом Военкома Южного фронта! Здесь только Вышние Силы попридержади для меня состав. Получается наша любовь-ненависть не при чём, ...меня оторвала от Вас судьба...
Из-за вполне, надеюсь, понятных Вам причин, про дочь Вашу я не спрашиваю, желаю ей расти и быть здоровой.
Вы, насколько я знаю, меняете квартиру, если для нас не всё потеряно, сообщите адрес. Сообщите также о получении этого письма тогда впредь стану вам посылать закрытые. Вероятно, закрытое письмо у посторонних рождает большой интерес, а я ни в ком случае не хочу Вас компрометировать. Если такая опасность реальна, то дайте как-то знать, тогда - увы! увы! - ограничусь открытками.
Любезный Вам (любезный ли? по-прежнему ли?) ...
Постно лиловеющие обои в цветочек.
Некогда коричневый рисунок цветов - выцвел. Прилежность с какой были выведены лепестки, стебли, означила безнадёжное отсутствие дара у художника, и недостаток вкуса у хозяев. Цветы напоминают раздавленных жуков - распластанные, изуродованные надкрылья, размазанные лапки. ...Впрочем, только потраченные временем обои.
Галдёж соседей за стеной. Навязчивая до одури мелодия скрипучей пластинки (не хватает нам ещё „Дунайских Волн“ - однако, богато живут), душераздирающий, как кошачий плач на рассвете, крик пятилетнего заморыша, всё: „дай, дай! дядя, дядя!“, какие-то бессмысленые детские слова, всё это навзрыд, как отчаяние, бушует, плещется за стеной, уже, кажется, в голове...
Круглый стол - ножки колонны. Нелепые - каннелюры. Но обыкновенный обеденный стол.
За стеной по-прежнему буря детского негодования, ор, шаги, ругань.
Звонит телефон. - В коридор.
Чайник, фаянсовая сахарница. Серебрянные щипцы для сахара. Вот - действительно - щипцы, будто медицинский инструмент, отвратительней зубных протезов - окажись они на этом столе. Какое-то глумление над сладостью сахара в этих щипцах.
Телефон не умолкает. Сто чертей ему в глотку.
Чашки - небрежно витиеватый рисунок ручек.
Идти в коридор, посколько соседка не спешит.
-Да, я слушаю. Нет. Нет. Алло, говорите громче!
Два стула, один против другого. Продавленные сидения, медные навершия на спинке. Афоризм: Редкий стул не любит задницы своего хозяина. Ха-ха-ха, впрочем, не смешно.
...В первый год нашего “житья-бытья” я пришла с улицы и вижу такую картину: в кухне на горшке сидит девочка, а мама её с бабушкой мирно обедают - я ничего не сказала, только с выразительным недоумением посмотрела, - мы с Леночкой подобного допустить не смогли бы, - больше такого “сюрьприза” - не было. Они нас с жильцом называют “бары”, когда меня нет подле Леночки рядом, её как-бы невзначай пинают. Однажды помешала разговору в коридоре, до меня донеслось: “...Если Советская власть её сожителя выпустила, то это ещё ничего не значит.” Другой раз, когда я была в ванной, они по-моему этого не знали, слышала через окно на кухню: “Ленка-то его “папой” зовёт. А она небось сама не знает от кого свою девчонку прижила. Да знамо блядушка, с одним живёт, другой полюбовник ей открыточки из-за гранцы шлёт.”
...У Вас не принято поздравлять с Пасхой, но я циник, всё же поздравляю Вас...
Отчего Вы не пишите, в самом деле? Доходят ли до Вас мои письма? Или они остаются где-нибудь “невостребованными”?
Раньше я ещё ждал почту, несмотря на холод поднимал окно, чтобы слышать почтальона - но уже давно получаю только деловую кореспонденцию, газеты - похоже на Родине обо мне забыли. От вас тоже - ничего. Теперь окна опущены, почту анонимно выкладывают в ящик у калитки.
Некоторое время тому назад слышал (Холмов), Ваши обстоятельства изменились. Кто же избранник? Вероятно, мне не стоит больше писать Вам, тревожить Вашу новую жизнь... Кстати, он ревнив? Я бы на его месте ревновал отчаянно... Врядли у Вас есть сегодня желание слышать меня... ...Больше не слова...
Прощайте...
