EN
Старый сайт
Имре Кальман. Штрихи к портрету
В нем уживались два композитора, творчески не похожих друг на друга - Эммерлих Кальман и Имре Кальман. Эммерлих сочинял фортепианные пьесы, скерцо, симфонию, и к «легкомысленному» жанру оперетты относился с презрением.
Однажды к нему обратились с оскорбительным предложением сочинить незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием "Бонбоньерка". Как?! Ему - серьезному композитору, для какой-то "Бонбоньерки"?! Унизиться до шлягера?! И он унизился, но ему было так стыдно, что счел необходимым спрятаться за псевдоним. Но случилось невероятное - вдруг весь Будапешт запел его песенку. Это было потрясением. Он написал еще одну, и она, к удивлению автора, затмила популярность первой. И тогда во второй раз родился композитор. Имя его - Имре Кальман!
Кальман был скучным, замкнутым, невеселым, порой угрюмым человеком. Он не любил танцевать, и во время балов, проходивших в его доме, частенько посиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком. Часто довольствовался обществом своих такс (в доме их было несколько) и созерцанием своей коллекции часов. При нем всегда были часы - в жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.
Как вы думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола? Огрызки карандашей, которыми композитор написал свои оперетты. Был очень суеверен. По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от страха. А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу, трудно передать.
Он был трижды женат. Первая жена была старше его на десять лет, вторая - младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.
Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали артисты, и пил пиво. В сопровождении элегантных молодых людей вошла стройная красивая женщина. Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного, сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину. Не дожидаясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя:
- Паула Дворжак.
Он встал.
- Имре Кальман.
- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысокого полноватого мужчины. - Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом. Не правда ли?
- Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.
- Вы актер?
- Нет, композитор.
- Ну, будет вам! Итак - Паула Дворжак, - снова представилась она.
- Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое большое ваше разочарование.
Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но они стали мужем и женой. И были счастливы. Лишь ее смерть разлучила их.
Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:
- Ты часто вспоминаешь Паулу?
- Нет, - ответил Имре, - я просто никогда ее не забываю...
Паула частенько задумывалась над удивительными чертами характера своего мужа и не могла объяснить их для себя. Но однажды догадалась, и в правильности своей догадки убеждалась все больше и больше. Неуверенность в своем будущем и постоянное ожидание несчастий, которые могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от гонимых отовсюду своих предков. А его скупость в жизни и безумная щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаждение! А недоверчивое отношение к своим успехам и восхищение зрителей на каждом спектакле! А острое, почти физическое ощущение зыбкости всего того, что он имеет, которое в любой момент может рассыпаться и превратиться в прах! Да, конечно, ей было известно происхождение Имре. И хоть он впитал в себя венгерскую культуру, в нем легко узнаются национальные черты народа, родившего его. Он потрясающе талантлив, и поражает удивительной легкостью музыкального мышления. Из грусти и тоски безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойственные миру еврейских местечек, когда они примеряют роскошные одеяния Мечты.
Кальмана угнетал гадюшник венских антисемитов. Вдруг они вспомнили и опубликовали давнишний пасквиль Рихарда Вагнера на Феликса Мендельсона под названием «Евреи в музыке», а в небольшом комментарии к нему были прозрачные намеки на Легара и Кальмана. Заголовки статей в венских газетах того времени такие: «Ограничить деятельность евреев», «Во всем виноваты евреи!», «Австрия погибнет от засилья евреев». И Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией «Остмарк». Значимость Кальмана как композитора была такой, что даже фашисты не решились его убить. Только лично Гитлер мог причислить неарийца к арийской расе. Кальману было присвоено звание почетного арийца, которое давало возможность не разделить ему участь австрийских евреев. Он отказался от этого звания и покинул страну.
Принцы от рождения - они наследуют почитание, власть и богатство. Есть принцы по уму и таланту - они, не имея титулов, своим трудом добывают все это в сердцах и душах людей. Паула считала, что в Вене живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей не знала границ. Его музыка приносила людям радость. Поэтому она звучала в блокадном Ленинграде. Поэтому еще в 1944 году, во время войны, вышел на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва». Среди нищеты и убогости послевоенной жизни в души людей входил недосягаемый светлый мир. В нем были красивые женщины, музыка, счастье, достаток, любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни.
Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе в Киеве, на Глубочицкой улице. Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под самой горой. Был жаркий день. В узком пространстве между домом и горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными старостью редкими волосами на голове, груди, спине и пел. Пел самозабвенно, закрыв глаза, наслаждаясь. Я и сейчас вижу отца моего друга, низкорослого, толстенького - удивительно похожего на Имре Кальмана. «О, баядера!» - пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте. Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1946 году пел о баядере!
Велик Кальман! Велик!..
Исаак Дунаевский. Штрихи к портрету.
30 января 1900 года у Цали Симоновича и Розалии Исааковны родился мальчик. Это произошло в местечке Лохвице. Его назвали Исаак, а полное имя его звучит так: Исаак Беру Иосиф Бецалев из Лохвиц. Как?! Вы никогда не слышали о нем? Ошибаетесь. Его знают все. Это полное имя Исаака Осиповича Дунаевского.
Когда приходила суббота, семья обычно собиралась в гостиной. Зажигали свечи. И всегда была музыка. Дядя Самуил, родной брат отца, иногда заводил свое невиданное «чудо из чудес» - единственный в местечке граммофон. Но чаще - он сам играл на скрипке. И мама Шуни, так в детстве звали Исаака, тоже играла великолепно. Они так играли, что буквально завораживали слушателей. Мальчик на всю жизнь запомнил эти музыкальные вечера, аромат субботы и еврейские традиции, пришедшие из седой старины. Поэтому в его музыке проявился еврейский акцент, потому что каждый еврей, как бы правильно он ни говорил на любом языке мира, какую бы музыку ни сочинял и что бы ни делал, он все равно думает с акцентом, данным ему Богом. Музыкальные способности унаследованы от дедушки Симона Бецалева - знаменитого синагогального кантора, сочинявшего удивительно мелодичные гимны, которые до сих пор поют хасиды в далекой Америке. «Еврейский акцент, - впоследствии писал Исаак, - презираем многими народами, и презираем, потому что весь мир завидует даже недостаткам евреев и мечтает иметь такие же». И еще одна особенность его музыки - это напевность и страстное звучание. Те самые напевность и страстное звучание, которые с библейских времен было свойственно молитвам и веселым песням его народа.Родители мечтали дать детям образование. Но путь к нему был непрост. Из-за процентной нормы Исаака и его старшего брата Борю не приняли в Лохвицкую гимназию. Их отправили в Харьков, и семь лет они жили в семье Дерковских. Учились одновременно и в музыкальном училище. Моисей Ильич и Фанни Яковлевна Дерковские любили братьев Дунаевских и относились к ним, как к своим детям - Любе и Цецилии. Исаак обожал этих девочек. Когда он стал взрослым, все его возлюбленные были чем-то похожи на них.
Случилось так, что в пятнадцать лет Исаак влюбился. Кто Она - никто не знал и не знает до сих пор, но первая любовь оставила в душе глубокий след. С любовью пришли мелодии. Они наполняли его. За каких-то полгода юный композитор написал около пятидесяти произведений. И во всех - была Она. В его музыке навсегда остались грёзы, робкие поцелуи, первые прикосновения и легкое опьянение от этого любовного коктейля.
Исаак был удивительным человеком. Щедрый талант, пришедшее признание и популярность создавали огромные возможности для общения с выдающимися людьми своего времени. Он был умен, и общался с ними легко и просто, но все-таки испытывал некоторые затруднения духовного плана - так в школьные годы, играя на скрипке, он недолюбливал струну «ми». Больше всего он ценил в собеседнике мягкость, деликатность, откровенность и даже более того - доверительность такой огромной степени, что можно было исповедоваться - и все это олицетворялось его любимой струной «соль». Но звучание этой струны в разговоре - редкость, а в письмах она может звучать свободно и внятно. И она звучала в письмах девушек, с которыми он переписывался. И она звучала в его письмах к ним, которые он подписывал: «Ваш Дунаевский».
Вот они - отрывки из некоторых писем:
«... перебирая залежавшуюся корреспонденцию, вдруг натыкаюсь на Ваше письмо. Где Вы? Что Вы? Как Вы? Какой старый адрес? Я его не знаю. Как можно ограничиться несколькими строчками, ничего не говоря о себе, о своей жизни? Я хочу, чтобы Вам было хорошо, но если - плохо, доставьте мне радость помочь Вам».
«Людмила! Какое имя - Людмила! Вы - моя родная! Вы - моя чудная, задорная, славная. Вы - недолгая улыбка моего жизненного пути... У меня хранятся все Ваши письма. Все! Мне с Вами было хорошо и весело - так хорошо и весело, как бывает в жизни только один раз»...
