Дни ноября жгут
холодом.
Старая берёза дрожит редкими листьями-заплатками. Мне
жалко… День-два – и дворник сметёт её последние золотые огонёчки. Замрёт берёза, на долгие недели притихнет,
станет незаметной в сером чулане
утренней непогоди. Впрочем, я буду
ждать первый снег...Он обязательно
выпадет к Новому году и сразу растает.
Первый, слякотный и скупой снег… И
берёза всего-то час покрасуется,
а потом с ветвей стечёт нежная снежная паутинка, прохожие вымесят её с уличной
грязью, а я опять пожалею, что ничего не успела сфотографировать…
И, странное дело, эта берёза в нашем дворе мне всегда напоминает Ромкино сочинение и учительницу русской литературы Валентину Фёдоровну.
Ромкины родители пили, а старшие братья сидели по тюрьмам. Белокурый Ромка ходил в школу грязным и нечёсаным. Дневника у него никогда не было, а измятые тетрадки пахли куревом и брагой. Однажды Валентина Фёдоровна принесла миску с картофельной водой и вместо проверки домашнего задания отмывала Ромкины руки. Они были жёлто-серыми, израненными, с погрызанными ногтями. И лицо у Ромки было сажистым, как у трубочиста, а волосы - светлые-светлые. Мне так и думалось тогда, что назвали его Ромкой из-за этих самых волос. Мол, белый, как луговые ромашки…
Но, несмотря на свою голову-ромашку, Ромка Ракоткин учился худо. И даже до троек не дотягивал. А после школьной «мойки» и вовсе три недели уроки прогуливал. Появился он только в конце четверти, когда мы писали сочинение по стихотворению Сергея Есенина «Белая берёза».
Наши работы Валентина Фёдоровна проверила уже на следующий день, как раз к открытому уроку. И когда она погладила рукой аккуратную стопку тетрадок, мне показалось, что я проглотила море. Волна за волной разбивались о придуманный берег: то страх, то надежда, то смешливая радость. И ладошки от этого так вспотели, что карандаш в руках стал влажным, словно морской камень. «Интересно, кого сегодня сильнее будут хвалить за сочинение - меня или отличницу Ленку Петрову? - думала я и досадливо кусала ватные от волнения губы: - Наверняка Ленку…»
Директор школы, завуч и ещё какой-то дяденька из отдела образования в ту минуту казались мне олимпийскими богами. Кажется, похвали меня сейчас Валентина Фёдоровна и буду я в сто тысяч раз умнее и счастливее…
Но учительница медлила, а потом взяла со стола мятую зелёную тетрадку без обложки, подписанную корявым подчерком. На обратной стороне тетрадки темнел жирный след от широкой кружки, а уголок был опаленным.
- Ребята, - сказала учительница и снова замолчала. Её всегда серьёзное лицо стало взволнованным и улыбчивым. «Наверняка она тоже проглотила море!» - в эту секунду подумала я.
- Ребята,- вновь повторила учительница и перешла на дежурные фразы: - хочу сказать, что большинство сочинений написано хорошо. Видно, как вы глубоко прониклись творчеством великого поэта, как замечательно поработали с дополнительной литературой, нашли яркие эпитеты и метафоры… Но самой лучшей, искренней работой я бы сегодня назвала сочинение Романа Ракоткина…
- Ракоткину пятёрка? – я переглянулась с Ленкой Петровой. Она недоумённо пожала плечами и отвернулась. Ленка, как всегда в таких редких проигрышных случаях, собиралась всплакнуть.
Везунчик Рома Ракоткин от смущения смяк, лёг на парту, а голову спрятал под учебник.
- Послушайте, пожалуйста, что написал Рома Ракоткин, - сказала учительница и начала читать: - «Сергей Есенин очень любил природу. Думаю, он был счастливым человеком. У меня тоже есть любимая берёза. Она растёт в нашем дворе. Иногда я выйду рано утром, подойду к ней поближе, прижмусь к бугристому стволу и слушаю берёзовое сердцебиение: «тук-тук-тук». И так тепло и спокойно мне… А иногда настроение у меня плохое. Вот и берёзка почему-то печальная стоит. Мне даже кажется, что она тяжело вздыхает. Видно, жалеет меня.
Но вот, когда я вырасту, то посажу во дворе много берёз. Прямо-таки рощу целую! Ведь друзей должно быть много…»
Глаза у Валентины Фёдоровны стали влажными. Она сняла с Ромкиной головы учебник и провела рукой по его светлым волосам:
- Пятёрка тебе сегодня, Роман! Молодец!
Только Рома Ракоткин от стыда ещё сильнее к парте прижался, кончики его ушей залились малиновой краской, даже шея покраснела…
Таким смешным Ракоткина ещё никто не видел… Казалось, что он скинул с себя шкуру обозлённого волчонка, а под ней пряталось всего лишь белёсое оперенье беззащитного птенца…
А через несколько месяцев Ромка украл в магазине у покупателя деньги. Говорили, отец заставил. На водку денег не хватало. Ромку на первый раз простили. Но он потом снова украл… С тех пор я Ракоткина больше не видела. Недоучился он и до восьмого класса – попал в колонию для несовершеннолетних.
В старом доме Ракоткиных давно не
горит свет, а вместо Ромкиной берёзовой рощи построили большую
стоянку для машин. Вон только эта, горемычная белая берёза под моим окном
осталась…
Интересно, вспоминает ли она Ромку и стучит ли по-прежнему её
деревянное сердце?