За зеркальной дверью платяного шкапа, среди её белья хранится перевязанная шёлковой лентой стопка бумаги - чужим почерком исписанные листки, связущие вязью письма её жизнь с чьей-то ещё жизнью. Я знаю, бывает она берёт эту связку и долгим движением руки тянет ленту, хватка узла немеет, распускаясь, бумаги распадаются в её руках, она опускает голову, подбирает листок, и, пусть ей нет нужды бежать глазами по рельсам давно затверженных строк - она читает. Пронзая взором тугую холстину времён, прозревает себя, бывшую в том смутном Мире, откуда мы выступили однажды осенью, все разом, скопом - и злодеи и так себе. Даже не потрудившись подобрать скарб свой и попрощаться с домом - сожгли его; ещё озаряемые пожарищем - сейчас заблудились, одни на всех путях, развеянный прах. Всё расстрачено, в картоных стенах наших крепостей прячем лишь связку писем от обыска. Теперь в безвременье пахоты отчего перекати-поля корчуем пни, в шаткой вере, что лес на брёвна для дома как-нибудь взрастёт. Уж не уповать ли нам на слова “Дом Мой, домом молитвы наречется...”?
Где же мой-то дом, Господи? Как я оказался здесь? Где любимые мои? Где распостранилось семя моё? Отпустив домочадцев тому лет пятнадцать назад, остался на пепелище, с тех пор и стою на нём. Как же я не уехал вслед за семьёй? - Малодушие и трусость, я всегда спешу по проторенным путям. Во всякое время ссылаюсь на случай, даю право “случаю” быть неизбежным.
Да что же тогда можно было сообразить?
Афоризм: Постоянное временно, ergo временное постоянно... ...Впрочем, пустое оправдание.
Ранение. Госпиталь. Пароход уплыл навсегда. Тюрьма.
Раздрызганные сапоги. Москва. ...Все увлечены болтовнёй с трибун в публичных учреждениях, крамола, та, что осталась, увлекается философией. В повседневную жизнь вошли немыслимые абревеатуры, создаётся захватывающий язык лозунгов... Как-то заметил - взывающее к эмоциям, т.е. к первобытному человеческому естеству (ненависть, алчность, сытость) - очень доходчиво. От ежечастного науськивания (“долой!”, “даёшь!”) вырабатывается некий рефлекс и исправно “даёшь!” и гонишь “долой!” уже не замечая того, что гонишь и даёшь собственную душу. Удивительно как комфортно, ...никуда не уедешь, ехать некуда, не разрешается.
Ведь я достоин своего удела - фальшивое жилище, да вот эта женщина подле меня. Что у нас с ней общего, кроме утраты близких, кроме одиночества? Мы связанные пленные, которым забили рот вонючей тряпкой. Наши разговоры с ней что те открытки с красным крестом и лиловым штампом: “ПРОВЕРЕННО ЦЕНЗУРОЙ. ЦЕНЗОР Nr...”. К унизительно острожному частоколу букв: “CORRESPONDANCE DES PRISONERS DE GUERRE” лепится десяток отшлифованых тоской и голодом фраз изнывающего заключённого - некий вощёный клочёк клаустрофобии, ностальгии, ещё чёрт знает чего... Мы не обрели с ней ни любви, ни покоя, мы хлопотали уворовать немного блага взамен утраченного, но обворовали самих себя. Наша жизнь осталась там, где застрелился от собственной мерзости её большевик, там где я предъявил мой атестат кадетского корпуса при поступлении вольноопределяющимся на военную службу. Боже мой! - какая во всём ложь!
Неужели они забудут про меня? Как это делается? - понятые, опись, обыск...? ...Меня не волнуют обряды. Я здесь ничего не оставляю.
Скорее бы уже, Господи!
Родной мой! Сейчас и говорить страшно, а на бумаге писать совсем нельзя. Опять сижу перед белым листом, мучаюсь - чем обрадывать тебя, чтобы такое занимательное рассказзать, но вот это вычеркнут, а вот то скучно. Тебе меня не услышать, от тебя больше писем не приходит, немота меня душит.
Сегодня ходила к окошку. Очередь была длинная-длинная, пока я по-малу ползла с очередью, узнала что теперь всё меняется и кого-то даже выпускают. Я хотела послать тебе тёплые вещи, мою пуховую кофту, шерстяные носки, но посылку мою не приняли, про тебя ничего не сказали. Наверное вас переводят в другое место - что тебя отпустят я боюсь надеятся, так много прошло времени, могли бы разобраться.