«Ваше письмо, такое нежное, ароматное, проникнутое глубоким доверием ко мне, требовало соответствующего ответа. Для этого мне надо было бы отделить свою душу от всех внешних впечатлений, от всех бурных событий, пробежавших новой грозой и ливнем на нашем творческом горизонте. Мне нужно было погрузить себя в Вашу жизнь, в Ваши думы и чаяния, отдать свою душу Вам».
«Во мне появилась привычка ждать Ваших писем, как ждут свидания с любимой. Особый тембр нашей дружбы не позволяет, как Вы говорите, обрушивать друг на друга ушаты простой обиходности. Я бесконечно ценю Ваше трогательное желание уберечь меня от житейской вульгарности».
«Мне было горько и невыразимо грустно оттого, что Вы навсегда исчезли, и я Вас никогда больше не увижу. Никогда! И это мучило меня своей безысходностью.
Судьбе было угодно, чтобы мы снова нашли друг друга. Я буду счастлив получать Ваши письма, и самой большой радостью будет для меня отвечать на них и в письмах и в моей музыке».
Это то, что принято теперь называть «обратной связью» - он узнавал, как молодежь относится к его музыке.
Десятки миллионов людей любили его песни. Его мелодии исполняли на концертах, передавали по радио, звучали в кинофильмах, застольях. Под звуки его маршей шагали праздничные колонны на Красной площади. Но не только этим, как обычно,
определяется высшая степень успеха, но количеством завистников и врагов. Завистников и врагов у Исаака Дунаевского было много.
Зависть может быть белой, черной, серой, но самая страшная - грязная зависть. Что только не придумывали!? Вплоть до того, что Дунаевский трусливо бежал из осажденного Ленинграда. Коль еврей, значит «трусливо бежал». Все остальные - просто эвакуировались. На самом деле - 25 мая 1941 года, почти за месяц до начала войны, он уехал в гастрольную поездку вместе с Ансамблем железнодорожников. Приходится только удивляться, что не объявили его немецким шпионом, которому из ставки Гитлера сообщили о точной дате начала войны. Его упрекали даже в том, что он исписался, хотя никто не написал больше музыкальных произведений, чем он. И даже одно из лучших его произведений, знаменитый «Школьный вальс», ругали и посчитали творческой неудачей. Но именно этому вальсу суждено было звучать на школьных вечерах всех поколений.
Школьный вальс... Школьный вальс... Школьный вальс... В каждом из нас, когда мы вспоминаем юность, звучит его щемящий ностальгический мотив, и мысленно мы танцуем со своей многоликой молодостью.
Любовь помогала ему всегда: в юности, в зрелые годы и к концу жизни. А любить он умел столь же талантливо, как создавать музыку. Влюблялся только в красивых и умных женщин, и любовь эта помогала придавать произведениям искренность, красоту и свежесть. Поэтому его музыка не оставляла и не оставляет сейчас никого равнодушным.
Его любовь к Лике, артистке Лидии Смирновой, была удивительной. Однажды, когда она пришла к нему в гостиницу, он радостно воскликнул: «Пришло Солнце!» и бегал, как глашатай впереди королевы, из одной комнаты в другую, непрерывно провозглашая: «Пришло Солнце!». А бегал вприпрыжку не восторженный юноша, а сорокалетний, умудренный опытом мужчина - знаменитый композитор Исаак Дунаевский. Это было сладкое безумие. И счастлив тот, кто смог испытать его хоть один раз в жизни.
Ее день рождения - 13 февраля. Так вот - не только ко дню рождения, но и тринадцатого числа каждого месяца он присылал ей корзину белой сирени. При любых обстоятельствах. Где бы он ни находился, в любое время года - зимой, весной, летом, осенью. И это длилось до самой его кончины. Тринадцатый день каждого месяца был для него праздником - праздником, который мог стать огромным и всеобъемлющим, если бы она его любила...
Сердце ныло, спотыкалось и куда-то спешило. «Нужно принять лекарство», - подумал он, но вместо этого подошел к роялю. Взял несколько аккордов. Вспоминая своих любимых, он посылал музыку в ночь и чувствовал, что ему становится лучше. Они чередовались - его мелодии и воспоминания...
Мемориальная доска в Харькове 
Вайнер Ирина 
Некрасовская Людмила 
Андреевский Александр 
Мастинская Фаина 
Адаева Айша 
Пряничников Олег 
Андерс Валерия 
Талейсник Семен 
Аарон Борис 
Крылов Юрий 