С работы, после осуждения нашей жизни с тобой, меня уволили. Эти месяцы я нигде не работала, спасибо Лене - выручала меня иногда денежкой иногда едой. Теперь я устроилась уборщицей в жилуправлении, платят чуть-чуть, но нам с тобою хватит, сладкого я больше совсем не ем и нравиться мне некому.
Ночью я проснулась , в комнате я одинёшенька, подумалось - вдруг тебя уже нет. Так стало страшно, я выла тихонько - чтобы не слышали соседи, говорила с собой твоими словами. Пусто вокруг, некуда деться. Даже ребёнка у нас с тобой нет, а сейчас вдруг тебя не станет... Я подожду десять лет, как тебе назначали, только бы с тобой ничего не случилось, береги себя.
Наши отношения с тобой всегда были на Вы, на расстоянии, поодаль... ...я больше не могу так, ты самый близкий мне человек...
...если ты меня слышишь - прости...
Наше жилище без тебя... ...злое...
Цветы в горшках...
...Я просто не знаю что думать - вот уже месяц как я не получаю ничего из Москвы, ни от папы, ни от тебя. Всё ли в порядке? Или у вас что-нибудь случилось и ты опять скрываешь от меня? Прошу тебя, ответь мне на эту открытку. Я посылала и письмо и теллеграму, но от тебя никакого ответа. Письмо на папино имя пришло мне обратно. Я страшно беспокоюсь.
Устроилась ли ты куда-нибудь после неприятностей с папой? Ведь должно же как-то утрястись, если тебе нужны деньги, пиши сколько нужно прислать.
Будь здорова мамочка. Целую крепко-крепко...
Жду ответа.
...Дорогая мамочка, ты только не обижайся на меня. Напиши мне непременно, кто был тот, кого я звала папой. Меня сегодня вызывали и рассказали такой ужас! Я честное слово ничему не поверила. Мне надо будет туда ещё раз, так что с ответом, пожалуйста, не медли.
...он не будет больше со мной встречаться...
Целую...
У меня в комнате контрольный электросчётчик. Плачу сколько нагорит и плюс 20 копеек за коммунальное освещение! (платила всю зиму) Из-за затемнения на окнах у нас в квартире надо пользоваться днём светом. А.К. электроэнергию копит только на мне - не даёт мне зажигать свет - сейчас же гасит, а когда они зажигают, это так и должно быть, не смей гасить. После этого я стала платить как все в доме - 10 копеек, два раза летом уплатила по 5 коп. т.к. теперь меня по долгу дому не бывает, я работаю на оборонном предприятии для фронта, а не сижу как А.К. с бронёй в конторе.
У них своего счётчика нет - пользуются МОГЭСОВСКИМ.
Здраствуй дорогая мамочка! Крепко-крепко обнимаю и целую тебя! Как живёшь, как здраствуешь? За меня больше не переживай, я теперь не на переднем крае, я занимаюсь отправкой ранненых в тыл. Как раздавим фашистскую гадину, стану тебя дома лечить. Все твои болячки от волнения. Мы скоро победим, я вернусь домой, у нас начнётся новая, совсем другая жизнь.
Я познакомилась с лейтенантом связи. Он должен поехать в Москву, я передам с ним кое-что из еды и мою фотокарточку. У него уже два ордена и он... Мы...
ОФИЦИАЛЬНОЕ ИЗВЕЩЕНИЕ
Из ... (Nr) отдельного медико-санитарного батальона.
Ваша дочь ЕЛЕНА ... в бою за Советскую Родину, проявив мужество и до конца исполнив свой воинский долг, была тяжело ранена и умерла от ран 14.05.44 г.
Похоронена в Витебской области, Сиротинский район, на высоте ... (Nr) в братской могиле, у отдельно стоящего дерева.
Подписи
Печать
На окно навалена чёрная глыба двора.
Два дерева алчно тянущие ветви.
Помойные баки. Тягучий смрад.
Рядом - разбитый сундук. Холст, которым он был оклеен, продран, висит лохмотьями. Заклёпки звёздочками рассеяны по асфальту. Отверстое чрево сундука наго, содержимое опрокинуто на улицу. Нитяные чулки в ризинку. Мятая туфля лодочка. Радикюль из блестящего кожзаменителя. “РОСГАЛАНТЕРЕЯ”. Осколки стекла. Аптечные склянки. Таблетки россыпью. МИНМЕДПРОМ. ОБЪЕДИНЕНИЕ “ОКТЯБРЬ”: ДАЗОЛИН. ДРАЖЕ. ХРАНИТЬ В ТЁМНОМ МЕСТЕ. ПРИМЕНЯТЬ ПО НАЗНАЧЕНИЮ ВРАЧА.
Надорванная с угла фотокаточка. Девушка в ситцевем платьцце. Ножки бутылочками. Из-под берета косички.
Значок ворошиловского стрелка.
Обрывок газеты. “ПРАВДА ОРГАН...”
Клочки исписанной бумаги. Разного цвета чернила. Разные почерка.
ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
Р.С.Ф.С.Р
Н.К.П.
4-ая двятилетняя школа. (название школы)
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Предъявитель сего ......Елена.......
Родившийся(аяся) в 1914 году числа.... месяца....
обучался(лась) с 1923 года по 1928 год в 4-ой девятилетней школе. В течении куса обучения ...Елена... приобрел(а) знания и навыки в объёме курса установленного Н.К.П. для школы ...... семилетки по следующим предметам:
1. Обществоведению.
2. Родному языку и литературе.
3. Математике.
4. Естествознанию
5. Химиии
6. Физике
7. Географии
8. Инотранным языкам: английский
9. Труду: а) в ... школьных мастерских б) на земельном участке
10. Изобразит. исскуствам
11. Музыке и пению
12. Физкультуре
Участвовал(а) в следующих видах общественно-полезной работы внутри и вне школы:
1.... 2.... 3......
За время пребывания в школе обнаружил(а) особую склонность к .....
НАСТОЯЩЕЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ ВЫДАНО ШКОЛЬНЫМ СОВЕТОМ 4-ОЙ ДЕВЯТИЛЕНЕЙ ШКОЛЫ НА ОСНОВАНИИ ПОСТОНОВЛЕНИЯ СОВЕТА ОТ 1928 ГОДА ИЮНЯ МЕСЯЦА 18 ЧИСЛА
ПЕЧАТЬ
Подписи: ... Заведующий школой
Член школьного совета
18 июня 1928 года
город МОСКВА. Московской области.
...Я в том возрасте, когда болеть обычно. Недомогания свои несу без ропота, ясно различая конец моего пути. “Един бо вход всем в житие, подобен же и исход.”
Наташа - соседка - на кухне режет свежие огурцы, редис, помидоры, лук. Её муж только что вернулся домой с большой банкой кваса. Лето.
Сквозь раскрытые окна улица в комнату приникает жарой, врывается тополиным пухом, пылью, гулом. Вероятно, это гудит раскалённый день, то что вобрал в себя летний день. Этот неумолчный, ровный, как песнь пронизаного высокого током провода, гул, вбирает себя и мою жизнь. Пот от жары высох, сам будто вибрируешь подобно раскалённой струне, как медный провод, некий мост перекинутый между брегами зачатия и смерти.
С кухни в мою комнату сочится всё преодолевающий запах свежести, влаги, новизны. Так пахнут свежие овощи, когда их нарезают чистым ножом.
Я ни к кому не обращаюсь - писать пиьма не к кому Я обращаюсь к самому себе. Мне уже очень много лет. Я сумашедший старик. Диагноз не так сложен. Все диагнозы просты - ни один диагноз не исчерпает собой чью-либо жизнь. Определения всякой болезни поверхностны. Все определения - случайны. Когда мы видим росток, мы не думаем, не замечаем, что росток лишь внешнее проявление какой-то глубоко сокрытой жизни в корнях, под землёй, вне этого комка грязи, который назвали космическим телом - неуследимое движение, ток, течение, просочившееся цветком, может быть даже само про себя не ведая, что оказалось ростком, на виду, на поверхности, свидетелем Промысла Божиего.
Я больной, всех утомляющий старик. “Мухи умершии сгнояют елеа сладость...”
Скорее б уже, Господи !
ОПИСЬ
ПРОЧЕЕ УТРАЧЕНО
